Текст книги "Обязалово"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

– Лучше бы ты икру метал.

А мне…

Понимаете, я просто знаю: лучше всего летит охотничий ножик, нелегально выточенный на Онежском тракторном. Потому что в проточенный вдоль клинка канал залита ртуть.

Здесь мне этого не добиться. Поэтому лезем на персональную свалку и вспоминаем…

Ножи мечут все кому не лень.

Профессионалы – спортсмены и циркачи – кидают цельнометалические ножики.

Профи типа спецназа и охотников – кидают штык-ножи и охотничьи с разными рукоятками и гардами.

Плотники кидают гвозди-двухсотку, сварщики – арматурины, уголовники – заточки, негры-бритвометатели – бритвенные лезвия.

Почти все ножеметатели используют многооборотные техники. Вариаций – куча.

Нож берут или за рукоятку, или за остриё, зажимая пальцами противоположные грани. Если за рукоятку, то или за хвостик, или за серединку рукоятки в зависимости от дистанции броска. Двумя или тремя пальцами с боков, следующий палец ложится под рукоятку.

Но мне больше нравится однооборотные техники. Может быть потому, что я в своей первой молодости с гвоздей начинал. Почему-то гвозди у меня сразу в однооборотку укладывались.

Надо только правильно «волну» построить.

«Ножи мечут пяткой» – профессиональная ножеметательная мудрость. Движение, начавшееся в правой пятке должно пройти по колену, бедру, корпусу, плечу, продолжиться предплечьем и кистью. Нож в «волновой технике» не кидают – он сам уходит с указательного пальца.

Так я смогу собрать всю кинематику, всё скоростные преимущества моих нервов, суставов и мышц – в кисть. И ножик полетит… энергично.

Дистанция поражения – 10–12 метров максимум. Это почти 20 шагов. Нормальная дистанция – в 2–3 раза меньше. На таком расстоянии преимущества взрослого бойца в виде длинных рук и роста – не существенны: уже не достать мечом, ещё неудобно метнуть дротик или стрелу.

Усекаем рукоятку – я за неё ладонью браться не буду. Достаточно оставить место для большого пальца с одной стороны, среднего – с другой, и указательного – сверху. А вот остриё наоборот – утяжеляем.

Одна коллега-попаданка как-то велела слугам в рукоятки своих метательных ножиков свинца залить… Видать, кистень для неё привычнее. Такое… оружие травматического действия.

…

Иду лодочкой в Рябиновку к Прокую, терплю очередную истерику собственного кузнеца-холопа и получаю первую пару экземпляров. После чего истерика становится взаимной: ножики-то разные! По весу, по габаритам… А мне их метать.

Прокуй мечется по кузнице, орёт что-то непотребное, типа:

– Бог и леса не ровнял! А тебе ножики! Пошёл ты к… и в…! Вот напильник драчёвый – иди и дрочи.

Русский глагол «дрочить» по Далю имеет значение: ласкать, баловать любя, холить, выкармливать. Например: «дрочить дитя по головке» – наше народное выражение. Русский вариант омлета называется «дрочена». «Мил дружок дролечка» из русских песен – от этого же корня.

Чем хорош Прокуй? – Ему интересно. Как сказал «кокиль» – он и рот раскрыл. Это ж не керна спросить, или, там, рожна. Кокиль мы как-нибудь сделаем. Когда-нибудь, а пока по старинке.

Сделали… называется «литье в песчаную форму». Смесь из глины и песка, набивается в два ящика (опоки), на их стыке укладывается форма (первый ножик), ящики фиксируются, утрамбовываются встряхиванием, потом греются. Потом их разделяют, форму вынимают, снова соединяют.

Через литники – ляпнули железа.

«Ляпнули», потому что здешнее железо не льётся, а ляпается. Как густая сметана. Только это не сметана, а, судя по излому оставшегося куска, серый чугун.

Почему чугун? – Потому что нож – метательный. Его дело – воткнуться. Гибкость, упругость – не нужно. А вот твёрдость, жёсткость – очень даже. Газовые оспинки-каверны по полотну клинка, зазубрины по лезвию – плевать. Лишь бы не слишком большие и под пальцы при хвате не попадали.

