Текст книги "Обязалово"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Под ногами – тела бойцов Передового полка русского войска – полк полёг полностью, Большой полк стоит на их трупах. Дышать нечем: август в степи – жарко, запахи пота и крови. Людей и коней. И нарастающее давление с обеих сторон.

А ты – посередине. Как кусок сливочного масла на жаре, зажатый в бутерброде из двух деревянных щитов.

Летописи отмечают гибель ратников, «произошедшую от тесноты».

Представьте себе Токийское метро в час пик. На перронах стоят специальные команды утрамбователей пассажиров в вагоны.

А теперь замените изначально вежливых японцев на изначально рвущихся перервать глотки друг другу русских и ордынцев.

Втрамбуйте в такой вагон кавалерийский эскадрон полного людского и конского состава…

Всё равно – не похоже. Пассажиры в метро привычны к давке. Они по своему личному опыту знают – надо потерпеть и всё будет хорошо – доедешь до места, побежишь по делам…

Люди на Куликовом поле… Крестьяне, привыкшие здороваться за десять шагов. Степняки, у которых клаустрофобия начинается при виде костра соседнего становища ночью в степи. Замкнутое пространство. Инстинктивная паника. «Замуровали демоны!». Отражение собственного ужаса в десятках тысяч глаз вокруг, человеческих, лошадиных… А впереди – смерть.

И очень слабенькая надежда: убить хоть кого-нибудь в этот последний час жизни, в этом спрессованном до рёберного хруста месиве людей и коней, врагов и соратников.

Справа стоит мёртвый сосед. Разрубленное, запрокинутое лицо. Мухи ползают. Не падает – некуда. Чуть дальше – парнишка из соседней деревни, кровавые пузыри лопаются на губах – сломанные рёбра пробили лёгкие.

Если сейчас ударит Засадный полк – напор противника сперва усилится – моя очередь помирать придёт.

Если засвистит татарская дудка – они отойдут.

И мы отойдём. На два шага. Строй чуть ослабнет, мёртвые и тяжелораненые упадут на землю.

 
«Здесь никто не найдет, даже если б хотел,
Руки кверху поднявших.
Всем живым – ощутимая польза от тел:
Как прикрытье используем павших».
 

Здесь – не найдёт. Поднять даже одну руку – сдохнуть.

Тот парень с пузырями – поднял. Руку с топором – хотел ворога ударить. Чего с татарином случилось – не видал, а пареньку рёбра сломали.

«Павшие» – не «прикрытье» – подготовленное предполье. Татарские кони в атаке спотыкаются на телах, образуются целые завалы перед нашим «забором».

Пьер Безухов, попав на Бородинское поле, был крайне удивлён его пустынностью. Массы вооружённых людей отнюдь не сталкивались непрерывно, не кидались грудью друг на друга, как ему, гражданскому человеку, по общепринятым представлениям о битве, казалось должно было быть. «Основной вред происходил от снарядов и пуль, пролетавших над полем во всех направлениях».

Можно дать числовые оценки. То, что необстрелянный граф воспринимал интуитивно, то французская полевая медицинская служба описывала в рапортах. Примерно 2/3 раненых пострадали от артиллерийских снарядов разного вида, четверть – от ружейных и пистолетных пуль. Потери от холодного оружия всех видов – 5–6 %. В том числе: 0.5–1.5 % – от штыков. Это в сражении против русской армии, в которой штыковой удар являлся фирменным знаком и поводом для особой гордости!

Состояние – «стоячая маринованная сельдь» столь непривычно, пугающе для посадского или сельского жителя, что, сколько можно – шеренги не прижимаются друг к другу, держат дистанцию. Плотная масса конницы могла бы их пробить.

Но степняки ещё более не любят сомкнутого построения. Скачка галопом в толпе… Основной шаблон для похоронки на степняка: затоптан насмерть конями боевых товарищей.

Гюго подробно описывает гибель французских кирасир в битве при Ватерлоо.

Две кирасирские дивизии влетели в выемку, по которой проходила местная дорога. Дальше на английские пехотные каре в атаку поскакали только те, кому повезло не стать «наполнителем» этого рва под копытами коней своих сослуживцев.

