Текст книги "Обязалово"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

В дверь внезапно заскочила девчушка. Одна из новых учениц Мары. Глянула на картинку: два голых мужика сидят на полу и держат голую хозяйку, взвыла и выскочила наружу.

Жизнь продолжается. И мы – продолжим. Первый вопрос: как поступить с этим женским вариантом Плутона?

– Сухан, отпусти её.

Мара отскочила в угол, начала судорожно поправлять платок, набрасывать платье, вытащила из закрутки на шее мой дрючок и, чуть было в сердцах, не запулила в стенку. Но одумалась. Мы с Суханом тоже занялись своей одеждой.

Мне было интересно: побежит она или нет? Похоже, было у неё такое желание. Но – превозмогла.

Дождавшись завершения моего туалета, она замедленно кувыркнулась на свои искорёженные растопыренные колени, и, чуть не прижимаясь к полу животом, выдала взвешенную, продуманную тираду:

– Господине! Зверь Лютый! Моя вина! Заигралась-недодумала! По древнему обычаю делала, как деды наши прадеды! А что ты – не тот, не такой – из ума вон. Прости вину мою! Не со злобы иль с небрежения – лишь по скудоумию да неразумению! Не отнимай имения моего! Оставь на веки вечные. Не держи на меня зла. Господине!

Плохо – я не вижу её лица. Но текст содержит кучу характерных деталей: нет обращения по имени, нет уменьшительных прозвищ типа «волчонок», нет светского титулования. Только «Господин» и «Зверь Лютый». Уровень «припадания» существенно выше обычного.

Я никогда прежде не видел, чтобы Марана стояла на коленях. Она никого и ничего на земле не боится. Она не боится смерти, потому что сама себя считает богиней смерти. Она не боится боли, потому что то, что она пережила – вряд ли можно превзойти. Чем же я её так достал?

Насколько ей можно верить? Если она затаила злобу… я буду умирать мучительно. Убить немедленно? Но… какая феерическая смесь!

Она уловила реал – мою особенность, необычность. Далеко выходящую за пределы «необычности обыкновенной». Увидела совершенно новое и сумела воспринять, перестроиться. А не следовать привычному, относя всё иное на счёт «ошибки эксперимента» или глюка.

И при таком удивительном, редком в человечестве, уровне восприятия реальности, она более всего озабочена потенциальными проблемами в собственной виртуальности: тем, что «Зверь Лютый» отнимет у «Мараны» власть в «царстве мёртвых»!

Как-то при таком уровне убеждённости здравомыслящего, в общем-то, человека, возникает вопрос: а не дурак ли я? Может, я чего-то не знаю?

Тем более, что я-то по этой теме… не очень. Ну, помер один раз. Ну, разок возродился. Не – феникс. Единичный феномен… Да ну, фигня!

– Вот что, Марана. Уговор у нас такой: я не трону твоё царство. Но здесь, на земле, ты будешь в моей воле. И не только – по слову моему. Но и по суждению твоему. По суждению, к моей пользе направленному. И мне… обсказанному. Цена, Мара, вечность. Не играйся.

– Господине, дозволь спросить. Радость твоя… ну… насчёт пустого семени… чудно мне это…

– Э-эх… Мара-Марана. То ты – умница да умелица, а то… полена берёзового тупее. Сама посуди: что может родиться от Зверя Лютого? Только зверята. Пока маленькие – мне от них ни на шаг. Иных-то кормильцев они… загрызут. А дела-то когда делать? А в силу войдут – начнут силой меряться. «Святую Русь» в клочки порвут. Сладить-то с ними никто не сможет. Тут-то для Руси и одного меня… по самые ноздри, а был бы выводок… Поняла?

Она снова смотрела на меня совершенно ошеломлённо. А ведь это следствие – очевидно с точки зрения логики туземца.

А с точки зрения попаданца? Ребёнок попаданца… – человечек «с расколотой душой»?

Поведенческие реакции человека задаются тремя основными источниками: влиянием семьи, социума и генетикой. Причём влияние семьи, обычно – наименьшее. А с учётом того, что у аристократов воспитанием детей занимаются слуги, а не родители, что попаданец постоянно занят своим попадизмом… Превалировать будут нормы средневекового социума.

