Текст книги "Закон вне закона"

Автор книги: Валерий Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

9. В случае поступления недобросовестной жалобы с ее автора взимаются понесенные на проверку расходы, а к нему применяется та же акция, на которую указано в ложном заявлении..."

Возглавлял этот кооператив с наивным названием седой Полковник, бывший десантник. Основную силу организации составляли так называемые секретари-исполнители, в основном – воины-интернационалисты, немногословные, дисциплинированные ребята. Имелась также группа консультантов: юрист, врач-психолог, журналист, артист и другие. В задачу группы мгновенного реагирования входило проведение немедленных акций без предварительной проверки в наиболее горячих точках города – на дискотеках, в очередях, на транспорте и в других общественных местах, в приемных учреждений.

Весьма характерной (око за око) и, на мой взгляд, символичной стала первая акция кооператива.

Клиент (детсадовский малыш, кто-то его надоумил) пришел, по его собственным словам, "наябедничать" на воспи тательницу своей группы Марь Иванну за то, что она "дерет за ухи, кричит и шлепает по затылку".

Секретарь-один подробно побеседовал с малышом:

– А ваша Марь Иванна всех дерет за уши или только тебя?

– Всех. Она нас и в столовую, и на занятия за ухи водит.

– За уши, – поправил секретарь.

– Ну – за уши, – согласился клиент.

– Всех сразу? – удивился секретарь.

– Нет. Который первым идет, того и за ухо. А остальные – "на цыпочках и без разговоров" за ним. Вовочке Баулину больше всех достается, он самый большой и всегда впереди стоит. А мне – меньше всех, я почти что самый мелкий. А Ляльку Ерохину она совсем не обижает, у Ляльки папа главный милиционер, он ей покажет.

– А у тебя кто?

– А у меня в командировке.

– Понятно. Ну иди в свою группу, я сейчас тоже к вам приду.

Через полчаса на территории детского сада появился приветливый молодой человек. Он весело поиграл с ребятишками, о чем-то их при этом расспрашивая. Когда же на него обратили внимание взрослые, молодой человек представился новым инспектором РОНО и попросил весь коллектив садика собраться в зале, где он мог бы рассказать о новых методических разработках в сфере воспитания подрастающего поколения.

Детишки распределились по своим группам и встали вдоль трех стен зала, а у четвертой сгрудились заведующая, музыкальный руководитель, воспитатели, нянечки – в общем, практически весь персонал садика.

Молодой человек поискал глазами Марь Иванну, очень большую и массивную женщину с коровьим выменем вместо груди, подошел к ней и вдруг ни с того ни с сего крепко взял ее за ухо железными пальцами. Марь Иванна вскрикнула. От нее запахло потом и щами, немного вином и очень сильно недошедшими до детишек фруктами.

Молодой человек, вежливо улыбаясь, повел бедную Марь Иванну, держа ее за ухо, по кругу, вдоль всех стен зала, перед всеми ребятишками и взрослыми. Он шел не спеша, размеренно, чтобы всем было видно происходящее поучительное действо, но Марь Иванна все-таки немного отставала от него, тянулась за ним вывернутой головой, нелепо махала руками, роняя с ног растоптанные шлепанцы.

Детишки визжали от восторга. Взрослые остолбенели. Пораженные дикостью этого зрелища, они не могли вымолвить ни слова протеста. Молодой человек вывел Марь Иванну в центр зала и, с силой потянув за распухшее и красное ухо, медленно поставил ее на колени.

– Не надо обижать маленьких детей, – громко и спокойно изложил молодой человек свои новые методические разработки. – Ведь они вырастут. И станут сильными и жестокими.

Он выпустил ухо, и Марь Иванна брякнулась на ковер. А молодой человек, достав белоснежный платок, легонько вытер им пальцы, вернул его в нагрудный карман пиджака и вышел в коридор, ступая строевым шагом. Там он снял трубку телефона, набрал номер и сказал: "Это первый. Отметь карточку за номером один и доложи Полковнику об исполнении".

Марь Иванна тем временем билась в истерике и призывала милицию.

