Текст книги "Шолохов"

Автор книги: Валентин Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 57 страниц)

Последний договор

С утра следующего дня начал заниматься главной просьбой писателя. Обсуждали в издательстве и в Комитете по печати, как побыстрее приступить к подготовке собрания сочинений. Многие помогали, ибо многое надо было заранее предусмотреть: и сколько томов, и каким тиражом, а с бумагой все еще страшно плохо, и каким должно быть предисловие, и еще, еще.

Понимали, что времени у нас ничтожно мало. Дни? Недели? Хотелось хоть бы чем-нибудь засвидетельствовать умирающему писателю, что подготовка началась и идет работа.

Меня и Юрия Николаевича Верченко, секретаря Союза писателей, приглашают в ЦК, к секретарю, который ведает идеологией и культурой. Он просит ускорить подготовку договора – сказал, что сообщения врачей малоутешительны.

19 января. Вместе с Верченко привозим в больницу издательский договор – на подпись. Знаю, что не случайно в ЦК поручили навестить умирающего именно Верченко – они давным-давно по-доброму знакомы, и знакомство это начиналось в «Молодой гвардии».

Застали Михаила Александровича все в той же коляске и даже в той же позе у стола – спиною к двери.

В палате с ним Мария Петровна и старшая дочь.

Вглядываюсь. В уголках губ бурые пятнышки – нам потом пояснили, что незадолго до нас у него шла горлом кровь. По правую руку на столе книга: воспоминания маршала Жукова.

Рассказываю ему об условиях договора и прошу подписать. Он взял ручку, бегло охватил взглядом бланк договора и – твердо, четко – подписал. Заметил полагающуюся на этом документе роспись главного редактора и передал ему привет. Уважал его.

Верченко рассказал, что секретариат Союза писателей постановил созвать осенью пленум по случаю 50-летия создания писательской организации. Слушал почти что безразлично. Встрепенулся – да как заметно – когда я «заявил»:

– А разве Шолохова можно приглашать?!

И держу паузу: нарочитую. Прием сработал – Шолохов весь внимание. Я продолжил по неожиданно втемяшившемуся сценарию, чтобы как-то разжечь ушедшего в боль человека, но обратился будто бы не к Шолохову:

– Он же раскритикует всех… Помните, как он в своих речах критиковал Фурцеву, Эренбурга, Симонова… Он же с шашкой наголо придет на пленум…

Сценарий удался – он оживился.

И вдруг о тех, кого я упомянул:

– Они… же… все… умерли…

Кому по силам разгадать, что он вложил в эту фразу.

Когда прощались, его глаза увлажнились.

…Собрание сочинений вышло миллионным тиражом.

Никогда не забуду – письма и книготорговцев, и читателей – все требовали и требовали увеличить тираж.

Но тогда, когда пришла скорбная весть из Вёшек о кончине Михаила Александровича, а книга все еще готовится, как же было тягостно сознавать, что Шолохов так и не увидел этого своего издания. Не удалось ему взглянуть на сигнальный экземпляр, вдохнуть запах – особый, неповторимый – бумаги и краски, и провести по обычаю ладонью по переплету, и выловить в выходных данных, каков же тираж.

Глава вторая
УДАРЫ ВИСОКОСНОГО ГОДА

Михаил Александрович Шолохов мужественно жил и столь же мужественно умирал.

В заботах о литературе, в тревогах за будущее своей страны и в любви к жене.

Последние требования и желания

Вдруг Шолохов потребовал вернуть себя домой, в Вёшки. Мария Петровна и дети в отчаянии – там же не будет таких врачей.

Врачи же этой главной кремлевской лечебницы справедливо сказали: «Не надо перечить… Если ему хочется… Вдруг возвращение станет чудом…»

Но вылет все откладывали – нелетная погода. Вёшенец каждое утро обращал взгляд – в нетерпении – в окно: какое небо?..

Летели небольшим самолетом – обком партии побеспокоился и выделил «Як-40».

Дома ему разрешали многое. Сначала все шло у него как прежде при какой-нибудь обычной болезни: с утра – газеты, потом подписывал депутатские ходатайства – «по начальствам», читал книги…

Но дикая боль брала свое. Врач поражена: он отверг наркотики – никаких уколов с обезболивающим.