Те немногочисленные попаданские истории, которые доведены до описания взрослых детей несколько… недостоверны.

Поразительно: конфликт «отцы и дети» – общеизвестное явление в психологии, в русской литературе. Просто – по жизни. Этот конфликт многократно усиливается в среде эмигрантов: дети растут в другой среде и не воспринимают стереотипы и ценности родителей.

Лимонов, высланный из СССР, как-то сказал: «Никогда не прощу того, что мы с дочерью видим сны на разных языках».

Сходная картинка в ситуациях социальных катаклизмов: «сын на отца».

А попаданец и есть источник таких общественных изменений! Если только он не полностью адаптировался:

– Сыночек, а чем вас вчера в гостях угощали?

– Вымоченным в пальмовом вине католическим миссионером. Очень нежное мясо.

– Надеюсь, оно было хорошо прожарено. Как у тебя с желудком?

Ну, значит вы спопадировали в племя «кай-кай». И так полюбили местного вождя… или он вас… что на остальное уже нет никаких слабых попаданских сил. У вас полная адаптация, и идеал, который вы хотите видеть в своём сыне – людоед-гурман.

В душу ребёнка закладывают конфликтующие системы ценностей. Каким он вырастет? Мне – врагом? Как Ярослав Мудрый – Владимиру Крестителю, царевич Алексей – Петру Великому, царь Павел – Екатерине Великой… И что дальше? «Иван Грозный убивает своего сына»?

Судьба реформаторов на Руси – вражда с собственными детьми?

Взял свой дрын, пристукнул её по спине. Не сильно – чисто символически. Демонстрация «права суда и казни». «Казни» богини смерти?! И она это покорно приняла!

Искренность, не наигранность моей реакции, что Мара уловила, и противоестественность для «Святой Руси», по базовой для туземцев – «все ж это знают», «с дедов-прадедов заведено есть»… теме – её потрясла. Заставила резко расширить границы допустимых идей. Включая идею потери «царства мёртвых». Которое оно считала своей неотъемлемой, «вечной» собственностью.

Иллюзорная опасность потерять привычную иллюзию. Риск утратить виртуальное пространство – «царство смерти» – в виртуальном времени – вечности, заставил её подчиняться мне в реальности. Ничего нового – все религии на этом построены.

Уже за дверями услыхал, как она выдохнула. И сам выдохнул – опять живой остался. И, вроде бы, «с прибылью». Но чего делать с этой моей тайной? Как теперь жизнь строить? Боярство это…Что-то мне всё Акимовы словечки в голову лезут: «Индо ладно. Поглядим». И пожевать чего-нибудь хочется. Хоть бы рушничок какой.

Свойство сиё, обнаруженное Мараной, немало потрясло меня. Однако же было лишь ещё одним, добавочным, качеством, что отделяли меня от сего мира, от людей в нём живущих. Зная, что обычная, главная здесь цель – продолжить и приумножить род свой – мне недостижима, принуждён я был к достижению целей иных.

Знание сиё по временам защищало меня ото лжи разной. Немало женщин, побывавших в моей постели, приносили мне младенцев со словами: «Вот господине! Младенец от тебя народился!», ожидая от этого наград да подарков дорогих. Ну я и награждал. За обман – полной мерой.

Не имея детей своих, кровных, не имел я и повода отделять чужих от своих. Не от кого. Посему и почитают многие меня «в отца место». А через это, через множество да учёность «иванычей» – «сирот всеволжских» – и Русь держится.

Конец тридцатой третьей части

Часть 34. «В чешуе, как жар горя, 33…»

Глава 204

Вспоминая последующий месяц, ныне я осознаю, что тогдашнее моё нервное напряжение было вызвано более всего незнанием обычного крестьянского образа жизни. Переживания мои проистекали от неумения предусмотреть ближайшее будущее, отделить вещи важные от желательных и вовсе несущественных.

