Текст книги "Эвис: Заговорщик (СИ)"

Автор книги: Василий Горъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

– Хозяйки самого острого язычка…

…Отправить их обсыхать и согреваться удалось только тогда, когда каждая, включая Тину, прыгнула раз по пятнадцать. Я проводил их до покрывал, «задумчиво» посмотрел на Найту и приказал ей следовать за собой. Хейзеррка сначала непонимающе похлопала ресницами, затем разглядела смешинки в моих глазах, вскочила и «обреченно» двинулась следом.

– Прыгнуть хочешь? – тихо спросил я, когда мы отошли шагов на двадцать. – Девчонок к нам не отпустят, так что твою спину никто не увидит.

Она ответила, не задумавшись ни на мгновение:

– Хочу! Хотя бы пару раз! Если, конечно, вас еще не умотали.

– Не умотали… – усмехнулся я и помог ей забраться на валун…

…Обсыхали и согревались, продолжая веселиться. Причем не только перешучивались, но и посылали к озеру кого-нибудь с пустым мехом из-под взвара, чтобы гонец набрал холодной воды и, вернувшись, остудил наши разгоряченные тела. Я тоже бегал. Чтобы отомстить развлекающимся девицам за холодную струйку на темя, между лопаток или на поясницу. Правда, вместе с несказанным удовольствием от мести рисковал потерять слух от восторженных воплей.

А еще я рассматривал своих спутниц, наслаждался их красотой и раз за разом ловил себя на мысли о том, что выводы мелкой были удивительно точны. То есть, красивыми этих женщин делали не столько фигуры, сколько уверенность в себе, осанка и счастье во взглядах.

Чуть позже, очередной раз возвращаясь от озера с полным мехом и окинув оценивающим взглядом пять привольно разлегшихся красавиц, я неожиданно для себя сравнил их с девочками матушки Оланны. И мысленно усмехнулся: да, лица и фигуры некоторых «прелестниц» выглядели куда интереснее, чем у Тины, Найты или мелкой, но привычка постоянно играть, подстраиваться под тех, кто жаждет их ласк, и четкое понимание своего места в жизни превращала тех девиц в пусть и красивые, но пустышки. Вызывающие намного меньше интереса, чем старшая хейзеррка.

Когда лик Ати сдвинулся к закату, и я перестал бояться, что его лучи обожгут кожу моих спутниц, то разрешил им вернуться в воду. А сам, почувствовав, что слегка застоялся, несколько раз на предельной скорости переплыл озеро туда и обратно.

Пока я разогревал мышцы, дамы, сообразив, что я тренируюсь, занялись тем же. То есть, принялись бултыхаться вдоль берега. Стараясь не только проплывать как можно дальше, но и следить за техникой каждого гребка. Что особенно приятно, на себе не сосредотачивались – постоянно поглядывали по сторонам, а когда замечали какую-нибудь ошибку, укладывали «ученицу» на ладонь и давали возможность их исправить.

Не забывали и про меня, поэтому, увидев, что я плыву на спине, чуть не лопнули от возмущения! Само собой, я был тут же отловлен и расспрошен. А потом на мою правую ладонь водрузили Майру и принялись с интересом наблюдать за ее успехами. Не забывая комментировать чуть ли не каждое покачивание груди, просвечивающей через мокрую ткань.

Она не огрызалась, ибо была занята. Зато мелкая защищала ее со всем пылом души. Называла насмешниц завистницами, намекала, что я, возмущенный такой несправедливостью по отношению к своей любимой помощнице, не дам им научиться плавать на спине, и угрожала, что дождется, когда они окажутся в том же положении, и засмеет насмерть. А девушки делали вид, что боятся ее угроз, но подшучивать не прекращали.

