Текст книги "Я ищу детство"

Автор книги: Валерий Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

А Леонид Евдокимович Частухин воевал совсем по-другому. Он побывал под Смоленском и Харьковом, командовал пехотным взводом, потом ротой, был контужен. В начале сорок третьего года полк, в котором служил Частухин, после переформирования направили в район будущего Орловско-Курского сражения.

Однажды Частухина вызвали в штаб полка.

– До войны вы, кажется, работали в милиции? – спросил начальник штаба.

– Так точно, – подтвердил Леонид Евдокимович.

– Вами интересуется капитан Бузин из особого отдела, – сказал начальник штаба и вышел из комнаты.

Минут через пять в комнату вошёл незнакомый офицер, коротко представился, сел к столу.

– Дело такого рода, – с ходу, без предисловий начал капитан Бузин. – В последнее время на участке расположения нашего корпуса участились случаи выброски вражеской агентуры. Из допросов захваченных агентов возникает картина: немцы готовят наступление. Особенно их интересуют железнодорожные и шоссейные дороги, и главным образом – пересечения коммуникаций. Они хотят иметь здесь свои глаза и уши. Мы должны закрыть эти глаза и отключить эти уши…

– Кто мы? – не понял Частухин.

– Органы военной контрразведки.

– Ясно, – кивнул Леонид Евдокимович.

– У нас большие потери личного состава, – продолжал капитан, – поэтому для участия в операциях по обеспечению безопасности армейских тылов привлекаются линейные подразделения. В частности, ваша рота – с учётом вашего, как командира роты, довоенного опыта работы в милиции.

– В роте много новичков, – нахмурился Частухин, – недавно пополнились.

– Выбирать не приходится, – вздохнул Бузин.

Он вытащил из планшетки крупномасштабную карту, развернул её на столе и тщательно разгладил.

– В окрестностях вот этого населённого пункта, – показал капитан, – через два дня ожидается приземление группы немецких парашютистов… Вот здесь должна находиться ваша рота. Задача – организовать заградительную линию между предполагаемым местом приземления и железной дорогой. Рубеж с юга – заболоченный кустарник, на севере – опушка леса. Центральный объект наблюдения и перекрытия – старая грунтовая дорога, идущая от торфоразработок… Общее руководство операцией поручено мне. Я буду у вас завтра. Роте прибыть в назначенный район сегодня ночью, не позднее утра. Транспортом будете обеспечены.

Всю ночь рота скрытно передвигалась к месту своего нового расположения. Машины шли с потушенными фарами. За полчаса до рассвета старший лейтенант Частухин развернул два взвода в укрытиях по обе стороны заброшенной грунтовой дороги, связывавшей торфяники с железнодорожным переездом. Третий взвод расположил прямо на дороге, приказав бойцам с наступлением дня имитировать ремонтное подразделение – рубить валежины, зачищать их и укладывать на проезжей части там, где образовались впадины. Четвёртый взвод был посажен в резерв – в два полуразвалившихся сарая около переезда.

Капитан Бузин, прибывший днём, нашёл действия старшего лейтенанта Частухина в основном правильными, посоветовав только четвёртый взвод, разделив его пополам, разместить на флангах роты – около болота и на лесной опушке.

– В случае огневого столкновения резерв вряд ли понадобится, – сказал Бузин. – До затяжных действий, я думаю, дело не дойдёт. Бой будем вести скоротечный, имея целью взять живыми как можно большее число парашютистов…

– А если не дадутся?

– Тогда на уничтожение… Но это в самом крайнем случае, если исчерпаем все возможности захвата.

Капитан привёз с собой трёх оперативников – двух плечистых старших лейтенантов и очень молодого, почти мальчишеского вида лейтенанта. Сняв с себя форму и переодевшись в сильно поношенные, покрытые многочисленными заплатками телогрейки, все трое тут же ушли в сторону торфоразработок.

