Текст книги "Я ищу детство"

Автор книги: Валерий Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

Через несколько дней гауптман вызвал Крысина к себе. В комнате около окна стоял поджарый, болезненного вида немецкий офицер с погонами обер-лейтенанта.

– Вы проявили завидную твёрдость и хладнокровие, – сказал начальник охраны. – Это позволяет мне рекомендовать вас обер-лейтенанту Гюнше, который набирает здесь штатный состав для специальной зондеркоманды. Согласны на переход в зондеркоманду?

– Согласен, – кивнул Николай, понимая, что вопрос этот решён уже без него.

– Вопросы есть?

– Есть просьба.

– Какая?

Помявшись, Крысин по непонятной в ту минуту даже ему самому причине попросил гауптмана перевести вместе с ним в зондеркоманду Лимона.

– Чтобы не было скучно одному на новом месте, – натянуто улыбнулся Николай.

– А он будет согласен?

– Будет. Куда ему деваться. Мы уж вместе…

– Хорошо. Я выполню вашу просьбу. Ваш друг тоже заслуживает поощрения.

Обер-лейтенант, смерив Крысина внимательным взглядом, вплотную подошёл к нему.

– Из какой семьи? – спросил обер-лейтенант по-русски, правильно расставляя слова, но произнося их с сильным акцентом.

– Из мещан.

– Есть раскулаченные родственники?

– У меня самого нету, а у товарища моего есть.

– Это хорошо… Имеете в России материальные интересы?

– Не понял вас, господин обер-лейтенант…

– Надеетесь получить наследство или приобрести частную собственность, ценные бумаги, денежные вложения?

– Затрудняюсь с ответом, господин обер-лейтенант.

– С условиями и задачами специальной зондерслужбы знакомы?

– Никак нет.

– Мы будем принимать участие в предупредительных акциях против враждебно настроенного местного населения. Обеспечивать безопасность стратегических тылов. А также – окончательное решение национального вопроса на местах… Служба опасная, но будете получать втрое больше, чем здесь. Кроме того, свободное, но разумное использование результатов вынужденных конфискаций. Всем чинам зондерслужбы, включая рядовых, разрешается открывать личные счета в местных отделениях остбанка… Вы поняли меня?

– Я вас понял, господин обер-лейтенант, – твёрдо сказал Николай Крысин.

Так началась их с Лимоном служба в специальной зондеркоманде обер-лейтенанта Гюнше.

Служба поначалу оказалась не очень опасной, но, конечно, хлопотливой. Враждебных настроений среди местного населения было хоть отбавляй. Правда, крупных предупредительных акций, пока комплектовался штатный состав, зондеркоманда не проводила. Но мелкие операции – обыски, прочёсывания, выборочные аресты – происходили каждый день. Причём время их проведения в основном совпадало с ночными часами – полночь, раннее утро, на рассвете, и это на первых порах рождало какую-то усталую неопределённость во времени и пространстве, постоянную сонливость, притуплённость потребностей и желаний. Было всё равно, что делать – идти, ехать, обыскивать, арестовывать, безразлично где спать – в машинах, избах, под открытым небом, неважно когда завтракать, обедать, ужинать, но шнапс всё время лился рекой, и это поддерживало и давало необходимые силы для службы.

Обеспечением безопасности стратегических тылов, как таковым, группа Гюнше также почти не занималась. Приходилось попутно, в порядке переподчинения, выполнять отдельные задания и приказы вышестоящих органов имперской безопасности и абвера. Эти задания и приказы сводились главным образом к заградительным действиям в тех районах, через которые шла переброска войск и боевой техники в сторону фронта во время крупных наступлений вермахта. В таких случаях зондеркоманда на несколько дней оседала в каком-нибудь крупном населённом пункте, и кочевая, пропахшая бензином и пылью дорог жизнь на эти дни относительно стабилизировалась. В этих мелких операциях и побочных заградительных действиях обер-лейтенант постепенно готовил свою команду к основному виду её будущей деятельности – к тому, что при первом знакомстве с Крысиным он назвал «окончательным решением национального вопроса на местах». Тайного смысла, заключённого в этом странном слове – «окончательное», – Крысин долго не мог понять.

