Текст книги "Роман, написанный иглой"

Автор книги: Вали Гафуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

– Плюнь ты на неё. Коли баба со слабинкой, добра не жди. Рано или поздно…

– Что?.. Что ты сказал?! – вскинулся Карпаков. На него было страшно смотреть. Тот, что говорил насчёт «слабой бабы», добродушный увалень с детскими голубыми глазками, испуганно попятился.

– Ты что?.. Что ты! Да я… Ты же сам…

– Заткнись, гад! – Карпаков по-медвежьи поднялся, шагнул вперёд. Все отшатнулись от него. Карпаков сел и снова спрятал лицо в ладонях.

И вновь – тишина, гнетущая, мрачная. Откровенная подлость безвестной Любы, о которой, как это ни странно, Карпаков никогда не рассказывал, сразила всех. Разведчики вспоминали жён, любимых, и омерзительный червь сомнения точил их души: «А вдруг!..»

Дня через три разведчики получили новое задание. Как сообщил перебежчик, гитлеровцы подготовили специальную диверсионную группу по захвату в нашем ближнем тылу «языка» покрупнее. Они хорошо разведали расположения полковых и дивизионного штабов, пути движения из глубины обороны в батальоны. Знали гитлеровцы и о том, что наши штабные офицеры часто выезжают на передовую, чтобы скоординировать выработанные в штабах планы с положением дел на местах. Этим обстоятельством фашисты и решили попользоваться, разрабатывая свою смелую, дерзкую операцию.

Дерзости надо было противопоставить дерзость. Лейтенант Исаев вернулся из штаба дивизии в приподнятом настроении.

– Ну, разведчики, гордитесь! Нам выпала большая честь. Ребята из других полковых и дивизионной разведок горючими слезами плачут от зависти, Нам повезло. Дело в том, что перебежчик сообщил, где именно «охотники» пожалуют к нам в гости. Оказалось – в расположении нашего полка.

– Можно ли верить перебежчику? – угрюмо спросил Рустам. Он всё ещё находится под впечатлением письма, полученного Карпаковым.

– Можно. Он прямо сказал: «Узнал я о готовящемся поиске случайно. От писаря. Но это точно. Можете расстрелять меня, если я ввожу в заблуждение». И вообще… довольно симпатичный фриц. Да-да, не улыбайтесь. Хитрый, дьявол. Повар он. Кухню его разбило прямым попаданием тяжёлого снаряда, напарника в клочья, а наш фриц в это время куда-то отлучался. Вот он и решил воспользоваться удобным случаем, перебежал к нам – пусть его начальство думает, что повара разнесло в дым. Он нам и место, где фрицы сделали проход в колючей проволоке, указал.

– А вдруг перебежчик всё врёт? – не унимался Рустам.

– А вдруг… А вдруг! – конечно, риск есть и немалый, – лейтенант рассердился. Рассердился потому, что Рустам задавал дельные вопросы. Однако план операции уже был утверждён. Чего уж тут дискутировать? – Не думаю, чтобы у фрицев нашёлся новоявленный Сусанин. Если перебежчик обманул – его кокнут.

– Вот хорошо придумали! – долговязый Туманов состроил па лице глубокомысленную мину. Разведчики расхохотались. Не удержался от смеха и лейтенант. Но тут же сделался серьёзным.

– Шутить будем после проведения операции. Идут только добровольцы. Требуется полдюжины сорвиголов.

План операции отличался тремя достоинствами: он был отработан до мелочей, тщательно согласован с артиллеристами и… нахален. Казалось бы, проще всего брать диверсантов в своём тылу. Однако в тыл шли матёрые волки, их так, нахрапом, не возьмёшь. В крайнем случае возьмёшь трупы. А зачем брать трупы? Надо живых.

… Рустам с товарищами лежал в пятидесяти шагах от немецких окопов, возле колючей проволоке, в которой аккуратные фрицы заблаговременно проделали проход.

Коли есть проход, стало быть, надо ждать «гостей». И всё же… А вдруг перебежчик наврал? Не может быть…

Сколько трудов стоило доползти сюда! Хотя расстояние между нашими и немецкими окопами небольшое, метров двести – сердце бьётся так, словно километров тридцать пробежал.

