Текст книги "Роман, написанный иглой"

Автор книги: Вали Гафуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

– Нюхаю, мой цветочек нюхаю. Такого приятного аромата во всём мире больше нет…

– Вот оно что! – зарделась от удовольствия и материнской гордости Мухаббат. – Интересно, а другие дети, как по-вашему, тоже так приятно пахнут?

– Не знаю. Только кажется мне, недаром говорят: каждому своё луной кажется. Мне даже…

– А я! – сразу догадалась Мухаббат, что хотел сказать муж. – Думаете, у меня по-другому? Отнесу утром ребёнка в ясли и до самого вечера места себе не нахожу, тысячи всяких мыслей в голову лезут. Только тогда душа на место станет, когда он снова на моих руках.

– И не говори, Мухаббатхон. Я и сам не знаю, как у меня хватает терпения и сил дождаться вечера. Едва за полдень перевалит, всё моё внимание и слух у калитки.

– А вы, конечно, только за сынишкой скучаете?.. – не без лукавства спросила Мухаббат.

– Ты же сама отлично знаешь, за кем я скучаю. Не будь вас, куда бы мне деться в моём положении…

Рустам глубоко вздохнул.

– Смотрите, не сглазьте меня, – будто в шутку, но дрогнувшим от волнения голосом произнесла Мухаббат. – А то и зазнаться могу, Рустам-ака.

– И говорю то, что думаю и чувствую. Только ты…

– Рустам-ака, – перебила мужа Мухаббат, – вы можете ни в чём не сомневаться! Пусть на душе у вас будет всегда спокойно. Ветром только мелкий хворост сдувает. А моя любовь подобна утёсу. Пусть ветер невзгод попробует даже поколебать его! Я понимаю, вам тяжело, истомились вы в одиночестве. Но ничего, вот скоро подрастёт Адхамджан и будет вам… (Мухаббат чуть не сказала: «Будет вам поводырём», по вовремя спохватилась, прикусила язык, на ходу поправилась)… будет вам помощником в ваших делах, опорой вашей и поддержкой в жизни. Тогда вы с ним сможете ходить везде. Глядишь, и к нам на работу зайдёте. Знаете, как вам тогда легко станет… В поле бы сходили вместе…

– Твоими бы устами да мёд пить, – печально усмехнувшись, произнёс Рустам. – А по правде говоря, это в в самом деле было бы замечательно! Хоть и не увидел бы я этого поля, не насладился бы его бескрайним простором, зато вволю надышался бы свежим ветром. Уже одно это сколько бы мне сил прибавило!.. Ах, как я скучал, как тосковал по этим родным просторам па фронте, как мне не хватало их! Где бы я ни был, перед глазами стояло хлопковое поле, то в нежных переливах цветения, то в белой пене раскрывшихся коробочек. Виделся мне и наш полевой стан, и ты перед ним. Как сладко я грезил, когда меня посещали эти видения, каких только планов, не строил! И цветы часто вспоминались… Знаешь, я даже сейчас будто вижу их: белые, красные, голубые…

– Рустам-ака, вы, наверное, знаете нашего Самадабуву? – обрадовалась Мухаббат, что муж заговорил о цветах, отвлёкся, – … Ну, того, что с верхней махалли. Он привил к белым розам красные, да ещё разных оттенков, и теперь не куст, а настоящий букет. Красиво!..

– Да, цветы – вещь хорошая… Так вот, на фронте…

Сердце Мухаббат сжалось. Такие воспоминания неизменно растравляли душу Рустаму и надолго выводили его из равновесия.

– … Стоит мне на фронте родные поля вспомнить, тебя вспоминаю, твой облик привидится – не могу не подумать о близких до боли просторах. И сейчас так. Это, наверное, потому, что я, как узник, замурован в четырёх стенах. Но ничего, вот скоро подрастёт наш Адхамджон!..

– А может быть, вы к тому времени и прозреете. Ведь сказал же. профессор Филатов…

Мухаббат снова испуганно спохватилась, но было уже поздно. То, чего нельзя было ни в коем случае сегодня говорить, уже слетело с её языка.