Он уходил в дрему или в прерывистый ночной сон, только если рядом была рука Марии Петровны.

Чувствовал неловкость, что с ним даже после окончания рабочего дня просиживали врач и сестра. Пытался урезонивать их – идите, идите же по домам, со мной ничего не случится…

Тяготился и тогда, когда сам уже не мог взять в руки кружку с чаем или когда ему меняли рубашку. Возненавидел свое все более проявляющееся бессилие.

Курить не перестал.

Он знал о своей безнадежной болезни. И все-таки силился жить. Вдруг вспомнил – обещал какой-то сельской библиотеке книгу «Тихий Дон» с автографом. Вдруг попросил секретаря сходить в райком и заплатить партийные взносы. Тот, не подумав, произнес: «Есть еще время». Мол, середина месяца, а платить надо в конце. В ответ – какой-то новый, особый взгляд – он явно был полон непонимания: неужто не ясно, что для жизни каждый миг значим. Вдруг всплыли в памяти обязательства перед издательством.

Тут-то и пришло в середине февраля мне письмо. Вскрыл конверт – знакомая подпись, дата – 9 февраля 1984 года. Это, наверное, было самое последнее письмо Шолохова, связанное с литературными заботами. В нем всего шесть строк. Все они – без всяких лишних слов – подчинены одному: подготовке собрания сочинений. Назвал составителя предстоящего издания. Выбрал младшую дочь Марию Михайловну.

Немедленно отправляю ответную телеграмму: «Госкомиздатом СССР принято решение об издании Вашего собрания сочинений в предложенном Вами объеме. Выполнена Ваша просьба о привлечении Марии Михайловны Шолоховой-Манохиной в качестве составителя сочинений. Приступаем к работе. Здоровья и благополучия Вам и Вашим близким».

И еще выпало мне прикоснуться к его творческому завещанию. Это Мария Михайловна вошла в обязанность составителя и передала важнейший документ – отцов наказ восстановить в «Тихом Доне» в числе нескольких фамилий прежде всего Троцкого.

Такое указание Шолохова – особая строка его творческой биографии. Он на пороге смерти решил побороться за полную историческую правду в теме расказачивания. Речь о том, что ни Сталин, ни последующие вожди не могли никому позволить обнародовать даже в художественном произведении, что именно партия и власть развернули ликвидацию казачества. Троцкий в Гражданскую всячески поощрял эту изуверскую кампанию, – и его нельзя было упоминать, ибо – посланец Центра. Явный, казалось бы, парадокс: Троцкий давно уже лютый враг и Кремля, и лично Сталина, и уже убит в эмиграции, но не дают права Шолохову назвать его в числе виновников трагедии. Такова непреложная логика у партагитпропа. И вот автор решается восстановить правду. Теперь все становилось на свои места – ведь без имени Троцкого получалось, что виновники расказачивания только-то и были местные перегибщики.

Вот как Шолохов завершал свой давний спор с ЦК.

На всякий случай я счел за благо ничего не рассказывать о велении Шолохова ни в ЦК, ни в Главлите, ни в Госкомпечати. Так и прошло. Никто и предположить не мог, что в романе можно что-то отреставрировать.

ЦК… Однажды в забытьи он заметался с приговоркой, которая всех устрашила своей загадочностью: «А где мой цека? Где мой цека?» Так никто и не уразумел – о чем это.

Увы, болезнь не смилостивилась и не отпустила даже в родных Вёшках.

Мария Петровна потом кое-что рассказала мне из самых последних дней его жизни:

– 18 февраля. Проснулся и заговорил: «Мы с тобой уже так стали похожи друг на друга, что мне даже и сон приснился. Как для обоих подседлали одну лошадь… зеленую».

– 20 февраля. «В одиннадцать, но, может быть, и в двенадцать ночи, за час-два до кончины, позвал, взял мои руки, и все их к себе, к себе притягивает, и тянется к ним, тянется… Уж сил совсем не было, а потянулся. Я сразу и не догадалась, что тянулся поцеловать…» То была последняя ночь.

Вспомнилась из некогда читанных дневников С. А. Толстой примерно такая фраза: «Как тяжело быть женой гения…»

Сколько же довелось пережить за долгую-предолгую общую жизнь Марии Петровне Шолоховой!

