Текст книги "Пристрелочник (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 354

На этой… плотовидной лоханке была куча старого ненужного барахла. Ненужного в княжеском тереме после успешного похода. Только у меня, «в чистом поле» всякая вещичка, всякая ниточка – уже радость.

А тут… шесть штук нормальных русских сорокавёдерных бочек! И ещё десятка три разных емкостей поменьше. Половина – пустые! Кое-какие и рассохшиеся. Но их же и распарить можно! Перебрать, стянуть, промазать…

Я чуть плясать не пошёл! Илья этот муромский – стал так… с тревогой на моих людей поглядывать. С пустой кадушки песни петь… Типа: а воевода-то ваш… не того? В смысле… смысла?

Но тут и остальные стали обниматься-целоваться – одна бочка наполнена солью.

* * *

Не «морянка» – из моря выпаренная, а «ключевка» – из соляных промыслов в Двинской земле.

Князь Святослав Ольгович (Свояк), в бытность свою князем Новгородским, даровал в 1137 г. Софийскому собору соляные варницы Двинской земли. В грамоте предписывалось брать с соляных варниц налог солью: «от чрена и от салги по пузу». «Пузом» в солеварнях называют мешок соли «в два четверика» (чуть больше 52 литров).

Технология добычи проста: в местах, где обнаружили соляные рассолы, делают примитивный каптаж или роют колодцы, собирают рассол в огромные железные котлы («салги»), под которыми разводят огонь. Ещё применяют сковороды (противни) размером до 200 кв.м. – «цирены» («црены», «чрены»). При медленном нагревании в осадок сначала выпадает гипс и другие примеси, которые удаляют. Поэтому выварочная соль всегда чище исходного рассола.

На Руси – соляной промысел из важнейших. И – довольно распространённых.

В XII–XIV вв. возникают солепромыслы на Каме, в Старой Руссе, Ростове Великом, Торжке, Чухломе, Вологде, Костроме, Вычегде, Соли-Галицкой, Городце Радиловом, Переславле-Залесском, Балахне, Устюге, Галиче Мерском, Нерехте… Ох, устал. Можно ещё с десяток мест назвать.

По сути: многочисленные пункты солеварения на огромной территории Русской равнины от Переславля-Залесского, Ростова и Балахны на юге до Северной Двины и Печоры на севере.

Джильс Флетчер в 1588 г. пишет: «соли в этой стране весьма много», «добывается она во многих местах», «притом все из соляных копий, за исключением Соловков и Астрахани, лежащих близ моря».

Товар – стратегический. Исключи соль из рациона – мышечные судороги, быстрая утомляемость, сильная жажда, изменения состава желудочного сока… Понос, обмороки, импотенция…

Хуже! Дебилизм! В электрическом смысле этого слова.

«Механизм возбуждения нейрона основан на перекачке заряженных частиц (ионов) из цитоплазмы клетки во внешнюю среду или обратно. В спокойном состоянии мембрана нейрона поляризована: у ее внутренней стороны скапливаются отрицательно заряженные частицы, у наружной преобладают заряженные положительно (ионы натрия Na+). Если нейрон „решает“ возбудиться, в его мембране открываются натриевые каналы, по которым ионы натрия устремляются внутрь клетки, притягиваемые скопившимися там отрицательными зарядами. Это приводит к деполяризации – выравниванию электрических потенциалов по обе стороны мембраны».

Сама мысль человеческая без соли – физически не существует!

Уже в начале советского периода очевидец описывает как в разгар лета замолкает деревня, в которой кончилась соль. Ни песен, ни веселья, ни детского гомона… Пока один из крестьян не сообразил порубить на куски кадушку из-под солений и добавить эти просоленные щепки в суп.

В 21 веке ВОЗ рекомендует 2 грамма в день взрослому человеку в средних широтах. Но это – для постиндустриального общества.

Повышенный уровень соли в организме грозит гипертонией, инсультами и болезнями сердца. Что важно для начала третьего тысячелетия. А в средневековье эти болезни существенного значения не имеют – люди умирают раньше и от другого.