На Бородинском поле между русскими и французскими позициями есть небольшая ступенька. Такой маленький геологический «сброс». Чуть выше колена высотой, пару километров длиной.

На все эти километры лежал завал из корпусов французской кавалерии, посланной здесь в атаку.

В реляции об этом сказано скромно: «Незначительные неровности местности коннице приходилось преодолевать с немалыми потерями».

В нормальном бою конница – любая, кроме, пожалуй, «тевтонской свиньи» и казачьей лавы, атакует россыпью. И это – оставляет «забору» шанс.

Понятно, что русские «заборы» битв не выигрывают. Их боевая задача – по известному приказу Сталина: «Ни шагу назад». Умереть, не сходя с места.

Чтобы растянуть этот процесс, в княжеских и боярских дружинах появляются лучники.

Лучники в Европе – от древних персов до английских йоменов – второй сорт. Какие-то вспомогательные, иррегулярные, плохо-оплачиваемые отряды.

Ну какие они воины, если не держат строй, не сходятся с врагом грудь в грудь? Трусы, слабаки, бабы… Стрельнул издалека, чтоб его не поймали, и спрятался за спины настоящих мужчин.

Александр Македонский, поставивший в свою армию две тысячи критских лучников, проявил невиданное вольнодумство.

Но этого либерализма хватило ненадолго – при разгроме персов ему в плен попал командир скифского отряда. Молодой скиф несколько перебрал греческого вина и порассказал лишнее. Поняв, что тактике конных стрелков македонцам нечего противопоставить, Александр в ярости убил пленного.

Княжеское, благородное отношение к войне требует славы в форме удачного удара мечом, копьём, топором.

В Липицкой битве летописец специально отмечает, что Мстислав Мстиславич трижды проехал насквозь строй противника, убивая суздальских ополченцев боевым топором на кожаном ремне. Этакий аналог Молота Тора, «бумеранг на верёвочке».

А вот стрельба из лука для русских аристократов – забава. Оружие охотничье, но не боевое.

 
«Сын подумал: добрый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины».
 

Князь Гвидон подрабатывает лучником просто потому, что очень кушать хочется.

Илья Муромец бьёт Соловья Разбойника стрелой. Но это не столько бой, сколько тоже охота: поймать злобную зверушку – лесного разбойника.

Об отрядах лучников в русских войсках в летописях всего два-три упоминания. А ведь именно лучники первыми приняли на себя удар тевтонской «свиньи» в Ледовом побоище.

Короче: не благородное это дело – издаля убивать. Благородно – чтоб вражья кровь тебе в морду брызгала.

Я не брезглив – могу и помыться. Но… Зашибут ведь!

Ещё здесь есть понятие: «честь». Тема, столь любимая для рассуждений попаданцев из 21 века.

Как поют мушкетёры, частично, за 20 лет, растеряв юношеские иллюзии:

 
«Зависит всё, что в мире есть,
От поднебесной выси,
Но наша честь, но наша честь
От нас одних зависит».
 

Это ещё одна иллюзия. Которую тоже предстоит потерять.

«Честь» – зависит от социума. От того, что именно – «здесь и сейчас» данная социально-культурная группа называет этим словом.

Д'Артаньян, безусловно, бесчестный человек – он соблазняет замужнюю женщину. Он плохой христианин – за этот грех ему гореть в аду. Ему не место в приличном обществе. В 19 веке Тургенев пишет: «В Германии развратная шалость закроет двери всех приличных домов».

Он же – государственный изменник по нормам своего 17 века. Ибо, в истории с подвесками, препятствует наказанию преступницы, нанесшей ущерб чести короля – достоянию Франции.

Он же – сводник. Ибо способствует общению между замужней женщиной и её любовником.

О какой «чести» применительно к развратнику, изменнику, своднику… может идти речь?

Добавьте отягощающие: «два или более раз…», «в составе группы лиц…», «по предварительному сговору…»… Только – плаха. С чувством глубокого удовлетворения от исполнения безусловно справедливого наказания у всех присутствующих.

