Текст книги "Закон вне закона"

Автор книги: Валерий Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– Вам придется написать объяснение по поводу этих денег на имя начальника Горотдела Волгина, – дружески посоветовал я.

– Почему – Волгина? – удивился Директор. – При чем здесь Волгин? Начальник милиции...

– Сбежал, – посетовал я. И обнадежил: – Но мы объявили его в розыск. Готовьтесь к очной ставке.

Наша импровизированная комиссия тем временем изъяла необходимые финансовые документы для дальнейшей работы с ними. Опечатала сейфы.

– Все свободны, – сказал я. – Покиньте помещение.

– Вы отдаете отчет в своих действиях? – вдруг запоздало осмелел Директор. – Я сейчас же доложу господину Мэру.

– А поехали вместе. Мы как раз собираемся его допросить.

– Ничего не понимаю... – Первые честные слова за все время.

– Что тут неясного? Завод возвращается прежнему владельцу. Людям, которые его возводили. И которые на нем работали. И будут работать.

– А мы?

– А вы, скорее всего, под суд пойдете. Так что постарайтесь в своей записке как можно убедительнее объяснить наличие у вас такой суммы. От этого зависит ваша судьба. Все, – отрубил я. – Разбежались.

– Подождите, – придержал меня за локоть Директор. – На два слова. Приватно.

Какие слова знает!

Но и мы не из крайних.

– Что вам угодно? – с легким наклоном головы.

– Насколько я понял, вы обладаете полномочиями. Предлагаю сотрудничество.

Вот это понятно.

– Сколько?

Он назвал сумму вдвое большую, чем прятал в своем сейфе.

– Вы нагло лжете! – Я прямо весь возмутился. – Где же вы возьмете такие деньги?

– У меня есть, – лихорадочно зашептал. – Власти меняются, деньги остаются. У умных людей.

– Так то у умных. А вы мне льстите. – И сменил тон: – Сам заначку покажешь? Или потрясти тебя? Козел!

Трехголового Горыныча вытолкали на крыльцо и спустили по ступеням в толпу рабочих.

– Значит, так, товарищи, – призвал к вниманию Руководитель акции.

– Делами вашей администрации займется милиция, отдел по борьбе с приватизацией. И в зависимости от результатов экспертизы виновные немедленно понесут наказание. В соответствии со степенью вины.

Далее он назвал суммы, изъятые из заводской кассы.

– Этих денег, с учетом ваших окладов, как видите, достаточно, чтобы погасить задолженность за два месяца. Но они предназначены не вам, а вашему руководству. Которое к тому же не стеснялось содержать три дорогие машины (приобретенные, кстати, на средства завода), водителей, а также веселый профилакторий с обслуживающим персоналом.

– Ах ты сволочь! – взвизгнула и заплакала одна из работниц. – Ты свою толстую жопу за пятьсот метров на Завод возишь, блядей содержишь, а мне детей кормить нечем! – И врезала Директору по морде пустой хозяйственной сумкой.

Тут началось...

Пилипюк подошел ко мне. Поглядывая на побоище. За советом подошел.

Но я его неправильно понял:

– Может, хватит?

– Еще трошки, полковник. – Пилипюк начал на месте приплясывать. – Да хиба ж так их надо бить? Жируют, мрази, на людской беде...

– И не вздумай. Не твое дело, – осадил его я. – Разнимай. А то поздно будет.

– Черствое у тебя сердце, полковник. Як каменюка холодное.

Вот тут ты не прав. Я – разный по сердцу. Могу, например, простить человека, укравшего кусок хлеба от голода. Но никогда не прощу людям, которые заставили его это сделать.

Пилипюк выдернул из толпы разгневанных женщин (мужики мараться не стали) помятое и побитое трио, усадил на ступени. И, по-моему, все-таки добавил. Кажется, Директору. Потому что тот со ступеньки опять упал.

– Граждане, – сказал я. – Сейчас вы получите деньги. За два месяца. В ближайшие дни мы продадим автомашины – это еще месяца на три. С сегодняшнего дня выбирайте себе дирекцию – только не ошибитесь на этот раз – и оформляйтесь на работу. Условия вам известны. Завтра приступайте к демонтажу оборудования и выделите людей для подготовки цехов в Зоне. Транспорт и людей для перевозки станков мы обеспечим. Но имейте в виду – я объявил войну, поэтому – работать как в военное время. Через две недели чтобы пошла продукция. Со знаком качества. Номенклатура ее разработана и согласована с потребителем. Так что крепите, друзья, союз серпа и молота.