– Они будут принимать десант под видом ранее осевших в этом районе агентов абвера, – объяснил Бузин. – По имеющимся данным, все ожидаемые десантники – бывшие наши военнослужащие из числа предателей. Прошли у немцев специальную подготовку. Народ отпетый… После приземления будут изображать из себя отряд сотрудников местного НКВД, конвоирующий на станцию пойманных в лесу дезертиров. По немецкому плану, роль дезертиров отводилась тем троим агентам абвера, которые были заранее сюда заброшены и должны были всё подготовить. Мы их обезвредили и получили от них все сведения. И теперь, по нашему плану, роль «приёмщиков» исполнят наши люди…

– А они знакомы друг с другом? – спросил Частухин.

– Кто они?

– Новая группа и старая.

– Нет, не знакомы.

– Слушайте, если у вас так дело поставлено, зачем же моя рота понадобилась?

– Для надёжности. Наш расчёт построен на показаниях захваченных агентов. Условно мы им поверили, но всё может случиться, любая неожиданность. А ни один фашистский шпион уйти отсюда не должен… Сюда не только одна ваша рота переброшена, на флангах у вас находится ещё несколько подразделений. Железная дорога прикрыта в зоне нескольких километров.

– Значит, эти трое, оперативники, на большой риск пошли?

– Конечно… Но что поделаешь – война. Она, брат, без риска не бывает.

– Это верно.

– Слышь, Частухин, а насчёт ремонтных работ – это ты сам догадался или кто подсказал?

– А чего тут подсказывать? Элементарное дело.

– Молодец. Оперативное мышление у тебя развито.

– Я ведь в столичной милиции до войны служил, а не где-нибудь.

– Выходит, не зря я твою кандидатуру выбрал, а?

– Погоди хвалить, капитан, дай сперва дело до конца довести…

«Дезертиры» вывели немецких парашютистов к месту расположения роты Частухина точно в назначенное время. Было раннее утро. «Отряд НКВД» двигался по дороге двумя шеренгами: одна – вдоль левой обочины, другая – вдоль правой. А в центре понуро брели в своих заплатанных телогрейках «задержанные».

Частухин быстро пересчитал всю группу. Двенадцать человек. Из них трое – свои. Значит, парашютистов девять душ. Девять продажных шкур. Девять предателей, девять изменников, девять иуд, вернувшихся на родную землю в волчьем обличье. «Ну, держитесь, гады! – зло подумал Леонид Евдокимович. – Сейчас вам будет мясорубка с мелкими потрохами!»

Бойцы третьего взвода продолжали мостить валежинами выбоины в том месте, где справа и слева от дороги, в кустах, затаились в хорошо замаскированных укрытиях два остальных взвода частухинской роты. Парашютисты, увидев ремонтников, замедлили было на несколько секунд шаги, но потом снова уверенно двинулись вперёд. (Потом выяснилось, что «дезертиры» шёпотом успокоили их, сказав, что стройбатовцы ковыряются на этом месте уже несколько дней и мимо них можно идти совершенно спокойно.)

Вплотную подойдя к ремонтируемому участку, один из «чекистов», шедший чуть впереди, – очевидно, старший группы, крикнул:

– Эй, сапёры! Посторонись!

Частухинские бойцы, как и было предусмотрено, не выпуская из рук валежины, расступились вправо и влево, освобождая проезжую часть.

– Кого пымали, служба?

– Не твоего ума дело… Осади назад, кому говорят?

В это время у старшего, видимо, шевельнулось подозрение об опасности движения между обступившими дорогу с двух сторон хотя и безоружными, но численно превосходящими «конвой» красноармейцами. Он быстро обернулся к своим:

– Сворачивай в поле, стороной обойдём!

Решение это выглядело оправданным и с точки зрения здравого смысла, и, вероятно, исходя из правил конвойного устава.

Возникла непредвиденная ситуация. Если «отряд» сойдёт с дороги, безоружные бойцы с валежинами в руках окажутся бессильными против стрелкового оружия парашютистов. Весь хитроумно придуманный Леонидом Евдокимовичем Частухиным план задержания диверсантов готов был рухнуть в одно мгновение.

