Текст книги "Роман, написанный иглой"

Автор книги: Вали Гафуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

Как-то, направляясь на работу, он снова встретил Свету. Протянул ей руку. Девушка, потупив глаза, несмело подала ему и свою ладошку. Фазыл с чувством пожал её, хотел подольше задержать в своей ладони, но Света испуганно выдернула руку и убежала.

Правда, со временем она всё меньше и меньше стала сторониться своего жениха, чаще разговаривала с ним, смеялась в ответ на его шутки и даже пыталась шутить сама.

Любовь. К Свете она пришла впервые, и потому переживала она её особенно глубоко и остро. Стоило ей лишь подумать о Фазыле, как в сердце рождалось неизведанное доселе чувство волнения и нежности, какой-то сладостной тоски ожидания счастья. В такие минуты Света расцветала. Она и сама замечала это, и ей становилось ещё более сладостно и тревожно. А в глазах начинало светиться такое безбрежное и сияющее счастье, что люди не могли в них смотреть, чтобы не вспугнуть трепетного очарования первой в жизни любви.

Сегодня Свете надо было побывать в районном центре. Она надела своё лучшее небесно-голубого цвета шерстяное платье, купленные ещё осенью вместе с Мухаббат чёрные лакированные туфли на высоком каблуке, повязала яркий крепдешиновый платок, накинула жакет.

Приняв с утра несколько больных и заполнив необходимые бланки отчёта по медпункту за месяц, Света вышла на дорогу, надеясь уехать на попутной машине. По улице прямо к ней размашисто шагал Ильяс-палван.

– Сапурахон, – ещё издалека зарокотал его бас. – Ты как на свадьбу вырядилась. Ну, ну, не красней… Лучше выручи меня, передай вот это письмо Мухаббат. Чует моё сердце, суюнчи, подарок за радостную весть получишь. Письмо-то из Одессы! Выручи, сестрёнка, а то сегодня почты – до полуночи бегать.

И, не дожидаясь согласия Светы, он вручил ей голубоватый конверт и решительно зашагал дальше.

Письмо было от Рустама. С каким беспокойством и нетерпением ждали его в доме тётушки Хаджии! Да и не только там: ждали вестей и надеялись, что они обязательно будут добрыми, и тётушка Санобар, и тётя Фрося, и Фазыл, и сама Света. Они ни на минуту не сомневались в благополучном исходе операции – «Ведь сам профессор Филатов обещал!» – но больница есть больница, а операция остаётся операцией, тем более такая сложная. Всякое может случиться. Однако всем хотелось надеяться на лучшее. Особенно страстно мечтала о прозрении сына, заражая всех истовой верой в его возможность, тётушка Хаджия. А Мухаббат! Истосковавшимся и любящим сердцем, всеми своими чувствами и помыслами она невольно, с самого дня отъезда Рустама, была постоянно там, в далёкой Одессе, где ждал решающего в его жизни события самый любимый и дорогой для неё человек. Стоило ей только подумать о муже, и Мухаббат видела его таким же, как перед уходом на фронт: сильным, красивым, видящим, счастливым.

Света долго вертела в руках конверт, как бы стараясь угадать, что он несёт Мухаббат и тётушке Хаджие, всем им: радость или горе? Снова пробежала глазами адрес и решительно зашагала к центру кишлака. «Думай не думай, а письмо Мухаббат отдать надо. И чем быстрее, тем лучше… Легче знать правду, даже самую горькую, чем томиться в мучительном неведении». Уже подходя к дому тётушки Хаджии, Света вдруг изменила решение и побежала в поле, чтобы прямо там вручить письмо Мухаббат, подождать, пока она успокоится, присесть рядом и выслушать в сбивчивом от волнения чтении долгожданную весть. «А поездка в район никуда от меня не убежит, – будто оправдывалась она сама перед собой. – До вечера ещё успею там побывать».

… С приходом весны поля снова ожили, наполнились шумом и гулом, человеческими голосами. Работа закипела сразу на всех картах. Разноцветные платья женщин и девушек весёлой радугой переливались в золотистых лучах нежаркого солнца, делая картину весеннего цветения природы ещё ярче и красочнее. Далеко были видны поблёскивающие на солнце кетмени.