Кстати, – спохватился я. – Сухой закон я не вводил. Выпивку разрешаю. Пьянку – нет. Появление в общественных местах в виде, оскорбляющем человеческое достоинство, будет сурово караться. По понедельникам – перед работой – алкогольный контроль. По результатам его – включается система штрафов. Это для начала.

Оставив на Заводе свою охрану, мы вернулись в Горотдел, и я сказал Волгину:

– На квартиры и дачи Директора, Главбуха и профлидера– с обыском. Имущество описать, деньги конфисковать.

– У Директора дача в Заречье.

– Вот и хорошо. Пусть помнят, кто здесь теперь хозяин.

Узкая, неприметная дорога среди деревьев. Рубленый дом – сказочный терем, за тыном из заостренных бревен. На двух углах – сторожевые и боевые башни с шатрами из побелевшего теса. За теремом – небольшое, но непроходимое болото. Ворота кованы железом. За ними еще одни – подъемная решетка из могучего бруса. Крепость. А по назначению – охотничий домик Губернатора.

В крепости, не считая гарнизона, трое: сам Губернатор, бывший начальник Горотдела Иван Семеныч Козлов и бывший вор, а ныне крупный авторитет Ваня Заика. И таинственный посланец.

– Ну что там? – спрашивал Ваня посланца.

Надо заметить, что кликуху свою Ваня получил метко. В обыденной речи он говорил гладко. Заикался только на допросах.

– Беспредел, – посланец хлебал чай с коньяком. – Даже Городничего взял. Грозится в расход пустить.

"Псих? – подумал Ваня. – Или за ним что-то стоит?"

А вот что за Серым стоит, Ване никогда не понять.

– Как братва, держится?

– Отсрочку взяли. Говорят – дело очень серьезное, надо взвесить, прикинуть. Свои, мол, условия двинуть.

– Молодцы. А Сергеев? Принял отсрочку?

– Принял...

– Что замолчал? Говори.

– Не знаю, Ваня, что сказать. Не прост Сергеев... Что-то такое мутится в Заречье...

– Да ты толком сказать попробуй, не можешь?

– Слушок, Ваня, ходит, что кое-кто из братанов наших вяжется с ним.

– С Сергеевым? – Ваня привстал, словно к прыжку готовый.

– Не хочу ребят обижать. Замажешь других – сам потом не отмоешься. Слушок, запашок идет... Вроде Арнольд к нему ездил...

– У него что, пропуск в Слободу, – буркнул со злобой Семеныч, Сергеевым подписанный?

Да, эта отсрочка другой цвет получает. Черной измены. На раскол Сергеев пошел, стравить ребят хочет...

– Как его достать?

– Не подступишься.

– Так не бывает, – буркнул Семеныч.

Губернатор ничего не сказал, он пил. Похоже, он вообще не понимал, что происходит. Да на него никто и не обращал внимания, толку все равно никакого. Не мешает – и ладно.

– Думай, Семеныч, ты умеешь, – попросил Ваня.

– Снаружи он прикрыт. Надо изнутри искать. Человека с проблемой. Которую Сергеев решить не может. А мы можем.

У Вани заблестели глаза:

– Семеныч, ты ведь такого человека вспомнил, да?

Семеныч ухнул, как филин в ночи.

– Вспомнил... Я его никогда не забуду. Девятый год квартиру просит. Двое детей. Жить негде, угол снимает. Теща – стерва. Что можешь предложить?

– Домик в Заречье. Небольшой, но ему хватит. Кое-что из обстановки кину. Ну, холодильник там, видачок попроще.

– Лады, – хлопнул Семеныч по столу тяжелой ладонью. – У тебя какой-нибудь отморозок в гвардии есть? Чтоб не жалко было.

– Мне никого не жалко, – равнодушно признался Ваня. Но все-таки уточнил: – Для такого дела.

