Текст книги "Закон вне закона"

Автор книги: Валерий Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

И в это время в здании раздался взрыв...

На него действительно никто не обратил внимания.

Он прошел мимо дежурки, на вопрос одного из сотрудников буркнул: "К участковому, по личному вопросу" и свернул в коридор, читая для маскировки номера и фамилии на дверях кабинетов.

В удобный момент приоткрыл дверь подсобки, стал под ее прикрытием теперь надо только бросить гранату и, шагнув внутрь, захлопнуть дверь.

Но получилось не совсем по сценарию. Из соседнего кабинета беззаботно вышла Лялька, которая проводила там "инструктаж" для девичьей команды Кузнецовой.

Лялька удивилась приоткрытой двери. И тут же увидела за ней мелькнувшие руки, услышала звон упавшей на пол чеки.

Она бросилась вперед, изо всех сил толкнула железную дверь, захлопнув ее. И отскочила в сторону, прижалась к стене.

За дверью, в каморке, сперва – стук выроненной гранаты и дикий звериный вопль, а потом грохот взрыва.

Дверь сорвало с верхней петли, она косо приоткрылась, но осколки приняла на себя и дальше не пустила.

В щели потянуло вонючим дымом и гарью. Снизу по полу медленно растекалось черное пятно...

Мы рванулись в коридор.

– Цела? – Я схватил бледную Ляльку за плечи.

Лялька обрадовалась и, уронив голову мне на грудь, прошептала:

– Дремучая змея! – оговорилась немного (по правде, она чуть по-другому выразилась, ненормативно, стало быть).

– Обживаетесь, значит? – послышался где-то сзади спокойный хрипловатый басок Алевтины, и чиркнула спичка. – Интересные у вас дела.

– Как раз по твоему профилю, – согласился я, отдирая от себя довольную Ляльку. – Этим займись в первую очередь.

Волгин потянул немного дверь, изорванную изнутри осколками, заглянул в каморку, поморщился и постарался прикрыть дверь поплотнее.

– Все на берег! – вдруг заорал я, спохватившись. – К мосту! С оружием! Сообщить в Замок!

А с берега уже донеслась стрельба: стук автоматных очередей, гулкие удары охотничьих ружей, глухое уханье гранат и тяжелый дробный лай крупнокалиберного пулемета.

Слободской берег, схваченный по обрезу в гранит, был крут, поднимался от реки уступами, на которых живописно расположились дома и улицы до самой подошвы взрастающей в небо горы, а уж за ней болотно-лесистая бесконечная местность, надежно прикрывающая наши тылы.

Зареченский берег – пологий: пляжный песок, лодочные причалы, заросли ивняка и сбегающие до самой воды старые, загустевшие сады ближних дач, кое-где красиво и богато, а кое-где неряшливо "озаборенные". И в этом была для нас опасность. В этих зарослях, за этими заборами вполне могли скрытно-надежно сосредоточиться штурмовые группы зареченских боевиков и в нужный момент броситься на форсирование реки. Если, конечно, им не удастся пробиться через мост. На котором, когда мы примчались на Набережную, уже шел бой.

Справа и слева от моста рассредоточились добровольцы – по четыре-пять человек, с холостыми автоматами и охотничьими ружьями. На вражьем конце моста сбились в кучу старенькие легковые автомобили, один из них неохотно дымился. Под их прикрытием зареченские боевики поливали наш берег из автоматов, норовили подбить гранатометами "Беспощадный". А он, лихорадочно маневрируя, не давая поймать себя прицельным огнем, лупил из двух пулеметов по скоплению машин. Десан тники короткими перебежками пытались подобраться к баррикаде и подавить ее огневые точки.

Нет, ребята, это еще не война – это разведка боем...

Взлетела и вспыхнула высоко в небе сигнальная ракета. И по ее команде ожил противоположный берег – под автоматным прикрытием из глубины садов и огородов высыпали к воде, бросились в лодки большим количеством основные силы противника: видимо, атака на мосту служила отвлекающим маневром.

Мы скатились вниз, разделились, перебежали проезжую часть Набережной и попадали на тротуар, укрываясь за парапетом, откуда уже открыли свой, в основном психологический, огонь ополченцы-добровольцы.