В прошлом году они обращались с Рустамом к знаменитому одесскому профессору, Филатов тщательно осмотрел Рустама, прописал ему предварительный курс лечения, посоветовал, какие и как нужно принимать лекарства. Прощаясь, подбодрил: «У вас повреждён зрительный нерв. Но вы, голубчик, ещё молоды, и потому есть надежда на его восстановление. Пройдёт два-три года, и вы, смею надеяться, сможете различать свет. После этого милости прошу снова в мою клинику!»

Но слова эти почему-то не очень обрадовали Рустама. Ему показалось, что Филатов неискренен, что он лишь утешает безнадёжно больного, не в силах ему помочь. Чего только не предпринимала Мухаббат, чтобы хоть как-то подбодрить окончательно павшего духом мужа.

И вот Рустам снова сетует на судьбу, снова повесил голову. Чтобы вывести его из этого опасного состояния, как-то развеять невесёлые думы любимого и близкого ей человека, Мухаббат решила сыграть на его мужском самолюбии.

– В конце концов, Рустам-ака, – деланно сердито начала Мухаббат, – вы же солдат! Значит, стойкий и выносливый человек. Да вы и доказали уже это на фронте. И потому надо набраться терпения и ждать. А потом надо верить тому, что сказал профессор. Гоните вы от себя всякие непотребные мысли, не принимайте близко к сердцу придуманные страхи. Вы же не на улаке каком-нибудь, если уж на то пошло, увечье получили. Вы же за свободу и счастье Отчизны и родного народа сражались с ненавистным врагом, вы же за всех нас, матерей, жён и невест, стариков и детей, проливали кровь и потеряли зрение. А ведь могло быть и хуже. Вы совсем могли не вернуться с фронта, как не вернулись боевые друзья ваши Карпаков, Туманов, Седых и многие-многие другие. Или не так? А слепота ваша не вечна. Ещё раз повторяю: надо только набраться терпения и ждать. Дождаться надо своего счастливого часа. Даст бог, прозреете, тогда уж вволю насладитесь всеми красками и радостями жизни!..

Рустам порозовел от смущения, ему стало неловко перед женой за свою слабость.

– Да я, признаться, надеюсь в душе. И что мне, собственно, надо? Есть у меня ты, есть мама, Адхамджон… Это даже много, если рассудить. Столько счастья одному человеку!..

– Вот это уже другой разговор! – улыбнулась Мухаббат.

По, помолчав немного, Рустам осторожно положил ладонь на плечо жене и снова спросил:

– Мухаббатхон, душа моя, как ты думаешь, сбудутся слова профессора?

– Сбудутся, обязательно сбудутся! – поспешила заверить мужа Мухаббат в том, во что и сама сейчас верить боялась.

Ведь профессора в Ташкенте не было. Давно. Он снова переехал в Одессу. Только об этом никто, кроме Светы и Фазыла, не знал. Особенно тщательно скрывался отъезд Филатова от Рустама. Стоило ему об этом услышать и он совсем бы упал духом. Как бы там ни было, надеялся на профессора Рустам крепко. «Свет моим глазам может вернуть только этот человек. Многих лет жизни ему и крепкого здоровья. И на моё счастье тоже», – думал часто, взывал неизвестно к кому Рустам. И вот после всего этого разве повернётся у Мухаббат язык сообщить мужу об отъезде Филатова, разве так она жестока, чтобы лишить его последнего проблеска надежды? Нет, она никогда не скажет недобрых, жестоких по отношению к родному человеку слов. Лучше собственный язык проглотить!

– Свожу вас к профессору, Рустам-ака… Только сейчас не время. Вот закончим уборку… Глядишь, к тому времени ваши глаза и сами но себе окрепнут.

