Текст книги "Возьмите нас в стаю (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Глава 42

Алекс давно подозревал, что в Хонде возродилась душа какой-нибудь надежно отработавшей своей системы ПРО. Не отдельной ракеты, что вы; ракета взрывается с треском, выполнив свою миссию, только ее и видели. А Хонда вставала бастионом и не сдвигалась с намеченной точки. Большая Женщина. Прежде Алекс за это качество ее недолюбливал: с таким начальством невозможно было отвертеться от каких-нибудь дипломатических говорилен. Или вот от визита к писателю Аше. Но когда их цели совпадали…

Во-первых, Хонда заявила, что никакой проблемы с их легализацией быть не может: все, что им надо, – это оседлать Кору и подкатить к ближайшему же острову, даже не обязательно к Главному. На Кору далее можно валить все: и то, что она их спасла сначала; и то, что помогла пережить взрыв и последующее облако мини-троглодитов, которое уничтожило все искусственное на планете.

К счастью, у Хонды, как и у Алекса, искусственных органов не было. У Леднева были – коленный диск – но его решено было в любом случае оставить в рыбе Риу; та пообещала его укрывать. С известной долей достоверности они могли утверждать, что пережили все это в воде – с помощью Коры.

Хонда с полным безразличием самостоятельно вырезала ножом чип-передатчик из предплечья – у нее такой стоял, как у многих дипломатов. Сложнее было вырезать аналогичный передатчик у Коры: касатка внезапно заартачилась и заявила, что даже под анестезией свою шкуру трогать не позволит.

Алекс совсем было замучился ее уговаривать, но тут Хонда просто положила на лоб Коре руку – и та успокоилась как по волшебству. Потом только сказала Алексу, что ей не нравится, какой стала Большая женщина.

«Мне тоже, подруга, – ответил ей Алекс. – Мне тоже. Но мало ли что нам не нравится…»

А потом, кажется, Хонда только требовала. Требовала и еще раз требовала.

Сперва она обрушилась с обвинениями на правительство Тусканора – если бы они не профукали ту хрень, она бы не разнесла тут все. Тиму особенно нравилось, какие обвинительные интонации ее речь приобретала на этом месте. Счастье, что никто из тлилилей ее не касался – разоблачили бы в миг.

Итак, Хонда требовала публичных извинений, компенсаций, отстройки нового Плота и нового спутника и грависвязи с Землей. Последнее она как-то умудрилась вывести на первый план. Как-то так выходило, что она так глубоко обижена, что обо всем остальном нечего и говорить, пока его не предоставят.

Магическим образом для них нашелся временный дом: что-то вроде маленькой лодочки, привязанной к Центральному острову: такие предоставляли как временные квартиры важным дипломатам. И были с ней необыкновенно вежливы, хотя про себя, возможно, и выражали недовольство, что она не сдохла вместе с остальной дипломатической кликой.

А вообще тлилили ходили все какие-то пришибленные. По ним словно паровым катком проехалось. Алекса это не удивляло: случившееся ведь стало национальной трагедией. Причем такой трагедией, которую предпочитали замести под ковер. А это всегда оказывает разрушительное действие на моральный дух.

Грависвязь – штука очень дорогая. Как-то быстро выяснилось, что речь шла уже не о грависвязи, а о том, чтобы дать Хонде во временное пользование корабль. Но везти гостей до Земли – опять же дорого, и Хонда опять как-то повернула дело так, что уже самой дело оказалось решенным: их повезут на Триоку, вопрос только – когда?

И что будет с Корой, потому что поднять ее на корабль невозможно? А главное, в каком качестве она тут останется?

Хонда каким-то образом организовала все, как по волшебству: у Алекса оказалось звание чрезвычайного временного посла, а у Коры – статус помощницы с правом дипломатической неприкосновенности. Это оказалось как-то очень внезапно для Алекса: он вдруг понял, что все переговоры с тлилями враз повисли на нем. Точнее, повиснут, когда Хонда улетит – а она вот уже, собиралась!

В последние несколько часов перед ее отлетом Алекс устроил ей натуральную истерику:

– Какого черта! – говорил он ей. – Я – самый неквалифицированный из всех, кто был на Плоту! Я не могу, у меня нет ни связи, ничего! Земля молчит, Земля даже не в курсе, что тут произошло, у меня нет ни полномочий, ни… как я должен, по вашему, разговаривать с тлилилями? Да они скажут мне просто подтереть задницу этой бумажкой, которую вы оставили!