Стрельба с нашей стороны велась редко и недружно – обильный обстрел с того берега не давал поднять головы, от камня летели крошки, позади нас врезались в асфальт, рикошетили пули.

Лодки уже достигли середины реки. Я тоскливо оглянулся – уличные бои нам вести никак нельзя, мирные жители спасибо за это не скажут.

В этот тревожный момент я увидел, что в глубине Верхней улицы разворачивается грузовик и со всех его бортов сыплются на мостовую Майоровы бойцы, а чуть в стороне выбрасывается из автобуса неполный третий взвод.

Майор, оценив ситуацию, распорядился в рацию:

– Капитан, бронетранспортер – на правый фланг! Возьмите на себя берег от моста до церкви.

"Беспощадный" огрызнулся пушечным снарядом, опрокинувшим и почти развалившим ближайшую к шлагбауму машину, задом скатился с моста и помчался вдоль берега, рыча и дымя выхлопом, пытаясь сдержать пулеметными очередями ринувшихся через реку боевиков.

– Первый взвод – на правый фланг, занять оборону! – скомандовал Майор. – Второй – на мост, третий – в резерве. Милиции – сосредоточиться на левом фланге.

Вот теперь веселее пошло.

Слева от меня стрелял с колена из "мелкашки" вчерашний склочный профессор. Справа лежала Лялька, уперев автоматный рожок в камень парапета.

– Брысь отсюда! – рявкнул я на нее. – Мало тебе подвигов?

Профессор скосил на нее блудливый взгляд, в котором, как в зеркале, отразилось его восхищение такой боевой красотой и молодостью.

– Брысь! – еще строже приказал я.

– Вот еще, – весь Лялькин ответ.

– Напрасно вы гоните это юное существо, командир, – заступился профессор, выцеливая прогулочную лодку под двумя веслами и с экипажем из четырех бандитов: трое стреляли, один греб. – Такие прелестные создания вдохновляют бойцов на подвиги.

– Вы бабник, профессор? – уточнил я и всадил короткую очередь в свою цель: в нос резиновой лодки. Она зашипела и погасла.

– Еще какой! – похвалился профессор и плавно нажал спуск– прогулочная лодка потеряла перебитое пулей весло.

– А по специальности вы кто? – Я пытался вспомнить его собачью фамилию.

– Литературовед.

"Это интересно, – подумал я, – такое плодотворное сочетание может дать хороший результат. В деле воспитания подрастающего поколения".

Справа загремел Лялькин автомат – она топила боевиков, покинувших свое резиновое судно (двусмысленность какая-то получилась, неприличная).

Профессор открыл затвор, загнал в патронник патрон.

– Винтовочка-то ваша, профессор, незарегистрирована, конечно?

– Конечно, – он прижался щекой к прикладу.

– Придется конфисковать после боя, – пригрозил я.

– Вот еще, – отозвался он, как Лялька, перенял, стало быть. Способный старичок. Да еще и бабник.

Но тут нам стало не до дискуссий. Из-за излучины реки вылетел открытый катер и пошел вдоль берегов, прикрывая своих огнем ручника.

Мы опять сжались за парапетом. А ободренный поддержкой вражеский десант усиленно заработал веслами.

Правда, недолго. У самого моста кто-то из Майоровых бойцов снайперским выстрелом перебил баллер руля – катер на полном ходу врезался в бетонную опору, и все, что от него осталось, мгновенно затонуло.

Ошалевших боевиков, контуженных и наглотавшихся воды, тут же выловили, вытащили на берег и насовали по мордам – пленили, стало быть.

Правый фланг, насколько я мог судить, был в безопасности"Беспощадный" и приданный ему взвод, подавив береговой огонь, не дали ни одному плавсредству даже отойти от берега. Атака врага на этом участке боя не то что захлебнулась – она просто не началась.

А вот у нас было сложно. Несколько лодок, воспользовавшись поддержкой катера, успели настолько приблизиться к нашей обороне, что еще немного – и боевики смогут вброд ринуться. Тем более что с того берега начали садить из гранатометов, оттянутых с моста.