– А ты вот что, – Семеныч повернулся быковато к посланцу. – Ты этого опера знаешь. Как он в Заречье засветится, прощупай его легонько. Но, – он поднял палец-сардельку, – в общем с ним говори. О возможном сотрудничестве. О Сергееве не сразу. Только когда на посулы клюнет.

– Понял. А если на пряник не бросится, плеть покажу. Детишкам его.

– Не вздумай, – взревел Семеныч. – Ты об этом забудь навсегда! И во сне чтоб не снилось. Озвереют менты. Ногами затопчут. Голыми зубами порвут.

– Торопиться надо, – задумчиво сказал Ваня. – Сергеев колесо уже приостановил. Если в свою сторону раскрутит – все, не остановишь, обороты наберет – хана нам всем.

Он что, колесо истории имел в виду? Ее уроки, стало быть?

Надо сказать, что Сергеев не бросил события в Заречье на самотек. Там постоянно работали его агенты в самом невинном облике – то плотник, нужда в котором постоянна, то автомеханик, то водопроводчик – ведь Заречье было полностью отрезано от сферы бытовых услуг. А без них и крутым круто приходится.

Более того, внимательный взгляд мог заметить (и замечал порой) некоторые частные случаи.

Вот такой, к примеру.

Поутру, после приятного завтрака, но в понятном унынии, прогуливался по своей улице небезызвестный Арнольд Захарович, куратор блядский городской сети.

Невесть откуда взявшийся обычный "жигуленок" с сильно тонированными стеклами притормозил рядом, будто водитель дорогу спросить хотел.

Приоткрылись обе правые дверцы, и кто-то шепнул Арнольду из салона:

– Мужик, глянь налево.

Арнольд машинально послушался.

– Теперь направо.

И направо взглянул.

Со стороны казалось: воровато осмотрелся Захарыч и шмыгнул в чужую машину (сильные руки вдернули его в салон). Машина, покрутив проулками, беспрепятственно через блокированный мост нырнула в Слободу и там исчезла.

– Здравствуйте, Арнольд Захарович, – поднялся навстречу полковник Сергеев в своем кабинете. – Извините, что побеспокоил вас, но у меня к вам небольшая просьба.

Надулся Арнольд, изменником не был, на сепаратный мир не пойдет и под пыткой – вот каков!

Сперва-то надулся, а потом растерялся. Потому что подвел его Сергеев к портрету старинной дамы, во многих местах пробитому пулями, и спросил:

– Вы случайно не знаете, чьей кисти эта работа?

Арнольд изумленно отстранился.

– Жаль, – задумчиво произнес Сергеев. – Хотелось бы знать. Ну что ж, извините. Если вспомните, звякните мне, пожалуйста. Не сочтите за труд.

И таким же тайком вернули Арнольда на то же место, откуда взяли.

Однако уже обратным путем изумление Арнольда сменилось страхом: а что, если придется братве отвечать, зачем он говорил с Сергеевым? Что, так и сказать, мол, милейший человек полковник, консультировался у меня по вопросам средневековой живописи и русской портретной школы XIX века? За такой ответ сразу язык и уши отрежут. А чуть позже – и голову.

И первое, что сделал Арнольд, очутившись на своей улице,– огляделся воровато по сторонам. А второе – когда оказался дома – бросил визитку Сергеева (со щитом и мечом в уголке) в жаркое пламя камина. Который топился у него даже по летнему времени, так как стареющие кости развратника не могли согреть даже самые горячие мастерицы его половой индустрии...

Многих значительных обитателей Заречья перетаскала загадочная машина в Замок под какими-то дикими или смешными предлогами. Но никто из них Совету четырех, конечно, об этом не доложил. Кроме одного – придурка Тарасика, тот впопыхах прибежал поделиться своей бедой с Гошей Заречным, принявшим бразды из мертвых рук Чачи.

Так и сказал с порога:

– Гоша, беда за мной. К Сергееву сегодня возили, тайком.

– Как возили? – насторожился Гоша.

– Как всегда возят – рванули в тачку и вперед, с песнями.

– Дальше.

– А вот ничего дальше. В том и дело. Клянусь мамой, Гоша.

– Ты говори, говори.