Правда, если бы Крысин хорошо знал немецкий язык (элементарно объясняться он уже умел – вокруг всё время были немцы), то из ежедневных и весьма обстоятельных разговоров Гюнше по телефону с Берлином он мог бы уже уяснить себе, что обер-лейтенант, во-первых, является не просто обыкновенным офицером службы СД, а во-вторых, возлагает на будущую деятельность своего отряда не только оперативные, но и в какой-то степени даже идеологические задачи. В Берлине доктор антропологии Вальтер Гюнше считался крупным специалистом по одному из главных разделов расовой теории фюрера. Ещё за несколько лет до начала военных действий в России аспирант исторического факультета Берлинского университета Вальтер Гюнше попал в сферу внимания будущего руководителя рейхскомиссариата по консолидации германского народа обергруппенфюрера СС Ульриха Грейфельда. Обергруппенфюрер, хорошо знавший семью Гюнше, рекомендовал молодому историку сосредоточить свои научные усилия на той части учения фюрера, где говорилось о неспособности славянской расы создавать самостоятельные государства. Научный руководитель Гюнше профессор Хетлинг направил интересы своего аспиранта в ещё более узкое русло – участие норманов и тевтонов в образовании Российской империи. Этой теме и была посвящена диссертация будущего доктора антропологии. Главная «геополитическая» идея диссертации была сформулирована её автором в полном соответствии с учением фюрера следующим образом: необходимо положить предел вечному движению германцев на юг и на запад Европы. Нордический взор немецкой расы должен быть обращён на восток, к России, на территориях которой будет наконец решена проблема недостаточного «жизненного пространства» германского народа. Свои теоретические выкладки диссертант подкреплял практическими рекомендациями: сплошная германизация славянского населения восточных районов; устранение вредного влияния тех враждебных элементов из числа местных жителей, которые будут представлять опасность для рейха; создание на востоке нового немецкого населения, единообразного в своём расовом, а следовательно, в интеллектуально-физическом и национально-политическом отношении.

Защита диссертации прошла блестяще – Вальтеру Гюнше была присвоена учёная степень доктора антропологии.

В дальнейшем молодой профессор успешно сотрудничал в отделе планирования рейхскомиссариата по консолидации германского народа под руководством обергруппенфюрера СС Ульриха Грейфельда. Одновременно он продолжал свою научную деятельность в Берлинском университете и принял непосредственное участие в разработке документов, которые были положены в основу «Генерального плана ОСТ». В годы военных испытаний, как истинный немецкий патриот, доктор Вальтер Гюнше добровольно сменил университетскую кафедру и профессорскую мантию на военный мундир, благо его гражданская, теоретическая специальность приобретала в это время всё больший практический спрос. В завершение своих научных изысканий Гюнше предложил в качестве офицера личные услуги одной из вновь создаваемых на Восточном фронте эйнзатцгрупп. (Такие группы были образованы при штабе каждой полевой армии на русском театре военных действий. Задачей их было обеспечение безопасности на оккупированных территориях и практическая реализация «Генерального плана ОСТ».)

Предложение Гюнше было принято, и он, руководствуясь давними идеями своей «геополитической» диссертации, заручившись поддержкой Грейфельда и Хетлинга, а также действуя в прямом контакте с начальником эйнзатцгруппы «Д» Отто Олендорфом, приступил к формированию личного состава своей специальной зондеркоманды.