И тогда старший лейтенант Частухин, ни на секунду не задумываясь о собственной безопасности, как он это делал всегда и в довоенные годы своей службы в милиции, и во все дни, проведённые на войне, а просто естественно подчиняясь раз и навсегда принятым им для себя нравственным обязательствам безоговорочной верности своему профессиональному долгу, выскочил из-за кустов, где он сидел рядом с капитаном Бузиным, и, отвлекая на себя внимание, выстрелил вверх из пистолета.

По всем законам человеческой реакции на неожиданность все парашютисты, как один, повернулись в сторону Частухина. И в ту же минуту стоявшие в центре «отряда НКВД» оперативники (руки у них были свободны – они же находились среди «своих») бросились на «конвоиров».

– Вали их!! – бешено закричал Частухин, давая, наконец, своим ребятам команду выполнять план задержания.

План этот, в общем-то, был предельно прост. Ухватившись по нескольку человек за одну валежину и держа её прямо перед собой, бойцы устремились на парашютистов, потерявших на мгновение способность ориентироваться из-за стольких неожиданностей сразу – выстрел, измена «дезертиров», нападение безоружных стройбатовцев…

И этого мгновения, возникшего благодаря инициативе оперативников, обоих коренастых старших лейтенантов и юного, мальчишеского вида лейтенанта в заплатанных телогрейках, было вполне достаточно для того, чтобы план старшего лейтенанта Леонида Евдокимовича Частухина был реализован во всей своей полноте и безыскусной надёжности.

Вооружённый человек ждёт нападения на себя прежде всего от вооружённого человека. Диверсант готов защищаться от ножа, финки, пистолета, автомата. Не ждёт он только нападения от человека с поленом, бревном, жердиной или – как в данном случае – с валежиной. Обыкновенной, мирной, строительной валежиной, несколько сотен которых уже лежало на старой грунтовой дороге, выравнивая её выбоины. Вернее, может ждать, но не видит в этом предельной опасности, степень его готовности отразить нападение невольно преуменьшена. Оружие даёт вооружённому сознание своего превосходства над безоружным.

Частухин поставил перед бойцами своего второго взвода простую, как ясный день, задачу: ухватившись по нескольку человек за каждую валежину, в момент наибольшего сближения с парашютистами внезапно по команде устремиться на них с разных сторон, держа каждой группе прямо перед собой плашмя валежину, и, ударив ею и силой разбега шпионов в грудь или в спину, свалить их всех живыми на землю.

А там уж на земле не будет разницы кто с оружием, а кто без него. Русский кулак – он всех подравняет.

Конечно, была для безоружных бойцов опасность зазеваться, замешкаться, оступиться, споткнуться, ударить вразнобой. Но ведь и оперативники капитана Бузина, сразу давшись в руки агентов ещё на месте приземления, подвергали себя не меньшей, если не большей, опасности.

Да, опасность была. Но в укрытии сидело два вооружённых взвода. Да ещё был взвод на флангах. Да ещё за флангами были свои. Нет, никуда было не деться шпионам. Важно было только в самую первую минуту поразить их дерзостью замысла, ошеломить, обескуражить, взять живьём.

План удался почти во всём. Правда, сразу же после пистолетного выстрела старший группы парашютистов успел всё-таки полоснуть по Частухину автоматной очередью, но Леонид Евдокимович, предвидя это и упреждая очередь, сразу же после своего выстрела рухнул ничком в траву, и пули веером разлетелись над его головой.

Вторую очередь старший десанта послать не успел. Сбитый с ног сильнейшим ударом в спину тут же сломавшейся жердины, он полетел на землю, ремень автомата лопнул, сверху на него упало сразу несколько человек, подмяли под себя, придавили, начали душить, несколько рук оборвало кобуру с пистолетом, а потом какая-то чудовищная по своей силе рука ударила ему тремя кулаками сразу в челюсть и оглушила…

Теряя сознание, старший десанта успел заметить, что рядом с ним валятся на дорогу его люди, прекрасно обученные всем индивидуальным рукопашным способам защиты и нападения, но бессильные против этого неожиданного, общего, единовременного, коллективного натиска многих людей с их нелепыми валежинами и жердями наперевес.