– Ладно, Мухаббатхон, потерплю…

Мухаббат отвезла бы Рустама к профессору хоть сейчас. Только как быть с Адхамджоном? Надолго ребёнка оставить, нельзя. И с собой не возьмёшь – очень трудно будет. С таким младенцем, да ещё на зиму глядя, отправляться в далёкий и незнакомый путь? Да его и загубить так недолго. Сам же Рустам потом ей этого никогда но простит.

С мыслями этими Мухаббат забрала сынишку из рук Рустама и распеленала его. Почувствовав неожиданную свободу, Адхамджон тут же поймал себя за ногу и сунул большой палец в рот. Мухаббат рассмеялась.

– Что он делает? – спросил Рустам.

– Нет, вы только гляньте, проголодался, бедненький, и ногу сосёт!

Вошла тётушка Хаджия.

– Невестушка, ты когда же это пришла? А я и не заметила, – воскликнула она и собралась было расстелить принесённый дастархан,

– И сама, мама…, – Мухаббат взяла из рук свекрови дастархан и расстелила его на хантахте, небольшом столике на низких ножках. Потом на скорую руку снова спеленала Адхамджона, передала его Рустаму и вышла вслед за старушкой.

Вскоре она вернулась, и по комнате разнёсся дразняще вкусный аромат наваристой шурпы. Аромат этот всегда мучил Рустама, будил в нём что-то похожее на угрызения совести. Он знал, что в это нелёгкое послевоенное время в доме постоянно ощущались серьёзные недостатки, но ни разу ещё не ел чего-нибудь невкусного, пресного, без мяса. Догадывался, что мама и Мухаббат едят далеко не то. Даже пытался было протестовать, но тётушка Хаджия тихо, зато твёрдо сказала: «Ты, сынок, ешь, что на дастархане. Не бойся, мы с голоду не умираем… А хоть бы и умереть мне, я всё равно последний лакомый кусочек тебе бы положила». «И я тоже, – почему-то шёпотом поддержала свекровь Мухаббат. – Ваше здоровье, Рустам-ака, нам дороже и нужнее, чем всякие разносолы. И давайте не будем больше возвращаться к этому разговору… Мне будет только больно…» Возвращаться к разговору не возвращались, но каждую ложку Рустам нёс ко рту как тяжёлый камень. Мучила мысль, что увечьем своим он как бы присвоил себе право на незаслуженные преимущества, на обидную исключительность.

Тётушка Хаджия всё это замечала. Поэтому во время ужина решила отвлечь сына, с деланным интересом спросила у Мухаббат:

– Что-то, доченька, Каромат давно не видно. Как у неё там дела?

– Пока мы с нею идём одинаково, – сразу раскусила наивную хитрость свекрови Мухаббат. – Но стоит мне зазеваться, и она тут же может обогнать.

– Да, Каромат боевая выросла, дай ей бог всего хорошего. Что на словах, что на деле.

– Мама, сватью не встречали? – озабоченно спросила Мухаббат. – Что-то её сегодня в поле не было видна…

– Приходила недавно. Тёте Дусе что-то нездоровится, не решилась оставить её одну… Да, чуть не, забыла! Нам письмо пришло! Санобар затем и приходила, чтобы принести его. Оно как-то к ним попало. А ну-ка глянь, доченька, что за письмо такое.

Тётушка Хаджия достала из кармана конверт и протянула его Мухаббат.

Быстро пробежав глазами небольшой листок, Мухаббат повернулась к Рустаму:

– Вас в собес вызывают, Рустам-ака. Если завтра подойдёте до полудня к полевому стану, какая-нибудь попутная машина вас подбросит.

Сразу же после ужина тётушка Хаджия ушла в свою комнату. Рустам облокотился на подушку и спросил у жены:

– Фазыла не видела? Что-то давненько он не появляется.

– На клеверном поле возится, работы у него невпроворот. Перепахивает поле. «Пойдёмте, – говорю, – проведаете у нас. Без горячего небось сидите, всё всухомятку». Не согласился. «Катаюсь, – отвечает, – Мухаббатхон, как сыр в масле. Разве в такую горячую пору тракториста оставят голодным?»