Парадокс: Дюма, воспевая традиционные мужские ценности (отвагу, дружбу, любовь к женщине), разваливает при этом традиционные общественные.

Процесс запущен, и в 21 веке Франция узаконивает однополый брак.

«Что с человеком не делай – он упорно ползёт на кладбище». А куда «упорно ползёт» человеческое общество?

В «Святой Руси» успеха можно добиться только использованием технологий, освящённых традицией. Иное – бесчестье.

Бесчестный человек сталкивается с отторжением всего общества. Он превращается в мишень не только для обсуждения бабушек на скамейке у подъезда. Каждый герой, каждый борец за справедливость, каждый, в котором тлеют «души прекрасные порывы», стремится уничтожить попаданца, это «чудовищное богомерзкое бесчестное исчадие».

«Змей Горыныч на колени пал, Добрыня его левой рукой к земле прижал, а правой рукой плёткой охаживает. Бил, бил его плёткой шёлковой, укротил, как скотину, и отрубил все головы» – вот нормальный уровень общения.

Принцип – «победителей не судят» – не наш принцип.

Купца Калашникова за победу в кулачном поединке засудили на смертную казнь.

За «бесчестие», неспортивное поведение – нанесение запрещённого удара в голову противника со смертельным исходом.

Всякий попаданец – бесчестен. Что дон Румата со своей металлопластиковой кольчугой и золотом из опилок, что Янки, выходящий на рыцарский турнир с парой шестизарядных револьверов.

Твен снова удивляет: Янки, кажется, единственный из попаданцев, который осознанно, целенаправлено издевается над рыцарством, над благородством, над честью. В туземном понимании этого слова.

Одни из коллег-попаданцев восхищается:

– ?Тут каждый мужчина может пока еще сам защитить свою честь, если считает, что она запятнана.

Если ты – гордый славянин, вольный смерд 12 века и проезжий боярский лакей вытянул тебя плетью, то честь «не запятнана» – не фиг стоять на обочине, раззявив хайло.

А вот если, нажравшись до поросячьего визга, ты приполз на карачках к жене, полез целоваться, мешая слюни и сопли, а она… возражает, то это – пятно на твоей чести. Поскольку – баба же. Надо честь защитить: врубить жене, богом даденной, кулаком по «устам сахарным», по «телу белому». Честь же ж! Как же ж без этого? С дедов-прадедов…

Именно такую картинку я как-то наблюдал в 20 веке. Городок такой есть на Волге – Кимры. Хозяйка, вытирая кровавые сопли, оправдывала мужа:

– Ну, честь же мужнина.

И добавила в сторону в полголоса:

– Но до того противно…

Ещё пример ощущения чести и бесчестия разными… аборигенами:.

«Молодцы, делавары! Победа за могиканином! – крикнул Соколиный Глаз, снова подняв приклад своего смертоносного ружья. – Мой последний удар не отнимет у победителя чести победы и не лишит его законных прав на скальп побежденного.

Но в то самое мгновение, когда приклад засвистел, разрезая воздух, хитрый гурон ускользнул, перекинулся через край площадки, покатился по крутому склону, потом вскочил среди зарослей низких кустов и через секунду скрылся. Делавары считали его мертвым; увидев же свою ошибку, они вскрикнули от удивления и с громкими воплями кинулись за ним, точно собаки вслед за оленем. Но пронзительное восклицание Соколиного Глаза остановило их и заставило вернуться обратно на вершину холма.

– Это похоже на него, – сказал разведчик. – Лживый обманщик, низкий хитрец! Честный делавар, побежденный в равной борьбе, остался бы на земле, его убили бы ударом по голове, но эти хитрые макуасы цепляются за жизнь с остервенением дикой кошки».

«Святорусский» идеал «чести» выглядит как «честный делавар».

Или – как главный герой «Песни о Роланде»: приближается огромная армия сарацин, и больше всего Роланд жаждет показать себя верным вассалом императора. Он говорит другу Оливеру:

«Мужчина должен выносить великие тяготы ради своего лорда; он обязан страдать от голода и холода, приносить в жертву плоть и кровь. Рази своим копьем, а я буду сражаться Дюрандалем, добрым мечом, который дал мне Карл. Если я умру, то мой наследник скажет: «Это был меч благородного вассала»».

