Текст книги "Две дороги"
Автор книги: Василий Ардаматский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Отведенный на время перерыва в ту же маленькую комнатку, где он ждал начала суда, Заимов, закрыв глаза, сидел, откинувшись на спинку стула... Итак, их интересовала только его поездка в Германию. О ней только они и знают. Впрочем, узнать о ней было не так уж трудно – как раз тогда был установлен новый режим въезда в Германию, и он получал визу в немецком посольстве. Теперь, обнаружив в своих архивах следы этой поездки, гестаповцы встревожились, тем более что их коллеги в Берлине его приезд туда явно проворонили. Еще во время следствия Заимов понял, что о поездке в Берлин, кроме самого факта, им ничего не известно...
В той поездке ничего существенного и опасного для гитлеровцев ему сделать не удалось, и он всегда помнил об этом с грустью и тревогой. Но они не знают с других его поездках, и не только в Германию...
Его дружба с чешскими антифашистами началась еще до войны. Первый раз он приехал в Прагу веской 1937 года. Вечером он был в гостях у своего друга – чехословацкого генерала, у которого собрались его друзья, большинство в военных мундирах. Настроение за столом было нервное, отражавшее настроение страны, над которой нависла черная туча фашизма. Говорили о единственной надежде – советско-чехословацком договоре, подписанном два года назад.
Рядом с Заимовым сидел мужчина лет сорока, с мужественным красивым лицом, с большими глазами, казалось, излучавшими ум и печаль. Заимов подумал, что печаль, видимо, от какого-то недуга, от которого этот человек, сидя за столом, не мог даже пригубить вина. Когда хозяин дома представлял его Заимову, сказал с улыбкой: «Это наш сердитый друг, товарищ Ян». На что тот заметил: «Не такой уж сердитый, чтобы пугать этим людей». Сейчас он вел себя так, будто не слышал разговора. И вдруг он спросил у Заимова:
– Что в Болгарии?
– Все то же, за спиной Гитлер, – ответил Заимов.
– Точнее, он перед вами, – сказал товарищ Ян задумчиво, точно про себя, и посмотрел на Заимова своими большими темными глазами. – У нас то же самое.
– Но у вас же договор с Советским Союзом, об этом мы и не мечтаем, – сказал Заимов. – Шутка сказать – взаимопомощь.
– Нет, нет... – повел головой Ян. – Еще когда готовился договор, наши деятели вели себя подозрительно. Ну, зачем им понадобился пункт о том, что договор вступает в действие только в случае, если Франция придет на помощь государству, подвергшемуся агрессии. Ну скажите, при чем здесь Франция, если договор касается двух суверенных государств?
– Так или иначе, зная, откуда всем угрожает агрессия, можно быть уверенным, что именно Франция никогда не окажется заодно с агрессором, – возразил сидевший напротив военный с седой головой.
Заимов не заметил, что за столом все умолкли и прислушивались к их разговору.
– Но французская буржуазия все-таки буржуазия, – ответил товарищ Ян. – И, если агрессор замахнется на ее интересы, она пойдет на многое, чтобы отвести удар от себя. Не забывайте, что французская буржуазия удушила в своей стране обе революции.
– Ныне век не девятнадцатый, а двадцатый, и есть все же государство победившей революции! – горячо воскликнул молоденький офицер.
– Именно в том и дело, что есть это государство, – кивнул товарищ Ян и, помолчав, добавил: – Любви к этому государству французская буржуазия испытывать не может.
– По-моему, наш Бенеш просто схитрил и бросил эту французскую кость Западу, – сказал седоголовый военный.
– А по-моему, больше оснований думать, что он схитрил по отношению к Советскому Союзу и к нам с вами... – Товарищ Ян помолчал и добавил: – Я уверен, что сейчас Бенеш думает, как бы отречься от договора вообще.
Больше с ним никто не спорил, как видно, все считались с мнением этого человека, и стол затих в нелегком раздумье.
