Текст книги "Внук кавалергарда"

Автор книги: Валерий Коваленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

7

Башкира повязали далеко за полночь, в кабаке. На окраине города, где он отчаянно кутил, как чувствуя конец своей разудалой, вольготной жизни.

Он было кинулся в бега, но ОМОН сработал грамотно, и через час Башкир куковал в СИЗО, скрежеща зубами, матерясь и пиная ногами бронированные двери.

Мимо его камеры-одиночки одного за другим тащили его подельников.

Одни фраерски гоношились, другие прикидывались безобидными овцами, пытались доказать ментам, что они без понятия, за что им повязали ласты. Менты отвечали щедро дубинками. Обещали утром дать всем по понятиям.

Утром его вызвал следователь из Москвы.

Следователь с первых минут допроса попер напропалую:

– Куда вы отправляли похищенных вами людей? И что за препарат вы им вводили?

– Первый раз об этом слышу, – от всего отказывался Башкир.

– Я вам напомню, Акбашев, – сухо сказал следователь и вызвал свидетеля.

Он узнал ее сразу, когда она вошла в кабинет. Как и раньше, красивая, но с копной седых волос. Она была из первого дела, проведенного на пару с Трояком. Тромбон тогда еще не был в курсе их новой операции. Это позже он охотно стал сотрудничать с Кавказом.

«Да, Химик рисанул нас. Насвистел, сработано на сто процентов, ничего не вспомнит за сто лет. Вот тебе и сто лет!» – затравленно думал Башкир, перебирая в памяти весь тот день.

– Ну, Акбашев, теперь вспомнили? – следователь дал знать о своем присутствии.

– Я ее первый раз вижу Кто она такая? Подсадная утка? – заявил Башкир, откровенно нагло глядя женщине в глаза.

Женщина вдруг сорвалась с криком со стула и набросилась на него, поцарапала все лицо, едва не лишила глаза, но вскочил следователь, прибежал на шум конвоир, и их растащили. Жаль, что он не прибил ее тогда. Вот сучка позорная.

Он тогда пригрозил, что пожалуется прокурору. На что следователь, ухмыльнувшись, ответил:

– Твое право, но я бы лучше промолчал про этот инцидент, он не в твою пользу. А, напротив, лишь доказывает твое участие в похищении.

Менты, видно, что-то перепутали и бросили его в общаковую камеру. Где он перетер поганую историю со своими уркаганами и сел строчить маляву Трояку. Он знал, где сейчас может находиться Трояк.

Но он не знал, что его пересадка была всего-навсего подстава для дурака. И он купился. Было большое желание заткнуть на веки вечные эту деревенскую лярву. И он плакался в записке подельнику.

Трояк не был таким размазней и ушел от облавы. Скрывался в цыганском поселке с тремя своими телохранителями. Куда милиции был путь заказан. В тот день, когда получил маляву от Башкира, он гасил непонятку водочкой.

Плюгавый шнырь, принесший записку от Башкира, на словах разложил весь расклад:

– Тромбона при задержании ранили, а Башкир чахнет в одиночке. Сказал, если помощи не будет, то всех заложит. Дело-то ведут московские следаки, жадные до сенсации. Особенно борзеет следователь по особо важным делам госпрокуратуры Корнейчук Владимир Павлович. Землю носом роет. Такой прилипала. Просто ужас. От него за будь здоров не отцепишься. А вся дрянь идет от одной деревенской занозы, Лебедевой Анны. Столько паскудства вылила, подчищать надо бы. Пожизненным пахнет. А тут еще продажа оружия и наркота.

Сказал, что у Трояка должен оставаться препарат, который изготовил покойный Химик. Вот пусть им и заглушит до конца века строптивую бабу.

– Как он это себе представляет? – закусывая тушенкой, хмыкнул Трояк. – Раз, два и в дамки?

– Мое дело прокукарекать, а там хоть не рассветай. Иначе, говорит, все окажемся на шконке, – скривил рот шнырь.

– Ладно, сиди, не вякай, мозговать буду, – и Трояк затряс огромной башкой.