– Какую тебе милицию? – резонно возразила заведующая.– Как ты с ней будешь объясняться? Расскажешь, что детей лупишь, что фрукты их жрешь, что форточки в игровой наискось открываешь, чтобы они простужались и побольше дома сидели? Что своего... в детские спальни водишь? И что тебе за это как дрянной девчонке надрали уши?

– Но это же издевательство, – всхлипывала Марь Иванна.

– Как посмотреть, – мудро рассудила заведующая. – Надевай, Машка, тапочки и пиши по собственному желанию.

Это была первая услуга обществу, оказанная кооперативом "Справедливость".

И далее он осуществлял свои справедливые акции по тому же принципу, постепенно завоевывая авторитет и признание, расширяя сферу деятельности (от частного к общему), втягивая в нее все здоровые силы общества. И никогда еще жители города не чувствовали себя такими защищенными и полными человеческого достоинства.

Однако вскоре, когда практически вся власть в городе перешла в руки кооператива, спохватились власти областные и приняли соответствующие меры. В результате которых кооператив бесследно рассосался, и городская жизнь вернулась в свою, еще не забытую колею.

Надо будет разыскать этих ветеранов и подключить к нашей работе. Я думаю, большая польза получится.

Но тем не менее с этими проявлениями самосуда нужно кончать. Путь здесь один. Определить, выявить эти тайные силы, организовать, взять под контроль и направить их энергию в нужное русло.

С тем я и обратился к Прохору, поручил ему подготовить соответствующую информацию для печати, а сам – не поленился– выступил по радио с соответствующим обращением. Поблагодарил всех тайных борцов с преступностью, объявил им амнистию и призвал объединить усилия с моими правоохранительными органами. Но предупредил: отныне никакой самодеятельности. Карать буду за нее жестоко. Если раньше ей оправдание было (куда, блин, смотрит милиция?), то теперь вы знаете, куда она смотрит. В том числе и на вас. И очень внимательно...

Путанина с его спутницей взяли на шоссе, недалеко от поворота на Липовку, где у нас был бой за колонну.

Взяли просто и без затей. Девушка дремала на заднем сиденье, журналист задумчиво смотрел на дорогу. На обочину, прямо из кустов, вышел человек в милицейской форме с гаишным жезлом. Путанин послушно затормозил.

"Инспектор" представился, потребовал документы.

– А в чем дело, командир? – спросил журналист.

– Превышение скорости. Знак видели?

Спорить он не стал, сунул руку во внутренний карман за документами.

– А что это у вас?

– Это газовый. Лицензия в порядке.

– Предъявите. Нет, оружие.

– Пожалуйста. Что вы делаете? – Это он машинально вскрикнул, когда "инспектор" зашвырнул пистолет в кусты.

– Подвинься, красотка, – услышал он за спиной, обернулся.

Сзади, с обеих дверец, в машину загрузились еще двое, не в форме. "Инспектор" сел рядом с ним.

– Поехали, – скомандовал.

– Куда? – остолбенело, еще ничего не понимая, спросил Путанин.

И получил в затылок увесистый удар, стукнулся лицом о баранку.

– Делай, сука, что говорят, не спрашивай.

Шмыгая разбитым носом, журналист тронул машину. Сзади взвизгнула его спутница. Он обернулся: один из пассажиров обхватил Ольгу за шею, другой запустил руку под юбку.

– Прекратите! – вскричал Путанин.

"Инспектор" – у ребят сзади были заняты руки – больно ткнул его жезлом под ребра:

– Сиди, сволочь! Делай свое дело. А они – свое. – И заржал.

– Что вам нужно? Кто вы?

– Сейчас узнаешь. Сворачивай. Дальше, дальше.

Машина закачалась по размытой лесной дороге.

– Вот сюда, видишь, под елочку. Стоп! Приехали. Выходи. И девку вынимайте.

Подругу Путанина вырвали из машины, подтащили к небольшой березе, заломили назад руки, вокруг ствола, сцепили их наручниками.

Путанину стало по-настоящему, до дрожи в коленях, страшно.

Ольга – в разодранной кофточке, со спущенным лифчиком и обнаженной грудью – была настолько беспомощна, беззащитна и унижена, что он чуть не потерял сознание, чтобы избавиться от невыносимого кошмара.

– Дипломат его давай, – сказал "инспектор" одному из парней.