– Привели к Сергееву. Тот осмотрел со всех сторон, говорит своим: "Ведите". Повели в подвал, думаю – все, на расстрел. А там бассейн значит, утопят. "Раздевайся" – понял, пытать будут. "Иди в душ" – вымылся, чистым на тот свет отправят. "Плавать умеешь? Плыви", – и в бассейн столкнули. Поплавал. "Одевайся". Обратно к Сергееву привели. Тот рюмку налил. Я выпил, все равно уж. "Хорошо?" – спрашивает. А я разве знаю? – еще не кончилось. "Ну иди, говорит, с богом", – и отпустил.

– Ты кому заливаешь, падаль?

– Гоша, мамой клянусь, все так было!

– "Ну иди с богом".

Тарасика похоронили (в Заречье свое кладбище было, престижное, для преждевременных) без особого шика, без клятв над гробом, без салюта над могилой.

А душок недоверия пошел. Особенно когда еще одного Гоша убрал – тот вообще оборзел. При всех стал божиться, что Сергеев его пригласил, чтобы помочь стол в кабинете передвинуть. Поближе к окну.

Пельмень на вид нерушимый был. А раскололся враз. Даже не раскололся – расплылся, вонючей лужей. Всю свою бригаду сдал, своей рукой адреса написал и клички. И что за кем числится не утаил.

Проживали они все здесь, в Слободе, поближе, так сказать, к месту основной деятельности.

Взяли их враз, жестко, бока от души намяли, в отделение доставили.

Волгин предварительный допрос с них снял, с показаниями Пельменя сопоставил – картина получилась ясная.

– Вот ты, ты и ты – завтра в суд, вам вышка светит. Остальные – в Зону, под командой бригадира Пельменя (Пельмень в давнее время плотником по селам шабашил). Будете быстро и хорошо строить больницу.

– А потом?

– А потом на Завод пойдете. Там же. Ковать орала. На весь срок. Скорее всего, пожизненный.

Наконец очередь до Прохора дошла. Он в эти дни формировал общественное мнение. Принес мне газеты, листовки, текстовки для радио.

– Завтра, в бывшем Доме культуры, – обрадовал, – ваша встреча с активом. Вы должны изложить свою позицию и привлечь на свою сторону представителей общественности. Подготовить вам тезисы?

– Не надо. "Ура!" и "Долой!" я и сам умею.

– Алексей Дмитриевич, Волгин говорит. Труп на нашей территории. Нехороший.

– Где именно?

– В лесопарке. Группа уже выехала. Вы поедете?

– Да, заезжайте за мной.

Когда мы, оставив машину на аллее, добрались до места, работа уже шла вовсю.

Светило солнце. Чирикали на ветках воробьи. Где-то неподалеку слышались радостные детские визги.

Эксперт делал снимки. Следователь писал протокол осмотра места происшествия. Преступления, стало быть. Поодаль стоял, нагнувшись, мужчина с собакой. Его рвало. Собака нервно дрожала, щетинила на загривке шерсть.

В неглубокой ямке, среди сломанных, еще свежих веток, лежал обнаженный окровавленный труп молодой женщины. Без головы. Со вспоротым животом.

Подошел оперативник, указал на мужчину с собакой:

– Вот он обнаружил труп.

Я направился к нему. Собака зарычала, натянула поводок. Мужчина вытер платком губы, обмотал поводок вокруг ствола березки.

– Просвирин моя фамилия. Вон там живу. Собака забеспокоилась, стала скулить, рваться. Я ее отпустил, она сразу в сторону. Там куча ветвей, давай облаивать. Я подошел, любопытно ведь. Ничего такого не думал. Вот так вот ветки в охапку взял, чтобы в сторону отложить, – ничего из-за них не вижу – бросил, и меня прямо по глазам ударило. – Он тяжело задышал. Извините... Пацана какого-то вдалеке разглядел, за милицией его послал. А сам здесь...

– Когда гуляли, никого рядом не видели?

– Нет, тут место глухое – потому сюда и хожу с Рексом. Утром мы здесь были – ничего такого...

Оперативник принес мне сумку.

– Рядом с трупом обнаружили.

– Так и была закрыта?

– Конечно. Ремешок только порван.

Это я вижу.

