Текст книги "Закон вне закона"

Автор книги: Валерий Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Вы видите! – сорвался-таки Наобум. – Он же издевается! Над властью, над законом!

– Все, – сорвался-таки и я. – Пошел отсюда! Лялечка, выкинь его вон.

Наобум вцепился в спинку стула.

– Мне все ясно, гражданин Сергеев, – Администратор поднялся, грозно выпрямился. – Довожу до вашего сведения: я уполномочен принять к вам необходимые меры.

Я рассмеялся:

– Не смейте! – огрызался у дверей несломленный Наобум, которого Лялька, держа за ворот, подгоняла коленкой в зад.

К кому относилось это отчаянное "не смейте" – ко мне или к собственному заду, – я не понял.

– Давайте взаимно успокоимся, – заворковал Правозащитник. – И вернемся к существу вопроса. Я хочу убедить гражданина Сергеева в том, что он совершил целый ряд вопиюще противоправных деяний. Ведь даже в борьбе с преступностью нужно придерживаться цивилизованных и законных методов. Какая-то неуверенность все-таки проскользнула в этом его утверждении, не иначе и сам сомневается. – А вы, насколько нам известно, практически без суда расстреляли трех мальчуганов...

Администратор сделал очередную пометку в досье.

– Да, четырнадцати и двадцати семи лет. За убийства, групповые изнасилования несовершеннолетних, за садистские издевательства над жертвами, за посмертные надругательства над их телами.

– Они же дети!

Особенно Паршаков.

– Их жертвы – тоже дети. К тому же – девочки.

– Беспредел! – развел руками Правозащитник.

– Да что с ним разговаривать! – вспомнил Генерал. Однообразный какой-то.

– Данными мне полномочиями, – опять поднялся Администратор, – я должен вас арестовать.

– Арестуйте, – мирно согласился я. – Только не очень сильно.

– Что вы хотите сказать?

– Ничего особенного. Кроме того, что вы – отважные ребята.

– Да что с ним разговаривать! Здесь рядом воинская часть. Я введу войска в город. Где у вас телефон?

– Да вот, звоните, – я двинул на край стола аппарат. – Номер вам напомнить?

– Обойдусь без ваших напоминаний, – рявкнул Генерал. Встал, поправил на голове свою совершенно идиотскую фуражку, тряхнул лампасами и строевым шагом, чеканной поступью подошел к моему столу.

Выручить теперь меня могла только Лялька. Но не станет же она выталкивать Генерала из кабинета коленкой под зад?

Господи, как же мы плохо знаем даже тех, кого хорошо знаем.

Не успел Генерал набрать номер – Лялька его опередила:

– Алексей Дмитриевич, полковник Василевич звонит. Соединять?

– Вот кстати, – сказал я Генералу. – И не надо вам записную книжку тревожить. – Взял трубку, щелкнув клавишей громкой связи.

На весь кабинет зарокотал сочный басок Василевича:

– Лешка, друг! Я тебя жду – стол накрыт, фанфары надраены, я свой орден с парадного мундира снял – на твою грудь наколю!

– За что такая честь, полковник? – наивно прикинулся я, щеголяя ложной скромностью.

– Все, как ты сказал, парень, я сделал. У меня потерь нет, даже ни одного раненого. А мы полбанды постреляли, другую пол в полон взяли. Тебе отправил. Твой должник, Леша, навек. И прости, что авантюристом тебя обозвал, – с армейской прямотой признал свою ошибку. – И ты трижды прав: народ, милиция и армия – едины!

А мне его весть куда как радостна была. С чем же завтра Ваня на сходняк пойдет? У него небось и на личную охрану людей не осталось.

– Ладно, полковник, сочтемся. Тут твое начальство трубку рвет. Локтями пихается...

– Какое начальство? – будто у него теперь, кроме Серого, и начальства не осталось.

Генерал выдернул трубку из моей руки:

– Генерал Орлов на проводе, Генштаб министерства.

– Слушаю, товарищ генерал.

– Поднимайте, полковник, вверенную вам часть по тревоге и вводите ее в город. Это приказ. Исполняйте.

– Вас не понял, товарищ генерал, – немного растерялся полковник. – Что случилось?

– В городе политические беспорядки. Я ввожу военное положение. Нужно срочно призвать к ответу распоясавшегося мента. Хулигана.