Кстати, эти парни были сильно запущенны. Небриты, грязны, в засаленной одежде. От них тошнотворно воняло давно не мытым телом, давно не стиранным, заношенным и загаженным до откровенной грязи бельем. И перегаром от них несло. Тяжким, устойчивым, многодневным.

Страшно...

"Инспектор" раскрыл дипломат, достал бумаги, отложил статью, стал читать. С живым интересом. Где-то со смешком, где-то злобно ругаясь.

Парни тем временем забавлялись с девушкой. Но пока не всерьез, сдерживаясь, задирали ей юбку, тискали груди.

Ольга оцепенела от ужаса и омерзения. Если бы не наручники, она бессильно сползла бы на землю – ноги ватно подламывались под ней.

Путанин все это видел, страдал за нее больше, чем за себя. Хотя, как казалось, ему пока ничего особенного не угрожало.

Сложив прочитанное, "инспектор" взялся за диктофон, неумело повертел в руках, протянул журналисту:

– Ну-ка, прокрути.

Противиться не было никакого смысла. Что там особенного в его записях?

"Инспектор" тем не менее внимательно прослушал и кассету. С обеих сторон.

– Так, – сказал он деловито, будто открывая совещание, – займитесь им, ребята.

Похолодевшего Путанина рванули к ближайшему дереву и тоже, заломив руки, пристегнули к нему наручниками.

– Теперь слушай, парень, – сказал "инспектор". – Я буду задавать вопросы. Ты будешь отвечать. Быстро и правдиво. Это в ее интересах, – кивок в сторону Ольги. – Мои парни уже месяц без женщин, понятно? Представь, что они с ней сделают, если ты будешь упрямиться. Даже если она останется после их работы жива, то уж ты этого зрелища не переживешь. Есть вопросы?

Светило солнце, по траве бегали яркие пятна, шелестела листва и щебетали птицы...

Путанин едва владел языком. Хрипло, не узнавая своего голоса, спросил:

– Что вам нужно? Это ошибка. Вы нас с кем-то спутали. У меня не может быть для вас ничего интересного. Я простой журналист...

– Встречался с Сергеевым, так?..

Ах, вот оно что! И мгновенно вспыхнувшая в мозгу черная ненависть к этому... полковнику едва не ослепила его. Этот Дон-Кихот в милицейских погонах возомнил себя спасителем человечества и подставил его, Путанина, под страшный удар бандитам!

– Да! – почти закричал Путанин, радуясь возможному избавлению. – Да, я встречался с ним, брал у него интервью! Но я не на его стороне! Я противник его методов. Он обещал посадить меня и кормить одними газетами. Он заставил меня написать о нем хвалебную статью. Он сумасшедший! Он маньяк. Который вообразил себя защитником угнетенных. Его самого нужно расстрелять! Пока не поздно...

– Оторался? – терпеливо спросил "инспектор". – Теперь говори. Ты все знаешь. Что забыл – вспомнишь. Сколько у него людей?

– Этого он мне не говорил, – холодея от собственных слов, выдавил журналист.

– Где его резиденция? – это было известно, просто "инспектор" проверял журналиста на искренность.

– Он называет это здание Замком. Оно в центре города. За высокой оградой.

– Как охраняется этот Замок?

– Не знаю, клянусь! Меня провели одним коридором прямо в его кабинет. Я видел только у ворот двоих охранников – и все. И в приемной у него девка с автоматом.

– Последний вопрос: что он собирается делать дальше?

– То же, что и делал – бороться с преступностью.

– Конкретно. Где? Как?

– Он скрывает свои планы, даже не ответил, сколько у него людей.

– Все. Ты ничего не сказал. Пока будут готовить девочку, у тебя есть время подумать.

Парни с гоготом, дрожащими от нетерпения руками начали срывать с Ольги одежду.

Путанин зажмурился. И тут же получил ногой в пах.

– Открой глазки, падла! А то спички вставлю.

Ольга закричала, ей сделали больно.

– Отстегивай ее, Юрик. Вали наземь, не хрена в стояка играть.

Юрик обхватил Ольгу лапами, рванул на себя, повалился вместе с ней на землю. Второй бросился сверху. Ольга, худенькая, исчезла меж громадных тяжелых вонючих тел.