Однако понимание возможных последствий ошибок у меня уже было. Я уже боялся голодной зимы, но ещё совершенно не представлял способов её избежать. Люди же мои смотрели мне в рот, весьма очарованные многими моими новизнами и успехами. Слово сказать, совет дать… а уж спорить со мной…

Дня через три после «волчьей свадьбы» на заимке, я чего-то ковырялся у себя с инструментами, как вдруг прибегает мальчика:

– Боярич! Река пошла!

Выскочил на берег в одной рубашке – на солнышке тепло совсем. И правда – на Угре пошёл лёд. Вот так прямо среди бела дня. Трещит, рвётся, ломается. Силища. Нашу дорогу по льду на заимку – разорвало на куски, закрутило, потащило, снесло. Мужичок из «скипидарщиков» рядом оказался:

– Ну, ля, ну ты, ля, глянь! Не, ну теперя всё! Ну теперя держись!

А чего держаться-то?

– Ну, ты, ля, не видишь чего ли?! Весна ж ля! Ледоход же ж! Половодье…

Восторг. От чего? От неудобств, созданных этим природным явлением? От риска подтопления и нанесения ущерба? А он – радуется. Почему-то. И я, почему-то, тоже. Весна, ля, однако.

Видимо, именно за это словосочетание, откровенно выражающее сильные душевные эмоции, эстонцы называют тамошних русских «тыблами».

Да и конструкция «мюльпохуй» – «мне всё равно» – прочно заняла место в современном разговорном эстонском языке.

 
«Проникновенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке:
В общественном парижском туалете…».
 

И не только там, но и в дружеской беседе двух пожилых интеллигентных эстонок.

А вот мне – не «мюльпохуй». Днепр и Десна освобождаются от ледяного покрова снизу, от устья. Льдины просто уносит по чистой воде. А Окская система вскрывается с верховий. Соответственно, ниже по течению образуются ледяные заторы, и уровень воды стремительно повышается. Потом их прорвёт. Когда будет этот «потом»…? На «Святой Руси» – МЧСов нет. Советы местных сводятся к стандартному набору:

– Дык… эта… ну… хто ж знает… на всё воля божья…

Поэтому – всё сам, в меру собственного разумения.

Опять пришлось мою «надзорную речную службу» поднимать, на деревья загонять. Но когда ночью уровень воды внезапно начал подниматься – мальчишки успели предупредить. Соответственно, успели вытащить людей и скот из Старой Пердуновки. Утром там между дворов льдины плавали. Ну, и я на лодочке.

 
Старый Мазай разболтался в сарае:
«В нашем болотистом, низменном крае…»
 

И в нашем тоже.

Хорошо – обошлось без зайцев. Но и снимать испуганных собак с крыш… дурные они становятся.

Из бородатых анекдотов. Пришло наводнение, бабушка забралась на крышу и кричит:

– Господи! Помоги!

Пришли соседи:

– Слезай, поможем.

– Нет. Меня господь хранит.

Приплыли МЧСовцы:

– Спускайтесь, мы вас эвакуируем.

– Нет. Меня господь бережёт.

А вода всё выше, уже и крышу заливает. Взмолилась бабушка:

– Господи! Да что ж ты не спасаешь рабу твою!

И ответил ей с небес громовой голос:

– Дура! А кто ж тебе лодки-то посылал?

Псы дворовые в бога не веруют, поэтому в лодку прыгают при первой же возможности.

Пока стояла высокая вода, по лесу не побегаешь. А мне это уже стало необходимо: не просыпаюсь без нормальной пробежки. Пришлось приспособить один из опустевших амбаров под спортзал.

Утречком выскочил из избы, ведро колодезной на голову опрокинул, и пошёл физкультуркой заниматься.

На самом деле – неважно, что ты именно делаешь: делай хоть что-нибудь. Но постоянно и до пота. Без фанатизма, но до предела.

В одном китайском монастыре лежит камень. Местный садовник, каждое утро обходя территорию, тыкает в этот камень пальцем. За тридцать лет в камне образовалась дырка. Теперь, если этим пальцем ткнуть в человека, дырка образуется сразу.

«Правильный» каратист, сев на пятки и не двигаясь ни одной частью тела, за десять минут доводит себя до пота. Просто последовательным напряжением мышц, почти невидимым для глаза.