Тем, кто работает физически, необходимо больше соли, чтобы избежать обезвоживания. Чуть раньше рекомендации ВОЗ были значительно выше, 10–15 г. – люди были подвижнее, чаще ходили пешком, больше занимались физическим трудом.

А здесь все такие!

Беременным и кормящим женщинам требуется больше натрия. Во время беременности объем крови увеличивается на 50 %. Соответственно увеличивается и объем воды, удерживаемой в клетках. Жидкость нужна для стремительно растущих клеток ребенка, для создания «материнских запасов» крови, необходимых во время родов. Тяга беременных женщин к соленьям вполне оправдана.

Здесь беременны – все и постоянно. И соль этому способствует:

«Женщины, увлекающиеся консервированными овощами и грибами, потребляли ежедневно до 30 г соли и занимались сексом с частотой 2–5 раз в неделю. Те же, кто практически не ел солёную пищу, занимались сексом 2–5 раз в месяц.

… хлорид натрия стимулирует выработку тестостерона – гормона, отвечающего за либидо. Именно поэтому у представительниц прекрасного пола, любящих солёную пищу, повышено сексуальное желание».

Обратите внимание: речь не о технологиях хранения продуктов или химических процессах производства чего-нибудь. Речь о «конечном потребителе», о средневековом человеческом организме, потребности которого в этом минерале на порядок отличаются от потребностей «хомнутого сапиенсом» начала третьего тысячелетия.

«Съесть пуд соли» – это отнюдь не отрезок времени, длиной в человеческую жизнь. Влюблённая парочка съедает его меньше, чем за год. И эти пуды здесь едят все.

* * *

Короче: Ваньке-лысому развернуться – есть где. Но – потом. А вот прямо сейчас… Подарок от Живчика – как манна небесная.

Понятно, что рыбку мы не только в бочках солим: гирлянды из воблы вдоль всего берега. Но опять же: её в рассоле надо вымачивать.

«Крутой водяной рассол, так чтобы яйцо не тонуло».

Бл-и-ин… Чьё яйцо топить будем? Куриц-то…

Ладно, на глаз. Два дня мокнет, потом на ветерке сохнет. А потом? В короба, в мешки… так их тоже нет! Просто верёвок, чтобы рыбку развесить на просушку – не хватает!

Факеншит! «Святая Русь» – нищая страна! Повеситься не на чем!

«Ищите и обрящете, стучите и отверзнется» – весьма актуальная, хотя и теологическая мудрость.

Или, хотя бы, присматривайтесь – как другие стучат: стали плот разгружать, бочки выкатывать, смотрю – мужичок один, из «брошенных» – обе ноги перебиты, на двух клюках прихромал, бочку пальцем обстукивает.

– Ты чего ковыряешь?

– А вона, вишь, воевода, сделано худо: то ли зауторник – тупой был, то ли – бондарь пьяный.

Нет, я понимаю, что всякое попандопуло при словах «тупой зауторник» сходу представляет себе десяток картинок в цвете, во всех проекциях и разрезах. Легко. А вот я ни одного не встречал. Да и «пьяный бондарь» – как-то… не массово.

Начал мужичка теребить насчёт этого… «заутреннего». Оказывается – вовсе не про похмелье пьяного бондаря!

Деревянное устройство с закрепленным в нем куском пилы. Им прорезается посадочное место, канавка для установки дна в кадке или в бочке – утор.

– Так ты чего?! Бондарь?!

– Ну.

– Бочек, кадушек понаделать сможешь?

– Ну. Только полугорбун нужен.

Офигеть! Зачем полу-безногому нужен полу-горбатый?! Без ансамбля не может?!

– Это горбун, у которого только одну ногу оторвало?!

– Чего?! Это рубанок. У него строгало чуть скруглено по ширине. Чтобы внутреннюю часть кадки гладить.

«– Чем вы гладите тонкое женское бельё?

– Тонкое женское бельё я глажу рукой».

А внутренние части кадушки – гладят полугорбуном. Это ж все знают!

Факеншит! В Рябиновке я как-то мимо этого проскочил. Там оно как-то без меня сделалось. У Акима были бочки, был мастер, мы это потихоньку использовали. Там-то – вотчина уже построена. А тут…

Позвал Терентия. Он с этим мужичком буквально парой фраз перекинулись – им всё понятно! Типа:

– Сегодня причиндалы соберём. Выберешь что надобно. С утра – можешь бондарить до несхочу.