Схватка действительно была скоротечной. И хотя со стороны она, может быть, и напоминала то самое беспорядочное сплетение человеческих тел, которое дети называют куча-мала, конечный результат был достигнут: все девять диверсантов были взяты живыми. В разорванных, располосованных гимнастёрках, со следами ударов на лицах – синяками и кровоподтёками, они стояли теперь, сбившись в кучу, посередине дороги, окружённые вооружёнными и безоружными бойцами частухинской роты.

А среди нападавших жертвы были. В шуме, возне, тяжёлом дыхании, криках и ругани неожиданно и яростно вспыхнувшей рукопашной борьбы коротко и глухо грохнуло несколько выстрелов в упор…

В десяти шагах от дороги на шинели с безжизненно запрокинутой навзничь головой лежал мёртвый молодой лейтенант. Рядом с ним с каменно тяжёлыми лицами громоздились в своих заплатанных телогрейках плечистые, коренастые оперативники, комкая в кулаках пилотки. Капитан Бузин, встав на колени перед лейтенантом, слушал его сердце, но ничего уже нельзя было сделать: мальчишеского вида оперативник был убит наповал.

В роте Частухина оказалось четверо раненых: двое – легко и двое – тяжело.

По представлению капитана Бузина, который в подробном рапорте командованию очень высоко оценил оперативные способности старшего лейтенанта Частухина при задержании и обезвреживании группы немецких агентов-парашютистов, Леонид Евдокимович был освобождён от должности командира роты и откомандирован в распоряжение отдела контрразведки стрелкового корпуса.

– Давай, Частухин, возвращайся к специальности, – сказал Бузин, – нечего тебе квалификацию терять. У нас полно работы, людей не хватает, а ты отсиживаешься в своей роте.

На новом месте работы и в самом деле было невпроворот. Целыми днями метался Леонид Евдокимович в составе подвижных оперативных групп по деревням и посёлкам, участвуя в ночных засадах и прочёсываниях местности. Сведения о появлении немецких шпионов поступали со всех сторон. Командование вермахта, не считаясь с огромными потерями личного состава абвера, стремилось предельно насытить наши тылы своей агентурой перед началом грозных событий на Курской дуге.

Большую часть её с помощью местного населения и войсковых частей удавалось своевременно нейтрализовать. Но бывали и такие случаи, когда агенты ловко ускользали из рук контрразведки. И тогда приходилось идти за ними по пятам, отрабатывая один вариант за другим, скрупулёзно осматривая каждый квартал, каждую улицу, каждый дом в подозреваемом районе.

Однажды, во время обыска в одном из домов, где искали парашютиста, сумевшего просочиться сквозь все заградительные кордоны, старший лейтенант Частухин открыл дверцу платяного шкафа, и диверсант, стоявший в шкафу, выстрелил в Частухина в упор, с расстояния меньше метра.

Почему он промахнулся, этого не мог понять никто, даже сам Частухин. Но, по всей вероятности, увидев направленное на себя оружие, старший лейтенант успел-таки в сотую долю секунды отклониться от летящей в лоб пули. Но след от выстрела – ожог и пороховое пятно на лице – остался, и Леонид Евдокимович долго ходил с повязкой на голове, отказываясь лечь в госпиталь, хотя имел на это, по мнению товарищей, полное право, так как в принципе после такого выстрела в упор должен был бы давно уже лежать не только в госпитале, а в матушке сырой земле.

Несколько раз приходилось старшему лейтенанту Частухину участвовать и в силовом задержании фашистских лазутчиков. И тут-то уж Леониду Евдокимовичу не было равных по умению укрощать и приводить в «христианский вид» немецких парашютистов. Старое Преображенское прозвище Пожарник оправдывалось – ни один даже самый обученный диверсант не мог устоять против частухинского кулака.