В пятидесяти шагах от разведчиков притаился чужой мир. Фашисты спрятались от мороза в блиндажи «лисьи норы». В окопах торчали лишь наблюдатели. Они изредка постреливали из автоматов, освещали передний край ракетами, и тогда разведчики, полузасыпанные снегом, сжимались, моля судьбу, чтобы их миловала она. Белые маскировочные рубахи с капюшонами, белые маскировочные брюки поверх ватных штанов, обмотанные бинтами автоматы вселяли надежду: «Пронесёт!». Но едва вспыхивала осветительная ракета, леденящая душу мысль кричала: «А вдруг!..»

Страшный, злобный мир в пятидесяти шагах от Рустама. Вот звякнуло что-то. Котелок, что ли?.. Короткий разговор, похожий на лай двух охрипших псов… Скорей бы уж появились! Если они не появятся через полчаса, а одеревенею…

И уж совсем неуместная в этой ситуации мысль: «Мухаббат!.. Что случилось? Отчего не пишешь?..»

Они появились неожиданно, хотя разведчики истомились, их ожидая. Четыре белых комочка перевалили через заснеженный бруствер, поползли навстречу своей погибели. Сперва Исаев, возглавивший операцию, растерялся. Не может быть, что их только четверо! Наверное, это дозорные. Вот так влипли!..

Белые комочки приближались. Больше никого. Ну и волчищи!

Рустам, зарывшись в снег, слышал тихое сопение… Они всё ближе, ближе… Десять шагов… Пять!

– Хенде хох! – послышался шипящий шёпот Исаева. Это сигнал: «Брать!» Рустам вскочил, бросимся на дёрнувшийся белый ком… Рванулись вперёд Туманов, Карпаков, другие разведчики. Взметнулась ввысь красная ракета – сигнал нашей артиллерии…

Рустам мало что запомнил из происходящего. Он обрушился на белый ком, но тут же очутился под рычащим, вонючим зверем. Зверь стиснул Рустаму горло, и свет померк в глазах… Опять он увидел ночь – тёмно– зелёную, вздрагивающую. Зверь навалился теперь на Карпакова, и рядом тоже кто-то кого-то душил. Над самой головой – вой, скрежет и совсем, совсем рядом бушует огонь разрывов. Рустам приподнялся, всем телом рухнул на зверя. «Его надо, непременно надо взять живьём!..» И опять зверюга подмял его под себя, блеснуло лезвие… Рустам, теряя силы, успел всё же перехватить лапищу, сжимавшую кинжал. Лапища жала с неистовой силой… и вдруг обмякла… Лицо Карпакова, залитое кровью…

Потом они бежали, не хоронясь: немецкие окопы заволокло дымом и огненными всполохами. Лишь отдельные мины рвались на их пути, но разведчики теперь уже ничего не боялись. Самое страшное осталось позади.

Рустам и Карпаков, волоча за шиворот зверя, свалились в окоп… Исаев… Туманов… Ещё кто-то… Ударила немецкая артиллерия.

Звон в голове. Землянка. Пить, пить, пить… До чего хорошо пить! И ещё зверски хочется спать. Но сон нейдёт. Говорить больно. Тот… зверь измял горло. Голос Исаева: «Карпаков – тяжёлый, вряд ли выживет». Чьи-то голоса… И тьма.

Пришёл в себя Рустам – ничего понять не может: привиделся, что ли, весь этот ужас? Карпаков с перебинтованной головой. Нет, не привиделось! Хотел спросить ребят: в чём дело? И тут голос Исаева:

– Встать! Смирно…

– Вольно! – голос подполковника Белоусова.

Разведчики вскочили – командир полка замахал руками, мол, сидите, сидите, не до устава нынче. Приземистый, плечистый, он широко улыбался. Простецкое лицо его сияло.

– А ну-ка! Подойдите поближе, герой! Эге!.. Разрисовали вас вчерашние гости. Но не горюйте. Радуйтесь, что ещё легко отделались.

– Карпаков, говорят, не выживет, товарищ подполковник, – вздохнул лейтенант Исаев.

– Враки. Выживет. А зверюг подкараулили вы отменных. Специальную подготовку проходили. Да и силой, ростом фашистский бог их не обидел. Все сверхчеловечки, как на подбор, вроде вашего Туманова. Жаль, конечно, что только одного целого взяли.

Туманов смутился, не зная, как реагировать на эти слова командира полка: гордиться или всё же стоит обидеться, ведь с фашистами его подполковник сравнил! Смутился и Исаев – четверых вроде бы брали, а подполковник почему-то об одном говорит. Белоусов пояснил:

– Четвёртый сверхчеловек оказался к сожалению, покойником Перестарались, братцы-разведчики.