Как мы мало знаем о ней. Биография писателя заслонила ее. И я, взявшись за книгу о нем, увы, мало рассказал о его верной, стойкой и красивой жене. Так хотя бы сейчас кое-что дополню.

…В ее родительском – атаманском – доме властвовал трудовой быт. Ни она, ни сестры, ни братья никогда не оставались без работы на пашне, на сенокосе, со скотиной, уж не говоря о заботах девочки и девушки по дому и на кухне.

…До старости сохранила многие знания, полученные в епархиальном училище. Даже читала стихи по-французски. Успела поучительствовать.

…Держала огромный дом в уюте и слаженности. И радовалась, что муж не отдалялся от общих забот. Рассказывала:

– До конца дней любил, когда в дом съезжались дети, внуки. Летом у нас тут как дом отдыха. Кстати, Михаил Александрович один только раз ездил по путевке в санаторий. Он был хорошим отцом. Когда дети были маленькими, очень часто бывал в школе. Чуть что: «Мать, я в школу схожу». – «А что случилось?» – спрашиваю. «Ничего не случилось, – говорит, – схожу, посмотрю». Пойдет, выступит в классе. Детвора его любила. У нас их во дворе было, как грачат. Вы знаете, мне кажется, наши дети, пока учились, не до конца сознавали, что Шолохов, которого они изучают в школе, это их отец. Он никогда не говорил: «Я писатель». Тем более: «Как здорово я написал». Всякое хвастовство презирал. Был строг, но пальцем не тронул никого из детей.

Еще из ее рассказов:

– Я в молодости спокойная была, тихая да необидчивая…

– Миша веселый был, улыбчивый. Его потому и любили – все у него с шуткой…

– На меня поначалу вроде бы не смотрел. Даже обидно было.

Кое-что из признаний о ее жизни в пору долгого замужества:

– Он любил, когда я была рядом. И отдыхали всегда вместе… Охота, рыбалка… Из Англии ружья привез – себе, мне и сыновьям. Я стреляла не хуже его. А вот рыбалка… Он все шутил: «Не женское это дело – рыбалить. Сидела бы дома да мужу носки штопала».

– Землю любил. Часто в саду или огороде зовет меня – будто что произошло. Я подойду, а он радостный: «Посмотри, как выросло!»

О том, как переживала последние месяцы мужа:

– Болел он тяжело, но держался стойко. Иногда шел в кабинет – брался за ручку. Но чаще всего написанное уничтожал, рвал. Я ему: «Пусть бы полежало, может, понравится». Он: «Нет, Маруся, плохо».

– Любил, чтобы я была дома. Пойду куда-нибудь к знакомым на часок какой-то, так он заспрашивается: «А где это наша мать? Любит шляться». – «Да она же только ушла», – говорят ему. В последние годы старалась почти никуда не выходить. Сяду у кровати, начинаем читать, вспоминать. Теперь проснусь ночью, лежу и думаю: неужели правда, что его нет?..

Однажды журналист сказал ей о ее заслугах перед литературой. Она в ответ:

– Ну какая моя заслуга… Мы просто понимали друг друга. Он как-то сказал: «Как хорошо, Маруся, что мы одинаковые». А в шутку на золотой свадьбе предложил тост: «Учитесь, дорогие друзья, пятьдесят лет прожили мы с Марией Петровной и ни разу не разводились».

– Совсем не было ссор, обид?

– Почему же, были и обиды. Но надо сказать, что у него был хотя и твердый, но отходчивый характер. Вот что-нибудь произойдет, скроется у себя наверху, в кабинете, а минут через пять, слышу, спускается по лесенке рыться в книжных шкафах, потом зовет: «Маруся, ты не знаешь, где эта книга?» Подхожу и вижу, что она у него перед глазами. «Вот же», – говорю. «Ты смотри, молодец». Ну, можно ли после этого обижаться?

Холмик у Дона

Скончался Михаил Александрович Шолохов 21 февраля 1984 года глубокой ночью у себя дома, на втором этаже. Секретарь остановил маятник часов в час и сорок минут. Стоял лютый мороз, и заявлял о себе ударами по окнам свирепый степной ветер.

В столице начали готовиться к прощанию.