Почему «ляпнули»? – А что такое «футеровка» – забыли? Так вот, здесь её не забыли – её здесь просто не знают. Поэтому железо и не капает.

Исходная модель одна – первый ножик. Разброс по длине-ширине-весу – значительно меньше. Даже при таком, самом грубом методе чугунного литья.

Но есть тонкости. И техника безопасности. А то капелька воды в литейной форме… Кому на «Святой Руси» нужен слепой попаданец? – Никому. – А где нужен?

«– Поезжайте в Киев и спросите там, что делал Паниковский до революции. Обязательно спросите!

– Что вы пристаете? – хмуро сказал Балаганов.

– Нет, вы спросите! – требовал Паниковский. – Поезжайте и спросите! И вам скажут, что до революции Паниковский был слепым. Если бы не революция, разве я пошел бы в дети лейтенанта Шмидта, как вы думаете? Ведь я был богатый человек. У меня была семья и на столе никелированный самовар».

Интересно: слепцы и мошенники на Крещатике – от рельефа или от климата?

Но мне туда не надо – глаза и мозги сохранил.

И получилось у меня штук десять такой… несуразицы. С четырёхвершковым клинком, «полуторо-лезвийной» заточкой и рёбрами жёсткости вдоль середины полотна. Конечно – «рёбра»! Не долы же мне для укрепления клинка снимать!

Глава 206

Пошли тренировки. Сначала – с двух шагов в классике – из-за правого плеча. Потом… есть много вариантов.

Но мне, по подлости моего характера и необходимости обеспечить скрытность, очень интересны два способа: снизу, из опущенной к ноге руки. Так слабее получается, но – тайно.

Второй вариант – наотмашь. Конкретно – от пояса, из-под локтя левой. Похоже, как я шашечку свою на дуэли с кипчаком вынимал.

А теперь всё это, но левой рукой. И далее со всеми остановками: c подпрыгиванием, с разворотом, с падением, с закрытыми глазами… Даже «Отрока» употребил – на звук колокольчика. Алу за верёвочки дёргает и хихикает.

Вспомнились дела студенческие. Конкретно – спец. пиджаки для сдачи экзаменов.

Сначала мы писали по конспектам шпаргалки. Потом сообразили – прямо с конспектов списывать удобнее. Подшиваешь на полу пиджака с внутренней стороны карман по размеру общей тетрадки и идёшь сдаваться. Потом я обнаглел, и «Электродвигатели» сдавал по учебнику. Прямо из кармана. Прикол был в том, что наша главная отличница всё выучила и получила только «хорошо», а мы с карманом – «отлично».

Здесь «шпаргалочную конструкцию» пришлось модифицировать: такие… «газыри», как на черкеске, но с внутренней стороны моей овчинной безрукавки. Два кожаных «патронташа» по 4 ножика. Больше – неудобно, да и весят ножики грамм под 200 каждый.

Одно за другое цепляется. Как пел Владимир Семёнович:

 
«А у тебя глаза как нож:
А если косо ты взглянешь —
Как по сердцу полоснешь
Ты холодным острым серым тесаком».
 

Чтобы «полоснуть» – надо иметь чем, чтобы «острым» – надо это «чем» – точить.

Пока мужики со своими топорами корячились – я терпел. Пока Ноготок кремешком свою секиру до бритвы доводил – я терпел. Но когда мне пришлось самому… десяток… чугунных! Терпёж у меня кончился – стал смотреть.

Вижу – хреново. Здесь точат – или кремниевыми желваками в кулак размером, или по мокрому песчанику елозят. Качество таких точил…

Ещё хуже – форма. Берётся условно плоский камень – брусок. Соответственно, затачивание происходит возвратно-поступательными движениями. Это в Мурзилке хорошо загадки загадывать:

 
«Туда, сюда, обратно
Тебе и мне приятно».
 

А на заводе где-нибудь такое видели? – Правильно: не технологично.

Особенность долго используемых средневековых русских ножей: у них угол схождения плоскостей клинка (режущая кромка) с годами всё тупее. Точильщик сильнее давит именно вблизи лезвия – в сечении лезвие становиться полукруглым. Другой сходный эффект – серпообразная форма: середина лезвия стачивается сильнее.

