Текст книги "Закон вне закона"

Автор книги: Валерий Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– Алексей Дмитриевич, – Лялька по селектору, дуется еще.– К вам начальник Контрольной группы.

– Разрешите? – вошла Алевтина. – Что это Лялечка наша в расстройстве? Серый обидел?

– Он такой, – согласился я. – Бандит почти что.

– Лучше приласкал бы девочку, – посоветовала, вынимая из папки листы.

– Алечка, – пожаловался на судьбу, – мне нельзя. Мне себя блюсти надо: хлопцам нашим пример подавать.

– Как съездил?

– Плодотворно.

– По нашей линии есть что-нибудь?

– А как же без вас? Нужно прямо днями собрать сведения о сельских участковых. Кто за бандюков, а кто за нас. Чтобы на селе надежная опора была.

– Сделаем, – пометила в блокноте.

– Так что у тебя?

– Две докладные.

– На кого?

– Харитонов из отряда ППС и участковый инспектор Колосов. – Она протянула мне листки.

– Сама с ними беседовала?

– Беседовала. Один возмущается, другой обижается.

Я прочел первую докладную, положил на стол.

– Скажешь, ерунда? – спросила Алевтина и достала папиросы.

– Не скажу. С такой "ерунды" обычно большая подлость начинается.

Харитонов недавно демобилизовался из армии, ничем особым себя не зарекомендовал. Во время несения патрульной службы застал забежавшего за киоск по малой нужде подростка. И вместо того чтобы сделать пареньку в краткой и тактичной форме простое замечание, стал измываться над ним. Власть свою показывать. Не стыдно? – говорил. – Хорошо быть кисою? Где хочу – пописаю, да? Наш славный город борется за всеобщую чистоту, а ты, как кобель бездомный, по углам гадишь. Дома так же себя ведешь? На диван писаешь? Мы вот тебя сфотографируем и в газете твой портрет с расстегнутой ширинкой поместим. Чтоб тебя все знали. – И при этом, подлец, пугал парня стволом автомата.

– Откуда подробности?

– От напарника.

– Что ж он его не остановил?

– Пытался, да где там... Блюститель в раж вошел. Тем более– старшим патруля был, начальство. – Алевтина с заметным трудом не выругалась.

– Да, – я вздохнул, – парнишка эту свою первую встречу с милицией, с властью на всю жизнь запомнит.

– Представляешь, что этот Харитонов вытворять будет, когда в начальство выбьется?

– Уже не выбьется. Готовь приказ: немедленно уволить по полному служебному несоответствию. С запрещением на десять лет занимать должности, связанные с работой с людьми.

– А око за око? – улыбнулась Алевтина.

– Непременно. Когда приказ подготовишь, пришлешь Харитонова ко мне. Да и парнишку тоже пригласи. Сначала я заставлю его перед мальчиком горячо извиниться, а потом, на правах старшего и сильного, поиздеваюсь над ним. Да так, чтобы он сам описался. В присутствии потерпевшего. Согласна?

– Тебе виднее – ты главный.

– Вот именно. Так, а что участковый Колосов? – Я взял вторую бумагу.

– Ему в опорный пункт принесли утерянные документы. Он через Горотдел вычислил владельца, позвонил ему, обрадовал и деньги, подлец, стребовал. Причем якобы в пользу того гражданина, который эти документы нашел. А сам даже фамилии его не записал.

– Что дальше?

– Назначил встречу. Я послала двоих ребят, они его взяли с поличным.

– Вымогательство. Да еще отягченное использованием служебного положения. По моему Кодексу – увольнение, большой срок и поражение в правах.

– Мерзость, – брезгливо согласилась Алевтина. – Человек, облеченный доверием, использует его в низменных целях. Я б его расстреляла. Своей рукой.

– Хвастаешься, Алечка.

– Представь себе пожарника-мародера или врача, вымогающего деньги у пациента за обезболивающее. А этот еще хуже.– Алевтина ткнула окурок в пепельницу. – Знаю, что говорю.

– Все у тебя?

– Если бы. Гаишники наши отличились.

– Поборы? – насторожился я.

