Текст книги "Эвис: Заговорщик (СИ)"

Автор книги: Василий Горъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

Глава 2

Глава 2.

Седьмой день второй десятины первого месяца лета.

Добраться до Лайвена с восемью заводными, увешанными переметными сумками, оказалось несложным. А вот въехать в город… Сообразив, что у всех этих лошадей и, главное, груза всего один хозяин, да и тот выглядит, скажем так, не очень состоятельным, мытарь, взимавший плату за въезд, как-то уж очень сильно обрадовался. Поэтому условным звоном небольшого колокольчика вызвал из караулки весь десяток стражников и сходу приказал меня задержать. При этом нагло «не заметив» родового перстня на моей правой руке!

Я взбесился. В смысле, вышел из себя, холодно оглядел все это вороватое «воинство», и, демонстративно возложив длань на рукоять меча, потребовал немедленно позвать старшего.

Ага, как бы не так – мытарь, решивший, что с таким количеством воинов за спиной стал бессмертным, ПОТРЕБОВАЛ предъявить к просмотру груз! Ну, я и «предъявил»: снял одну из сумок с последнего мерина и выкатил на дорогу четыре изрядно пованивающие головы. Ох, как они забегали! Четверо молодых и неопытных, немногим старше меня, «рубак», путаясь в ногах, принялись носиться туда-сюда и размахивать копьями. Видимо, изображая перестроение в боевой порядок. Что интересно, из этой компании в сторону ворот не посмотрел никто, хотя им должны были объяснить, что их первейшая обязанность не трясти мошну у народа, а в случае опасности не позволить врагу захватить надвратную башню. А вот шестеро ветеранов, дядьки годков за тридцать пять, повели себя куда увереннее: как бы невзначай передвинув щиты из-за спин на руки, они практически мгновенно разделились на три двойки. Одна оттеснила лишний народ и от меня, и от ворот. Вторая сместилась к открытой створке, встав так, чтобы, в случае чего, максимально быстро ее захлопнуть. А последняя, ни на миг не поворачиваясь ко мне спиной, рванула внутрь арки. Где разошлась к рычагам, с помощью которых можно было мгновенно уронить герсу[1].

Я смотрел на их маневры, как на возню детей в песочнице. Еще бы – окажись на моем месте любая Тень с заданием захватить этот проезд в город, десяток таких придурков ее бы точно не удержал.

Тем временем мытарь, как-то уж очень быстро потерявший цвет лица и со страхом поглядывавший на меня из-за спин «молодежи», визгливо поинтересовался, что это такое.

Я пожал плечами:

– Головы!

– Я вижу, что головы! – взвыл он. – Что они тут делают?

– Лежат!

– А по какому праву?

– Слушай, а тебя в детстве мама на пол не роняла? – стараясь, чтобы в моем голосе чувствовался неподдельный интерес, спросил я.

За моей спиной, куда оттеснили народ, желающий въехать в город, послышались приглушенные смешки. А законный потрошитель чужих кошельков аж побагровел от возмущения:

– Что⁈

Я повернулся к ближайшему стражнику и удивленно приподнял одну бровь:

– Он у вас не только тупой и забывчивый, но еще и глухой?

Воин усмехнулся в густые усы, но промолчал.

– Я-я-я… – набрав в грудь побольше воздуха, заверещал мытарь. Только вот слушать его вопли мне уже надоело – хотелось побыстрее продать трофеи, получить законное вознаграждение за голову Кровавого Орла и добраться до дому. Или заехать в заведение матушки Оланны и провести ночь с какой-нибудь из ее прелестниц:

– Слышь, ты, недоумок, я потребовал НЕМЕДЛЕННО ПОЗВАТЬ СТАРШЕГО!!!

«Недоумок» онемел от возмущения. А стражник, стоявший у правого рычага, наконец, догадался ударить в малый тревожный колокол. Слава Пресветлой, всего один раз.

Их начальник, через четвертинку кольца выскочивший из караулки, врубился в ситуацию за считанные мгновения. Подошел поближе, кстати, встав так, чтобы мне было неудобно его атаковать, а ему наоборот, оглядел с ног до головы и, увидев перстень, склонил голову в коротком, но уважительном поклоне:

– Доброго вам дня, арр! Как я понимаю, все это – на Псарню[2]?