Насчет военного положения Генерал опоздал малость, я его давно уже ввел.

– Вы полковника Сергеева имеете в виду? – помолчав, уточнил Василевич.

– Именно. Исполняйте приказ.

– Не могу, товарищ генерал.

– Что?! – взревел Генерал так, что рыцарь в углу вздрогнул и выронил из железных лап поднос с бутылками.

– Вы бы поосторожнее, – недовольно укорил я. – А то я вас арестую. Развоевался.

Генерал в бешенстве распахнул побелевшие глаза, трясущейся от ярости рукой полез искать пистолет.

– Вот еще! – опять Лялька на пороге, с автоматом; за ее спиной Пилипюк и Генка Рыжик, с любопытством. – У себя в казарме орите. Некультурный какой.

Я подобрал со стола брошенную Генералом трубку:

– Полковник, генерал отменяет свой приказ. Он погорячился, не сразу разобрался в обстановке. Ты не сердись на него. Будь здоров. И не забудь про пушки, желательно калибром поширше и снарядов побольше. Чтоб стрелять погромче. И подальше.

– Хулиган ты, Лешка, действительно, – попрощался Василевич. Распоясавшийся.

– А вы, Генерал, – рекомендовал я задыхавшемуся от бессильной ненависти и унижения вояке, – посмотрите в окно. Совет вам, пока дружеский.

А то все: "Нечего с ним разговаривать".

Генерал шагнул к окну – когда дошло. Глянул – фуражка дыбом встала.

Да, картинка за окном Замка была безбрежная.

Перед воротами ежились в неуютстве прилетевшие с ВИПами волкодавы. С тыла у них насмешничали люди Майора. С фронта – вся площадь забита людьми, пока еще мирными гражданами. В толпе шнырял подстрекатель профессор Кусакин со своей винтовкой, наушничал – возбуждал массы.

В целом – вроде как бы митинг протеста. Только флаги не успели из сундуков достать и плакатик намалевать – типа "Руки прочь от Серого!".

– Вам бы теперь выбраться отсюда, – коварно посочувствовал я. Сложно, однако, будет. Помочь?

Вот теперь я им – друг. Теперь и поговорить можно и договориться. Пока в вертолет не спрячутся.

– Мы ведь с миротворческой миссией, – тут же робко и неубедительно соврал Комитетчик по правам. – Разобраться, в чем-то помочь. Посоветовать.

– Разбирайтесь, – сказал я. – Но не более суток. Лялечка, устрой господ миссионеров в гостиницу, позвони Волгину. А вы побывайте в Горотделе, в новой администрации, почитайте наши газеты. С жителями поговорите. Ну а уж потом делайте выводы. А то сразу – арестовать! Это кого? Начальника Штаба по борьбе с преступностью? Да вы, ребята, с ума сдвинулись.

Не обиделись – на того, кто сильнее, обижаться опасно. Пошли на выход, цепочкой, друг друга в спины подталкивая.

– А вас, коллега, – сказал я генералу Светлову, – я попрошу остаться.

Интересно: сейчас отмазываться начнет или на коллегии министерства?

– Нам есть о чем поговорить, верно? Лялечка, подбирай бутылки, накрывай столик.

– Ну вот, мой генерал, – сказал я, поднимая очередную рюмку. Когда-то я пивал вашу водочку, теперь вы мою пиваете. – Дружески чокнулись.

– Ты, Лешка, спятил. Как выкручиваться будешь? Я министру, конечно, объективно доложу, позитивные моменты выделю. Но от расплаты тебе не уйти. На всю страну волну поднял.

– Я не боюсь, мой генерал. Я этого и добивался. Сколько же можно терпеть? Да и что они мне сделают?

– Бросят на город спецназ и...

– Не так это просто, я думаю. Как на такое людей послать? Как им объяснить – кого и за что они воевать будут?

– Недооцениваешь ты наших политиков. Что-нибудь придумают.

– А потом – у меня под боком союзники, целый полк мотопехоты.

– Кстати, чем ты его взял? Полковника этого?

– Хитростью. Обаянием. Умением соотносить обещания с их исполнением.

Светлов улыбнулся.

– Короче, полковник, генерал ответа ждет.