Уже по первым двум абзацам официального некролога можно понять, каким видела Шолохова верховная власть:

«Советская литература понесла тяжелую утрату… скончался великий писатель нашего времени, дважды Герой Социалистического Труда, член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР, лауреат Нобелевской премии, действительный член Академии наук СССР, секретарь правления Союза писателей СССР Михаил Александрович Шолохов.

Вся жизнь и творчество Михаила Александровича Шолохова – летописца советской эпохи – были отданы беззаветному служению советскому народу, делу коммунизма. Произведения Михаила Шолохова, покоряющие силой художественной правды, повествующие о революционном обновлении мира, оказали огромное влияние на судьбы всей прогрессивной культуры человечества…»

Создана комиссия по похоронам. Ее возглавил секретарь ЦК, тот самый, который пресек когда-то издание книги с разоблачением клеветы о плагиате. Установлен был церемониал прощания, утвержден список тех, кто будет выступать, а еще тех, кому разрешена поездка в Вёшки для прощания (далеко не всем, даже из числа близких соратников).

Министерство обороны приказало командованию Округа выделить комендантский взвод – не забыли, что классик имел с 60-х годов звание генерала.

Солдаты копали могилу неподалеку от дома – у Дона – между четырех берез. Шолохов сам их когда-то посадил и сам же недавно раслорядился здесь себя схоронить от суетного мира. Вкапывались очень старательно – не по команде, а по желанию добраться до первозданного песочка: белый, как сахар, и рассыпчатый, будто провеянный.

23 февраля. Прощание было проведено по высшему партийно-государственному чину. Так распорядилась власть по постановлению ЦК.

Траурный митинг во Дворце культуры. Музыка Чайковского. Почетный караул. Тело усопшего везли оттуда к площади для траурного митинга на артиллерийском лафете.

Тяжело было видеть его в гробу маленьким, иссохнувшим. Но высокий лоб и беркутиный нос держали образ прежним: величавым и гордым.

Семь скорбных выступлений перед станичниками заранее подготовившихся ораторов, вёшенцев было двое. Речи высокопоставленных гостей были преисполнены величественной патетики.

Станица прощалась с великим земляком на свой народный лад. Райком этому ничуть не мешал. Доступ пришедшим попрощаться не ограничивали. Впереди, казалось, нескончаемой ленты станичников и колхозников с близких и дальних хуторов шли бородатые старики-казаки с издали обнаженными – пускай стужа! – головами. Пока шествовали по этому морозу, могли кое-чем без всякого зазора и согреться. Было полно ребятни. У дома Шолохова горькие разговоры стихали и только слышались то всхлипывания женщин, то мужские вздохи.

Холмик запомнился – белый от песка. Он приподнялся еще выше от венков и цветов.

У могилы после прощальных речей – залп. Вздрогнули люди и взмыли птицы.

Сын Михаил раньше всех вернулся домой – надо было встретить еле живую маму и озябших гостей. И наткнулся на двух неизвестных – они торопливо просматривали какие-то отцовы бумаги. Сын с обидой к ним: «Зачем обыскиваете?! Ведь пойдет слух, что был обыск. Опозорите отца и себя». Ему ответили: «Мы из хороших побуждений. Вдруг в каком-нибудь пришедшем письме что-то может скомпрометировать великого советского писателя. Надо ли это допускать?»

На поминках по старому доброму обычаю много светлого вспоминалось о покойном.

– Он не отбился от родного гнездовья и прежнего своего характера не потерял. С молодости был понятливым к людской нужде…

– Всему свету известны Вёшки. А вот нашу станицу, Букановскую то есть, мало кто знает. А в ней сознательная жизнь начиналась… В энтот год огромадные уродились тыквы, неподъемные. Так вот, Михайло Ляксандрыч одну из них под стол приладил, другую под сиденье. На тыквах и писал. Чудной, ей-бо. Постель ему застелили в горнице, по-городскому, а он в сеннике устроился, там и ночевал все сухие ночушки…

– Уж сколько годов Шолоховы вместе и было любо взглянуть на их семью. Дружно жили и счастливо. Четырех деток вырастили. С внуками в другой раз замолодились. У всех бы так…

– Он любил рыбачить в артели. Чтоб весело. С казаном ухи. И рассказы, прибаутки. Слушает. И сам мастак. Подвернет чтой-то – по песку катаются. Артельный он, свойский…

– Песни любил. Слушал он как! И подтянуть могет, будь уверен…

– Смелость природная влюбила его в быструю езду. Молодым ишшо он верхи скакал отчаянно. Падал с коня, даже ногу сламывал. А посля пондравился ему автомобиль. Выучился править и лихо ездил окрест. Как заправский гонец. Даже любимец народа Юрий Гагарин, когда гостил в Вёшках и прокатил Шолохова по-космонавтски, сказывал, что оченно отчаянный автопассажир…

– Нет, сказать, что были приятелями, не могу. Просто хорошие знакомые. Зайдет, бывало: «Игнат Семенович, лодку дашь?» – «Конечно, берите». Порыбачит, вечером поставит, зайдет попрощаться, поблагодарит, дает деньги. Я не беру. А он: «Возьми на папиросы»…

– Наш бригадир выписывал наряд на чтение «Тихого Дона» по вечерам у бригадного костра прямо в поле… Тишина была какая!

…В Москве тоже многие ходили в горе. Леонид Леонов позвонил в редакцию «Известий» и продиктовал короткое, но значимое слово прощания: «Вместе с миллионами читателей глубоко скорблю о безвременном уходе из жизни…» Затем так обозначил величие его творчества: «Подарил стране самую замечательную книгу нашей эпохи».

…В Америке на смерть русского писателя откликнулся давний его недруг Гаррисон Солсбери: «При всех наших идеологических расхождениях я искренне считаю Михаила Шолохова поистине великим писателем… Будучи полемическим оппонентом политических убеждений Шолохова, я тем не менее отдаю дань уважения его писательскому мастерству и его вкладу в сокровищницу мировой литературы».

Над могилой стоит памятник – простая глыба камня с одной строкой по стесу: «Шолохов».

Рядом покоится Мария Петровна, верная в долгой совместной жизни Маруся-Марусенок.

Выражаю искреннюю признательность за содействие в написании книги семье писателя, работникам Государственного Музея-заповедника им. М. А. Шолохова (ГМЗШ) в станице Вёшенской, Российского государственного архива литературы и искусства, Российского государственного архива новейшей истории, Центрального архива Федеральной службы безопасности Российской Федерации.

Книга не была бы написана без использования ценнейших изысканий Ф. Абрамова, Ф. Бирюкова, Вл. Васильева, В. Воронова, Ю. Дворяшина, В. Гуры, Н. Глушкова, Г. Ермолаева, И. Жукова, А. Журавлевой, Л. Колодного, Н. Корниенко, Н. Корсунова, В. Котовского, Н. Котовчихиной, В. Кожинова, Ф. Кузнецова, О. Круглова, А. Ларионова, B. Литвинова, П. Палиевского, В. Петелина, К. Приймы, C. Семеновой, Т. Смирновой, Г. Сиволобова, Н. Федя, В. Чалмаева. С интересными открытиями многих других ученых и мемуаристов я познакомился в сборниках Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН, Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, Московского государственного открытого педагогического университета им. М. А. Шолохова, Ростовского государственного университета и ГМЗШ («Вёшенский вестник»), в журналах «Дон», «Молодая гвардия», «Роман-журнал XXI век», «Слово», в газетах «Тихий Дон» (Вёшенская) и «Молот» (Ростов-на-Дону).

Благодарю за помощь в компьютерной обработке материала Елену Кафарену и Дениса Минаева.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

Миша Шолохов с родителями – Александром Михайловичем и Анастасией Даниловной.

Дом, где родился Михаил Шолохов. Хутор Кружилин.

Школа, где учился будущий писатель. Хутор Каргинский.

Тимофей Тимофеевич Мрыхин – учитель Миши Шолохова.

Белое казачество.

Красное казачество.

Михаил Александрович Шолохов с женой Марией Петровной. 1924.

Станица Вёшенская. Начало 1930-х гг.

Писатель Александр Серафимович.

Молодые писатели: Михаил Шолохов, Александр Афиногенов, Иван Молчанов. 1925.

Издание второй книги «Тихого Дона» в «Роман-газете».

А. Солдатова. В ее доме М. Шолохов начал писать «Тихий Дон».

Шолохов читает отрывок из «Тихого Дона» в клубе фабрики «Красный богатырь». 1929.