«– Месье, что вы ищите на мостовой?

– Я потерял кольцо с бриллиантом. Вон там, за углом.

– А почему же вы ищите здесь?!

– Но фонарь же здесь!»

Поэтому и точат так, как удобнее точить.

Тут в голове с персональной свалки выскакивает картинка из детства:

– Точу-починяю, тупое заостряю! Топоры, ножи, вилки!

Бродячий точильщик ходит по городку и точит всё, что попало. Никогда не видел, чтобы он вилки точил. А вот остального – много бывало.

Лёгкий станок с ножным приводом. И точильный камень – толстый диск. Торцом этого диска и точит. Быстро, качественно…

Где взять? Где взять круглый(!) диск? Надо или выточить из куска чего-то подходящего, или слепить из… из чего-нибудь.

«Слепить из дерьма конфетку» – наше национальное искусство. Лепим.

Нужны абразив, связующее и добавки.

Хорошо бы сыскать природный корунд или наждак. Но до Советской Власти таких полезных вещей в России нет – сплошной импорт.

Самое большое и самое древнее (разрабатывается cо времён Гомера) месторождение наждака в мире – на острове Наксос. «Национальное достояние» эллинов со времён Древней Эллады. В 90-х годах 19 века добыча наждака и корунда была практически полностью монополизирована Османской империей. Потом, естественно, блокада, «наш ответ Чемберлену»…

Всякие блокады и санкции очень способствуют георазведке: у нас, если покопаться – что угодно можно найти. На Урале – всегда. Я не про ракеты и танки – из 4 тысяч минералов, существующих на планете – тысяча там. Но пока, в 12 веке, «там» – одни охотники-собиратели с угро-финским акцентом.

Можно без конца пальцы гнуть и от просриатизма пыжиться, но, честно говоря, здешняя «Святая Русь» – нищая страна. В сельскохозяйственном смысле – ничего толком не растёт. В минералогическом – просто нету. Какие-то особо ценные пряности, кофе-какао, сандаловое дерево… просто кедры – ничего! Алмазы, рубины, золото-серебро… По рудам – полный ноль!

Совершенно для меня странная ситуация. То Россия сырьевой придаток всего мира – только копай. А то – тоже сырьевой придаток. Но за ним – бегай: рабы, шкурки, ещё мёд с воском. Сплошные охота с собирательством по поверхности. А в самой «святорусской земле» – ничего полезного нет.

Это они так думают. А у меня… «нашего национального искусства» – на восемь с половиной веков больше.

Берём чистенький беленький кварцевый песок. Речечки его сами вымывают. Только видеть надо. Промываем-просееваем для увеличения зернистости. Берём отходы моего смоляного производства. Из чего я «конфетку» делать собирался? – Вот именно. Добавляем кучу ореховой скорлупы – Аким её много нашелушил. Перетираем, просеиваем, смешиваем… Заливаем в форму и – в печку. На 36 часов при 200–400 градусах.

Почему точильный круг на смоляной основе, а не на керамической? – А для керамики нужно от 1250 градусов и выше – мои печки прогорят.

По памяти о бродячем точильщике выбрал габариты: 300 мм диаметр, 42 мм – толщина, в середине – квадратное отверстие 40х40 мм. Где-то как-то… – насчёт метра в Париже… я уже делился.

У меня было 2 формы. Я менял составы смеси и режимы прогрева. Всё-таки, надо сначала при 100 градусах выдерживать – вода испаряется. С четвёртой загрузки получилось что-то… похожее.

Станок, из прялки сделанный, у меня уже был, насадил на шпиндель, стал хвастаться.

– Вот, мужи добрые, приспособа полезная. Вы теперь на камень поплёвывать не будете, туда-сюда шаркать не станете, пальцы в кровь сбивать да время своё попусту переводить – нужды нет.

Мужики посмотрели как искры летят, послушали как жужжит, языками поцокали над точенный топором и… пошли своими брусочками елозить.

Это как это?! А кто здесь главный?! Навык-то горлом брать у меня уже выработался.

– Звяга! Твою мать! Отставить шаркать! Бери инструмент, иди сюда. Становись к станку.