Как изысканно, благородно, «честеобразно»…

 
«А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили
Чтоб он слышал, как рвутся сердца».
 

Да плевал я на любого «лорда»! Мы этого… – наелись досыта.

 
«Кто служит делу, а не лицам…»
 

А и правда – кто?

 
«Строжайше б запретил я этим господам
На выстрел подъезжать к столицам».
 

«Святорусский» идеал – лично и беззаветно преданный персонаж. Лорду, сюзерену, господину… фюреру, вождю… Генсеков и генералиссимусов здесь пока нет.

Я не собираюсь ради какого-то общепризнанного придурка в короне или без – «выносить великие тяготы», «страдать от голода и холода» и «приносить в жертву». Всё это – только «возможные сопутствующие обстоятельства», но не цель. Цель – победа.

 
«А нам нужна одна победа.
Одна на всех, мы за ценой не постоим».
 

И лучше, чтоб побед было – как учителей у Чацкого:

 
«Числом поболее, ценою подешевле».
 

«Дешёвая победа»… – непривычное словосочетание…

Быть бесчестным – плохо. Плохо по душе: ты – одинок, ты – против всех. Плохо по жизни: ты – мишень, твоя голова – ценный приз для каждого честного человека. Как голова дракона для благородного рыцаря, как скальп гурона для честного делавара.

Тебя не любят. Боятся, терпят, используют… При первой же возможности – прирежут «с искренней радостью и глубоким чувством исполненного долга».

Применительно к искусству боя это поставило передо мною весёленькую дилемму.

Биться честно – сдохнуть.

Я просто не потяну здешний «честный бой».

Тогда, «будь хоть семи пядей во лбу» – «не боец», «всяк сверчок знай свой шесток», «знай своё место», «твоё место у параши»… Или – за спинами бодигарднеров. Откуда мало что видно и плохо слышно. От которых я оказываюсь полностью зависимым. От их выучки, настроений, жадности, глупости…

Биться нечестно – сдохнуть.

Потому что всякий «добрый молодец», «муж честнóй», «богатырь святорусский» – будет считать своим долгом зачистить «Святую Русь» от мерзопакостности в моём лице.

 
«Не грусти.
Черепом врага —
Похрусти».
 

Похрустят.

Честно скажу: я бы сбежал куда-нибудь. Но – некуда. Остаётся только подольше как-то проскакивать между этими двумя «сдохнуть».

Прогулка «по лезвию бритвы». Длиной в жизнь. Причём – «лучше не будет». Я чётко понимаю, что в этом мире всегда найдутся бойцы, более могучие, чем я. И всегда будут люди, фанатично преданные идеям «светлого, доброго, лучшего, честного…», которые смыслом своей жизни посчитают мою смерть.

А моё окружение будет заполняться людьми бесчестными.

Очередной «хитрый гурон», увидев, как я «цепляюсь за жизнь с остервенением дикой кошки», поняв и приняв для себя возможность использования «подлых приёмов и уловок», расширит свои «границы допустимого». Человек един в своих проявлениях: если можно совершить «бесчестное дело», откатившись с места поединка для спасения своего скальпа, то почему нельзя совершить другое «бесчестное дело»? Ударив, например, ножом в спину.

Тем более, что такие люди здесь уже есть – одного из местных князей так зарезали именно в эту эпоху. И концов не сыскали.

Итого: прятаться в безопасный погреб я не буду – лучше сразу в могилу. Честно драться я не могу – это тоже туда же. Остаётся только ловить рыбку в мутных водах хитромудрого бесчестья. Я уже говорил: попаданец – всегда! – стихийное бедствие. Разрушитель, совратитель и на уши выставлятель.

Глава 205

А хорошо идёт физкультурная разминка под философско-моралистические рассуждения! Только надо не забывать считать. 20 раз заскочить на коня – полезно. Не на живого конька – какая животина такое издевательство выдержит? – На нормального физкультурного.

А теперь – подъём с атакой.

