Текст книги "Возьмите нас в стаю (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Глава 25

Пробуждение начиналось со звука.

Высокого и сильного одновременно, сладкого и печального. Голос пел о любви и тоске, это было ясно с самого начала, и сила этого чувства, пожалуй, могла бы вышибить слезу (но не деньги!) из самого сухого бюрократа, из самого закоренелого палача.

У Тима это пение стояло на телефоне и, просыпаясь, он всегда первым делом наблюдал вечно переменчивый и безошибочно узнаваемый узор, который образовывали листья дерева фиах на потолке его спальни… если только это переплетение прутьев, не защищающих даже от дождя, можно было назвать потолком.

Голос принадлежал дотушу, а слова этой песни, с большим трудом выскобленной из запоминающих систем Корабля, пока еще расшифровать не удалось. Точнее, удалось лишь частично.

«Приди, о любимое существо, – пел дотуш, – приди и убей меня, ибо какая жестокость сравнится с любовью?»

Потом Тим садился в гамаке, тер лицо и спрыгивал на прохладную древесину пола. Джек поднимал голову с меховой подстилки, на которой спал, лениво вставал и вслед за Тимом спускался из «клетки» в ванную.

На самом деле, конечно, Тимову спальню нельзя было назвать клеткой. В комнате почти не было стен – их заменяли прутья, расположенные через неравные промежутки и увенчанные плетеным же козырьком. Будь эти прутья воткнуты чуть почаще, создавалось бы полное впечатление тюрьмы. Но даже Тим (а он все-таки был покрупнее местных) мог пролезть между этими прутьями без малейшего труда.

Всю шаткую конструкцию «клетки» обвивали листья вьюнка, а еще со всех сторон загораживали широченные листья фиаха, чьи высокие соцветия-елочки напоминали каштан.

Получалось идеальное место: ночью тут было прохладно, зато днем можно было надежно укрыться от всепроникающей жары, от которой, как казалось Тиму, плавились мостовые. И еще Тим мог чувствовать себя здесь по-настоящему один, скрытый от глаз всех остальных за зеленой завесой листвы.

Сначала Тиму предложили спать и жить вместе со всеми. Но это означало, что спальня тоже будет общая – на пятерых (при этом не разделенная даже по половому признаку, мужчины и женщины ночевали вместе; если кто-то хотел уединиться, отгораживался ширмой или занавеской). Тим спросил, нет ли еще какого варианта. Вариант был – какие-то неприлично роскошные апартаменты, что-то вроде президентского люкса. Тим так понял, что это были комнаты, предназначенные для официального визита членов правительства планеты и Совета Галактического Содружества. Причем эти апартаменты находились прямо под землей, в том самом белом административном здании, непосредственно рядом с макетами кораблей. А кому захочется жить под землей?

Так и вышло, что Тим выбрал этот вот то ли балкон, то ли беседку в кроне старого фиаха, у подножия которого стояло общежитие для ученых.

– А если пойдет дождь? – удивленно спросил шемин, который занимался пристраиванием Тима на территории Проекта.

– У меня есть водонепроницаемый сундук для вещей, – сказал Тим. – А все остальное быстро высохнет.

Местный завхоз удивился, но не стал спорить – очевидно, счел такой выбор места обитания чудачеством дикого сороха (каковым, положа руку на сердца, это и было; другое дело, что большинство соплеменников тоже сочло бы Тима чудаком).

А он остался своей квартирой более чем доволен. Здесь Тим только ночевал и просыпался; большую часть времени он проводил либо у местных справочных терминалов, которые работали лучше и быстрее, чем его планшет, либо на чем-то вроде семинаров по обмену опытом, либо в спортзале и на пробежке с Джеком. И такой образ жизни его более чем устраивал. Особенно с учетом реабилитации после ранений.

Ранения, кстати, зажили совершенно. Что зажить почему-то никак не могло, так это отношения с Таней.

Нет, Тим ее, конечно, ни за что не винил. Он прочел все какие мог отчеты о той ночи, и узнал, что она, действуя довольно глупо и очень по-любительски, даже пыталась землян спасти… и, в итоге, если и не спасла их в самом деле, то почти наверняка ускорила спасение. А уж Тима, Джека и Данилову точно избавила от «переписывания» резервной копией. Тим не знал, как Даниловой, но ему бы самому точно такой судьбы не хотелось.