У доктора антропологии был богатый выбор – в эйнзатцгруппе «Д» насчитывалось около тысячи бывших рядовых и офицеров гестапо, СД, уголовной полиции, СС и так называемой полиции порядка. Попасть в отряд Отто Олендорфа стремились также многие военнослужащие из полевых частей вермахта – подразделения эйнзатцгруппы были расположены в тылу, за много километров от линии фронта. Но Гюнше был прежде всего учёный, у него существовала своя, индивидуальная точка зрения на принципы подбора личного состава зондеркоманды. Кроме того, за ним наблюдали из Берлина, и поэтому руководство группы «Д» предоставило Гюнше полную свободу действий в комплектовании его специальной команды.

И Гюнше формировал свою зондеркоманду только из русских, добровольно перешедших на немецкую сторону. Он разъезжал по лагерям военнопленных, где полицейскую службу несли русские, и тщательно знакомился с личными делами полицаев и предателей, интересуясь самыми жестокими, самыми беспощадными к своим соотечественникам.

Наконец всё было готово – люди, оружие, транспорт. Двадцать крытых, мощных грузовиков и два легковых «опеля» – так выглядело детище Вальтера Гюнше в походном порядке.

Первым серьёзным мероприятием, которое обер-лейтенант, правда, назвал тренировочным, было уничтожение большого цыганского табора.

Цыгане, не подозревая о грозящей им опасности, расположились неподалёку от крупного железнодорожного узла. На исходе душной летней ночи двадцать грузовых машин окружили табор. В свете фар и дополнительных прожекторов женщины и дети были быстро отделены от мужчин. Женщинам было приказано раздеться догола. Никто из цыганок не сделал ни одного движения, чтобы выполнить этот приказ. Тогда солдаты зондеркоманды начали насильно срывать с них одежду. Цыганки отбивались кулаками, кусались, царапались, визжали. Солдаты били их прикладами, швыряли на землю, топтали сапогами. Несколько молодых мужчин, бросившихся защищать своих жён, были убиты на месте. В глазах вожака табора, оцепенело стоявшего впереди мужской группы, полыхал немой ужас. Старик понял, что ему воочию пришлось увидеть на земле ад.

Когда все женщины были раздеты и, окровавленные, избитые, стояли, плотно сбившись, прижимая к себе плачущих детей, доктор антропологии Вальтер Гюнше медленно обошёл вокруг них, постоял несколько минут рядом, внимательно рассматривая каждую цыганку, потом достал записную книжку, сделал несколько записей, спрятал записную книжку в карман мундира, поднял и опустил руку. Треск автоматных очередей мгновенно поглотил крики и плач. Женщины и дети падали на землю почти бестелесно, словно потухали тонкие свечечки на внезапно ворвавшемся в безветрие урагане.

Цыгане-мужчины, ослеплённые слезами и дикой, безутешной яростью, бросились на солдат, но два крупнокалиберных пулемёта, заблаговременно поставленные против них обер-лейтенантом, отбросили назад своей ужасной силой уже не людей, а истерзанные, изуродованные, изорванные в кровавые клочья, разрушенные большими свинцовыми пулями мёртвые человеческие тела.

Рассвело. Пахло кровью и гарью. Гюнше приказал вырыть большую общую яму, свалить туда сразу все трупы, повозки, палатки и все остальные пожитки табора, засыпать яму сверху землёй, а землю тщательно утрамбовать и разровнять колёсами грузовиков.

Глядя, как в белом свете прожекторов и автомобильных фар, натужено ревя моторами, медленно ездят тяжёлые крытые грузовики взад-вперёд по тому месту, где ещё два часа назад жило, жгло костры, смеялось, пело песни живое человеческое племя, Николай Крысин вдруг зримо, непоправимо и страшно понял значение и несмываемый смысл этих слов – «окончательное решение». Холодная бездна их глубины поразила его. И он понял, что отсюда, из этой холодной, знобящей кровавой слякотью глубины, возвращения назад, к людям, уже не существует.

…Когда всё было закончено и грузовики с солдатами начали медленно вытягиваться в колонну, двигаясь к большаку, Крысин, сидевший у заднего борта последней машины, опершись подбородком о дуло автомата, ещё раз оглянулся на то место, где стоял табор.