– Дикарь, кати сюда, позови с собой Колхозника и Артиста, базар есть, – поморщился он, предусмотрительно сжигая талмуд Башкира.

Все пришедшие расселись вокруг Трояка. Он достал из-под стола бутылку водки и катнул по столу:

– Похмелитесь и будьте наготове, не сегодня завтра начнем докторский эксперимент. Ты, Актер, готовься к своему звездному представлению. Твою рожу менты почти не знают, и ничего у них на тебя нет.

– Не считая распространения героина, – вставил Дикарь.

– Кто бы вякал? – награждая затрещиной говоруна, пресек дешевый базар Трояк.

– В общем, возьмешь тачку, парик, очки, всю шпионскую хренотень и зависнешь рядом с прокуратурой, наверняка, она маячит там. Проследишь ее до самой квартиры, посмотришь: с кем живет и чем дышит. Следи плотненько и не дергайся, – дал указания щупленькому пареньку горбун.

– Так я не знаю ее в лицо, – сказал паренек.

– Может, тебе размер ее обуви дать? – психанул Трояк, – я ее уж тоже подзабыл, столько лет прошло?

Он открыл бутылку и налил всем по стаканам:

– Трескайте. Помню, симпатичная такая Мальвина, – и он зашевелил пальцами обеих рук у висков, показывая Мальвину. С ней еще сестра была, так себе. Ее козел Башкир и завалил случайно. А сейчас надрывается, мол, спасайте. Клетка светит. А телка была так себе. Не о ней базар сейчас.

Трояк плеснул себе в стакан, выпил разом, как воду, и задумался:

«Ей сейчас лет пятьдесят или пятьдесят три. Да, года на два старше меня. Какая она стала после дозы беспамятства, понятия не имею. А Химик обещал зомби. Вот тебе и зомби через столько лет. Так что придется искать нутром. Чувствами».

– Ну, парни, за дело, – наливая себе еще водки, крикнул Трояк.

– А тебе не кажется, Трояк, что нам маляву менты подкатили? – надевая парик, предположил Артист.

– Если кажется, креститься надо, – ложась на диван, отрезал Трояк. – У ментов сообразилки только пьяных в парках собирать, а этого шкета, что маляву принес, я еще по вокзалу помню. Крученый паренек. Ты ему денег дал? – снова криком спросил он.

Артист, нацепив очки, пошел на улицу.

Вернулся далеко за полночь и сразу прошел в комнату Трояка.

Там уже сидел за богато накрытым столом Цыган, хозяин притона, мужчина лет сорока, и Трояк уламывал его:

– Так помоги, барон, воровской закон обязывает помочь другу.

– Да какой ты мне друг? Так, вольное знакомство да и только, а воровской закон говорит: не лезь в дела ближнего, ибо ближний сам разберется. Вы затеяли всю эту кашу теперь вот и расхлебывайте. Цыгане не подписываются разгребать ваше дерьмо. Да нам и незачем идти против закона. Своих забот выше крыши. А ты нам еще предлагаешь бабе мозги вправлять. Нет уж, дорогой мой Трояк, работай сам, – твердо обрубил все потуги собутыльника цыган.

– Ну, что у тебя? – обернулся горбун к ходоку.

– Хреново, – ответил Артист, подходя к столу и разламывая курицу.

– Ну, не тяни кота за хвост, – подхлестнул нетерпеливо Трояк.

– Добро оставаться, я пошел, – кинув на лысую голову шляпу, откланялся барон.

– Значит так, тетку я нашел. Они на пару с молодой из прокуратуры направились в прокурорскую берлогу, а через час отправились на ж.-д. вокзал, где взяли билет до Сорочинска. Я, значит, следом. В Сорочинске они пошли в райотдел милиции, где им через десять минут выдали уазик, и они, в сопровождении двух ментов порулили в деревню. Я пока нашел машину, подоспел к шапочному разбору.

Подавившись, Артист закашлялся. Трояк стукнул ему по спине кулаком:

– Ну, дальше? Жрешь и давишься, как свинья.