Кстати о глазах – с них и начнём. 10 раз провернуть зрачки вправо, 10 – влево. Отпустить взгляд, расфокусировать – сфокусировать. Посмотреть вдаль – вблизь. Отдельная тема – подышать холодной водой из горсти – зрение улучшается, сам проверял.

Теперь крутим головой. Просто 20 оборотов в одну сторону, 20 – в другую. Помогает при сердечно-сосудистых – у меня начальник так от инфаркта лечился. От отложения солей, мышцы шейные укрепляет. Но немедленный эффект – тошнота и потеря ориентации в пространстве.

Хохрякович как-то извиняться пришёл. Или кто-то думает, что я обиду Домне просто так спущу? Пришёл, начал типа просто разговор разговаривать:

– А чё эт ты, боярич, головушкой болтаешь? Будто тя мухи навозные закусали?

– Становись рядом. Вместе поболтаем.

Очень вскорости унесло мальчишечку цвета зелёненького на широкий двор. Нечего у меня тут на татами харчи метать.

И пошли себе потихоньку вниз. Ручечками покрутили, плечиками повращали, задницей ветерок по-поднимали.

Крутить задницей – очень полезно. Вот чего нет в нашей национальной культуре. А жаль – правильное движение бедра сносит с ног взрослого мужчину. Основа самбо – броски через бедро.

А уж если бёдра у дамы… и они ещё и двигаются… Я вообще не понимаю, как можно размножаться, не имея необходимой подвижности в тазобедренном. С чисто кинематической точки зрения. С духовной-то – понятно.

Пошли ножечки тянуть-разминать. Больно, однако. Почему мужчинам коснуться ладонями пола на прямых ногах обычно больно, а женщинам – нет? Кажется, у Шолохова попалась фраза об одном из казаков, полностью характеризующая персонаж: «Он сидел на телеге по-бабьи». То есть – вытянув ноги.

«Тянем-понянем – вытянуть не можем» – наше народное. Если ты заложил свою ногу себе за ухо – это йога. Если она тебе… – балет. Если он – тебе твою… может быть и дзюдо.

Я почти не использовал упражнения на развитие силы. По условиям этого тельца, в которое я вляпался, мне ещё лет пять-семь на кое-какого «Святогора» – не потянуть.

Нет, встать на мостик, упереться затылком и покачать шею – это обязательно. Повисеть на турнике на руках и на ногах, слазить по канату, выход на кольца…

Обязательно – подкачать спину. Но не подъёмом штанги, а «тягом». Привязал к колоде верёвку, перекинул верёвку через перекладину и таскай. Руки спереди – нормально. Руки сзади – «дыба». Ногами. Хотя это уже не спина, а ноги и пресс.

Мало я, что ли, всяких тренажёров нагляделся? Снова тяги, противовесы – и пошли упражнения на сведение. Хоть рук, хоть ног.

Если рук – салон красоты: женщины сходным образом улучшают обводы своего корпуса. Бюст – не барельеф, можно и без скульптора построить.

Если ногами – это лыжники. У них такое упражнение постоянно: кто кому коленки раздвинет. Заметьте: это подготовка к слалому, а не к сексу. Хотя конечно… В жизни всякие умения пригождаются.

Ещё тема: кисти рук. Пошили мне мячики с наполнителем из очёса лошадиной шерсти. Шарик – на верёвочку, верёвочку на запястье. Помогает не только физически, но и морально. Филька мне байду заправляет, а я шариком в стенку стучу и Алу объясняю:

– Подыщи-ка мне камушков по размеру. Внутрь зашить надо. А то щелчок неправильный – лёгкий, не убить таким.

Филька послушал, подумал и растворился в окружающем пространстве. А я и вправду стал в мячики тяжёлое зашивать.

Постоянная практика – великая вещь. Позже, когда кистень в руки пришлось взять – как родной. И удары не только обычные – справа-налево и сверху-вниз, а ещё и от груди: и вперёд, и в стороны.

Основной комплекс, кроме растяжек всего, чего во мне есть, включал упражнения по Суворову: «быстрота, глазомер, натиск». Вместо «натиска» у меня «щелчок», а так-то чётко по классике.