Разведчики сконфуженно молчали. Рустам переглянулся с Карнаковым. Пожалуй, это и они перестарались. Командир полка посмеивался.

– Да вы не горюйте, орлы. И за одного великое вам спасибо. Все трое как на подбор, а командир диверсионной группы – обер-лейтенант. Ну вы его, правда, ухлопали. Вот ведь до чего Гитлер дошёл, лучшие свои кадры нараспыл пускает. Видать, очень хотелось ему советского генерала вблизи посмотреть, а вышло всё наоборот: охотники в дичь превратились. И целая куча гитлеровских генералов сидит нынче в сталинградском котле, и, по всему видать, скоро мы с ними, как говорится, лично познакомимся.

Полковник присел на табуретку, сделал знак своему ординарцу, такому же приземистому, с простецкой физиономией, – до удивления похожему на своего хозяина, только моложе раза в два. Ординарец метнулся вон из землянки и тотчас же вновь объявился, нагруженный пакетами и, сверх того, держа в руках две немецкие фляги, обшитые сукном, с чёрными пластмассовыми стаканчиками, прикрывающими горлышки.

Не успели разведчики глазом моргнуть – их самодельный стол, сработанный из дверной створки, положенной на козлы, оказался уставленным всякой снедью: корчажка кислой капусты, буханка серого хлеба, добрый шмат сала, жареная баранья ляжка, две банки «Второго фронта» (американская тушёнка).

– Располагайтесь, герои, – Белоусов радушно повёл короткими руками. – Как видите, полное изобилие военного времени. Заслужили!

Разведчиков дважды приглашать – только время понапрасну терять. Живо расположились вокруг стола. Во фляжках оказался чистый спирт. Разлили по кружкам. Подполковник сказал тост – короче не придумаешь:

– За Победу!

Выпили, закрякали – уж больно забористое питьё, жидкий огонь. Навалились на еду. Некоторое время ели молча, только за ушами трещало. Командир полка спросил лейтенанта Исаева и Рустама с хитрой усмешечкой:

– Что же это, вы, товарищи мусульмане, свиное сало трескаете? Грех ведь, кораном запрещено.

Исаев и Рустам с набитыми едой ртами промычали что-то нечленораздельное. За них ответил Туманов:

– Они, товарищ подполковник, даже гитлеровских свиней превращают в смирных барашков, так что обыкновенных свинок вполне даже уважают.

Чтобы очень остроумно сказал Туманов – вряд ли, однако все расхохотались.

Распахнулась дверь землянки, вплыл клуб морозного пара, и из него, как сказочный дух из бутылки, возник замполит командира полка старший батальонный комиссар Шевченко. Был он высок ростом, сутуловат, висячие запорожские усы, нос картошкой. А очки профессорские, с позолоченной оправой. Он до войны и был профессором, докой по части политической экономии. Бойцы в ном души не чаяли. Простой, душевный человек. Трусам и паникёрам, правда, крепко от него доставалось.

– Ага, вот вы где, голубчики! – воскликнул замполит хрипловатым баритоном и с притворным ужасом схватился за голову. – Горькую гложете! Да ещё во главе с командиром. Нехорошо, хлопцы, зело нехорошо… замполита забывать!

Все бросились усаживать Шевченко. Налили но второй. Шевченко разгладил запорожские свои усы.

– Добрые времена наступают, хлопчики. Хорошо начался сорок третий год. Бьют немцев под Воронежем, лупят па Северном Кавказе, в районе Ладоги прорвана блокада Ленинграда, на нашем участке Сальск освобождён. А уж что делается в самом Сталинграде! Уму не постижимая красота. Гарно усадили фрицев в два котла. Скоро им там совсем капут будет.

– И в этих великих победах есть крупица вашего ратного труда, – добавил Белоусов. – Спасибо за доблестную службу, орлы!

Разведчики вскочили, в землянке загремело:

– Служим Советскому Союзу!

– И к орденам вас, всех участников последней операции, представили.

– Служим Советскому Союзу!

– Вы уж извините нас за то, что по прежним представлениям наград не получили, – Белоусов прищурился, подмигнул разведчикам, развёл руками. – Тяжёлые времена переживали. В отступлении с наградами туго.