Ему непривычно, по росту низко, неудобно. Там ещё ножкой перекладину качать надо. Ну, он и опёрся. А мужик-то здоровый, а весу-то в нём…, а силы-то немерено… Только и разнеслось: дыр, хыр, ой, мать…

Ё-моё! Точильный круг разорвало прямо у Звяги под руками! Ещё и осколками правую скулу посекло. Хорошо – глаза целые. Защитные очки… «Святая Русь» – об чём разговор?

Баба его по двору бежит, криком кричит, у мужика по лицу кровь течёт.

Хотен в полный голос даёт свидетельские показания. Всё в лицах: вот так – Звяга стоял, вот так – точило крутилось.

– Тут Звяга и говорит… а точило-то подумало да и отвечает ему человеческим голосом…

Может, мне какой запрет на журналистов придумать? А, чего там – сам дурак! Ведь ясно же – новый инструмент требует новых навыков.

Кривошип изобрели китайцы в 1 век до РХ. В Европе он появляется в самом конце Античности. Т. е. масса древнегреческой керамики далалась хот и на гончарных кругах, но с ручным приводом – сидел мальчик-раб и ручками крутил. В 14 веке кривошип начали использовать в арбалетах, в 15 во Фландрии додумались до плотницкого коловорота. Круглое точило c кривошипом нарисовано в «Утрехтской Псалтыре» 830 года. Есть оно и на «Святой Руси». Археологи находят точильные круги, но обычно считают их жерновами мельниц. Есть и выточенные из песчаника, и «печёные» из «кирпичной массы». Точильные мастерские стационарно привязаны к центрам металлургии и всегда находятся вместе с обрабатываемыми изделиями – десятки ножей, ножницы, серпы, сабля… Но у меня здесь нет ни одного «эксперта по точению на круглом»!

Факеншит! Кто-нибудь из попаданцев думал о том, что появление новых инструментов требует переучивания аборигенов? Именно – переучивания. «Забудьте всё, чему вас учили в школе…». Легче научить заново.

Всю ночь ворочался, утром собрал во дворе свою босоногую команду отроков, недорослей и младшего школьного возраста, ткнул пальцем в Жердяича:

– Будешь мастером точильного дела!

Мальчишка глазками похлопал, от гордости надулся – дело-то важное, опасное. Вон, взрослых мужиков чуть живых, в крови, до дому едва довели.

И пошли мы с ним навыки нарабатывать. Паренёк, которого я прошлым летом выпросил у Жердяя в довесок к хлебу, младший брат моего кузнечного дебила, оказался достаточно нормальным: сообразительным, не сильно вредным, грамоту уже освоил.

Теперь мы с ним на пару взялись осваивать точильный агрегат. Как и во всяком деле – есть куча мелочей:

«При заточке топоров фаску инструмента прижимают к точилу и следят, чтобы не менялся угол заострения. Середину топорища придерживают одной рукой, а обух инструмента – другой. Точило должно быть направлено навстречу топору. Время от времени топор и точило необходимо охлаждать водой. Заточка топора проводится с обеих сторон. Лезвие круговыми движениями доводят на мелкозернистом бруске или оселке». Для стамески или рубанка есть свои тонкости.

За два дня переточили всё, что от нас убрать не успели. Сделали доброе дело…

«Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным» – международная юридическая мудрость.

 
«Все не так досадно, может жили б складно…
Ах, дались мне эти чертовы ножи!».
 

Домна с мокрым полотенцем прибежала:

– Уж я вас, паскудники! Кто у меня все ножики на кухне наточил?! Все бабы порезавши, руки у всех по-замотаны! Кухарить – некому, посуду мыть – нет никого!

Мда… В первой моей жизни тесть тоже мне сильно вычитывал. Когда я, по просьбе тёщи, ножи у них в доме наточил. А она, естественно, сразу же и порезалась.

Шесть баб с перевязанными пальцами – уже социальное явление. А если это весь личный состав единственного предприятия общественного питания – такой же кризис.

– Домна, ну так же лучше! Острым ножиком же – работать удобнее! Быстрее, эффективнее, веселее…

– Умный ты, Ванька – спасу от тебя нет. Веселее… Ладно, сегодня на ужин сухарями… веселитесь.