Заимов вспомнил этот застольный разговор, слушая по радио первое сообщение о Мюнхенском соглашении, по которому Чехословакия была отдана на растерзание Гитлеру. Бенеш бежал из страны, никого не перехитрив. Но к зиме 1938 года Мюнхен уже не был неожиданностью. Еще за год до этого Гитлер в одной из своих программных речей заявил, что раздробленная Восточная Европа должна быть объединена идеей великой Германии и новой Европы, иначе она обречена на гибель. Это не было словами, брошенными на ветер. Гитлеровцы в этих странах действовали все активней и наглей. В Венгрии царил откровенный фашист Хорти. В стране вводились фашистские законы по образцам гитлеровских. За это Гитлер преподнес своим венгерским последователям Южную Словакию и Закарпатскую Украину.
Австрия превратилась в германскую провинцию. В Румынии была установлена королевская диктатура и под ее прикрытием – жесточайший фашистский режим. Нечто похожее Заимов наблюдал и у себя в Болгарии. Все последние правительства проводили фашизацию страны, а гитлеровцы действовали в Болгарии совершенно открыто, прибирая к рукам и экономику и политику.
Но Заимов знал и другое. Во всех уголках страны все активнее становилось сопротивление фашизму. Болгарская рабочая партия, в которую вошли коммунисты, бесстрашно звала народ на борьбу с фашизмом. Заимов постоянно слышал этот зов и считал делом своей чести отвечать на него действием, борьбой, хотя не раз испытывал томящее чувство, что остановить происходящее невозможно. Он решительно подавлял в себе это чувство, стараясь еще активнее делать свое дело. И он не забывал слов русского полковника о том, что силу и веру нужно черпать в своем народе.
Перед антифашистами Чехословакии встал вопрос наипервейшей важности – установить связь со своими руководителями, которые в силу ряда обстоятельств оказались оторванными от страны и находились в Советском Союзе. Заимов уже не раз время от времени выполнял отдельные поручения чехословацких друзей, помогая им связаться с Москвой. Но сейчас эту связь нужно было сделать действующей постоянно, бесперебойно.
Заимов выехал в Чехословакию. Цель – коммерческие дела его конторы. Маршрут был выбран через Югославию и Венгрию. Въезд в Югославию не был затруднен опасными формальностями, а там, в Югославии, тоже было нетрудно получить транзитную визу в Чехословакию, тем более что на руках у Заимова было приглашение от крупной чехословацкой торговой фирмы прибыть для переговоров.
По дороге Заимов внимательно наблюдал, что делается в странах, через которые он ехал, разыгрывая роль наивного в политике коммерсанта, разговаривал с попутчиками... На станционных зданиях в Югославии еще висели плакаты, связанные с выборами в Народную скупщину. Заимов уже знал, что эти выборы оказались полной фикцией. Оппозиция к нынешнему курсу страны получила более 40 процентов голосов, но по хитрому избирательному закону это предоставляло им непропорционально малое число депутатских мест.
На маленькой станции, уже недалеко от Белграда, в купе к Заимову подсел рослый старик. Его многочисленные чемоданы еле успели впихнуть в вагон, и, когда поезд тронулся, он с помощью Заимова размещал их в купе. Наконец они сели, и старик, вытирая лицо платком, спросил:
– Вы в Белград?
– Да, но потом еще дальше, в Прагу.
– Один черт, – проворчал старик и, внимательно посмотрев на Заимова, добавил: – Я тоже в Белграде не задержусь. Еду в Америку.
– Далекая дорога, – улыбнулся Заимов.
– Но, кажется, единственная, – проворчал старик.
Заимов все уже понял, но хотел, чтобы старик разговорился.
– В Америке, конечно, условия жизни завидные, – сказал Заимов.
– Для кого как! – покачал головой старик. – У меня там младший брат. Тридцать лет назад бросился туда за счастьем, сейчас работает швейцаром в отеле – вот и все его счастье.
– Тогда чего же едете туда вы, да еще в такие преклонные годы? – наивно удивился Заимов.
Старик долго не отвечал, смотрел в окно и вдруг резко повернулся к Заимову и сказал сердито:
– Хочу умереть спокойно... – Он смотрел на Заимова, сдвинув к переносице кустистые, еще черные брови, под которыми поблескивали черные глаза. – Вы кто? – вдруг спросил он.
– Болгарин, коммерсант, – охотно ответил Заимов.
Под усами старика губы сложились в усмешку.