– А это уж ваше дело, как, – жестко сказала Хонда. – Что касается письма на Землю с рекомендациями о вашем продвижении – я его отправлю с Триоки, быстрее дойдет. И прекращайте ныть, Алекс. Пора взрослеть.

Алекс задохнулся от возмущения. Он хотел было сказать, что всего лишь лет на десять, ну, может, чуть больше, моложе Хонды; что он, вообще-то, собственными руками вытащил ее с Ледневым из «эсминца», и это было нелегко! Он прекрасно помнил, как обмирал от страха на обратном пути, в те ужасные минуты, полные соленой влаги и неминуемой уверенности, что их затянет под лопасти гигантского корабля – вплоть до момента, когда такое знакомое черно-белое туловище Коры не поднырнуло сбоку и не помогло ему выплыть на поверхность.

Но gромолчал. Хонда смотрела на него так, словно могла и не поблагодарить, напомни он ей о спасении.

– Я не в смысле, что вы ребенок, Алекс, – Хонда сменила тон, заговорила вдруг почти по-прежнему. – Просто вам пора уже прекратить прятаться за ярлыки. «Только океанолог», «я не дипломат», «моя хата с краю». Иногда ответственность сваливается на голову нежданно-негаданно, мы о ней не просим. И надо уметь ее принимать. Вы уже умеете. Вам просто надо с этим смириться. Из вас получится хороший посол, я думаю. Наивный немного, но если эта ваша Риу не сожрет вас в первый же месяц, вы у нее можете многому научиться.

– Постойте! – встревожился Алекс. – Вы что же, не вернетесь?

– Скорее всего, нет, – Хонда мотнула головой. – Скорее всего, я попаду под трибунал, как один из развязавших войну.

– Но вы ведь летите для того, чтобы ее предотвратить!

– Я думаю, что мы не успеем.

* * *

Ощущение безнадежности и бесполезности всего их существования наваливалось с каждым шагом.

Туннель сужался. Фонари на шлемах их скафандра еле разгоняли темноту. Тим думал о том, что такова вся эта планета: огромная груда мертвого камня. Без искры, без света… Он никогда не был клаустрофобом, а то не смог бы работать в космосе. И все-таки космос – это другое. Там за стенами корабля бесконечная пустота, и она, по крайней мере, не рушится на тебя неподъемной тяжестью.

А тут все эти мили камня и камня…

И никакого огня под ногами. Просто камень. Но камень, в котором может укрыться кто угодно.

Тим думал, как хорошо, может быть, было древним спелеологам. Они могли идти и идти, и «терять счет времени». А он отлично знал, сколько они тут находятся. Два часа пятьдесят одна минута. Скоро придется поворачивать назад. Не из-за воздуха: здесь воздух насыщен испарениями, приходилось пользоваться фильтрами, но фильтров у них был большой запас. Из-за таймера.

Бомба была снабжена таймером на три земных часа максимум. Когда Тим спросил, почему, ему ответили, что даже десятиминутный таймер казался нелепой предосторожностью: зачем нужен таймер на бомбе? («Голливуда на вас нет», – подумал тогда Тим). Но, раз уж сделали, решили перестраховаться. Три часа, по мнению шемин-мингрельских конструкторов, должно было хватить самому медлительному диверсанту, чтобы подорвать бомбу и улететь.

Никто ведь не думал, что тащить они ее будут на своем собственном горбу…

Существа с бурой шкуркой провели их в лабиринт узких пещерных ходов и лазов. Тим поначалу все время боялся застрять, но довольно скоро коридоры расширились настолько, что стало возможным не пригибаться и не задевать стены локтями.

Было полное впечатление, что они оказались в каких-то подсобных помещениях: сливавшаяся с темнотой мелюзга мельтешила и кипешила вокруг, время от времени задевая их ноги в защитных костюмах. Свет выхватывал из темноты то одну, то другую неровную стену.

Однажды они прошли через зал, залитый водой, – только верхушки камней торчали. Направив фонарик в воду, они увидели, что там мелко. Не заслуживало это названия подземного озера, так, подземная лужа. Но камни составляли довольно удобную тропу, а под землей никогда нельзя соваться в воду – и свет, и тени могут быть обманчивыми.

И все же, когда Тим посветил в воду примерно на середине пути, он заметил ровные ряды крупных икринок, с фасолину размером. Вокруг икринок, кажется, что-то плавало, какие-то маленькие жучки. Они прыскали в сторону от света фонаря, толком разглядеть не получалось. Тим вдруг представил: это крошечные конструкторы, которые добавляют в каждую икринку дополнительные искусственные материалы… а потом из икринок появляются головастики, а потом те самые зверьки с пушистой шубкой…

Он, конечно, не знал, прав ли. Просто ему казалось, что все это вокруг не зря. Ему казалось, что даже стены за ними следят.

Мелкое подземное озеро миновало, и снова потянулись одинаковые ходы в базальте и граните. Или в каких-то камнях, похожих на базальт и гранит.

– Нет, как хочешь, по-моему, мы просто заползли в жилище этих маленьких кротов, – недовольно сказал Вонг, глядя на планшет в руках: на нем прекрасно видна была карта всех пройденных ходов и ходы на несколько метров вперед: сколько доставали сканеры. – Никакой логики. По-моему, осмысленным лабиринтом тут и не пахнет.

Не пахло, факт: испарения внутри каменных расселин были ядовиты для человека, поэтому защитные костюмы надежно фильтровали воздух.

– Тогда почему эти штуки изнутри механизмы?

– Что мы знаем об инопланетной жизни? И об инопланетных сканерах, если на то пошло?

– Что мы знаем об инопланетных системах снабжения? – сцепив зубы, спросил Тим. – Чем дальше от нас технология, тем меньше она похожа на технологию. Народ планеты, с которой началась буча, тлилили… они вот вообще не пользуются механикой, считают ее «мертвой». Дотуш, если уж закладывался в спячку, предпочел не окружить себя роботами, а создать…. такие вот…

Тим хотел сказать «самоподдерживающиеся системы», но не выговорил. В чем смысл? Слова показались фальшивыми и дурацкими. Он подумал, что зря не взял Джека с собой с корабля, а потом подумал, что хорошо, что не взял – для собаки не было подходящих кислородных масок.

Было муторно. Попытался подумать о Тане – но тоже не смог. Захотелось упасть на землю, скинуть с плеч рюкзак с бомбой (не тяжело, килограммов семь, но смертоносная штуковина за плечами напрягала) и просто глазеть в темноту, пока та не сожрет его с потрохами.

Подумав, Тим все-таки сел. Проговорил: «Привал пять минут».

– Тим, – проговорил Вонг. – Слушай, мне как-то не по себе. Такое ощущение, что что-то… Черт. Я такого не испытывал с тех пор, как от меня жена ушла!

– Линда? – удивился Тим. Он думал, Линда не из тех, кто способен преподнести мужу такой сюрприз. Да и не складывалось впечатления, что Вонг очень уж ею дорожил.

– Нет, первая, я еще молодой был… дурак, – Вонг в наушнике тяжело дышал. – Сейчас – как будто смотрит кто.

И тут до Тима наконец-то дошло. Могло бы и побыстрее, честно говоря.

– Смотрит, – сказал он. – Кто. Вонг, мать твою, у меня пси-чувствительность выше, чем у тебя.

– Ты хочешь сказать… – Вонг начал с полуслова.

– Я уже давно плетусь через силу, – подтвердил Тим. – Мы были уверены, что эта штука на землян не влияет. А если влияет, только слабее? Или не так, как на прочих?

– Но впереди ничего нет… – Вонг снова уставился в планшет. Тиму не надо было смотреть, он и так знал, что там: абсолютно идентичная паутина ходов у них за спинами, абсолютно идентичная паутина ходов впереди.

– Посмотри под ногами, – посоветовал Тим.

Вонг опустил прибор, что-то покрутил с настройками. Тим приподнялся, чтобы встать рядом с ним и тоже глядеть на экран.

Это было… это было не описать словами.

Сначала они увидели какую-то мешанину линий. Не понять, что это. Ясно было одно – прямо у них под ногами находится нечто сложное – и очень-очень большое.

– Уменьши масштаб, – проговорил Тим пересохшими губами.

Вон опять что-то сделал, но понятнее от этого не стало. Потом посол покрутил планшет туда-сюда, и тут до Тима дошло: это же лапа! Ужасно похожая на обычную лапу земного млекопитающего, только фаланги пальцев куда длиннее, пропорционально – почти человеческой длины. И длинные же когти на концах лап.

– Черт, – сказал Вонг. – Каждый этот коготь длиной с наш катер.

– Все еще хочешь попытаться с этим договориться? – поинтересовался Тим.

Вместо ответа Вонг выпустил планшет из рук, позволив ему упасть и удариться о камни, выкинул вперед руку и вцепился Тиму в горло, прямо под маской, там, где ворот защитного костюма был мягче.