Но как-то нашла коса на камень. Брали очень необходимого человека – по предварительным данным, инструктора немецко-фашистской диверсионной школы, которого немцы после провалов многих его учеников решили самого во главе группы из четырёх курсантов послать в тыл к русским добывать необходимые сведения. «Профессора» надо было взять по возможности с наименьшим числом повреждений, чтобы быстро «вытрясти» из него все сведения о школе и в дальнейшем это малопочтенное учебное заведение уничтожить.

Наш разведчик, внедрённый в эту школу, характеризовал инструктора как фигуру весьма опасную при аресте – физически очень сильный, дерзкий, все способы самозащиты знает в совершенстве. Разведчик ориентировал также будущую группу задержания на главный недостаток «профессора» как личности – неумеренная страсть к деньгам, алчность и корыстолюбие.

Было установлено, что в одно из воскресений «профессор», изображая колхозного пасечника-инвалида, появится на подводе, с двумя ульями на базаре в районном центре и встретится здесь со своим человеком, который «купит» у него ульи (в одном из них будет находиться рация, в другом – батареи питания) и вместе с деньгами передаст секретные сведения о расположении советских войск на интересующем немцев участке.

Старшим группы задержания был назначен Частухин. В оперативный состав группы входило ещё пять офицеров, имевших опыт в проведении подобных мероприятий. Все они (как и «свой человек») были экипированы под местных крестьян. Общее руководство операцией осуществлял капитан Бузин.

Центральная часть маленького среднерусского городка была расположена на возвышенности, и с базарной площади хорошо было видно, как от всех горизонтов тянутся к городу извилистые белые нити дорог. Старший лейтенант Леонид Частухин, заглядевшись с базарной площади на красоту окружающих город лесов, полей, рек и лугов, так похожих на родину его отца, подмосковный Егорьевск, чуть было не прозевал появление на рынке главного действующего лица – белобрысого, коротко стриженного (под бобрик), весьма плотного господина средних лет. Да, да, это был он – Курт Дектор, инструктор школы абвера, духовный и практический наставник многочисленных диверсантов и парашютистов, которого его же курсанты (как было установлено на допросах захваченных лазутчиков) шутливо называли Детектором.

Полулёжа на высоких крестьянских дрожках, он то снимал с себя широкополую соломенную шляпу и обмахивался ею, то снова нахлобучивал её на голову. Рядом с ним на соломе лежали костыли и два улья.

Проехав почти через весь базар, Дектор остановился, слез с дрожек, привязал лошадь и, взяв один костыль, захромал к барахолке.

Частухин знал из ориентировки, что Курт Дектор происходит из семьи обрусевших немцев, уехавшей в середине тридцатых годов на зов нацизма из Поволжья в Германию. Семья занималась сельским хозяйством, имела когда-то большую пасеку. Поэтому линию фронта инструктор и перешёл с легендой пасечника. Он действительно был похож на мирного сельского жителя – полотняные штаны, толстовка, сандалии на босу ногу. А искусно разыгрываемая хромота должна была наводить на мысль о том, что из-за стеснённости в движениях человек этот вряд ли когда-нибудь и куда-нибудь выезжал дальше своей области и на физически активные поступки явно не способен.

Предварительный план задержания сводился к тому, чтобы наблюдать «профессора» как можно дольше – возможно, у него произойдёт на рынке, в толчее барахолки, не один контакт, а два или больше. Но потом, проанализировав обстановку с оперативной точки зрения, пришли к выводу, что вряд ли Курт Дектор станет устраивать на базаре «конференцию» своих агентов. И тогда решили брать его сразу после обмена между шпионами реквизитом (улей с рацией и сведения о характере расположения советских войск).