Никогда не следует считать аборигенов дураками. Их взгляд на новые сущности, внедряемые попаданцем, может быть весьма неожиданным.

Жердяич поковырял у себя в ухе, полюбовался накопанным и выдал:

– Это будет тайна.

Я, конечно, согласился: состав смеси для абразивных кругов и в 21 веке – всегда секрет производителя.

Но Жердяич мыслил шире:

– Всякое дело, которое к этому точению применяется – есть секрет. Только для своих. Мы их посвящать будем. И смертную клятву брать.

– Куда посвящать?!

– В сокровенное истину. В секрет точильного ремесла. Всё – секрет. И как точило делать, и станок, и как точить. Только для братьев.

– Для Жердяичей? С чего это?

– Не. Ты не понял. У нас будет братство. Точильщиков. Кто поклялся – того научим. А остальные… пусть лесом идут. Вот.

На мой слух – совершенная глупость. Чего тут скрывать? Вот – нож, вот – точило, вот сюда – рукой, сюда – ногой…

А если подумать? Дети всегда любят тайны. А мне легче детей научить, чем взрослых мужей переучивать. Значит, надо делать как-то… по-детски.

Опять же: концепция сокрытого тайного знания в средневековье повсеместна. Уже имеется куча всяких закрытых и полузакрытых орденов, братств, обществ, гильдий… «Герметики», одним словом.

Я внимательно рассматривал этого паренька. Невысокий, плотненький. Как маленький боровичок. Ничего особенно запоминающегося во внешности. Разве что – цепкий, несколько сумрачный, внимательный взгляд исподлобья.

– Лады. Через три дня приму тебя в точильщики. Тайным обрядом. На старом Велесовом городище, где Велесов медведь волхвов своих погрыз.

– По настоящему?! Взаправду?!

– Взаправду. Ночью, с клятвой на огне и железе.

– И чтоб на крови было!

Стыдно сказать, красавица, а я ведь имени его не помню. Так всю жизнь и звал: Точильщик. И другие – по этому прозвищу прозывали.

Я учил его ремеслу и прочим разностям. А он учил других. После, уже из Всеволжска, разбредались отроки с точильными станками по всей Руси. Переходя с места на место, правили ножи да топоры, да слушали, да смотрели. Да записывали и мне передавали. Их трудами собрались у меня подробные чертежи всех русских земель, точные описания путей и бродов, городов и крепостей, молва людская из разных мест. Стали они одной из сетей моих, которые я набросил на «Святую Русь». Которыми собрал, стянул, чтобы не расползалась, не рассыпалась земля наша. А сеточку-то эту он сплёл, мальчишка-точильщик.

Наши занятия с точильным станком вызывали зависть у остальной части малолетнего населения:

– Эта… ну… а нам можно? А подержать? А я вот тут ножкой чуток понажимаю…

Точильщик набычился:

– Нельзя! Моё! Поломаешь! Иди отсюдова!

Больше мне точильщиков пока не надо. Пусть парнишка сам разберётся – потом уже к «мастеру» учеников подгоню. А раз детишки хотят дело себе… Есть у меня ещё одна забота.

Странно: пространства на «Святой Руси» – огромные. А системы связи – в зачаточном состоянии. Вечно.

Предвидя татарские набеги, казаки ставили в степи вышки. Когда появлялся враг – запаливали пук подготовленной соломы и тем сигнализировали о нашествии. Как древние евреи подавали сигнал о начале Пасхи кострами на высоких местах. Картинка похожа на «Властелина колец».

Количественная оценка переданной информации – один бит.

В степи человек издалека виден, поговорить – не набегаешься. Сформировался набор жестов, движений. «Пустивши лошадь по кругу, маячить пикой – вызывать на бой».

Кажется, это единственный пример передачи собственно информации в российской истории.

Все остальные – передавали материальный носитель. Княжии гонцы – таскали грамотки, ямская служба – мешки с письмами, фельдъегерь – государев пакет…

Информация – в бумаге, бумага – в сумке, сумка – у человека, человек – на коне… А яйцо Кощея – на дубу в Лукоморье.

Дорого, сложно, медленно. Но как же иначе? Ведь все так делают! С дедов-прадедов…

Я предупреждал, что я – «эксперт по сложным системам»? Так это правда: отделяем сущность от привычного. Получаем голую передачу информации. Без всяких носителей, гонцов, ямщиков… и их лошадей. Которые «в глухой степи замёрзли». Называется: семафорная азбука.

«Своими блестящими победами Наполеон I обязан немало оптическому телеграфу, с помощью которого он имел возможность быстро передавать свои распоряжения на большие расстояния» – нам что, «блестящих побед» не надо?

Флотскую русскую семафорную азбуку имени адмирала Макарова – не помню. Но помню, что руки матроса с флажками следовали по осьмушкам циферблата. У адмирала использовались не все возможные комбинации: только 29 букв и три спецсимвола. Цифры и знаки препинания у адмирала шли буквами: «семь», «зпт».

Здешняя кириллица содержит 43 буквы. Добавляем цифры, знаки препинания, спецсимволы. Восемь положений флажка, два флажка, 64 комбинации. Получаем… что-то вроде «КОИ-6R».

Может, что-то типа любимого мною UTF-8 уелбантурить? Громоздко будет. Да и нужды пока нет. Теперь оптимизируем эргономику сигнальщика с учётом частотного употребления знаков.

Три раза перерисовывал кодовые таблицы, заставил баб до блеска отдраить медную крышку от котла, повесил её в пустом амбаре и начал перед ней флажками махать. Надо же самому попробовать! Всё – сам, всё – личным примером…

Пример оказался впечатляющим: сперва взвыли бабы.

– Ой, беда! Боярича падучая трясёт-корёжит! Акима давайте – пущай владетель ублюдка свого угомонит!

– Не! Марану звать надо! Лекарку – срочно!

– Попа! Попа надоть! Воды! Воды святой! Бесы ж! Прям с преисподней! «И имя ему – легион»…

Домна прибежала, постояла у ворот, на мои экзерцисы глядючи. Потом внятно поинтересовалась:

– Ты вовсе с помороков слетел или так, до вечера только?

– Домна, да ты глянь какую я полезную новизну придумал!

– Охо-хошеньки… От твоих новизней… у половины баб в селище молоко пропало. Ты б хоть изредка, хоть бы и лысой головушкой, а думай.

Как-то бурно народ мой научно-технический прогресс переживает. Реакция в форме изменения удойности – мною не предусматривалась. А вот и мужики подошли, сейчас тоже выскажутся… насчёт опасности для их… яйценоскости.

Мужики повели себя на удивление спокойно. Ивашко, конечно, мне в глаза позаглядывал, голову потрогал, насчёт «мебели» – сегодняшних стула и стола поинтересовался.

А Чарджи посмотрел-послушал, подёргал себя за чёрный чуб и, ткнув в таблицу кодов, бросил Алу:

– Выучишь. Как «отченаш». Проверю.

Кроме ханыча в обучение набежала ещё куча мальчишек. Из старшей голяди и детей беженцев – дети местных крестьян отцам помогают: корчёвка продолжается, сев не закончен, рыба на нерест пошла…

Вот и получается, что и не моей волей, а просто «силою вещей» мне на службу идут не нормальные, типичные, общераспространённые особи, а маргинальные. Хоть и дети, а – «Десять тысяч всякой сволочи».

Мне мечталось о линии оптического телеграфа типа Петербург-Варшава, 1839 год. Линия была самой протяжённой в мире, длина 1200 км; 149 промежуточных станций с высотой башни от 15 до 17 метров каждая. Передача 45 условных сигналов из Петербурга в Варшаву при ясной погоде занимала 22 минуты.

Но я реалист: Питера здесь вообще нет, из Варшавы – только три деревушки. Поэтому, после первых же уроков, загнал своих сигнальщиков на деревья вдоль реки.

Нормальный средний сигнальщик даёт 60–80 знаков в минуту. Мои – только четверть. Но скорость набирают быстро – сидят на верхотуре и матерные частушки друг другу посылают.

Теперь селяне задёргались:

– Кикиморы на дерева позалезали, рукавами машут – порчу насылают.