– Я что, виноват, что целый день не хавал. Сам же отправил пасти мадаму, – оправдывался, схватившись за грудь, Артист.

– Дальше, дальше, – закричал, выходя из себя, горбун.

– Что дальше? Встретилась она, по-видимому, с сыном, такой бугай здоровый и в десантном тельнике. Там еще две бабы были. Наверное, его жена и теща. Ну, а вечером пошли и привели от соседки через два дома сына. Вот и все, – пожал плечами Артист. – Да, еще забыл.

– Ну, что еще? – доставая еще бутылку из-под стола, спросил безразлично Трояк.

– Молодая тоже с ней и, если валить их надумал, то учти, их там шесть человек. И валить их бесполезно, их там, как в улье пчел, и без шума не обойдется.

– Хватит гонять порожняк, все будет чики-пуки. Дикий с Колхозником переоденутся ментами, ты – мед-братом, и зарулим к ним якобы по поручению областной больницы. У бабы с психикой же не в порядке. Вот и лечить будем. А лечить поголовно всех. Так сказать, прививка от сумасшествия, – и Трояк утробно захохотал.

– Ну, как я придумал? – спросил он, отсмеявшись.

– Не знаю, прокатит ли? – откровенно засомневался Артист, – дешево как-то, голый наивняк. Они же не дети, чтоб купиться на такую туфту.

– Не каркай, купятся за милую душу, – пообещал развеселившийся своей задумкой Трояк.

– Иди, спроси у этого цыганского барона две ментовские формы, халат и водителя на полдня, – приказал он Артисту.

– А если пошлет подальше?

– Не пошлет! У него еще должок передо мной. Эх, жалко мою халупу уже ментяры обшарили, – покачал расстроенно головой Трояк.

– Думаешь, тайник нашли? – предположил Артист.

– Ты еще здесь? – недоуменно крикнул горбатенький. – Уже светает, ищи шустрей барона и позови сюда Колхозника и Дикого, и я им роли распишу. Чтоб, как бараны, не перли. Назавтра выезжаем в ночь, – доставая из-под дивана коробку, сказал он.

Минут через десять вошел Колхозник, здоровый, с лошадиной мордой детина, и Дикий, плоскомордый и нервный, как с шилом в заднице, уркаган. Посмотрев, как горбатенький накачивает пять шприцев жидкостью из ампул, Дикий мечтательно поскреб коротко стриженную голову:

– Эх, ширнемся. Лафа.

– Молчи, придурок. Я тебе его позже вколю. Это остаток химиката, который когда-то дал вскрывший себе вены Химик. Подай-ка лучше пузырек, из внутреннего кармана, – кивнул он на висевшую на спинке стула куртку.

– А тут что? – рассматривая пузырек на свет лампочки, допытывался Дикий.

– Кайф для говорливых колхозников, – вспылил Трояк.

– Так зачем Химик покончил с собой, бабок не хватало? – плюхаясь на диван рядом с Трояком и потягиваясь, спросил вяло Колхозник.

– Бабок у него было, как у дурака махорки, а вот счастья не было и в помине. Сплошная непруха по жизни. Телки его не любили, из родни только бабка в дурдоме. Да и сам он был придурком, но башка варила, как у профессора. В Ленинграде в какой-то военной психоневрологической или, как ее там, ну, где из людей придурков делают, там он и вкалывал. Пока не поперли. Но больно он сентиментален был, вот на этой почве и ушел из жизни. Придурок, – наполнив шприцы желтоватой жидкостью и заворачивая их в полотенце, разоткровенничался Трояк. – Я тогда по второй ходке откинулся, когда ему похороны закатывали. Колоть будете быстро и, желательно, в шею, так советовал Химик, – кивнул он на шприцы.

– Может, лучше грохнуть, да и дело с концом, а то станем докторами на этой почве, – зевнул Колхозник.

Вошел Артист и положил на пол завязанную в халат милицейскую форму:

– Ломался, цыганская морда. Будулай хренов.