«Профессор» ходил по барахолке минут двадцать, весьма квалифицированно приценивался, придирчиво рассматривал предлагаемые вещи, торговался, сморкался на землю, чесал затылок, купил в овощном ряду прямо из бочки и, смачно хрустя, съел солёный огурец, ловко свернул из газеты «козью ножку», не побрезговал зайти в ужасающий по своему виду рыночный туалет, ввязался в спор между двумя местными спекулянтами о цене на старую шинель – одним словом, вёл себя очень грамотно, добросовестно продемонстрировав весь ассортимент представлений о русской специфике, взятый на вооружение в действующем на данном участке фронта отряде абвера. Вот бы удивились, наверное, местные спекулянты, если бы узнали, что около них только что стоял настоящий немецкий майор, награждённый рыцарским Железным крестом.

Потом Дектор разговорился с бородатым мужчиной с палкой в руках (тоже хромоногим инвалидом), в котором Частухин сразу же узнал по словесному портрету того самого человека, с которым инструктору и надо было встретиться.

Оба немецких агента, хромая каждый на свою ногу, двинулись к подводе инструктора. («Значит, хромоножие, – подумал Частухин, – считается в абвере лучшей «крышей» для появления мужчины во время войны в тылу противника. Ну что ж, логично. Надо будет изложить это соображение в рапорте высшему начальству. Может быть, наш опыт и другим пригодится».)

Бородатый осмотрел ульи и пригнал свою подводу. Курт Дектор, положив костыль на землю, легко перенёс ульи из своих дрожек в подводу «покупателя», словно в них и не было рации и батареек. «Здоровый, чёрт! – отметил про себя Леонид Евдокимович. – Придётся, видно, с ним повозиться».

Бородатый достал бумажник и, послюнявив пальцы, начал отсчитывать деньги. Частухин впился глазами в его руки. Но ничего подозрительного заметить было нельзя – деньги как деньги, красные тридцатирублевки, – обычным путём переходили в руки «продавца» и после повторного пересчёта исчезали во внутреннем кармане его толстовки. «Ловко работают, дьяволы, – позавидовал старший лейтенант, – ничего не скажешь, ни к чему не придерёшься. Все данные, наверное, особым шифром нанесены на купюры».

Настала очередь вводить в дело сведения о главной черте характера «профессора» – алчности и корыстолюбии. Дождавшись, когда бородатый отъедет на своей подводе с купленными ульями (за ним сразу пошли три человека), Частухин двинулся к дрожкам Дектора. Свою правую руку в чёрной перчатке, слегка перекосив плечо, он «безжизненно» нёс чуть в стороне и сзади себя, имитируя протез.

Приблизившись, старший лейтенант поманил «профессора» к себе пальцами левой руки. Курт Дектор, не меняя положения, выжидающе и настороженно смотрел на него.

– Товарищ, а товарищ, – первым заговорил Частухин, – купи у меня одну вещицу.

– Какую ещё вещицу? – недовольно спросил Дектор.

Выговор у него был абсолютно чистый, волжский.

– Да так, безделушка одна, – сказал Частухин и, придвинувшись к немцу почти вплотную, прошептал: – Золото. За полцены отдам.

В глазах у «профессора» что-то произошло – сдвинулась с места какая-то строгость. Но сам он сидел на дрожках всё так же настороженно.

– Почему за полцены, – спросил Дектор, – ворованная, что ли?

– С войны принёс, – доверительно сообщил старший лейтенант, – с убитого снял.

Он неловко полез левой рукой в нагрудный карман своей выцветшей, застиранной гимнастёрки, вытащил золотые часы на золотом браслете и, оглянувшись (страхующий его офицер стоял неподалёку), протянул их инструктору.

«Профессор» взял часы, взглянул на пробу. (Часы старшему лейтенанту выдали настоящие, немецкие, трофейные.)

– Хату подправить надо, – объяснил Частухин, – крыша вот-вот обвалится.

– А почему именно мне предлагаешь?

– Вы при деньгах, ульи продали.

– Этих денег не хватит. Ты сколько просишь?

Старший лейтенант назвал цену.

– Садись, – пригласил Дектор, – подъедем тут в одно место неподалёку, под горой. Знакомый у меня там живёт. Если даст взаймы, куплю твою безделушку.