– Не все, а только головы… – уточнил я. И, не дожидаясь следующего вопроса, выпростал из-под нагрудника бляху зарегистрированного в Разбойном приказе охотника за головами.

– А в каком месте они сидели, если не секрет? – с искренним интересом поинтересовался вояка. Не забыв жестом просигналить своим людям, что можно расслабиться.

– Чуть дальше Швита… – ногой закатив обратно в сумку первую голову, буркнул я.

– Неужто прямо на Гельдском тракте⁈ – не поверил он.

Я кивнул.

– И на что они надеялись?

Я пожал плечами – объяснять, чья это была шайка и сколько она пролила крови, не было никакого желания.

– Что ж, на всякую тупую башку – свой арбалетный болт! – сообразив, что я не расположен к светской беседе, подытожил десятник и любезно предложил сопровождающего. Дабы было кому присмотреть за последними лошадьми на оживленных улицах города. И чтобы хоть как-то загладить неудобство, доставленное мне не самым учтивым поведением его подчиненных.

Отказываться я не стал – дождался, пока выделенный мне парнишка передаст жуткое копьище товарищу и взглядом показал, на которую из кобылок ему забираться. Потом вскочил в седло и, наконец, въехал в город. Кстати, пошлину так и не заплатив…

…В течение следующих полутора страж я носился по оружейным лавкам и барышникам Нижнего города, сбывая трофеи. Продавал, предлагая чуть заниженную цену и не пытаясь заработать. Во-первых, потому, что здорово устал, а во-вторых, торговаться мне, благородному, было невместно. Впрочем, учитывая то, что на пути из Маггора в Лайвен я почти целый день провел в Медвежьем Урочище, где не только похоронил несчастных пленниц и забрал стреноженных лошадей, но и прихватил все, что можно было продать за нормальную цену, особо не расстраивался. Ибо денег набиралось порядочно. Кроме того, душу продолжала греть мысль о «векселе» ценою в целых тридцать золотых, все еще ожидающем превращения в звонкую монету.

Разобравшись с продажей последней партии добра – шести неплохих кольчуг, бахтерца и двух кожаных нагрудников – я вручил ожидавшему меня стражнику пару медных щитов[3] на пиво. Потом ответил коротким кивком на благодарный поклон и в поводу с единственной заводной кобылкой очень неплохих кровей, которую я решил подарить Майре, неспешно поехал в сторону Верхнего города.

Полуденные ворота в стене, разделяющей внутреннюю и внешнюю части Лайвена, преодолел без каких-либо проблем, так как там дежурила смена во главе со знакомым десятником. До Псарни тоже добрался достаточно быстро. А вот перед дверями в кабинет ее начальника завис на долгие полторы стражи.

За время ожидания я основательно пропах мертвечиной, так как поднял с собой не один «вексель», а две сумки по четыре головы в каждой, ибо был уверен, что получу не только награду, обещанную за голову Шэнги, но и премию за уничтожение его людей. Почему? Да потому, что «главный волкодав» королевства Маллор, Витсир ар Дирг по прозвищу Лайвенский Пес, был одним из ближайших друзей моего отца. И до сих пор считался другом рода Эвис. Впрочем, почему «считался»? Он помогал. В меру своих отнюдь не маленьких возможностей. И при этом умудрялся не задевать моего самолюбия!

Увы, стоило мне дождаться вызова и, волоча за собой сумки, войти в хорошо знакомый кабинет, как настроение стремительно ухнуло в пропасть. Вместо дяди Витта за тяжеленным столом из мореного дуба обнаружился Овьен ар Биер, двоюродный брат королевы Маниши, нынешней старшей жены Зейна Шандора. Или человек, умудрившийся всего за два года службы в Мытном приказе заслужить прозвище Чумная Крыса!

– Так-так-так… – оглядев меня с ног до головы и очень неприветливо поморщившись, пробормотал он. А про необходимость поздороваться благополучно «забыл». – И что это вы мне притащили?