Света направилась прямиком на полевой стан, Мухаббат была там. Едва глянув на обратный адрес на конверте, она поняла, что письмо от мужа. Торопливо надорвав конверт, начала читать. Письмо было написано на русском языке. Значит, писал его под диктовку Рустама кто-нибудь из больных или медсестёр. Радость сменилась тревогой, буквы перед глазами стали прыгать и расплываться. Она положила письмо на циновку, подошла к арыку, ополоснула ледяной водой разгорячённое лицо, сделала несколько глотков прямо из сложенных ковшиком ладоней. Стало немного легче. Она вернулась под навес, села на циновку и развернула вчетверо сложенные листки.

«Во первых строках моего письма – привет и наилучшие пожелания нашим мамам, другу моему Фазыл-джану, сестричке Свете… А теперь, Мухаббат, родная, Соловейчик мой, здравствуй!»

Мухаббат почувствовала, как горячая краска заливает ей лицо. «И такие слова он диктовал посторонним людям! Вся палата, наверное, слушала…»

«… Привет и дорогому моему сыночку Адхамджону! Одновременно я хочу сообщить вам радостную весть: те мечты и чаяния, которыми жила долгие месяцы и годы вся наша семья, мои друзья и товарищи и, конечно, я сам, начинают счастливо сбываться. Профессор вручил мне в руки волшебные ключи надежды! Я приехал сюда в поисках и ожидании света и, кажется, найду его. Пока – и одно это я уже считаю огромным счастьем! – я могу сосчитать пальцы на руках, которые держит перед моим лицом профессор…»

– Рустам видит! Он стал видеть!!! – закричала радостно Мухаббат и бросилась обнимать Свету, не удерживая и даже не вытирая счастливых слёз.

– Ты дальше, дальше читай, – попросила Света, когда Мухаббат немного успокоилась.

Мухаббат перевернула листок, молча пробежала глазами несколько строчек и побледнела.

– Что там? – испугалась Света.

«Правда, я должен вас и огорчить немного, – начала глухим голосом читать Мухаббат. – Видеть я смогу только одним глазом. Другой непоправимо пострадал при ранении. Признаюсь, я сначала расстроился. Но подумал: «А если бы я совсем не смог видеть, разве это лучше было бы?» Нет, всё-таки мне очень повезло. Профессор шутит: «Вставим, говорит, искусственный глаз, и таким йигитом будете, впору сразу и свадьбу играть». – «Я женат, профессор, – отвечаю я ему. – И очень люблю свою жену». – «Ну и что? – продолжает шутить профессор. – У вас по корану разрешается четырёх жён иметь. Сам где-то читал…» В общем, Мухаббатхон, настроение у меня, как видишь, бодрое, так что и вы не унывайте. Дни у нас теперь настали по-настоящему счастливые и радостные. Я скоро вернусь и сам – понимаешь, сам – увижу вас всех, крепко обниму и расцелую.

До скорого свидания, жизнь моя.

Рустам».

– Перепугала же ты меня, – облегчённо вздохнула Света. – Я подумала, совсем что-нибудь страшное случилось. Рустам прав: и это счастье. Большое счастье. Так что радоваться надо, а не распускать нюни.

– Я понимаю, – как-то нерешительно улыбнулась Мухаббат и встала. – Побегу, маму обрадую.

– Беги, беги! И мне хочется пойти сейчас с тобой, но в район надо…

Мухаббат зажала в кулаке письмо и действительно бегом бросилась домой.

Света постояла, посмотрела вслед стремительно удаляющейся подруге и отправилась не в район, а на шум мотора работавшего где-то неподалёку «универсала». Там Фазыл вспахивал очередную карту.

Увидев Свету, он тут же остановил трактор, соскочил на землю и, прихрамывая, побежал ей навстречу.

– Сапурахон! Каким это добрым ветром?.. – начал он было в своей обычной полушутливой манере, но Света перебила его:

– А ну, отгадайте, почему я пришла сюда? – загадочно спросила она.

– Знаю, по мне соскучилась…

– Вы только поглядите, что этот человек говорит! Со стыда сгореть можно… Ну, так что – не отгадали, сдаётесь?

– Сдаюсь, Сапурахон, сдаюсь!

– Суюнчи с вас! Мы получили от Рустама письмо. Он пишет, что уже видит!

– Правда?!. Ой, спасибо, Света! Ты и сама не знаешь, как обрадовала меня.

– Ну, где уж мне знать, – вроде с обидой сказала Света.

– Не надо, не надо, не обижайся… Нет, это правда, что он стал видеть?

– Да. Уже может сосчитать пальцы на руках профессора.

– Сапурахон, дорогая моя, дай я тебя расцелую за твою действительно бесценно добрую весть. Это и будет моим суюнчи.

Фазыл крепко взял девушку за плечи и привлёк к себе.

– Ой, что вы делаете? У вас же весь комбинезон в мазуте! – вскрикнула Света, упираясь руками в его грудь.

Фазыл смутился. На плечах убегающей от него Светы действительно отпечатались его вымазанные в мазуте пятерни.

– Сапурахон, подожди! – бросился догонять он девушку. – У тебя на плечах…

Света сняла жакет, увидела пятна. Она покраснела и глянула на Фазыла полными слёз глазами.

– Что вы наделали? – прошептала она.

– Ничего, – стал успокаивать Свету Фазыл, – Бензином отмоем. Извини меня, Сапурахон, я не хотел так.

Фазыл говорил смущённо и нежно, спрятав руки за спину, словно набедокуривший школьник.

– Ладно, не расстраивайтесь, – стала теперь Света его успокаивать. – Переоденусь, вот и все дела.

Она свернула жакет, сунула его под мышку и зашагала назад в кишлак. Свежий ветерок шаловливо играл её красивым платьем, которое то вздувалось куполом, то облегало фигуру Светы, подчёркивая её стройность и изящество. Фазыл долго смотрел ей вслед, и на губах его блуждала счастливая улыбка.

Сдав в райздраве отчёт, Света уже собралась было домой, когда её встретил кассир.

– Вот кстати, – обрадовался он. Поздоровавшись, сообщил: – Я сегодня как раз зарплату выдаю.

«Действительно кстати», – подумала Света, подходя к райунивермагу. Она уже давно собиралась сделать Фазылу хороший подарок, стала даже понемногу откладывать деньги. А сегодня ещё и зарплата.

В магазине Света подозвала стоявшую за прилавком молодую женщину.

– Что у вас есть интересного для мужчин?

– Интересного? – продавщица на минуту задумалась. – Костюмы мы недавно получили… Думаю, вам понравится.

– Покажите, пожалуйста.

Женщина сняла с вешалки и положила на прилавок действительно красивый шерстяной костюм. Коричневый, в полоску. Но именно цвет Свете не очень понравился, Фазыл смуглый, костюм тёмный… Это же сплошное уныние, тоска коричневая!

– А другого нет?

– Нет… Впрочем, погодите.

Продавщица скрылась за небольшой дверью у вешалки и через несколько минут вернулась с двумя костюмами: тёмно-синим и серовато-стального цвета.

– Только они подороже. Коверкотовые, – предупредила она Свету.

Серый костюм девушке сразу понравился. Она даже мысленно представила в нём Фазыла: строгий, оттеняющий бронзовую смуглость лица костюм, белоснежная рубашка, чёрные модельные туфли… Красивый, мужественный. Света даже улыбнулась мягко, зачарованно.

Продавщица приняла эту улыбку за извинение.

– Конечно, до нашим-то послевоенным временам дороговато, – будто оправдывала она эту миловидную, похожую на цыганку девушку,

– Нет, нет! – спохватилась Света. – Я беру. Заверните, пожалуйста… Вот этот, серый.

Домой решила идти пешком. Ждать попутного транспорта было почти бесполезно. Однако не успела она отойти от районного центра и километра, как за спиной послышались настойчивые автомобильные гудки. Света, не оглядываясь, сошла на обочину. Но гудки продолжались, они стали ещё настойчивее. «Чего это разгуделся? – раздражённо подумала она о шофёре. – Пьяный, что ли?» Света обернулась и увидела в кабине грузовика улыбающегося Эрбуту.

– Машина уже совсем охрипла, – открывая дверцу, пошутил он, – а вы и не оглянетесь. Садитесь, Сапурахон, с ветерком прокачу.

Эрбута забрал у Светы сумки и свёртки, подождал, пока она устроится на сиденье, и сложил все вещи ей на колени, затем сам сел в кабину, и машина тронулась.

Света попросила остановить грузовик у дома тётушки Хаджии. Уже выходя из кабины, протянула Эрбуте сумку с полученными в центральной аптеке медикаментами:

– Эрбута, дорогой, отвези это, если не трудно, к Санобар-апе. И скажи, пусть не волнуется, я буду у Мухаббат.

– Какие могут быть трудности, когда об этом просит невеста лучшего моего друга!

– Без шуток ты никак не можешь! – невольно покраснела Света.

Машина уехала. А Света со свёртком направилась прямо к Фазылу. Тёти Фроси дома не было. А сам Фазыл полулежал на курпаче и читал газету. Услышав скрип открываемой двери, поднял голову.

– Света?! – в глаза к его засветилась радость. – Заходи, заходи, пожалуйста, – пригласил он, поспешно вставая.

Но на девушку снова нашла прежняя скованность. Она стояла у порога со свёртком в руках, смущённая и растерянная, готовая даже повернуться я убежать.

– Да что с тобой, Сапурахон? Или ты на меня обиделась? – Фазыл подошёл к ней поближе и осторожно взял за руку. – Проходи, садись.

Света сделала несколько нерешительных шагов в глубь комнаты и остановилась. Потом, не поджимая глав, протянула Фазылу свёрток.

– Я вам подарок привезла, – сказала она тихо. – Только не знаю, понравится ли?..

– Подарок? – удивлённо переспросил Фазыл и стал разворачивать свёрток.

Од сразу увидел, что костюм дорогой, и досадливо, даже сердито нахмурил брови, потом смутился и покраснел.

– Ну зачем ты это сделала? Богачка какая! – Фазыл погладил нежную шёлковую подкладку и неожиданно признался: – А честно говоря, никогда и жизни таких костюмов не носил.

– Если не носили, значит, теперь будете носить, – обрадованно и чуть горделиво оказала Света.

– Ты меня прямо в краску вогнала, Сапурахон. Ведь я, чурбан неотёсанный, должен был это первым сделать. И не догадался, недотёпа. Ладно, лучше поздно, чем никогда. Что тебе подарить? Только давай без всяких отговорок, честно… Чего бы тебе хотелось?

– Мне ничего не надо.

– Так и знал. Ну, тогда и я твой подарок не возьму.

– Возьмёте! Попробуйте только не взять!..

– Ах, вот как?.. – Фазыл своими сильными руками крепко, но бережно обнял Свету.

Девушка приглушённо вскрикнула от неожиданности, невольно рванулась из его рук. Подумав, что допустил несвоевременную и неуместную вольность, которая испугала и обидела Свету, Фазыл поспешно убрал с её плеч руки. Она отбежала к окну и остановилась там, стыдливо опустив голову и тяжело дыша. Вошла тётя Фрося.

– Ты здесь, доченька? – обрадовалась она. – Вот хорошо, милая, вот славно, умница моя! Наконец ты перестала избегать нас, горемычных.

Она подошла к Свете и ласково, по-матерински погладило её по голове.

– Ой, что это у тебя лицо так горит? – встревоженно спросила старушка. – Уж не заболела ли? – Она положила ладонь Свете на лоб. – И голова горячая… Давно это у тебя?

– Да нет, я здорова, тётя Фрося, – Света бросила короткий взгляд на Фазыла и покраснела.

– Мама, гляньте-ка вот на это, – Фазыл показал на лежавший рядом с ним костюм. – Света подарила.

– Ах, умница ты моя, ах, голубушка моя ненаглядная, – снова заохала, даже прослезилась тётя Фрося.

Она развернула костюм.

– Какой замечательный!.. И дорогой, наверное, одно разорение… Но ничего, не в деньгах счастье, а в любви и заботе друг о друге. Хороший костюм… Я такого в жизни не видала.

Тётя Фрося аккуратно сложила костюм и передала Фазылу.

– А теперь давайте ужинать. Давно пора. Времени-то вон сколько!..

После ужина Света заварила чай. Тётя Фрося выпила несколько пиалушек и встала. Света тоже собралась уходить. Старушка подтолкнула Фазыла в плечо.

– А ну, сынок, вставай и проводи Свету. Живёт она далеко, да и негоже девушке одной ночью ходить.

– Да, да… Я обязательно провожу! – вскочил Фазыл в бросился одеваться.

– А может быть, ночевать у нас останешься, Светик?

Света покраснела и потупилась.

– Ну, ладно, ладно, – понимающе улыбнулась тётя Фрося. – Идите…

ЗАГАДКА

В яблоневом саду и вокруг него кипела напряжённая жизнь. Колхозники готовили поля к севу. Но людей здесь было сейчас меньше, чем всегда. Большинство трудилось на месте бывших камышовых зарослей, где колхоз осваивал новые земли. Докосили оставшийся от прошлогоднего воскресника камыш и сложили у дороги. Предприятию слепых он ещё пригодится. Фазыл Юнусов и другие трактористы приступили к планировке уже вспаханной земли, к формированию чеков под посев риса.

Старики из бригады Тешабая-ата сажали фруктовые деревья. В западной части будущего сада намечено было также развести виноградник. Ещё вчера туда завезли черенки.

А неподалёку от подсобного хозяйства предприятия слепых расчищали место под будущий посёлок. Здесь уже поработали строители. Ещё в марте они заложили фундаменты десяти домов, на нескольких даже подняли до уровня окон стены.

Ахмаджан-ака и Халмурадов ещё раз уточнили список тех, кто подал заявление о переселении сюда. Первыми в списке стояли Сабир, Эрбута, Фазыл и Каромат. Она особенно докучала председателю и парторгу просьбами и даже требованиями об ускорении строительства. Очень уж хотелось девушке, чтобы к приезду Касымджана, а значит, и к их свадьбе, у них был свой домик. И ещё, чтобы рядом жили близкие друзья и подруги.

– Тогда ты весь кишлак сюда переселяй, – пошутила Мухаббат. – У тебя же в каждом дворе если не друг, то брат, если не подруга, то сестра…

– А что тут плохого? – совершенно серьёзно сказала Каромат. – Люблю я людей, и они мне тем же платят… Только… Знаешь, Мухаббат, записывайся и ты в список!

– Это ещё зачем? – удивилась Мухаббат. – Что, мне жить негде?

– Индивидуалистка ты! – вспылила порывистая и всегда безоглядно решительная в своих действиях Каромат. – А я, по-твоему, бездомная, да? А Фазыл-ака? Он ведь только недавно отстроил дом, а всё-таки записался. Потому что здесь большие дела разворачиваются, настоящая жизнь начинается.

– Чего это ты обзываться начала? – обиделась Мухаббат. – Я и сама всё не хуже тебя понимаю. Только без Рустама ни в какие списки записываться не стану. Вот приедет он, тогда и решим вместе.

Каромат поддержали Кумри и Азиза:

– Записывайся, чего ты раздумываешь! Вернётся Рустам, только похвалит тебя.

Каромат чуть ли не за руку повела Мухаббат к строящемуся посёлку.

– Вот этот дом будет мой. А в этом будешь жить ты, – как ни в чём небывало занялась она распределением «жилплощади». – С этой стороны поселятся Сапура с Фазылом. Ну как, нравится?

Каромат говорила так, словно перед нею стояли готовые дома, а не прямоугольники фундаментов с едва наметившимися стенами. И Мухаббат заколебалась. «А почему и в самом деле не согласиться? – размышляла она. – Жить рядом с лучшими друзьями и подругами – это же замечательно! Да и Рустаму наверняка поправится. К тому же трудно ему будет в кишлаке без Фазыла. Очень уж они сдружились, привыкли друг к другу…»

– Ладно, уговорила, – улыбнулась Мухаббат.

– Ух, и зацелую же я теперь твоего Адхамджона!

– Я тебе зацелую! Возьму вот и на самом краю посёлка дом выберу, подальше от твоей сумасшедшей любви.

– Заце-е-лу-ю! – сделала дурашливо-страшные глаза Каромат. – Уж он от меня никуда не денется, даже на самом раскрайнем краю посёлка.

Женщины рассмеялись.

– Не бойся, Мухаббат, – успокоила Азиза. – Пока дома построят, мы и на свадьбе Каромат с Касымджаном погулять успеем. А там уж ей будет кого целовать и без твоего Адхамджона…

– Только этой надеждой и живу! – поддержала шутку Мухаббат.

… Каромат возглавляла на целине звено девушек. А Мухаббат две недели назад снова предложили стать бригадиром. На вновь осваиваемые земли было выделено колхозом много рабочей силы, лошадей, бричек, самых различных сельскохозяйственных орудий, инвентаря. Вот правление и решило, что с таким большим хозяйством сможет управиться только человек опытный и авторитетный. Выбор, конечно, сразу пал на Джамалитдина-ака. Тем более, что на новом месте работы оказалось больше, чем предполагали вначале, и на подмогу целинникам направили ещё одно звено девушек из бригады Мухаббат.

Правление не ошиблось. Джамалитдин-ака и в повой должности чувствовал себя как рыба в воде. Работа в его бригаде прямо кипела, шла ритмично и слаженно. Зато сильно поредевшая бригада Мухаббат еле-еле вытягивала дневные нормы. Мухаббат долго крепилась. Сама трудилась, не разгибая спины, от зари до зари. Глядя на неё, и члены бригады, как говорится, из кожи лезли, но результаты не радовали ни бригадира, ни, тем более, правление колхоза. И вот в один из дней, распределив как обычно работу между колхозниками, Мухаббат прямиком направилась в правление.

– Или передавайте бригаду кому хотите, – чуть ли не плача, потребовала она, – или немедленно верните звено девушек!

Председатель попытался было разъяснить Мухаббат, что на целине пока очень много работы, там дорога каждая пара рабочих рук, и поэтому звено девушек необходимо задержать с возвращением ещё хотя бы денька на три-четыре. Но глянул на женщину, осунувшуюся, похудевшую, с обветренным лицом и загрубевшими от почти беспрерывной работы руками, замолчал в нерешительности, буквально на полуслове.

В это время и вошёл в кабинет Джамалитдин-ака»

– Извините, но я нечаянно подслушал ваш разговор, – начал он, едва поздоровавшись. – Мухаббат права, надо, чтобы люди из бригад работали на новых землях по очереди. Тогда не будет такой перегрузки, как у них сейчас, – Джамалмтдин-ака кивнул на Мухаббат. – И производительность труда повысится. – Подумай, председатель. Я, между прочим, из-за этого сюда и приехал. Давай не будем обижать нашего Соловейчика… Сам видишь, бригада её плетётся в самом хвосте графика. А ведь работают как! Небу жарко. Только силёнок не хватает. А тут уж ничего не попишешь, выше себя, как говорят, не прыгнешь.

– Да ведь и в других бригадах положение не намного лучше, – вздохнул председатель.

– Знаю, – собрался уходить Джамалитдин-ака. – Поэтому официально заявляю: не может колхоз выделить людей из других бригад, целинники со своей задачей сами справятся.

Мухаббат благодарно, а председатель удивлённо глянули на него.

– Ну смотри, бригадир, – с шутливой угрозой произнёс Ахмаджан-ака. – Я ведь тебя и на слове могу поймать. Благородство и мужество твоё ценю, но план начнёшь заваливать – на себя пеняй. Людей не дам. Ни одного человека.

– Ладно, ладно, не пугай, – добродушно проворчал Джамалитдин-ака. – Пуганые…

Мухаббат тоже направилась к двери, но председатель окликнул её у самого порога:

– Погоди, есть ещё один разговор.

Мухаббат вернулась к столу.

– Ты знаешь слепого парня из соседнего колхоза по имени Камбар?

– Да, знаю. Мы с Рустамом даже как-то в гости к нему ездили. А в чём дело?

– Да в том, что покою от него нет. На целине, говорит, скоро не скоро, но работы закончатся, а дальше что делать? Я, говорит, без работы сидеть не могу и не хочу. Требует, чтобы мы направили его на предприятие слепых. И из сельсовета уже приходили к нам с такой же просьбой. Видать, и там успел побывать, неугомонная душа. Вот вчера только председатель сельсовета говорит мне: «На твоих землях расположено подсобное хозяйство слепых. Значит, ты должен быть знаком и с руководством их предприятия. Помоги устроить туда Камбара». Может быть, ты, Соловейчик, знаешь, к кому там можно обратиться по этому делу?

– Знаю, Ахмаджан-ака. Да и вы знаете. Помните, осенью к нам приезжала Зоя Кузьминична?

– Помню, помню, – оживился председатель. – Впрочем, я же и директора неплохо знаю. Вот голова! – он стукнул себя кулаком по лбу. – За тысячью дел всё перепуталось…

– К директору тоже можно обратиться, – согласилась Мухаббат. – Но кадрами у них в основном Зоя Кузьминична занимается.

– Тогда помоги мне, пожалуйста, доченька, – попросил Ахмаджан-ака. – А то опять закручусь и забуду. Как пить дать, забуду!

– Хорошо, постараюсь, – ответила Мухаббат. – А звено мне сегодня можно забирать?

– Ну и характер же у тебя! – даже крякнул в сердцах председатель.

Прямо из правления Мухаббат отправилась к бывшим камышовым зарослям. Пройдя через только недавно заложенный яблоневый сад, она сняла с головы платок и стала размахивать им, чтобы привлечь внимание девушек.

– Пойдёмте, командир зовёт, – узнав Мухаббат, побежала к дороге Каромат.

Звено шумной стайкой потянулось за нею.

– Ну, гвардейцы целины, как дела? – Мухаббат традиционно, по-узбекски обнимала подруг, похлопывая каждую по плечу. – Воюем?

– Воюем! – хором ответили девушки.

– А домой не пора ли?

– Хотелось бы, – призналась Каромат. – Но мы же как солдаты: без приказа ни шагу.

– Тогда, звено, слушай мой приказ: «Шаго-о-ом марш на свои поля!» – скрыв за напускной серьёзностью улыбку, совсем по-армейски скомандовала Мухаббат.

– Нет, правда?! – недоверчиво зашумели девушки.

– Разговорчики в строю! – прикрикнула Мухаббат. – Приказ два раза не повторяют, тем более, что он от самого главнокомандующего, товарища Ахмаджана-ака исходит…

– Ур-ра!..

– Что же это вы, солдаты, так легко и радостно с передовой уходите? – с лёгкой усмешкой спросила Мухаббат.

– Приказ начальника – закон для подчинённого, – округлив глаза и став по стойке смирно, отчеканила Каромат. – А потом, товарищ командир, разве у нас на полях не передовая? Зачем же вы тогда за подмогой пожаловали?

Звеньевую поддержали Азиза и Кумри:

– Не одной тебе всё как на ладони видать. Вон кожа одна, да кости…

– Да, трудновато нам, – вздохнув, призналась Мухаббат. – Потому председатель и разрешил вернуть ваше звено в кишлак. Да и Джамалитдин-ака очень помог.

Отправились прямо на поля бригады, оставив Каромат улаживать все необходимые формальности.

Около пятнадцати гектаров земли за каналом уже были полностью подготовлены к севу. Вчера Фазыл ещё раз вспахал эту карту и пробороновал её. Теперь можно было пускать сеялки.

С возвращением в бригаду звена Каромат работать стало легче и как-то веселее. Мухаббат успокоилась и приободрилась: в график теперь они войдут уверенно.

Об этом у них и шёл с Каромат разговор, когда возвращались под вечер домой.

– Глянь-ка, кто это так поздно на поле идёт? – опросила вдруг Каромат, показывая на приближающуюся к ним фигуру женщины. – Постой, уж не жена ли это хромого Мирабида?

Мухаббат всмотрелась повнимательнее и действительно узнала Гульчехру.

Одета она была сейчас не так, как всегда, не в шелка и атласы. Очень скромной расцветки ситцевое платье? поверх которого вытертая и выцветшая бархатная безрукавка, на голове пожелтевший марлевый платок. И на ногах хотя и не рваные, но старые галоши.

Когда они поравнялись, Мухаббат спросила удивлённо:

– Куда это ты, Гульчехра, на ночь глядя?

– К тебе… – неожиданно всхлипнула та. – Поговорить надо. Если можно, отойдём в сторонку…

– Ну что ж, пошли, – Мухаббат взяла Гульчехру под руку. – Сама-то ты как, здорова? Что-то неважно выглядишь. Ну, что у тебя за дело, говори.

– Совсем плохи у меня дела! – уже не сдерживаясь, расплакалась Гульчехра. – После того как посадили мужа, мне с ребёнком в доме свекрови житья не стало. И она и свёкор поедом едят… Говорят, и сама ты принесла в наш дом несчастье, и ребёнок весь в тебя, от него одних только несчастий и жди… Пришлось вернуться к своим родителям. Никаких сил нет переносить всё это.

– Ну, а дальше что собираешься делать?

– Сама не знаю. Голова кругом идёт. После суда он заявил: «Теперь обо мне можешь забыть. Вернусь, всё равно жить с тобой не буду!»

– Прямо так и оказал, подлец?! – разозлилась Мухаббат. – А ты, наверное, переживаешь, слёзы по этому негодяю льёшь?

– Тяжело мне очень, – плача, продолжала Гульчехра, не расслышав или сделав вид, что не расслышала вопроса. – Кому я нужна с ребёнком?.. Где мне теперь голову приклонить? Можно бы и дома жить, если бы…

– Что «если бы»? – насторожилась Мухаббат.

– Если бы мать неродной не была… – Гульчехру уже душили рыдания. – Думаешь, мне сладко с мачехой?.. Иди, говорит, туда, откуда пришла. Не накликай, говорит, людской молвы на наши седые головы. А отец… Он понимает всё, страдает… но молчит… Меня жалеет, а её боится. Уйду из дому. Совсем к посторонним людям уйду…

– Ты что это, ненормальная, мелешь? – искренне возмутилась Мухаббат. – Такая молодая, здоровая, и в прислуги идти? На чужих харчах жить? Вон в поле сколько работы, а людей не хватает. Иди хоть ко мне в бригаду. Все тебя примут с радостью. И с жильём что-нибудь придумаем. А сынишку в детсад устроим.

– Я и сама уже думала об этом, – сказала, вытирая слёзы, Гульчехра. – Только у меня есть ещё одно запутанное дело.

– Что это ещё за дело?

– Свекровь не отдаёт мне вещи. Говорит: на свадьбу истратились, так с паршивой овцы хоть шерсти клок… – Гульчехра снова всхлипнула.

– Ненормальные вы все какие-то! – рассмеялась Мухаббат. – Да пропади они пропадом все эти вещи. Были бы руки да желание: не такие заработаешь. Свои по крайней мере будут, не ворованные…

– Там не только во… ворованные. Там и мои есть… Приданое…

– И на свои плюнь! – решительно махнула рукой Мухаббат. – Не мелочись. Забудь про всё и начиная жить сначала. Не старуха небось и не уродина какая. Ещё и счастье своё сыщешь, без всякого приданого.

– Спасибо, Соловейчик! – благодарно прошептала Гульчехра.

– Ну, то-то!..

* * *

Все последние дни Мухаббат ходила радостная, окрылённая, счастливая. Снова пришло письмо из Одессы. И какое письмо! Написанное рукой самого Рустамджана!

Ильяс-палван, не удержавшись, принёс его прямо в поле. Едва завидев вышагивающую вдоль карты богатырскую фигуру, Мухаббат сразу поняла, что ищут её, и прямо через поле бросилась навстречу Ильясу-палвану. А тот, благодушно улыбаясь во весь рои, уже доставал письмо из сумки. Запыхавшаяся Мухаббат почти вырвала у него из рук конверт, глянула на адрес, почему-то закрыла глаза, снова открыла и закричала на всё поле:

– От Рустама письмо! Он сам, сам, своей рукой написал! Значит, видит… Видит!!

– Вот тебе и Соловейчик! Прямо оглушила, – радостно-удивлённо пророкотал бас удаляющегося Ильяса.

Мухаббат поднесла конверт к губам и стала покрывать его поцелуями. Потом, даже не распечатав письмо, стремительно побежала к кишлаку.

– Мамочка! – закричала она ещё от калитки. – Вы только гляньте, Рустам сам, собственной рукой написал письмо! Сейчас только Ильяс-ака мне в поле его принёс…

И Мухаббат протянула конверт свекрови.

Тётушка Хаджия была неграмотной и потому не могла, конечно, определить, чьей рукой написан адрес на конверте. Но она бережно приняла его из рук Мухаббат и поднесла к глазам, вмиг наполнившимся светлыми слезами радости и счастья.

– Читай, читай, детка! – нетерпеливо попросила старушка, снова передавая письмо Мухаббат. – Что он пишет нам, ненаглядный наш?

Мухаббат дрожащими руками надорвала конверт, вытащила и развернула шелестящие листки. Они были исписаны крупными, ещё неуверенными, но такими знакомыми по фронтовым треугольникам буквами.

«Мамочка, дорогая моя Мухаббат, – начала она читать. – К нашему общему счастью, я снова стал видеть. Теперь я могу узнать знакомого человека метров за десять! Правда, профессор сказал мне: «Писать письма, читать книги и газеты вам пока нельзя». Но я не выдержал, и вот…»

Женщины обнялись и тихо, легко заплакали.

В тот же день тётушка Хаджия и Мухаббат собрали чуть ли не весь кишлак и устроили щедрое угощение. А тех, кого не уместил гостеприимный двор, пригласил к себе Фазыл. До рассвета звенели в обоих домах весёлые песни, разносился дразнящий аромат праздничного плова.