– Да, в работу он умеет уходить целиком. И на фронте ни секунды не мог сидеть без дела. Настоящий мужчина. А невеста его Катя! Если бы не она, Мухаббатхон, я бы там навеки и остался, где наша машина на мину налетела. Сама вся израненная, а меня не оставила, на себе, считай, волокла, от верной гибели спасла… Да что же это я!.. Ты всё это уже десятки раз слышала…

– Что-то от Кати никаких вестей нет, – обеспокоенно заметила Мухаббат.

– Я тоже удивляюсь. Дай бог, чтобы она, на счастье Фазылу, была жива-здорова. Бедняга с самыми добрыми намерениями начинал дело, дом закладывал.

– Одно лишь письмо сразу после окончания войны написала, кажется?

– Да, помню.

Рустам хотел сказать, что и в мирное время может случиться самое непредвиденное, но сказал о другом:

– Надо потерпеть, где-нибудь должна объявиться.

Мухаббат начала пеленать засыпающего Адхамджона,

Потом уложила сынишку в кровать и повернулась к Рустаму:

– Почитаем?

– Умница ты моя! Я только сам тебя об атом собрался попросить.

Мухаббат взяла с полки книгу, раскрыла на вчерашней накладке и начала читать.

ГДЕ ТЫ, КАТЯ?

С фронта Рустам, Фазыл и Катя вернулись вместе. И все в кишлаке ждали, что после весёлого и шумного тоя у Рустама с Мухаббат загремят карнаи и сурнаи на свадьбе Фадыла и Кати.

Но… случилось непредвиденное.

Оказывается, Катя приехала не насовсем. Просто госпитальное начальство исхлопотало ей отпуск для того, чтобы она могла проводить домой Рустама и Фазыла. Сами бы они добирались долго и трудно. Конечно, ни Фазылу, ни Рустаму Катя об этом ничего не сказала.

Но вот истекло время отпуска, и однажды Катя предстала перед Фазылом в военной форме: в ладно пригнанной гимнастёрке, сапогах, пилотке.

– Вах-вах! – рассмеялся Фазыл. – Ты будто снова на фронт собралась.

– Да, Федя, – тихо, чуть ли не шёпотом проговорила Катя.

И такая печаль, такая боль стояли в её глазах, что Фазыл сразу понял – это правда!

– Как же так?! – растерянно спросил он, чувствуя, как холодеет сердце и оглушительным звоном наполняется голова.

– Меня только на время отпустили. Вас…

Катя хотела сказать: «Проводить», но сразу поняла, что может ранить этим любимого человека, напомнив ему о его увечьи.

– С вами погостить…

– Это неправда! – крикнул Фазыл. – Ты сама… сама хочешь уехать от меня… от калеки!..

– Федя, опомнись! – но сдержавшись, тоже крикнула Катя, и в крике этом послышались рыдания.

И только теперь до Фазыла окончательно дошло: это правда! Страшная, неотвратимая.

– Ты же солдат, Федя, – продолжала между тем Катя, – и знаешь, что такое долг, приказ наконец…

– Да, да… – как-то отчуждённо повторял Фазыл, борясь с нахлынувшими тоской и отчаянием. – Да, да… Ну, что ж, давай собираться…

– Мне ничего не надо, Федя. Я уже собралась.

Рустам принял неожиданную весть внешне спокойно.

Только лицо его окаменело, и он долго, тяжело молчал. Потом попросил охрипшим, чужим голосом:

– Позовите маму и Мухаббат.

– Мухаббат в поле, – ответила вошедшая тётушка Хаджия.

– Всё равно позовите! – голос Рустама стал резким, почти злым.

– Что случилось, сынок? – встревожилась тётушка Хаджия.

– Катя уезжает… На фронт!

– Вай, умереть мне! – всплеснула руками старушка и опрометью бросилась из комнаты.