В сумке – документы: паспорт на имя Веселовской Анны Игнатьевны, водительское удостоверение, техпаспорт. Фотография молодого человека в морской форме, на обороте надпись: "Анютке от Васютки. Не забывай того, кто в море". Косметичка. Любовный роман в яркой обложке. Кошелек – с приличной суммой. Ключи, видимо, от квартиры.

А вот ключей от машины не было.

Оперативники, концентрическими кругами расходясь от места преступления, сделали еще одну находку – мужскую расческу.

– Что у вас? – спросил я медэксперта, тянувшего с рук резиновые перчатки.

– Предварительно: смерть потерпевшей наступила около двенадцати дня. Изнасилована. Вероятно, при жизни. – Помолчал. – А возможно, еще и после смерти. Вырезана печень. Отчленена голова.

– Ваше мнение?

– Похоже на ритуальное убийство. Он ведь голову ей живой резал. Сначала – по горлу, а потом дорезал. – Подумал. – Но возможно – и маньяк. Убивал здесь – яма крови полна, еще не вся впиталась.

– Подобные случаи зарегистрированы?

– Мне, во всяком случае, об этом не известно.

Приехал проводник с собакой. Привязанный к дереву Рекс опять ощетинился и зарычал – замечание сделал за опоздание. Мангал презрительно не обратил на него ни малейшего внимания – молчи, бездельник, я на работе, – деловито обнюхал расческу и сразу же взял след. Проводник на конце длинного поводка замелькал пятками меж деревьев. Даже фуражку обронил.

Догнали мы эту парочку только на границе парка. Мангал крутился на месте, обиженно скулил. Оперативник отдал кинологу фуражку.

Здесь проходила асфальтированная дорожка. Следов протектора на ней не было. Но были два пятна на асфальте.

Эксперт наклонился над ними.

– Масло, – уверенно сказал он. – Моторное и трансмиссионное.

Вместе со следователем они нанесли на схему расположение пятен, соскребли их в пакетики.

Вернулись к трупу.

Рекс затявкал. Мангал демонстративно поднял лапу. Вообще, своим поведением они были очень похожи на людей. Один кобель – на гражданина, возмущающегося нерасторопностью милиции. Другой – на спокойного работягу-мента.

– Что думаешь, начальник? – спросил я Волгина на обратном пути.

– На ограбление не похоже. Даже деньги не взял.

– Но уехал на ее машине.

– Думаю, он на ней и приехал. Вместе с жертвой.

– Не исключено. Что-нибудь похожее было?

– Не припомню. – И он вдруг сощурил глаза, напрягся в раздумье. Хотя...

– Вот именно. Ключи от служебного сейфа Семеныча не нашли?

– Нет. И дубликатов нет.

– Вскрывай силой. Теперь так. Отработать: личность и связи потерпевшей – раз, городских психов – два, религиозные секты – три. Участковых – по дворам. Пусть машину ищут. Не так их много в городе. Чтоб до завтра убийцу взял.

– Понимаю, – трудно улыбнулся Волгин. – Тебе на завтра политический капитал нужен.

– Верно мыслишь, начальник. Далеко пойдешь.

В сейфе Семеныча мы обнаружили: деньги в валюте, несколько порнокассет, початый коньяк, прошлого века красивый револьвер с перламутровой рукояткой. И три свежие незарегистрированные заявления на розыск пропавших без вести граждан. Точнее – гражданок. Молодых и красивых (к каждому заявлению была прихвачена скрепкой фотография). Теперь жди заявите лей.

А к вечеру посыпалось.

Еще труп. Старушка мирная принесла. Не буквально, конечно. У нее от старого сарая запах плохой пошел. Сарайчик тот (а стоял он в отдалении, на речном берегу) хозяйка давно забросила, нечего в нем стало хранить. Да вот какую-то малость вспомнила, а войти не смогла: запах. Испугалась старушка, в милицию пришла.

Труп тоже женский. Но молода ли была при жизни эта женщина и красива ли – только экспертиза покажет. Пока несомненно одно – голова отрезана, печень, похоже, тоже изъята. Теми же руками сделано.

– Алексей Дмитриевич, данные по Веселовской. Жила одна. Соседями характеризуется положительно. Васютка – Круглов Василий Петрович – ее жених, сейчас где-то в Атлантике. Веселовская по специальности – орнитолог.