Но Майор не зря следовал боевой чапаевской науке – с "возвышенного места наблюдал всю картину боя". Он тут же бросил нам в помощь резервный взвод. Река у вражьего берега вскипела от пуль, гранатометчики заткнулись.

И мы с профессором (Собакин, наконец-то я вспомнил его фамилию) смогли продолжить нашу беседу.

– Кусакин, с вашего позволения, – поправил он меня, наблюдая, как лодка, которую он лишил весла, беспомощно вертится почти на одном месте, медленно двигаясь по течению к мосту.

Гребец был явно не мастер, никак не мог одним веслом придать лодке хоть какое-то направленное движение.

– Сейчас я тебе помогу, – пробормотал профессор, спуская курок.

Второе весло тоже осталось без лопасти, перебитое пулей стрелка-литературоведа.

Нервы у бандитов не выдержали, и они, попрыгав за борт, маханули саженками в свои зареченские пенаты.

Остальные, вдохновленные их примером, кто вплавь, кто на изрешеченных, полузатопленных судах начали паническое отступление.

– Вечером зайдите ко мне, в Замок, – сказал я профессору, не рискнув назвать его по фамилии. – С винтовкой.

Он промолчал, собирая с асфальта оставшиеся патроны, но про себя наверняка произнес полюбившийся ему Лялькин девиз: "Вот еще!"

– Прекратить огонь! – последовала команда Майора. И он вдруг добавил, как усталый, но довольный режиссер на съемочной площадке: – Всем спасибо.

По его команде все вмиг вернулись на свои места. Снова стал у моста "Беспощадный", снова заняли свои посты десантники. Бойцы быстро собрали раненых в автобус, вдоль парапета разошлись патрули добровольцев.

Я подошел к грузовику, где строилась Майорова команда.

– Молодцы, ребята, – не удержался я похвалить их.

– Молодцы, – сердито согласился Майор. – Но не все.

– А что такое? – встревожился я.

– Я недоволен вами, Алексей Дмитриевич, – отрезал Майор.

Нахально, при всех. При своих бойцах, при сотрудниках милиции, при Ляльке и при профессоре Кусакине или как его.

– Не понял, – растерялся я. Как малый пацан, застигнутый на чужом огороде.

– Что вы здесь делали? – спросил Майор жестко.

– Как – что? – За неимением слов я подкинул на плече автомат. Если уж он не понимает.

– Вот именно. Вы знаете, что в Горотделе остались только двое, наиболее дисциплинированные? Все бросились за вами в бой. Мне пришлось разделить третий взвод, чтобы направить бойцов для охраны Замка и здания милиции. Из-за этого я потерял время и троих бойцов ранеными. В такую критическую минуту вы по-мальчишески оставили город без власти. А если бы зареченский Гоша оказался немного умней и бросил бы в обход на город часть своих головорезов? – Помолчал. И добавил уже мягче: – Каждый должен заниматься своим делом, Алексей Дмитриевич. Не вы ли это говорите всякий час?

Вот это да! Вот это плюха!

Сниму его с должности командующего. Разжалую в рядовые. Под стражу возьму.

– Вы правы, товарищ Майор, – заодно предала меня и Лялька. – Я пыталась остановить товарища Сергеева, даже за рукав хватала...

Вот врет-то!

– А вы кто такая? – Майор, как собака, склонил голову к плечу.

– Я? – Лялька тоже растерялась. – Я его секретарь, – пролепетала.

– Где ваше рабочее место?

Мудрый Пилипюк прервал эту прилюдную экзекуцию: схватил секретаря в охапку и забросил в кузов грузовика, где ее поймали и спрятали за свои надежные спины успевшие погрузиться бойцы.

Меня он забрасывать не стал. Только шепнул:

– Не журись, полковник. Он всегда после боя такой.

А боец, собравшийся забраться в грузовик, обернулся и тоже "утешил":

– Вообще-то, он прав, товарищ полковник, не дело вам этими играми баловаться. Это наша работа. А ваша – другая.

Грузовик развернулся и пополз в город.