На свежевзрыхлённой и аккуратно разровненной земле, понуро опустив головы, стояли лошади. Это были цыганские кони, пришедшие из ночного. Лошади пришли к своим хозяевам, к людям, которых они привыкли каждое утро находить здесь. Но в это утро людей здесь больше не было.

На следующий день после уничтожения цыганского табора обер-лейтенант Вальтер Гюнше устроил устное занятие личного состава своей зондергруппы. Армейская служба ещё не отучила обер-лейтенанта от университетских замашек. Чутьём прирождённого педагога Гюнше понял, что дальнейшие акции по «окончательному решению» должны быть предварены соответствующей теоретической подготовкой. Солдаты специальной команды, набранные из русских, ещё не чувствовали себя в своём новом качестве достаточно твёрдо. Даже через погоны военного мундира доктор антропологии продолжал ощущать на своих плечах профессорскую мантию.

Позавтракав, обер-лейтенант приказал собраться всем нижним чинам своей специальной части и обратился к ним с пространной речью.

– Вам, должно быть, уже хорошо известно, – сказал Гюнше, – что одним из главных предназначений национал-социализма является уничтожение большевистских Советов как государства. Великий фюрер Германии Адольф Гитлер предполагает создать на территории России новую колониальную империю. Славяне, учит фюрер, народ неполноценный. Они должны быть подчинены немцам и работать на них. Приход к власти в России марксистов надо рассматривать как величайшую историческую трагедию, ликвидировать ужасные последствия которой призвано великое учение фюрера. Завоёванные германской армией русские земли необходимо освободить от всех людей неарийской расы и заселить контингентом чистой немецкой крови. В связи с этим, согласно учению фюрера, подлежат ликвидации цыгане, евреи и низшие азиаты. Женщин следует уничтожать наряду с мужчинами, чтобы они не могли рожать детей своей национальности, которые впоследствии будут мстить за отцов. Также должны быть устранены и дети, как потенциальные враги Германии, которые могут вырасти и в будущем противостоять национал-социализму…

Таким образом, – продолжал обер-лейтенант, – необходимо добиваться по возможности быстрейшего исчезновения с завоёванных территорий евреев, цыган, поляков, белорусов, а также лиц смешанной крови. Будущее германской империи на востоке требует уже сейчас предусмотреть все меры, чтобы грядущие поколения неполноценных народов не смогли бы сопротивляться немецкой расе. Принципиальным вопросом в решении всех этих проблем является вопрос о системе образования и тем самым об отборе и фильтровании молодёжи. Для ненемецкого населения восточных областей не должно быть высших школ. Для него достаточно наличия четырёхклассной народной школы. Целью обучения в этой народной школе должно быть только одно: простой счёт – самое большое до пятисот, умение расписаться и внушение, что божественная заповедь заключается в том, чтобы беспрекословно повиноваться немцам. Умение читать я считаю для ненемецких народов не обязательным…

– А як же марки считать? – неожиданно прервал обер-лейтенанта Лимон.

– Считать деньги будут помогать немецкие служащие, – поморщился Гюнше. – Хранить деньги на руках будет запрещено. Все наличные суммы будут подлежать сдаче в отделения рейхсбанка.

«И где он, дьявол, так насобачился по-русски говорить, – подумал про себя Крысин. – Ведь ещё совсем недавно с акцентом говорил, а теперь чешет без запинки, как природный русак. Способный к языкам, видать, головастый. Одно слово – профессор».