– Кто, кто? Не перевелись еще в наше-то время?

– Им переводу не будет. Как и пьяницам. Фанаты своего дела. Тут и будем копать.

– А зарабатывала чем?

– В киоске, сменным продавцом. Я туда Ершова направил.

– Как вернется – звони.

И машина Веселовской нашлась. И кто бы вы думали, ее обнаружил? Правильно – человек на своем месте, новый участковый Хлопчик. Причем сработал грамотно, постарался не спугнуть преступника, если он вдруг рядом крутится.

А дело развивалось так. Пришел к участковому встревоженный и возмущенный владелец "ракушки". В чем дело? На моем гараже чужой замок висит. Кто это самовольничает? Вы разберитесь, товарищ участковый.

Участковый разобрался. Владелец "ракушки" активно "челночил". И все кругом, конечно, знали, что он подолгу бывает в отъезде. Знали и то, что он давно собирается замок сменить. Старый сильно барахлить стал: запирается нормально, а отпирается с трудом – ключ проворачивается. По этой причине владелец гаража, как правило, его не запирал, когда уезжал куда-либо на машине – навешивал замок и только: гараж пустой, взять в нем нечего.

Знали об этом, повторяю, все ближние автовладельцы. Примечательная деталь...

Выслушав эти подробности, Хлопчик неплохо сообразил – что именно в данном гараже можно обнаружить под чужим замком. Успокоил владельца и отправил его с заявлением в отделение.

А сам, переодевшись в гражданку и вооружившись обрезком трубы, обломком доски и фонариком, совершил почти что противоправное деяние.

"Ракушки", стоящие в ряд, прижимались задами к старой кирпичной стене – за ней когда-то было небольшое пригородное кладбище, которое перенесли в другое место, почему-то забыв убрать стену. Хлопчик шмыгнул между двумя гаражами, не особо опасаясь быть кем-то замеченным: обыденное дело, все мужики себя так вели, когда приспичит. А там, под прикрытием кирпичной стены, участковый приподнял трубой заднюю стенку "ракушки", подпер ее в этом положении доской и заглянул внутрь, подсвечивая фонариком, на одно мгновенье. Вполне, впрочем, достаточное, чтобы разглядеть цвет и номер спрятанной машины.

Честно – я ему премию выпишу и сам вручу. И всем в пример его поставлю...

Волгин установил за гаражом наблюдение, двух оперов направил.

Кстати сказать, эти гаражи совсем неподалеку от старушкиного сарая находились. Да в общем-то и от парка не в большом отдалении.

Из опроса соседей по киоску, где торговала через день Веселовская, выяснилось, что как-то, день-два назад, непринужденно болтал с ней симпатичный парень в бородке и с клеткой в руке, где скакала какая-то малая птаха.

Продавщица из киоска напротив обозвала его почему-то не Птицелов, а Птичник. Ну пусть так и останется.

Несоменно, что подкатился он к доверчивой красавице на основе общих интересов и завлек в чащу парка под заманчивым для нее предлогом – редкую птичку послушать, а если повезет– то и словить.

Свою-то птичку он поймал. И не одну, стало быть.

Но ничего, парень. В жизни как? В жизни так: вчера охотник, а завтра дичь. По себе знаю, не раз проверил.

Позвонил Волгин: экспертиза подтвердила первоначальные предположения относительно второго трупа. Описание характерных сохранившихся примет на теле жертвы совпадало с текстом одного из заявлений на розыск пропавшей без вести гражданки Соловьевой.

Предстояло самое страшное – приглашать родственников на опознание. Но я решил с этим немного повременить. До того момента, когда будет задержан этот изувер.

А ждать оставалось недолго. Ребята, прочесывая квартал, где, по предположениям, проживал убийца, неуклонно сужали круг. Уже получили кое-какие сведения.

Вдобавок Волгин обратился в районную психлечебницу за соответствующей информацией. Связался с Главврачом, разыскав его по домашнему телефону. Но тот отказался дать своему заму необходимые распоряжения, потребовал "санкции прокурора".

– Будет санкция, – пообещал Волгин ледяным голосом. – Я сейчас пришлю к вам на дом двух своих ментов, которые погорячее.