– Сперва я десант в часть бросил. Фронтовиков-ветеранов. Ну они там беседы провели с молодежью. Рассказали, как решались на фронте вопросы дедовщины. Как старшие и опытные опекали салажат, учили их боевой науке как одной кружкой воды вымыться, как на снегу шинельку расстелить и ею же укрыться, как при артналете уцелеть. Куском хлеба делились, лучшее место в окопе указывали, на себе из боя раненых выносили– в общем, все в истинном солдатском духе. Результат, конечно, не очень и не сразу – хорошее долго прививается. Зато– навсегда...

– Ты к теме поближе, – напомнил генерал.

– После этого я второй десант бросил. Из резерва главного командования – своих боевых хлопцев. Полковник выстроил на плацу всю часть, вызвали в центр внимания самых злостных и злобных дедов и перед строем так их отметелили с назиданием, что дедовщины той как и не было. А после я, конечно, еще и речь сказал...

– Это ты любишь, знаю.

– Ну а главный довод такой: повадился у него один офицерик боевикам оружие торговать. Я его выявил, поучил малость и подучил, в порядке искупления вины, подсунуть бандитам приманку. Ну бандюки, значит, соблазнились – решили силой оружие забрать, оно и выгоднее. Там место удобное – склады у самого забора, забор тот – сапогом свалить можно, а за ним овражек. Я все это полковнику обрисовал, дату назначил. Хорошо их встретили, ты слышал, в овражке зажали – кого не уложили, того взяли. Ну и мне навар – последние силы у ближнего врага изъял, без затрат.

– Плохо ты кончишь, Сергеев, – грустно сказал Светлов.– На два фронта нельзя воевать. У тебя тыла нет.

– Вот мой тыл, – я кивнул за окно. – Ты не представляешь, как изменились люди. Как отозвались.

– Романтики, – еще грустнее начал генерал, тыча меня в грудь пальцем, – они, знаешь, Леша... Боюсь за тебя. Какая нужна помощь?

– Ты, мой генерал, понял, зачем я кашу заварил? Вот и постарайся, вернувшись в Москву, обеспечить широкое прохождение информации о наших подвигах, по всей стране. Я, конечно, сам кое-что в этом плане делаю, но возможности у меня ограниченные.

– Романтизм – заразная болезнь, – улыбнулся генерал.

– А то! Я только за эту неделю четыре делегации принял (расскажи да расскажи, как криминальную гидру давить), конференцию провел, где щедро поделился своим опытом и, кстати, много полезного и для себя узнал.

– И критика была? – Генерал с удовольствием пожевал копченой колбаски. – Ты вот, говорят, всех умышленных убийц пострелял. Зачем?

– А чтоб их не было, – просто ответил я. – Овидия помнишь?

– Это из Главка...

– Можно сказать и так. Он один раз сказал, правда очень давно, но очень правильно: "Нет справедливей закона, чтобы всегда душегуб сам погибал от меча".

– Это он в горячке, в сильном душевном волнении...

– А я и рецидивистов убежденных на пожизненное определил. И правильно сделал. Этот контингент – постоянная опасность для общества. Ну общество хрен с ним, нынешнее общество не жалко, я о людях забочусь.

– Больше некому.

– Выходит так... Нет, действительно, вышел он на свободу, жди, пока совершит преступление, потом его лови, потом доказывай, потом суди. А чего столько хлопотать? Если у него патология такая, если врожденная склонность – пусть сидит. И жертв преступления нет, и хлопот никаких... Но за это, кстати, не критиковали. В основном за влияние на судебное разбирательство.

– И правильно. Суд должен быть беспристрастен.

– Хрена вот! – Я совсем забыл, что на больное место наступил не хилый прохожий, а дородный генерал. – Суд не может быть беспристрастен. С лица Фемиды надо сбросить повязку – пусть смотрит во все глаза: кто заслуживает защиты, а кто не заслуживает снисхождения. – Понесло Серого. – Я вообще здесь, у себя, смягчающие обстоятельства по многим статьям запретил применять, всякие там ссылки на суровое детство. У меня ведь тоже в малые годы велосипеда не было, а я до сих пор ни одного старика не избил, ни одной девицы не изнасиловал, ни одного мальца не растлил. А ты, мой генерал? То-то. Ну в самом деле, умышленно лишил человека жизни, столько горя принес его близким. А тут начинается: хороший семьянин, обладатель почетных грамот, собачек любит. Что ж, по-вашему, хороший семьянин и любитель собачек имеет право на меньший срок, да? Ну ладно, пусть суд, приговаривая убийцу к смертной казни, так уж и быть, скажет: да, он убийца, он мерзавец, он не заслуживает снисхождения, но мы не можем не отметить, что осужденный имел не только дурные наклонности, но и некоторые положительные черты: он неплохо играл в карты, он один раз починил соседу балалайку, которую разбил об его голову, он заменил замок в дверях соседки, который выбил, взламывая ее дверь с целью изнасилования и т.д. И мы не можем не отдать должное этим благородным поступкам, отправляя человека на эшафот.