Если силовые свойства человеческого тела довольно легко наращиваются, то скоростные почти не тренируются. Вот для этого «почти» используются смешанные упражнения – силовые-скоростные. Всякие утяжеления, увеличение сопротивления среды.

Грубо говоря, если вы нормально бегаете по пояс в воде, то есть надежда, что вы от всех убежите и на берегу. Когда набегаешься в кирзачах и перелезаешь в кроссовки – будто крылья вырастают. Час просто глупого бега в сапогах и ватничке полгода ежедневно, и впереди – только чемпион России среди юниоров. Лично проверял.

Одна из мелочей – «кошачьи лапки». Это из простейших упражнений российского спецназа: стоят здоровые мужики друг против друга и расслабленными ладошками молотят, будто коты дерутся. Только что не мяукают.

Откуда знаю? – Нет, в спецназе не служил. Не был, не сидел, не привлекался, не имею… Да сколько ж можно повторять! Я благонамеренный и законопослушный «эксперт по сложным системам». «Сижу тихо-мирно, никого не трогаю, примусы починяю…».

Из «примусов» у меня был, например, кот. Я его щёлкал по носу, а он отмахивался. Часами. Потом я промывал раны и заматывал руки. За три дня кожа на руках заживала, и мы повторяли. Почему? – Нам интересно было. Обоим.

И теперь я вполне аргументировано могу сказать: реакция у кошек лучше. Лично выстраданная истина.

Другое направление – координация движений. Общеизвестный тренировочный снаряд короля Артура в виде колеса с подвешенной дубинкой и щитом: в щит – ударил, дубинкой – получил.

Снаряд Спартака в форме вращающегося вертикального столба с двумя горизонтальными палками – подпрыгнул, пригнулся. Выдерживая ритм вращения столба.

Как говорит Жванецкий:

– Мужчине свойственно чувство ритма. Только не надо ему мешать.

А то – палкой по ногам или по уху… больно.

Ещё: манера российских уголовников тыкать ножичком между пальцами. Ещё: элемент подготовки самураев в форме скачки мимо забора с пусканием стрел в промежутки между досками… Ещё подвешиваешь колоду на верёвке, раскачиваешь и становишься у неё на пути. А сам чего-нибудь ручками-ножками делаешь. С закрытыми глазами.

Из экзотики – плети. Вообще-то, убить муху плетью – это глазомер. А вот привязать ремешок к плечу или к бедру, и, не касаясь руками, только двигая корпус, попасть в отметины на столбе…

Всё это – координация движений.

Здесь мне до Сухана далеко. У него души нет – одни рефлексы. Вот у кого учиться надо! Что я и делаю.

Я чётко понимаю: прямого удара любого боеспособного аборигена я просто не выдержу.

В былине Добрыня собирается в дорогу и напевает:

 
«Молодёхонек я, зеленёхонек,
Шести лет я ведь от роду».
Положил в седёлышко он палицу буёвую шестьдесят пудов
 

Такой попадёт – из меня только брызги полетят.

Я – не русский богатырь. Который такой удар наносит, и такой же вражий – держит. Не могу и не хочу. Потому что помню народную мудрость: «цена батыру – одна стрела». Какого бы веса ни была железяка у него в руках.

Единственный для меня шанс выжить – успеть убраться с линии удара. И, чтобы не попасть под следующий, под повторение – ударить самому. Так, чтобы повтора не последовало. То есть – насмерть.

Один-единственный мой удар – больше сделать не дадут – должен попасть точно в нужное место.

Мне хуже, чем Калашникову. Не тому, которого автомат, а которого песня:

 
«Размахнулся тогда Кирибеевич
И ударил в первóй купца Калашникова,
И ударил его посередь груди —
Затрещала грудь молодецкая,
Пошатнулся Степан Парамонович;
На груди его широкой висел медный крест
Со святыми мощами из Киева, —
И погнулся крест и вдавился в грудь;
Как роса из-под него кровь закапала».
 

Аналогичный случай случился в Австралии. Беглый английский каторжник описывает поединок между аборигенами. Тоже из-за женщины. Туземцы били друг друга по голове палками по очереди. У кого толще кости черепа, того генетическая линия и продолжится. А оно мне надо? Я головой думаю, а не палки останавливаю.