«Брать его сейчас, прямо здесь? – лихорадочно соображал Частухин. – В телеге у него наверняка автомат лежит. Если сумеет поднять, много народу на рынке побьёт, невинных. Надо отъехать».

– Не обидишь меня, убогого? – спросил Леонид Евдокимович, неловко залезая на дрожки, помогая себе только одной рукой.

Курт Дектор усмехнулся.

– Не обижу, – пообещал он, – я и сам-то не меньше твоего калека убогий.

Усаживаясь поудобнее, старший лейтенант оперся несколько раз рукой о лежащий в дрожках брезент – оружия под брезентом не было. «Значит, под ним лежит», – решил Частухин.

Он оглянулся на барахолку. Офицер, его напарник, спихивал с какого-то тарантаса фасонисто одетую дородную деваху, пытался взять у неё из рук вожжи. «Только бы не нашумел раньше времени, – подумал про него Частухин, – только бы к нужной минуте успел догнать».

Они выехали с базарной площади, проехали мимо белоколонного собора, стоявшего на спуске с холма и видного, очевидно, за много километров от города, и покатили по дороге вниз, под гору.

– По чистой пришёл? – спросил Дектор, кивая на чёрную перчатку. – Где зацепило?

– Под Москвой, – оживился Частухин, – аккурат возле самого Волоколамска.

– Да, близко немец к белокаменной подошёл, – покачал головой «профессор».

Он поправил лежавшие рядом с ним костыли и засвистел «Катюшу».

«Ах ты, гнида! – выругался про себя старший лейтенант, – ещё и песни наши поёт».

– А вот мне повоевать не пришлось, – вздохнув, сказал Курт Дектор, – с довоенных времён в увечных хожу. А кровь за родину пролить тоже хочется, внести, как говорится, свою долю в общее дело.

Дрожки катили по краю высокого обрыва. Частухин незаметно оглянулся – напарника не было видно.

И в эту секунду «профессор» и ахнул ему в ухо зажатой в кулаке свинчаткой. Он бил не размахиваясь, не меняя положения, метясь в висок.

«Молодец, немец, – успел оценить удар Леонид Евдокимович, летя с дрожек на дорогу, не зря в России жил».

Упав, он больно ударился коленом о камень, но тут же вскочил на ноги.

Инструктор нахлёстывал лошадь под гору.

Частухин рванул из-под гимнастёрки пистолет, выстрелил, целясь в лошадь, один раз, второй, третий, четвёртый…

Лошадь засбоила, пошла боком, боком и вдруг рухнула, переворачивая дрожки. Мелькнула фигура инструктора – он успел соскочить с подводы и, ни секунды не раздумывая, прыгнул с дороги вниз – под высокий откос обрыва.

«Смелый, гад! – чертыхнулся Частухин. – Но без лошади он от меня не уйдёт! Здесь он мой!»

Он подбежал к обрыву и с ходу прыгнул вниз. Острейшая боль пронзила ушибленную ногу. «Ничего! Ничего! – сжав зубы, катился старший лейтенант под откос. – Только не раскисать! Никакой жалости к себе!»

Падение замедлилось, и, поднявшись, он увидел, как внизу, метрах в ста от него, ломится сквозь кусты Курт Дектор. Частухин бросился за ним.

К подножию городского холма с этой стороны вплотную подходил лес. Перебежав маленький ручеёк, инструктор школы диверсантов, не разбирая дороги, напрямую ударился через чащу.

«Почему не стреляет? – мелькнуло в голове у Частухина. – Оружие осталось наверху? Или потерял при падении?»

«Профессор» чесал по лесу, как лось, – с шумом и треском. Частухин с каждой секундой всё ближе и ближе настигал его. На мгновение белая полотняная толстовка скрылась между деревьями. Старший лейтенант выстрелил поверху – спина снова показалась впереди. «Теперь напарник мой, если он только доехал уже до убитой лошади, – подумал Леонид Евдокимович, – поймёт по выстрелу, где я нахожусь».