– Зря ты, парень, – сквозь горячий туман в голове услышал Путанин злорадный, возбужденный голос "инспектора". – Сам виноват. Такую гладкую девку чужим на растерзание отдал.

Путанин не смог разжать зубы для ответа – удерживал в себе рвущийся на волю звериный вой; не мог оторвать глаз от барахтающихся на земле сплетенных тел, не мог не слышать жалобные стоны и алчный рык. Одна мысль мелькала обрывком: он совсем недавно горячо говорил Сергееву, что преступники тоже люди...

– Вы там не очень, – "инспектор" закурил, присел рядом, наблюдая страшную сцену с азартным интересом. – Не заваляйте девку по первому разу. Про начальство помните.

Сказал последние слова в своей жизни.

На полянке, со всех сторон, беззвучно возникли пятнистые призраки, медленно сомкнули кольцо.

Короткая автоматная очередь срезала "инспектора", опрокинула его на спину. Он дернул подвернувшейся ногой и застыл. Меж пальцев его мирно дымила сигарета.

Парень, что был сверху, вскочил и, долго не думая, сверкая голым задом, бросился в лес.

Короткая очередь догнала его, сбила с ног, свалила лицом в траву.

Юрик поднялся, не отпуская девушку, и прикрываясь ею, стал медленно, шаг за шагом, пятиться к кустам, путаясь в спущенных штанах, болтая опавшим хозяйством.

Никто из призраков не сделал ни шага, ни выстрела. Просто за спиной Юрика возникла еще одна пятнистая фигура – Юрик рухнул снопом, будто ему подрубили ноги.

Путанин почувствовал, что его освободили, бросился к Ольге, подхватил на руки, стал лихорадочно прикрывать ее обрывками одежды. Ольга была без сознания.

Кто-то из призраков постелил на траву куртку, кто-то другой чем-то укрыл девушку. Третий склонился над ней, вглядываясь в лицо, достал из кармана флакончик – видимо, с нашатырем. Ольга чуть слышно, коротко простонала, открыла глаза.

Здоровенный парень, стоящий рядом с Путаниным добродушно ткнул его локтем в бок, указывая на край поляны:

– Гляди! Живой!

Путанин отвел глаза от Ольги, обернулся.

Юрик, не вставая, отталкиваясь пятками, скреб по земле задницей, отступая в кусты.

Путанин выхватил из рук парня автомат, в два прыжка догнал Юрика, вскинул оружие.

– Не надо! – завопил тот. – Я ей не впер. Я не успел...

Путанин нажал спуск. И держал прыгающий в руках автомат, пока не опустел магазин. Тело Юрика превратилось в кровавое месиво.

Подошел здоровенный парень, забрал оружие, сменил магазин, усмехнулся:

– Сколько патронов пожег. Я б его одним пальцем удавил.

"Вот я и стал убийцей, – подумал журналист. – Убил безоружного человека. Не в бою. Не защищая жизнь или честь. Из мести. Из чувства справедливости".

Много лет спустя, когда перед его взором опять вставала та страшная картина, когда он видел голые дергающиеся ноги Ольги, ее нежное тело, зажатое меж двух грубых, грязных, беспощадных мужиков, когда он видел ее избитое лицо, искусанные груди – тогда на помощь измученным чувствам приходила другая картина: искаженное ужасом и болью лицо Юрика, его вздрагивающее под хлесткими ударами пуль тело, его брызжущая из паха, живота, головы кровь, куски его плоти, разлетающиеся лохмотьями в стороны. И его труп – только что живого негодяя, полного злой силы, – безразличный ко всему на свете, не опасный уже никому. Неспособный получать удовольствие, причиняя людям боль, страдание, унижение... И Путанин ловил себя на мысли, что ему иногда становится легче.

Неужели Сергеев был прав?

– Вы были правы, Алексей Дмитриевич, они перехватили их у поворота на Липовку. Пытались узнать у журналиста о наших планах. Ну и с девушкой...

– Вы успели? Все сделали как надо?

– Конечно.

– А журналист?

– Молодцом. Двоих мы сняли сами, а третьего он. Выхватил у Антона автомат и раскрошил насильника.

– И правильно сделал, как думаете?