А доктор антропологии Берлинского университета Вальтер Гюнше продолжал вдалбливать в тёмные русские головы своих подчинённых расовое учение фюрера, директивы и распоряжения об обращении с населением восточных областей, вышедшие из-под пера рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, а также давние идеи и мысли из своей собственной диссертации, которую в глубине души считал более соответствующей духу учения фюрера, чем все сочинения рейхсфюрера, вместе взятые. И все эти тонкости и премудрости нацистской идеологии он совершенно свободно излагал на чисто русском языке. Наблюдение Крысина было правильным – если в начале формирования зондеркоманды Гюнше говорил с сильным акцентом, то теперь этот акцент уже совершенно пропал. Собственно, именно поэтому и укомплектовывал обер-лейтенант свою команду только из русских полицаев, чтобы, постоянно общаясь с ними, в совершенстве овладеть русским языком. Начав изучать его ещё в Берлине по рекомендации обергруппенфюрера Грейфельда, Гюнше теперь полностью достиг своей цели. В этом и заключалась одна из сторон его индивидуального, научного подхода к принципу формирования специальной зондеркоманды. Воплощая в жизнь расовое учение фюрера, доктор антропологии не забывал и о своей личной выгоде и со временем надеялся благодаря отличному знанию русского языка занять в оккупационной администрации весьма высокий пост.

– Результатом новой германской политики на востоке, – продолжал говорить Гюнше, – должно быть безжалостное истребление всех элементов, не пригодных для германизации. Эта историческая цель состоит из нескольких взаимосвязанных между собой проблем. Поголовная германизация тех категорий местного населения, которые окажутся для этого пригодными. Устранение всех национальных групп, не пригодных для германизации. Переселение коренного населения рейха на завоёванные земли восточных провинций – разумеется, после окончательной очистки их от нежелательных элементов. Для осуществления этой исторической задачи повсеместно на территории России подлежат устранению партийные деятели, активные коммунисты, политические представители всех видов и рангов, комсомольцы, активисты, хозяйственники, бродяги без определённого места жительства, евреи, обманом добившиеся освобождения из лагерей и гетто, агенты НКВД, партизаны, политруки, носители эпидемических заболеваний, члены русских банд, вооружённые повстанцы, снабжающие мятежников и агитаторов, скопища подростков…

Неожиданно сделав шаг вперёд, Гюнше закричал высоким голосом:

– Встать!

Зондеркоманда с шумом поднялась.

– За исполнение этой исторической задачи никто из вас и никогда не будет нести никакой личной ответственности! – рубанул воздух рукой Гюнше. – Я заранее снимаю с вас всю личную ответственность на весь срок службы в зондеркоманде! Всю полноту личной ответственности за все исполненные впредь по моему приказу акции будем нести только я, рейхсфюрер СС Гиммлер и сам великий фюрер Германии Адольф Гитлер!

Через два дня после уничтожения цыганского табора всем нижним чинам зондеркоманды выдали чистые расчётные книжки остбанка. Вскоре выяснилось, что в один из ближайших дней предстоит экспедиция в лежащий неподалёку небольшой городок, в котором преобладает еврейское население. Евреи подлежали вывозу на железную дорогу, их имущество – конфискации.

На операцию выехали в девять часов утра. В одиннадцать городок был взят в круговое оцепление. Солдаты зондеркоманды начали планомерное движение по кварталам.

Крысин во главе отделения из десяти человек, среди которых был и Лимон, шёл по одной из центральных улиц. За ними, урча моторами, медленно двигались две крытые грузовые машины. Дома, в которых жили евреи, заранее были отмечены местной полицией особыми знаками.

…Низкие деревянные ворота. Жёлтая шестиконечная звезда на калитке. Ударом сапога распахнув ворота, Крысин первым входит во двор. Пусто. Тихо. Возле собачьей конуры оборванная железная цепь.

Крысин приближается к окну. Прикладом высаживает раму. Отскок в сторону. Никакого ответа.

Рванув на себя дверь, Крысин ждёт. Тишина. Скрип двери на петлях. И снова тишина.

Крысин, Лимон и ещё двое зондерсолдат входят в дом. В первой комнате стоит белый как мел бородатый старик, рядом курчавый молодой парень.

– Деньги. Золото. Драгоценности, – чётко говорит Крысин, не спуская взгляда с дверей в другую комнату, за которой слышен шёпот и сдержанное дыхание ещё нескольких человек.