Против местных Парамоновичей с Кирибеевичами – не тяну: мелкий, тощий, худосочный. Зашибут и не заметят. Можно помолиться и заплакать.

Или превратить недостаток в преимущество. Как срабатывают мозги у «эксперта по сложным системам»… Ну, вы поняли.

Давно к местным приглядываюсь и заметил… Странно – нигде у попаданцев не встречал внятного анализа пластики аборигенов. А ведь это просто по глазам бьёт.

Способность туземцев часами сидеть на корточках и вести бесконечные беседы, популярная среди европейской молодёжи 21 века под названием «славянские карачки»; танцующая, с пятки на носок, походка российских аристократов начала 19 века; манера голландцев конца 17 века спать полусидя – «чтобы во сне душа не улетела из тела» и проистекающая от этого сутулость; манера средневековых мусульман справлять даже и малую нужду на корточках; «плоский», всей стопой, от носимых сандалий, шаг македонских фаланг; перевалистая, в раскоряку проходочка степного хана в «Половецких плясках»…

Куча этнографии, выражаемых не в песнях-обрядах, а в повседневной, общепринятой моторике.

Надо придумать – как мне тут эффективно драться. А для этого понять – как это делают туземцы, где у них сильные, а где слабые стороны.

В основе индивидуальных боевых навыков в средневековье лежит крестьянский труд. Точнее – два основных движения: удар топором сверху вниз и укол вилами вперёд.

В здешнем крестьянском труде нет, например, вращения корпусом. То-то мои мужики на косы-литовки косятся – нет навыка поворота, соответствующие мышцы не развиты, устают быстро.

«– Но ты смотри, смотри, – послышался суровый голос Воланда с коня, – без членовредительских штук!

– Мессир, поверьте, – отозвался Коровьев и приложил руку к сердцу, – пошутить, исключительно пошутить… – Тут он вдруг вытянулся вверх, как будто был резиновый, из пальцев правой руки устроил какую-то хитрую фигуру, завился, как винт, и затем, внезапно раскрутившись, свистнул.

Этого свиста Маргарита не услыхала, но она его увидела в то время, как ее вместе с горячим конем бросило саженей на десять в сторону».

Явно – чертовщина. Существенным элементом которой является: «завился, как винт, и затем, внезапно раскрутившись…». Это хорошо видно и в народных танцах.

Охотники, чукча например, изображая уточку перед селезнем, может согнуться, повернуться, задницей повилять… У наших – спинка прямая. Будто жердь проглотили. И не только на Руси – ирландская джига, чтобы там ногами не выделывали – корпус неподвижен.

Соответственно, нет навыка уклонения. Уйти от удара считается бесчестием, трусостью.

Ты стоишь – в тебя молотят. Тактика, описанная в той же «Песне про купца Калашникова».

Ну ладно – купец, гражданский. Ему, в лавке сидючи – перед покупателем задницей не крутить. Но ведь и опричник просто словил оплеуху – смертельный удар в висок.

«Ротгер подставлял щит при каждом ударе Збышка и в то самое мгновение, когда секира обрушивалась на щит, слегка отдергивал его назад, от чего даже самый богатырский размах терял силу и Збышко не мог ни просечь щит, ни повредить его гладкую поверхность. Ротгер то пятился, то напирал на юношу, делая это спокойно, но с такой молниеносной быстротой, что глазом трудно было уловить его движение…

Збышко не умел уклоняться от ударов, делая пол-оборота в сторону, но он не забыл о щите и, занося секиру, не открывал корпус больше, чем следовало».

Поединок, описываемый Сенкевичем в «Крестоносцах», относится самому концу 14 века. Хорошо видна разница между опытным воином и новичком: «не умел уклоняться от ударов, делая пол-оборота в сторону».

В каком-то фильме попалась картинка: юный Д'Артаньян в Париже выпрыгивает с места и бьёт противника-гвардейца в грудь пятками.

Неправда три раза.

В ботфортах и со шпагой на боку – не выпрыгнешь.