– Коммерция – дело выгодное во все времена.
– Сейчас дела идут плохо, – вздохнул Заимов. – Я торгую овощами и фруктами, в ходу товар другой.
– Совестью сейчас торгуют! Совестью! – гневно проговорил старик. – И покупатели на этот товар денег не жалеют.
– Не понимаю. – Заимов наивно и вопросительно смотрел на собеседника.
– Может, вы скажете, что в вашей Болгарии не торгуют этим товаром? Я-то газеты читаю. – Старик пристально смотрел в глаза Заимову.
– Но я торгую овощами, – улыбнулся Заимов.
– И думаете, это дает вам право жить спокойно? – гневно спросил старик.
– Сейчас спокойно никто не живет – такое уж время, – ответил Заимов.
– Люди, продавшие совесть, живут прекрасно, – категорически заявил старик. – Их жизненное кредо: после нас хоть потоп.
– Такие есть и у нас, – кивнул Заимов. – Народ их знает и не любит.
– Любит не любит – это дамские разговоры, а они делают свое гнусное дело и на народ плюют, – со злостью возразил старик.
Заимов помолчал. Все-таки осторожность была необходима.
– Я занимался политикой, и, может, поэтому мне все виднее, – несколько успокоясь, заговорил старик, глядя в окно. – Был молодой, как все сербы, горячий, и, когда образовалось наше объединенное королевство и сербы получили в нем контрольный пакет акций власти, я занялся политикой. Но я не лез на высокую лестницу, да и не стремился к этому. Я действовал только в своем городке. И служебное мое положение более чем скромное – я всего лишь учитель, и только вот недавно стал директором школы. Я верил, черт побери, что политика – дело сложное, но святое. За десять лет от этой веры не осталось и следа. Все продается, все покупается. Последние годы я верил уже только в одно, что с грязным фашизмом Югославия дела иметь не будет. Черта с два! В прошлом году мы подписали договор о вечной дружбе с Муссолини, а сейчас у нас своими людьми стали господа из Берлина.
– Я об этом не слышал, – подлил масла в огонь Заимов.
– Все очень просто, – пояснил старик. – Мы экономически были тесно связаны с Австрией. Теперь Австрии нет. Это немецкая провинция. Австрийские капиталы стали немецкими, значит, добро пожаловать к нам, гости из Берлина. И те не заставили себя ждать. Что я должен говорить об этом людям в своем городе, которые мне верили. Что? – Старик снова распалился, но его рассказ оборвался внезапно – в купе открылась дверь, и в ее проеме возникли два жандарма.
– Здесь не проходила женщина в синем пальто? – спросил один из них, цепким взглядом ощупывая купе. В это время другой жандарм, став на нижнее сиденье, заглянул в багажный отсек под потолком.
– Никто здесь не проходил, – сердито ответил старик.
Жандармы ушли.
– Ну вот, типичная немецкая картинка. Как вам это понравится! – воскликнул старик.
Поезд приближался к Белграду.
– Конечно, мир переживает трудное время, – сказал Заимов. – Но правильно ли в это время бежать от своего народа?
Уже занимаясь своими чемоданами, старик повернулся к Заимову:
– Бежать. И только бежать...
Потом, в пути, Заимов, вспоминая этот разговор, думал, что все-таки этот старик человек честный. И он враг фашизма. Но он не хочет разделять позор и грязь большой политики и теперь бежит, потому что он к этой политике был причастен и ему стыдно глядеть в глаза людям...
Венгрия производила впечатление страны благополучной и даже веселой. В Будапеште в вагон ввалилась шумная компания молодежи. Они беспрерывно хохотали, пели песни. В коридоре Заимов поговорил с одним из них – красивым пареньком, лет восемнадцати. Оказалось, что все они едут осваивать венгерские земли, отобранные у словаков.
– Венгрия становится великой страной! – воскликнул паренек, и глаза его восторженно заблестели. – Все наше будет, наше!
Заимов думал: «Да-да, именно этого и ждут нацисты – чтобы у обманутых ими людей блестели глаза оттого, что им сунули кусок чужой земли...»