Главврач, привыкший иметь дело с психами (с ними лучше не спорить бесполезно и опасно), благоразумно отступил.

Волгин (все так же холодно) разъяснил ему задачу и "рекомендовал" сейчас же прислать в Горотдел толкового врача с необходимыми историями болезни. Через полчаса под окнами дежурки заскрипела тормозами районная психовозка. А еще через полчаса после творческих дебатов врач и милиционер пришли к консенсусу – вычислили наиболее вероятного клиента обеих организаций.

К этому же времени оперативники конкретно вышли на Птичника.

Все сошлось в одной точке, в центре окружности, стало быть.

– Вы подождите здесь, – сказал Волгин врачу. – Транспорт не отпускайте. Сейчас мы этого орла возьмем, доставим, раскрутим, и вы его заберете. И через сутки представите авторитетную экспертизу на предмет его вменяемости.

– Хорошо, – согласился тот. И поинтересовался: – А что, вообще, происходит? Я не понимаю.

– Скоро поймете.

Это была Слободская окраина, где сохранились еще древние, рубленные в прошлом веке дома – покосившиеся, с худыми, просевшими кровлями, с ломанными временем, облупившимися наличниками, с дырявыми ставнями, сквозь которые падал на землю рядом со стенами мутный внутренний свет. А уличного освещения давно не было – лампочки биты, столбы безнадежно покосились.

За какими-то домами сохранились кое-где одичавшие сады, сараюшки-развалюшки, иногда – из ржавого железа гаражик или будочка вроде собачьей для мотоцикла.

И над всей этой печалью высоко в небе висела холодная ясная луна, безразличная к тому, что видит.

Машину оставили в соседнем проулке. Неслышно и невидимо окружили дом Птичника. У наружной двери Волгин и Пилипюк обнажили оружие.

– Пошли, – выдохнул Волгин.

Пилипюк толкнул дверь – заперта. Ударом ноги сорвал с ветхих петель она рухнула внутрь, в крохотные сени.

В комнате раздался испуганный вскрик. Разом вломились: на постели пожилая женщина, в страхе прижимает к груди край драного одеяла; на полу раскрывшаяся книга про любовь. Которую она читала, когда ее сын резал девушек.

– Где ваш сын? – вопрос Волгина.

А Пилипюк уже ударил вторую дверь, оттуда – смердящая волна. Этот запашок уже в сенях чувствовался, в первой комнате окреп, а из другой наповал бил. Но запах не трупный – злая вонь птичьего помета.

– Он сейчас придет, – шепчет севшим голосом женщина. – А зачем он вам?

Никто ей не отвечает. Волгина так и тянет зажать покрепче нос. Пилипюк объясняет: там зверинец, птиц полно. И в клетках, и в сетках, и просто на воле.

– Мы его подождем, – наконец справляется с собой потомственный горожанин Волгин.

– Его нельзя обижать, – предупреждает женщина. – Он больной.

– Вот мы его и подлечим, – двусмысленно, сам того не желая, замечает Волгин.

В это время заходит боец:

– В машину сообщили: взяли его у "ракушки".

– Все путем?

– Почти. Ершов только порезался. При обыске. Этот псих под курткой нож держал. Острее бритвы. Без чехла. Просто в стальном кольце.

– Передай, пусть сюда доставят. Мы обыск при нем проведем.

– Что случилось с моим сыном? – напряженно, ожидая страшного ответа, спрашивает мать.

– С вашим? – вздыхает Волгин, – с вашим пока ничего. Задержан по подозрению... – И не заканчивает фразу, не решается. Меняет тему: – Как он может жить в этой вони? Хоть бы клетки чистил.

– А он в ней не живет, – простодушно поясняет мать. – Он живет в сарае. У нас хороший сарай, кирпичный. Даже отапливается. Вадик там печку сложил.

Привезли Вадика – симпатичного паренька в бородке и в наручниках. Мать, ахнув, прижала пальцы к губам.

Обыск провели практически только в сарайчике, больше не потребовалось. Причем задержанный отнесся к этому спокойно, агрессии не проявлял, не капризничал. Охотно давал пояснения. От которых Волгина мутило больше, чем от вони.