Совершенно бесчестное занятие. Хуже гурона – тот просто сбежал. «Лежачего не бьют» – исконно-посконное правило. Основанное на абсолютной уверенности и многовековом опыте «с дедов-прадедов»: лежачий – не ударит. Он уже сдался, смирился. Дальше ему драться – нечестно.

А я упал и ударил. Ударил ногой по колену условного противника. Ударил кулаком или клинком вверх из положения лёжа.

«Вверх» – в «стыдное», в «срамное» место. Да как же можно! Совершенно не благородный, бесчестный, не рыцарский удар! Ни в одной былине ни один святорусский витязь туда не бьёт! Голову срубить – слава, по яйцам врезать – стыдно.

Провернулся, перекатился, поднялся. Полная ересь! Сплошное бесчестье по всем правилам, традициям, по исконно-посконному… Только у меня другие правила:

 
«Черный ворон, черный ворон,
Что ты вьешься надо мной?
Ты добычи не дождешься,
Черный ворон, я не твой!».
 

Вполне по Рабиновичу: «не дождётесь!».

* * *

Для аборигенов занятия физкультурой – род психического заболевания. Домна волноваться начала: такие порции наваливает…

– Домнушка! Да я ж помру!

– Ешь давай. Не дай бог похудеешь – мне укор будет. И так народ попрекает: кормлю плохо, боярич должен быть добрый, а ты – кожа да кости.

Кто забыл, слово «худой» имеет в русском языке два значения. И основное здесь, в «Святой Руси»: больной, дырявый, негожий.

На Трифену так общество наехало… целую ночь плакала:

– Люди говорят – я тебе не люба! Ты от меня сбегаешь. В амбаре скачешь, а на постели во всю силу потрудиться – не хочешь!

– Тю, блин! Ты же сама! На ходу спишь…

– Ванечка, миленький! А может… э-эх… может ты ещё какую бабу в постель возьмёшь? Не! Не на совсем! Так это… временами. А то люди смеются. А я – конечно! Я – завсегда!

Ага. А у самой – круги вокруг глаз не сходят.

Тёмные круги, которые, как известно из фолька – наша граница с реальностью.

Бедная девочка. Хороша, но… не «мышь белая», генномодифицированная. Сплю я мало – вот и пристаю к бедняжке… регулярно. Надо заводить гарем. Или дров поколоть? По «Укрощению строптивого»?

 
«Лепящий черепа таинственный гончар
Особый проявил к сему искусству дар:
На скатерть бытия он опрокинул чашу
И в ней пылающий зажег страстей пожар».
 

Кто я такой, чтобы спорить с Хаямом? «Страстей пожар» имеем, осталось только применить его в мирных целях.

Странно: масса попаданцев и попаданок, вляпавшись в более молодые, чем исходные собственные, тела, ведут себя по-стариковски, прогрессируют и резонёрствуют, старательно не замечая тот удивительный факт, что судьба дала им уникальный шанс – их собственную новую молодость.

 
«Хорошо быть молодым.
Лучше просто не бывает!».
 

Ну, мозгов чуть больше, знаний кое-каких… А так-то…

«Если постоянно работать и никогда не отдыхать, то можно стать самым богатым человеком. На кладбище» – это цель?

А удовольствие пропрыгать весь двор на одной ножке? А вдруг крутануть сальто от ворот до поварни под аханье прислуги… Да фиг с ним, с аханьем! А вот самому… р-раз – и получилось! Суставы не скрипят, брюхо не висит… Красота!

Вторая молодость. Не в смысле – впал в детство, а в смысле – стал молодым. Это даже куда лучше, чем второе рождение. После клинической смерти, например. А тут мне – и такой редкостный подарок!

 
«Когда весной разбитый лед
Рекой взволнованной идет,
Когда среди лугов местами
Чернеет голая земля,
И мгла ложится облаками
На полуюные поля,
Мечтанье злое грусть лелеет
В душе неопытной моей;…».
 

Лермонтов, однако. «Полуюные поля…»… – круто. Почти про меня.

А вот «мечтанье злое грусть лелеет» – не про меня. Меня – всё радует. Хоть и средневековое.