Операция "Феликс"

Вечер выдался хлопотливым. Поэтому целиком послушать лекцию старого бабника и кобеля профессора Кусакина мне не удалось. Меж всяких мелких дел я время от времени заезжал в возрожденный Дом культуры и был вынужден довольствоваться лишь фрагментами яркого выступления выдающегося литературоведа перед молодежью.

Дом культуры имел ужасный вид. Запущенный, заброшенный, дикий. Как в свое время в церквах устраивали то склады, то мастерские, то овощехранилища, так и в наше – кто только не пользовался этим Домом.

Правда, сегодня на обшарпанном фасаде висел красивый плакат или, точнее, афиша, намалеванная кем-то из наших воинов. Большие буквы: "Лекция о любви и сексе". Буквы поменьше: "Выступает проф. А.И.Кусакин". Самые маленькие: "Приглашается вся желающая молодежь. Вход бесплатный". А рядом с этими буквами два рисунка – сердце, пробитое стрелой, с каплей крови и Купидончик с луком, крылышками и голой пипиской.

Желающей молодежи собралось навалом – хлебом мы город обеспечивали, а вот насчет зрелищ пока отставали.

Публика по составу была разная: и наивная, и нахальная, и дурная, и агрессивная. Но присутствие наших парней делало ее одинаковой сдержанно-ироничной.

В руках – банки с пивом, в зубах – жевательные резинки.

Профессор вышел на авансцену, откашлялся в кулак и начал:

– Вы, жвачные! А ну прекратить: с вами профессор беседует– не хер собачий.

Начало хорошее. Многообещающее, во всяком случае.

– Друзья мои! Наша милиция заставила меня прочитать вам лекцию о самом главном в жизни человека: о любви. Подчеркиваю – человека. Кто не согласен – может убираться вон. – Помолчал. Подождал. Никто не захотел отказаться от звания человека. – Любвей на свете много. К Родине. К матери. К своему делу. К мужчине или, наоборот, к женщине...

Тут меня дернула за рукав возникшая сзади Лялька и кивнула: на выход.

На самом интересном для меня месте прервала – о любви к женщине.

Вернуться на лекцию мне удалось в тот момент, когда какая-то робкая домашняя девчушка подняла руку и дрожащим от смущения голоском спросила:

– Скажите, пожалуйста, профессор, чем отличается любовь от секса.

– Знаю – да не скажу, – буркнул профессор. – Каждый из вас, если повезет конечно, узнает эту разницу в свое время.

– А вы? – выкрикнул какой-то бритый наголо парень. – А вы как узнали?

– Как узнал? – Кусакин сделал вид, что задумался, вспоминает. – В молодости я был страшный кобель. Девчонок у меня было без числа. И всяких блондинок и брюнеток не счесть, шатенок и того больше. Худенькие, полненькие, веселые, умные и глупые. Глазки – у какой карие, у какой синие. – Он перевел дыхание. – И что мы только с ними не вытворяли!.. В свободное, конечно, от основных занятий время. И так пробовали, и этак, и совсем по-другому. И все вперемешку. Хорошее было время. Но, признаюсь, начало мне это немножко надоедать. И девочки разные, и способы – а вроде выходит все одно и то же.

Аудиторией профессор овладел. Слушали его взахлеб. Особенно: про "и так, и этак, и по-всякому".

Я, честно говоря, рассчитывал совсем на другой его подход к молодежи. Учитывая профессию Кусакина, я полагал, что он очарует бесшабашную молодежь вечно красивыми сказками о любви из жизни литературных героев, с их чистотой и глубиной чувств.

А он? Кобель он, правда, старый.

– И вот, представьте, встречаю я одну милашку. Ну ни то ни се. Ни блондинка, ни брюнетка. Ни красавица, ни дурнушка. А вот зацепила меня чем-то. Появилась к ней какая-то неизъяснимая тяга. Думается о ней. Грустится иногда. Девчонок своих побросал. Только о ней мечтаю. Начал приударять. Обычно день-два – и победа. А тут нет – не дается. Но чтоб я отступил!.. – Гордо оглядел зал. – Затащил-таки я эту милашку в постель и...

Зал замер.

– ... И вот тут-то я понял, чем отличается любовь от секса. Надеюсь, и вы когда-нибудь поймете.