Вокзал в Братиславе был забит венгерской солдатней. Играл духовой оркестр. Заимов спросил по-немецки проводника вагона:
– Что происходит? – Но тот даже не обернулся, словно не слышал. «Наверное, он словак», – решил Заимов и повторил вопрос по-русски. Теперь проводник глянул на него удивленно и ответил с усмешкой по-украински:
– Как что? Мадьяры празднуют победу.
А когда поезд тронулся, проводник зашел в купе к Заимову, прикрыл дверь, сел напротив него и спросил:
– Вы говорите по-русски?
– Я болгарин, – поспешил ответить Заимов.
Проводник встал, снова открыл дверь в коридор, посмотрел в обе стороны вагона, опять закрыл дверь и сел.
– Нас продали с молотка, – сказал он тихо. – Было государство, была республика. Теперь не поймешь что. Даже глава государства сбежал.
– Раз нет государства, что ему тут делать? – осторожно сказал Заимов.
Проводник покачал головой.
– Умные люди говорят, что он сам надел петлю на горло нашей республики.
– Зачем ему это было надо? – наивно не поверил Заимов.
– Испугался своих левых.
– С чего бы ему пугаться? – продолжал играть в наивность Заимов.
Проводник с сожалением посмотрел на него, вздохнул, посидел еще молча немного и ушел.
«Народ все прекрасно понимает...» – думал Заимов, смотря в окно, за которым проплывали мертвые зимние поля и не было видно ни одной живой души, будто действительно государство умерло...
Заимов имел адрес в Праге, где его должны были ждать.
Чехословацкая столица выглядела совсем не так, как три года назад. Казалось, будто город был в трауре. Люди шли с поникшими головами, точно боялись или не хотели видеть свисавшие со зданий флаги со свастикой, мчавшиеся по улицам немецкие машины и даже друг друга.
«Неужели это ждет и нас?» – тревожно думал Заимов...
Нужный ему дом оказался на узкой тихой улочке старого города. Дома здесь жались друг к другу. Их толстые каменные стены с облупившейся штукатуркой и маленькими окнами делали их похожими на древние крепостные постройки. Уже наступили ранние зимние сумерки, но ни одно окно не светилось. Прохожих здесь не было, впрочем, сейчас это было к лучшему...
Заимов остановился возле узкого, как башня, дома, на котором был названный ему номер. Дверей не было, только низкая калитка в окованных железом воротах, встроенных в дом.
Заимов осмотрелся и вошел в калитку. Двора не было. Он оказался в глухом маленьком закутке и с трудом разглядел дверь. Она была заперта. Пришлось зажечь спичку, чтобы отыскать звонок.
Дверь открыл мужчина, у которого вокруг шеи был замотан теплый шарф. В руке он держал свечу.
– Здесь живет господин Словачек? – тихо спросил Заимов.
– Здесь, но он уехал в Брно.
– Он не оставил книгу для господина Ружечки?
– Не знаю. Надо спросить у его жены, заходите.
Заимов вошел в тесную переднюю. Мужчина запер дверь и сказал:
– Мы ждем вас вторую неделю. Здравствуйте...
Три дня, которые пробыл Заимов в Праге, пролетели незаметно, хотя он ни разу не покидал этого старого дома. Так решили чешские друзья, чтобы зря не рисковать. В городе непрерывно проводились облавы и проверки документов. Все, кому было нужно встретиться с ним, приходили сюда. С утра до вечера он вместе с чешскими товарищами обдумывал и обсуждал каждую деталь в цепочке связи Прага – София – Москва. Они старались предусмотреть любую опасную случайность, которая могла бы помешать связи антифашистов Чехословакии с их центром...
Потом, вернувшись в Софию, Заимов не раз с благодарностью вспоминал своих чешских друзей, которые предусмотрели все, в том числе и его личную безопасность...
Воспоминание об этом сейчас невольно вернуло Заимова в страшный день, когда под видом курьера от словацких товарищей к нему явился провокатор. Еще там, в Праге, когда они обсуждали всевозможные варианты связи, возникал вопрос о словацких антифашистах. Чешские товарищи в то время связи с ними не имели и говорили, что те находятся в более тяжелом, чем они, положении. Вот почему, когда из Словакии прибыл первый курьер, появление этой измученной беременной женщины сказало Заимову все о тяжести положения словацких подпольщиков и он сделал для них все, что они просили, и даже больше. Но затем явился этот мерзавец. У него был пароль, а это значит, что и ему он был просто обязан верить.