– Никакой самодеятельности. Как сказал, так и будет. Спасать братву – дело святое. И чтоб ни одного выстрела, иначе перебаламутим всю деревню. Стрелять только в крайнем случае. Колхозного десантника отрубим сразу. Чтобы не мешал операции. Вы все поняли, как действовать?. – и он сурово пробежал глазами по заскучавшим лицам подельников. Чтоб все по-взрослому было, никакой пацанской самодеятельности. Выезжаем сегодня в полночь, готовьтесь. Цыганенок в машине, я во дворе, на стреме. Колхозник глушит тракториста в тельняшке, и чтобы на все про все у вас ушло не более десяти минут. Ясно, гвардия? – полководцем гаркнул Трояк.

– Лепишь в цвет, – ответил один Артист.

Двое последних, ничего не поняв, хлопали глазами и кивали головой согласно.

В тот день с утра Николай отправился с Никитой на рыбалку на дальний пруд, что находился на конце Деревни.

Никита бежал с удочкой впереди и донимал, оборачиваясь, Николая:

– Тять Коль, а чирфиков взяли?

– Кого, кого? – переспросил обалдевший от вопроса Николай.

– Ну кого, кого, чирфиков, – засмущался Никитка.

– Эх ты, чирфик, скажи по-русски – червяков, – поправил со смехом его Николай. – Давай научимся правильно говорить слова, ты уже большой, почти три года, а говоришь так, что порой тебя не поймешь: чирфики, бауска, одилайка.

«Напрасно я прицепился к мальчонке, сам-то в его возрасте как лопотал, только инопланетяне и поняли бы», – корил себя за несдержанность Николай, поправляя на Никитке воротник курточки.

– Ничего, кнопка, пробьемся и всему научимся. Верно?

– Фельно, – звонко согласился шпингалет. – А ты меня на калабле плакатишь? – через секунду спросил он.

– Плакачу! – согласился Николай, подделываясь голосом под карапуза. – А на днях вот в магазин детские велосипеды завезут, я куплю тебе его, будешь с бабушками за ягодами ездить.

Никитка резко остановился и, вытаращив от услышанного большие глаза, выдохнул восторженно:

– О-о, лисапет!

Николай заметил, когда в их доме появился славный Никитка, на лицах остальных жильцов застыла благодатная улыбка. Он приносил такой им необходимый покой и умиротворение в побитые жизнью души. Он был лучиком солнечного света среди уставших от бестолковой жизненной суматохи людей. Он был кусочком счастья.

Пришли на берег пруда и размотали удочки. Через пять минут у Никитки клюнуло, и он, вскрикнув, вытянул маленького ершика. Николай заметил, что он долго не забрасывает удочку. Обернулся. Мальчишка сидел на корточках перед рыбкой, с удивлением и испугом смотрел на бьющуюся в траве рыбку.

– Ты чего, Никита, не ловишь? – спросил его Николай.

– Она кусается, – выдохнул тот.

– Колется, наверное? – улыбнулся он и тут же подумал: «Хрен редьки не слаще». – Отцепил ерша и предложил мальчишке: – Давай отпустим обратно в пруд.

– Тавай, – согласился с радостью тот.

Они просидели почти до вечера, хорошо, что обед с собой взяли, но на уху все же поймали. А в целом ерунда была, а не рыбалка.

– Разве это рыбалка? – сетовал по дороге Николай и плевался расстроенно.

А Никитка бежал впереди вприпрыжку и заливисто хохотал. Николай тоже ухмылялся, но жаль было потерянного зазря времени.

– Ничего, Никит, мы завтра на Самару с тобой пойдем. Знаешь, сколько там рыбы? О-го-го, сколько. И мы всю поймаем, – убеждал мальчишку Николай, сам не веря в сказанное. – Вот только с утра червей прикопаем и пойдем.

Женщины с полными ведрами ягод пришли чуть позже. И сразу в доме начался смех и хозяйственная сутолочность. Задремавший было дом ожил. Женщины варили варенье и уху, допытываясь у Никиты про рыбалку. Мальчишка врал, как положено рыбаку, не врал, конечно, но сочинял небылицы. Как он упустил большую щуку. И как ругался на него дядя Коля.

