Текст книги "Шолохов"
Автор книги: Валентин Осипов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 57 страниц)
Последние месяцы 1940 года. «Правда» вовсю пропагандирует кандидатов в лауреаты Сталинской премии: статьи, отрывки из произведений, рецензии. Странно: среди них нет Шолохова! Последний номер года – идет новогодняя анкета (это тоже своего рода прославление): Аркадий Гайдар, Джамбул, историк Тарле, дирижер Самосуд, артист Хмелев. Нет Шолохова.
Газета сообщает о том, что Молотов в Берлине. 1 сентября прошлого, 1939 года Германия развязала Вторую мировую войну. Молотову дано было поручение прощупать замыслы Гитлера, чтобы предотвратить нападение на СССР. Увы, Молотов не знал того, что высказал его собеседник четырьмя месяцами раньше на секретном совещании своей политической и военной верхушки: «С Россией должно быть покончено. Весной 41-го… Одним ударом». Прелюбопытная реплика прозвучала тогда от Гитлера – ироническая: «Смотрел русский победный фильм о русской войне…»
Видимо, речь шла о каком-то модном тогда фильме из разряда быстроиспекаемых о том, что не отдадим врагу ни пяди родной земли.
Шолохов огорчался, когда появлялись такие глупые и никому не нужные фильмы или романы и повести. Немец в «Тихом Доне» не трус. И в будущем романе «Они сражались за родину» один из персонажей скажет напрямки, стыдя легкомысленных довоенных юмористов-карикатуристов: «Там тоже не дураки. Дважды мне пришлось сталкиваться с немцами, в мировую войну, и в Испании на них пришлось посмотреть. Армия у них отмобилизованная, обстрелянная, настоящую боевую выучку за два года приобрела, да и вообще противник серьезный…»
Он только после войны узнал, как оценивала как раз в эти дни фашистская власть Италии «Тихий Дон». Один издатель вознамерился выпустить роман и получил испуганный ответ министра народной культуры: «Необходимо быть максимально осторожным в распространении книг, которые могут вызвать депрессию морального духа… Считаем необходимым отложить до лучших времен…»
За 12 дней до наступления 1940 года Гитлер в Берлине утвердил план «Барбаросса». В «Директиве 21» сказано: «Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе скоротечной кампании…» В разделе «Проведение операций» значился и Дон.
И вот новый год. Едва вёшенец схватил взглядом последнюю страницу первого номера «Правды», как наткнулся на дружеский шарж. Прославленные Кукрыниксы – старые знакомцы – изобразили целую группу счастливцев. На рисунке под елкой Шостакович, академик Капица, молодые ученые Флеров и Петржак. И кто-то в кубанке, с книгами в руках. Подпись: «Писатель Михаил Шолохов, закончивший в 1940 году свой многотомный роман „Тихий Дон“». Ну, подумал, началась пропагандистская подготовка страны к премиальному акту.
На третий день января Комитет по премиям в последний раз берется за список соискателей: кого-то исключает, кого-то включает. В списке появился Панферов со своими «Брусками».
На следующий день счетная комиссия подвела итог голосования. В протоколе значилось, что за Шолохова проголосовали из 32 комитетчиков – 31 человек, за Сергеева-Ценского – 29, за Панферова – 1.
Утром 16 марта Шолохов, как всегда, включил радио и услышал торжественное оповещение о лауреатах. Вслушался: и он, Шолохов, в их числе. Вместе с ним лауреатами первой степени по разделу прозы стали Сергеев-Ценский и грузинский прозаик Лео Киачели. И тут же кто-то уже с поздравительным звонком из Москвы. Один. Второй. Сотый…
Сталин, выходит, не поддержал бдительщиков из его же, имени Сталина, Комитета. Вот и гадай теперь, какие размышления привели его к столь поразительному решению. Забыл о том, что 11 лет тому назад писал о «ряде грубейших ошибок…»? Оценил саму по себе гениальность этой эпопеи, которая останется в вечности? Отмел политиканство, поскольку был много начитан и, в общем, хорошо разбирался в литературе? Или проявил политиканство – унизил комитетчиков, чтобы возвысить себя во мнении отечественной и зарубежной общественности и поклонников смелого произведения?
Почта в Вёшках работает с перегрузкой – телеграммы, телеграммы! Сам лауреат сдержан. Соседи, друзья и райкомовцы в изумлении от такого скупого проявления чувств.
Мария Петровна и ее женская команда все-таки накрыли поздравительный стол.
«Правда» начинает прославлять тех, кто удостоен премии имени вождя – попробуй не прославлять. Появляется статья и о Шолохове. Ее написал редактор романа Юрий Лукин. Глаз схватывает и то, где он писал от чистого сердца, и то, что шло от идеологических установок: «„Тихий Дон“ – это классика…»; «Обреченность оторвавшегося, отставшего от народа… Слеп в поступках…» – о Мелехове.
В эти же дни Гитлер встретился со своим генералитетом. Давал советы, как воевать с нашей страной: «Проблемы русского пространства: необозримые просторы делают необходимым сосредочение войск в решающих участках…» Добавил: «Русский перед массированным применением танков и авиации не устоит». Вряд ли он предполагал, сколько в советской России тех, кого Шолохов через полтора-два года начнет увековечивать под фамилиями Лопахина, Звягинцева в романе «Они сражались за родину».
В еще мирном марте 36-летний писатель узнал, что все четыре книги «Тихого Дона», впервые воссоединенные одним переплетом, подписаны в печать. Во вступительной статье Юрия Лукина обращало на себя внимание одно утверждение. Такого до этого ни разу о нем никто не писал: «Шолохов – истинный любимец Сталина». Такими выражениями тогда не разбрасывались. И автор статьи, и издатели явно учли, что роман получил премию в нелегкой борьбе прежде всего благодаря вождю.
И еще раз появилось имя Сталина в этой статье. Оказывается, война приближалась не только к границам, но и к книгам: «Ярко, живым столкновением образов, показана нам обстановка, в которой осуществляется гениальный Сталинский план разгрома на Южном фронте». О какой же это книге? О «Тихом Доне»! Это хитроумная попытка вписать в «Тихий Дон» не выписанный в нем образ Сталина. Глядишь, и читатель внушит себе должное.
Из старых анекдотов. «Шолохов послал в подарок Сталину книгу, надписав ее: „Товарищу Сталину – М. Шолохов“. Ему позвонил разгневанный Поскребышев и сказал, что товарищу Сталину книгу с такой надписью не передаст. „А что же я должен написать?! „С кирпичным пролетарским приветом?““ – обиженно ответил Шолохов».
Тень Сталина над всем и над каждым. В партархиве я обнаружил записку секретарю ЦК Щербакову от подчиненного ему Управления пропаганды и агитации о том, что готовится сборник воспоминаний о Горьком. Выделено: «К участию привлечены писатели, лично знавшие…» Ищу Шолохова в списке. Нет вёшенца. Забыто его общение с Горьким и по спасению «Тихого Дона», и по поводу баталий, которые навязывали перед первым писательским съездом «комиссары» из ЦК и послушные им писательские вожди. Впрочем, список вызвал опаску – работниками ЦК определено: «Засорен именами врагов народа». Посему запретительный вердикт: «Издавать не следует». Дата – 14 июня 1941 года.
Тремя днями раньше Гитлер подписал директиву «Подготовка к периоду после осуществления плана „Барбаросса“». Здесь предписания, как распоряжаться нашей страной и миром после разгрома СССР.
Он не знал того, что знал Шолохов о своем народе и запечатлел в монологе одного своего персонажа из будущего военного романа, Александра Михайловича: «Весь пыл наших сердец, весь разум, всю силу расходовали на создание армии, на укрепление могущества…»
Жена Василия Кудашева вспоминала, каким показался ей Шолохов, когда вернулся из Кремля, где был на каком-то приеме: «Осталось только ощущение чего-то тревожного. Ощущение это связано с ожиданием войны».
Но жил он привычными мирными заботами. Продолжал бороться за справедливость: обратился в Президиум Верховного Совета страны – верните орден освобожденному из заключения кубанскому казаку. Это был давний знакомец из Подкущевки. Писатель вызволил его из тюрьмы – теперь решил восстановить славную биографию.
Вышел фильм «Поднятая целина», но славы никому не принес, хотя все пропагандистские силы были брошены на то, чтобы бить в литавры. Ростовская газета осмелилась даже постыдить конъюнктурщиков: «Это был запрограммированный, во многом искусственный успех…» И поставила точный диагноз провала: «Слишком уж герои фильма и романа отличаются друг от друга». Киношники не рискнули проникнуть в глубины шолоховского повествования о сложностях коллективизации.
Начинались же издевательства над замыслом фильма с того, что новый начглавкино, недавний чекист из Воронежа Дукельский, вмешался в подбор артистов. Вызвал режиссера Юлия Райзмана и заявил, что артист, избранный на роль Давыдова, невзрачен: «Представитель пролетариата обязан быть красив, силен и на вид внушителен…» Закончилось же тем, что сценарист, уже поминаемый Сергей Ермолинский, оказался в тюрьме, по политической статье. Не помогло даже то, что при допросах защищал себя именем Шолохова, с которым сотрудничал. Ему повезло: каземат скоро заменили ссылкой в Алма-Ату.
Шолохов и после премии оставался скромным в оценках своего творчества. Как раз в это время сообщил одному артисту-чтецу: «Рассказ „Предреввоенсовета“, как и все остальные ранние слабые рассказы, не переиздавались по моему настоянию с 1927 года, и читать их не стоит. Тем более нет нужды инсценировать этот рассказ. Таково мое мнение».
1941-й. Идет отсчет последних месяцев мирной жизни.
…Корней Иванович Чуковский знакомится с Шолоховым. Уж как избалован еще с дореволюционных времен общением с известными и великими: Репин, Горький, Шаляпин, Кони, Блок, Маяковский, Куприн, Бунин, Луначарский, Пастернак…
Запал в душу Шолохов. В дневнике появились записи о нем. Они приоткрывают и новые грани шолоховского характера и подтверждают известные его черты:
«1941. 4 января. Вчера познакомился с Шолоховым. Он живет в санатории Верховного Совета… Вчера Шолохов вышел из своих апартаментов твердой походкой (Леонида Андреева), перепоясанный кожаным великолепным поясом. Я прочитал ему стихи Семынина, он похвалил. Но больше молчал… Его семья: „Мария Михайловна“ (вчера ей исполнилось 3 года), сын Алик, еще сын, теща и жена – все люди добротные, серьезные, не раздребеженные, органические. Впечатление от них всех обаятельное, и его не отделить от всей семьи. Он с ней – одно, и его можно понять только в семье».
Через неделю новая запись – Шолохов приоткрылся неожиданным: «Принял меня чудесно: говорили о детской л-ре. Оказывается, он читал всё – и „Мурзилку“, и „Чиж“, и „Колхозные ребята“. Очень бранил какую-то сказку о шишке – как она влезла на лампу. „Чепуха“. Согласился написать для наших учебников об охоте и о гражданской войне».
Еще две встречи и новые записи. Важное запечатлел Чуковский! Вот о Фадееве: «Шолохов говорил о „Саше Фадееве“: „Если бы Саша по-настоящему хотел творить, разве стал бы он так трепаться во всех писательских дрязгах. Нет, ему нравится, что его ожидают в приемных, что он член ЦК и т. д. Ну, а если бы он был просто Фадеев, какая была бы ему цена?“ Я стал защищать: Ф. и человек прелестный, и писатель хороший. Он не стал спорить…»
Вот о Союзе писателей: «Провел с Шолоховым весь вечер. Основная тема разговора: что делать с Союзом писателей. У Ш. мысль: „Надо распустить Союз – пусть пишут. Пусть остается только профессиональная организация“».
Чуковский, наверное, вздрогнул – вслух еще никто не позволял себе усомниться в решении Сталина иметь Союз писателей и в нелегких стараниях Горького по его созданию.
…Наркомат обороны и Главное политуправление РККА обратились к армии с призывом: «Учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне!» Увы, времени на превращение его в дело не оставалось.
Любимое Шолоховым издательство «Молодая гвардия» начало выпускать «Военную библиотечку комсомольца».
Писателя вызвали в Наркомат обороны и поздравили с присвоением звания полкового комиссара запаса, считай, полковника. В комиссарский зачет пошло многое: слава писателя, талант баталиста, истовый патриотизм, активная партийность.
Однако не спокойна его душа. Он догадывался, что армия войдет в неизбежную войну ослабленной. В будущем романе «Они сражались за родину» прозвучит такая мысль: «Как снег на голову, свалился тридцать седьмой год. В армии многих, очень многих мы потеряли. А война с фашистами на носу… Вот что не дает покоя!»
Германия. В эти же месяцы Гитлер изрек для генералитета: «Разгром Советского Союза… Тогда Германия стала бы неуязвимой…» В утвержденном «Графике „Барбаросса“» появилось предостережение: «Оценка русского солдата. Русский будет обороняться там, где он поставлен, до последнего».
На Дону, как и по всей стране, жизнь становилась лучше. Шолохов уже в начале лета любовался неплохо вызревающими хлебами. Видел, что прибавилось на выпасах колхозного стада. Заметно больше становилось в МТС тракторов и комбайнов. В магазинах стало с товаром поразнообразнее. Велосипедисты появились. Часы были не такой уж редкостью у казаков. Казачки по выходным принаряжались в фабричные обновки. В сельмагах не только керосин, но и книги…
В шолоховском доме с конца мая стоит детский галдеж – каникулы у Светланы и Александра, младшие радуются лету; Маше идет четвертый годик, Мише – шестой.
Шолохов, разумеется, ничего не слышал о плане «Барбаросса», а значит, и не знал о такой его директиве: «На юге – своевременно занять…» Это о донских землях. Зато знал тех, кто станет героями его военного романа как раз на этом донском направлении.
ВОЙНА: ПОБЕДЫ И БЕДЫ ПОЛКОВНИКА ШОЛОХОВА
Четыре «шпалы» в петлицах. На передовой. Молитвы для воюющих. Бомбардировка Вёшек. ЧП на аэродроме. Цензура и новый роман. Призыв к союзникам. Забота об опальных. Венгрия вспомнила. Победная расстановка понятий
Еще сумрачным было утро 22 июня 1941 года, когда взрывы, гибель людей разбудили припограничье огромной страны и это донеслось по секретной связи до Генштаба и Кремля. С немецкой педантичностью неотвратимо сработал сигнал германского верховного командования: «Дортмунд». Он возвестил: вперед! И советские границы были нарушены.
Глава первая
1941: ПОЛКОВОЙ КОМИССАР
В ночь на 22 июня верстали совсем мирную «Правду»: статья философа, заметки к юбилею Михаила Лермонтова, о советском циклотроне, о новой пьесе знаменитого тогда украинского писателя А. Корнейчука. Ростов не забыт: сообщается, что здесь проходит шахматный турнир.
Встречные телеграммыВойна конечно же давно уже предчувствовалась. Не зря в последней мирной «Правде» появился обзор печати «Трудовая доблесть и военная храбрость». Да только о фашизме – ни слова.
Шолохов признал, что замысел Сталина заключить с Гитлером договор о ненападении был отличным – удалось отодвинуть начало войны на год-два. И все-таки Гитлер перехитрил Сталина.
Первый день войны – 12 часов дня… Шолохов со всей семьей прильнул к радиоприемнику. Обращение ко всему народу. Но звучит голос не Сталина, а Молотова: «Советским правительством дан нашим войскам приказ – отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска…»
В Вёшках не могли знать, что происходило на самом деле. Начальник германского Генштаба сухопутных войск Франц Гальдер это знал. «Общая картина первого дня наступления такова: противник был захвачен немецким нападением врасплох…» – внес он в свой дневник.
Шолохов поверил Молотову, но уже через пару часов прозвучал отрезвляющий Указ Президиума Верховного Совета «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения». Тут-то и пришла пугающая догадка – из самого текста явствовало, что военное положение вводится не в «отдельных местностях», не только на Западе страны, но и в Москве, и на Дону.
Он воссоединил только что узнанное с тем, что знал по главной фашистской книге Гитлера «Моя борьба» (ему кое-что из нее переводил Клейменов): «Завоевание и колонизация областей на восток от Эльбы…»; «Умственный и моральный уровень широкой массы народа в России был страшно низок…»; «В России достаточно немногого… Только натравить необразованную, не умеющую ни читать, ни писать массу на верхний слой интеллигенции…»; «Мы объявляем непримиримую войну марксистскому принципу „человек равен человеку“».
Нет, Гитлер напал не для того, чтобы тут же отступать.
Второй день войны. Шолохов с утра на почте – из Вёшенской ушла телеграмма в Москву. Гриф – «срочная». То первый выстрел писателя по врагу: «Наркому обороны Тимошенко. Дорогой товарищ Тимошенко. Прошу зачислить в фонд обороны СССР присужденную мне Сталинскую премию… По Вашему зову в любой момент готов стать в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии и до последней капли крови защищать социалистическую Родину и великое дело Ленина – Сталина». Подпись: «Полковой комиссар запаса РККА, писатель Михаил Шолохов».
Третий день войны. Шолохов в райкоме – здесь его и попросили выступить перед станичниками. Пошел готовиться – знал, что от него ждут слова и писательски правдивого, и депутатски государственного. Он не может себе позволить, как у Молотова, легкомыслия, не для него пустые призывы. К обеду доставили «Правду» – углядел сообщение: «Митинг советских писателей». Выделено, что в столице выступили Фадеев, Павленко, Вишневский и немец-эмигрант Вилли Бредель. Всё без предчувствия правды, что быть войне – кто кого: на уничтожение. На последней странице: «Детская олимпиада художественной самодеятельности».
25 июня. В «Правде» сообщение: «Собрание ростовского партактива» – направили письмо Сталину с заверениями, что агрессор будет разбит.
На следующий день еще одна заметка с берегов Дона – «Митинг в Вёшенской» – сообщила, что станица провожала первых новобранцев. Отметила: «С теплой напутственной речью обратился к казакам депутат Верховного Совета писатель-академик М. Шолохов».
Он произнес: «В этой отечественной войне…», значит, чувствовал то, что пока еще не все поняли: война примет всенародный – отечественный! – характер, и не быть ей легкой и скорой.
Призвал: «Донское казачество всегда было в передовых рядах защитников священных рубежей родной страны. Вы продолжите славные боевые традиции предков и будете бить врага так, как ваши прадеды бивали Наполеона, как отцы громили кайзеровские войска…»
Выходит, догадался, как важно немедля всколыхнуть историческую память, чтобы пробудить патриотические чувства. Сталин тоже напомнит народу о судьбе Наполеона и кайзера, но только через восемь дней.
Когда готовился выступать, взял в руки свой «Тихий Дон» – перечитал, что писал десять лет тому назад тоже о первом дне войны с германцем в 1914-м:
«Полковник вывернул из-за угла казарменного корпуса, боком поставил лошадь перед строем…
– Казаки… Германия объявила нам войну!
Полковник говорил еще. Расстанавливая в необходимом порядке слова, пытаясь подпаливать чувство национальной гордости…» (Кн. 1, ч. 3, гл. VII).
По радио звучала новая песня со словами «Пусть ярость благородная / Вскипает, как волна. / Идет война народная, / Священная война!». Истинный гимн страны, которой надо отрешаться от мирной жизни.
3 июля. Сталин выступил по радио. Шолохова, как и других, его речь поразила – вождь еще никогда не обращался так к народу: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота!..» Признал, что быть войне жестокой, тяжелой, закончил духоподъемно и афористично: «Все для фронта! Все для победы! Наше дело правое. Враг будет разбит!»
Но все нет Шолохову ответа из Москвы. Тогда он сам расчехлил свое отныне военное перо. Передал в «Правду» огромный очерк «На Дону». Он появился в газете 4 июля.
В этот день Гитлер заявил – знал, что его войска прут напролом: «Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически он войну уже проиграл…»
Гитлеру не дано было узнать настроений «противника».
Шолохов знал! В своем очерке запечатлел слова казачки на проводах мужа в армию: «Вот и опять эти немецкие б… лезут на нас. Не дали нам с тобой мирно пожить… Ты же, Федя, гляди там, не давай им спуску!» (После войны текст стал укрощаться – не стало более выразительной «б…»; кто проявлял бдительность – редактор или сам Шолохов, – неизвестно.)
Страна читала здесь же и монолог «немолодого, со впалыми щеками казака». Ему было что сказать – прошел через плен у германца в Первую мировую: «Запрягали нас по восемь человек в плуг. Пахали немецкую землю. Потом отправили на шахты. Норма – восемь тонн угля погрузить, а грузили от силы две. Не выполнишь – бьют. Становят лицом к стене и бьют в затылок так, чтобы лицом стукался об стену. Потом сажали в клетку из колючей проволоки. Клетка низкая, сидеть можно только на корточках. Два часа просидишь, а после этого тебя оттуда кочергой выгребают, сам не выползешь…» У казака самая что ни есть всенародная фамилия – Кузнецов. Доживет ли этот горемыка, чтобы прочитать рассказ «Судьба человека» о герое-мученике с такой же всеобще русской фамилией Соколов?
Закончил очерк так, чтобы страна отрешалась от довоенного «пролетарского интернационализма»: «Великое горе будет тому, кто разбудил эту ненависть и холодную ярость народного гнева!»
В «Тихом Доне» по-иному запечатлел прощание с домом казаков, которых в 1914-м призвали воевать: «Буднее, кровное, разметавшись кликало, голосило: жены, дети, любушки, неубранные хлеба, осиротелые хутора, станицы… Единственное, что ворвалось в память каждому» (Кн. 1, ч. 3, гл. VII).
Однако отчего же это ему все нет никакой команды из Москвы? Уж мобилизован выпестованный им Колхозный театр казачьей молодежи. Отныне ему задание выступать перед защитниками Дона. Потом, к зиме, мужчин-артистов взяли воевать – кто-то славно погиб, кто-то вернулся в славных наградах.
В Москве нарком телеграмму Шолохова переадресовал начальнику Главного политического управления РККА Мехлису. Тот, прочитав, сказал: «Конечно, послать Шолохова комиссаром полка, дивизии можно было бы. Одно его слово подымало бы людей в бой…» Но главный редактор военной газеты «Красная звезда» Давид Ортенберг затребовал его к себе в редакцию специальным корреспондентом. Он подбирал литотряд большой стратегической мощи. Еще бы: Алексей Толстой, Андрей Платонов, Александр Фадеев, Константин Симонов, Илья Эренбург, Петр Павленко, Евгений Габрилович, Александр Кривицкий…
И тогда в Вёшки от Ортенберга пришла телеграмма: «Явиться к месту назначения». И еще просьба написать что-нибудь о настроениях казаков.
Редактор вспоминал: «Шолохов явился раньше, чем мы ожидали…» Выглядел он бывалым бойцом: в командирской гимнастерке, в бриджах-галифе, сапогах, а на ремне при бляхе с командирской звездой бросался в глаза пистолет в кобуре.
Сдал редактору свой первый боезаряд – очерк «В казачьих колхозах». В конце напомнил далекую историю из жизни своего земляка, который стал героем очерка: «Дед мой с Наполеоном воевал и мне, мальчонке, бывало, рассказывал. Перед тем как войной на нас идтить, собрал Наполеон ясным днем в чистом поле своих мюратов и генералов и говорит: „Думаю Россию покорять. Что вы на это скажете, господа генералы?“ А те в один голос: „Никак невозможно, ваше императорское величество, держава дюже серьезная, не покорим“. Наполеон на небо указывает, спрашивает: „Видите в небе звезду?“ – „Нет, – говорят, – не видим, днем их невозможно узрить“. „А я, – говорит, – вижу. Она нам победу предсказывает“. И с тем тронул на нас свое войско. В широкие ворота вошел, а выходил через узкие, насилушки проскочил. И провожали его наши до самой парижской столицы. Думаю своим стариковским умом, что такая же глупая звезда и этому германскому начальнику привиделась…»
Но было в очерке и о тех, кому в тылу выпала доля спасать страну: «В поле работают и дети, и старики, работают и те, у кого в прошлом году было минимальное число трудодней, причем все без исключения работают с огромным подъемом, не щадя сил. Бригадир 3-й бригады колхоза „Большевистский путь“ Целиков Василий, выслушав сдержанную похвалу одного из работников района, ответил: „Не можем мы работать плохо. Я так считаю, что мы пока трудом защищаем Родину, а придет нужда – будем защищать оружием. Да и как мы можем работать плохо, если почти в каждом дворе есть боец Красной Армии?“»
Расквартировали новобранца-газетчика в гостинице «Националь». Ночью стук в дверь – разыскали ростовские поэты Григорий Кац и Михаил Штительман. Старые приятели. Им тоже приказ воевать пером – добирались через Москву в свои военные газеты. Выпили-закусили и потянуло к донским песням почти на всю ночь; запевалой Шолохов.
Еще одна картинка из тех дней запомнилась Ортенбергу: «Мы сидели вчетвером – Алексей Толстой, Михаил Шолохов, Илья Эренбург и я в моей комнатке, служившей, как и почти всем сотрудникам редакции, и кабинетом, и спальней. На столе было неплохое по тем временам угощенье – чай, немного колбасы и огромное блюдо с винегретом, который даже такой прижимистый начальник АХО, как наш Василий Оденцков, выдавал без ограничений. Мы обсуждали фронтовые новости…»
Шолохову вручили удостоверение с красными, как тогда говорили, корочками. Он их сохранил, правда от 1944 года. На развороте, кроме фотографии и печати, значилось: «Центральный орган Наркомата обороны СССР „Красная звезда“. Удостоверение № 158. Предъявитель сего Полковник Шолохов Михаил Александрович является спец. корреспондентом газеты „Красная звезда“». И подпись главного редактора.
Дополнение. В числе своих самых любимых казачьих песен Шолохов выделял «Из-за леса копий и мечей». Эта боевая песня стала семейной для Шолоховых, даже в день золотой свадьбы родителей дети писателя спели ее совсем по-казачьи. Напомню ее первый и заключительный куплеты.
Ой, из-за леса, леса копий и мечей
Едить сотня, ой, казаков-лихачей,
Е-а-е-я, вот еще раз и скажем два,
Едить сотня, ой, казаков-лихачей.
Ой, да что это за донские казаки,
Рубют, колют, ой, да сажают на штыки,
Е-а-е-я, вот еще раз и скажем два,
Рубют, колют, ой, да сажают на штыки.
Но знал и такую: «Ой, Рассея, мать Рассея, / Ты Рассейская наша земля, е-е-я-я-я, / Ой, да е, вот много, много / Нужды, горя приняла, е-е-е, / Ой, да е, вот много, много / Нужды, горя приняла…»
Знал и эту: «Ой, да пролетела пуля свинцовая, / Ой, да поразила да сердце, ой, казака. / Ой, да разродимая моя, да сто-ро-ной, сторонка, / Ой, да не увижу, да больше тебя я…»