– А дальше?

– А дальше – вот уже пятьдесят лет с этой милашкой балуюсь. Живем в любви и согласии. Детей наделали уйму. Очень красивых, кстати. Об одном жалею. Что не сразу ее встретил. Если б сразу – мы б уже бриллиантовую свадьбу отметили.

Тут опять перерыв. От Волгина нарочный примчался.

Вернулся через полчаса, думал, разбежались все – ан нет, еле в двери протиснулся.

– Вот вам, парни, скажу, – продолжал молотить неугомонный профессор. Не обделяйте себя. По поводу женских прелестей. Иные думают, что это только попка да грудки. А ведь как много, кроме этого, в женщине прекрасного! Задумайтесь: глаза, голос, жест, движение ресниц, от которого исходит теплое дуновение. А нежный запах юной кожи? – от него голова кружится и совершаются глупые или героические поступки. А походка? Красиво идет женщина, играя бедрами, подрагивая полной грудью, на плечах колышутся волны волос – и хочется следовать за ней на край света. А как она смеется! Как блестят при этом ее влажные белые зубки из-за свежих алых губ. А волосы? Это песня, это душистое легкое облако, дурманящее, сводящее с ума настоящего мужчину. А характер! Иную женщину можно только за характер любить или ненавидеть всю жизнь.

Но ведь вы же козлы. Вам это недоступно. Для этого нужно иметь не только... ребра, но и фибры. А у вас их нет.

Легкий ропот недовольства выразил несогласие с такой оценкой.

– Козлы, козлы! Докажу сейчас. Вот, не далее как вчера вечером вышел я прогуляться перед сном, подышать свежим воздухом, по сторонам поглазеть. И вижу – идет девушка, сплошной восклицательный знак! За один взгляд ее можно отдать всю жизнь. И несет эта красавица две тяжеленные сумки. И никто из вас не догадался предложить ей свою мужскую помощь. Мало того, что это вежливо и культурно, это ведь прекрасный повод для знакомства. И никто этим поводом не воспользовался. Все пропустили свое счастье... Кроме меня, конечно.

– И вы завязали с ней роман? – затаенно спросила домашняя девчушка.

– Завязал, – гордо ответствовал старый кобель. – Но, к счастью, почти сразу мне стало известно, что эта необыкновенно совершенная девушка секретарша нашего самого большого милицейского начальника.

Неосторожно ведет себя профессор. Да еще в дикую чащу леса со мной собрался.

– А вот что вам, девочки, надо знать. Вас небось у парней всего одно место интересует. Если вы по этому признаку будете себе друга выбирать, то мне вас жалко на всю жизнь. Настоящий мужчина не этим определяется. А отношением к женщине. В нем, девочки, должны быть доброта и надежность. Забота о своей подруге. Он – ваш защитник, он ваш раб. Он ваш друг и любовник. Он ваш старший брат и ваш малый ребенок...

Здесь мне стало неинтересно. И в очередной раз я вернулся в Дом культуры уже под занавес.

– А начнем, друзья мои, вот с чего. Необходимо привести это здание в порядок, чтобы вам радостно было сюда приходить. На танцы или, как вы говорите, на дискотеки. Именно здесь вы встретите свою любовь, а не на пьяной вечеринке, в свальном грехе.

Кстати, у нашего Сергеева в отряде прекрасный ансамбль современной музыки и песни. А один парень у них – классный ди-джей. Я его слушал тащился от кайфа, – подпустил профессор молодежной лексики. – А знаете вы, что в нашем городе есть настоящая живая княгиня? Ох интересная светская бабенка. Такого вам порасскажет – отпад. Только имейте в виду, друзья мои, – вход строгий. Ни под спиртным, ни под травкой не допущу. Более того – Сергееву пожалуюсь. Все, до встречи.

Встали, прямо скажу, неохотно. Задвигались, захлопали стульями, загалдели.

Из-за спины профессора появился той порой бравый танкист Сливко, поднял руку:

– Слушай сюда, братва молодая! Пока не подберете за собой свой мусор, фантики и банки – никто отсюда не выйдет. У моей бабки в свинарнике чище. Ну-ка, по-быстрому, на счет раз-два. А то уши надеру.