То есть я понимаю: имеет место изменение моей личной биохимии под воздействием увеличения дозы ультрафиолета и молекулярного состава вдыхаемого воздуха. Могу провести аналогию с повышением яйценоскости у несушек в весенний период.

Но… мне мои знания жизнь не портят. Ну, хорошо весной на Руси!

А чтобы иметь возможность и дальше наслаждаться таким удовольствием – надо-таки разобраться с личным оружием.

«Хочешь мира – готовься к войне». Я бы дополнил, по здешним святорусским реалиям: хочешь жить – научись убивать. А вот как это конкретно сделать?

Мои преимущества – скорость и «подлость». И это закрывает мне кучу всякого рыцарства и боевых приёмов, описанных в литературе и фильмах. Кучу стереотипов и образов, впитанных с детства. Куча всякого, ощущаемого как красивое, правильное, нормальное – для меня здесь смертельно.

Придётся меняться: я сдохнуть не хочу. Пусть даже и красиво.

Странная разница между романизмом и попадизмом: в хороших романах герой меняется под воздействием окружающей среды. Ну, там, опыта набирается, впечатлений. Учится чему-то, умнеет. «Прогрессирует» – в смысле: его собственная личность становится богаче, совершеннее, прогрессивнее.

А попаданец, как закоренелый французский роялист Людовика Восемнадцатого – «они ничего не забыли и ничему не научились». Типовому попандопуле окружающий мир поменять – раз плюнуть. А вот самому… – А зачем? Я и так красивый!

 
«Каким ты был, таким остался,
Орел степной…удак лихой!..».
 

И то правда: нафига было в прогрессизм вляпываться? С орлиными-то перьями… ширялся бы себе по поднебесью и в ус не дул. За неимением усов у птиц.

А мне нельзя – «таким остался». Убьют нафиг. Думай, Ванька, думай. Как головушку свою лысую на «Святой Руси» сохранить.

Я обгоняю местных в скорости. В скорости реакции, в скорости движения. Надо использовать те приёмы, такое оружие, которые будут давать простор проявлению именно моих сильных сторон.

Ну, совершенно очевидная же мысль! Это же всем понятно – говорить не о чём! Ага. Пока до конкретики не дошли.

Пример: самое мощное известное мне оружие – ядерное. Так вот, там я со своей «генномодифицированностью» – нафиг не нужен. Нажму я «красную кнопку» на полсекунды раньше оператора «вероятного противника» или сперва кофейку напоследок попью – значения не имеет. Если время подлёта МБР – 20–40 минут, то минутка-другая – абсолютно пофиг. Лишь бы все успели вылететь. И всё – война закончилась.

Конный бой для меня – практически отпадает. Слишком важна скорость коня, его реакции. Всадник существенно ограничен: все его личные движения – выше пояса. Причём только в том пространстве, куда его конь привёз.

Отпадают и всякие механизмы и приспособления, действующие между мною и противником. Что с того, что я буду ну очень быстро дёргать рычаги на местном аналоге Т-80БВ? Он от этого быстрее ездить или выше подпрыгивать не станет.

А как же дуэли ковбоев? Кто быстрее кольт вытащил – того и тапки.

Дуэли ковбоев – разборки гражданских бандюков. Воин убивает демонстрируемым оружием, убийца – скрытым.

«Правильная» дуэль, хоть на пистолетах, хоть на клинках – из состояния «оружие обнажено». Первая команда в кавалерийской атаке: «шашки подвысь!».

На этой разнице я и жив остался – толстяка-кипчака завалил.

Раз помогло – будем и дальше. Вместо армейских навыков – восстанавливаем бандитские. Виноват, не «восстанавливаем»… я же тихий-мирный, «примусы починяю»… – нарабатываем.

«Бандюк – попадюк»… Странная рифма, нигде не встречал. Но если с этой точки зрения посмотреть на вооружение…

Отпадают щит, доспехи, тяжёлое вооружение вообще – слишком сковывает, ограничивает подвижность, скорость, манёвренность…

Факеншит! Да у меня так ничего от здешней амуниции не останется!