Вскоре все собрались за прощальным дастарханом. Говорили мало. Тётушка Хаджия изредка всхлипывала, вытирая глаза кончиком рукава. Катя сидела, тесно прижавшись к Фазылу, тихая и печальная, а он нежно гладил её белокурые волосы, и такая тоска стояла в его глазах, что Мухаббат не выдержала. Она встала и со словами: «Пойду, свеженького чайку заварю», – чуть ли не выбежала из комнаты.

– Ну всё! – глухо, по решительно, будто скомандовав, сказал Рустам. – Мама, там у нас где-то есть бутылка водки. Надо по русскому обычаю – посошок…

… Фазыл проводил Катю до Ташкента и вернулся только поздно вечером. Внешне он старался казаться бодрым, но справиться с душевной болью было, видно, нелегко. Всего за один только день Фазыл почернел и осунулся лицом. Он странно озирался вокруг, никого и ничего не видя.

С дороги Катя прислала короткую записку:

«Еду хорошо. Обязательно вернусь. Жди меня и люби. С боевым приветом. Крепко целую, Катя».

И после этого надолго замолчала.

Как-то тётушка Хаджия встретила па улице Фазыла и подозвала его к себе.

– Фазылджан, – ласково начала старушка, и Рустам и Мухаббат, да и я, мы просим тебя: живи у нас. Детям моим будешь братом, а мне – вторым сыном.

Фазыла покорила эта поистине материнская забота. Да и сам он чувствовал себя сиротливо, ютясь по случайным, чужим углам. Поэтому отказать этой доброй, сердечной женщине он не решился. К тому же кто-то обязательно должен находиться рядом с другом. «Мы, я и Мухаббат, должны стать ему надёжной опорой в жизни, не дать упасть духом», – подумал Фазыл, принимая окончательное решение.

Правда, тревожила одна мысль. В этом же доме жила Света. На чужие рты сита не накинешь. Это уже доказали однажды сплетни, которые распространились с недоброй руки Мирабида вскоре после приезда Светы в кишлак. А вдруг и сейчас пойдут разговоры, что из-за неё Фазыл переехал жить к Рустаму! Девушка совсем уже взрослая и хорошенькая, как куколка… Худо бы не получилось. Стоит только одному слову вылететь из чьего-нибудь дурного или злобного рта, расплодятся эти слова в несметное число! И вдруг эти разговоры дойдут до Кати!..

Но и это благополучно уладилось. Тётушка Санобар затосковала одна в доме без Мухаббат и пригласила жить к себе Евдокию Васильевну со Светой. Те охотно согласились. Да и в доме у Рустама становилось тесновато.

Мухаббат свела Фазыла с механиком тракторной бригады МТС. И с тех пор Фазыл – тракторист.

…Иногда у Рустама собираются парни – Сабирджан, Эрбута, несколько школьных учителей. Играют на дутаре, поют, рассказывают забавные истории о лукавом мудреце Афанди. Одним словом, все стараются хоть как-то отвлечь Рустама от мрачных мыслей. Просветлеет он немного лицом, тронет сурово сомкнутые губы чуть приметная улыбка, – друзьям больше ничего не надо. Ведь все они фронтовики и знают истинную цену страданиям. Среди них нет никого, кто не носил бы на теле следов ран, этих жестоких отметин давно отгремевших боёв. Больше всех, кроме Рустама, пострадал Фазыл.

Левой ноги у него нет по щиколотку. Правда, он так свыкся с протезом, что даже сам иногда забывает о своём увечье.

В кишлаке Фазыл прижился сразу. Хотя специально делать этого не старался. Просто некогда было – весь отдался любимому трактору. Только отремонтирует, подтянет, смажет машину, заведёт её, – и сразу в поле. Работал упорно, с каким-то остервенением, до изнеможения. Хоть так старался он заглушить неутихающую свою тоску о Кате, подавить тревожные мысли о её судьбе.