Шевченко хмыкнул, пояснил популярно:

– Учёные штабисты рассуждают: «Кто отступает? Известное дело – солдаты! А раз так, о каких наградах может быть речь? Другое дело – генералы. Берут генералы города и сёла. Герои!»

Шутка замполита вызвала громовой хохот. Белоусов сделал знал, призывая к тишине.

– Повеселились, и баста. А насчёт орденов – это уж я твёрдо обещаю.

Распрощавшись с разведчиками, командир полка и замполит вышли из землянки. И тут, словно в награду за ночной тяжёлый бой, пожаловал другой дорогой гость – Ермилыч, пожилой солдат-почтальон с чёрной повязкой вместо левого глаза. Разведчики с шумом и гамом окружили Ермилыча, а он не спеша, с чувством, с толком провозглашал:

– Туманов!

– Здесь Туманов.

– Карпенко!

– Раненый Карпенко.

– Эх!.. – вздохнул Ермилыч. – Исаев.

Рустам с замиранием сердца ждал… Будет письмо? Не будет… Чудесный старик – Ермилыч, Медкомиссия давным-давно отчислила его из кадров, по ранению и по возрасту. А он взял и нахально остался. «Только через мой труп выгоните! – говорит. – Да и какая корысть гнать меня? Должен же кто-нибудь письма разносить?»

– Шакиров!

– Я!.. Я Шакиров!

Рустам, как голодный – хлеб, схватил письмо вздрагивающими руками. Она! Её почерк.

Разорвал конверт…

Письмо скользнуло на пол, а сам Рустам, потемнев лицом, на чужих ногах побрёл к постели и упал ничком.

Разведчики притихли. Лейтенант Исаев поднял листок, стал читать.

Рустам-ака!

Зачем, зачем вы так зло посмеялись надо мной? Разве я виновата в том, что люблю вас? Считала вас честным, откровенным человеком, не способным на обман. И вот расплата! В вашем доме живёт ваша невеста. В кишлаке люди меня жалеют, а кое-кто и посмеивается.

Мне нет дела до людской молвы. Но как вы, как вы могли обмануть?

Вы так бессердечно со мной поступили! Стыдно людям в глаза смотреть, горько слушать слова утешения, жить не хочется.

Но вы не пугайтесь, слабодушный человек. Я буду

жить, Любовь – великое счастье. Даже если она и без взаимности.

Желаю вам, Рустам-ака, живым и здоровым вернуться домой.

Всего вам доброго.

Мухаббат

ДО ЧЕГО ЖЕ ВСЁ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ПРОСТО!

Странный народ – влюблённые. От великих чувств забывают они о еде и сне, впадают в рассеянность, невинная реплика может вызвать у них уйму подозрений: уж не появился ли соперник или соперница? Сколько тому классических примеров! Ну хотя бы Отелло. Полководец, умница. А из-за какого-то ничтожного платка обезумел от ревности.

И нередко так бывает: запутаются влюблённые, как говорится, в трёх соснах, терзаются муками ревности, ночей не спят – и всё-то зря, без причины. Недаром в народе говорят: «Входит соперница в дверь – входит сумятица в щель! Соперницы нет – всё равно сумятица: а вдруг появится соперница?!»

Мухаббат считала Светлану соперницей. Сделали своё дело ядовитые речи Мирабида и старика Максума. Казалось бы, чего проще: пойти Мухаббат к Светлане, объясниться, и всё бы мгновенно прояснилось. Но не тут-то было. Все словно умышленно запуталось. «Что толку ходить, объясняться? – думала Мухаббат. – Она всё равно не откроется. Вот если бы тётушка Хаджия пришла!.. А она не идёт. Можно, правда, самой к ней наведаться. Только не пойду я, не буду навязываться И так ясно. Рустам перестал писать. Всё понятно».

Тётушка Хаджия была в растерянности. Её тоже смутили коварные речи хромого продавца Мирабида и старика Максума. Пойми нынешнюю молодёжь. С виду любят друг друга, а прошло немного времени, глядишь – они уже и врозь ходят! Может, и вправду Рустамджан гостей без всякого умысла прислал, а может… Светаджан девушка красивая, глаза прямо огнём горят. Такой околдовать пария – пустяк, всё равно что персик проглотить.

Что касается Светланы, то и она не оставалась в неведении. Хоть и не знала ещё узбекского языка, однако и до неё дошли слухи: мол, с какой стати Рустам поселил в своём доме приезжую красотку? Здесь дело тёмное.