– Вроде того. Они ночью у ресторана засекли гражданина, который в сильнейшей стадии алкогольного опьянения за руль садился. Точнее, валился. Да еще и семью в машину поместил– жену и двух малых девчонок. Банкет какой-то был, юбилей, что ли...

– Дальше.

– Ну, ребята не стали его репрессировать, сами за руль сели и домой всех отвезли.

– И за услуги взяли?

Алевтина вздохнула.

– Где они?

– Здесь.

Я нажал клавишу селектора:

– Пригласите инспекторов.

Вошли. Смущенные, переминаются. Краснолицые. Но это не от чего-нибудь. Это профессиональное – обветренная кожа да еще и начальная гипертония от постоянных стрессов.

– Что же вы, ребята?

– Товарищ полковник, никак его супруге отказать не смогли. – Старший инспектор оправдывался. – Его же в машине развезло в смерть. Мы его на себе на пятый этаж принесли. Уложили, первую помощь оказали. Все путем. Она: ребятки, ребятки, вот спасибо, вот спасибо вам, родные. И деньги сует. Мы отказываемся – она в слезы.

– Алевтина Яковлевна, как? Если бы твоего мужика вот так доставили, отблагодарила бы?

– Моего парня, – непримиримо ответствовала, – тоже в избу внесли. Тяжело раненного. В тылу у немцев. И его хозяйка полгода прятала и выхаживала. За одно спасибо. Посмотрела бы я на вас, если бы вы ей деньги сунули.

– Ты у нас... уж того... уж очень.

Алевтина – это явление, конечно, крайнее. Критерий честности и принципиальности. Но ведь такие больше всех нужны– как точка отсчета.

– Деньги не истратили?

– Обижаете, товарищ полковник. – Полез во внутренний карман, достал деньги, вложенные в листок из блокнота – чтобы среди своих не затерялись. Вот они, всей суммой.

– Хорошо. Выпишите на всю сумму штрафную квитанцию этому юбиляру за непотребный вид в общественном месте. И на работе ему вручите. В торжественной обстановке. Ясно?

– Так точно.

– Свободны.

Тут Волгин позвонил:

– Алексей Дмитриевич, минутку не найдете?

– А что такое?

– Тут наш Хлопчик странный сигнал получил, стал проверять – что-то интересное появляется. Не подъедете?

– Куда, в отдел?

– Нет, прямо на место. "Изумруд" знаете, ювелирный наш, на Гончарной? Вот туда. Только машину загодя оставьте. Пешком подходите.

– Хорошо, понял. Сейчас буду.

Сигнал действительно был странный. Но эту странность не всякий бы заметил. А вот мудрый Хлопчик сразу же внимание обратил и выводы сделал. И даже меры принял...

Пожаловалась ему бдительная старушка. Из тех, что ночью не спит и днем не дремлет. Все видит и все знает. И в тайне не держит.

Телевизор у старушки тоже не молодой был, показывал слабо, да и не желала она эти гадости смотреть, даже стыдно было. И потому уже давно заменила бледно-голубой и маленький источник информации на большой и цветной экран – придвинула стол к окну и приладилась за ним чай пить и на улицу глядеть.

Занятие, стало быть, интересное, а порой увлекательное, как сериал и – что очень важно – общественно полезное.

Об одном своем наблюдении бабуля сообщила участковому для принятия мер. Суть такова. Подвал дома напротив облюбовали бомжи. Ну, по нашим временам, явление обычное. Но руки до него еще не дошли, я собирался создать спецслужбу из общественности для этой работы, но все время находились дела более горячие.

Ну, стало быть, бомжи и бомжи. Ничего особенного. Однако в этом мирно-обыденном сообщении Хлопчик уловил две насторожившие его детали. Первая: глазастая бабка с досадой назвала бомжей приличными людьми. Вторая: эти приличные люди входили по вечерам в подвал, как к себе домой, – быстро и уверенно. А, насколько было известно, дверь в подвал – обитая, кстати, железом – надежно запиралась тяжелым висячим замком.

Да, не проведешь Хлопчика.

Когда я подходил к нужному дому, увидел ограждение. Не иначе Хлопчик распорядился. Маскировку устроил. Чтобы кого-то не спугнуть. Перехватил улицу веревками с красными тряпицами, два плакатика нарисовал: "Осторжно, ведутся работы. Обход стороной".