Какой-нибудь «фигурный болт»…

Типа способности летать у Змея Горыныча… У него тоже не всё так просто: оснащённый огромными когтями, зубами и даже, кажется, 12-ствольным огнемётом, Змей упорно использовал один и тот же странный тактический приём – вбивал противников в землю. При таком наборе всякого чего остренького – проще же в куски порвать! Может, брезговал?

Левитацией не владею, аэродинамикой – постольку-поскольку. Мысль интересная, но требует технической проработки. Это – на будущее. А пока…

А пока – эм-ве-квадрат-пополам! Кинетическая энергия! Пока я взрывчатку эшелонами выпускать не начал – кинетическая энергия у меня единственная.

Ух какой я энергичный! По «эм» я раза в три меньше своих вероятных типовых противников – ну, типа здоровые мужики с железяками, дровеняками и в трёхслойных ватничках. А по скорости – втрое быстрее. Но там же «квадрат»! Итого: я раза в три – энергичнее. Любого побью-закопаю! Только соображу – чем.

Один вид «высокоэнергетического оружия» я уже обнаружил: «сулица» – называется. Вообще-то, у меня получается. И метнуть и попасть. Пока Сухана учил – и сам выучился.

«Лучший способ что-нибудь понять – научить другого» – народная педагогическая мудрость.

По энергетике я Сухана обгоняю. По технике – тоже. Там же свернуться-развернуться надо. Для Сухана – ненормально, для меня корпусом провернуться – легко. Тело подростковое, гибкость ещё сохранилась.

А вот попадает он точнее. Ибо палку кидает организм, не отягчённый духовностью и душевностью. И по дальнобойности – результаты у него лучше. Потому что он здоровый мужик – у него руки длиннее. И, в соответствии с правилом рычага… И рост выше – с такой стартовой точки летит дальше.

Не, я, конечно, это… «палкокидательство» прекращать не буду – выросту, сам чемпионом стану. Но убивать-то надо «здесь и сейчас»…

У этого метательного снаряда есть нехорошее свойство: длинномерен. Противник видит – как его убивать будут.

А у меня, кроме скорости, второе качество – «подлость». Мне не надо, чтобы противник знал, ждал, готовился… Мне нужна двухпозиционная система: вот враг – живой, вот враг – мёртвый.

И получается, что метать будем… ножики! Скрытно, внезапно, с малых дистанций.

Тема… богатая. «Русский нож», кроме железа, содержит в себе ещё кучу мифов, включая идеологические.

Например, утверждение: все носили ножи. Значит – поголовное вооружение населения. Значит – исконно-посконная демократия: вякнул не по делу – получил нож под ребро.

Итого: мы, славяне – изначально свободолюбивы, сильно храбры и безудержно демократичны. «Удержь» для нас – только нож соседа. А всяких «тиранов» и «мироедов» – режем в ленточки острым ножиком. Как тот хитрый ёжик. Или по Есенину:

 
«Плохишу в кабацкой пьяной драке
Саданул под сердце финский нож».
 

Так там дальше же надо прочитать! Там же всё написано и охарактеризовано:

 
«Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь».
 

Не надо «бредью» заниматься. Особенно – «тягостной». Строить суждения о национальном характере, основываясь на распространённости столовых приборов – несколько… рискованно.

Дело в том, что «русский нож» – нож столовый. Древний вариант ножа-ложки.

Я сам не верил, пока «белые копатели» из Причудья не сунули под нос. Железная полоска длиной 10–12 сантиметров, шириной 8-12 миллиметров, вместо острия – лопатка. Примерно 2х2 сантиметра.

Вот на этом строить рассуждения об исконно-посконной славянской демократичности? А ведь достаточно просто подумать: каждый человек должен кушать. Но нож, которым рыбу разбирают или пареную репу крошат, и нож, которым режут взрослого вооружённого мужчину – две большие разницы.

Ещё особенность русских ножей: ярко выраженная клиновидность.

При ширине лезвия в 8-12 миллиметров толщина спинки у рукоятки – 6 миллиметров. Не столь ярко, но вполне различима клиновидность и вдоль лезвия. Потому что штамповки здесь нет, и заготовку ножа – брусок железа – молотами «тянут», как косу расклёпывают.