Шолохов (в центре) с земляками. Начало 1930-х гг.

Писатель Александр Фадеев.

Встреча в Ростове. Слева направо: Владимир Ставский, Михаил Светлов, Михаил Шолохов, Григорий Кац, Александр Бусыгин. 1928.

Издание «Поднятой целины» с дарственной надписью «одному из многих двадцатипятитысячников» Андрею Плоткину. 1932.

Беседа с колхозниками . Ростовская область. 1938.

Михаил Шолохов (второй справа) с родными. Вёшенская.1930-е гг.

Сход на майдане во время коллективизации.

Максим Горький и Иосиф Сталин.

Открытие Первого съезда советских писателей. Москва. 1934.

Дом Шолоховых в станице Вёшенской. 1936.

Михаил Шолохов (слева) на охоте у реки Хопёр. 1935.

Делегаты XVIII съезда ВКП(б): Михаил Шолохов, Александр Фадеев, Георгий Байдуков, Александр Прокофьев, Михаил Водопьянов. 1939.

В номере гостиницы «Националь». Москва.1936.

За работой в своем кабинете. Вёшенская. 1940.

Алексей Толстой и Михаил Шолохов. Конец 1930-х гг.

Михаил Александрович и Мария Петровна Шолоховы с детьми: Михаилом, Светланой (вверху), Александром, Марией (внизу). 1940.

На балконе своего дома. Вид на Дон. Вёшенская. 1936. Фото В. Темина.

Михаил Шолохов в 1950-е годы. Вёшенская.

Полковой комиссар Михаил Шолохов. 1941.

Военный корреспондент Михаил Шолохов с красноармейцами. 1941.

Михаил Шолохов в конце войны.

Писатель среди бойцов и командиров.

Полковник Михаил Шолохов с дочерью Машей и сыном Мишей. 1946.

С дочерью Марией у себя дома. Вёшенская. 1955.

Режиссер Сергей Герасимов и Михаил Шолохов. Вёшенская. 1958.

Автор «Тихого Дона» с двумя Аксиньями: актрисы Эмма Цесарская (слева) и Элина Быстрицкая.

М. А. Шолохов выступает в Голливуде на торжественном завтраке в честь советской делегации во главе с Н. С. Хрущевым. 1959.

Михаил Шолохов и Никита Хрущев на митинге в Вёшенской. 1959.

Шолохов – почетный доктор прав Сент-Эндрюсского университета в Шотландии. Апрель 1962 г.

В Копенгагене у рекламы советского фильма «Судьба человека». 1960.

Английский писатель Чарлз Перси Сноу с женой, писательницей Памелой Хенсфорд Джонсон, в гостях у Михаила Шолохова. Вёшенская. 1963.

Михаил Шолохов с писателем Валентином Овечкиным и поэтом Александром Твардовским. Начало 1960-х гг.

Станичник Спиридон Никифорович Выпряжкин в гостях у писателя. Вёшенская. 1950-е гг.

С колхозниками-земляками. 1960-е гг.

Медаль нобелевского лауреата.

Вручение Нобелевской премии. Стокгольм. 1965.

Встреча с молодыми писателями. В первом ряду: поэт В. Фирсов, М. Шолохов, поэт Ф. Чуев, Ю. Гагарин, поэтесса Л. Васильева; во втором ряду: поэт Г. Серебряков, В. Ганичев. Вёшенская. 1967.

В гостях у М. Шолохова в его московской квартире молодые писатели и издатели. 1970-е гг.

Михаил Шолохов беседует с Патриархом Московским и всея Руси Пименом и президентом Финляндии Урхо Кекконеном во время Всемирного конгресса сторонников мира. Хельсинки. 1974.

Михаил Александрович и Мария Петровна Шолоховы в окрестностях Вёшенской. Начало 1970-х гг.

Шолохов-охотник.

В гостях у писателя съемочная группа фильма «Они сражались за родину». Слева направо: В. Шукшин, С. Бондарчук, Ю. Никулин, В. Досталь, М. А. и М. П. Шолоховы, В. И. и М. М. Шолоховы. Вёшенская. 1974.

Михаил Шолохов с писателем-земляком Анатолием Калининым.

Супруги Шолоховы дома за вечерним чаем.

На официальном приеме.

В этом кабинете рождались великие строки.