Кроме того, по крыше дома демонстративно громыхали шагами волгинские опера, одетые в оранжевые рабочие комбинезоны. Басили всякими грубыми словами, брякали железом, обстукивали водосточную трубу.

Понятно.

– Пойдемте, товарищ полковник, – вполголоса сказал Хлопчик, увлекая меня во двор, к подвальной двери.

Мы спустились на несколько ступеней.

– Вот, смотрите, – он потянул одну из петель замка, и она легко вышла из щели – открыто, стало быть. Поставил ее на место – стало быть, заперто.

Вошли внутрь. Хлопчик включил фонарик, нашел им выключатель, щелкнул.

Подвал как подвал. Трубы, с которых капает ржавая вода, хлам повсюду разного вида: тарные ящики, ломаная казенная мебель, садовые скамьи с некомплектными рейками.

Все кругом завалено до потолка, а в центре – чистое место, словно специально убранное. Рядом ровной стопкой, через прокладки из тарной доски, сложен бордюрный камень. Лежит здоровенный швеллер, метра полтора длиной.

– Наверх взгляните, – подсказал Хлопчик, чертя по потол ку сильным лучом фонарика. – Видите?

Вижу. На потолке были нанесены какие-то риски, помеченные цифрами. Они сходились к правильному кругу, образованному неглубокими, засверленными в бетоне отверстиями с небольшим шагом.

– Я днем проверял с рулеткой, – сообщил Хлопчик. – Круг этот почти в центре торгового зала магазина.

– Ты с рулеткой, – ахнул я, – по магазину лазил?

– Что вы, товарищ полковник, – обиделся участковый. – С рулеткой здесь – по потолку, а в магазине вдоль витрин ходил, ювелирные украшения разглядывал – шагами мерил. У меня шаг точный.

И голова, по-моему, тоже.

– И вот еще что, – указал на выключатель, из которого была выведена розетка. По виду – совсем новая. – Ну что, товарищ полковник, с поличным будем брать?

– Обязательно. Только не вздумайте засаду в подвале оставлять.

– Конечно, нет. Я с гражданкой Усиковой уже договорился. Она троих приютит. А еще двоих – у дворника поселим.

– А кто эта Усикова?

– Да та бабуля, которая сигнал дала.

– Ну, действуйте. Только не спешите брать. В самый момент заставайте, чтоб не отвертелись.

– Я вам сообщу, когда тот момент настанет.

Ночью Лялька, как ею заведено, явилась в мой будуар посплетничать. С Баксом на плече – такая из себя дама с горностаем, и опять полуголая и босиком. Чтобы пожалел и под одеяло пустил. Нравится ей, стало быть, такая форма общения.

– Как Юлька?

– Приживается. Ей здесь в новинку все. Удрать не пыталась, хотя я провоцировала. Можно я ее позову? А то ей обидно будет.

– Зови, – вздохнул я, хотя мне хотелось спать, а не трепаться с ночными красавицами. – Зови. Только пусть в верхней одежде приходит, а не в пеньюаре.

Что-то девки затевают. Явно. На пару. Изнасилуют еще старого полковника. Ну, им же хуже.

– Как съездили, господин полковник? – Юлька с порога: черные глаза сияют, черные волосы по плечам струятся, в длинном распашном халате образца середины нашего века. Не иначе Алевтина отжалела. – Что нам привезли из дальних стран? Какие гостинцы?

– Капустку, картошечку, огурчики свежемаринованные. Годится?

Алые губки поджала, вздохнула разочарованно.

– Могли бы что-нибудь покруче своим любимым девочкам. Вы такой солидный мужчина...

– И немножечко красивый, – подхватила Лялька, устраивая кота на моей подушке.

– И моложавенький, да, Ляль?

– Видный вообще. Стреляет хорошо.

Теперь они уже втроем мурлыкали: кот и две кошечки. Сейчас что-то выпрашивать начнут.

– Глаза мне его нравятся: серые, в голубинку по краям.

По каким еще краям? И что за голубинка такая?