Пальцы у посла оказались железными.

– Извини, мальчик, – сказал он деревянно. – Каждый за себя.

«Как Айрин, – успел подумать Тим. – Совсем как Айрин!»

И в следующий миг он с Вонгом согласился: каждый за себя и всегда был за себя. Никогда не могло случиться по-иному, ибо эволюция не работает с допусками, и каждый из нас – единица, которая борется за бессмертие.

А потом ему уже было некогда думать: приходилось сражаться за свою жизнь.

* * *

Так вышло, что письмо от Хонды Алекс и Кора получили через неделю после отбытия самой Хонды. Оно гласило: «На Триоке отказались связаться с флотом. Ангажирую корабль местных авантюристов и спешу к флоту сама. Может быть, все-таки успею».

После этого он очень долго от нее ничего не слышал, да и неудивительно.

Потому что это письмо пришло одновременно с грависвязью о Начале.

Собственно, потом это событие так и называли просто: Начало. Или даже так: «когда началось».

Потому что назвать войной – не поворачивался язык. Поначалу ведь это была просто бойня.

* * *

Темнота и удушье. И отчаянное усилие, такое, что вот порвутся мышцы.

А еще ощущение одиночества. Полное. Горькое. Звериное. Ни Тани, ни Джека, словно не было их никогда. И никогда не будет. И ты один за всех, и нужно растерзать…

Обособленная единица эволюционного контроля. Все разговоры о стае или о популяции – ложь.

Он откидывал это все, вспоминая иное: робкие прикосновения, и поцелуй, и улыбки, и руки матери, и… Но до чего же трудно было драться и помнить одновременно!

«Я дерусь не против вас! – подумал, а может, даже выкрикнул Тим вслух, повалив Вонга на камни. – Я дерусь за вас! Чтобы выжить! Чтобы вернуться!»

Они не поняли. Ушли.

Был еще такой момент: он потерял Вонга и выслеживает его в темных коридорах. Выслеживает, чтобы убить. Он это знает твердо. Больше ничего не надо: только сорвать с него маску. Снять шлем, и тогда он задохнется сам.

Тим любит Вонга в эти моменты, обожает его, как никогда не мог бы даже представить. Как учителя, как друга – больше. Мысль о Вонге приводит его в экстаз, и он думает, что особенно насладится его предсмертными хрипами.

Еще Тим болезненно возбужден, и об это ощущение разбиваются последние осколки разумных мыслей.

Он не знал, как пришел в себя и почему.

С Тимом уже такое случалось: когда происходит что-то по-настоящему тяжелое, разум отказывается это воспринимать. Отключается. Говорят, в армии к этому быстро привыкаешь, но Тим общался и с ребятами, отслужившими столько же, сколько и он, и с теми, кто продержался дольше. У них у всех память походила на швейцарский сыр.

Так и поединок с Вонгом он не помнил. Помнил звериный азарт, помнил жажду крови – да. А как именно все было и что он делал: темнота. И, главное, костюмы прочные, их так просто не повредить. А то бы можно было восстановить рисунок боя по вмятинам и потертостям…

Правда, он как-то разнес приборы внутри шлема, не повредив сам шлем. Как он это так умудрился, Тим не помнил, но только всю дорогу назад он не мог ни время посмотреть, ни фонарик включить. Сенсорный интерфейс не подчинялся..

Единственное, что Тим помнил точно, – как выставлял таймер. На три часа, максимум. А потом – как тащил бесчувственное тело Вонга по тоннелю. Он не знал, что тащит, труп или живого человека, и посмотреть не мог: шлем у того тоже сделался непрозрачный. Еще по шлему змеилась длинная тонкая трещина, белая на черной матовой поверхности. Несколько раз Тим попытался стереть ее рукавом.

Но это не значило, что он мертв, нет. Такая же трещина (или почти такая же) рассекала экран планшета, а планшет работал, исправно показывая систему тоннелей и ползущую по ним алую точку-Тима. Это хорошо. А то иначе он бы заблудился точно. Не вышел бы никогда. Получилось бы обидно.

Правда, у Тима почему-то очень много времени занимало выбирать повороты. Двигаться против потока животных в бурых шубках – это он помнил. И если возникали сложности, шел против теней.

Вроде бы, красная точка выбиралась из лабиринта, и Тим вместе с нею. Хорошо. Молодец, красная точка.

Зверьки шелестели ему навстречу, мешались под ногами. Тим не мог посмотреть время, пот заливал глаза, мышцы не то что болели, но отказывались повиноваться. Он не сомневался, что движется отвратительно медленно и добраться за три часа не успеет. А еще началось хотеться есть. Очень сильно. Они поели перед выходом, не должно было еще…

Потом голод ушел, зато заболела голова, но это уже не имело особенного значения, потому что Вонг вдруг застонал (Тим услышал его в наушнике) и поднялся на ноги, опираясь о стенку.

– Где мы? – спросил он.

– Все там же, – ответил Тим.

– Я, кажется, на тебя напал… – сказал Вонг неуверенно.

– Это излучение дотушей, – ответил Тим. – Это, понимаешь, все излучение.

– Да, – Вонг сухо, отрывисто засмеялся. – Шемин-мингрели думают, мы, сорохи, опасные! И что опасными нас сделала телепатия. Но достаточно посмотреть, куда телепатия завела этих…

– Они очень одиноки, – сказал Тим.

– Архиодиноки, – ответил Вонг. – Они встречаются с себе подобными, только чтобы спариться и убить. Убийство для них равнозначно спариванию. Но ничего, ты не одинок, парень. Я с тобой. Тут нет никаких перпендикулярных вселенных, значит, нам надо выбраться. Так? Ну, понял ты меня?

Тим не ответил: сил не было.

– Нет, так не годится, – Вонг схватил его за плечи, встряхнул. – Командир ты ил не командир? Отвечай!

– Понял, – сказал Тим. – Командир. Сейчас пойду.

– Вот так, – ответил Вонг. – А я тебе помогу.

Но он почему-то не помог, только заходил вперед и кричал, звал оттуда, ругался матом похуже сержанта в бараках. Тим бы, наверное, упал давно, потому что сил не было никаких, да и какая разница, когда это все равно безнадежно?

Бомба…

Бомба не совсем нейронная, но, по словам шемин-мингрелей, уничтожает любую разумную жизнь в радиусе десяти километров. Любую. Разумную. Жизнь. Во все стороны. и вниз, и вверх, и вбок. Предназначена для десантирования, на худой конец для выстреливания. А то, что Тим активировал ее вручную, означает, что им с Вонгом надо убраться как можно раньше и как можно дальше. Просто залезть в кораблик – это не спасет.

Надо еще и поднять катер на большую высоту над планетой, лучше сразу в стратосферу. Или улететь на нем… как можно дальше…

И у Тима не было сил.

– Помоги мне, – попросил он Вонга. – Помоги, а?

– Э, нет, – засмеялся он. – Почему я все должен делать за тебя? Давай уж как-нибудь сам справляйся. Лететь что, тоже одному мне?

– Я не умею… им управлять…

– Инструкцию ты читал? Справишься как-нибудь.

Тим от души не понимал, зачем и как ему справляться, когда Вонг будет рядом и вполне способен окажется поднять это чертово устройство за пределы атмосферы и состыковаться с кораблем-маткой. Но послушно шел. Кажется, запинался и упал несколько раз, но все-таки кое-как вытащился, и увидел этот чертов кораблик – маленький черный диск, замерший среди темно-серых скал в мрачном, словно ультрафиолетовом сиянии едва сочащегося сверху солнца. Кажется, свет стал тусклее, или у Тима темнело в глазах?

– Не дури, – сказал Вонг. – У тебя, конечно, сотрясение мозга, сильное. Может быть, даже ушиб. Но стемнело не поэтому. Стемнело потому что прошло почти шесть часов, и солнце садится. Тут сутки примерно такие же, как на Земле. Ясно тебе?

– Ясно, – пробормотал Тим. – Не сердись.

Следующее впечатление: он сидит уже внутри кораблика и держит дверь открытой, чтобы Вонг вполз. Или, может быть, это Вонг сидит за пультом и глядит на какую-то нелепую фигуру в темно-зеленом защитном костюме, припорошенном серой каменной крошкой и какой-то грязью непонятного происхождения, которая лезет через порог катера?

– Все, – сказал Тим сочувственно. – Мы не успели. Свяжись с кораблем, скажи, что мы не успели? И передай Тане…

Что нужно было передать Тане, он не договорил. Вонг ругнулся еще раз, и нажал на кнопку сбоку – две сомкнутые руки. Рукопожатие. Он ведь читал инструкцию, он помнит, что это значит. Специальная иконка, чтобы корабль поднялся в воздух и повторил прежний маршрут…

Ему показалось, или нет, что стены скользят мимо? И что все заливает – наконец-то! – торжествующий свет предзакатного солнца.

– Не могу поднять корабль, – произнес Вонг голосом Тима. – Остался один, не могу поднять…

– Тим, что случилось? – голос Ренаты больно ударил по обнаженным нервам. – Ты активировал бомбу? Ни в коем случае не активируй бомбу!

– Бомба на таймере, – пробормотал Тим, сообразив, что сам наваливается на пульт, и что в кабине он один, только от двери тянется серый пыльный след. Умница-автоматика сама открыла ему дверь. А то бы черта с два он попал внутрь.

А, и дверь теперь закрыта. Они поднимаются…

Он нажал подбородком на кнопку, открывая шлем, и наконец-то вытер с лица надоевшую влагу. Тупо уставился на что-то темное на зеленой перчатке. Надо же. А он думал, пот. Это кровь, она залила информационный экран внутри шлема. Поэтому он не мог посмотреть. От ранений в голову всегда много крови.

– Поднимите меня. Я не умею… управлять этой штукой.

– Тим, ты уже идешь назад на реверс-пилоте. Что с тобой? Телеметрия показывает жуть. Где Вонг?

– У меня на совести, похоже… – ответил Тим на последний вопрос.

Планета проваливалась вниз, прямо из-под ног. Корпус снова корабля стал прозрачным; Тиму казалось, что он просто сам по себе поднимается вверх, все выше и выше. Вот мимо скользят стенки пропасти, и он выныривает на свет – наконец-то благостный закатный золотистый свет! Вот этот свет становится все ярче и ярче, пейзаж внизу подергивается синеватой дымкой, появляются слабые завитки облаков. Долина и пропасть скользят назад, становясь едва заметной щелью… И может быть, взрыв произошел, а может быть, и нет – Тим ведь не может посмотреть на часы. Планшет тоже. Разбитый, лежит внизу, там, где откуда стартовал кораблик.

И Вонг лежит там же, с разбитой лицевой пластиной.

У Тима, кажется, прояснялось в голове: он вспомнил, что Вонг был мертв, мертв все это время. Иначе, с живым противником, ни один из них не успокоился бы. И тогда, когда он тащил его, и тогда, когда он вроде как очнулся и начал помогать ему… Ну и выверты психики.

Ловушка дотуша сработала. Дотуш никогда не был беспомощен, он только играл с ними. Плевал он на резистентность людей к телепатии… Хотя нет, не плевал: все-таки им потребовалось подойти почти вплотную, чтобы эта штука подействовала.

Он теперь очень понимал Айрин. Айрин он тоже убил, как и Вонга. Но Айрин жива. Таня правильно сказала, что это кровь не на его руках.

А Вонга спасти не удалось. Никакого перпендикулярного пространства, это он сказал верно, хоть и был уже мертв, чудак…

– Капитан, – вновь сказал голос Ренаты, – как вы себя чувствуете?

Тим хотел попросить Вонга, чтобы тот пересказал свой диагноз, но вовремя спохватился.

– У меня, кажется, сотрясение мозга, – пробормотал он. – Или ушиб. Очень плохо. Но у меня получилось.

Он подумал: повезло, что не тошнило. Если бы стошнило, я мог бы и умереть – в костюме-то.

– У меня очень плохие новости, – сказала Рената. – Капитан, здесь корабль «Маджика Тофь», они прилетели с Триоки. У них на борту наша, человек, если не врут. Посол Земной Конфедерации Мэй Хонда на Тусканоре.

– Почему на Тусканоре, если они с Триоки? – тупо спросил Тим.

Сияние стратосферы сменилось прозрачной чернотой космоса: звезды уставились на Тима. Скоро уже можно будет увидеть корабль… корабли…

– Она сначала туда прилетела на тусканорском корабле, но они отказались везти ее дальше. И Сэяна Фил отказалась передавать нам ее сообщение. Так что она отправилась прямо сюда.

– Рекордная скорость, – голова раскалывалось все сильнее, и Тим никак не мог сосчитать, сколько же реально у неугомонного посла ушло на то, чтобы добраться до этой планетной системы. Еще и «Маджика Тофь»! Опять они! Он же помнил, это они доставили те фотографии с Тусканора.

– У нее сногсшибательное сообщение, – Рената звучала особенно сухо. – Она говорит, что дотуша нельзя было убивать, и теперь нас ждет целая лавина неприятностей.

– А мы его убили? – уточнил Тим.

– А это уж вам виднее. Но думаю, что да. Миграция оленей остановилась.