Этим трудолюбием и упорством своим прославился он вскоре не только в кишлаке. Председатель колхоза теперь только о том и думал, как бы такого золотого парня не упустить ненароком из рук. «Без роду же он, без племени, решит уйти – ничего его здесь не удержит! – обеспокоенно размышлял раис. – Сегодня здесь, завтра там, а послезавтра и самому богу неведомо будет, куда его занесёт, этого Фазыла…»

Ничего утешительного и обнадёживающего так и не придумав, председатель вызвал Фазыла к себе.

– Трудолюбивый ты, оказывается, сынок. Очень ты мне понравился. Дам-ка я тебе один из пустующих домов. Ремонт там требуется не особенно большой. Обзаведёшься собственной крышей над головой, и выбирай любую из колхозных девчат, какая только по душе придётся. Всем миром женим тебя. Такую свадьбу закатим – небу жарко станет.

Фазыл благодарно улыбнулся в ответ. Почтительно приложив руку к груди, сказал:

– Рахмат, от всей души спасибо, глубоко тронут вашим вниманием и заботой. Только не нужен мне дом, в Паркенте у меня есть своё жильё.

– Ты что, никак уезжать собрался? – забеспокоился председатель.

– Нет, не для того я приехал сюда, чтобы уезжать. Здесь буду корни пускать.

– А если так, то почему бы тебе, сынок, не взять дом? Оформим, как положено, на твоё имя. Твой собственный будет.

– Мне нужно жить поближе к Рустаму Шакирову. Если вы и вправду беспокоитесь о моём жилье, то дайте мне участок неподалёку от его дома, – попросил Фазыл.

– Считай, что договорились. В ближайшее время мы рассмотрим этот вопрос на правления и примем нужное решение. Заодно разрешим тебе срубить для постройки дома несколько подходящих деревьев. Мастерами поможем.

Председатель снова было заговорил о женитьбе, но Фазыл решительно, даже резко прервал его:

– Нет, нет, это уже предоставьте мне самому решать…

Потом испугался, что грубостью отвечает на заботу, добавил уклончиво:

– … Вот дом построю, а там видно будет…

Фазыл знал, что в кишлаке было немало девушек, которые с радостью согласились бы пойти за него замуж.

Да и можно ли пожелать лучшего мужа, чем Фазыл Юнусов, уважаемый всеми за своё замечательное трудолюбие, доброту и покладистость нрава, человечность и рассудительность, одинаково приветливое, доброжелательное отношение и к старому и к малому.

Но за последнее время он становился с каждым днём всё замкнутее и печальнее. От Кати по-прежнему не было вестей. Правда, порою ему удавалось забыться, Фазыл как бы отвлекался от неизбывной душевной боли и сразу преображался. Он мог тогда и с девушками посидеть, беззаботно поболтать с ними. Фазыл то витиеватые комплименты им делал, то смешил весёлыми историями, и сам заразительно хохотал со своими собеседницами. Но продолжалось это недолго. Неожиданно он мрачнел и поспешно вставал с места. На просьбы девушек побыть с ними ещё немного он отвечал с мягкой и будто извиняющейся улыбкой, но решительно: «Нет, извините, пожалуйста, мой «чёрный лев» меня заждался», – и, не оборачиваясь, уходил к своему трактору. «Странный какой-то! – искренне удивлялись вокруг. – Обычно девушки от парней бегают, а тут всё наоборот!» А Каромат как-то задумчиво произнесла: «Да, по-настоящему работать надо поучиться у хозяина «чёрного льва». – И добавила, вздохнув: – И любить тоже…»

… В разгаре были напряжённые весенние работы. Трудиться приходилось, не разгибая спины, от темна до темпа. До зелёных кругов в глазах на махавшись кетменём, Муххабат решила отдохнуть. Тут же к ней подошла Каромат. Прилегла рядом на молодую травку.

– Устала, Соловейчик?

– Это ещё надо посмотреть, кто из нас больше устал, – рассмеялась в ответ Мухаббат. – Только подошла, и с ног свалилась.

– Если бы рядом со мною был, как у тебя, любимый, я бы, – девушка повела рукой в сторону трактора Фазыла, – работала так же, как он на своём «чёрном льве».