И ещё заметила девушка, что Мухаббат её всячески избегает. Дважды Света заходила к Мухаббат домой, и дважды говорила ей тётушка Санобар, неприязненно глядя в глаза: «Нету моей дочери дома. Она ведь не бездельница у меня. Работает, дай бог каждому».

Светлана не бездельничала. Работала вместе с матерью в медпункте. Однако намёк насчёт бездельничания почему-то задел девушку, и она решила: коли не хочет меня видеть гордячка Мухаббат – пусть сама на себя пеняет.

А Рустам не писал вот по какой причине. Получив «прощальное» письмо от любимой, он сперва чуть умом не тронулся. Немного погодя, поостыв, засел было за письмо, чтобы развеять все сомнения Мухаббат, да на его беду подвернулся один солдат, «знаток женской души», как он сам о себе говорил. Солдат тот популярно рассказал Рустаму о «страшном женском коварстве», а в заключение сказал:

– Судя по всему, девушка твоя другого жениха подыскала. А признаться в этом духу не хватает. Вот она и сваливает с больной головы на здоровую. Так что, брат, ты лучше о ней забудь.

Послал Рустам «знатока женской души» ко всем чертям, даже чуть по шее не съездил. Но циничные слова «знатока» отравили душу парню ядом сомнения. Сколько примеров женского коварства описано в художественной литературе. Да что там литература! Взять хотя бы наш гвардейский полк. От одного лейтенанта жена ушла. Так и написала ему: «Ухожу к другому». Сержанту из химзавода письмо от девушки пришло: «Разлюбила. Прощай». Или, например, Валентны Карпаков. До сих пор страдает бедняга. Взяла и написала ему «Любушка-голубушка»: «Не могу больше ждать. Молодость проходит. Вышла замуж. Извини и прости».

Всего несколько случаев на весь полк. Но для Рустама и их было более чем достаточно. Наверное, старый Максум настоял всё же на своём. Да ещё меня во всём обвинить надоумил. Максум-бобо хитрец. Подожду несколько дней, ведь не может же Мухаббат вот так просто перестать писать. Ну, а если не будет от неё больше писем, значит…

Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы не Каромат, девушка решительная, с характером. Долго с болью в сердце наблюдала она за тем, как страдает её подруга Мухаббат, вянет, словно роза, лишённая тепла и света, и решила вмешаться.

Февраль стоял на дворе, во солнце уже пригревало, ноздреватый снег отсырел, утратил белизну. Зачирикали воробьи – не так, как весной, горласто, весело, а робко, недоуменно, словно не могли взять в толк: весна ли уже пришла или всё ещё зима.

Занятая своими мыслями, Каромат шагала по лужам. В душе у неё всё кипело. Она, Каромат, имеет право вмешаться. Ведь она не только подруга Мухаббат, но и троюродная сестра Рустама. «Ну, держитесь, незваные гости! – не без злорадства думала девушка, приближаясь к дому Рустама. – Сейчас я выложу всё, что о вас думаю. Вы ещё пожалеете о своём недостойном поступке».

Каромат толкнула калитку, взошла на веранду и, сняв кавуши, шагнула в комнату, где тётушка Хаджия гладила бельё. Пожилая женщина, увидев племянницу, почему-то смутилась, уронила утюг, и это ещё больше распалило Каромат. Даже не поприветствовав хозяйку дома, она спросила решительно:

– Тётя, где ваши гостьи?

– Дома, дома, – засуетилась тётушка Хаджия. – Садись, пожалуйста, я сейчас чаю вскипячу. Да что с тобой, доченька, глаза у тебя темнее ночи?.. Если дело какое к моим гостям, то они сейчас выйдут. Они расположились в комнате Рустамджаиа.

– Неплохо устроились! – с нажимом произнесла Каромат, – Что ж, я не гордая, подожду. Хош… Так как же поживают ваши дорогие гости?

– Хорошо вроде бы. Евдокия-апа – наверное, знаешь – доктор, а дочка её тоже вроде доктора. В кишлаке все ими довольны.

Тут уж Каромат не выдержала, сорвалась.

– Как бы не так! Все довольны! Эти доктора не столько лечат, сколько наносят раны. Эх, тётушка Хаджия! Неужели ничего не замечаете?.. Или… Чем приглянулась вам эта… новая ваша невестка? Тьфу! Посмотреть не на что.