Ножей на «Святой Руси» – великое количество. Только две площадки – Неревский раскоп в Новгороде и уничтоженный татаро-монголами древний Изяславль на границе Волыни и Киевщины – дают в сумме около 3 тысяч экземпляров ножей. Разных.

Б. А. Колчин, например, различает 8 классов (!) «русских ножей». И боевые – все(!) – только один восьмой класс.

Казалось бы, при таком обилии материала все вопросы по ножикам должны быть решены. Увы…

Две простеньких загадки. В первой половине этого 12 века прекращается производство трёхслойных новгородских ножей. Почему? – Профессионалы дают прямо противоположные объяснения. «Деградация производства в условиях сокращения транзитной торговли». Или: «прогресс производства из-за расцвета городских поселений».

Из бородатых анекдотов.

Однажды какой-то физик-экспериментатор поймал физика-теоретика Ландау в коридоре. Повесил перед ним график чего-то там и попросил объяснить. Дау подумал и теоретически обосновал. Тут выяснилось, что график повесили вверх ногами. Перевернули, Дау снова подумал… и снова обосновал.

Так вот: археология – это наука. Почти как физика.

Вторая загадка связана с конструкцией.

Одной из деталей ножа является «больстер» – накладка в передней части рукояти, выполняемая обычно из металла. Служит для предохранения переднего торца рукояти, перераспределения изгибающих нагрузок. Иначе при боковых нагрузках на лезвие клинок в деревянной рукоятке разбалтывается, дырка увеличивается – клинок выпадает.

Самый простой вариант больстера – «обоймица». Именно такое железное колечко стоит на деревянных рукоятках шил и напильников даже в начале третьего тысячелетия.

Всё ж просто! Ага… Только на 3 тысячи древних ножей – больстеров-обоймиц – всех видов за все века – и десятка нет. И где они?

Другой вариант крепления, тоже от профессионального археолога-кузнеца – зазубренный хвостовик – «ёрш».

В деревянной рукоятке выжигают канал, забивают туда клинок, хвостиком вперёд. И вуаля – фиг выдернешь. Древний аналог пластиковой пробки с усиками из набора новосёла-любителя.

И снова: «ёршик» на тысячах найденных ножиков наблюдается единичными намёками. Да и по сути: «ёрш» не гасит боковых нагрузок, отверстие в ручке увеличивается, раздалбывается. Клинок не вываливается, но болтается.

«Играющим» ножиком работать не приходилось? И правильно: незакреплённый инструмент – прямое нарушение техники безопасности.

А ещё здесь есть штука, которой я в первой своей жизни вообще не видал. Клинок в 20–30 сантиметров длиной с 2–4 сантиметрами заточки от острия по спинке.

«Полуторно-лезвийный нож». Все остальные ножи на Руси – однолезвийные. Обоюдоострых – нет. Как и на моей кухне в 21 веке.

Историки такую штуку называют – «нож засапожный». Почему – непонятно. Засапожные ножи вспоминаются в «Слове о полку». Но вот эти «полуторно-лезвийные ножи» – из курганов дружинников, то есть значительно старше. Вообще, нормальные русские ножи – с круглой в сечении рукояткой. Такой нож в сапоге не носят.

Тут Чарджи начал перебирать своё снаряжение, и я понял – всё забыть. Мне нужны «нерусские» – аланские ножики.

Это совсем другое изделие. Рукоятка плоская, толщиной с сантиметр, не шире самого клинка, клинок – 10–14 сантиметров, толщина – 1 мм, ширина у основания – 1 см. На основании клинка – приварена узкая обоймица, носятся в ножнах-кассетах по 2–3 штуки.

Странно: если на «Святой Руси» ножны для ножей всегда кожаные, то у степняков – всегда деревянные. Хотя по распространённости материалов должно быть наоборот.

У степняков ножи держаться в ножнах только кончиком лезвия и рукояткой – иначе в сырую погоду не вытащить. И рукоятка обязательно частично уходит в ножны – чтобы на галопе не вылетали.

Чарджи эти штуки довольно лихо мечет в цель. Так ловко, что и не скажешь: