Текст книги "Роман, написанный иглой"

Автор книги: Вали Гафуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

– Ильяс прав. Во всём должен быть порядок. Так что…

А Света взяла листок, ещё раз пробежала его глазами, прижала к груди и заплакала.

– Ну, ну, только без слёз! – протестующе загудел Ильяс-палван. – Я давно уже отвык, чтобы меня срезами встречали. А не хочешь целоваться, не целуйся.

Гости снова рассмеялись.

– Да нет, это я так, – вспыхнув, улыбнулась Света и вытерла платочком глаза.

– И так не надо. Сегодня песни должны звучать, смех…

Азиза восприняла это как приказ, и тут же девичий хор по её знаку повёл задорную, свадебную…

Лишь под утро затихло во дворе праздничное веселье.

МЕЧТЫ

Мухаббат рано ушла па работу. Сегодня она решила оставить Адхамджана дома. Специально. Надо, чтобы Рустам на первых норах, пока не спадёт с него прежнее оцепенение, не очень томился в одиночестве.

После того, как двор Фазыла совсем опустел, Рустам пришёл домой и сразу прилёг на кровать. В дороге он порядком устал, и усталость эта сейчас давала себя знать. К тому же последние две-три ночи он спал очень беспокойно. Его мучил страх, что нынешнее его состояние непрочно, недолговечно, что свет снова может померкнуть для него и навалится жуткая, без конца и краю, темень. Леденящая. Безысходная.

Вот и сегодня Рустам проснулся с первыми лучами солнца. Долго лежал с закрытыми глазами, не решаясь разомкнуть веки. А вдруг?!. Но тёплые лучи ласково коснулись сначала вытянутых вдоль одеяла рук, щекоча, побежали по ним, вот тепло их ощутили губы, всё лицо, темнота даже сквозь сомкнутые веки окрасилась нежным золотом. Рустам открыл глаза и сразу зажмурился. Стёкла в окне будто плавились от весёлого утреннего солнца. В комнате было светло и тихо. Рустам рассмеялся, быстро встал и, напевая что-то, вышел во двор. Здесь он с наслаждением умылся студёной арычной водой и долго вытирал руки и лицо большим мохнатым полотенцем,

После завтрака Рустам с сынишкой на руках долго ходил по двору. Останавливался возле переливающейся всеми цветами радуги клумбы, с наслаждением разглядывал каждый цветок, вдыхая особенно волнующий аромат райхона. Хотел было сорвать один, но рука не поднялась на такую красоту. Потом пошёл вдоль проложенной через двор асфальтовой дорожки, которая тоже была обсажена с обеих сторон цветами. Адхамджану они, видимо, показались красивее тех, что росли на клумбе, и он стал проситься на землю. Но Рустам постарался отвлечь ребёнка от цветов. Только допусти до них мальчонку – он враз наведёт здесь «порядок». Он пошёл с сынишкой в сад. Деревья уже отцветали. Земля была густо усыпана увядающими лепестками: молочно-белыми, чуть розоватыми… Меж редких ещё листьев виднелась первая завязь. Рустам жадно вдыхал чуть пряный аромат, не мог налюбоваться этой чарующей красотой, будто видел всё впервые. Да и не так ли оно было на самом деле? С радостным изумлением узнавания рассматривал он тёмно-зелёные грядки ранних помидоров, огурцов, тонкие стрелки лука. Но тут Адхамджан закапризничал, стал тереть кулачками глаза. «Не выспался, наверное? Вчера поздно уложили», – подумал Рустам и только тут спохватился, что уже несколько часов подряд ходят он с сынишкой на руках. Их даже вышла разыскивать тётушка Хаджия. Она забрала внука, хотела было покормить его, но глаза у мальчишки совсем слипались. Едва старушка уложила его в кроватку, как Адхамджан тут же заснул.

Рустам достал из ниши, где стопками были уложены книга, букварь Брайля, принадлежности для письма и присел к хантахте. Вскоре хрустко зашелестели толстые и плотные листы, дробно застучала ручка-игла.

Даже в Одессе, лёжа в клинике, Рустам не прекращал занятий. Врачи сначала хотели запретить ему это, но больной сразу впал в мрачное настроение, стал беспокойным и раздражительным, потерял сон. Особенно, когда услышал, что в клинику, к таким же, как и он, потерявшим зрение, ходит специальный преподаватель.

– Я хочу, я должен учиться, – твердил он на каждом обходе, – Вы не имеете права запретить мне это!

Врачи уступили, и вскоре он получил необходимые книги и письменные принадлежности.

Задания преподавателя Рустам выполнял со всей аккуратностью и усердием, на какие только был способен. Но особенно он любил читать, нащупывать чуткими пальцами сочетания точек, узнавать в них буквы, складывать их в слова. С каждым днём это давалось всё легче и легче. После двух месяцев беспрерывного и напряжённого труда Рустам мог уже довольно свободно читать с последних страниц букваря целые предложения. Хорошо освоил он и процесс письма-выкалывания. Занятия его никогда, чего с самого начала опасались врачи, не утомляли, потому что он находил в них непередаваемое наслаждение, окрыляющую радость возвращения в большой мир познания. Сбывались, становились реальностью давние его слова, звучавшие в госпитальном кошмаре терзающего мрака как заклинание: «Жить – это учиться, работать…» Пока он только учится. Но только – пока!

Вот и сегодня Рустам не изменил своей привычке, ставшей каждодневной потребностью. Пробежав пальцами по названию книги, он убрал руку и поднёс обложку к глазам, чтобы разглядеть те точки, которые обозначали так знакомые на ощупь буквы. Но тут же вспомнил предупреждение профессора о том, что ему нельзя пока перенапрягать ещё неокрепшее зрение, и быстро положил книгу на столик. Об этом же говорил и первый его учитель Шамурад Кучкаров. «Система Брайля, – предупреждал он, – разработана для того, чтобы читать и писать не обычным способом, не глазами, а пальцами. Только пальцами. Читать эти буквы так, как читают обыкновенное письмо, даже если зрение не совсем утеряно, категорически запрещается. Потому что для глаз вредно беспрерывное напряжение, когда на гладкой и светлой поверхности бумаги надо разглядывать едва приметные выпуклости, похожие друг на друг сочетания точек. Можно, конечно, понять человека, начинающего после лечения немного видеть. На радостях он отказывается от ставшего для него привычным способа писать и читать. Однако при этом рискует снова, и может быть навсегда, остаться слепым. Очень рискует…»

«Нет, риск в моём положении – мальчишество, непозволительная роскошь», – внушал себе Рустам, когда его снова подмывало увидеть то, что «видели» пальцы.

Лучше потренироваться в письме. Иначе задуманная книга так и останется в голове отрывочными мыслями, разрозненными сценками и образами, которые, если хотя бы начерно не перенести их на бумагу, тускнеют, теряют свежесть и жизненность. Рустам писал долго, до тех пор, пока у него не заломило от усталости руку и не начало сводить судорогой пальцы. Но за три-четыре часа почти беспрерывного труда он смог заполнить буквами-точками лишь две страницы.

Мало! Но ничего, раньше и того меньше удавалось. Следует больше тренироваться. В клинике Рустам полностью спланировал в уме свою будущую книгу, даже предварительно её «написал». Теперь надо поскорее закрепить в заветных точках, воплотить в слова, которые жгли сердце, просились к людям.

Работа Рустама преображала. Лицо его, будто повторяя отсвет ложащихся на бумагу картин и событий, то светлело, то застывало в суровом напряжении, то искажалось мучительной болью, то снова расцветало в счастливой улыбке.

До обеда он написал ещё несколько страниц и, отложив их в сторону, сам себе разрешил немного отдохнуть. Только он встал от столика, как в комнате появилась Мухаббат, прибежавшая с поля проведать их с сынишкой.

– Эх-хе, да тут работа прямо-таки кипит! – удивлённая и искренне обрадованная, воскликнула она. – А я – то думала, что мой муж изнывает в одиночестве от скуки.

Мухаббат подошла к столику, наклонилась и потрогала руками испещрённые точками листы бумаги.

– Нет, теперь мне скучать некогда, – не без гордости сказал Рустам, потом вздохнул и добавил: – Только, честно признаюсь, страшновато мне… Я ведь в жизни даже маленького рассказа не написал. Да что там рассказа, – простой газетной заметки… Как бы труд не пропал даром. Очень уж он дорог мне.

– Надо писать, Рустам-ака. Новое всегда пугает. Да и не только новое… Мы с вами, каждый по-своему, прошли и пережили войну, долгую, страшную. Что помогло нам выстоять? Вера! Большая и светлая. Вам – в справедливость и вечную нерушимость дела, которое вы защищали, вера в скреплённое кровью и страданиями фронтовое братство, в неминуемый крах фашистского зверя, в светлое солнце победы. Мне – вера в то, что и мы в тылу делаем всё, что от нас зависит, чтобы поскорее взошло это живительное солнце, вера в вас, в любовь нашу и будущее счастье. И вы, и я верили в большое, настоящее… А разве нынешняя ваша работа – не большое, не настоящее дело? Это же будет пусть и скромным, но памятником всем стоявшим насмерть и выстоявшим в жестоком пламени войны. Памятник и тем, кто вернулся к мирному труду под шелест победных знамён, и тем, кто прекрасными жизнями своими заплатил за свободу и счастье родного народа, любимой Отчизны…

– Как ты хорошо говоришь, Мухаббат! – искренно восхитился Рустам. – Именно эти мысли и чувства я и хотел бы выразить в своей книге. Каждое слово твоё вливает в меня по живительной капле сил и уверенности.

– Ну и замечательно! Только, Рустам, и беспрерывно писать не годится. Надо и с собой немного считаться, об отдыхе думать. Для пользы того же дела… Приходите к нам в поле, побеседуйте с людьми, посмотрите, как зеленеет хлопок, свежим воздухом подышите. Это ещё больше прибавит вам сил и бодрости.

– Да я, Мухаббатхон, и сам давно собираюсь побродить по родным полям, посмотреть, какими они стали.

– За чем же дело? Прямо сейчас и пойдём, – предложила Мухаббат, вставая с места.

Рустам собрал тетради, письменные принадлежности, сложил всё в нишу и вышел вслед за Мухаббат. Когда они свернули на тропинку, ведущую к полям бригады, Рустам остановился. Невдалеке послышался рокот работающего трактора.

– Не Фазыл ли это? – опросил Рустам.

– Кому же ещё быть, как не вашему неугомонному другу? С первыми лучами солнца оседлал своего «чёрного льва». Сама утром видела: чуть ли не бегом в поле бежал, будто на свидание к возлюбленной…

Рустам улыбнулся. В голосе жены даже нотки раздражения стали проскальзывать.

– А ты-то чего злишься? – спросил он Мухаббат.

– Как чего? Двух недель со свадьбы не прошло. Самое счастливое времечко, а он и спать у своего трактора готов! Молодой-то жене каково?..

– Ах ты, женский адвокат! – расхохотался Рустам. – Но бойся, они и сами как-нибудь вопрос этот уладят.

Шагая по меже, Рустам вышел на берег большого арыка. Трактор работал на противоположном его берегу. Рустам стоял, не зная, как перебраться через арык.

– Куда это ты, дружище, путь держишь? – удивлённо спросил Фазыл.

– Не уставать тебе! – традиционным приветствием откликнулся Рустам. – Решил прогуляться. А вот тебя я не понимаю. Вместо того, чтобы наслаждаться положением молодого мужа, ты с утра пораньше уже в поле,

– Да вы что, сговорились со своей Мухаббат? Только вчера она меня такой же моралью изводила.

– А что, не права она? По обычаю тебе бы надо съездить на базар, купить молодой жене подарков. И вообще уделять ей больше внимания. Чтоб с праздника семейная жизнь началась. Будней-то вам и без нынешних хватит.

– Всё это уже для нас пройденный этап, – улыбнулся Фазыл. – Да и Света не сидит дома. «В медпункте, – говорит, никого нет, а больные будут приходить. Им помощь надо оказывать, а я на правах новобрачной дома буду отсиживаться? Нет, не пойдут такие традиции и обычаи!» Оно и правда…

– Ты что, оправдываешься передо мной? Работай на здоровье, если уж так хочется. А вечером приходите к нам со Светой и тётей Фросей. Мама обижаться стала. Совсем, говорит, забыли нас.

– А сейчас ты куда? – поинтересовался Фазыл.

– Поброжу по полям. К Мухаббат зайду.

– Я провожу тебя, – предложил Фазыл.

– Нет уж, я сам. Надо отвыкать от поводырей.

Рустам прошёл совсем немного, когда ветерок донёс до него голоса Мухаббат и Гульчехры. Они на большой карте за полевым станом окучивали хлопчатник. Рустам ускорил шаг, направляясь на голоса. Далеко видеть он ещё не мог. Чем ближе подходил Рустам к работающим, тем отчётливее слышал хрусткие звуки врезающихся в землю кетменей. Потом постепенно, как из тумана, стали Вырисовываться фигуры женщин.

– Здравствуйте, Рустам-ака! Здравствуйте!.. – послышалось со всех сторон.

– Здравствуйте! Я, кажется, слышу голос Азизы?.. Погодите, погодите: узнаю или нет? Ты?.. – Рустам остановил взгляд на молодой смуглой женщине с улыбчивыми глазами под надвинутым на самые брови цветастым, но изрядно выгоревшим платком.

– Я, Рустам-ака, – улыбнулась довольная Азиза. – Не забыли, значит! Спасибо… Крепкого здоровья вам и долгих, долгих лет жизни.

Мухаббат расцвела от счастья.

Рустам так же тепло и приветливо поздоровался с остальными женщинами. Потом взял у Гульчехры кетмень и взрыхлил землю под несколькими кустиками. Там, где хлопчатник рос слишком густо, Рустам слегка прополол рядки. Движения его были неуверенными и неточными. Несколько кустиков полегли на землю, срезанные острым стальным лезвием. Но женщины сделали вид, что ничего не заметили.

– Может быть, погуляем? – осторожно предложила Мухаббат.

– Боишься, что я вас без урожая оставлю? – грустно улыбнулся Рустам.

– Да что вы? – смутилась она. – Просто я вам что-то показать хочу.

Обогнув рисовое поле, они вышли к строящемуся посёлку. Рустам уже знал о его существовании ещё в Одессе, из писем Мухаббат, Фазыла и Светы.

Вот показались первые, почти готовые, уже оштукатуренные и покрытые дома. В них даже окна и двери были установлены, только полы ещё настелить не успели. Мухаббат остановилась возле одного из этих аккуратных домиков, сказала:

– Ну как, нравится?

– В десять раз лучше, чем самый хороший дом в нашем кишлаке!

– Значит, я по ошиблась! – обрадовалась Мухаббат. – А то я всё боялась, что вы сердиться будете…

– За что? – не понял Рустам.

– Когда вы ещё в клинике лежали, я выбрала для нас вот этот домик. Фазыл, Света в Каромат так уговаривали… В одном, дескать, месте все будем жить, соседями будем.

– Ну и хорошо сделала, за что же ругать тебя! То, что понравилось тебе, обязательно должно нравиться и мне. А ну-ка, зайдём, посмотрим, какой он изнутри.

Будущий дом их с просторным двором, большими светлыми комнатами пришёлся Рустаму по душе. Мухаббат, довольная, что угодила мужу, решила показать ему и другие дома, что ровной чередой выстроились по обе стороны длинной улицы.

Когда они уже вечером вернулись домой, Рустам чувствовал себя совершенно разбитым от усталости. Только было собрался вытянуться на одеялах и как следует отдохнуть, пришёл Фазыл.

– Планы меняются, – заявил он прямо о порога. – По тем самым обычаям, которые вы с Мухаббат так защищаете, сегодня, оказывается, положено отведать ужина, приготовленного руками молодой хозяйки.

– Положено, так положено, – стал подниматься Рустам. – Сейчас придём.

Фазыл ушёл. Мухаббат покормила сынишку и уложила его в кроватку. Рустам с удовольствием наблюдал, как, посапывая, засыпает Адхамджан. Постелив и свекрови Мухаббат подошла к мужу.

– Не устали?

Она видела, что Рустам осунулся и побледнел.

– Да нет. Разве от красоты устанешь?.. А если и притомился немного, так это с непривычки.

– Знаете, Рустам-ака, у меня, кажется, не осталось ни одного неисполненного желания… Была одна-единственная мечта – чтобы вы снова стали видеть. И она сбылась! Теперь мы па вершине счастья. Вернулись наши светлые дни…

– Меня это иногда даже пугает, – признался Рустам. – Всё кажется, что ненадолго. А как истосковалась душа по настоящей жизни, по работе! И до каких пор я буду слоняться по полям?

– До тех пор, пока книгу не закончите. Это сейчас поважнее любой работы. Это – долг ваш. И вы не имеете права его не выполнить.

Но и на улице, по пути к дому Фазыла Рустам думал о том же, что за последние месяцы не давало ему покоя.

– Обращусь за помощью в Общество слепых, – заявил он. – Думаю, там найдут для меня подходящую работу,

– А легко будет каждый день ездить в город?

– Ничего. Автобус ходит регулярно. Только и пройти мне пешком, что от нашего дома до чайханы.

Действительно, из кишлака стал ходить с недавнего времени небольшой рейсовый автобус. Но Мухаббат продолжала стоять па своём:

– Я боюсь вас отпускать одного. В городе улицы шумные, опасные. Одних машин сколько!.. На каждом шагу жди беды. И глазом моргнуть не успеете…

– Нет, родная, всё это не то, – Рустам ласково приобнял жену за плечи. – Мне надо быть на людях, в коллективе. Только тогда я окончательно отойду душой и сердцем. Полноценным человеком себя почувствую.

Мухаббат не стала больше возражать.

У Фазыла со Светой засиделись допоздна. Холостяцкий дом преобразился. Он сверкал чистотой, дышал каким– то особенным, только руками доброй и любящей женщины создаваемым уютом.

Поужинали, старательно нахваливая молодую хозяйку. Потом долго разговаривали за душистым кок-чаем. Рустам снова повеселел. Казалось, он забыл о недавнем разговоре

Однако рано утром он попросил зеркало, достал из ниши бритвенный прибор и начал взбивать в стаканчике мыло.

– Куда это вы собрались? – удивилась Мухаббат.

– В город. В общество слепых…

Мухаббат промолчала. Она понимала, что никакие слова сейчас не помогут. В душе-то и она соглашалась о Рустамом, только пугалась той неизвестной жизни, к которой так упорно рвался муж. Не слишком ли рано? Достаточно ли он окреп?

СПАСИБО ВАМ, ДРУЗЬЯ МОИ!

Из города Рустам вернулся радостный, окрылённый. Мечта сбылась – он будет работать. Начнётся наконец нестоящая жизнь. Ои окончательно избавится от безвыходного сидения дома, в тягостном одиночество. А если добавить, что теперь Рустам каждый день, всегда, когда захочет, видит самых дорогих и близких ему людей маму, Мухаббат, Адхамджана, видит цветы и солнце, деревья и небо, весь мир, – то каждый поймёт почему этот совсем ещё недавно угрюмый о замкнутый человек беспрестанно улыбается и что-то напевает.

– Что с вами? – поражено застыла на пороге вернувшаяся с работы Мухаббат.

– С тебя суюнчи! – стремительно шагнул ей навстречу Рустам. – Самый жаркий и нежный поцелуй!

– Вай, сгореть мне со стыда! – покраснела Мухаббат и опустила глаза. – Вы поглядите, что с этим человеком делается? Да что случилось-то?..

– Меня приняли на предприятие. Я теперь полноценный человек. Рабочий!

В голосе Рустама прозвучало столько счастья и гордости, что Мухаббат тут же забыла свои недавние страхи и сомнения, и от всей души порадовалась за мужа. Она крепко обняла Рустама и, чего никогда не делала, поцеловала его прямо в губы.

– Ох, держи меня! – шутливо воскликнул он. – Вот это суюнчи!.. Прямо голова закружилась.

– Тоже мне рабочий! – с тёплой иронией прошептала Мухаббат, прижавшись головой к груди Рустами – Горы собирается воротить, а от одного поцелуя с ног валится…

– Родная моя, Соловейчик мой черноокий!

Правда, весь разговор, состоявшийся сегодня в городе, Рустам жене не передал.

Зоя Кузьминична, едва он переступил порог её маленького кабинетика, живо поднялась навстречу.

– Шакиров? – на всякий случай уточнила она. – Я не ожидала, что вы так быстро приедете. Садитесь, пожалуйста. Вот сюда, кажется…

Она попыталась нащупать рукой стул, но Рустам уже пододвинул его и сел.

– Да, – грустно улыбнулась Зоя Кузьминична. – Я я забыла, что вам больше помощники не нужны.

Она тряхнула головой, как бы отгоняя минутную слабость, и лицо её снова приняло жизнерадостное и энергичное выражение.

– Ну как, не устали в дороге?

– Да нет.

– Это хорошо. С бодрым человеком и разговор получится.

Она снова села за стол, стала задумчиво перебирать большие плотные листы бумаги, испещрённые знакомыми точками. Рустама поразило её лицо. Таких красивых женщин он мало видел в жизни. Нежные, чёткого рисунка и в то же время по-детски чуть припухлые губы, ямочка на нежного румянца щеках, высокий чистый лоб, над которым чуть приметными волнами лежали густые каштановые волосы, сбегавшие за плечи двумя длинными тяжёлыми косами. Но твёрдый подбородок и прямой нос с едва приметной горбинкой выдавали сильный, волевой характер, кроющийся за этой женственно мягкой внешностью. И только постоянное напряжение на лице, выражение насторожённости, будто Зоя Кузьминична постоянно к чему-то прислушивалась и не могла расслышать, а оттого виновато улыбалась, свидетельствовали о её слепоте. Глаз, скрытых за изящными чёрными очками, не было видно.

– Рассматриваете? – догадалась она. – Ну и как? Сгодилась бы я вам в невесты, будь сердце ваше свободно?

Рустам смущённо молчал, и Зоя Кузьминична звонко расхохоталась. Рустам вспомнил их первую встречу в собесе, вспомнил, как подумалось, когда впервые услышал её бодрый и хрустально чистый голос: «Девушка, должно быть, лет двадцати». В общем-то ошибся он не очень. Телеграмма Евдокии Васильевны подтвердила это. Да, телеграмма! Сказать о ней Зое Кузьминичне? Нет, не стоит, видимо… Пока не стоит. Он же ещё не знает всего и наверняка. А как бы было замечательно осчастливить сейчас эту милую девушку! Но нет, нельзя. Сначала надо всё до конца выяснить…

– Ну, а теперь перейдём к делу, – уже серьёзно сказала Зоя Кузьминична.

В это время в кабинет вошёл Газимбек Ганнов. Поздоровавшись с Рустамом за руку, присел к с голу.

– Недавно у нас побывала ваша жена, – продолжала между тем Долгова. – Газимбек Расулович рассказывал, что Мухаббат как-то по-особенному присматривалась к производству, к рабочим… Не по вашему ли поручению?

– Нет, специально об этом я её не просил, – ответил Рустам. – Но разговоры о том, что я хотел бы начать серьёзную трудовую жизнь, у нас были. Неоднократно.

– Это хорошо, – задумчиво проговорил Газимбек. – Только одного желания мало… У нас, я вам прямо скажу, пока далеко не мёд.

Ганиеву вдруг вспомнились все треволнения, которые пришлось ему пережить за последнее время. Нехватка сырья, жулики на подсобном хозяйстве, подло обворовывавшие слепых, история с полуавтоматами. Даже случай с лезвиями почему-то вспомнился. Но Газимбек тут же в душе выругал себя: «Какие, дьяволу, лезвия?! И полезет же такая чертовщина в голову, когда, можно сказать» судьба человеческая решается!..»

– … Да, не мёд, – Ганиев даже пристукнул по столу невесть как оказавшимся у него в руках карандашом.

Рустам заметил, как резко переменилась при этих словах Зоя Кузьминична. Губы её нервно дрогнули, но тут же сомкнулись в жёсткую складку. Румянец на лице медленно истаял, оно побледнело и будто окаменело. Даже симпатичные ямочки на щеках пропали.

Заметил перемену и Газимбек. Он начал нервничать.

– Вы поймите меня правильно. Я не против поступления Рустама Шакировича на наше предприятие. Рабочие нам всегда нужны. Тем более такие, грамотные… – Ганиев помолчал, будто подбирая лестные для Рустама определения, но ничего, видно, не придумав, снова пристукнул карандашом по столу. – … Только я хотел бы сразу предупредить…

– Газимбек Расулович, – послышалось напряжение и в голосе Зои Кузьминичны. – Похоже вы…

– Извините, товарищ Долгова, – суховато перебил её Рустам. – Ваш директор по-своему, может быть, и прав… Но он об одном забыл. Я не люблю громких слов, но сейчас без них, кажется, но обойтись. Я – солдат, товарищ

Ганиев, я – коммунист! Вам, фронтовику, наверное, не надо разъяснять, что это значит. Что же это вы меня пугать вздумали? И чем – трудностями! Да знаете ли вы, что самая страшная трудность – одиночество и беспомощность, сознание того, что ты лишний среди людей?.. Эх!..

– Вы меня не так поняли, – встал Ганиев. – Если бы вы нам не были нужны, мы не посылали бы за вами. И вообще, у нас принято с каждым вновь поступающим на предприятие проводить такие беседы. Чтобы потом недоразумений не было. Посулили, дескать, золотые горы…

– Я в такой беседе не нуждаюсь, – уже резко оборвал директора Рустам. – Скажите, когда вы поднимались в атаку, на шквал смертоносного свинца, вас тоже пугали опасностями и трудностями?

– Ну, знаете ли, – развёл руками Газимбек. – Сравнили!..

– В такие минуты, – не слушая его, продолжал Рустам, – были только слова: «За Родину! За партию!» И я сейчас поднимаюсь в атаку. Может быть, самую для меня в жизни важную. Что же вы меня паутиной какой-то опутываете, подножку норовите подставить? Я буду работать на вашем предприятии, даже если вы этого не захотите!

– Да откуда вы взяли, что я не хочу? – уже закричал Газимбек. – Паутина! Подножка!.. Надо же придумать такое!..

– Молодец, Рустам! – засмеялась Зоя Кузьминична, – Дайте, голубчик, я расцелую вас!

Лицо её снова ожило, щёки порозовели, обозначились в улыбке так красившие её ямочки.

– А вас, Газимбек Расулович, я сегодня прямо не узнаю, – повернулась она к директору, и в голосе её прозвучал укор.

– Ну, ладно, ладно, – примирительно проворчал тот. – Честно говори, я и сам не понимаю, как меня на эту душещипательную беседу занесло. Бес попутал, так, кажется, в старину говорили?

Он шагнул к Рустаму.

– Ну, рабочий класс, давай руку. Чувствую, пополнение у меня – гвардейское. Завтра же всё окончательно и оформим…

Теперь всё это позади. Душа его свободна от пут. Он больше не будет проводить дома бесконечные дни одиночества, утешаясь лишь грёзами о будущей работе. Он теперь будет на самом деле работать. Он – рабочий. В рабочем строю теперь есть и его законное место.

На следующий цепь Рустам приехал на предприятие задолго до начала работы. Но во дворе его уже ждали Хасанов, с которым он познакомился вчера, и Зоя Кузьминична. Они провели Рустама в цех. к его новому рабочему месту за станком, на котором ткали циновку. Осмотревшись вокруг, он остался доволен: по обеим сторонам от станка работали Хасанов и подвижный, улыбчивый русский паренёк Саша.

Рустам, конечно, не знал, что это не простое совпадение. После того, как он уехал вчера домой, Зои Кузьминична, подумав, решила пригласить к себе Хасанова и Сашу. Она сообщила им, что в цехе с завтрашнего дня будет работать новичок – Рустам Шакиров, фронтовик. Попросила взять над ним на первых порах товарищеское шефство, помочь освоиться со станком, втянуться в непривычную работу.

Правда, сразу возникло небольшое затруднение. На участке, где работали Хасанов и Саша, свободного станка не было. А просить кого-либо из рабочих уступить свой было рискованно. Такие просьбы всегда воспринимались с открытым недовольством. Рабочие в цехе уже привыкли к определённым местам, до тонкостей изучили свои станки, знали все их возможности и «капризы», понимали, как говорится, с полуоборота. А это сказывалось и на работоспособности рабочих, и на их настроении, а значит, и на производительности труда, его качестве. Стоило рабочему пересесть за другой станок, и сразу всё менялось: работа не шла, падало настроение. А портилась настроение у одного, это отражалось на соседях, потом начинало лихорадить весь цех. Поэтому рабочие неохотно уходили со своих привычных, «насиженных» мест, а в большинстве случаев против таких переходов категорически возражали.

– О чём задумались? – увидев, что Саша и Хасанов в растерянности стоят посреди цеха, подошёл к ним молчаливый и замкнутый Борис Серпухов.

– Да вот, новенький в цехе. Зоя Кузьминична попросила понаблюдать за ним поначалу, помочь освоиться, а рядом с нашими станками нет ни одного свободного.

– Он, что ли? – кивнул Серпухов в сторону терпеливо ожидавшего Рустама.

– Да…

– Пусть за мой станок садится, – неожиданно предложил рабочий, помолчал и добавил ворчливо: – Помочь!.. Могла бы Зоя Кузьминична и меня попросить. Не хуже других работаю…

– Да понимаешь… – смутился Саша. – Так уж получилось… Неожиданно. Ты не обижайся.

– Ну, нечего время терять, – неожиданно мягко улыбнулся Борис. – Рабочий день не резиновый. Устраивайте своего новичка. А станок закапризничает – кликнете. Я его как свои пять пальцев изучил.

– Спасибо! – с чувством пожал товарищу руку Хасанов.

Поступок Серпухова и удивил и обрадовал всех рабочих цеха. Такое здесь случалось не часто.

Саша и Хасанов не отходили от Рустама ни на шаг. Они внимательно наблюдали за первыми его, ещё робкими движениями, показывали, как лучше пропускать шпульку между нитями основы, какие движения лучше и удобнее выполнять ногами, чтобы свободнее были руки, молниеносно устраняли допущенные новичком огрехи. Потом спешили к своим станкам. Помощь помощью, а на них тоже лежит план.

Рустам проработал без отдыха до самого обеда. Устал до зелёных кругов в глазах, хотя сделал значительно меньше других. Всё тело покрылось неприятной липкой испариной, руки и ноги, каждую косточку ломило так, то хоть кричать хотелось. «Шефы» уже несколько раз предупреждали своего подопечного, что так изводить себя с самого начала нельзя. На первых порах, пока придёт сноровка, выработается автоматизм в движениях, надо чаще отдыхать. Однако Рустам ни за что не хотел останавливать станок, чтобы размять затёкшие ноги и спину, дать отдохнуть рукам.

В первую половину дня в цех раза два, будто случайно, заходила Зоя Кузьминична. И каждый раз задерживалась на участке, где работал Рустам, о чём-то вполголоса говорила с Хасановым и Сашей. Рустама трогала эта забота и в то же время несколько сковывала. И без того неуверенные его движения становились совсем замедленными, вялыми, беспорядочными.

– Шефы ваши жалуются, – наклонилась к Рустаму Зоя Кузьминична. – Говорят, не отдыхаете совсем. Так нельзя. И вам вредно… И на качестве работы отражается.

В это время со двора послышались резкие металлические звуки. Наступил обеденный перерыв. Часть рабочих ушла обедать домой, остальные направились в столовую.

Рустам, выйдя вместе с Сашей из цеха, с наслаждением умылся под одним из жестяных умывальников, до хруста в костях потянулся.

– Ну, как начало? – с улыбкой спросил подошедший Хасанов. – Небось каждая жилочка трясётся…

– Есть такое, – прижался Рустам.

– Это с непривычки, пройдёт, – подбодрил товарища Саша.

– А знаете что, пойдёмте ко мне, – предложил Хасанов. – Жена сейчас в отпуске, поэтому готовит настоящие, а не на скорую руку, домашние обеды. А к столовой ещё успеете привыкнуть.

– Как-нибудь в следующий раз, – не решился Рустам принять приглашение. – Спасибо… Да и рабочую жизнь хочется и с рабочей с головой начать.

– Напрасно, борща бы отведали отменного. Хоть и без мяса, но пальчики оближешь.

– Нет, нет, спасибо, – уже решительно запротестовал Рустам.

Он понимал, что приглашение идёт от всего сердца, но знал и другое – с питанием у рабочих не густо. Так что на традиционное гостеприимство надо делать самим временем порождённую поправку.

После обеда они зашли к Саше. Его жена Муаттар заварила чаю и сама присела к столу.

– Рустам… Можно, я буду вас… тебя… ну, просто, по имени называть? – спросил смущённо Саша.