Старик молча показывает на стол, на котором в картонной коробке лежит несколько ручных золотых часов, кипа довоенных советских облигаций, русские деньги и немецкие марки.

Крысин суёт в карман марки и часы. Советские деньги и облигации разбирают Лимон и солдаты.

Крысин подходит ко второй двери. Курчавый парень сжимает кулаки. Краем глаза Крысин видит, как медленно поднимает автомат Лимон.

Крысин рывком открывает дверь. Старуха и две молодые женщины. Курчавый бросается вперёд. Очередь. Парень, будто наткнувшись на невидимую стену, делает два шага в сторону и падает. Струйка крови изо рта. Крики, суматоха, рыдания. Старик становится на колени, молится. Женщины, кусая руки, сгрудились возле тёплого ещё трупа. Крысин командует выводить всех во двор. Лимон и солдаты подталкивают обитателей дома прикладами. Крысин бегло осматривает комнату – смятые постели, жалкая утварь, детские игрушки, швейная машинка, ситцевые платья на вбитых в стены гвоздях.

Женщин и старика грузят в крытый фургон. Крысин с отделением переходит к следующему дому.

Здесь всё по-другому. Дом двухэтажный, с мезонином. Хозяин, маленький, толстый, лысый, встречает во дворе, кланяется, приглашает войти в дом как дорогих гостей. Вся семья в сборе. Женщины почтительно приседают. Двое мужчин, моложе хозяина, быстро наливают в стоящие на столе стаканы водку. Придвигают закуски. Крысин и Лимон выпивают, берут по куску рыбы.

– Ценности? – коротко спрашивает Крысин.

Хозяин утвердительно кивает головой. Широким жестом приглашает на второй этаж.

Скрип ступеней под сапогами. Маленькая комнатка – нечто вроде деловой конторы. Железный ящик – сейф. Хозяин открывает сейф, достаёт золотые царской чеканки десятки, щедро сыплет в руки Крысину и Лимону. Монет тридцать – сорок, не меньше. Лимон доброжелательно треплет хозяина по плечу. Хозяин улыбается.

Снова на первый этаж. Двое зондерсолдат, чавкая, пьют и закусывают возле стола. Крысин оценивающе смотрит на двоих мужчин помоложе хозяина. Ткнул пальцем в левого:

– На выход!

Быстрый осмотр женщин. Вот эту, молодую.

– На выход!

Хозяин удивлённо поднимает брови. Крысин грозит ему пальцем. Хозяин прижимает руку к груди: понимаю, понимаю, понимаю…

Лимон наливает себе и Крысину. Молча пьют. Крысин поворачивается к хозяину. Тот быстро вынимает из жилета золотые карманные часы. Крысин прячет их в карман.

Двоих, мужчину и женщину, уже вывели к машинам. В последний раз Крысин оглядывает двор и дом. Пошарить бы здесь подольше – наверняка нашлось бы ещё кое-что. Но надо торопиться.

Хозяин дома стоит на пороге. В глазах – грусть, тоска, недоумение. Крысин жестом приказывает ему скрыться. Хозяин понимающе кивает головой, входит в дом, плотно прикрывает за собой дверь.

Потом он снова осторожно выглядывает во двор. По лицу его видно, что хозяин в общем-то доволен оборотом событий. Часть семьи всё-таки удалось сохранить. А золотые десятки? Бог с ними. Где наживают, там и тратят. Даст бог здоровья, наживём ещё. Главное – это семья. Хоть и поредевшая, но всё-таки сохранившаяся.

К трём часам дня большинство еврейского населения городка было вывезено на железнодорожную станцию и погружено в вагоны. Общая сумма занесённого в документы конфискованного имущества составила около четырёхсот тысяч рейхсмарок. При проведении операции было убито около сорока человек местных жителей, раненых – не считали. Личный состав зондеркоманды потерь не понёс.

На следующий день Крысин и Лимон сделали первые взносы в остбанк и записали каждый на свой личный счёт: Крысин – три тысячи марок, Лимон – две с половиной тысячи.