– И в городе его уважают. Памятник ему поставят. На Площади павших борцов. Деньги уже собрали. Ваятеля ищут.

– Чтоб достойный нашего полковника был, да?

Освоилась Юлька, обнаглела. Хотя скромностью особой она и раньше не хвалилась. В силу специфики своей профессии.

– Алексей Дмитриевич, вы такой умный, добрый, самостоятельный...

Я решил не перебивать. Послушать. Приятно ведь. Хоть и врут.

– Справедливый. У вас сердце щедрое.

Сватать они меня, что ли, собрались?

– А мне и походка его нравится.

– Походка ни при чем, – спохватилась Лялька.

Ну да, хромоту все ж отметили. Для баланса. Но ведь о ноге не случайно вспомнили. Ассоциативно.

Я уже начал было догадываться, а тут Лялька, посчитав, видимо, что артподготовка проведена успешно – противник морально подавлен, – бросила в атаку основные резервы.

– Алексей Дмитриевич, – плаксиво так, – вы Филипка помните? Который ногой машину остановил?

– А что с ним?

– Он домой просится.

– Куда домой? На родину?

– Сюда, в Замок. Надоело ему в больнице, скучно.

– А ты откуда знаешь?

– А мы его навещали.

– Кто – мы?

– Ну мы с Юлькой.

Так. Я взял Юльку за ворот халата, поставил на ноги.

– А кто позволил? Ты под арестом.

– Во-первых, я не арестованная, а задержанная, – показала юридическую эрудицию, – а, во-вторых, срок задержания без предъявления обвинения уже истек.

Ясно – Лялька консультировала. Разложение рядов пошло, стало быть. Личные симпатии начинают брать верх над общественными обязанностями.

Поэтому я Ляльку тоже согнал с постели и сунул ей на дорогу кота.

– Идите спать. Завтра с вами разберусь.

– Ну правда, Алексей Дмитриевич, – заскулили в дверях.– Он уже не лежачий. На костылях ходит. Мы за ним будем ухаживать. И уколы делать. И клизмы. Он в домашней обстановке быстрее в строй встанет.

– Брысь! – рявкнул я и схватил с тумбочки пистолет.

Бакс сорвался с Ляльки и, задрав хвост, откровенно дунул в коридор. Кошечки, зашипев, отправились следом. Не теряя, однако, достоинства.

По гулкому в ночи Замку еще долго блуждало и затихало:

– Отзывчивый... Добрый... Умный...

И последнее: "Хромой черт!"

Как раз на этом месте я и уснул. И снились мне пулеметные очереди на лесной дороге, разрывы гранат и картофелины, прыгающие из кузова на асфальт.

И ускользала, не додумываясь, какая-то простая мысль о какой-то нелепости. Вроде того, что за картошкой надо ездить с автоматами...

За общим завтраком во все голоса обсуждались детали рейда, эпизоды боев, прожженные штаны.

А потом вдруг разговор свернул на опасный, точнее, подозрительный путь. Все ребята и девчата стали нахваливать Серого – какой он мудрый командир, какой он слуга царю, отец солдатам, какой он душевный с братьями и сестрами по оружию и какой он жестокий и беспощадный к врагам.

Что-то такое я уже однажды переживал. И не далее как вчера ночью.

Недооценил я Ляльку с Юлькой.

Сейчас Пилипюк скажет слово за Филипка.

Не сказал, постеснялся (за штаны). Сказал вместо него Рыжик:

– Товарищ полковник, мы вот что подумали...

– Думайте на здоровье, – прервал я, вставая из-за стола, – это трудно, понимаю, но надо же привыкать.

Почему я упрямился? Не знаю. Наверное, не хотелось, чтобы ребята расслаблялись. В общем-то наше победное шествие по пути борьбы с криминалом в любой момент могло прерваться оглушительным поражением. Уже навсегда.

О малочисленности нашего арьергарда знали трое: Серый, Майор и Волгин. И все наши враги. Я имел, конечно, полное представление, в каком окружении мы находимся. Здесь, как и по всей стране, за последние годы сформировался огромный криминальный контингент. Это не только боевики, это целая армия, состоящая из профессиональных охранных структур: любой банк, предприятие, крупная фирма – все имели в своих рядах хорошо подготовленных и вооруженных людей, нередко из системы милиции и служб безопасности. И вот-вот они закончат общее формирование под одним флагом и бросятся на абордаж.

Прав я или не прав, но считал необходимым, чтобы наши силы подольше оставались сжатым кулаком, а не добрыми ладошками, из которых любой мог напиться в знойную пору родниковой воды. У нас двенадцать раненых. Стоит забрать одного из них в Замок – потянутся все. И казарма наша превратится в палату для выздоравливающих, где будут трогательный уход, забота, посиделки до утра – и в итоге самое страшное: падение дисциплины, потеря бдительности.

Нет, не будет моего согласия.

И я вышел из Рыцарского зала, строго стуча каблуками. Затылком чувствуя омерзительные гримасы.

Едва я взялся за просмотр бумаг, как позвонил дежурный по отделу:

– Товарищ полковник, лазутчика поймали.

– Где?

– На автовокзале.

– Кто такой?

– Корреспондент из Москвы. Не то Потанин, не то Путанин по фамилии. Символично и то и другое. – Приехал будто из села, салом торговать. А сало такое – смотреть противно, не то что есть.

– А ты уж попробовал?

– Больно надо, у меня собака от такого отвернется.

– А что ему здесь надо?

– Молчит.

– Ну пусть до вечера помолчит. И не кормите его, пусть свое сало жрет.

– С ним девушка. Кормить?

– Если симпатичная – обязательно.

Сразу, чтобы не забыть, я попросил Ляльку связать меня с Прохором.

Она хмыкнула:

– У него медовый месяц.

– Ты ему напомни, что он все-таки Марсу служит, а не Венере.

Через пять минут позвонил недовольный Прохор.

– Извини, Проша, что отрываю тебя от любимого дела, но мне крайняя нужда в помощи. Подбери в городской библиотеке столичную прессу с материалами Путанина. Просмотри, резюмируй и – ко мне на доклад. К девятнадцати часам.

– Но у меня сегодня на вечер другие планы... – заскулил кобель ушастый.

– Если ты, жених... такой-то, опоздаешь на пять минут, – не стал я с ним церемониться, – расстреляю как предателя.

И опять взялся за бумаги.

Устанавливая свои порядки в городе, я обязал все решения, распоряжения, указы Правительства представлять мне на просмотр до их утверждения, а потом направлял своим специалистам. Такой специфический фильтр обеспечивал нам возможность уже изначально, когда формировались те или иные экономические меры, закрывать возможные каналы для проникновения в торговлю и производство элементов криминала. Своего рода профилактика. Превентивные меры.

Не скажу, чтобы мне нравилась эта работа, но она была необходима...

А встречу со столичным корреспондентом пришлось отложить – вышел на связь неутомимый Хлопчик и сообщил, что наступил "тот самый момент".

Садами, огородами, подворотнями и подземными ходами я пробрался на Гончарную, к ювелирному магазину "Изумруд". К месту, стало быть, засады.

Оно мне понравилось – было очень толково и профессионально грамотно организовано. Главное – уютно, я бы сказал. Один оперативник сидел у окна, скрытый густыми тюлевыми занавесками и зарослями пышно цветущих гераней, его напарник и участковый Хлопчик за столом под абажуром, потея от усердия, дули наваристый чай с малиновым вареньем, которыми напористо потчевала их хозяйка квартиры, бдительная пенсионерка Усикова. А в хижине дворника, подумалось, не водку ли ребята дуют? Задержим взломщиков – обязательно обнюхаю оперов на предмет специфического запаха.

Усикова щедро налила чаю и мне, но я не успел его отведать– в кармане Хлопчика пискнула и затрещала рация.

– Все, – сказал он мне, с сожалением отставляя лишь ополовиненный стакан (правда, четвертый или шестой), – вошли.

– Сколько их?

– Мы двоих засекли.

Схватив с кушетки автоматы, облизывая липкие от варенья пальцы, оперативники бросились вон, перебежали двор, заблокировали вход в подвал. Мы с Хлопчиком вошли в торговый зал "Изумруда" парадными дверьми.

Здесь, под двумя стволами, лежал на полу у разбитой витрины– руки на затылке – голый человек, рядом с ним – молоток.

– А где второй?

– В подсобке.

В кабинете директора магазина примерно та же картина: голый на полу, возле сейфа, а рядом – газовый резак с небольшим баллоном.

– Оружие у них есть?

– Если только в трусах, – усмехнулся опер.

– А зачем вы их раздели?

– Они сами, товарищ полковник. На дырке экономили.

Я вернулся в торговый зал. Действительно – дыра в полу узковатая. На плечах взломщика краснели глубокие царапины, даже голяком едва протиснулся.

– Ладно, ребята, молодцы. Вызывайте директора, бухгалтера, кого там еще?.. Задержанных – в отдел. Эксперт здесь?

– В подвале.

Спустился в подвал. Хорошо потрудились ворюги: засверлили по кругу перекрытие, подперли обрезком швеллера и через него выдавили как пробку бетонный кружок гидравлическим домкратом, установленным на стопке бордюрного камня. Умельцы.

Эксперт сфотографировал вещдоки.

Привели "умельцев". Чтобы оделись. Они были огорчены, расстроены, удручены и опечалены. Еще бы: столько трудовых будней – и все зря. Ну не совсем, конечно. Годика на четыре наработали, бедолаги...

Оделись. Окольцевались, понуро побрели к дверям. Один из них зло отшвырнул ногой подвернувшуюся некстати тряпку.

Хлопчик зачем-то поднял ее, осмотрел:

– Постойте-ка, ребята. Чья это куртка?

Проверил карманы: ключи, некоторые деньги, водительское удостоверение, ружейный патрон.

– Кто из вас гражданин Гуляев?

Задержанные переглянулись, пожали плечами. Оба были в куртках.

Хлопчик перебросил автомат из левой руки в правую, коснулся пальцем спуска:

– Гуляев, выходи! Ружье – на месте. Руки – за голову.

В дальнем углу подвала вздох, шорох, грохот упавшего ящика.

– Не стреляйте! – крикнуло из темноты. – Выхожу. С повинной. Чистосердечно раскаиваясь и признаваясь. Добровольно отказавшись от совершения преступления.

Он бы еще долго торговался, но Хлопчик шагнул во мрак и вывел за шиворот интеллигентного на вид мужчину, в узкой бородке.

Довел до дверей, показал на куртку, защелкнул наручники, когда тот надел ее, и вернулся во мрак за ружьем – обычная двустволка-вертикалка, обрезанная ножовкой по стволам и прикладу.

– Зарегистрирована, – поспешил заявить интеллигентный Гуляев.

В отделе задержанных допросили. Порознь, естественно. Показания отличались лишь некоторыми незначительными деталями, технического в основном порядка.

Вдохновитель и организатор преступления, он же руководитель преступной группы – заместитель директора НИИ Гуляев. Его подельники техник и лаборант того же института.

Преступный замысел созрел и оформился на почве почти двухгодичной невыплаты зарплаты, накопившихся в связи с этим у каждого долгов, назревших конфликтов в семьях.

– Какие будут мнения, господа присяжные заседатели? – спросил я у следователей, принявших дело.

– Главного организатора и вдохновителя этого преступления мы все равно пока привлечь к ответственности не можем, – сказала следователь Платонова. – А эти пусть отвечают по Закону.

– А кто главный-то? – наивно спросил присутствовавший на совещании участковый Хлопчик.

– А тот, кто их спровоцировал. Вынудил. Создав условия для подрыва бюджета государства. Тот, кто раздарил жуликам деньги, предназначенные для развития отечественной науки.

– О! Так их там много! – сообразил Хлопчик. – Вся власть.

– Целая банда. Так что будем делать? – поторопил я. – Что рекомендуем суду?

Да, я ввел такую практику: розыскники, следователи по завершении дела давали суду объективные рекомендации с учетом личности подсудимого. Потому что при совершении преступления, при задержании, на допросах – это один человек. А в зале суда его не узнать: хватается за голову, раскачивается на скамье (как же я мог так некрасиво поступить?), чистосердечно раскаивается: я больше не буду, я вообще-то очень хороший, но в детстве с печки упал, головкой больно ударился.

Особое внимание в этих рекомендациях уделялось показаниям потерпевших и свидетелей.

Да, я оказывал давление на суд. И делал это совершенно убежденно: суд, по моему Закону, не может быть беспристрастен. Он должен ненавидеть преступника и сочувствовать потерпевшему.

– Я так думаю, – высказался Волгин. – Если за ними ничего больше не обнаружится, пусть суд отмерит им положенный срок. А работать они будут в Зоне по своим профессиям – организуют при Заводе сельхозмашин специализированное конструкторское бюро и обеспечат его функционирование в соответствии с потребностями производства, то есть чтобы продукция Завода удовлетворяла потребителя своим качеством и стоимостью. Оплата – по реальным результатам труда.

Принято. Единогласно. С частным определением. Премировать гражданку Усикову и участкового Хлопчика. А также указать группе задержания на недостаточный профессионализм. Чай они, стало быть, пили умело, двоих засекли, а третьего участника взлома проглядели.

До отбоя у меня еще оставалось время, и я заехал к приболевшему профессору Кусакину.

– Прошу вас, – покашливая в кулак, пригласил меня профессор в кабинет. – Только не начинайте со лжи, не говорите, что пришли навестить больного. Тем более что я уже практически здоров.

– А чем вы лечитесь?

– В моем возрасте самое лучшее средство от любого заболевания – это хороший коньяк перед сном и юная девушка в постели. Девушка – увы, а добрый коньячок найдется, – сказал он, доставая из бара пузатую французскую бутылку.

– А при чем здесь девушки? – полюбопытствовал я, согревая рюмку в ладонях. – Сексотерапия?

– Такой бравый полковник, – укорил профессор, – а не знаете элементарных вещей. Вы не задумывались, почему все восточные владыки отличаются завидным долголетием?

– Да все как-то некогда было, – смущенно признался я. – Но обещаю: на ближайшем досуге...

– Юная девушка, – не слушая моих уверений, продолжил профессор, – это мощнейшая эротическая аура. Это колоссальный выброс положительной энергии. Мудрые престарелые владельцы гаремов, даже навсегда утратившие потенцию, тем не менее проводят каждую ночь в непосредственном окружении нескольких юных красавиц, предпочтительно – девиц. Неудовлетворенные желания, тщетно бушующая страсть, эротические фантазии этих прекрасных созданий преобразуются в колоссальный энергетический поток, который поглощает, как заряжаемый аккумулятор, опустошенный организм старика. Важно только, чтобы их общая постель была под балдахином полусферической формы. Тогда выбрасываемая энергия не растворяется бесследно в космическом пространстве, а полностью попадает по назначению. Концентрируется в старческом организме, производит омолаживающий эффект, возобновляет энергетический потенциал.

Вот оно в чем дело-то! То-то я в последнее время чувствую себя таким бодрым, уверенным, энергичным и неутомимым в делах. Я-то думал, это оттого, что у меня была благородная цель, высокая задача, взятая на себя ответственность, а оказывается, это все потому, что я частенько сиживаю в своей постели под одним одеялом с двумя юными красавицами!

Ну а как же иначе? Конечно! Слева энергетический выброс ржаной блондинки, справа эротическая аура жгучей брюнетки.

Но я не стал посвящать господина Кусакина в свои умозаключения, а перешел к делу:

– А ведь я как раз с этой проблемой к вам, профессор.

– Бедняга, – искренне, но немного недоверчиво посочувствовал он.

– Вот уж про вас-то не мог и подумать... На вид вы такой... устойчивый.

– Вы меня еще не поняли, – успокоил. – Вы знаете, какой процент от общего объема преступности дает молодежная?

– Конечно. – Это было сказано несколько разочарованно. Из-за моего неожиданного уклонения от его любимой темы. – Вы не раз хвалились этой цифрой в своих пламенных обращениях к населению. Только, извините старика, я все равно не понимаю, какое это имеет отношение к содержанию нашей беседы?..

– Самое прямое, – невежливо перебил я. Потому что то ропился под общее одеяло, под омолаживающее воздействие юных эротически-энергетических аур. Вы помните свое детство? Свою юность?

– Еще бы! В этих воспоминаниях я черпаю силы для дальнейшей жизни.

Правильно. Как под сферическим одеялом.

– И какое же чувство у вас возникает при мысли о современной молодежи?

– Брезгливости, – не задумываясь ответит профессор. – А больше всего жалости. Это обездоленное, обделенное, обкраденное поколение. Поколение без настоящего. Поколение без будущего.

– Молодежь сама по себе не бывает плохой или хорошей, сказал как-то один человек, не помню кто, – она только несет на себе приметы времени, в котором живет.

– Согласен. К жалости у меня примешивается и чувство вины. Мы сами создали эту молодежь и сами лишили ее всего прекрасного, что дает юность. У них нет любви – у них секс. У них нет дружбы – у них инстинкт стаи. Они не радуются жизни – у них вместо этого кайф. Они не мечтают – они жуют всепобеждающую жвачку: зубами, глазами, ушами. Но я все-таки никак не могу понять...

– Сейчас все поймете, – пообещал. – Я организую при Правительстве специальный Комитет по делам молодежи...

– С целью?

– С целью разработки и реализации мер по воспитанию нормальных людей. С чувствами, с мыслями, с умелыми руками. С чистыми сердцами.

– Эк хватили, батенька мой, – обалдел профессор. – Вы представляете себе, с какими силами, с какой государственной мощью придется вступить в борьбу? Что вы можете противопоставить этой силе?

– Что МЫ можем противопоставить, – уточнил я, налегая на слово "мы". Вот это и есть ваша задача. Сформируйте команду, разработайте программу и представьте на утверждение. Особое внимание – подросткам. Я убежден, что именно в этом возрасте человек делает свой главный выбор: либо бороться со злом, пусть и пассивно, не творя его, – либо творить зло. И здесь важно, кто рядом с ним. Поэтому в первую очередь – выявить всю ненадежную городскую шпану. Ими мы сами займемся.

– То есть? – испугался профессор. – За решетку?

– Ну зачем же так сразу? Сперва они пройдут у нас спортивно-трудовые лагеря под руководством моих ребят, которые давно и сознательно сделали свой выбор и смогут активно влиять на формирование подростковой психологии. Ведь самое главное в этом возрасте – пример старших. Так вот, пусть они учатся подражать не бандитам, ворам и спекулянтам, а тем, кто с ними борется – борется жестко, умело, сознательно.

– Так, – протянул профессор. Совершенно забыв про коньяк. – Что еще порекомендуете?

– Прикажу, – уточнил я. – В свою команду обязательно привлеките школьных педагогов. Нормальных. Пересмотрите программы обучения. Особенно вот это вот сексуальное образование. Там где-то за триста часов зашкалило. Выкинуть – заменить классикой на аналогичную тему. Ясно? И обязательно вернуть в школы политическое воспитание.

– Пионерские организации возродить?

– Да называйте как хотите. Хотя пионер – хорошо звучит, со смыслом. А вы что, против?

– Да как-то, знаете ли...

– Вот уж никак не могу демократов понять: что дурного-то в пионерских организациях? Учили коллективизму, учили любить Родину, получать знания, уважать старших, заботиться о младших. Что дурного-то? Что Павлик Морозов тоже пионером был? Да ведь не только он, многие люди – гордость страны доныне и на века – из пионеров вышли. А Павлик, кстати, если уж об этом говорить, мужественный поступок совершил, не всякий нынче на такое способен – разоблачил преступников, пьяниц и ворье. Да, впрочем, отвлеклись...

– Вы, полковник, коммунист? – подозрительно спросил профессор.

– Не знаю, – признался. – Я ведь борец за справедливость. А это очень справедливо, когда каждому члену общества, независимо от его сил, и ума, и здоровья, гарантированы хлеб и кров. Разве плохо? И, по-моему, даже благородно, когда каждый член общества раньше думает о Родине, а потом о себе. Что, профессор, лучше: отдавать свое для благополучия многих или обирание многих для благополучия своего? Как вы думаете? А что дурного в обществе, где заботятся о стариках и детях? Где женщины не торгуют телом, а мужчины совестью?