Майор положил руку мне на плечо, улыбнулся:

– Не обижайся, Серый. Я нарочно при всех тебя отчитал. Для твоего же имиджа выговор сделал.

– Ты злишься, что я курить не бросил, завидуешь.

Однако он прав. Нужно привыкать к своему положению и месту. Нельзя стремиться все сделать самому, не получится.

И покушение сегодняшнее – тоже моя промашка.

Я сунул руку в карман за сигаретами, но пожалел Майора. Не то что он, солдафон прямолинейный.

В полдень ко мне зашла Кузнецова, руководитель учрежденной мною секретной Контрольной группы, а официально – начальник отдела кадров. Положила передо мной листок бумаги со своими выкладками. В самом низу листка была подчеркнута красным маркером фамилия оперуполномоченного Андреева. Того самого, что бедовал со своей тещей.

– Последовательность такая, – сказала Алевтина, садясь за стол. Уборщица ушла утром, в семь тридцать, заперла свою каморку и повесила ключ на обычное место – на щит в дежурке. Кто-то из сотрудников снял его (вместе со своим), отпер каморку и повесил ключ на место. С семи тридцати до прихода исполнителя покушения Жиганова (личность установлена по характерной татуировке на уцелевшей ягодице) в дежурке побывали следующие сотрудники... – Алевтина показала на листе первый список.– Далее. На совещании по разным причинам отсутствовали четыре сотрудника. Двоих я исключила сразу – один не был в отделе и до совещания, другой исполнял поручение Волгина.

Метод исключения убедительно отражался на листке – зеленым маркером вычеркивалась одна фамилия за другой. Пока не осталась фамилия Андреева, подчеркнутая красным.

– Требовалось только найти косвенные и прямые доказательства его причастности к этой акции. – Алевтина вытащила свои папиросы, закурила, переложила листки. – Здесь они изложены. Первое – причина его отсутствия на совещании признана мною недостаточно убедительной. Второе – по полученной информации, Андреев во время оперативного дежурства в Заречье посетил некий особняк, где провел значительное время. Позже он осматривал прилегающий к особняку земельный участок. И последнее: семейное положение Андреева очень сложное, обостренное плохими жилищными условиями и низким материальным достатком. В течение ряда лет он безуспешно пытался получить хотя бы служебную жилплощадь. Дважды уходил из семьи. Это все.

– Спасибо.

– Кстати, это типичнейший вариант перехода работника правоохранительной структуры в криминальную.

– Я знаю. Но это объяснение, а не оправдание. Можно изменить жене, но не другу. Любовнице, но не долгу.

Алевтина вышла – Лялька вошла. Селектором я практически не пользовался, не было необходимости – Лялька будто подслушивала через дверь мои мысли и угадывала желания.

– Вызови Волгина и оперуполномоченного Андреева. Волгин пусть заходит, Андреев пусть подождет. И еще – напиши распоряжение от моего имени: мол, полковник Сергеев принимает сотрудников Горотдела по личным вопросам ежедневно после двадцати двух часов.

– Что будем делать? – спросил Волгин.

– Тебе решать. Твой человек.

Но оба мы уже знали, что выход только один. Нельзя осуществлять карающую справедливость выборочно. Нельзя делить преступников на своих и чужих. На плохих и хороших.

Как ни тяжело, но переступить порог придется. Если мы в самом начале сделаем шаг в сторону от своих принципов, мы опять свернем на дорогу клановости и коррупции. А значит, безнаказанности и безответственности...

– Крепкий профессионал, – чуть дрогнувшим голосом произнес Волгин. Смелый, решительный опер. С инициативой.

Насчет последнего – это я уже понял. Скажи еще – честный и принципиальный. Верный служебному долгу. С трудом (или без труда) обменявший жизни своих товарищей на квартиру.

Естественно, что я не произнес этого вслух. И воспользовался на этот раз селектором:

– Пригласи Андреева.

– Проходите, – сказала Лялька и кивнула на дверь. – Только к Алексею Дмитриевичу с оружием нельзя.

Рука Андреева неуловимо шмыгнула под мышку, и он протянул Ляльке свой пистолет: рукояткой к ней, стволом к себе.