Такой приём – бесчестие. Попрыгунчика следует лишить дворянства. Если доживёт: каждый благородный человек, увидавший эдакое непотребство, просто по долгу чести обязан прирезать мерзавца без всякого поединка – с быдлом дуэлей не бывает.

И – ноги. Ноги у благородных – слабые. «Они верхом-с ездиют».

Именно этой, обычной для западного рыцаря, слабости в ногах ожидает Ротгер от своего противника у Сенкевича. Но Збышек – довольно крестьянский парень и не «проваливается» вслед за своей секирой.

Эта проблема столь значима, что европейский рыцарь, долгое время сидящий в осаде, то есть вынужденный много ходить пешком, заставляет оружейников заново подгонять доспехи на ногах – ляжки и икры увеличиваются в диаметре.

На «Святой Руси» эта проблема не так критична, русские ноги постоянно нагружены – витязи заимствуют степную верховую посадку с короткими стременами. У них колени полусогнуты, на гравюрах видно, что воины держаться более коленями и пятками.

Западный рыцарь полностью отпускает стремена, вытягивает ноги, разводя их в стороны для увеличения устойчивости при боковых усилиях. Даже цепляется специальным крюком от пояса за седло. Ну и какие тут могут быть движения корпусом? Наклоны, повороты…

Среди приёмов работы шашкой с седла есть уколы снизу вверх. Меня это сначала очень удивило. Потом понял: пехоту учили при столкновении с всадником закрываться от рубящего сверху удара ружьём, вскидывая его двумя руками над головой.

Донские казаки нашли свой способ противодействия: стремена связывают под брюхом лошади, и всадник, опираясь на стремя правой и зацепившись левой ногой, может «провалиться» перед пехотинцем, с поднятыми вверх руками, так глубоко, что эфес шашки оказывается на уровне пряжки ремня пехотинца. Отсюда возможен укол и вперёд – в живот, и вверх – вплоть до горла. После чего можно выровняться, вернуться к нормальной посадке в седле.

Рыцари и их прямые наследники – кирасиры – ничего такого сделать не могли.

Со средневековой пехотой ещё хуже.

Идеалом «святорусского» пехотного построения является деревянный забор. Высокие трёхпудовые деревянные «червлёные» щиты – «русский миндаль» – втыкаются нижним носком в землю и подпираются левой ногой.

«Русский миндаль» – очень полезная штука. На Западе 65 % похороненных в общих могилах после битв, то есть простых воинов, имеют ранения левой ноги, а на Руси копейщики некоторых княжеств вообще идут в бой босыми – ноги защищены щитом.

В правой руке, на согнутом локте – лежит копьё-рогатина. Наконечник торчит из щели между сомкнутыми щитами. Дистанция поражения – локоть плюс полшага.

В смысле: отступил на полшага правой, отвёл кисть с копьём себе на бедро, вернул всё в исходное состояние. Дистанция – около 80 сантиметров. Длина самой рогатины – 2–2.20 метра. Противовеса, как на македонской сариссе или более поздних немецких пиках – нет. Поэтому держат её за середину – иначе кисть устаёт. Русский копейный строй – довольно «короткостриженый ёжик».

Вот этот выпад – «укол вилами вперёд» – первое и главное движение здешней пехотной школы.

Что радует – и противник тоже весьма ограничен в своих возможностях.

У кыпчаков копья ещё короче. Всадник может упасть на шею лошади и, полностью вытягивая правую руку, ткнуть своим копьём в копейщика. И – не достать. Если только он не готов потерять коня, который на короткой дистанции получает удар рогатиной в грудь.

Рыцарей с полным бронированием людей и лошадей и длинными копьями, способных проламывать пехотный строй – здесь нет.

Кыпчаки лезть на копья не любят, поэтому используют дальнобойное оружие.

«Дальнобойное» – по здешним понятиям. Стрелы и арканы. Подскакивают к строю, визжат, пылищу поднимают и, с трёх-пяти шагов, кидают арканы. Выдёргивают людей из строя и волочат. Не потому что сильные, а потому что конные.

У копейщика от такой опасности только одна защита – присесть.

Полуприседание – второе боевое движение. Не полностью присесть – у тебя левая рука к щиту намертво привязана, левая нога его подпирает, а так… на полусогнутых, голову убрать.