– Да ты что такое говоришь, дочка? – тётушка Хаджия отшатнулась. – Зачем меня обижаешь и безвинную девушку!

– Безвинную! – фыркнула Каромат. – Так я и поверила. Заморочила Рустаму голову, весь кишлак об этом говорит.

Тётушка Хаджия мучительно покраснела. Если бы она была абсолютно уверена в том, что между Рустамом и Светланой решительно ничего, кроме дружбы, ничего нет! Но кто знает?! Мирабид намекал, Максум уверял, кишлачные сплетницы только и трезвонят о «новой невесте Рустама»… И всё же женщина рассердилась.

– Стыдно тебе, Каромат, сплетням верить!

– Сплетням? Почему же тогда эта ваша, как её., Света… не объяснит всё Мухаббат? Боится? Знает кошка, чьё мясо съела!

– Светаджан два раза ходила к Мухаббат, а та её видеть не пожелала.

– Видеть не пожелала! Очень интересно смотреть на… – Каромат не нашла подходящего слова, достойно, по её мнению, характеризующего приезжую девицу, и вдруг, еле сдерживаясь, чтобы не крикнуть, огорошила тётушку Хаджию: – Ну а вы… Вы-то почему не заходите к Мухаббат?.. Молчите! Нечего вам ответить. Эх…

И в самом деле, что могла сказать в своё оправдание женщина? Конечно же, надо было повидать Мухаббат. Ах, как нехорошо получилось! Тётушка Хаджия многое вспомнила. Рассказы старого Максума о том, что, мол, Мирабид но сегодня-завтра о свадьбе объявит. В город вместе с Мухаббат ездил. Люди их там видели вдвоём, купил Мухаббат новое пальто… Мало ли ещё чего говорил старик. Вот и обиделась мать за сына. Тут тётушка Хаджия не удержалась, высказала всё Каромат: и о новом пальто Мухаббат, и о том, что в Ташкенте была Мухаббат вместе с Мирабидом в столовой.

Каромат опешила. Ой-бо! А я – то об этом ничего по знала. Неужели!.. Вслух же сказала:

– Ну и что с того? Может, это всё Мухаббат делала для того, чтобы отомстить неверному Рустаму.

Назревала ссора. Каромат была готова до последнего защищать подругу. Но тут на голоса вышла из своей комнаты Светлана. Завидев «злую разлучницу», Каромат сверкнула глазами. Сейчас она ей задаст! Глянула ещё раз и вздрогнула – словно самою себя в зеркале увидела. Тётушка Хаджия охнула:

– Ой-ей!.. Словно сёстры-близнецы. Глаза, цвет лица, нос с горбинкой. Только одеты по-разному. Сёстры-цыганки…

Светлана засмеялась.

– Что-то сестричка очень сердито на меня смотрит.

– А то, что я свою подругу в обиду не дам. Поговорим начистоту. Зачем вы сюда, к нам, приехали, а? Рустама отбить?!

Светлана покраснела.

– Ага! Не выдержала, выдала себя!.. – воскликнула Каромат.

Светлана сама не знала, отчего покраснела. Просто разозлилась. Вся эта история, сплетни изрядно ей надоели. Ничего не ответив, она метнулась к себе в комнату.

– Эй!.. Куда? – крикнула Каромат. Но Светлана уже возвращалась, на ходу надевая старенькое пальто с бобриковым воротником.

– Пошли! – решительно сказала она.

– Куда? – не поняла Каромат.

– К Мухаббат пошли. Ну… Ну же!..

По улице шли молча. Каромат недоумевала. Неужели эта «сестрица» решила открыто заявить!.. Не может быть… А действительно, как мы друг на друга похожи. Удивительно.

Они застали Мухаббат за какими-то вычислениями. Увидев подругу и приезжую девушку, Мухаббат изменилась в лице. Отложила карандаш. Тихо вымолвила:

– Какими судьбами?.. А я всё делами занималась, распределяла работу звеньям.

Каромат не знала, что сказать. Скинула с головы платок, промямлила:

– Вот, Мухаббаточка, знакомься… Света… Приезжая.

Мухаббат нерешительно протянула руку.

Светлана вдруг улыбнулась – широко, весело-весело. Казалось, в комнате даже посветлело.