Лялька небрежно сунула его в верхний ящик стола. И, разрядив, переложила в нижний. Когда за Андреевым закрылась дверь кабинета.

– Проходи, – сказал я. – Садись.

Но он остался стоять у дверей.

– Кто на тебя выходил? – сразу спросил его Волгин, давая понять, что больше его ничего не интересует.

И Андреев тоже сразу его понял.

– Ваня Заика, через Егеря.

– Где Ваня прячется?

– Не знаю.

– А ты знаешь, что на совещании в первом ряду сидел Саня Шмелев?

Который, мне это было известно, вынес на себе из провалившейся засады тяжело раненного Андреева и семь километров лесом тащил его в город.

– А ты знаешь, – продолжил пытку Волгин, – что в той же комнате находились ребята, которые давали тебе свою кровь во время операции?

– Вы кого убеждаете? – глухо, тяжело проронил Андреев.– Меня? Или себя?

– Сейчас пойдешь под арест, а ...

– А потом к стенке? – помог ему Андреев. – Дайте мне шанс искупить вину.

– Но как тебе поверить? – Волгин взял всю тяжесть решения на себя.

Андреев промолчал. Да и что тут ответишь?

Когда он вышел в приемную, его уже ждали двое хмурых ребят из охраны здания.

Андреев бросил взгляд на верхний ящик Лялькиного стола.

– Его уже там нет, – сказала Лялька.

– Что у тебя еще? – спросил я Волгина после долгого молчания. – Как обстановка? – Умышленный вопрос, вроде стрелки на путях. Когда состав с заболевшим машинистом прет на всех парах по встречной линии.

– Пока спокойно, – он наконец-то поднял глаза. – Вот только опять эта квартирная кража.

– Что значит – опять? – не понял я.

– А... Ты ведь не знаешь. Это еще до тебя началось, – Волгин даже улыбнулся. – Вот уже полгода в городе совершаются какие-то странные квартирные кражи...

– Чем странные?

– Многим. Во-первых, – он начал загибать пальцы для впечатления, регулярные до невозможности: раз в месяц, две-три кражи в один день. Во-вторых, как правило, в одно число – двадцатое. В-третьих, почти в одном месте – в районе старых новостроек.

– Дальше говори.

Он почему-то запнулся, видимо, какая-то мысль посетила.

– Дилетантские беспредельно. Проникают в квартиры всегда одним способом – взламывают простенок над дверью, он же чаще всего в тех домах из одного слоя оргалита – не препятствие. И странно еще то, что берут всегда малую сумму. В некоторых квартирах было что взять – и большие деньги, и золото, и аппаратура, а брали мелочь, по сути: сотню, полсотни. В этот раз сотню взяли – пятьсот не тронули.

– Психи?

– Возможно.

– Подростки?

– Не похоже. В одной квартире прямо на стене висели два старинных пистолета, пневматическая винтовка, кортик прошлого века. Разве пацаны устояли бы? Вспомни себя, не мечтал в детстве?

– Да я бы и сейчас дернул, не устоял бы.

– Вот-вот. И главное – никаких следов, нигде не роются, заначек не ищут, берут только то, что на виду – мелочь. И пальчиков не оставляют.

– Интересно.

– С какой-то стороны – да, – усмехнулся Волгин. – Я поручил это дело Платоновой. Дотошная баба, с фантазией.

– Ладно, держи меня в курсе. Это все?

– Звонили из лечебницы, по поводу этого головореза Птичника. Заключение экспертов готово. Поедешь?

Конечно, поеду. Только не сразу. Мне нужно подготовиться. Не столько к неизбежной дискуссии с психиатрами, сколько с самим собой.

В общих чертах проблема была мне известна, но тем не менее, вновь помянув добрым словом Сашку Дубровского, я просмотрел некоторые его материалы касательно предстоящего дела. И решение окончательно оформилось в уме и сердце. Особенно после изучения сведений, собранных в своеобразной Сашкиной картотеке:

Маньяк Л. Совершил 87 (по доказанным эпизодам) изнасилований девочек 12-13 лет, в т.ч. в извращенной форме с изощренными издевательствами.