Также он знал, что шемин-мингрели как раса не виноваты в случившемся. Любой народ рождает своих экстремистов и фанатиков. Люди так устроены, что всегда готовы обменять этот народ – всех немцев за Освенцим и Треблинку, всех американцев за войну с террором, всех малайцев за Островной геноцид, всех русских за «серую революцию»… А уж сколько национальных стереотипов в пределах многонациональных государств – и не сосчитать! Все это тянется оттуда же: из нестерпимого желания древней обезьяны защитить свою территорию от чужаков и тех, кого она чужаком сочла.

Но что хорошо для обезьяны, для мыслящего существа ведет к отрицательным последствиям, все так.

И еще: даже если принять фашистскую максиму, что народ своей культурной средой или своим менталитетом порождает преступников определенного пошиба, то все равно шемин-мингрели на этом фоне смотрелись удивительно мирно. Ведь защитники животных, напавшие на посольство, специально выбрали такой метод воздействия, чтобы ни в коем случае не убить людей непоправимо…

Эти мысли смешили и самого Тима: убить непоправимо! Ну и мысли пошли. Сам он всегда убивал весьма качественно, если приходилось. Сворачивал шеи, например; хруст позвонков правда довольно громкий, хотя, казалось бы, тогда, в снегу, он не должен был его услышать за шумом их драки…

Да, что-то в нем явно разладилось. И прежде всего в отношениях с Таней, как ни странно. Он не мог так же беззаботно шутить с ней, как раньше. Уважал ее по-прежнему – да. Наслаждался ее обществом – да. Доверять… даже, пожалуй, странным образом, больше доверял: теперь он знал, что она-то уж точно не побоится встать за него вообще и за людей в частности. Даже если будет одна против всех – не побоится.

А вот быть таким же открытым, как раньше, не мог. И в чем тут дело – тоже не понимал. Может быть он тоже просто тосковал, как Джек, и все никак не мог понять, с чем же связана эта тоска…

Перед тем, как переселиться в штаб-квартиру Проекта окончательно, Тим еще, разумеется, какое-то время прожил в посольстве – улаживал необходимые формальности, организовывал свой отъезд. Тогда же он настоял, чтобы Баум сделал полное обследование Джека.

Ветеринар честно старался, взял множество анализов… и ничего не нашел. Пес просто хандрил.

Тим даже задумался, уж не могло ли так сказаться на нем пребывание в перпендикулярной реальности… Но нет, вряд ли: в конце концов, на космических кораблях Джек налетал немало, а там перпендикулярная реальность та же самая. Да и до сих пор никакие исследования не показывали вред для живых существ.

То утро поначалу ничем не отличалось от прочих: оно также началось с пения дотуша, удивительно берущего за сердце, и продолжилось путешествием в коттедж, где на полупостоянной основе жили Таня и еще трое ученых: один лингвист и двое инженеров – как подозревал Тим, военных инженеров, но точно ему не сообщили.

Обычно, когда Тим выходил из душа, шемин-мингрели уже сидели за круглым столом в маленькой кухне, оживленно завтракали – их нэли тоже принимали посильное участие, частенько разбрасывая зерна по всей кухне. Шемин-мингрели любили есть все вместе, хотя, насколько знал Тим, не прикладывали никаких специальных усилий, чтобы синхронизировать свои расписания. Они принимали присутствие Тима как должное: только поначалу он ловил в них некоторое напряжение. Так что обычно ему пододвигали стул, наливали травяного сока, клали перед ним лепешку или пододвигали миску с салатом.

В этот раз, однако, Таня сидела одна. Даже, кажется, она уже поела, потому что тарелка с остатками завтрака стояла прямо перед ней, а сама она читала что-то с планшета.

– Где все? – удивился Тим. – Я что, настолько проспал?

– Нет, ты не проспал, – Таня посмотрела на него с юмором. – Просто ты опять забыл, что сегодня выходной. В выходной нормальные люди встают пораньше и уезжают заниматься приятными делами. Вот все и разъехались.

Тим закатил глаза.

– У вас какие-то превратные понятия о выходных, – сказал он с упреком, доставая из шкафа свой собственный завтрак – бутылку кефира и овсяные хлопья (и то и другое заклеймено шемин-мингрелями как жуткая гадость). – В выходные надо отсыпаться.

– Надо радоваться жизни, – не согласилась Таня. – Когда спишь, радоваться невозможно.

– Вам что, не снятся сны? – Тим насыпал хлопья в миску, залил кефиром и уселся напротив Тани.

– Снятся, конечно. Просто способность к активному сопереживанию во время сна снижена.

– Хорошо, а почему ты сама никуда не уехала… радоваться?

– Они все местные, а у меня вся родня на другом континенте.

– Значит, не в Линкаре? – Тим даже удивился, как это он раньше никогда Таню про это не спрашивал. – А разве тетя Мина – не твоя тетя?

– Нет, она просто моя соседка и сотрудница Проекта, инженер, работает из дома. И да, родня моя не в Линкаре. Я вообще из Грикоша, ты разве не заметил? У меня даже фамилия не похожа на местные.

Тим покачал головой. Он знал, что на Триоке несколько стран (хотя можно ли назвать странами регионы с единой валютой и единым правительством, это еще вопрос) и на планете имеет хождение с десяток распространенных языков и еще черт знает сколько мелких. Сам Тим более-менее продвинулся в изучении только того диалекта, на котором говорили в Линкаре.

– И большая у тебя родня?

– Довольно-таки. Папа, две мамы, три дедушки, две бабушки, два брата, но они значительно моложе.

– Две мамы?

– Основная и вспомогательная. Вторая жена папы. Второй жене не обязательно удочерять ребенка первой, но мои родители предпочли такой вариант. Вспомогательная мама – карьерный ученый, ей некогда было таскать в сумке детей в молодости, поэтому она помогала воспитывать меня. Сейчас у нее двое своих.

– Ого, – сказал Тим. – Первый раз слышу о полигамии у вас.

Он хотел добавить, что, исходя из того, что он читал, полигамия идет рука об руку с подчиненным или второсортным положением женщины, а у шемин-мингрелей оба пола казались ему равными.

– Ну, на вашу, земную полигамию это не очень похоже, потому что второй брак не такой как первый. Супруг или супруга приходит и уходит, по договоренности с другими. Потом, это традиция только в Грикоше, в целом у нас это не очень распространено.

Подперев щеку кулаком, Таня смотрела на то, как Тим уплетает хлопья. Потом спросила:

– Какие у тебя планы на сегодня?

– Вообще-то, я хотел поработать…

Она фыркнула.

– Вот поэтому вы, сорохи, и не высыпаетесь: вы просто не умеете отдыхать. Придумай что-нибудь получше.

– Хорошо, – сдался Тим. – Что ты хотела предложить?

– Я хотела предложить развлечение для Джека, – сказала Таня. – Тут есть одно подходящее место.

– Для Джека? – довольно тупо переспросил Тим.

– Да, – кивнула Таня. – Мне кажется, он в последнее время хандрит. Да ты ведь и сам это заметил, правда?

* * *

Если у меня будет знакомый архитектор собачьих площадок, решил Тим, надо будет непременно сказать ему, пусть позовет шемин-мингрелей на помощь.

Во-первых, они не поскупились на размах. «Собачья площадка» была размером со стадион, и даже окружало ее полукольцо сидений наподобие стадиона – правда, не таких высоких. Во-вторых, полупрозрачная пластмассовая крыша над стадионом давала достаточно тени, чтобы можно было сколько угодно носиться, не опасаясь схватить тепловой удар. В-третьих, поскольку собачья площадка находилась на возвышенности, и с нее было видно море, все это еще и обдувал морской бриз.

На площадке было немного людей – в смысле, шемин-мингрелей. Большинство из них облюбовали дальний конец амфитеатра, где он чуть расширялся и где устроены были питьевые фонтанчики.

Тим и Таня облюбовали место подальше – в основном, наверное, выбирал Тим. Сидя на теплых, прогретых солнцем, несмотря на козырек, ступенях, они наблюдали за играющими питомцами.

Издалека их, пожалуй, можно было принять за собак. Большинство было меньше Джека, который представлял собой венец многих веков селекции и генной инженерии, и как-то упитаннее. Из-за ярко-желтой шерсти в густой траве они выглядели одуванчиками-переростками, а из-за более массивных задних лап передвигались широкими прыжками. Нет, не одуванчики, а воздушные шарики. Радостные воздушные шарики. Уж точно ничего они из себя не представляли как служебно-розыскные звери, нечего было и думать.

Они приняли Джека с энтузиазмом, которого трудно ожидать от любой собачьей компании на Земле – такое ощущение, что даже не остановились обнюхать. Джек только обернулся на Тима с мольбой: «Можно?»

– Иди, играй, – сказал Тим, – меня тут не от чего охранять.

Только это команда, казалось, и была нужна Джеку: он тут же радостно вломился в самую гущу этих желтых недоразумений.

– Надо же, – сказал Тим, – как мой парень быстро вписался.

– Так ведь это нэли, – ответила на это Таня с легкой снисходительностью. – А у твоего пса чудесные ментальные способности. Конечно они его приняли.

– Нэли? – Тим удивленно переводил взгляд с желтых созданий на Танину птицу, которая как ни в чем не бывало сидела на камне рядом с Таней и чистила клювом под крылом. – Я думал, нэли – это такие вот птицы…

– Да, многие нэли – птицы ламакар, – кивнула Таня. – Но нэли бывают разные. Все зависит от того, какие потребности у ребенка и его семьи. Некоторые нэли вообще не заводят.

– Расскажи мне об этом подробнее, – попросил Тим. – Раз уж у нас сегодня получается день знакомства с бытом Триоки.

Таня улыбнулась.

– Да тут нечего рассказывать. Как ты знаешь, у нас способности к эмпатическому и телепатическому восприятию в несколько раз больше, чем у сорохов. Собственно, почти у всех разумных рас в Галактике так.

– Да, нас природа в этом смысле обделила. Наши ученые сейчас думают, что именно поэтому мы считаемся более агрессивными, чем другие виды.

Таня кивнула.

– Наши тоже так считают. Ну вот, наши способности тоже не у всех одинаковые… От трети до половины всех рожденных детей обладает повышенной чувствительностью. Такие дети все время плачут, страдают или беспричинно радуются, не могут успокоиться. Поэтому есть традиция, что ребенку находят нэли.

– И как выбирают, какую именно нэли?

– Если ребенок более замкнутый, внимательный, скорее наблюдатель по натуре, его внимание обращают на птиц ламакар. Если, наоборот, очень общительный, постоянно эмоционирует, бегает и лезет везде – на зверей гараев. Еще бывают ящерицы гремма и звери тмеры, они поменьше, чем эти. В общем, это зависит от страны, континента… От многих факторов. На Триоке, слава подвижникам, немало видов животных с повышенными ментальными способностями. Ламакары и гараи считаются самыми разумными из них, но любители других видов могут не согласиться… – она пожала плечами.

– Совсем как фанаты собак и кошек на Земле, – усмехнулся Тим.

– Кошки… – мечтательно протянула Таня. – Шаттен в вашем посольстве удивительно милый зверь! Непроходимо глупый – но милый. Я бы хотела пообщаться с другими кошками. Я видела картинки. Они ведь бывают разных пород?

– И ты туда же… – пробормотал Тим. А вслух сказал: – Если когда-нибудь посетишь Землю, я свожу тебя в кошачье кафе. Там с котами можно общаться сколько угодно.

– Я думала, кошки недостаточно разумны, чтобы сидеть в кафе, – удивилась Таня.

– Да, это просто так называется. Нет, смотри, как он радуется!

Джек действительно радовался, можно сказать, взахлеб. Он носился туда-сюда по полю, чуть не кувыркаясь в прыжках, в шутку грызся с новыми друзьями, ловил их за куцые хвосты и позволял ловить за свой – словом, вел себя, как щенок.

– Как ты поняла, что ему нужно? – спросил Тим в удивлении. – Я уже сколько лет с ним, и то даже близко не подошел!

– Задачка для ксеносоциолога совсем простая. Ваши собаки удивительно близки к разумным видам в некотором отношении. Я понимаю, что у вас с ним псевдо-симбиотеческая связь, но это не значит, что ему не нужно общество себе подобных. А больше того ему нужно общество тех, кто способен полноценно общаться с ним телепатически.

– Я понятия не имел… – начал Тим, ощущая серьезную вину.

Но Таня положила свою маленькую ручку-лапку поверх его ладони и серьезно сказала:

– Знаешь, учитывая, какой ужас творится с тобой, я ничуть не удивлена, что ты не догадался.

И вот странное дело: Тим много раз оказывался в ситуациях, когда в пору было наложить в штаны, и держался достойно. А сейчас совершенно ничего ему не угрожало, но от мягких, сочувственных слов Тани у него мороз пробежал по позвоночнику, и захотелось вырвать у нее руку, убежать, куда глаза глядят.

– Это ведь не только Джеку плохо, – сказала Таня. – Тебе тоже очень, очень плохо. И ты это транслируешь на него. А он на тебя обратно. И если не разорвать этот порочный круг, вы не справитесь.

– Я уже выздоровел, – сказал Тим, ощущая холод.

– Да, но… я заметила, что ты избегаешь меня, – сказала Таня. – Не то чтобы не доверяешь, но тебе словно бы труднее со мной. Это ведь так?

– Это пройдет, – довольно резко сказал Тим. – Слушай, ты не при чем. Мне просто нужно прийти в себя немного.

– Если ты не хочешь об этом говорить, ничего, – Таня смотрела на зеленую лужайку. – Тем более, я все-таки не твоего вида. Я могу ошибаться. Но мне кажется, в данном случае я права. И если ты хочешь услышать, как я интерпретирую твою ситуацию, я могу тебе сказать. А там уже решай сам, что тебе с этим делать.

– Отлично, – произнес Тим довольно резко. – Как ты интерпретируешь мою ситуацию?

Ясный солнечный день сразу потерял для него всякое очарование, как и возня желтых существ в траве. Он попытался задавить это в себе: не то Джек почувствует, прибежит… Но, кажется, Джек был слишком далеко от него физически, на другом конце стадиона, и слишком поглощен игрой с новыми знакомцами, чтобы почувствовать смутные, глубинные колебания в нем. Тем более Тим прекрасно осознавал, что физически ему ничего не грозило, а Джек был натренирован в первую очередь на чувства гнева и угрозы.

– Мне кажется, это не настоящее желание услышать мои слова, – сказала Таня задумчиво, – и будь я твоим профессиональным консультантом, мне бы надо было сейчас замолчать. Но я твой друг, а потому сделаю глупость и продолжу… – она взяла расчетливо-театральную паузу. – Тим, когда ты прибыл сюда впервые, мы казались тебе похожи на… что-то кукольное? мягкие игрушки? мультяшки?

Тим не ожидал этого и посмотрел на Таню с удивлением.

– Разве я говорил тебе об этом?

– Обмолвился пару раз, не то чтобы специально, – она пожала плечами. – Назвал тети-Минин сервиз кукольным, еще была пара мелочей… О чем ты еще мне не говорил сознательно, но о чем буквально кричат некоторые твои слова и поступки, что в детстве ты пережил страшную трагедию и чуть не умер. Я потом нашла про голод на Благодати…

– Об этом я точно говорить не хочу, – перебил ее Тим.

– Я и не собираюсь, – мягко продолжила Таня. – Но дело в том, что у тебя, по сути, не было детства. Или оно рано кончилось. Сколько тебе было лет, пять?

– Одиннадцать, – поправил Тим, и тут же спохватился. – Да, пять по вашему счету.

– И вот ты увидел наш мир, а он действительно гораздо безопаснее и защищенней вашего. Плюс мы обожаем зрелища и игры, которые у вас приличны лишь подросткам… ну, не совсем, но похоже на то. И твое подсознание обрадовалось: ты попал в мир детства! А твое сознание укрепилось в мысли, что живущих здесь существ нужно защищать от людей… ну скажем так, не всех людей, а только самых глупых и агрессивных, вроде тех, что допустили голод на твоей родной планете. Ты ведь защитник по натуре, а архетип защитника очень важен в вашей культуре.

– Возможно, – Тим порадовался, что это слово на общеторговом такое короткое. Он не доверял сейчас своей способности сказать что-то длинное.

– Но тут, – продолжила Таня, – случилась катастрофа. Эти мирные, похожие на детские игрушки существа проявили агрессию, заставили тебя сделать непредставимое, то, с чем ты никак не можешь смириться. То, за что ты сразу же себя возненавидел и во время выздоровления, пытаясь загнать эту ненависть в глубь, только в ней укрепился. Часть твоего сознания из чувства самосохранения пытается перенести эту ненависть на наш мир и его обитателей. Часть – наоборот, пытается обвинить тебя самого еще и в том, что наша «невинность» была нарушена.

Тим не знал, что сказать. Он сидел и глядел перед собой.

– Но ты правда не виноват, – уверенно и тепло повторила Таня. – Не виноват в том, что воспринял нас так – это твое подсознание, его никто не контролирует. Мы не ангелы, но и сорохи не бесы, даже самые недальновидные из них. И ты не исчадие ада. У тебя не было выбора, ты защищал своих. Да ведь и Айрин жива. Это все, что имеет значение. То, что она жива. Ты ничего не сделал плохого.

– Таня… – сказал он наконец с трудом. – Я сейчас сделаю кое-что… Ты только не пугайся.

Таня кивнула.

Тогда Тим схватил ее в охапку и прижал к себе, так крепко и так бережно, как только смог.