Курт Дектор выскочил на широкую поляну. Он бежал уже из последних сил, задыхаясь и ловя ртом воздух. В центре поляны Частухин догнал его и ударил рукояткой пистолета по голове. «Профессор» против ожидания не упал, а только, споткнувшись, замотал головой из стороны в сторону.

А упал на землю пистолет, вырвавшись при ударе из руки старшего лейтенанта. И Дектор заметил это. В руке у инструктора сверкнул нож. Но Частухину было наплевать на это. Он помнил удар в ухо, полученный на дороге. И кого же бил этот хмырь, эта белобрысая харя, эта паскудная немецкая морда? Его, Лёньку Пожарника?!

И старший лейтенант, вспомнив родную Преображенку, навесил «профессору» с правой – мгновенно, со страшной силой, от души, метясь тоже в ухо. Но немец был крепок, чёрт, как пень. Он выронил от удара нож, но на ногах устоял и на этот раз. И вспомнив, наверное, те времена, когда ещё жил в своём Поволжье, где драться умел каждый мальчишка, будь он русский или немец, ответил Частухину не приёмом дзюдо, а кулаком – размашистым русским ударом по скуле.

Это и был тот самый момент во фронтовой жизни старшего лейтенанта Леонида Частухина, когда коса нашла на камень. Забыв обо всех хитрых способах боевого и специального самбо, которые он изучал когда-то в милицейской школе, Леонид Евдокимович Частухин бил инструктора немецкой школы диверсантов с обеих рук, по-преображенски – по соплям! в глаз! в нюх! под дыхало! – словно хотел доказать во что бы то ни стало этому стриженному под короткий бобрик Дектору, что уж в чём в чём, а в чисто кулачной драке он, немец, никогда и никакого преимущества над русским человеком не имел и иметь не будет – это тебе не блицкриг ваш паскудный!

А Курт Дектор бился со старшим лейтенантом Частухиным, как настоящий саратовский грузчик, от которых, он, видно, и научился в своей молодости в Поволжье высокому искусству русского кулачного боя. Подсознательно инструктор немецкой школы диверсантов, наверное, понимал, что победить советского контрразведчика он может только кулаком, что спастись от своего преследователя он может только вот в такой русской кулачной драке. И «профессор», хрипя и ругаясь, перемешивая немецкие слова и российскую матерщину, крошил старшему лейтенанту рёбра и скулы пудовыми ударами (свинчатку свою он, очевидно, тоже обронил по дороге).

Они дрались «с уха на ухо» на поляне минут десять, сдирая с рук кожу, разбив в кровь друг другу носы, расквасив губы, наставив гроздья фонарей под глазами, не уступая друг другу ни в чём, не цепляясь, а только сотрясая друг друга тяжёлыми, злыми и беспощадными мужскими ударами.

И ещё неизвестно, чем бы кончилось это свирепое и тягостное побоище, если бы вдруг перед старшим лейтенантом Частухиным не возникло с укором суровое и строгое лицо его отца, Преображенского дворника Евдокима Частухина, и голос его не сказал бы около самого сердца: «Ну, что же ты, Лёня? Или забыл про всех нас – про меня, мать, брата?»

И тогда полыхнуло в груди у Леонида Евдокимовича то самое, русское, последнее – смертельная тоска: пан или пропал! – и, «позвав» в руку все оставшиеся силы, чувствуя, что калечит себе пальцы и вдребезги разбивает кости на кулаке, ударил в последний раз старший лейтенант Частухин майора Курта Дектора между глаз, размахнувшись аж от самой земли, и рука его «въехала» в ненавистное лицо инструктора школы диверсантов чуть ли не по самый локоть.

И, задохнувшись слюною и кровью, шагнул «профессор» на полусогнутых чуть вперёд и, всхлипнув, лёг носом в примятую траву и замер, затих, заскучал – неподвижно и тихо.

…Когда капитан Бузин появился вместе с несколькими военными на поляне (все четыре агента из группы Дектора были к тому времени уже арестованы), немец, связанный по рукам и ногам, но уже пришедший в себя, громко стонал, лёжа на земле на боку, пуская изо рта красные пузыри.