– Ну уж он-то как раз не от большого счастья…

– Да… – смутилась Каромат. – Сболтнула, не подумав.

– И тебе нечего убиваться. Многие из тех, на кого похоронки пришли, живыми вдруг оказываются. Некоторые, сама знаешь, и к нам в кишлак вернулись. Может быть, и твой Касымджан…

– И что ты мне как несмышлёному ребёнку зубы заговариваешь?! Эх… – Каромат, опершись на руку, вскочила с места.

– Ты не сердись. Разве я неправду говорю? Сама не видишь, как возвращаются те, кого уже и ждать перестали?..

– Вижу! – почти крикнула Каромат, и в голосе её послышались слёзы. – Только ко мне никто не вернётся. Чёрное письмо сам командир Касымджана написал…

– Ну и что же… А вообще, – Мухаббат привстала на локте, – криком и слезами горю не поможешь. По себе знаю. Вон познакомилась бы с хозяином «чёрного льва». Глядишь, и невестками стали бы…

– Молчи! – понизив голос до свистящего шёпота, проговорила Каромат. – Замолчи! Теперь ты болтаешь, что на ум взбредёт? Про Катю забыла?! Да как ты смеешь?..

Мухаббат сказала это в шутку, чтобы как-то отвлечь подругу, разрядить обстановку. Поэтому реакция Каромат даже испугала её поначалу. Потом Мухаббат стало неловко за свои слова.

– Не надо, Каромат, не обижайся, – стала она успокаивать подругу. – Ну, пошутила я, глупо пошутила. Да и Фазыл-ака – настоящий мужчина, из тех, кто один раз любит. Ни о ком, кроме Кати, он и думать не станет, днём и ночью только о ней и мечтает. Извёлся весь.

Да, беспрерывные мысли о Кате не позволяют Фазылу так остро чувствовать и переживать своё одиночество. Она всегда перед его глазами.

Вот и сейчас, несмотря на то, что время близится к полуночи, Фазыл продолжает трудиться. Он вспахивает старое клеверное поле. Трактор рокочет уже несколько часов подряд, а Фазыл даже не думает сделать остановку, немного передохнуть. Руки на баранке руля, а мысли там, где сейчас Катя… Только где она, где?!

Вскоре после войны он получил от Кати письмо. Она писала: «Федя, поздравляю тебя с нашей победой! Война закончилась на третий день после того, как наша часть вступила на территорию Чехословакии. В тот день у нас был большой праздник. Бойцы, офицеры обнимались друг с другом, целовались. Если бы ты видел всё это, ты бы так же ликовал, как и мы! Сразу забылись все четыре года мучений и смертельных опасностей. Федя, уже близок тот час, когда мы с тобой наконец свидимся! А пока крепко прижимаю тебя к своей истосковавшейся груди и горячо целую. Твоя Катя».

Получив это письмо, Фазыл места себе не находил от радости. Сразу же ускорил строительство дома, начал приводить в порядок двор. В одной из комнат срочна настелил пол, старательно оштукатурил стены и потолок. Потом побелил известью, вставил и выкрасил масляной краской окна и двери. «Скоро Катя приедет», – торопил себя Фазыл, и работа кипела у него в руках.

Захлопотал было и по приготовлению к свадьбе. Съездил в районный центр на базар, походил по магазинам и купил всё, что невеста должна надеть на свадебный той. Одним разом приготовил также всю домашнюю утварь. Купил к свадьбе бычка и пустил его пока на выкорм в стадо.

Однако после этого письма никаких больше вестей от Кати не было. А прошло уже пять месяцев. Почему же вдруг так надолго замолчала она? Всё ли с нею благополучно?.. Фазыл даже вздрогнул от одной лишь мысли, что с Катей могло что-то случиться.

Так кончалось каждый раз, когда он задумывался о любимой. Даже не заметил, как руль трактора выскользнул из рук. Спохватившись, он еле направил снова в борозду потерявшую управление машину.