Признан невменяемым, от ответственности освобожден, направлен на лечение.

Ранее дважды судим за изнасилования, освобождался досрочно.

Маньяк К. Совершил 85 (доказанных) изнасилований малолетних.

Осужден на 15 лет тюремного заключения.

Примеч. Дубровского: если не будет освобожден досрочно, значит, отсидит по 2 мес. за каждого физически и психологически изуродованного ребенка.

Ранее отбывал срок за изнасилование 10-летней девочки.

Маньяк С. Совершил 40 изнасилований и 7 убийств женщин (по доказанным эпизодам).

Приговорен к высшей мере наказания.

Ранее неоднократно привлекался к ответственности за изнасилования, грабежи и разбои.

Маньяк А. Совершил 17 изощренных, садистских изнасилований, в т.ч. несовершеннолетних, приводя потерпевших в бессознательное состояние; 4 убийства разными способами, ряд покушений на убийства.

Находится под следствием.

Примеч. Дубровского: в ходе следствия наверняка будут выявлены дополнительные эпизоды.

Ранее дважды привлекался к ответственности за совершение развратных действий в отношении малолетних девочек.

Серийный убийца Д. Изнасилования и добровольные половые акты завершал убийствами с элементами каннибализма. Число жертв пока не установлено.

Находится на свободе.

Ранее судим за убийство, но не осужден.

Маньяк Ж. Убийства с каннибализмом. 19 человек, в т.ч. 4мальчика (младшему из них – 10 лет). Истязания, изнасилования с извращениями.

Находится на лечении.

Ранее судим за умышленное убийство.

Серийный убийца З. Около 30 (доказанных) нападений на несовершеннолетних мальчиков. Нанесение множественных ножевых ранений, 2 убийства.

Признан невменяемым, от ответственности освобожден.

Маньяк Р. При задержании признался в 9 изнасилованиях и последующих убийствах. На первом допросе сообщил о 18 изнасилованиях и убийствах. Затем – о 500 (!) изнасилованиях (вполне вероятно. – Примеч. Дубровского).

Находится под следствием.

Маньяк И. Убийства с последующими изнасилованиями. Число жертв пока не установлено.

Ранее привлекался за нападения на женщин с целью изнасилования, но осужден за хулиганство. Был освобожден досрочно.

Маньяк Б. Дважды задержан за попытки изнасилования малолетних, привлекался к ответственности за изнасилование малолетней, был направлен на лечение. После излечения совершил 5изнасилований девочек.

Вновь направлен на лечение.

Серийный убийца О. При задержании сознался в убийстве 52чел. (в т.ч. грудных детей), однако список далеко не полный.

Находится под следствием.

Ранее привлекался к уголовной ответственности.

Резюме с комментариями.

Все эти преступники характеризуются родными, близкими, соседями и сослуживцами как нежные, внимательные, трогательно заботливые домочадцы и вежливые, скромные, отзывчивые граждане.

Более того, даже признанные невменяемыми отличаются умом и сообразительностью, прекрасной памятью, логикой мышления, терпением, дерзостью в сочетании с крайней осмотрительностью и хитростью. Напр., один из них, выходя на очередную "охоту", всякий раз изменял свою внешность и одежду. Другой оставлял на месте совершения преступления различные предметы с отпечатками пальцев посторонних лиц. Некоторые вели дневники, в которых в зашифрованном виде смаковали подробности своих "деяний".

Словом, все они, даже "невменяемые", прекрасно сознавали, что творят; никто из них не нападал на свои жертвы открыто, не совершал преступлений на глазах свидетелей, а в части сокрытия следов они проявляли здравый ум и завидную изощренность.

Прекрасно понимали и то, что медицина дает им индульгенцию на уже совершенное и право на возможность безнаказанно истязать, насиловать и убивать в будущем.

Далее. Все они, как правило (и медики, кстати, тоже), пели жалобные песни о трудном детстве ("даже велосипеда у меня не было", "страдал из-за "тройки" по рисованию"), о роковой закомплексованности на почве заикания, малого роста или большого веса: к их ранимой душе нужно относиться бережно и тактично. (Саша здесь верно заметил: такой критерий всех нас определяет как потенциальных потрошителей, изуверов, насильников. Однако большинство людей почему-то не предпочитает этот заманчивый путь.)

