Текст книги "Возьмите нас в стаю (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Глава 2

Утро первого дня казалось похожим на снежную сказку.

Впрочем, Тэна всегда любила зиму и любила первые дни. В школе, помнится, все их ненавидели, потому что остается целых шесть дней до выходных. Но Тэне нравилось, какой десятидневка разворачивается прямо вперед от первого дня: широкая, новенькая, как свежая книжка, что угодно может случиться…

Конечно, сейчас, в двадцать лет, она не была уже наивной первоклассницей. Она знала, что в десятидневке может случиться много всякого, не одни приятные сюрпризы. Но все-таки предвкушать ей по старой памяти нравилось куда больше, чем опасаться. И свежее, морозное, темно-синее утро, когда мокрый снег лепился к веткам деревьев, а снежная крупа носилась в воздухе, по-прежнему ее радовало.

Сейчас Тэна и Кира шагали по внутренней территории к зданию посольства мимо огромных, светло-серых древесных стволов, что часовыми возвышались по обе стороны дорожки. Золотой фонарь, который Тэна уже успела полюбить за украшавшие его силуэты бабочек, задорно подмигнул ей сквозь бисерную взвесь. Уже предвкушая, как замечательно она будет выглядеть в зеркале в прихожей благодаря сахарной пудре из снега на волосах и меховом воротнике накидки, Тэна ускорила шаг и шикнула на Киру, чтобы та поторапливалась: ее нэли тоже любила снег, будь ее воля, так бы и торчала зимой на улице все время, а ей это вредно, ноги можно отморозить.

И вот, когда она не думала ни о работе, ни о тревогах, а думала только о хорошем, таинственном и утреннем, нежная сахарная взвесь расступилась, и на Тэну надвинулось огромное темное нечто, раскоряченное в разные стороны лапами-сучьями.

Пятно распалось на два – два чудовища грозно надвигались на нее из тумана, и самое меньшее могло проглотить Киру целиком.

Кира хрипло вскрикнула, а у Тэны перехватило в горле, и она даже закричать не смогла.

Большое чудовище подняло лапу, убрало снег с морды – нет, лица! – и растерянно что-то пробулькало.

– А? – только и выдавила Тэна.

Чудовище пробулькало еще раз, и тут только Тэна поняла, что перед ней пытаются извиниться в очень архаичных выражениях и с чудовищным же акцентом.

– Да… ничего, – пробормотала она дрожащим голосом и почувствовала, что сейчас то ли разревется, то ли упадет прямо в снег.

К счастью или к несчастью, второе чудовище притерлось к ней сбоку. Тэна испугалась, что ее сейчас повалят, но нет. Очевидно, наоборот, подпирали.

Кира возмущенно заклекотала, но тут же успокоилась, почуяв, что настоящей опасности нет.

Малое чудовище было очень лохматым, горячим, тяжело дышало и излучало умеренное дружелюбие в основном эмо-диапазоне. Большое чудовище, как все сорохи, излучало только фон.

– Ничего, – повторила Тэна, затем, собравшись, добавила: – А вы… новый сотрудник, да? Который должен был вчера прибыть?

И тут же подумала в панике, что наверняка это не он, вчера прибывший должен в такую рань отсыпаться (сорохи спят еще дольше людей), а не болтаться перед посольством. Хотя если его нэли – а малое чудовище, по всей видимости, было нэли – захотело прогуляться, вряд ли он мог отказать…

Но с тем же успехом напугавший ее сорох мог быть кем угодно из других работников или даже, о ужас, самим послом, господином Вонгом. Тэна уже составляла в уме самое тактичное извинение насчет того, что она еще не научилась различать сорошьи морды… то есть лица… как чудовище сказало, на сей раз на общеторговом:

– Так точно, Тимофей Крюков к вашим услугам. А это Джек. А вас как звать?

Он первым из сорохов сразу представил Тэне своего нэли, и она почувствовала приятное удивление.

– Тэна Гмакури. Я у вас работаю секретарем.

– Отлично, – одобрил ее сорох. – А я тут пробежку делаю утреннюю. Пошли, Джек.

И он, о боже, и впрямь собрался куда-то уходить!

– Стойте! – ахнула Тэна. – Вы что, собираетесь вот в таком виде… за ворота? За территорию посольства?

– А в каком виде? – удивленно поинтересовался Крюков. – Отличный теплый спортивный костюм.