Покидать кабинет, чтобы увезти «трофеи» в другой город, было уже поздно, поэтому я поставил «добычу» на пол и по-военному стукнул себя правым кулаком по груди:

– Головы, арр!

Крыса поморщилась. Что меня нисколько не удивило – воинское приветствие не требовало ни поклонов, ни пожеланий доброго дня, ни иных проявлений уважения, демонстрируемого собеседнику. А для людей вроде арра Овьена, крайне щепетильно относящихся к ущемлению своего статуса, такая простота должна была казаться чем-то вроде плевка в лицо.

– Головы? И чьи же?

Я достал из нагрудного кармана аккуратно сложенный розыскной лист, неторопливо его расправил и, сделав два шага вперед, припечатал правой ладонью к столешнице:

– Шэнги Кровавого Орла и его людей, арр!

Взгляд Чумной Крысы в мгновение ока выхватил из текста сумму, выделенную писцом красными чернилами, и на губах нового главы Разбойного приказа тут же зазмеилась крайне неприятная усмешка:

– Позволю себе вас огорчить: Шэнги Кровавого Орла мои палачи удавили не далее, как на прошлой десятине! Так что вы, наверное, ошиблись и зарубили кого-то похожего.

Услышав выделенное голосом слово «мои», я окончательно потерял надежду на то, что арр Овьен восседает в кресле главы Разбойного приказа временно. Поэтому продолжил изображать тупого служаку – вытащил из сумки нужную голову и опустил ее все на тот же стол. Только чуть-чуть в стороне от розыскного листка. И начал крутить, при этом «не подумав» озаботиться ни чистотой столешницы, ни сохранностью документов:

– Вот косой шрам на виске и еще один, в четыре пальца, поперек темени… Волосы черные с проседью… Правая залысина длиннее левой… Лоб узкий, над правой бровью родинка… А вот еще одна – на правой ноздре… Нос свернут влево… Вот сломанный левый верхний клык… Дырка на месте пятого нижнего зуба с правой стороны… «Раздвоенный» подбородок… Глаза… глаза, как видите, серые…

– Что вы себе позволяете? – запоздало завопила Крыса, но мне было уже все равно:

– Все приметы один в один повторяют те, что указаны в розыскном листке. Получается, что ваши палачи удавили не того, и имели наглость вас обмануть!

– Вознаграждение уже выплачено! – сделал он еще одну попытку послать меня куда подальше, но не тут-то было – удивленно изогнув бровь, я вперил в него тяжелый взгляд и, сделав акцент на своем имени, холодно поинтересовался:

– Могу я, Нейл ар Эвис, убедиться в этом лично, заглянув в книгу учета выдачи вознаграждений, лежащей во-он в том шкафу на второй полке сверху?

Арр Овьен растерялся! Ведь, несмотря на то что со дня смерти моего отца прошло уже три с половиной года, его имя все еще было на слуху – о Гатторе Молнии не забыли ни благородные, приближенные ко двору, ни сам король Зейн. А значит, я, сын человека, четырежды спасшего жизнь верховному сюзерену, и раз восемь предотвратившего покушения, мог серьезно обидеться. И потребовать справедливости у человека, заслужившего прозвище Гневный.

– Подождите, если мне не изменяет память, то у того татя, которого удавили, клык был целым! – начала выкручиваться Чумная Крыса. – И шрама на темени я что-то не припоминаю…

– А в розыскном листе эти приметы указаны! – уже понимая, что победил и изо всех сил стараясь удавить торжествующую улыбку, «хмуро» бросил я.

– Значит, тот себя оговорил! В смысле, сломался во время допроса… Что иногда случается… вернее, случалось… при моем предшественнике… – выдвинув из стола верхний ящик и без особой радости на лице доставая из него по одному золотому, продолжил арр Овьен. – Палачей уже пороли, дважды лишали половины месячного жалования, но дурные привычки, знаете ли, очень живучи!

– Кстати, а что в остальных сумках? Добро, награбленное Орлом и его шайкой? – с надеждой спросил он, закончив выстраивать третий столбик из монет.

– Головы его людей. В этих – семь. И еще десяток внизу, в переметных сумках, навьюченных на заводную лошадь. Их приметы в розыскных листах я, честно говоря, не искал, ибо очень устал. Но не удивлюсь, если они там найдутся.

Крысу чуть удар не хватил. Но вместо ужаса перед возможной потерей еще какой-нибудь суммы он сочувственно вздохнул:

– Тогда езжайте домой и хорошенько отдохните! А головы оставьте тут – я поручу кому-нибудь покопаться в архиве. Если соответствия найдутся, то вас, конечно же, об этом немедленно уведомят…

…К дому я подъехал уже в поздних сумерках и, услышав сначала радостное повизгивание Рыка, а затем и знакомый перестук клюки Генора, радостно заулыбался.

– Открывай ворота, старый, я сегодня верхом! – весело воскликнул я и спешился, чтобы не заставлять пожилого человека толкать массивную створку.

Заскрипел сдвигаемый засов, створка поддалась моему рывку, и в стремительно расширяющуюся щель выметнулась черная молния.

От первого прыжка в лицо я увернулся. Второй слегка подправил, заставляя пса снова пролететь мимо. А когда он развернулся и обиженно заскулил, присел на корточки и развел руки:

– Ну, иди сюда, звереныш! Дай, я тебя обниму…

Следующую четверть кольца я пытался возместить четвероногому другу хотя бы часть ласки, недополученной им за время моего отсутствия. Он отвечал тем же – вилял обрубком хвоста, подпрыгивал на месте и пытался улучить момент, чтобы облизать мне лицо. Зато, когда из дома вынеслась Майра и, сияя, бросилась ко мне, тяжело вздохнул и принялся делать вид, что очень занят присмотром за лошадьми.

Пожать широкую, как лопата, но уже не такую сильную, как в молодости, ладонь Генора я все-таки успел. А потом оказался закручен счастливым ураганом.

Зная, что первые мгновения после возвращения домой сопротивляться ключнице бессмысленно, я стоически перетерпел первый, самый жуткий приступ ощупывания, разглядывания и поглаживания. Затем дождался момента, когда она, наконец, удостоверится в том, что я жив, здоров и даже не поцарапан, и ласково потрепал ее по волосам:

– Я тоже соскучился! Как вы тут без меня?

Девушка растаяла. Но ответила, как всегда, коротко и по существу:

– Честно говоря, не очень: деньги практически закончились, и с продуктами беда. А тут еще и Рык волноваться начал…

– Четыре последние ночи кто-то наблюдал за домом! – объяснил Генор, взяв лошадей под уздцы. – Дело знает. И лежки выбирает с умом. В общем, как бы чего не вышло…

– Разберусь… – пообещал я, задумчиво оглядев двор и потерев пальцем переносицу. Потом снял с пояса один из кошелей и кинул его Майре: – А с деньгами все хорошо: охота выдалась более чем удачная!

Девушка поймала кошель, быстренько распустила стягивавший его шнур, заглянула внутрь и вытаращила глаза:

– Серебро⁈ Золотых на восемь-девять⁈

– В этом – на одиннадцать с лишним. И он у меня не один! – гордо уточнил я. Потом схватил ее за талию и закружил по двору: – Но и это еще не все: видишь вот эту каурую? Она твоя!

…Второй приступ ощупывания, разглядывания и поглаживания, как водится, Майра устроила в предбаннике. После того, как я, наскоро перекусив жалкими остатками имеющейся в доме еды, отправился смывать дорожную пыль и въевшийся в кожу запах мертвечины.

Пока раздевала, предельно внимательно осмотрела с ног до головы и не пропустила ни одного кусочка кожи крупнее медного щита. Старых шрамов аккуратно касалась пальцами и вздыхала. А при виде невесть где заработанных ссадин потемнела взглядом и пообещала смазать их заживляющей мазью. Естественно, после того как я вымоюсь. Потом усадила на табурет, быстренько привела отросшую шевелюру к своему идеалу и собственноручно побрила. Когда закончила, склонила голову к левому плечу и, оценив результаты своего труда, удовлетворенно хмыкнула. После чего затолкала в мыльню и заставила забраться в бочку с горячей водой.

Волосы мыла целую вечность, приятно разминая кожу головы сильными пальцами и прикрывая ладонью глаза тогда, когда смывала мыльную пену. Чуть позже собственноручно остригла отросшие ногти и добросовестно помыла. А стоило мне выбраться из бочки и, опрокинув на себя ведро с чистой водой, завалиться на невысокий столик, дорвалась до возможности ощупать меня от души – начала делать массаж.

Мяла так же добросовестно – чуть ли не стражу. И расслабила до состояния киселя. А когда почувствовала, что я уже почти ничего не соображаю, помогла встать, завернула в широченное полотенце, приятно пахнущее какими-то травами, и проводила до постели…

[1] Герса – подъемная решетка в надвратных башнях.

[2] Псарня – народное название штаб-квартиры Разбойного приказа. Кстати, сотрудников последнего в народе уважительно называют волкодавами или псами.

[3] Щит – медная монета. По размерам самая крупная из имеющихся в ходу.

Глава 3

Глава 3.

Восьмой день второй десятины первого месяца лета.

Следующим утром, не успев толком открыть глаза, я повел носом, ощутил запах ягодного взвара и, перекатившись на край кровати, вцепился в здоровенную кружку с любимым напитком, как всегда, обнаружившуюся на табурете.

– Майра, ты чудо! – с наслаждением уполовинив емкость, крикнул я, прекрасно зная, что она меня услышит. И не ошибся – не прошло и десятой доли кольца, как улыбающаяся ключница возникла на пороге спальни:

– Доброе утро, арр! Как спалось?

– Великолепно! – честно ответил я. – Свежие простыни, мягкая кровать, чистое тело. Что еще нужно молодому и не избалованному жизнью мужчине?

– Конечно же, плотно поесть и отправиться к девочкам матушки Оланны! – хихикнула она и исчезла. Чтобы вскоре возникнуть передо мной с вместительным деревянным подносом, уставленным тарелками.

Я принюхался к восхитительным запахам и почувствовал, как во рту начала скапливаться слюна:

– Пожалуй, соглашусь. Особенно с первой частью твоего утверждения!

– Со второй тоже согласитесь. Когда утолите голод и почувствуете томление… своей чувствительной души! – добродушно продолжила она, прекрасно зная, что на ее беззлобные шутки я никогда не обижаюсь.

– А что у нас на завтрак? – нетерпеливо спросил я, заметив, что она, продолжая издеваться, крайне медленно плывет от двери к кровати.

– Жареная курица, отварной рис, хлеб, сыр, блины и мед… – прежде, чем поставить поднос на табурет, перечислила ключница. И, увидев, что у меня вытягивается лицо, пожала по-крестьянски широкими плечами: – Встала пораньше, сбегала на рынок, приготовила…

– Ну и зачем? – возмутился я. – Я еще не тренировался, не умывался, и даже не бегал до ветру!

Видимо, возмущение получилось неубедительным, ибо девушка все равно почувствовала, что я ей искренне благодарен, и радостно затараторила:

– Первое утро после охоты! Какие в этот день могут быть тренировки? Легкую неумытость я переживу. Впрочем, вы все равно сейчас рванете умываться. Что касается третьей проблемы, то окно в шаге от кровати! А там до отхожего места всего ничего…

– Ладно, сдаюсь! – перестав строить из себя самодура, хохотнул я, выскочил из-под одеяла, ущипнул Майру за здоровую щечку и, натянув тренировочные штаны на голое тело, выскочил в окно.

Обратно вернулся тем же путем. Уже умытым. Ласково потрепал девушку по роскошной гриве, завалился на уже застеленную кровать, перевернулся на живот и навис над подносом:

– М-м-м, как вкусно пахнет!

– Я старалась… – довольно мурлыкнула ключница, выждала с четверть кольца, а затем сломалась: – Арр, ну начните же уже рассказывать! Иначе я сейчас лопну от любопытства!!!

Майра появилась в моей жизни случайно. Где-то через год после гибели мамы я очередной раз наведался на Пепельную Пустошь, мечтая наткнуться там на ублюдка, подобного тем, которые ее изнасиловали и убили. Наткнулся. И не на одного, а сразу на четверых – на совсем молодых «благородных», получающих удовольствие от издевательств над слабыми и беззащитными. Слава Пресветлой, я успел вовремя – привыкшие к безнаказанности двуногие скоты только-только вытащили будущую жертву из своей кареты, сорвали с ее головы какую-то тряпку, выдернули изо рта кляп и начали стращать. То есть, строить рожи, вспарывать ножами одежду и, конечно же, тискать прелести, сопровождая свои действия крайне глумливыми комментариями. Нет, она не сопротивлялась, так как прекрасно понимала, что любая попытка им помешать может быть расценена, как попытка поднять руку на мужчину, да еще и благородного, и закончится смертью на эшафоте. Но арры были пьяны и не очень хорошо держались на ногах, поэтому плохо контролировали свои конечности.

Кто из них задел лицо друга родовым перстнем и рассек до кости, я, честно говоря, не заметил, так как в тот момент бежал по другому берегу Мутной и рвал жилы, стараясь успеть до начала насилия. Зато увидел, как озверевший от вида собственной крови парень сбил несчастную девушку с ног и начал втаптывать ее в землю.

Как я перемахнул через речку, в памяти не сохранилось. И как летел к этим уродам – тоже. Зато запомнил во всех подробностях, как пластал их мечом. И ужас в глазах парня, который ее топтал, за миг до того, как его отрубленная голова, вращаясь и разбрызгивая по сторонам капельки крови, сорвалась с плеч.

С деньгами у меня в то время было хуже некуда – почти все, что зарабатывалось в Дуэльной школе, я отдавал ростовщикам, погашая долги. Поэтому оплатить услуги лекаря мне было нечем. Пришлось собственноручно сшивать изрезанные предплечья и рот, порванный до середины щеки, вправлять раздробленный нос и накладывать лубок на сломанную левую руку. Ну и, меняясь с Генором, проводить у ложа несчастной девушки стражу за стражей эдак с десятину, пока она металась в горячечном бреду. Но то ли лекари из нас были аховые, то ли мы чего-то недосмотрели, но нос сросся не совсем ровно.

Когда Майра оклемалась, я вручил ей один из двух серебряков, на тот момент имевшихся в кошеле, и проводил в купеческую слободу Нижнего города, к лавке, которой, по словам девушки, владел ее отец. Внутрь, само собой, заходить не стал, ибо не считал, что сделал что-то особенное. А поздним вечером того же дня, вернувшись с тренировки, обнаружил девушку стоящей перед калиткой. С моим серебряком, зажатым в правой, здоровой руке.

Нанимать служанку, зная, что доходов не всегда хватает на еду даже для нас с Генором, было бы подло, поэтому я честно объяснил девушке причину своего отказа. Она выслушала. Молча. Затем опустилась на колени и, глядя мне в глаза, негромко, но очень уверенно озвучила клятву Истинной Верности. А пока я пытался сообразить, что это было, встала и, обойдя меня, как какую-нибудь коновязь или колодец, спокойно прошла во двор.

Выгонять ее из дому в ночь я, естественно, не стал. Провожать – поленился. А с утра, проснувшись, вдруг обнаружил, что с кухни пахнет не подгорелым мясом или порядком поднадоевшей кашей из бобов, а чем-то восхитительно-аппетитным.

Несмотря на безумную работоспособность девушки и искреннее желание стать нужной, приняли мы ее далеко не сразу. Нет, уже через десятину и я, и Генор начали забывать, что еда бывает подгоревшей или невкусной. Что в доме может быть не убрано. И что одежда может оставаться грязной хотя бы сутки. Но начали считать Майру своей только после весьма неприятного события, случившегося примерно через год. Тогда, вернувшись с одной из своих первых охот за головами, я вдруг обнаружил, что девушка пропала. Вернее, узнал об этом от злого, как собака, Генора. Оказалось, что накануне Майра не вернулась из самого обычного похода за продуктами.

Несмотря на возраст и не самое лучшее состояние здоровья, старый воин сделал все, чтобы ее найти. Несколько раз обошел рынок, расспрашивая знакомых торговцев и всех тех, кто мог ее видеть. Обыскал Пепельную Пустошь, не поленившись раскопать пару свежих захоронений. Посетил все лавки Верхнего города и опросил стражу на воротах в Нижний…

Я, естественно, тоже не стал считать ворон, поэтому рванул к знакомому сотнику городской стражи. Как оказалось, не зря: Майра нашлась в грязной одиночной камере на самом нижнем этаже тюрьмы. Избитая до полусмерти и ожидающая судного дня, как воровка! Причем воровка, уже единожды избежавшая наказания из-за позднего срока беременности!

Дослушав объяснения писца, который вел дело, я потерял дар речи, сначала сообразив, в чем ее обвиняют, а уже потом доперев, что вора, пойманного на краже второй раз, отправляют на виселицу! Слава Пресветлой, определенные представления о работе Разбойного приказа у меня были, поэтому первое, что я сделал после этого – потребовал показать первый лист протокола о задержании. И, увидев там о-о-очень знакомую фамилию, сразу же рванул к Лайвенскому Псу. За справедливостью.

В общем, все оказалось предельно просто: день на пятый или шестой после моего ухода на охоту в Лайвен по какой-то надобности заявился Энвер ар Шорез, мой дядя по материнской линии. Вполне возможно, только для того чтобы в очередной раз попробовать «убедить» меня в том, что без его великодушной помощи и присмотра я в столице не выживу. Ну и, конечно же, уроню в грязь славное имя своих родителей. Естественно, убеждать собирался далеко не лично, ибо после определенных событий встречаться со мной не рисковал, а чужими руками и посредством лишения меня остатков комфортной жизни. Не успев въехать в город, он послал своих людей поинтересоваться новостями, надеясь, что те найдут причину, с помощью которых меня можно будет заставить одуматься. И, тем самым, позволят своему сюзерену наложить лапу на городской дом, доставшийся мне по наследству.

Выяснить, что у меня появилась новая служанка, его вассалам проблем не составило. Потом кому-то из них пришла в голову последовательность «умных» мыслей: служанка – это уборка. Уборка – это доступ во все помещения дома. А доступ во все помещения – это возможность найти и продать заинтересованным людям какие-нибудь важные документы. Скажем, свидетельство на право владения домом и прилегающей к нему территории.

Дождаться выхода служанки из дому и засунуть ее в карету оказалось проще некуда. А вот добиться «понимания» куда сложнее: услышав «крайне выгодное предложение», девушка почему-то не поняла своего счастья. И упрямо не понимала его до момента, пока сумма вознаграждения за «ненужные бумажки» не выросла с одного золотого до пятидесяти!

Поняв, что купить «эту дуру» не получится, мой милый родственник предложил ей менее приятное будущее – обвинение в краже драгоценностей у очень уважаемого лица, карающееся усекновением правой руки. Она опять «не поняла». И очень скоро оказалась в одиночной тюремной камере.

Дознаватели Разбойного приказа допрашивали ее в точном соответствии с законом. То есть, «не более чем по полторы стражи раз в сутки» в течение двух дней. Особо не усердствовали, так как прекрасно знали нрав своего начальника и не хотели оказаться на виселице за превышение служебных полномочий. Но, устав от ее упрямства – а Майра напрочь отказалась признаваться в том, что обманом выманила у моего дяди кольцо с алмазом, а затем попыталась сбежать – все-таки сломали ей нос и несколько ребер, а тело превратили в один сплошной синяк.

Вытащить девушку из тюрьмы удалось без каких-либо проблем: для того чтобы развалить дело, хватило осмотра Майры тюремным врачом, который со всей ответственностью заявил, что «девица, обвиняемая в повторном присвоении чужого имущества, не могла избежать наказания за первое преступление из-за беременности, так как до сих пор невинна…». А вот отомстить не получилось: к моменту, когда недавняя узница тюремных застенков оказалась под присмотром Генора, дядя успел узнать о ее освобождении. Поэтому срочно убыл в Реймс [1]«к какому-то старому другу». И с этого момента перестал появляться в столице…

…Я рассказал Майре практически все. Включая свои мысли по поводу арессы Тинатин и ее отношения к своей дочери и чужим жизням. В эпитетах особо не стеснялся, так прекрасно знал, что ключница скорее откусит себе язык, чем расскажет кому бы то ни было то, что узнает от меня. Потом перевернулся на спину, положил под голову подушку и вопросительно уставился на помрачневшую девушку:

– Ты со мной не согласна?

Она почему-то опустила взгляд и нервно вцепилась в символ своей должности – небольшой серебряный ключ, болтающийся на поясе. Но промолчать даже не подумала:

– Знаете, арр, я, наверное, покажусь вам чудовищем, но… я страшно завидую Алиенне!

– Почему⁈ – опешил я.

Взгляд девушки вдруг помертвел, а пальчики мелко-мелко задрожали:

– Попробую объяснить. Помните тот день, когда вы отвели меня домой? Ну, после Пустоши и лечения у вас?

Я кивнул.

– Так вот, вместо того чтобы обрадоваться, что я вернулась, мать начала обзывать меня распутной девкой, потаскухой и другими непотребными словами. А отец сбил с ног ударом кулака, отволок в сарай за волосы, связал, вбил в рот кляп и присыпал сеном. Слава Пресветлой, что младший брат, игравший под окном отцовского кабинета, услышал, как мама доказывает отцу, что вывозить из города меня обязательно надо живой, а удавить и утопить в болоте можно уже потом…

– Н-не понял⁈ – почувствовав, что зверею, перебил ее я. – За что тебя было убивать и топить в болоте⁈

– Да что тут понимать? Меня затолкали в карету чуть ли не за спиной отца в тот момент, когда он обсуждал с моим женихом поставки какой-то ткани. А значит я, куда-то пропав, сорвала их планы, где-то шлялась больше десятины, а потом имела наглость вернуться домой! Да еще с изуродованным лицом и рукой в лубке!

– Но ты же не перестала оставаться их дочерью?

Майра горько усмехнулась:

– Арр, ваш род действительно Странный: нас, девушек, считают товаром все, включая родителей. И даже обучение воспринимают, как вложение средств, которое повышает стоимость этого товара, и которое обязано приносить доход!

– Бред!

– Бред⁈ Меня держали в девках до девятнадцати лет, так как союз с теми, кто просил моей руки до этого, казался отцу невыгодным или предлагаемые за меня суммы были слишком маленькими! А незадолго до моего похищения он, наконец, сподобился договориться с одним из самых богатых купцов Ченга. Еще бы – продажа меня в пятые меньшицы давала возможность открыть пару лавок еще и в этом городе. Свадьбу решили играть через месяц после заключения договора. Чтобы не терять времени впустую, папа купил два места на новом рынке, поставил срубы и забил их товаром. А тут я куда-то пропала и разрушила все его планы…

– Чем разрушила-то?

Она посмотрела на меня, как на юродивого:

– Отец дал слово, что отдаст замуж свою дочь. Дочь пропала. Значит, помолвка сразу же расторглась, а лавка и товар остались жениху, чтобы тот молчал!

– С этим более-менее понятно. Но убивать-то зачем?

– Если меня не видят соседи, значит, свадьбу сыграли чуть раньше, чем собирались, я сразу же уехала к мужу и У ОТЦА ВСЕ ХОРОШО! Зато если я вернулась домой, да еще с разбитым лицом, значит, супруг меня избил до полусмерти и выгнал! А за что девушку выгоняют из дому сразу после свадьбы⁈

– Но ведь ссильничать-то тебя не успели! – с хрустом сжав кулаки, рявкнул я.

Майра горько усмехнулась:

– Да всем плевать, ссильничали меня или нет! Купцы ведут дела только с достойными, то есть, с теми, кто доказал, что ему можно верить на слово! А как верить на слово тому, кто не смог правильно воспитать собственную дочь⁈