Далее. Все они, как правило, после первых преступных посягательств оставались безнаказанными или получали наказания неадекватно мягкие содеянному. И делали два простых вывода: во-первых – можно, во-вторых осторожно. Осторожно – значит, не оставлять потерпевших в живых. Своевременная изоляция на начальном этапе гарантировала бы общество от многих смертей и горя.

Резюме: в оценке преступлений такого рода требуется принципиально иной подход при определении степени вины и меры ответственности (наказания), а главное – в оценке состояния психики.

Заметь хорошо: число маньяков и серийных убийц в мире неуклонно растет. Для наших условий эта тенденция катастрофична: ухудшение экологии, политическая и экономическая нестабильность, зомбирование населения (особенно молодежи) средствами массовой информации, наркомания и алкоголизм, беспомощность и безответственность (нежелание и неумение) властей в решении этих проблем гарантируют нарастающее увеличение такой категории преступников.

Постскриптум: что касается мнения на этот счет общественности и правоохранительных органов – оно однозначно.

Ну разве что за малым исключением – вроде таких "неординарных" лиц, как правозащитник Наобум Лазаревич Кузнечик, поставивший себе целью пропаганду и реализацию гуманизма по отношению к преступникам всякого рода. Да еще, пожалуй, тех, кто обеспечил личной охраной себя, отпрысков и имущество.

Районная психиатрическая больница. Кабинет Главврача

Действующие лица: Главврач, председатель экспертной комиссии, его заместитель по лечебной части, доктора Зина и Нина, обе кандидаты, а также полковник Сергеев.

Который внимательно просмотрел заключение врачебной комиссии на многих листах и ничего не понял в заумных терминах.

– Своими словами можно? – попросил я зама, он мне попроще показался.

– На момент совершения данного деяния больной П. отвечать за свои поступки не может, – пояснил снисходительно.

– Что дальше?

Он даже не удивился моей глупости, что в общем-то понятно– дело ведь с психами имеет. Пожал плечами.

– Дальше – стационарное лечение. Купирование обострения, вывод на ремиссию. Месяц-два поколем, понаблюдаем.

– Затем?

– Если показания позволят, то амбулаторное долечивание по месту жительства. Диспансеризация два раза в год.

– То есть вы выпускаете его на волю? Так я понял?

– У нас не тюрьма, – поучил меня Главврач, сам похожий на добродушного сумасшедшего.

– Ну естественно, – мне прикидываться дураком не трудно. С моими-то данными, – естественно, вы уверены в его хорошем поведении и берете на себя ответственность за все, что он может натворить на свободе?

Они одновременно, как группа психов на лечебной гимнастике, развели руками – мол, это ваши проблемы, – улыбнулись сочувственно моей серости. А я ее и не скрывал.

– Но представьте себе, что этот маньяк снова начнет резать людей. Это вам нужно? Мне – нет. Или, в лучшем случае, вернется с океана жених последней жертвы... Так он, я не сомневаюсь, этого Птичника живьем через мясорубку прогонит. Да не в один день. И я ему слова не скажу. Я скажу это слово вам.

Снова улыбки, движения рук и нетерпение. Когда же этот милицейский дуб заберет заключение и сам уберется отсюда?

Но дуб оказался стойкий. Прилипчивый как репей. Тупой, как... старый мент.

– Значит, никаких гарантий в том, что ваш пациент снова не станет зверствовать, вы дать не можете?

– Какие могут быть гарантии? – по-бабьи всплеснул руками Главврач, начиная терять терпение. – Поймите, психика человека, особенно психика нарушенная, – это тайна за семью печатями. Поведение такого человека сложное и непредсказуемое.

– Я вас не понимаю, – притворяться мне не приходилось. Я действительно не понимал этой абсурдной ситуации. – Вы считаете парня общественно опасным психом, официально и компетентно подтверждаете его нездоровье. И в то же время выпускаете на свободу.

Они переглянулись со значением, разом вздохнули.