– Чушь! – смеялся генерал. – Но что-то в этом есть.

– А вот противоположный случай. Вот дело, у меня на столе. Молодой человек, студент гуманитарного вуза, зверски избил... собственного дядю, старика, пенсионера, к которому приехал погостить на каникулы. Как рассудить, генерал?

– Мерзавец. Справился... – поторопился Светлов.

– Сейчас я сниму повязку с ваших глаз, мой генерал. Парню я вынесу порицание за то, что он не сделал этого раньше, а дядю, когда его выпишут из больницы, привлеку к ответственности.

– Ну-ну, – завял генерал. А я взял со стола папку.

– Парень – молодожен. Приехал с молодой женой навестить старика-дядьку. А дядька – без тормозов, ранее судимый. И начал он, вроде по-дружески, по-стариковски, советовать племяннику, как ему лучше исполнять свои супружеские обязаннос ти в медовый месяц. Сначала – в шутку. Парень не поставил его на место: неудобно, единственный родственник, старик. А старик, не встречая отпора, совсем оборзел. – Я нашел нужную страницу. – От советов перешел к предложениям. Цитирую: "Утром на кухне. Ну, племяш, сколько раз ее за ночь пропахал? Эх, ты! Дай-ка мне ее на ночку, уж я ее погоняю, а ты поучишься". Парень мягкий, интеллигентный: "Дядь Коль, да ладно тебе, ну что ты, в самом деле, нехорошо так говорить". Цитирую дальше: "Вечером на кухне. Молодожены готовят ужин. Входит дядька, вворачивает в патрон другую лампу, помощнее: "Это чтоб ты, племяш, лучше видел, как я ее драть буду. На столе". И такое извращенное, изощренное издевательство в течение недели. Молодожены взяли билеты, пришли за вещами. Дядька вышел за ними в прихожую. Цитирую: "Эх, напоследок", – с этими словами гр. Носков схватил гр.Новикову за руки, вывернул их назад, прижал свой пах к ее ягодицам и стал имитировать половой акт, приговаривая: "Вот так! Вот так!"

– Мерзавец! – не выдержал генерал.

– Кто? – спросил я.

– Ты, – сказал он. – Провокатор.

– То-то! Беспристрастный суд – это машина для бритья. Которая срезает вместе со щетиной нос и уши.

– Ладно, друг мой, – генерал встал. – Не знаю пока, чем смогу тебе помочь. Во всяком случае все, что узнаю о намечаемых против тебя репрессиях, немедленно сообщу. Будь осторожен, Леша. – Он положил тяжелую генеральскую длань на мое плечо. И вдруг высказался: – Я горжусь нашей дружбой. – Но он не был бы генералом: – И нашей враждой тоже.

Комиссия из Центра убралась, не попрощавшись. И меня с собой не забрала. Это было похоже на бегство.

Лесной терем

Наконец-то долгожданная весточка от Надежды.

Я вызвал профессора.

– Вас не забрали? – удивился он. – Надо же!

Я погрозил ему. Сначала пальцем – он хмыкнул, а потом кулаком испугался.

– Мы с вами едем на симпозиум. По обмену опытом борьбы со всякого рода врагами. Форма одежды – парадная, черный пиджак или смокинг.

– И накомарники, – решительно посоветовал профессор.– Когда открывается симпозиум?

– По моим сведениям, завтра утром.

– Тогда хорошо бы нам самую трудную часть пути пройти по свету. Я ведь там давно не был – за рубежом-то, – могу и заблудиться.

– Только попробуйте, – опять пригрозил я, на этот раз словесно. Идите собирайтесь, я за вами заеду.