Что случилось, то случилось. Заимов больше думать об этом не хочет. Не каждый бой заканчивается успешно. Победа складывается не только из успешных сражений, но в конечном счете и из тех, что считались проигранными. Заимов помнил русское Бородино...
И сейчас он снова думает о своей работе для чешских антифашистов, о работе, которая шла довольно успешно и до последнего времени не знала неудач. Только раз Заимов пережил нелегкие сутки...
Он получил из Праги предупреждение, что к нему придет с установленным для особых случаев паролем один из товарищей, которого нужно переправить в Советский Союз. По всему тону предупредительной радиограммы Заимов почувствовал какую-то особую тревогу чешских товарищей за жизнь этого человека. Он немедленно связался с представителем Болгарской компартии, который, как и он, занимался мостом связи Прага – София – Москва. В подготовительные действия были включены невидимые Заимову люди «моста», и вскоре ему дали знать, что дорога София – Москва для чешского товарища обеспечена. Заимов прекрасно понимал, чего стоило людям сделать это и с каким риском для них была связана эта работа. И с тем большей ответственностью он приготовился сделать то, что касалось его непосредственно.
Человек из Праги на конспиративной квартире партии появился под вечер. Еще в дверях он произнес первую фразу пароля, и Заимов впустил его в переднюю. Свет проникал сюда только из соседней комнаты, и лица пришедшего Заимов как следует разглядеть не мог. Между тем человек снял плащ, шляпу и двумя ладонями пригладил волосы, зачесанные назад и на пробор. В это время Заимов произнес следующую фразу очень сложного парольного разговора. Человек ответил, но не сказал одного слова, а два других переставил местами. Заимов замер, не зная, что делать, а человек стоял и явно ждал продолжения пароля. Заимов произнес положенное, человек ответил, – теперь абсолютно точно. И наконец, они обменялись заключительными фразами. Человек тихо рассмеялся:
– Целая китайская церемония ради того, чтобы узнать, как живут болгарские коммерсанты.
Заимов провел гостя в комнату, и они сели в кресла. И только теперь Заимов обнаружил, что гость не кто иной, как тот самый товарищ Ян, который сидел рядом с ним за столом в гостях у чехословацкого генерала.
– Как добрались? – спокойно спрашивает Заимов, а сам в это время смятенно думает, что же он должен предпринять. Ему хотелось поверить, что ошибка с паролем носит характер случайный. Человек, совершив опасный переход из Праги в Софию, просто забыл одно слово, а места двух других перепутал. Но закон конспирации был строг и беспощаден к любой ошибке.
– Путешествие не из приятных, – отвечает между тем товарищ Ян, и в следующее мгновение он удивленно слышит просьбу Заимова повторить весь пароль. Его худое красивое лицо мгновенно приобретает выражение огромного напряжения. Утомленные, широко расставленные глаза человека из Праги буквально впиваются в глаза Заимова. Одну за другой произносит он фразы пароля. На этот раз в той фразе товарищ Ян делает только одну ошибку – по-прежнему не произносит одного слова.
Заимов молчал. Он думал, как надо поступить.
– Я делаю ошибку в пароле? – спросил товарищ Ян.
Заимов молчал.
– Разве вы меня не узнали? – после долгой паузы спросил Ян.
Заимов молчал.
– Впрочем, я понимаю вас, – тихо произнес товарищ Ян, и Заимов видел, что он не только взволнован, но и растерян.
– Прямо не знаю, что делать, – продолжал Ян. – Между прочим, я так боялся этого. Как всякий журналист, я привык мыслить и говорить логически, а в паролях всегда есть какая-то бессмыслица или алогичность.
Заимов внимательно смотрел на него и молчал. Он тоже не знал, что делать. Кроме того, он, вообще, сам, без консультации с товарищами из партии ничего радикального предпринять не имел права.
– Нет ли возможности связаться с Тодором Павловым? – вдруг спросил товарищ Ян.
– Зачем?
– Он знает меня лично... в лицо.
– Разве это меняет положение? – жестко спросил Заимов.
– Да, вы правы, – кивнул товарищ Ян и, помолчав, повторил: – Вы правы.
Тягостное их молчание длилось долго.
– Давайте повторим пароль, – попросил Ян. – Только помедленнее, пожалуйста.
Они стали произносить условные фразы. На той фразе товарищ Ян запнулся и сказал:
– Я чувствую, ошибка здесь.
Однако исправить ее он не смог.
– Может, посмотрите мои документы, – сказал товарищ Ян, протянув Заимову паспорт, в который были вложены какие-то бумаги.
Заимов посмотрел. Все сходилось, документы были именно те, о которых ему было заранее сообщено по каналам постоянной связи.
– Почему вы покидаете Чехословакию? – спросил Заимов, сам не зная, к чему он начинает этот разговор.
– Очевидно, сработал провокатор, и гестапо вышло на меня, – ответил товарищ Ян. – Партия приказала мне уезжать, но я тянул, надеялся, что гестапо точно меня не установило. Я ушел буквально в последнюю минуту. В общем, последние две недели пришлось порядком понервничать. Это, видимо, и отразилось... – И вдруг товарищ Ян энергично добавил: – И все-таки товарищ Тодор Павлов знает меня настолько хорошо, что он, я уверен, поручится за меня... Хотя я понимаю, что значит для вас моя ошибка, – добавил он.
– Я должен на пару часов отлучиться, – сказал Заимов, приняв наконец решение. – В доме есть люди, которые контролируют нашу встречу... – говоря эту фразу, Заимов опустил глаза, зная, что они могут выдать – он не умел говорить неправду.
– Возвратившись, вы найдете меня в этом же кресле, – устало улыбнулся товарищ Ян. – Я очень прошу вас – ищите выход из положения, от этого зависит слишком многое в нашей совместной борьбе. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду не свою судьбу.
Заимов ушел.
Он помнит сейчас этот вечер буквально по минутам, ибо он помнил тогда, сколь дорого она стоит.
По цепочке срочной связи он встретился с представителем партии и рассказал ему все, не забыв и о том, что он знает этого человека по первой поездке в Прагу.
– Дело сверхважное, – сказал представитель партии. – Примем все доступные нам меры проверки, а вы идите к нему и ждите...
Товарищ Ян сидел в кресле. Он спал, уронив руки, висевшие плетьми по бокам кресла. Проснулся мгновенно и выжидающе, с надеждой смотрел на Заимова.
– Придется ждать, – сухо сказал Заимов и тоже опустился в кресло.
– Понимаю, – кивнул головой товарищ Ян с виноватой улыбкой и добавил: – Я измотан до предела, разговаривать нам бессмысленно. Позвольте мне поспать.
Заимов не успел ответить, как он закрыл глаза и голова его склонилась к плечу. В следующую минуту он уже дышал ровно и безмятежно.
Только на другой день на конспиративную квартиру пришел представитель партии и с ним еще один незнакомый ему человек. Они около часа разговаривали с чешским товарищем, а Заимов в это время из другой комнаты наблюдал улицу. Потом товарищи ушли, сказав, что все в порядке, но чешский товарищ покинет квартиру только вечером, когда стемнеет.
Вечером товарищ Ян, крепко пожимая руку Заимова, сказал с улыбкой:
– Ну что же, я убедился, что болгарские коммерсанты хорошие бойцы антифашистской армии. Спасибо, до свидания.
И он ушел...
Только значительно позже Заимов узнал, что это был один из руководителей Чехословацкой компартии Ян Шверма. И он гордился этим эпизодом своей работы.
Вспомнив о нем сейчас, он подумал: «А эти собаки хотят знать, что я делал в Берлине. Ничего серьезного я там, к сожалению, сделать не смог. А вот «мост» Прага – Москва стоил этим собакам дорого...»
Заимов думал об этом, смотря на стороживших его охранников, и ощущал в себе неодолимую моральную силу против них, против всех, кто полагал, будто он в их руках. «Нет, господа, если вы уверены, что я больше ни для кого не существую, – это только иллюзия, и очень опасная для вас иллюзия».