И была ещё одна акция по «окончательному решению». Одновременно она проходила и по линии предупредительных мер против враждебных настроений в тылу.

На этот раз Гюнше выбрал большую деревню со смешанным национальным составом. Деревня подлежала полному уничтожению.

Лимон и Крысин, накачавшись с утра шнапсом, прибыли на место со своим отделением заранее. В большом, покинутом доме местного богатея (предупреждённый накануне из города бургомистром, он успел вывезти на хутор почти всё своё имущество) было решено ожидать приезда основных сил зондеркоманды.

По приказу Крысина солдаты отделения притащили из соседних дворов сало, солёные помидоры, капусту, самогон. Все сидели прямо на полу, пили самогон, рвали зубами и руками сало, бросали в рот горсти капусты, хрустели помидорами.

Потом Крысин и Лимон, с трудом стоя на ногах, пошли по деревне. Искали девок и молодых баб.

Деревня стояла словно вымершая. Народ прятался в погребах. Изредка лаяли собаки, которых Лимон, пьяно посмеиваясь, стрелял из автомата одиночными выстрелами.

Наконец нашли то, что искали. В большом, стоящем на отшибе овине сидели на рогожных кулях несколько никем не охраняемых грустных молодух. Все они оказались родными сёстрами. На белой холстине возле их ног лежал преставившийся накануне белобородый, плешивый старик – их отец.

Лимон связал руки и ноги всем молодухам тут же нашедшимися сыромятными ремнями (умерший старик оказался запасливым хозяином) и уложил всех на солому, лицом вниз. Потом выволок мертвеца из овина. Потом вернулся, развязал ремни на ногах лежавшей с краю сестры…

Крысин сидел на корточках неподалёку, в двух шагах, и, положив на колени автомат, молча наблюдал за Лимоном.

Потом и он развязал ремни на ногах у одной из сестёр… Молодухи тихо плакали рядом… Женщина извивалась, кричала, кусалась, плакала. Николай ударил её ребром ладони по шее, и она покорно затихла.

Потом они курили с Лимоном у дверей сарая и разглядывали сестёр, сбившихся кучей в углу овина. Женщины смотрели на двух молодых русских мужчин в немецкой форме широко открытыми от ужаса и смертельной тоски глазами.

Крысин и Лимон докурили свои сигареты, бросили окурки на солому (всё равно было гореть и этому сараю) и снова двинулись к сёстрам – теперь уже каждый к другой.

…Гюнше приехал только в два часа дня (по дороге была проведена попутная акция). Команда разрослась – теперь она с трудом размещалась уже на тридцати грузовиках, причём новые машины были разных марок, и поэтому в походном порядке зондергруппа выглядела весьма разношёрстно. Кроме того, прибавилось несколько колясочных мотоциклов и три легковых автомобиля – «хорьх», «мерседес-бенц» и «майбах», что вконец портило внешний вид некогда строгого и сурового своей однородностью «зондертабора».

Гюнше был сильно пьян, что случалось с ним совсем редко.

– Шнеллер! Шнеллер! – громко кричал он на солдат, спьяну перейдя с русского на немецкий. – Надо успевать всё закончить до вечера! Осталось совсем мало часов!

Лимон и Крысин сидели на подножке легкового «майбаха», положив рядом с собой на землю автоматы, и безразлично смотрели на суетящегося обер-лейтенанта. Был он весь в саже, потный, противный, непривычно оживлённый. Мундир, всегда чистый и выглаженный, был обсыпан пеплом и прожжён в нескольких местах (в попутно уничтоженной деревне начальник команды, видно, сам пускал огонь по избам).

– Почему вы сидеть просто так? – подскочил Гюнше к Крысину и Лимону. – Почему не желаете работать? Я буду вас расстреливать за безделье!