– В… в таком.

– Думаете, Джеку надо остаться здесь? Он может кого-то напугать?

– Нет, Джека никто не испугается, он же излучает, но вы…

– Вот и отлично! – Крюков замахнулся лапой, и Тэна чуть не отшатнулась – вовремя сообразила, что он не замахивается на нее, а отмахивается. – Тогда мы помчались!

И они скрылись в метели.

«О господи, – подумала Тэна с некоторой тревогой, – ладно, если их просто арестуют… а если у кого-то случится сердечный приступ?»

Кира подтвердила ее тревогу короткой трелью.

* * *

Рената Мейснер то ли не отличалась хорошей памятью, то ли прочла досье Тима мельком да и забыла о нем. Потому что в К-9 он никогда не служил, и Джек у него появился только в самом конце службы, уже перед тем, как его комиссовали. Или, может, это он появился у Джека, Тим точно не знал.

Как бы то ни было, а служил Тим в десанте.

Всего оттрубил там восемь лет и поднялся до старшего сержанта. Выше можно было идти только через Академию. Все в его отделении удивлялись, чего Тим не подает документы, и прочили его в командиры роты, а то и батальона когда-нибудь. «Ты умник, Тим, – говорили ему. – Чудо, что ты вообще задержался в веселых войсках так долго!»

Тим шутливо отвечал на это, что тут важно знать, когда свой ум включать, а когда отключать. А этому на службе учишься быстро – или погибаешь.

Когда в институте его одногруппники, вчерашние мальчишки и девчонки, просили рассказать что-нибудь интересное (чаще всего с этакой смесью восторженности и снисходительности в голосе), Тим выдавал стандартную смесь казарменных баек. Такие, наверное, травили еще римские легионеры. «Заходит как-то центурион с проверкой, а у меня ремешок на сандалии порвался…»

Но сам он, когда вспоминал о службе, вспоминал чаще всего один конкретный эпизод. Тот самый, который научил его отключать мозги.

К тому времени Тим «оттрубил» пару лет. Первоначальная подготовка уже закончилась, их гоняли и в хвост, и в гриву, потом отправили в пару условно боевых выбросов – против дарнийских драконов, тварей тупых, но агрессивных. Выбросы эти потому и назывались «условными», что драконы разумом не отличались – просто роевые животные, которые угрожали колонии на Дарнии.

В общем, у Тима и его сослуживцев, всех молодых парней от восемнадцати до двадцати двух, кипела кровь, бурлил адреналин, и им хотелось себя попробовать в настоящем деле.

И тут как раз начались беспорядки на Перекрестке.

Перекресток – одна из старейших колоний Земли, и уже пару раз в прошлом веке пыталась отделиться, но тут у них случилось общепланетарное бедствие – то ли ураганы, то ли раскол материка, Тим не помнил – и пришлось им пойти с Землей на мировую.

Но в этом веке колония разбогатела и обнаглела совсем: прогнала назначенного Конфедерацией губернатора и наблюдателей от правозащитных организаций, заявила, что отныне не будет платить Земле налогов (не то чтобы раньше они платили их регулярно, но теперь вообще отказались), а будет зато брать с земных кораблей, стыкующихся к космическим станциям у Перекрестка, пошлину.

Этого, конечно, Земля потерпеть уже не могла.

Потом, в Институте, Тим с интересом прослушал выступление своей сокурсницы на семинаре. Девочка анализировала конфликт на Перекрестке с экономической точки зрения и доказывала, что обеим сторонам не стоило воевать: космические войны, даже с недавним удешевлением перелетов, чудовищно дороги и неэффективны. Она выводила войну на Перекрестке из дипломатических просчетов: колонисты не сомневались, что их поддержит межпланетное сообщество, но межпланетное сообщество демонстративно («Брезгливо», – подумал Тим) отказалось принимать участие в дрязгах людей. И колонисты оказались сами по себе.

Что же касается Земли, то землянам, может, и проще было отпустить Перекресток, но это означало рискнуть порядком на других колониях, и во имя поддержания реноме пришлось идти до конца.

«Войны начинаются по экономическим причинам, – мог бы сказать Тим своей однокурснице, – но развиваются по своим законам».