Спать легли поздно. Женщины, повязав головы косынками, со смехом полезли на свой сеновал, как партизаны в лес. Машенька с Никиткой ушли в спальню.

Николай покурил на веранде, и там же, бросив на голую кровать тулуп, задремал чутко.

Проснулся оттого, что кто-то вкрадчиво постучал в дверь.

– Кто там? – спросил спросонья Николай.

– Милиция, – басом ответили с улицы.

«На черта она здесь»? – подумал он и пошел открывать дверь.

Выключатель света был в доме, и Николай, открыв дощатую дверь, различил на крыльце две смутные фигуры в милицейской форме, а за ними человека в белом халате.

– Проходите, – сказал Николай, так и не поняв, зачем они здесь и в такое позднее время. Выглянул с крыльца во двор и заметил, что там у калитки стоит маленький человек.

Он не успел обернуться к вошедшим, как рослый милиционер ударил его рукояткой пистолета по голове. Николай подрубленно упал на входе.

– Теперь сам его тащи в дом, – вспылил второй милиционер, нервный и плосколицый.

– Не вякай, Дикарь, – рявкнул горилла. – Ему уже никакого укола не надо. Быстро в дом, и за работу с бабой. А ты, Артист, обследуй этого морячка.

– Че я тебе, доктор, что ли? – огрызнулся парень в халате.

– Ну, этому лекарство уже не потребуется, – убежденно заявил здоровяк, отправляясь за Диким в дом.

Николай очнулся от оглушительного крика Никиты. Он непонимающе потряс головой, глянул на темный проем двери и, опираясь о стену веранды, тяжело поднялся. С головы стекала кровь на щеку, и он, бормоча: «Все это пыль для моряков», – пошел неловко, пошатываясь и придерживаясь рукой за стену, на крик ребенка.

На кухне также не было света, он лился из спальни, где происходило непонятно что. На кухне, в дверях, наблюдая за происходящим, стоял человек в белом халате. Николай подкрался к нему бесшумно и резким ударом обеих ладоней по почкам вырубил его. Оттащив разом ставшее безвольным тело к перегородке, он выдернул из висевшего на стене набора кухонных ножей самый большой мясной тесак и выглянул в зал.

Там плоскомордый милиционер тряс Машеньку, свирепо рычал ей в лицо:

– Где тетка?

Никитка толкал его в ногу, визжал и плакал, захлебываясь слезами.

Милиционер-горилла выбрасывал постельное белье из спальни, требуя ревом от плоскомордого:

– Дикий, узнай, где баба? Пасть этой суке порви, но узнай.

Тот, кого назвали Диким, зло толкнул Машеньку на пол и тут же задрыгал ногой:

– О-о, щенок, кусаться? – взревел он и пнул Никитку. Никита отлетел к шкафу и сильно ударился об него.

Николай метнул нож плоскомордому в грудь и бросился в спальню к горилле.

В это самое время зазвенело разбитое стекло, и пуля ожгла ему предплечье. Николай, перевернув круглый стол, спрятался за ним, успев крикнуть Машеньке:

– Лежите!

За окном стреляли еще два раза, но оба раза попадали в стол.

– Стрелок хренов, но с глушаком работает, тварь, – обозлился на неизвестного стрелка Николай. И тут горилла, отшвырнув подушку, шагнул решительно к нему, прикрыв от выстрелов из-за окна.

За окном происходило что-то непонятное. Грохнули еще два выстрела, но уже из пистолета Макарова. Стрелявший в окно вскрикнул, и было слышно, как он упал.

«Помощь подоспела», – догадался Николай и щучкой через стол нырнул на гориллу. И они в яростной схватке, стиснув зубы, покатились по полу. Горилла подмял его и полез в карман за пистолетом. В это время поднявшаяся на ноги Машенька схватила табуретку и опустила мнимому милиционеру на голову. Тот очумело дернулся и ослабил хватку. Николай тут же сбросил его и захватил со спины за шею, на излом. Горилла было дернулся, но хрустнули шейные позвонки. Николай разжал руки, и он тряпочно упал на пол.