Он вытащил из кобуры парабеллум и начал махать им перед собой, но Николай, не двигаясь с места, молча смотрел на него. Он знал, что сам Гюнше стрелять не только не любит, но даже боится, и поэтому не обращал на угрозы своего начальника никакого внимания.

– Вы будете вставать? – срываясь на визг, закричал Гюнше. – Вы будете работать?

– А пошёл бы ты, – махнул на обер-лейтенанта рукой Крысин. – Мы своё уже отработали. Видишь притомились… Пускай теперь другие поработают.

Над деревней начинали подниматься первые серые дымки. Солдаты шли по домам, имея задание Гюнше – согнать народ на центральную площадь. Но уже первые жители, послушно вышедшие на улицу, были неожиданно убиты пьяными очередями около своих палисадников за какое-то мелкое непослушание. Остальные не показывались. И тогда в погреба полетели гранаты. От взрывов загорелось несколько изб.

Крысин и Лимон сели в «майбах» и выехали за околицу. Деревня уже была привычно взята грузовиками в кольцевое окружение. Установленные на машинах крупнокалиберные пулемёты были повёрнуты в сторону деревни.

Всё больше и больше загоралось домов. Серые дымки сливались в большой и высокий чёрный столб. Слышался треск мотоциклов, выстрелы, крики. Солдаты зондеркоманды постепенно выходили из подожжённой деревни к машинам.

На некоторое время выстрелы прекратились. Стало даже тихо. Слышно было только, как перегрызает пламя брёвна изб.

Появился Гюнше. Лицо его было чёрным от копоти.

– О, чёрт! – пьяно ругался обер-лейтенант. – Эти славяне ничего не делают организованно. Кто посмел не исполнить мой приказ?

– Что, обер-лейтенант, не по плану ребята людишек кончают? – усмехнулся вылезший из машины Крысин. – Ну, ты уж их извини, сорвалось. Больно упрямый народ здесь оказался. В своих хатах пожелали помереть. Ты их не ругай, они уже к ангелам летят. Это вот мы только всё ещё возле адских котлов шуруем. Но и до нас очередь дойдёт, не сомневайся…

– Ты, Николай, стал нарушать дисциплину, – отряхивал Гюнше с себя гарь, – тебя надо наказывать.

– Накажут, не беспокойся, обязательно накажут. И меня, и всех нас. Бог, он всё видит. Мимо бога просто так никто не проскочит.

Иногда из дымовой завесы, окутавшей деревню, выскакивало несколько растрёпанных человеческих фигурок, и тогда громко стучал с какого-нибудь грузовика крупнокалиберный пулемёт, и фигурки падали одна за другой.

Николай Крысин, открыв дверцу, сидел за рулём «майбаха» и пустыми глазами смотрел через ветровое стекло на исчезающую в огне деревню. За время службы в зондеркоманде он видел много таких картин – исчезновение в пламени людей и домов. Но сегодняшняя, как он чувствовал, почему-то входила в память прочно и надолго. То ли он выпил сегодня слишком много, то ли перестарался с молодухами, которые сейчас сгорали там, в деревне, а может быть, даже уже сгорели и обуглились, то ли ему вообще уже сильно приелась эта проклятая зондерслужба, но только отчётливо и невытравимо врезалась в мысли, сознание, в зрачки глаз исчезающая в огне деревня – охваченные пламенем дома, мечущиеся между ними маленькие чёрные человеческие фигурки, стук пулемётов… И падают, падают, падают маленькие человеческие фигурки, а над деревней встаёт огромный чёрный шлейф дыма – след дьявола, посетившего землю и род человеческий жестоко и непоправимо.

Обер-лейтенант Гюнше вытащил бутылку коньяку, налил полный пластмассовый стакан («Эти русские свиньи научили меня пить коньяк стаканами, – не то жаловался, не то хвастался иногда он. – Вернусь домой и научу пить стаканами шнапс всю Германию») и теперь стоял с этим стаканом, держа его в вытянутой в сторону деревни руке, будто бы чокался с горящими домами и чёрным шлейфом дыма.