Щит в верхней части довольно широкий – аркан его редко хватает. Но если проспал, загляделся, рот раззявив… будешь учить дорогу до невольничьего рынка в Кафе. А в строю на твоё место встанет такой же парень из второй шеренги.

Русские пехотные построения 12 века не обладают такой глубиной, какая была свойственна македонской фаланге, или карфагенянам на флангах при Каннах, или французским пикинёрам в 17 веке.

За редкими исключениями – 2–4 шеренги. Первая – сражается, остальные – ждут: когда их очередь придёт головы за щиты прятать да рогатиной тыкать.

Функцию задней шеренги ещё Ксенофонт изложил в своей «Киропедии»:

«ободрять тех, кто выполняет свой долг, сдерживать угрозами малодушных и карать смертью всех, кто вознамерится повернуть тыл, вселять в трусов больше страха, чем враги».

Как видно по Ксенфонту, заградотряды использовались даже в среде лучших воинов Древности – профессиональных воинов-спартанцев.

Ещё кыпчаки стрелы пускают. Подскакивают и давай лупить вразнобой. С 5-10 шагов. С такой дистанции стрела пробивает щит насквозь.

Тут как с рождением ребёнка: «голова прошла – всё тело пролезет». Диаметр у наконечника больше, чем у древка.

Принципиальная разница в крепеже наконечника хоть стрелы, хоть копья, между каменным веком и всякими металлическими эпохами: каменный наконечник вставляется в ращеп древка, металлический – можно надеть на торец палки.

Не прижимайся к щиту, может, повезёт – стрела силу потеряет и в доспех просто ткнётся. Кроме левой руки, где она умбоном не прикрыта – попадёт в это место – руке капец.

Оно чётко слышно: буханье копыт в галопе, визг накатывающей ватаги половцев, пауза при остановке коней, деревянный стук по щитам, будто град прошёл, волна криков и матюков раненых, суета, стук доспехов при замене бойцами из второй шеренги.

После второго-третьего раза такого… «стоять на убой» – народ не выдерживает, строй ломается.

Тогда в разрывы врываются уже конные с копьями – сбоку пешца можно и коротким копьём достать. Рати начинают разбегаться, и разгром переходит к самому страшному – рубка конницей бегущей пехоты.

Это знаменитая степная «триада»: стрелы, копья, сабли.

Стрелы – для прореживания строя, копья – для пробивания и сабли – для вырезания. Тактика, отработанная степными народами в тысячелетии войн.

Русским копейщикам против «конных серых тараканов» – не выстоять. Что и показали первые сражения Ярославичей с Боняком и Тугорканом.

Вот только в таком состоянии общего разгрома у отдельного русского воина, потерявшего строй и щит, появляется возможность и необходимость заниматься фехтованием, бегом или ещё какой физкультурой. Пытаться применить всякие батманы и рипосты. Хотя бы просто: «уклоняться от ударов, делая пол-оборота в сторону».

Есть в здешней тактике более страшный вариант. То, что происходило на Куликовом поле.

Две большие массы людей и коней перед кульминацией битвы были плотно прижаты друг к другу.

Тебе в спину упирается щитом парень из второй шеренги, просто лежит у тебя на спине. А ему в спину – такой же хлопчик из следующей. И так далее. Плотно спрессованное месиво. Ни о каком фехтовании и речи нет. Даже рогатиной не двинешь – её зажало сзади. Ни рукой, ни ногой не пошевелить.

А спереди на твой щит навалился визжащий придурок-татарин. Или кто он там – алан, ясс, касог… И он тоже нечего сделать не может. Разве что пытается сабелькой ткунуть через верх щита – размахнуться негде.

Испуганные, сжатые в стоячую массу степные кони, которые такого не выносят. И не могут ни убежать, ни, даже, на дыбы встать – нет места. Ржущие, хрипящие, потные. Одуревшие от тесноты, от паники – рвут зубами всё, до чего могут дотянуться – таких же коней-соседей и их седоков.

Любое движение, качание таких толп в любую сторону – смерть. Люди и кони спотыкаются и падают, их затаптывают насмерть.