Опираясь на крышку перевернутого стола, он устало поднялся и улыбнулся онемевшей Машеньке:

– Смотрю, боевая подруга, у тебя стало нормой трескать чем-нибудь по голове.

Машенька как-то механически трясла головой, вдруг кинулась к плачущему Никитушке и истерично заголосила.

Никита принялся гладить ее по голове и успокаивающе шептал:

– Не плачь, мама, не плачь, папка ведь всех победил. Он сильный, самый сильный, – а сам заливался слезами.

Николая растрогали и обрадовали слова ребенка, он не назвал их, как раньше, дядей и тетей, а мамой и папой. Это было самой великой наградой за сегодняшнюю схватку.

«Шок, это пройдет, – подумал он о Машеньке и Никитке, включая свет на веранду и двор. – Кто же мне помог»? – гадал он, выходя на крыльцо.

К воротам стали собираться разбуженные выстрелами соседи, а по длинной улице деревни раздался вой милицейской сирены.

Горбатенький мужичок лежал с простреленным бедром под тополем у забора и болезненно скулил.

Николай спустился к нему, постоял, посмотрел молча на перекошенное страхом лицо, плюнул в него смачно:

– Вот так горбатых лечат, урод хренов. – И пошел к колодцу, откуда раздавались слезливые голоса.

Там на расстеленном одеяле лежала раненая Римма:

– Вот хотела помочь тебе, – увидев Николая, зашептала она, – да не вышло.

– Ты лежи, лежи, – испуганно перебила ее мать, – сейчас «скорая» подъедет. Мы уже вызвали, по какому-то мобильному, ну, такой ручной телефон. Сказали – едем. Ждите.

Теща мочила в колодезном ведре платки и накладывала Римме на живот.

– Я зря крикнула ему «Руки вверх» и предупредительно выстрелила в воздух, а он в это время стрелял в меня. И попал в живот. Я потом, уже раненая, стреляла в него и, кажется, тоже ранила.

– Ты очень серьезно его ранила, он валяется, как собака, под забором, ты очень меткий стрелок, Римма, и очень помогла мне в схватке.

Николай взял руку девушки и стал гладить.

– Ты только ни о чем не переживай, все будет хорошо, вон и врачи приехали, – кивнул он на приближающихся людей в белых халатах.

Они оттеснили Николая от Риммы, и он присел невдалеке на перевернутые сани.

Рядом присел майор-милиционер и протянул пачку сигарет. Николай закурил и вернул пачку оперативнику.

– Малость не успели мы, область предупредила, а у нас, как всегда, машина поломалась. Ездим на старье и никуда не успеваем, – поджав губы, вздохнул он.

Николай успокаивающе похлопал его по плечу:

– Да я не в претензии, майор, сами справились, вот только жаль следователя Римму. Глупо пострадала девчушка. Вроде бойкая такая, а так обмишурилась с этим уродом, – вспылил он.

Из дома с Никитой на руках вышла Маша и направилась к обсуждающим между собой происшествие бабкам. За ней из дома стали выходить люди в халатах с носилками. На одних лежал горилла, а из-под простыни безжизненно свисала татуированная кисть руки.

– Отыгрался хрен на скрипке. На глушняк, – глядя на траурную процессию, констатировал майор и щелчком запустил окурок в садовую бочку.

– Сколько их? – спросил Николай и кивнул на покойника.

– А ты не знаешь? – удивился следователь. – Один труп и двое раненых. Один из пистолета, второй ножом. Но на всех есть розыскные данные по области. Так что у тебя была необходимая самооборона.

– А тот, что косил под врача, где он? – с тревогой спросил Николай.

– Его первым повязали, – хмыкнул опер.

– Значит, моей матушке больше не угрожает расправа.

– Нет! – твердо заявил майор. – Все кончилось, и слава Богу. – Он пожал руку на прощание: – Бывай, десантура. – И резко свистнул молоденькому лейтенанту:

– Давай отправляйтесь, я следом.

Подошла медсестра и предложила перевязку Николаю.