– Ну, хорошо, – сделал шаг назад в нашей дискуссии Главврач, пытаясь перехватить у меня пассивную инициативу, – ну, хорошо, а как бы вы решили эту проблему на нашем месте? – спровоцировал, стало быть. На свою голову.

– Я? – изумление мое от простоты задачи было невыразимо искренним. Очень просто. Тихо-мирно вколол бы ему что-нибудь подходящее, чтобы он убедительно скончался, скажем, от острой сердечной недостаточности. И официально этот печальный исход засвидетельствовал... Наверняка сберег бы этим грехом не одну жизнь. Что и советую вам сделать. А со своей стороны обещаю не подвергать это свидетельство сомнениям.

– Вы с ума сошли! – квартетом взвыли они. – Это преступле ние!

Поймали, стало быть, Серого. Сейчас бить станут.

– Это бесчеловечно!

– Ах, вот как! – тут уж я сбросил свою глупо-наивную маску. – Такие абстрактные вещи, господа психиатры, надо примеривать на себя. Скажите-ка мне вы, – я вскинул палец как пистолетный ствол в сторону Главврача, скажите, если бы вы знали, что первой жертвой Птичника по выходе из больницы станет ваша дочь, что именно ей он после изнасилования отрежет голову и именно ее печень зажарит и съест в своем вонючем сарае, – вы бы выпустили его на свободу?

Главврач побледнел, шагнул назад, беспомощно оглянулся на коллег и что-то попытался из себя выдавить.

– Отвечать! – рявкнул я и ударил кулаком по столу. – Отвечать правду!

Сейчас санитаров позовет. Со смирительной рубашкой и мощным шприцем.

Забыл об этом. Ему, видно, самому сейчас укольчик не помешал бы...

Ладно, для них я сделал, что можно. Буду теперь делать для других. И я сказал уже спокойно:

– То, что предложил вам я, – это не преступление. Это меры по его предотвращению. Преступление совершаете вы. Этот парень уже трижды проходил у вас обследование. За ним – многолетний кровавый изуверский след. Вы знали, что он социально опасен, но никаких реальных мер не приняли. Я всех вас привлеку к ответственности.

– Дикость какая-то!

– Бред!

– На каком основании?

Грамотные какие.

– Суд решит. Скорый и правый. Обвинение вам будет предъявлено как лицам, не принявшим мер по предотвращению преступления. Или способствовавшим его совершению. Или создавшим условия для этого. Или, наконец, как соучастникам.

– Да кто вы такой? – спохватились.

И я ответил убедительно:

– Полковник частного розыска.

На это они лишь недоуменно и уже привычно переглянулись.

– Так что, ребята, исправляйтесь. Берите этого пациента на пожизненное содержание.

– Это невозможно. В спецбольницах таких больных не держат. На какие, позвольте, средства мы будем его содержать?

– Вот это уже деловой разговор. Поднимите-ка первые заключения экспертиз.

Главврач распорядился. Под обаянием моего мирного тона.

Я посмотрел принесенные мне бумаги и выписал фамилии экспертов.

– А это вам зачем? – осторожно поинтересовался Главврач, когда я к этому списку добавил и их фамилии.

– А вот за счет этих лиц и будет содержаться головорез Птичник в вашей лечебнице. Пожизненно. Только уж теперь – никаких укольчиков. Следить буду строго...

– Мы будем жаловаться, – решительно и дружно.

– Жалуйтесь. А я отомщу, я вредный: взвалю на ваш личный бюджет еще и компенсации родственникам пострадавших.

– Мы будем жаловаться, – еще более дружно и решительно.

– Будете, – согласился. – Мне. Больше некому.

С тем и покинул дом скорби.

Не испытывая угрызений совести. Облегчения, кстати, тоже.

Кто в тереме живет?

И Мышка-норушка, и Лягушка-квакушка, и Петушок Золотой гребешок. Прибавилось в тереме зверья, тесно стало – перебрались сюда из Заречья Гоша и Балбес с Бывалым со своими людьми, прихватив до комплекта главу кавказской "диаспоры" Саксаула – так его между собой звали. Да и в глаза тоже. Он до поры не обижался.