– Лялечка, – сказал я, когда профессор ушел, – еще один автомат, запасные магазины, пару гранат, штык-нож. Да, флягу с водой, сухпай на двоих. И за Юлькой приглядывай особо.

– Не беспокойтесь за нее, – сказала Лялька.

– Я как раз за себя беспокоюсь, а не за нее.

– Полно вам.

Ишь, какие слова знает, княжеского розлива.

Ваня Заика понял, что выхода у него ни одного нет, а только два: немедленно сдаться Серому, под его защиту, либо, переодевшись в женское платье и спрятавшись под париком, бежать на самый дальний край света.

Но оба выхода не годились. Серый расстреляет. А братва и на самом дальнем краю света достанет – пока еще Серый туда со своими законами доберется.

Вернувшись со сходняка, он заперся в комнате и для начала напился всмерть. Под утро, поправившись доброй чаркой, походил, в свете месяца, как Губернатор, вдоль забора, заложив руки за спину, в тяжком раздумье. Вернулся в дом, провел совещание с Семенычем.

Мы выехали за город, свернули в нужном месте в лес, замаскировали машину и переоделись.

– У нас впереди таких три этапа, – инструктировал меня профессор, вбивая ноги в сапоги, – первый – болото, большое и трудное. Это нам надо сегодня сделать, до темна. Затем – краснолесье, там ночуем. Потом – это уже с рассветом – еще одно болото, Марьино называется. Там, говорит легенда, какая-то Марья два века назад утонула и с тех пор всех, кто по болоту ходит, за ноги держит. Не боитесь?

– Не. У меня с Марьями и Дарьями всегда общий язык находится.

– Вот и ладно. Этим болотом подойдем к охотбазе с тыла. Вам ведь не надо с фасада, к воротам?

Вот именно. Очень не надо.

– Вы покурите пока, полковник, – сказал профессор, вставая и забрасывая автомат за спину, – я тропу поищу. – И скрылся в лесу, как старый индейский вождь на тропе войны.

Появился так же внезапно, сделал знак: следуйте за мной.

Тропа... Это только с его тремя образованиями можно ее разглядеть и с высоты его лет можно ее одолеть.

Может, и была когда здесь тропа, перед войной двенадцатого года, да больно изменилась с той далекой поры...

Сначала продирались кустарником – колючая проволока, потом болото пошло. Сперва, правда, травянистое, мягкое и упругое, а потом грязное, чавкающее, липкое и хлюпкое, с тучами мошки и комаров.

Надо признать, что старый профессор лучше меня по болоту шел – ногу ставил безошибочно, выдергивал из хляби легко, сапоги в густой жиже не оставлял.

Правда, они у него охотничьи были, к поясу пристегнуты, а мне Лялька какие-то модные опорки достала. Я их как шлепанцы ронял.

А профессор – делать ему нечего – все на меня шипел, все ему не нравится: и хлюпаю смачно, и падаю громко, и пыхчу сильно. Ну и мата, конечно, не избегаю.

– Еще одно замечание, – переводя дух, напугал я его в спину, – и вы пойдете дальше один. А я вернусь к своим... этим... эротическим энергоносителям.

Профессор остолбенел – остановился.

– Мне это надо? Я-то зачем пойду?

– Я вас научу, что надо делать. У вас получится.

– Вас понял, – хмыкнул он и зачавкал дальше, впредь воздерживаясь от оскорблений.

Все хорошее кончается. И плохое тоже. В том числе – и болота.

Красный лес начался. Туго натянутые золотые стволы сосен, твердая земля под ногами, в шишках и грибах, приветливый черничник и всего два комара на кубический сантиметр воздуха, напоенного за день разогретой солнцем смолой.

Смеркалось. Мы поставили крохотную палатку, развели костерок для чая и уюта.

– Зря девочек не взяли, – посетовал профессор, признавшись, что Лялька просила его на меня в этом плане повлиять. – Смотрите, как романтично. Дымок костра, засыпающий лес, луна в ветвях путается, птичка что-то во сне пискнула. Эх вы!..

Девочек ему! Вот кобелина старый.

Мы перекусили сухпаем, выпили чаю. И кроме чая – тоже, перед сухпаем.

Профессор, глядя на луну, завел часы, будто по ней время проверял.