Один чудак смелый полез бесов с дерева снимать, с крестом и дубьём. Пришлось проводить разъяснительную работу. Хрысь так и сказал:

– Боярич опять чертовщиной балуется. На непотребство – не смотреть. А кто заглядится – сам будет так трястись. На кирпичах. До полного… излечения.

Ну и правильно: связь – дело серьёзное, непрофессионалам туда, как в домик Кролика – «Посторонним В».

Сколь радовался я после, глядя на работу моих сигнальщиков! Когда не дымы над порубежьем вставали, дескать, ворог идёт, а ясно видно было: сколь ворогов, да какие, да как идут: водой ли, конями ли. Сколь раз сиё знание меня и людей моих от смерти лютой спасало! А чего стоило и в мирное время знать: где градобитие прошло, с каким товаром купцы заморские идут, в какой земле русской недород, в каком городе – пожар…

Вслед за расширением власти моей, росли во все стороны и паутинки сигнальных линий. Оплетая всю «Святую Русь», связывая её воедино.

Имплементация сетевых распределённых систем непрерывного действия как для сбора, так и для передачи информации, адекватно адаптировалась к аборигенной гео-социальной среде. Сетевые свойства, имманентно присущие данному социуму, такие как: наличие активно функционирующих транснациональных каналов транзитной торговли; этно-культурная общность основной массы населения; его сетевое (вдоль сети рек) размещение; децентрализованный характер основных отраслей хозяйства – этому способствовали. Являясь, в своей квинтэссенции, антиподоми локальных иерархических княжеской и церковной систем управления, точильщики и сигнальщики позволили поднять качество принимаемых управленческих решений на принципиально новый уровень.

Что, деточка, слов много непонятных? Так ты пока просто запиши. Может, кто апосля уразумеет.

Лёд на реке снесло весь, пошли щучьи игрища. Во всех направлениях над водной гладью группами толклись спинные плавники. Самочка и 2–4 самца. Все непрерывно двигаются и трутся об окружающие предметы. Похоже на танцы в армейском клубе.

Потом – собственно икрометание.

После чего – все самцы разбегаются в разные стороны, а самка с громким плеском выпрыгивает из воды. От восторга, наверное.

Карась мечет икру, когда вода прогрета до 17–18 градусов, карпу нужно 18–20, лещу 12–13, а щуке достаточно от 3 до 6 градусов. Через 2–3 дня основная масса икры ляжет на дно. Пока вода холодная – в ней ещё хватает кислорода. А когда придонный слой прогреется – икра погибнет. Поэтому щуке нужно успеть – отметать своё сразу после ледохода.

В моё время щуку на нересте даже из дробовиков бьют. Здесь – острогой и молотком. Живучие они – пока молотком голову не разобьёшь – дёргаются. Так гладиаторов в древности киянкой добивали: целые коллекции черепов с квадратным отверстием на маковке на кладбищах при стадионах древнеримских городов.

3-5 полупудовых метровых «брёвнышек» из каждой лужи, промоины, протоки… Вся река неделю кушает щуку.

На пригорках уже пахота пошла.

«Сеешь в грязь – будешь князь» – народная агротехническая мудрость для Северной и Средней России.

Новины, росчисти отдаю конкретным хозяевам. Такие… отруба получаются. Лучше отдавать землю лично и навечно – толку больше.

В общинном клине земля разбивается на полоски. А мне дефрагментация и на компах надоела. Для новых земель хозяин – особенно важно. Как не старайся, а полную корчёвку посторонние люди не сделают – масса корней остаётся в земле, нужно несколько раз пройтись, чтобы она стала, как в посмертном пожелании – «пухом».

В «Паучьей веси» крестьяне откатали набор обязательных ритуалов по поводу первой борозды и начала сева. Мне, естественно, более всего была интересна толпа голых баб ночью с бороной на поле.

Зря ночь перевёл: смотреть не на что, никакой порнографии – одна этнография.

Половодье заканчивалось, вода уходила, оставляя мокрые луга, замусоренные ветками и корягами, с пятнами луж и наносами речного ила. Напоследок я устроил очередной агротехнический взбрык:

– Верхние части лугов, где посуше, распахать и засеять льном.