Теплым светлым вечером мы сидели с княгиней в садике при Замке. В беседке. Ее ребята привели в порядок. Отскоблили и отстрогали всю пакость, которой испохабили боевики столбы и скамейки, вазон для цветов пр итащили, уютно стало. Иной раз Алевтина сюда любимчиков на свой самовар собирала. Воспоминаниями боевой юности делилась.

Вокруг беседки густо стояла сирень. Она уже отцвела. Но напоминала о поре цветения назойливым шорохом листьев. Расталкивая ее, лез в беседку нахальный лопух. Ребята все собирались срубить его, но Лялька не давала. Он очень фотогеничный– аргументировала.

– Переселяйтесь в Замок, княгиня, – уговаривал я. – И вам веселей среди молодежи. И ей полезно подле вас.

– Какая от меня польза, полковник? – кокетливо притянула веточку сирени, теребила ее тонкими пальчиками. – Где она, сирень моей юности? – И добавила с неумолимой женской логикой: – А вам жениться надо, милый мой.

На столике между нами ровно и красиво горела свеча в застывшем перед ночью воздухе, стояли любимый княгиней коньяк и моя любимая водка.

– Некогда мне.

– Это ваш долг.

– Как вас понять? – испугался я, подумав – уж не влетела ли Лялька и не поделилась ли своей радостью со старшей подругой?

– Ваш долг перед будущим, – конкретизировала княгиня. И продолжила, меланхолически перебирая листья на ветке: – Вы, полковник, наверняка погибнете от руки наемного убийцы.– Приятно слышать. – И что останется после вас? Благодарная память народа? Согласитесь, этого все-таки маловато. Вам нужен наследник. Продолжатель вашего бессмертного дела.– И опять с недоступной моему глупому уму женской логикой переменила тему: – Так какой у вас ко мне интерес? Зачем мне переезжать в Замок?

– Знаете, княгиня, в 250 причинах преступности есть одна, которую я бессилен устранить без вашей помощи – это бескультурье молодежи, неуважение к людям, к прошлому страны. Мы очень многое потеряли, особенно за эти годы. А вот вы, княгиня, бережно сохранили в отрыве от Родины старую русскую культуру. Потому что независимо жили в чужой стране по своим обычаям. И мне бы хотелось, чтобы вы передали все, что сберегли, нашей молодежи. У вас получится.

– Организовать в Замке Институт благородных девиц?

– А как хотите, на ваш высокий вкус. Хоть салон княгини Лиговской. Представьте, сначала вы облагородите наших, а потом сюда потянется городская молодежь. Музыкальные вечера, вечера поэтические, культура общения, культура любви...

– Вы романтик, оказывается, полковник? Вот это новость для меня. Салон? Это мило. А фортепьяно у вас есть?

– А хрен его знает. Если нет – Пилипюк где-нибудь конфискует, откуда-нибудь притащит. Соглашайтесь, княгиня. Вы будете учить нас красивым манерам, старинным танцам. И не надо вам искать сокровища. Каждый должен заниматься своим делом...

Звериный рев прервал нашу важную беседу.

Ревел Пилипюк.

Мы бросились ему на помощь, сбив-таки по дороге фотогеничный лопух.

Пилипюк стоял у освещенного подъезда, зажав в кулаке свой нос и топал ногами, ревя и воя. Рядом испуганно хохотали две подружки – Лялька с Юлькой.

Оказалось – беда! Они сунули ему под нос понюхать прекрасный бело-розовый пион. В котором, к несчастью, уснул заблудившийся муравей. Бедный Пилипюк добросовестно и мощно потянул носом – втянул муравья в ноздрю. Тот, не будь дурак, его и тяпнул...

– Убери руку, – сказал я сквозь слезы смеха.

– Ни! Хай вин отвалится, – протрубил в кулак пострадавший хохол.

Вмешалась княгиня:

– Ну-ка, хлопец, дай я гляну.

Пилипюк разжал кулак, скосил глаза на нос, взвыл:

– Мени ж завтра жинку встречать. Вона ж меня кинет зараз!

Пожалуй, он прав: левая ноздря уже раздулась, свернула нос набок. Он вообще-то изяществом не отличался, а тут... Если б мне такое на лице приснилось, я бы повесился.