И вот по законам войны они с товарищами часами мариновались в боевых капсулах, готовые к высадке «по свистку» (свисток звучал редко, ибо в этой войне Земля предпочитала скорее грозить, чем сечь), либо, сбросившись на грунт, патрулировали какие-то голые, каменистые участки пустыни, имевшие некую стратегическую важность: под ними проходили подземные коммуникации колонистов.

Тогда, матерясь под жарким, свинцовым, как сковородка, но абсолютно безоблачным небом Перекрестка, Тим, конечно, не предполагал, что через несколько лет будет слышать звонкий голос двадцатилетней девочки, читающей доклад об этом всем, и слушать будет он в прохладной аудитории, и перед ним будет стоять бутылка с холодным клюквенным морсом…

Случай же, о котором он вспоминал, произошел несколько позже, когда боевые действия вступили в активную фазу.

Земля, не желая разрушать подземные жилища колонистов ударами с орбиты, применяла тактику запугивания, но теперь колонисты вооружили свои отряды и столкновения происходили чаще. Потом они все-таки умудрились купить у инопланетян боевую технику, и война начала набирать обороты.

Так случилось, их рота преследовала группу мятежников, которые отступали к своему лагерю. В их отделении чуть не треть была вроде Тима – орлы, слегка нюхнувшие пороху, но не крови, поэтому их держали в резерве. Но именно они засекли на сканерах отступающий отряд мятежников, и командир роты отрядил на преследование именно их.

Мятежники поступили странно: вместо того, чтобы отступать в горы или в свои тоннели, они почему-то засели в небольшом полузасыпанном кратере. Казалось бы, что за дурь: атаковать сверху вниз всегда удобнее, обороняться снизу вверх практически невозможно.

Их сержант заподозрил за этой кажущейся глупостью какой-то расчет и повел себя осторожно: не велел очертя голову всем бросаться в кратер, а расставил народ через равные промежутки вдоль верхнего края, чтобы засечь любое движение, и велел распаковать телепатический сканер.

Тогда еще не придумали использовать собак в качестве телепатических сканеров, приходилось таскать сложную и тонкую аппаратуру. Пока капрал Бронович, бубня себе под нос, распаковывал эту херню да настраивал все антеннки, они вдруг и без телепатии что-то почувствовали.

Это… странное как будто навалилось и придавило разом. Не захотелось ни жить, ни двигаться – ничего. Черная рука потянулась с неба и сдавила душу. Тим вспомнил совершенно живо, как в голодный год мама испекла ему блинчик на день рождения, и как этот блинчик лежал посередине большого праздничного блюда на столе, и стало ему так тошно, что он едва не наблевал себе прямо в кислородную маску.

– Отходим! – заорал сержант по рации. – В кратере осьминог! Повторяю, отходим, в кратере осьминог, жизнь прекрасна, мать вашу! Ни о чем не думайте! В голове темнота, ясно вам? Очистили мозги!

Сержант происходил с Перекрестка, поэтому он отлично знал, что это за твари.

Нет, как раз осьминоги местными не были: на Перекрестке никакой фауны крупнее бактерий отродясь не водилось. Осьминогов сюда завезли с Тусканора. Изначально их продавали как домашних питомцев, и ведь нашлись же люди, заводили такую пакость… а все потому, что осьминоги владели слабыми телепатическими способностями и, накормленные и поглаженные, излучали на хозяев довольство.

Потом выяснилась одна мелочь: осьминоги росли всю жизнь. На родной планете они с какими-то водорослями получали гормон, сдерживающий рост, но за пределами Тусканора этот гормон приходилось им вводить специально.

На деле эти зверюги на земных осьминогов походили мало и в воде не нуждались. Почему-то прекрасно прижились на поверхности Перекрестка, в его тонкой разреженной атмосфере, только жратву давай. Поэтому нашлись многие, кто гормон этот им специально не вводили, а держали своих питомцев на поверхности, как этакие экзотические украшения экстерьера. Тем более, что разрастаясь, твари теряли способность к передвижению.

Голодный раздраженный осьминог на дне гигантского кратера…

Тоска и боль, навалившиеся на Тима, не имели равных. Он вновь словно стал мальчишкой, снова жевал траву, но на сей раз ломкие зеленые стебли не приносили даже иллюзии облегчения. И мама с папой куда-то пропали. Мама с папой ушли, отвернулись, бросили. Он остался совсем один: голодный, обреченный, никому не нужный…

Нет, черт, не думать! Жизнь прекрасна! В голове пустота и темнота!

Словно во сне Тим видел, как серебряные щупальца, длинные и тонкие, перехлестнули грань кратера и обвили Бойза и Денниса – он различал их по разноцветным наклейкам на респираторах.

Бойз начал стрелять, а Деннис почему-то выронил излучатель, даже не попытавшись открыть огонь, и просто махал в воздухе руками. Импульсы Бойза тоже летели в молоко.

Тут чей-то выстрел срезал половину щупальца, держащего Денниса. Тим посмотрел на свои руки и с удивлением увидел, что стрелял он – вот оно, действовать с пустой головой.

– Считайте назад от тысячи! – орал сержант в наушнике – Тим его не видел и вообще не видел больше никого из отделения. – Девятьсот девяносто девять, девятьсот девяносто… Малыш, Тайчи, поддержите Крюка огнем! Восемь…

Правильно, Малыш и Тайчи должны были быть рядом.

Но никто Тима огнем не поддержал, а Бойз уже исчез за краем.

И тогда Тим почувствовал предвкушение – а потом внезапную, сладкую, невыразимо приятную сытость.

Он не выдержал, сорвал респиратор, и его вывернуло-таки на сухую, растрескавшуюся землю Перекрестка.

Чуть позже он подержал на коленях живого маленького осьминога – очаровательное существо, похожее на хлебный мякиш и размером с кошку – а также узнал, что осьминоги никогда, как бы ни проголодались, не нападают на того, кого считают своим хозяином. Тогда ему стало еще противнее, но блевать уже не потянуло.

Глава 3

Тэна занимала странное положение в посольстве: с одной стороны, должность старшей ассистентки соответствовала ее уровню образования и опыта. С другой – она пришла последней, всего двадцать дней назад, двое других работали с самого открытия посольства, уже три месяца. Один из двух других секретарей расстроился, что не получил должность Тэны, и потому испытывал к ней неприязнь. Второй был еще студентом, боялся подступающих экзаменов и постоянно зубрил или думал о зубрежке, а потому работал мало и бестолково.

– Если успеешь проверить эти заявления на визу до обеда, я помогу тебе подготовиться к эссе по основам социологии, – пообещала студенту Тэна.

– Зачем вообще социология математику, – простонал тот в ответ. – И они пользуются псевдоматематическими терминами, я не могу запомнить этот бред, госпожа Гмакури! Что вообще означает эта «равновзвешенная внутригрупповая восприимчивость»?

– Что когда глаза повернуты внутрь, они ничего не видят, Мерг, – мягко сказала Тэна. – Чтобы группа разумных стабильно развивалась, в нее должны быть включены разумные нескольких видов, которые могут смотреть друг на друга со стороны. Кстати, для эссе шемины и мингрели будут неудачным примером, потому что мы вот уже несколько веков можем скрещиваться между собой и таким образом являемся скорее одним видом с двумя подвидами, хоть и искусственно объединенным. Либо бери наши цивилизации до технической революции… как у тебя с историей?

– Фигово, – уныло сообщил Мерг. – Блин, я лучше им прыжок в двадцатимерном свернутом пространстве рассчитаю, чем это!

– Ну тогда возьми какую-нибудь из союзных рас, – предложила Тэна. – Вот салафодиаки, например. Был когда-нибудь на их планете?

– В детстве, с родителями, на курорте.

– Ну вот и отлично. Детские воспоминания – самые яркие. А теперь заявления на визу, пожалуйста.

Мерг вернулся к заявлениям, бормоча про себя, что поубивал бы тех хакеров, из-за которых все это приходится делать в бумажном виде, по старинке, а не в электронном. Тэна улыбнулась. Если бы студент лучше знал историю, он знал бы и то, что в среднем раз в десять-двадцать лет открывают какой-нибудь новый способ шифровки данных, всю документацию переводят с аналоговых носителей на цифровые – а потом приходится переносить ее обратно, потому что всего через несколько лет этот код сперва разламывают хакеры, а потом уже каждый сообразительный школьник может залезть в архивы и исправить свои оценки. Нет уж, спасибо.

Однако и ненавязчиво мотивируя Мерга к работе, и пытаясь нащупать общую почву со вторым сотрудником, Талласом, Тэна не переставала встревоженно размышлять о сбежавшем сорохе и его нэли.

Беспокойство жужжало где-то на периферии сознания, но никак не утихало. Из-за него даже Кира не могла успокоиться на своем насесте, нервничала, скакала по приготовленным в углу жердочкам. Нэли Мерга и Талласа поглядывали на нее с удивлением: во время зимы их порода птиц не то чтобы впадает в спячку, но чаще ведет себя довольно вяло.

Тэна почти все время ждала звонка или письма от муниципальных служб, которые арестовали бы Крюкова за нарушение общественного спокойствия, или, может, какого-нибудь скандала в новостях – напуганные дети и старушки, все такое. Ведь самое паршивое, что идти и сообщать об этом послу придется ей, больше некому. И сопровождать Мейснер, которая поедет вызволять Крюкова с помощью дипломатической неприкосновенности, тоже придется Тэне…

Одна стена их секретарского кабинета представляла собой прозрачную витрину с окошками, выходящую в приемную для посетителей, а задняя дверь вела в коридор для персонала. Тэна постоянно подходила к этой двери и поглядывала, не пришли ли Крюков с Джеком, но их все не было. Час, два, три – пусто.

«Не дури, – уговаривала она себя. – Если бы что-то случилось, уже бы сообщили. Да и ведь не могли взять в посольство работать такого идиота, который не знает, что у нас ими пугают детей!»

Тут же Тэна в красках представила себе как раз такого идиота. Вдруг он чей-то протеже, вдруг он высокомерен и считает свою расу пупом вселенной? Или, допустим, он – из той дипломатической школы, которая стремится всего добиваться нахрапом? Даже среди шемин-мингрелей есть немало ее последователей, что уж говорить о сорохах с их повышенной естественной агрессивностью…

А что, запросто. Насколько Тэна помнила из личного дела, Крюков раньше служил в армии. А ведь армия у сорохов не такая, как в большинстве цивилизованных миров, армия у них реально воюет – в основном потому, что сорохи даже внутри своей расы не могут жить мирно. О господи. Тут тебе и ПТСР, и всевозможные ассоциативные расстройства, и подавленный невроз, да и просто привычка решать любую проблему силой… И такой букет бегает по городу без присмотра.

Мучаясь и переживая эту проблему, Тэна не заметила, как в косяк постучали.

Обернувшись, она увидела знакомый сороший оскал – то, что у них называется улыбкой.

Крюков, собственной персоной. И его нэли при нем. Оба мокрые, они внесли в аккуратный секретарский кабинет едкий запах сорошьего пота и куда более приятный – звериной шерсти.

Дремавшие на насестах нэли Мерга и Талласа тут же встрепенулись и немигающе, осуждающе уставились на вторженцев.

– Ну вот, – сказал Крюков, подмигнув Тэне. – А вы боялись. Все прекрасно. Никто не умер. Кстати, а с вами, дамы, я еще не знаком?

– Они не дамы, – улыбнулась Тэна. – Это Мерг Кои и Таллас Тэкар, младшие ассистенты по документации.

– Извините, – вновь оскалился Крюков, – не сочтите за обиду, но я думал, что вот эти повязки, тлак – это деталь женского наряда?

– Пару лет назад была в моде среде женщин, теперь носят все, кому нравится, – пояснила Тэна. – И никакой обиды, мы ведь для того и работаем здесь, чтобы помогать персоналу посольства в разных культурных вопросах. И все-таки где вы…

– Ну, пока тогда, – перебил ее Крюков, пес дружелюбно гавкнул, и они оба вывалились из комнаты.

– Ни фига себе… – протянул Мерг. – Он раза в два выше, чем господин посол! Это самый огромный сорох, которого я только видел!

– Не в два раза, а на тридцать их сантиметров, – педантично сказал Таллас, и слегка шлепнул Мерга по голове пластиковой папкой с заявлениями. – Учи матчасть.

«Где все-таки он гулял? – встревоженно подумала Тэна. – И точно ли он умудрился не наделать шуму?»

Она мучилась дурными предчувствиями до обеда, пока вновь не столкнулась с Крюковым – на сей раз в кухне для персонала.

Они, шемин-мингрели, работающие на территории посольства, оборудовали собственную кухню. Крюков заглянул туда как-то внезапно, слегка перепугав техников, которые с ним еще не сталкивались. Все-таки он действительно даже для сороха отличался высоким ростом и какой-то особенной хищностью.

– Осматриваю посольство, – сказал он, вновь широко скалясь. – Надо же знать, где придется работать.

– Так давайте я провожу? – предложила Тэна. – Я все равно уже поела.

На самом деле приготовленный Кирой с утра салат ей совершенно не лез в горло. Хорошо, что Кира этого не видела: она ушла прогуляться. Нэли Джека при Крюкове тоже не было.

Экскурсия по посольству не заняла много времени: оно занимало сравнительно небольшое трехэтажное здание, причем нижний этаж был погружен под землю. На первом этаже располагались хозяйственные помещения, на втором – рабочие, а третий этаж занимало жилье сотрудников-сорохов.

– Я бы предпочел под землей, – задумчиво сказал Крюков.

– Кто же предпочтет жить под землей, когда в саду летом зацветут таурилы? – слегка удивилась Тэна. – Это они зимой под снегом выглядят мрачными и корявыми, не беспокойтесь. Остальные три четверти года приятнее вида из окна не найдешь.

– Да меня не вид из окна вообще-то беспокоит… – Крюков посмотрел на нее краем глаза, но ничего больше не прибавил.

– Скажите, а где вы все-таки бегали с утра? – не удержалась Тэна от вопроса.

Крюков остановился посреди коридора.

– Значит, мне с утра не показалось, – сказал он. – Вы правда думали, что я возьмусь пугать стариков и детишек? За кого вы нас держите?

Тэна едва не отшатнулась. Обычно эмоциональный шум сорохов затемняет прямую передачу, но в этот раз гнев и тоска сделались так сильны, что она без труда их разобрала.

– Нет, я просто… – начала она.

– За посольством есть пустырь, – перебил ее Крюков. – Там разминаются охранники посла, все три человека. Я с ними уже вчера скорешился, они мне рассказали. Туда мы с Джеком и бегали. Довольны?

Тэна кивнула.

– А теперь, – Крюков развернулся к ней на каблуках своих щегольских сапог, – я больше не буду мириться с ограничениями моей свободы. Есть во вселенной расы и побольше нас, и пострашнее, но про них вы не складываете страшных сказок и не шарахаетесь от них на улице. Я хочу иметь столько же прав, сколько любой другой инопланетянин.

– Что вы имеете в виду? – кажется, сорох имел какую-то рудиментарную тренировку в направлении эмоций против собеседника: под его напором Тэна почти растеряла все слова. Но быстро собралась: ее-то учили с детства, и учили очень хорошо.

Правда, за всем этим она чуть не упустила следующую фразу сороха, который, вопреки правилам хорошего тона, и не подумал дать ей время оправиться после ментального удара.

– Я имею в виду, – сказал Крюков, – что завтра… нет, послезавтра… я собираюсь отправиться на пробежку по парку, по тротуару или где у вас тут бегают… как все! А как вы это организуете – ваши проблемы. Вы же приставлены разруливать культурные вопросы.

* * *

Утро следующего дня застало Тима на пустыре за посольством. К моменту, когда темно-синее небо начало светлеть, он уже навернул два круга, как следует размялся и подтянулся шестьдесят раз в три подхода на примитивном турнике, который сварганили тут посольские охранники. Зарядка на свежем воздухе после двух месяцев на корабле радовала все тело, хотя после вчерашнего мышцы еще болели – переусердствовал слегка на радостях и не учел, что в зимней одежде многие упражнения даются тяжелее.

Хотел еще освежить в памяти два-три учебных боевых комплекса посложнее, но бросил на первых же ката: понял, что душа не лежала. Джек, который радостно носился вокруг, почуял его настроение, притих, ткнулся в бедро.

Тим потрепал его по холке.

– Все в порядке, парень, – сказал он ему. И ответил на немой вопрос в карих собачьих глазах: – Нет, мне тут нравится. Просто привыкнуть надо.

И Тиму, и Джеку сразу понравилась площадка за посольством.

Назвать это место обыкновенным пустырем не поворачивался язык: здесь в небольшой низинке лежал замерзший до белизны маленький пруд. Несовершенство формы не давало заподозрить искусственный водоем, но по верхнему краю крутого берега заботливые шемин-мингрели обнесли пруд заборчиком. Еще они поставили тут фонарь. И то и другое – видимо, для того, чтобы какие-нибудь припозднившиеся прохожие не оступились и не сломали себе что-нибудь.

Честно говоря, глядя на шемин-мингрелей трудно было представить, что они могут что-нибудь себе сломать.

Шемины, честно говоря, больше всего походили на антропоморфных мультяшных свинок, нарисованных в традиции японской анимации: маленькие, розовые, все в перетяжечках, с огромными глазами (их предки вели ночной образ жизни). Мингрели выглядели почти так же, только были чуть повыше, чуть массивнее и сплошь заросли мягкой волнистой шерстью, точь-в-точь как у золотистых ретриверов. У них даже у женщин имелись на лицах маленькие бородки.

На редкость симпатичные расы, прямо воплощение милоты. Тиму все время хотелось как-нибудь взглянуть на них сзади, убедиться, что они трехмерные. К счастью, его рост позволял смотреть большинству через голову.

А эта секретарша, Тэна, которую Тим сразу про себя окрестил Таней, показалась ему особенно симпатичной. Во-первых, у нее росли волосы (точнее, шерсть на голове и задней части шеи), что для шеминов редкость – насколько Тим понимал, это указывало на мингрельские гены. Во-вторых, она казалась какой-то уютной, спокойной, словно ведущая детской телепередачи, который сейчас усадит персонажей за чай с плюшками и объяснит им, что печеньем надо делиться, а драться нехорошо.

И особенно обидно, когда такое милое существо – и то же двуличие предрассудков.

Впрочем, Тим все это знал заранее, конечно.

Джек ткнул его носом в ногу, Тим снова положил руку ему на шею.

– Вольно же им ругать людей за воинственность и угнетения, – проговорил он вслух, – когда сами немногим лучше. Разве что ваши войны уже давно отшумели.

– Это не совсем так, – сказал тонкий голос Тэны Гмакури за его спиной.

Ругнувшись про себя, Тим обернулся. Так вот чего тыкался Джек! Ну ладно, видимо, пес, так же как и он, не счел шеминскую секретаршу угрозой, а потому и тревогу не поднял.

– Мы действительно раньше воевали, – продолжила Тэна, – но никогда так жестоко, как вы. Можно сказать, мы долго жили в состоянии постоянной холодной войны. И мелких стычек.

Она стояла в свете фонаря очень серьезная, даже печальная, с огромным белым пакетом под мышкой, закутанная в белое пальто с мохнатым белым воротником. Ее большая пестрая птица, размером где-то Тиму по колено, тоже стояла рядом и, повернув голову, смотрела на Тима не мигая.

– Вы совершенно правильно вчера оскорбились. Мне стоило отнестись к вам с большим доверием. Извините, что я испугалась… Просто в наших сказках чудовища, приишты, приходят во время зимы, из бури…

– И вы меня извините, – сказал Тим. – Мне не стоило срываться. Если вы пожалуетесь послу, меня, кстати, накажут.

– Я не буду жаловаться послу, – покачала головой Тэна. – Я связалась с районным муниципалитетом и проверила все постановления. Вы, конечно, имеете такое же право ходить или бегать по улицам в любую погоду, как все гости нашей планеты. Но я хотела бы попросить вас об одолжении. С культурной точки зрения.

– Разумеется, – улыбнулся Тим: Тэне было очень легко улыбаться. – Мне нравится этот пустырь, я с удовольствием до лета позанимаюсь тут.

– Нет-нет, занимайтесь где хотите! Просто, если вам не трудно, не могли бы вы носить это? Я заказала по вашей мерке, но если не подойдет, в ателье его утилизируют и вернут деньги посольству.

С этими словами она вытащила из большого белого пакета… нечто. Ярко-розовое. Мохнатое.

– Зимний спортивный костюм! – с торжеством проговорила Тэна. – Розовый – очень заметный цвет, вас никто не пропустит даже в снегопад. К тому же розовый в нашей культуре традиционно ассоциируется с мирными намерениями.

– Ого, – сказал Тим. Потом добавил ошарашенно: – А может, голубой? Голубой тоже успокаивает.

– Голубой? – вежливо усомнилась Тэна. – Боюсь, голубой носят на похоронах. Лишняя ассоциация… Но можно сделать вышивку: голубой цветочный орнамент.

Джек гавкнул.

– О, – Тэна впервые улыбнулась Тиму. – Кажется, ему нравится эта идея.