– Э, нет! – решительно произнесла Светлана. – Нужна мне твоя рука! Вот так… Так надо нам с тобой, подружка, здороваться! – Светлана бросилась к Мухаббат и, крепко обняв, расцеловала в обе щеки. – Здравствуй Мухаббат, миленькая… Ну и глупые же мы какие!.. Столько времени сердились друг на друга!

Растерявшаяся, счастливая Мухаббат только и могла произнести:

– Ой!.. Ой… Как хорошо!

Каромат взвизгнула от восторга, кинулась обнимать и Мухаббат, и Светлану. Немного погодя все трое уже валялись на полу, на одеялах, заливались счастливыми слезами и разговаривали, путаясь в мыслях.

– А я – то, глупая, думала!..

– Нужен мне твой Рустам! Неуклюжий он, тихоня.

– Это Рустам неуклюжий? Да он самый лучший в мире!

– А кто прожигал жизнь в столовой с несравненным Мирабидом? Сознавайся, негодница! – хохотала Каромат, теребя за плечи подругу. – Кто тебе пальто преподнёс?

– Я… Я! – до слёз смеялась Мухаббат. – Действительно, Мирабид мне достал пальто. Но я купила его на свои кровные денежки. И в столовке я пировала с Мирабидом. И в кино он меня приглашал. Изменница я, судите меня, подружки, со всей строгостью!.. Господи, до чего же всё, оказывается, просто! Взяли – и выяснили.

Мухаббат вдруг спохватилась.

– Девочки, подружки мои ненаглядные! Как же я обидела моего Рустамджана! Не поверила ему. Как я могла! Написала идиотское письмо. Он, бедняжка, воюет, фашистов бьёт, а я… Сейчас же напишу ему. Во всём покаюсь, скажу: дурочка я, Рустамджан, не женись на дурочке!

– Попробуй, напиши так, а Света другое черкнёт: «А я умница, Рустамчик, женись на мне!»

Подружки рассмеялись. И тут в довершение всего послышался раскатистый бас Ильяса-почтальона:

– Эгей!.. Мухаббат. О прекраснейшая из всех колхозных бригадиров. Где вы? Надевайте новые ичиги и танцуйте. Вам письмо!..

Голос у Ильяса был весёлый. Распахнулась дверь, в громадный Ильяс ввалился в комнату, размахивая самодельным конвертом из обёрточной бумаги.

Мухаббат почувствовала, как у неё останавливается сердце. Вскочила, протянула вперёд руки.

– Всё в порядке, – успокоил Ильяс. – От Рустама. Его почерк. Долго не писал, но на этот раз постарался па совесть.

Схватив конверт, девушка прижала его к груди, замерла с закрытыми глазами, словно прильнула к любимому.

– Вслух, вслух читай! – потребовала Каромат. – Мы твои подруги, между подругами… От подруг секретов не бывает. А Ильяс-ака выйдет. Читай, Мухаббат. Спасибо вам, Ильяс-ака, за письмо…

Ой-бо! Да где Ильяс-ака? Такой громадный, и так незаметно исчез!..

Однорукий богатырь шагал по раскисшей после оттепели дорого. Мухаббат! Соловейчик! Никогда ты не узнаешь о моих чувствах к тебе. Никогда! Я и так очень счастлив. Счастлив тому, что пришло наконец письмо от Рустама. Счастлив оттого, что ты существуешь на белом свете.

Мухаббат долго не решалась вскрыть конверт. Что в нём? Отчего такое большое письмо? Вдруг – всё кончено? Нет, невозможно!.. А! Будь что будет!..

Родная моя Мухаббат, Соловейчик!

Прости меня, глупого, несуразного человека. Я хотел сделать всё как можно лучше, а вышло – хуже некуда. И ещё прости, что заставил тебя переживать. Твоё последнее письмо повергло меня словно удар копытом. Казалось, ещё немного, и умом тронусь. Я решил, что твой дядя Максум всё же уговорил тебя выйти замуж за Мирабида, и ты просто не в силах была сообщить мне об этом. Решила обвинить в нашем разрыве меня. И как только мог я усомниться в тебе? Нет мне за это прощения. Поверь, я пригласил Светлану и её мать к себе в гости без каких-либо задних мыслей. Они чудесные люди, ты в этом убедишься. Разве плохо помогать людям, попавшим в беду? А что касается всяких сплетен, то не стоит на них обращать внимания.

Ох, до чего несуразно всё получилось. Но, слава провидению, теперь, кажется, нас с тобой ничто не разлучит. И знаешь, кого надо за это благодарить? Ильяса-ака. Он написал мне, рассказал и о сплетнях, которые распустил Мирабид, и попытках Максума-бобо выдать тебя замуж. Спасибо тебе, родная, за верность, за то, что пронесла нашу любовь через тяжёлые испытания. Даже в своём «прощальном» письме ты оставалась верна мне. На всю жизнь запали мне в душу твои слова: «Любовь – великое счастье. Даже если она и без взаимности». А я очень люблю тебя, Соловейчик!

Передавай большой привет нашим мамам, подругам, Свете и Евдокии Васильевне. Подружись с ними. Они действительно очень хорошие люди. Кстати, заметила ли ты, до чего Света похожа на твою подружку Каромат? Наверняка обратила внимание. А коли так, то и сплетням проклятым конец. Ведь я с Каромат давно знаком и никогда на неё не заглядывался. Вот. Ну разве не хитрый я у тебя? Глупый и хитрый.

С нетерпением жду от тебя весточки. А сейчас расскажу о своём житье-бытье. Долго не писал. Зато сейчас дорвался до бумаги.

После тяжёлых сталинградских боёв рванулись наши войска вперёд, на Запад. Гитлеровцы сражаются отчаянно, но теперь мы их одолеваем, Полк наш с боями дошёл до украинской земли. Вот как махнул! От Волги до Украины! Много впереди сражений, но я верю: победа будет за нами.

Мухаббат, родная! Ты даже не представляешь, какие это звери – фашисты. Хуже зверей. Сотни сожжённых деревень и сёл, десятки тысяч замученных мирных жителей! Слов не хватает, чтобы выразить всю мою ненависть к фашистским выродкам. Чтобы описать все их злодеяния, не хватит и тысячи книг. Но об одной страшной истории я расскажу.

Несколько дней назад наш полк вывели во второй эшелон. Вроде бы мирная жизнь наступила. Батальоны и роты пополняются новобранцами, солдаты приводят себя в порядок, отмываются, усердно начищают оружие. Готовятся к новым боям.

Расположились мы в довольно большом селе, почти полностью сожжённом немецкой зондер-командой. Жители села – украинцы и русские – ютятся в землянках, которые мы им помогли вырыть. Однако несколько домиков всё же уцелело, в том числе и хата местного старика кузнеца.

А надо сказать, что накануне, во время одного из налётов «юнкерсов» (мирная жизнь у нас относительная) изрядно покорёжило нашу походную кухню. Вот и отправился старшина Мельников (есть у нас такой хозяйственный дядька) к кузнецу. Вместе с Мельниковым Сергей Туманов пошёл, а с Сергеем и я увязался. Интересно познакомиться с кузнечным делом, я ведь теперь к физическому труду привычен.

Пришли, встретил нас старик. Густая с проседью борода, глаза маленькие, умно выглядывают из-под кустистых бровей. По старинному русскому обычаю, приветствуя нас, снял старик шапку, завёл в дом, велел своей старухе картошки отварить – угощение. Мы стали было отказываться, да старик ни в какую. Чем богаты, говорит, тем и рады, а отказываться от угощения великий грех.

Ну сели мы, разговорились. Не торопимся к делу переходить.

Старик первый начал. Спросил:

– А нет ли у вас, солдатики, часом, доктора по скотной части?

– Найдётся и такой доктор, дедушка, – отвечает Мельников. С его лёгкой руки и я, и Сергей стали кузнеца дедушкой звать. Но мы – понятно, а Мельников сам дед. Не такой, конечно, как кузнец, без бороды, однако дед, и внуки у него есть. – Найдётся ветеринар, – повторяет Мельников. – А в чём дело?

– Коровушку мою поранило во время бомбёжки, совсем плоха коровёнка.

– Сладим дело, дедушка, – закивал головой Мельников, – Пришлём ветеринара. Только и вы нам помогите. По кузнечному делу. Покалечило во время бомбёжки кухню. Осколками котёл пробило, помяло. Надо привести в порядок.

– Это можно, – отвечает дед.

Тут дело закипело. Пригнали мы кухню, Мельников за ветеринаром отправился. Немного погодя вернулся с младшим лейтенантом в пенсне, «профессором по скотской части», как все его в шутку величали. Но наш ветеринар не обижался. Хороший такой дядя.