Вокруг Пилипюка уже толпились ребята, ржали, давали дурацкие советы.

– Муравьиная кислота, – подумала вслух княгиня. – Раз кислота – ее надо нейтрализовать щелочью. Девочки, сделайте ему содовый раствор, пусть промывает ноздрю.

Девчонки, хихикая, умчались на кухню. Ребята взяли Пилипюка под руки, повели в дом.

– Жало надо вытащить, – мудро посоветовал Сливко.

– У кого? – все остановились.

– У него, – показал Сливко на пострадавшего.

– Хлопец, – живо заинтересовалась княгиня, – где у тебя жало?

К отбою Пилипюка не стало – один нос. Зато – большой.

А утром Лялька сочувственно спросила его, когда он появился на пороге зала:

– Как же ты в дверь-то пройдешь?

Моя вечерняя беседа с княгиней не родилась спонтанно. Привлечение ее к воспитательной работе с молодежью, использование в этих же целях профессорских знаний и его специфического хобби, боевой юности Алевтины, патриотических сил городских ветеранов – все это предусматривалось общей правительственной Программой по борьбе с правонарушениями несовершеннолетних.

Я на этом настоял, я эту Программу создал, я ее буду реализовывать.

Один умный человек (не я ли?) как-то сказал, что преступный мир – это вампир, которому для вечной жизни нужна постоянная подпитка молодой кровью. Сколько ни сажай, сколько ни расстреливай, а эта "преемственность поколений" всегда будет обеспечивать пополнение бандитских и воровских рядов свежими силами.

В последние годы наша великая демократическая власть, наши политические паханы особенно преуспели в деле воспитания у молодежи стойких ориентиров на криминал. Два-три поколения мы уже потеряли, для общества от них не будет добра– только реальная опасность. Причем опасность бесконечно потенциальная: эта молодая бандитская поросль довершит дело своих предшественников, окончательно превратит страну в банду преступников на всех социальных уровнях – от мала до велика, от верха до низа.

Надо признать, что эта государственная акция проведена была очень умело и толково, даже не верится, что наши политики и руководители оказались такими способными. Впрочем, это старая истина: кто не умеет делать хорошее, весьма преуспевает в плохих делах.

Удары наносились сразу по нескольким направлениям: опорочить прошлое страны, высмеять политические и моральные идеалы предшествующих поколений, порвав тем самым живую связь с подрастающим поколением, увести молодежь из-под влияния старших, особенно родителей. Далее, отказавшись от ценностей устаревших, внедрять ценности новые: культ наживы, беспринципности, насилия и безверия – стыдно быть бедным и честным, хвала богатому и безнравственному. И здесь преуспели: хорошее прививается годами и десятилетиями, плохое осваивается мгновенно.

Новые приоритеты определились и для будущего. Не хочешь учиться? Правильно, пацан, на хрена тебе астрономия? Учись бизнесу, учись обманывать, красть, убивать. Массовый спорт, всеобщее здоровье? Еще чего! Качай мышцы, учи приемы рукопашного боя. Творчество? Зачем? Все можно купить, все можно продать; не только других, но и себя. Уважение? Чего проще: покупай крутой "мерс", на переднее сиденье – крутую телку, под мышку – крутой ствол. Зауважают. Более того – бояться будут.

Молодежи нужна романтика? Сколько хочешь! Только не ищи ее в суровых буднях полярников или людей в белых халатах. Ищи ее на кривых тропах литературы и искусства, где успешно культивируется романтика воровского сообщества. Бандиты и бизнесмены – вот они, современные Робин Гуды, борцы за социальную справедливость: у богатого отберу, бедному немного дам и себе, конечно, оставлю. А что за парни! Смелы до безрассудства, умелы в бою и в постели, решительны и находчивы. Бескорыстны и любвеобильны. Они преданы друг другу, у них настоящее боевое братство (один, стало быть, за всех, и все, стало быть, на одного). Они верны своему всемогущему шефу и своему благородному делу. Это особый круг, принадлежность к которому дает уверенность в собственной избранности, в своей силе. Дает чувство защищенности и безопасности. Дает чувство гордости, самоутверждения. И презрения к тем, кто к этому кругу не принадлежит, кто слаб и жалок...