– Пора ко сну. Почивать то есть, – и зевнул на весь лес.

Естественно, мы не взяли ни спальников, ни одеял – просто навалили под палатку побольше лапника. И улеглись потому сиротливо – скорчились, ноги поджали, руки в рукава.

– На старости лет как бездомный пес валяюсь, даже без подстилки, проворчал профессор и тут же уснул. Будто никогда лучшей постели в его длинной жизни не было...

Второе болото – хоть и Марьино – мне легче далось, навык появился. Да оно и поменьше было. И шли мы по нему с каждым шагом все медленнее, все осторожнее. Вполне Ваня мог здесь пост выставить, не совсем же дурак.

Среди болотных трав показалась одинокая березка, корявая и замшелая островок. Мы на него выбрались, закурили.

– Я вас здесь буду ждать, – вполголоса сказал профессор.– Отступление ваше, если надо будет, прикрою. А вы пойдете вот на ту ель, видите, однобокая, большая? От нее сразу возьмете влево, градусов на тридцать пять. С половиной...

И чем я эти градусы буду мерить? Особенно половину.

– Шагов через двести увидите большой валун – не оши бетесь, на нем кто-то не поленился бранное слово выбить. За валуном – старая гать должна быть. Гнилая, поди, но пройдете, не бойтесь. А вот как гать кончится, тут в оба глаза глядите, всеми ушами слушайте. С этого места уже базу можно углядеть. Раньше там скворечник торчал, теперь другой ориентир ищите что-нибудь да есть – флюгер, флаг, дымник на трубе. Что они там повесили, не знаю. Главное, чтоб у них собак не было...

Нет там собак, точно знаю, одни шакалы.

– Долго вас ждать?

– Не знаю. Не от меня зависит. Но если начнется стрельба– сразу в бега, рысью по болотам. Это приказ.

– Вот еще! – научился, не забыл. – Уже побежал. Догоняйте.

Скворечника не было. И флагов приметных тоже. Зато забор был, еще тот заборчик – древний тын, заостренные бревна.

С моей стороны глянуть – плохой забор, ничего за ним не видать. А с той стороны – хороший, уж найдется щелка меня разглядеть.

И я сраму не побоялся: последние десятки метров по лесу до забора на брюхе преодолел. Прильнул к малой щелочке. Пусто за забором, только у ворот унылая фигура маячит, стоя спит на рассвете.

Сориентировался, разыскал нужные окна, что Надюша подсказала, отошел в лес уже не таясь – за забором нет никого, из окон меня не видать.

Нашел удобное дерево, с густой кроной, с низкими ветвями. Сперва под ним устроился ждать. Времени было шесть с половиной пополуночи.

Природа кругом меня уже праздновала утро – и солнце росой в ветвях играло, и птицы гнезда покинули, ну и комары, конечно, блин, звенели от радости.

Приборчик свой я включал пока периодически, питание берег. Но в такую рань, бандитам недоступную, никаких разговоров еще не было. В одном только азимуте чей-то мощный храп поймал – не иначе Семеныча, он мужик грузный, храповитый.

Где-то около девяти зашевелились в доме. Забрякало что-то, кашель послышался, ругань безадресная – надо же с чего-то день начинать.

В десять пополуночи в столовой собрались – ничего интересного.

Но вот нужные люди перешли в нужную комнату. Я мигом на дерево взобрался. Настроился, стало быть, на волну. Тут еще Надюша мне помогла шторы раздернула. Совсем комфортно стало. Слышимость – будто я не на дереве сижу, а под столом, за которым беседа началась. Интересная, надо сказать. Полезная.

"Семеныч (с иронией): Ну рассказывай, делегат... Бандитской конференции.

Ваня Заика (угрожающе): Слушай, Семеныч, ты меня сейчас не задевай. Не в себе я. Могу обидеть.

Семеныч (равнодушно): Не пугай, Ваня. Я у тебя один остался. Рассказывай.

Заика: Плохо, Семеныч. Меня, считай, из игры вывели.

Семеныч: Так это еще ничего. Я думал – не вернешься.

Заика: Не все сказал. Условия поставили. Первое, значит, со своими остатками в бой на мост иду, на себя отвлекаю. Так и сказали, жив останешься – это тебе еще не счастье. В городе, как возьмем его, ничего не получишь. С низов начнешь, рядовым. Искупишь вину – посмотрим.

Семеныч: Оно и ладно.

Заика: Это условие не главное. Главное поставили: чтоб перед боем Серого убрал, вот тогда жить будешь.

Семеныч (усмехаясь): Попробуй.

Заика (с угрозой): А я вот решил. Тебя пошлю. Ты ему коллега, из одного гнезда. Придешь к Серому с повинной. Скажешь– много знаю, много помогу. Не могу больше предателем жить. Совесть заела, по-черному. Верно?

Семеныч (спокойно): Пошел-ка ты, тезка, к бабушке.

Заика: Нет, Семеныч, мент поганый, мы с тобой повязаны. Или вместе вырвемся, или вместе...

Семеныч: Я тебе, Ваня, не шестерка. Все об этом, – хлопок ладонью в стол. – Дело говори.

Заика: Ладно, я тебе это вспомню, когда пора придет. А человека найду. Знаю такого, за меня, если надо, в петлю влезет".

Вот, Юлечка, дождалась своего часа.

"Семеныч (напомнил): Дело говори.

Заика: Дело простое. Со всей округи люди съезжаются – понимают, что надо Серого остановить.

Семеныч: База где?

Заика: Зону отдыха в Куровском помнишь? Там сейчас Колесник пансионат держит. Постояльцев разогнали, все подготовили. Жилье, значит, есть, питание, стоянка где-то тачек на сто. Там – общий сбор, общее решение.

Семеныч: Кто за главного?

Заика: Целый штаб. Как у Серого. За главного – Сидор Большой.

Семеныч: Нам что поручено?

Заика: Сказал уже, чем слушал? (Злорадно.) Тебе людей дают. Ты Горотдел просрал, тебе его и назад брать. Ну велели еще все подходы к городу проверить, посты Серого, если есть, убрать, дороги лесные посмотреть..."

Больше ничего интересного я не услышал. Но мне и этого хватило. Да и назад пора – не съели бы комары моего профессора, пса бездомного.

– Собирайтесь, – сказал я девчонкам. – Со мной поедете.

– Куда? – в один голос.

– На радио.

– Зачем? Записываться?

– Ага, анекдоты будете рассказывать, самые неприличные. А утром их в эфир погоним.

– У! Здорово! – обрадовалась Юлька. – Я такой анекдот знаю! Входит муж в спальню...

– Побереги его до эфира. Две минуты на сборы.

– А краситься? Макияж?

– Вот еще! – сказал я.

– У тебя все готово? – спросил радиста. – Вызывай.

Парень защелкал тумблерами, начал что-то подкручивать, двигать рычажки – настроился, дал вызов. Сделал мне знак глазами, передал микрофон и наушники.

В них прозвучал далекий, но хорошо слышный, знакомый уже и чуть хмельной голос Вани Заики:

– Кто это?

– Здесь Серый, – сказал я. И, кивнув радисту, чтобы включил трансляцию, сбросил наушники. Взглянул на притихших у стеночки пташек. В макияже и красках разных красивых оттенков. С заготовленными неприличными анекдотами.

Нет, девочки, рассказывать вам сегодня не придется – слушать будете.

– Какой Серый? – звучно пошел по комнате Ванин голос.

– Их много у тебя? – подождал. – Врубился?

После молчания:

– Что надо, полкаш?

– Надо, чтобы ты вежливо отвечал, не обзывался и внимательно слушал. Мое слово. Обыграл я тебя, Ваня, на всех досках. Город у тебя забрал, деньги – тоже, боевиков твоих всех выбил. Только что последних взял, а Гоша Заречный в засаде остался, навсегда. Но это еще не все. Хотя и этого хватит. Ты слушаешь? Положение твое в обществе сложное. Я бы сказал, безнадежное и безвыходное. Вчера у меня была делегация из Центра, предлагают помощь. Так что ваши объединенные силы обречены на полное уничтожение. Это понятно?

Мой совет, пока дружеский: собрать своих недобитков и явиться ко мне. Если приведешь с собой Губернатора и начальника милиции, обещаю снисхождение.

– Купить хочешь? Сколько даешь?

– Ты отказываешься?

– Отказываюсь.

– Подумай. Жить будешь, если согласишься. Тебе ведь только тридцать.

– Помнишь, Серый, байку про Пугачева? Так я такой же. Лучше тридцать лет питаться свежей кровью, чем триста дохлятиной.

– Льстишь ты себе, Ваня. Ты не сокол ясный, ты комар однодневный. Надоедливый. Давно бы прихлопнул тебя, да все руки заняты. – Выждал, пока иссяк поток брани. – Что ж, слушай другое слово. Я тебе ту девочку, что твой поганый чечен в заложники взял, не забуду. Тем же отвечаю. Теперь я твою девочку взял...

– Испанку, что ли? – смешок. – Она не моя, полкаш, она общая.

– Ты слушай до конца: если не выйдешь из леса, я ее по рукам пущу. У меня парней много, девок не хватает. – На Юльку я не смотрел, стыдно было.

– Мудак ты, Серый. Хоть и полковник. У этой шлюхи только такая мечта и есть – чтоб под целый полк лечь. Она тебе спасибо скажет и тебе еще за это даст.

Дальше опять пошел вялый, беспредметный мат.

– Отбой, – сказал я радисту. И повернулся с замершим сердцем к Юльке. – Ну что, Юлечка, устроим тебе побег?

– Устроим. – Она встала. И Лялька рядом с ней, обняв за плечи и испепеляя меня взглядом. – Для этого вы и толкнули меня в эту грязь? Неужели вы думаете, что я еще ничего не поняла?

– Прости меня, мне нельзя рисковать – за мной люди. Много людей.

– Скажите, что нужно сделать?

– Меня убить.

– Это я с удовольствием. А еще?

– Потом скажу, в Замке. Поехали под наше любимое одеяло.

– Вот, – сказала Юлька в дверях, – вспомнила. Входит муж в спальню... – И заплакала.

Стратегия и тактика

С раннего утра к Волгину пришел с заявлением некий гражданин Пичугин. К заявлению была приложена медицинская справка о наличии у данного гражданина следов побоев, полученных накануне вечером. В заявлении указывалось на неправомерные действия участкового Хмелева, лейтенанта милиции, выразившиеся именно в нанесении зарегистрированных врачом Извековым побоев и в реальных угрозах.

Надо сказать, что это было первое заявление такого рода.

Волгин заявителя принял и попросил участкового Хмелева, лейтенанта милиции, представить ему материалы на гражданина Пичугина, если таковые имеются.

Таковые имелись. В значительном количестве.

– Ну что ж, – сказал Волгин, ознакомившись и с теми, и с другими документами. – Формально вы, гражданин Пичугин, правы. Придется возбудить два уголовных дела. На нашего сотрудника Хмелева...

Пичугин удовлетворенно кивнул и высказался в том смысле, что он на это и рассчитывал.

– ...И на вас, гражданин Пичугин.

Немного задержался с реакцией, моргнул, икнул, спросил:

– А на нас за что же? Мы же – пострадавшие. От руки представителя власти.

– А на вас вот на каком основании. – Волгин веером пролистнул подшитые бумаги. – Шесть заявлений от соседей на ваше хулиганское поведение, справки о побоях, нанесенных вами матери, жене и дочери. Вот служебная записка участкового Хмелева о том, как он отбил у вас младшую, девятилетнюю дочь, которую вы проиграли в карты и везли к своим партнерам. Вот докладные о проведении с вами соответствующих профилактических бесед, на которые вы не реагировали. Вот просьба трудового коллектива о привлечении вас к ответственности за распитие спиртных напитков на рабочем месте и последующие дебоши в цеху и в конторе. Вот копии квитанций штрафов за нарушение правил поведения в общественных местах... Ну и хватит, пожалуй. Словом, каждый из вас получит свое. Участковый, правда, меньше, а вы, гражданин Пичугин, гораздо больше. – И Волгин вызвал следователя, распорядился написать постановление о возбуждении уголовных дел.

Пичугин несколько растерялся, увял.

– А это... гражданин начальник милиции, сколько же ему будет?

– Ему? Думаю, не больше года. Условно. Да, пожалуй, суд вообще признает его действия правомерными. Он ведь пытался защитить от вас других людей, в том числе и ваших родственников, которых вы избиваете систематически.

– А это... мне?

– А вам много больше. Сейчас с этим очень строго. Бытовые преступления жестоко караются. Как немотивированные.