В сарае была интересная обстановка. Слева от входа – небольшая тахта. Аккуратно сложенная печь на две конфорки. На одной – большая сковорода, на другой – закопченный котел. Рядом с печкой картонная коробка, скорее всего из-под кофеварки – на ней улыбалась красивая девушка с чашкой в руке.

В углу, за тахтой, верстак с инструментами: деревянные молотки всевозможных размеров и конфигураций, щипцы и клещи с разными губками, скальпели, хирургические иглы. На полу– ведро с мелким речным песком, в ведре – узкий совочек.

Напротив верстака – столик. На нем в окружении оплавленных свечей стоит на ребре большой плоский камень с выбитыми непонятными письменами. На камне – мастерски выполненное чучело белоснежного голубя с распростертыми крылами.

Подавив в себе уже не тошноту, а жарко вспыхнувшее желание всадить в Птичника всю обойму и облить сарай бензином, Волгин распорядился вызвать экспертов.

Его можно понять. Потому что в сковороде – куски жареной печени. В котле, заполненном водой, голова женщины; длинные волосы собраны в "хвост", свисают почти до пола. Коробка в нижней ее части пропитана кровью. (Позже, при обследовании машины, спрятанной в "ракушке", на чехле правого переднего сиденья было обнаружено пятно крови – в этой коробке Птичник вез голову Веселовской.)

На стене, над столиком с камнем и голубем, подвешены за волосы сушеные женские головы. Небольшие, размером с кулак, с неестественно длинными ресницами. Красивые. Как живые.

– Не надо понятых, – сказал Волгин, когда приехали эксперты. Работайте.

Птичник сидел на тахте, сложив скованные руки на коленях, и давал порой ясные, а порой совершенно мутные пояснения. Не забывая добавлять, что уголовному преследованию он не подлежит по состоянию здоровья.

По его словам, он выполнял очистительную миссию, порученную ему откуда-то свыше. Резал женщин, чтобы выпустить из их дьявольской оболочки чистую душу (птички в доме – и есть те самые души). Но сначала он должен был попрать дьявола, осквернив эту оболочку половой страстью, причем дважды– до и после. Печень – награда, этот кроветворный орган сулил ему вечную жизнь для вечной борьбы. А высушенные головы – что-то вроде отчета о проделанной работе, который он должен представить Верховному судье, когда все-таки его вечная жизнь перейдет в иное качество.

"Скорей бы уж перешла", – подумал Волгин, мечтая выбраться из кошмарного сна. Который становился все страшнее, потому что Птичник на вопрос эксперта подробно рассказывал о процессе подготовки голов к сушке. Как он вымачивал головы в соленой воде, дробил кости, вынимал их и заполнял оболочку горячим песком. Головы, высушиваясь, сжимались, но не теряли своей прижизненной формы. Вот только ресницы и волосы оставались в прежних размерах.

– Объяснение есть? – выбрав момент, спросил Волгин одного из экспертов.

– Я не специалист в этой области. Пусть психиатры гадают. Но, по-моему, что-то типа полового извращения на фоне какого-то религиозного помешательства.

– Тут у нас в прошлом году, – вставил опер из "бывших",– некая секта возникла. Очень подозрительная. "Братья заблудших душ". Но как только этими братьями заинтересовались, они слиняли в одну ночь.

– Материалы какие-нибудь по этому делу остались?

– Можно посмотреть.

– Посмотрите. – Волгин направился к выходу. – Заканчивайте здесь и сразу – в отдел.

– Задачка, да? – посетовал Волгин, когда Птичника после допроса отправили в лечебницу на экспертизу. – Он ведь один у матери, свет в окошке.

– Оно так, – отчасти согласился я. И отчасти возразил: – А ведь на другой чаше – восемь матерей. И это только по доказанным эпизодам. Да еще отцы, мужья, дети... Счет явно не в его пользу.

– Неувязка, Алексей Дмитриевич. Восемь раз его ведь не расстреляешь.

– Восемь раз не его стрелять надо. А врачей. Которые занимались лечением, трижды. Два месяца поколют – и на волю. Прекрасно зная, что в любой момент возможен непредсказуемый рецидив.

– А как быть? Пожизненно его в одиночке держать? Не так все просто.

– Вот и я думаю – как быть?

Придумать не успел: явился Майор с докладом. И с просьбой.