– Не… низя… как же так… мы ж с них сено берём… чегой-то ты боярич… не в своё дело…

Я – не Никита Сергеевич. Устраивать полную распашку заливных лугов до уреза воды, что привело к гибели множества малых рек – не буду.

Но для льна наиболее пригодны дерново-подзолистые, легко– и среднесуглинистые почвы, развивающиеся на моренном и лéссовидном суглинках. Годятся маломощные суглинки, подстилаемые с глубины 0,5 метра песком, и супесчаные почвы, подстилаемые моренным суглинком.

Это – моя ситуация. Дёрн у меня на лугах лежит – там и лён будет.

И это всё, что я могу внятно сказать. Плохо быть бестолковым! Ой как плохо! Чем померить кислотность почвы? Если pH выше 5.5 – выход и качество волокна падает на 25–40 %. А минеральный состав? Азот-фосфор-калий… «Оптимальные сроки посева льна наступают при достижении среднесуточной температуры почвы (на глубине 5-10 см) + 7–8®С и ее влажности 50–60 %»…

Да хоть бы просто знать температуру воздуха с точностью до градуса…!

«Целесообразно подготовку семян к посеву проводить методом инкрустации»… Свалка фразу выдала, а дальше? Коллекционный столик с инкрустацией – представляю. А как это с семенами? Факеншит! Среди попаданцев полно коллекционеров и ни одного селекционера!

На мужичков я ножкой топнул. Но не чисто самодурски, а с объяснением: сводил крестьян на «луговую тарелку».

– Вот наши покосы. Ведьму я вывел – пользуйтесь.

Хоть какая-то материальная польза от моих геройствований.

Всякое доброе дело, по моему мнению, должно приносить прибыль. Я коробецких за групповуху наказал? Справедливость восстановил? Где доход от моей справедливости?

Ещё возвращаясь из своего Деснянского похода мы с Жердяем предметно посидели над списком тех дурней, которые мне долговые грамотки выдали. Теперь по высокой воде по реке пошла отдача. В виде груженых плоскодонок.

Как я и предвидел, отдать серебром смерды не могут. А товаром…

Русский купец Николай в роли монополиста – хуже лютого зверя:

– Овца? За 20 кун?! Больше 5 не дам.

– Дык… Оно ж в Елно на торгу было!

– Вот и иди… в Елно. Продашь – серебрушку принесёшь. А пока тебе реза растёт.

Жердяй в эти дела впрямую не лезет, но всякие взбрыки притормаживает. И поп их – уже в ту же дуду дудит. Община полностью на себя долги не принимает, круговая порука по такому делу… не хотят. Крестьянские семейства какие-то свои внутренние расчёты между собой сводят.

«– У меня жена – красавица!

– А у меня жена – умница!

– А у моей жены… глаза голубые.

– А остальное?!

– А остальное – ж…па. Утром на службу ухожу – хлопну. Вечером приду – ещё колышется».

Вот и здесь так: община… «колышется».

Фурманов в «Чапаеве» отмечает принципиальную разницу между реакциями на внешнее воздействие в русских сельских поселениях в зависимости от размера. В больших – чёткая поляризация. Пришли колчаковцы – одна половина села гробит другую. Пришли чапаевцы – роли поменялись.

А в общинах размером до тридцати хозяйств – мужики не делятся. Сопят, пыхтят и бормочут в бороды. Но – все вместе.

Не в этом ли причина успешности советской коллективизации и безуспешность гитлеровской? На оккупированных территориях создавались «десятидворки», но критическая масса объединённых крестьян – не достигалась, общины – не раскалывались, товарного хлеба – не давали.

Коробецкие чуть превысили критический уровень, и у меня в селе есть уже свои люди. Которые способны поступать против общины.

Но… состояние – пограничное, сильно не надавить. Кабы не общество, я бы должников просто похолопил. Но общество несколько… амортизирует. И это хорошо: зачем мне – «резких движений»? Пусть сами.

Всю тресту льняную, которая в Коробце до весны долежала – мне притащили. Для моих мануфактур это важно. Почти весь их приплод этого года – у меня. Вся зимняя одежда, обувь должников – на моих складах. Железячки какие-то завалявшиеся – жердяичи по дворам прошли, выгребли.