Увы, первые две трети кольца плавание на спине получалось не очень. У всех. Но потом я вспомнил, как папа когда-то учил меня лежать на воде, и продемонстрировал это умение. А вскоре имел возможность полюбоваться на пять восторженных лиц. И на столько же пар весьма аппетитных округлостей, закачавшихся над водой. За первым успехом последовал и второй: поплыть на спине, бултыхая одними ногами, получилось у всех. А вот добавить к ним еще и руки, увы, только у Найты…

…Развлекались, с небольшими перерывами на отдых, почти до заката. Плавали, ныряли «на мне», прыгали с валуна, играли в безумного слепня и сопровождали все это шуточной, моментами довольно двусмысленной, но при этом очень доброй и беззлобной грызней. Угомонились незадолго до наступления вожделенной темноты – все, кроме нас с Тиной, упали на покрывала, чтобы собраться с силами перед ночными безумствами. Я уселся на бревнышко, валяющееся перед самым урезом воды, и загляделся на стремительно темнеющее небо. А ар Лиин-старшая, сбегав в лес по нужде, вернулась обратно, подошла ко мне, села рядом и грустно вздохнула:

– Знаете, Нейл, скажи мне кто-нибудь, что пять женщин, оказавшись на краю Бездны[2], за две десятины не только не перегрызутся, но и станут по-настоящему близкими подругами, я бы рассмеялась ему в лицо. Или сочла бы лжецом. А сейчас безумно счастлива, что одной из них волею Пресветлой довелось стать моей дочке, а второй – мне…

Я пожал плечами:

– Насколько я знаю, мама с королевой Сайнтой тоже никогда не ругались.

– Было такое! – подтвердила женщина. – Только весь двор был убежден, что они просто не хотят вывешивать наружу грязное белье[3]!

– Мои родители тоже не грызлись между собой. Поэтому я привык именно к таким отношениям. А ругань, интриги и попытки манипулировать вызывают во мне отвращение.

– И к обнаженному телу вы относитесь не так, как все остальные мужчины, тоже из-за родителей? – через некоторое время спросила она.

Я кивнул:

– Да. Папа считал, что хорошо сложенный человек не менее красив, чем конь, цветок или радуга. Поэтому учил меня видеть красоту не только в высверке молнии или ударе клинка, но и в повороте головы, изгибе бедра или игре мышц. Когда мы выезжали куда-нибудь в глухомань, чтобы поплавать в озере или речке, мы с ним надевали штаны, обрезанные по верхнюю треть бедра, а мама и Шелла, папина меньшица, к так же коротко обрезанным панталончикам добавляли очень открытый верх от нижнего белья. Такой наряд, в отличие от ваших рубашек, не мешал плавать и не задирался при прыжках с камней и скал.

– То есть, по сути, они плавали в таком же корсете, как у меня?

Я мотнул головой из стороны в сторону:

– Неа. Корсет поддерживает грудь только снизу. Поэтому если вы прыгнете с камня головой вниз, то он съедет, и она вывалится. А их белье позволяло прыгать как угодно.

– А Агнесса и Шелла прыгали даже вниз головой⁈

– И знаете, как это было красиво⁈

Видимо, восторг в моем голосе Тину чем-то зацепил, так как она, немного помолчав, вдруг слегка покраснела и нерешительно попросила:

– А вы бы не могли еще раз показать такой прыжок? Раньше я не понимала, как и на что смотреть, а сейчас хочу увидеть ту красоту, о которой вы говорите…

Нерешительности в глазах этой женщины я не видел еще ни разу. Поэтому кивнул, дошел до валуна, взобрался на его вершину и, оттолкнувшись от него, раскинул в стороны руки.

– Красиво… – вынырнув, услышал я восхищенный голос мелкой.

– Да, дочка, красиво… – горько вздохнула Тина. – А я, дура, поняла это только сейчас…

[1] Безумный слепень – простонародная игра, далекий аналог наших салочек.

[2] На краю Бездны – аналог нашего «у черта на рогах».

[3] «Вывешивать наружу грязное белье» – аналог нашего «выносить сор из избы».

Глава 15

Глава 15.

Третий день пятой десятины первого месяца лета.

…Первой в «черное», как она выразилась, «безмолвие» со мной собралась мелкая. Бесстрашно вошла в воду по подбородок, положила руки на плечи, а затем попросила:

– А можно сначала отплыть хотя бы шагов на пятьдесят, а нырять уже потом?

– Страшно не будет? – с улыбкой спросил я, толкаясь ногой от дна.

– Неа! С вами я нырну даже в Бездну!

Отплыли. Не на пятьдесят, а на все девяносто. То есть, на расстояние, с которого линия берега была уже не видна, а валун казался одним большим сгустком мрака. Я развернулся на месте, спросил, готова ли она, дождался утвердительного ответа и ушел под воду. Первые три-четыре длинных, тягучих гребка плыл, слегка побаиваясь того, что Алиенна может испугаться. Но потом, почувствовав, что ее пальчики не тискают мои плечи, а тело совершенно расслаблено, слегка успокоился. Правда, гребку к десятому-одиннадцатому на всякий случай всплыл под самую поверхность. Условленный сигнал «все, пора» она подала на тринадцатом, а уже через мгновение, вдохнув чистый ночной воздух, обняла меня за шею и благодарно прошептала:

– Спасибо, это было здорово!

До берега добирались большей частью под водой. Правда, девушке так не хотелось выныривать, что она успевала отдышаться, поэтому там, в «темном безмолвии», выдерживала гребков по десять – пятнадцать. Тем не менее, когда мы добрались до остальных страждущих, обняла одновременно Майру и мать, и грустно пробормотала:

– Я так завидую тому, что у вас все впереди…

– Даже так? – поинтересовалась Майра, умиравшая от предвкушения аж с самого заката. – Что ж, тогда я ныряю последней!

Расстроенный стон мелкой и мой вопрос «ну, и кто там следующий» прозвучали одновременно, но я был услышан. Ибо ко мне тут же подплыла Вэйлька и доложила, что готова.

Ее стало потряхивать, и довольно сильно, уже шагах в шестидесяти от берега. Но на мое предложение нырнуть тут или вообще вернуться обратно она ответила возмущенным фырканьем и… дрожащим от страха голоском:

– Да, я боюсь! Но ни за что на свете не откажусь попробовать, привыкнуть и научиться.

Перед тем, как нырнуть первый раз, я еще раз напомнил ей о том, что ее задача сначала расслабиться, а потом, когда станет не хватать воздуха, сжать мои плечи. Она выслушала и сказала, что помнит. А когда я ушел под воду, прижалась к моей спине и лицом, и грудью, и задрожала еще сильнее. Слава Пресветлой, удержав руки вытянутыми, а ноги – вместе.

«Воздуха хватило» на четыре гребка, а потом мы вынырнули на поверхность. Но уже через пару десятков ударов сердца девушка «переползла» к моему правому плечу, чтобы заглянуть в лицо:

– В общем-то, не так уж и страшно. Так что буду привыкать…

Тина с Найтой боялись еще сильнее, чем она. Поэтому с ними я нырял неподалеку от берега. Тем не менее, подводное плавание распробовала и та, и другая, и перед выходом на берег тихим шепотом интересовались, можно ли будет то же самое попробовать и завтра. И от моих плеч отцеплялись только тогда, когда получали утвердительный ответ.

Майра… Майра вела себя великолепно: радовалась каждому шагу, на который мы удалялись от берега, то и дело опускала лицо в воду, чтобы что-то там увидеть, а когда я остановился и сказал, что нырять будем отсюда, попросила дать ей возможность поплавать самостоятельно. Удалившись еще шагов на десять, эта хитрюга улеглась на спину и некоторое время «любовалась звездами». А когда сообразила, что финт не удался, нехотя вернулась обратно, схватилась за меня и сказала, что, если бы остальные не ждали нашего возвращения, она бы упросила меня свозить ее к другому берегу. И не вылезала бы из озера до утра.

Во время ныряния девушка была такой же спокойной, как Алиенна. Только, в отличие от мелкой, во время погружения плавно работала ногами. Пальчики сжала на двадцать первом гребке, когда мы всплыли, издала восторженный вопль, а после того, как с берега отозвались мелкая с Вэйлькой, ласково провела ладошкой по моей спине:

– Я хочу еще!!!

Я улыбнулся и нырнул снова. На этот раз ко дну. Нащупал рукой какой-то камень, повисел над ним с десяток ударов сердца, а затем неторопливо всплыл.

Реакция на такое погружение была просто безумной – девушка повернула меня к себе лицом и взмолилась:

– А можно снова так же, но до тех пор, пока пальцы не сожму я⁈

Нырнули. Повисели над дном ударов сорок пять. А когда оказались на поверхности, Майра аж застонала от удовольствия, а через несколько мгновений сокрушенно вздохнула и сказала, что надо возвращаться к берегу, ибо остальные заждались…

Заждались Алиенна и Вэйлька – стояли по грудь в воде и умирали от зависти. А Тина и Найта, уже успевшие выбраться на берег и переодеться, сушили волосы полотенцами.

– Ну как? – хором спросили девицы, когда мы вынырнули неподалеку от них.

– О-о-о!!! – крайне эмоционально и емко ответила ныряльщица, затем отпустила мои плечи, самостоятельно доплыла до девчонок, нащупала ногами дно и повернулась ко мне: – Арр! Посмотрите на нас и скажите честно – неужели три такие красивые, храбрые, а главное, послушные девушки не заслуживают небольшого поощрения?

– Ка-а-акого поощрения? – тут же заинтересовалась Вэйлька. А мелкая, явно думавшая в одном с Майрой направлении, объяснила:

– Одного… или несколькух прыжков с этого прекрасного валуна?

…С озера уезжали ближе к полуночи. Усталые, но страшно довольные. Ехали, не торопясь, чтобы лошади не переломали ноги, и лениво планировали следующую поездку. Как ни странно, мои спутницы считали, что ехать надо не завтра, а через день или два. Чтобы отойти от прошлых ощущений, отдохнуть от дороги и подготовиться к будущим. Я, собственно, не возражал, поэтому предложил им самим определиться с самым «правильным» днем. За что был назван самым чутким, самым заботливым и самым любимым арром на свете.

Порадовался, не без этого. Потом основательно повеселился, слушая спор Майры и Алиенна по поводу яркости ощущений при нырянии ночью с зельем кошачьего глаза и без него: мелкая, задавшаяся целью научиться преодолевать свои страхи, утверждала, что предпочла бы наныряться до умопомрачения в полной темноте. А моя «правая рука», всегда отличавшаяся неуемным любопытством, жаждала увидеть дно «совсем по-другому». И доказывала, что возможность полюбоваться на какую-нибудь спящую рыбину куда интереснее плавания вслепую.

В итоге сошлись на том, что нырять надо не менее двух раз – сначала без зелья, а потом с ним. Потом, подумав, пришли к выводу, что два раза – это слишком мало, поэтому надо сначала наныряться и напрыгаться с валуна без зелья, а уже потом получать удовольствие от поисков рыбок, красивых камней и чего-нибудь еще.

Вэйль, в основном, посмеивалась. И изредка выдавала ехидные замечания. А старшие, умотавшиеся куда сильнее Майры и своих дочерей, ехали молча. И понемногу проигрывали борьбу со сном.

Колец через восемь с половиной, когда мы уже преодолели большую часть пути, я краем уха отметил, что частота ударов копыт о землю изменилась, и, повернувшись через плечо, увидел, что обе хейзеррки зачем-то приближаются ко мне.

Придержал Черныша. Совсем чуть-чуть, благо расстояние между нами было совсем небольшим. А когда дамы оказались рядом, вдруг услышал еле слышный шепот младшей:

– Арр, впереди кто-то есть!

Вгляделся в серый мир. Пробежался взглядом по изломам теней и, не обнаружив никаких признаков этого самого «кого-то», так же тихо уточнил:

– Вы уверены?

– Один за деревом с раздвоенной верхушкой. Второй чуть левее, за темным пятном, похожим на выворотень. Двигается почти на Жемчужину[1]. И там, куда он идет, есть еще несколько человек…

Мига, который потребовался мне для оценки окружающей местности, хватило, чтобы понять: развернуть лошадей и вырваться из засады всем шестерым почти нереально. Особенно если у татей есть луки или арбалеты. Но Вэйль предоставила очень неплохой шанс выкрутиться, довольно громко – для ночной тишины – попросив:

– Арр, может, остановимся по нужде? А то уже совсем невмоготу!

Я осадил коня, поворчал, затем так же громко объявил, что женщины идут налево, а я, собственно, направо. После чего шепотом приказал Найте положить всех дам на землю сразу же за кустами и ждать моего возвращения.

Она кивнула. Спешилась. Набросила поводья на ближайшую ветку. Пошутила над своей дочкой, унесшейся в темноту так, как будто терпеть пришлось с обеда. Потом потянулась, чуть-чуть размяла «затекшие» в дороге ноги и поплелась к остальным. Я последовал ее примеру, в смысле, спешился, затем похлопал по холке Черныша, тут же начавшего щипать траву, привязал его повод к подходящему суку и, на ходу развязывая шнуровку на мотне, вломился между деревьев. А там изменил направление движения и перешел на лесной шаг.

Дугу, выводящую под ветер к тому, кто, по словам Вэйльки, стоял за деревом, «прострелил»… быстро. Наверное. Ибо ориентировался не по времени, а по ощущениям. Почувствовав запах пота, немытого тела, гнилых зубов и чеснока, краем сознания отметил, что девушка была права, и отрешенно удивился. Затем еще раз уточнил направление, в котором, по ее словам, ушел соратник любителя чеснока, и скользнул вперед…

…Тать оказался здоровым, но глуховатым и слишком нетерпеливым. Стоя за деревом и глядя на наших коней, он тискал десницей рукоять увесистого топора, пританцовывал на месте и изредка смотрел на Жемчужину, видимо, неслабо расстраиваясь из-за необходимости кого-то там дожидаться.

Когда я оказался за его спиной, он как раз переступал с ноги на ногу, поэтому среагировал на мое появление не тогда, когда моя левая ладонь заткнула ему рот, а во время последнего движения «Тройного пореза». Естественно, это меня совершенно не расстроило. Даже наоборот – опустив уже мертвое тело на землю, я так же отрешенно порадовался, что удалось ограничиться одной-единственной связкой, а затем выскользнул на дорогу и вдоль опушки понесся к своим.

– Это я, Нейл! – тихо прошептал я, оказавшись по другую сторону кустов, за которыми прятались дамы. – Сейчас вы выходите на дорогу, запрыгиваете на своих лошадей, берете Черныша заводным, быстрым шагом едете обратно и ждете, пока я вас догоню.

К моей безумной радости, никто не задал ни единого вопроса. Лишь только Вэйль, задержавшись рядом, тихо шепнула:

– Их там толи семь, то ли восемь. Один остался на месте ночевки. Остальные спешат сюда…

Я кивнул, легонько подтолкнул девушку в спину, и убедился, что она заторопилась. А потом рванул обратно. Так же, как и в первый раз, заходя под ветер.

Успел с большим запасом. Поэтому прошел мимо тела здоровяка и продолжил двигаться на Жемчужину. И уже через полторы сотни шагов услышал тихий, но очень быстрый шепот:

– Гаварю ж, шестеро! Али две, али три бабы! А с мечом вааще тока адин!

– Ну и проп-стили бы мимо! – глотая буквы, недовольно заворчал собеседник первого. – Сл-дов мы не ост-вили, не н-йдут…

– Зачем прапускать? Тама ж бабы и лошади! Пригадяца! – подал третий.

– Адну бабу мне! – прогнусавил еще один.

– Дер-во не пад-р-бить – а-адна мел-чь! Пи-ирипрыгнут…

– Ниче, дарога узкая, быро не развернуца! А Комель их астановит!

– Адну бабу мне!!

– А еси тавось, ушли?

– Дагоним, значцца…

– Адну бабу мне!!!

Спорили, как лоточницы на рынке, не поделившие хлебное место. Но достаточно тихо. Заткнулись, как только услышали негромкий, но уверенный рык кого-то из конца колонны:

– Ша!!!

И в меру своих возможностей стали изображать Нетопырей[2].

Я в это время уже занял место под ветром и чуть в стороне от цепочки следов того, кто за ними бегал. Поэтому смог оценить ухватки каждого и подготовиться к бою.

Первые двое были откровенным мясом[3]: бухали ногами, как перекормленные волы, оружие держали, как бабы скалку, и даже пахли костром и прогорклой кашей. Третьего отец назвал бы ослом[4] – жилистый и сухой, как доска, мужик шел довольно легко, но руку с топором на длинном древке слишком уж перенапрягал. Четвертого и шестого, по моим ощущениям, не так давно оторвали от сохи – здоровые, как молодые бычки, и пахнущие землей парни передвигались вразвалочку, и явно не понимали, зачем им вручили кистень и что-то вроде булавы. А вот пятый и седьмой были хороши. По меркам Пограничной стражи: оба среднего роста, плотно сбитые и наверняка очень сильные, они ощущались кабанами[5]. И, двигаясь, не только смотрели вперед и строили какие-то планы, но и довольно уверенно слушали лес. Впрочем, мимо меня, «вросшего» в ствол кривого и мелкого, а потому неудобного для использования в качестве укрытия, дерева, прошли совершенно спокойно. Поэтому, когда последний отдалился на два шага и подставил под удар широченную спину, затянутую видавшим виды нагрудником, я рванулся в атаку.

Вбил левый клинок в почку замыкающего и тут же вскрыл правым яремную вену. Тут же ушел к земле[6], подрезал сухожилия под левым коленом предпоследнего, качнулся влево, но скользнул вправо и «пометил» короткими тычками в печень и горло только-только почувствовавшего, что что-то не так, деревенского дурня. Опять показал намек на перемещение влево и вверх, но метнулся к начавшему разворачиваться кабану и прилип к его спине. При этом мысленно отметив живучесть вбитых в ноги привычек, заставлявших крысу[7] разворачиваться через левое плечо, вскидывать левую руку с ныне отсутствующим щитом и искать взглядом плечо соседа по строю, к которому можно «пригореть». А пока отстраненно размышлял, клюнул его ножом в открывшуюся подмышку, в уходе к земле рассек подколенные связки на левой, опорной, ноге и снова вспух[8]. Чтобы после короткого укола под левую лопатку отправить мертвое тело в полет ко второму дурню. Кстати, так и не сообразившему, что происходит, поэтому растерявшемуся и уронившему себе на ногу собственный кистень.

Я летел следом за билом[9], чуть-чуть сдвигаясь влево, чтобы постоянно оставаться прикрытым от осла. Дурня убил походя, ударами в печень и в горло. Затем проскользнул впритирку с его оседающим телом и вошел в душу[10] крысы с топором.

Что делать с противником, оказавшимся на расстоянии локтя, осел не знал. Вернее, может быть, когда-то и слышал, но в ноги не вбил. Поэтому он начал делать то, к чему привык – вскинул оружие над собой, чтобы рубануть сверху! И умер. Быстро. Еще до того, как закончил замах. Был тоже использован в качестве била и позволил поймать отшатнувшееся мясо с плотницким топором в момент потери равновесия.

Два удара – под правую мышку и в глаз – уход к земле вместе с начавшим умирать телом, и я, привычно показав не то направление, в котором летел, прилип к последнему татю. Вернее, к локтю его правой руки, только-только начавшей выхватывать из ножен на поясе тесак размером с небольшой меч. А когда мужик, не доперевший, почему клинок, выдвинувшийся наполовину, вдруг остановился, описал Большой Круг – рассек ему связки под обеими мышками и над коленями.

Увы, желание насладиться беседой с оседающим на землю мешком[11] оказалось преждевременным: стоило мне прекратить танец[12], как где-то сзади щелкнула тетива.

Я ушел. Влево и к земле. Холодно отметив, что меня зацепили. Затем показал намерение уйти за ствол дерева, росшего в полутора шагах, но рванул не туда…

…То, что лучник как минимум орел[13], я убедился шаге на третьем, когда попытался сократить расстояние чуть более круто, чем стоило, и снова почувствовал касание стрелы. Шаге на шестом, раненый вскользь уже третий раз, понял, что иду на филина. Да еще и употребившего очень качественное зелье кошачьего глаза. Ускорился до предела, хотя и до этого работал отнюдь не спустя рукава, начал рвать жилы чуть ли не на каждом шаге и, трижды очень успешно использовав в качестве обманки ветви и стволы деревьев, дорвался до души стрелка.

Связку из отвлекающего движения левой кистью, «в страхе роняющей лук», нисходящего удара локтя правой руки, только-только вытащившей из колчана новую стрелу, и тычка наконечником в горло я просто обтек стороной, но впритирку к левой руке. Заодно распахав филину внутреннюю сторону предплечья от запястья до локтя и, тем самым, не дав пальцам сомкнуться на рукояти ножа. Продолжая движение, дважды коротко ткнул в левое подреберье. А, оказавшись за спиной крысы, начавшей кривиться на сторону, и упав почти у самой земли, восходящим ударом вбил правый нож ей между ног. Вспухал и слегка подкручивал в нужном направлении все еще живое тело уже по привычке. Потом краем уха услышал шипение «Тень…», полное бессильной злости, ударил ножом в горло и остановился…

…Осмотр обретенных дырок, обламывание стрел, перевязка и допрос мешка я закончил меньше, чем за половину кольца. И, посетовав на невезение, снова рванул на Жемчужину. Только вот Рваной Губы, последней крысы из неполного десятка, с полгода, как ушедшего на вольные хлеба, там уже не оказалось.

Я расстроился, но так, несильно, ведь это мясо, по словам мешка, используемое только в качестве лопаты[14], леса чувствовать не могло. А еще оно пыталось утащить на себе мешок с серебром весом ведра[15] в полтора. Соответственно, оставляло след, по которому мог пройти даже ребенок.

Догнал. Прирезал. В сердцах пнул добычу, не пошедшую крысам впрок, и, развернувшись на месте, заставил себя перейти на бег.

Несся, как кляча, получившая вожжой под хвост, и чуть ли не после каждой сотни шагов уговаривал себя потерпеть еще немного, чтобы перебороть стремительно усиливающуюся слабость. Негромкий всхрап и перестук копыт услышал заметно раньше, чем ожидал. Но, слишком сильно обрадовавшись, не заметил «гуляющий» камень, в результате чего, чуть не подвернув правую стопу, был вынужден восстанавливать потерянное равновесие махом левой руки. И с большим трудом удержался на грани потери сознания.

Промежуток времени между этим моментом и ощущением горечи, которая обожгла горло при первом глотке «Бодрячка», в памяти не сохранился. Догадываюсь, что успокаивал дам, объясняя, что раны простые, и угрозы моей жизни и здоровью нет; что убеждал их в необходимости потратить еще немного времени на зачистку следов, и что позволил себя перевязать. Но запомнить – не запомнил. Зато, когда отвар начал действовать и в голове слегка прояснилось, четко услышал испуганный, но твердый голос Тины:

– Вы уверены, что обойдетесь без помощи и по дороге не сверзитесь с Черныша?

После перевязки и принятых внутрь отваров я чувствовал себя терпимо, поэтому кивнул и бодренько вставил ногу в стремя. Потом сообразил, что нагружать левую руку и спину нежелательно, поискал поблизости подходящий камень, подвел к нему коня и забрался в седло, используя естественную ступеньку. Затем утер рукавом пот, выступивший на лбу, и скомандовал:

– Поехали!

Поехали. Шагом, так как рысь у Черныша была очень тряская, а этого мне сейчас точно не требовалось. Впрочем, ехать было куда приятнее, чем бежать, поэтому к моменту, когда мы добрались до дерева с раздвоенной верхушкой, под которым покоился любитель чеснока, я чувствовал себя более-менее терпимо.

– Значит, так, дамы! – начал я, морально готовясь к очередным нагрузкам. – Мне нужны две помощницы. Желательно Тина и Найта. Работа не очень приятная, но нужная – сначала немного потаскать труп, а затем много, но мешки с серебром…

При этом я смотрел в основном на мелкую, чтобы вовремя заметить ее страх и не дать ему превратиться в панику. Но держалась она хорошо. То есть, немного тряслась, жалась ко мне поближе, но чувствам воли не давала.

– А я? – подала голос Майра, затем заметила мой красноречивый взгляд, направленный на ар Лиин-младшую, и нехотя кивнула головой: – Поняла…

Тина молча соскользнула с лошади, кинула поводья моей «правой руке» и замерла, дав понять, что готова. В отличие от нее Найтира никуда не торопилась – сидела в седле, прикрыв глаза, и то ли дремала, то ли к чему-то прислушивалась. Я расстроился. Как оказалось, зря, так как буквально через несколько секунд подала голос ее дочка:

– Вместо мамы пойду я!

Развернув мерина на месте, я увидел Вэйльку, уверенно идущую по направлению ко мне. Подумал. Кивнул. Спешился. Дал себе немного времени, чтобы оклематься. Затем подошел к мелкой и легонько дотронулся до ее ноги:

– Живых там нет. Бояться некого. А я скоро вернусь.

– А за вас бояться можно? – затравленно глядя на меня и периодически тиская пальчиками луку седла, спросила она.

– Можно. Но лучше расслабиться и спокойно ждать. Ведь тогда я не буду беспокоиться, дергаться и спешить. Соответственно, вернусь намного быстрее и менее вымотанным.

– Я смогу… – пообещала она, заставила себя выпрямиться в седле и демонстративно расслабила плечи.

– Умница! – сказал я, развернувшись к ней спиной и первым скользнул… нет, вломился в кусты. А когда добрался до тела любителя чеснока, остановился и мотнул головой на закат: – Вон там, шагах в ста-ста двадцати должен быть овраг. Этот труп надо оттащить туда.

Тина деловито подтянула штаны, перевернула татя на спину и, оглядев результаты моей «работы», уважительно хмыкнула:

– «Тройной порез», кажется? Первый раз вижу его вживую… в смысле, «вмертвую», а не во время открытых занятий в школах меча!

Вэйль, увидев горло, распаханное от уха и до уха, сложилась пополам в приступе рвоты, но через какую-то четверть кольца нашла в себе силы взяться за нижние конечности тела и на пару с ар Лиин-старшей поволокла его к оврагу.

Добравшись до низины, в которой я положил основную часть крыс, девушки снова остановились. Хейзеррка нервно сглотнула и быстро-быстро задышала. А Тина склонила голову к левому плечу, некоторое время о чем-то сосредоточенно размышляла, а затем удивленно поинтересовалась:

– Это тот самый «Атакующий Аспид», который вы отрабатываете каждое утро?

Я отрицательно помотал головой:

– До употребления «Жалящего Аспида» в бою я пока не дорос. Так что перед вами самая обычная «Кровавая Дорожка»…

– «Обычная»⁈ – переспросила женщина и жизнерадостно рассмеялась. – Сколько людей в Маллоре способно ее пройти и получить при этом всего три царапины?

– Меня зацепили не они… – хмуро сказал я. – А очень неплохой филин, которого я не услышал. Он дождался момента, когда я остановлюсь, чтобы порасспрашивать мешок, и выстрелил в спину…

– Извините, не поняла! – дурашливо поклонилась женщина. – Сколько людей в Маллоре способно пройти «Кровавую Дорожку», не получив ни одной царапины, уйти от выстрела в спину практически в упор, а потом взять в ночном лесу стрелка, отслужившего в Пограничной страже не менее двадцати лет?

– Не знаю… – я по привычке попробовал пожать плечами и поморщился сразу от трех вспышек боли.

Когда оклемался и собрался с мыслями, заметил, что ар Лиин-старшая примеряется к мешку. И поспешил подать голос:

– Этих таскать не надо – от троп, натоптанных людьми, достаточно далеко, а зверей тут хватает. Просто соберите все кошели, какие найдете.

– Серебро, найденное рядом с любым костяком, обязательно вызовет вопросы, а монета-другая, «затерявшаяся» в каком-нибудь сапоге, нет? – понятливо тряхнула волосами слегка приободрившаяся Вэйль.

– Гельдское серебро! – уточнил я. И мысленно усмехнулся: решительно двинувшаяся к телам девушка выбрала наименее изуродованную тушку!

Тина, обратившая внимание на то, что я выделил интонацией слово «гельдского», на миг прекратила обыск мешка и повернулась ко мне:

– А чуть подробнее можно?

Наклоняться над трупами и, тем более, приседать мне было противопоказано, а стоять без дела скучно, поэтому я принялся за рассказ:

– Ближе к концу второго месяца весны четыре учебных патрульных десятка Беордской[16] тысячи, совершая тренировочный поход вдоль границы, наткнулись на следы контрабандистов. Старший отряда, бывший филин, разжалованный из сотников в десятники за какое-то преступление, а потому обиженный на весь Маллор, решил их слегка подоить. Но просчитался, ибо его новые подчиненные были подготовлены куда хуже тех, к которым он привык на предыдущем месте службы. В общем, догнать «коровок» удалось только к концу четвертых суток погони. А подоить не получилось вообще, так как контрабандисты, услышав шум, с которым подчиненные филина подбирались к месту их ночевки, разбежались по горам. И пропали. Добыча, взятая десятником с того, кого он преследовал сам, его не удовлетворила. Поэтому доблестные воины Пограничной стражи двинулись обратно в Маллор не лесами, а вдоль дорог. Рассчитывая чем-нибудь поживиться…