Не понял. Я тут из себя мало что волосья не рву… Чисто из-за отсутствия самих волос. А оно – вот! Кабы я не углядел, кабы не спросил…

Так дело не пойдёт. Нужен постоянный учёт приходящих людей. В том числе и по профессиональным навыкам. Иначе – не набегаюсь.

– Слышь, дядя. С полугорбуном или без, но мне надо бочек под рыбу. Много.

– Ну… липу давай.

Почему «липу»? Зачем ему подделка? Какая? Самодельное свидетельство о рождении? Фальшивая справка из психдиспансера?

– Тебе какую липу надобно?

– Ну… добрую. От 10 вершков. Из вершинок только худая клёпка получится. Полутарок делать буду.

Та-ак. Проморгался, засунул свою гордость «эксперта-воеводы по сложным системам» в… ну, где ей и положено пребывать. И стал расспрашивать мастера.

* * *

Для рыбы идут бочки двух типов: тара – липовая или сосновая с еловым днищем, или полутарок – вся липовая. Само производство просто: бондарь топором прилаживает одну клепку к другой, выстругивает их бондарным стругом – лезой и, сделав зауторником на обеих их оконечностях уторы, вкладывает края донников, после чего стягивает клепки обручами, наколачивая обручи небольшим молотком – натягой.

С утором прежде не сталкивался, а так-то всё понятно. Моя черепичка деревянная – и посложнее будет.

Обручи – деревянные. Не от дороговизны железа, а от свойств дерева – усадку даёт. Я с этим сталкивался, когда избы ставил. Там брёвна на вершок усыхают. Дощечки эти – клёпки – ведут себя аналогично. Но сверху надевают деревянный же обруч, который усыхает ещё сильнее. И стягивает бочку. Как делают деревянные «замки» на этих обручах – отдельная интересная история.

Дальше пошла лекция по теме: бочарный лес. Берут только колотый. Лучший, идущий на бочки под вино, пиво – дуб; сосна – под смолу, деготь; липа и осина – под сыпучие вещества; ольха – кадки для коровьего масла. Различают лес, идущий на бока посуды и на дно. Первый называют клёпкой, клёпчиной, купорной доской, второй – донником или полуйкой.

 
«И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян —
Так велел-де царь Салтан».
 

Конкретная марка и материал окиянского судна у Пушкина не указан. Полагаю, что сорокавёдерная сосновая. А вот бондарь у Салтана был косой:

 
«Понатужился немножко:
'Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?' – молвил он,
Вышиб дно и вышел вон».
 

Сразу понятно: утор сделан неправильно. Правильный – изнутри не вышибешь, проще клепчину зубами прогрызть.

Днище должно держать в статике усилие в полтонны. С учётом динамики и кратного запаса прочности… «Князь Гвидон с детства рос с домкратом в голове…».

Видать, и «ручка» к тому домкрату получилась… пропорциональная:

 
«Князь не долго собирался,
На царевне обвенчался;
Стали жить да поживать,
Да приплода поджидать».
 

* * *

– По хорошему, под сорокавёдерную, к примеру, бочку, надо брать лес не тоньше 10 вершков, стволы пилить на отрубки. «Клячи» – называются, 2.5–3 локтя. «Клячу», топором и длинными, в 8 вершков, деревянными клиньями, раскалывают на две равные части – половинники. Половинник – пополам на два четверенника, а эти – каждый на два восьмиринника. Восьмиринники делят, срубив горбыль, на два гнетинника, толщиною в ширину клепки, из которых и выкалывают уже саму клепку.

Всё это рассказывается, естественно, долго, с кучей междометий, вздохами, кручением поленца, попавшего под руку, с упоминанием Царя Небесного, Пресвятой Девы, с сожалениями о ранах своих, с проклятиями супостатам, с историями из прежнего житья-бытья, со случаями с другими бондарями в родном селении…

– Так. Понял. Бондарить будешь? «Эта, ну» – не ответ. Парни, взяли дядю под белые ручки. Вытащить на полчище. Сделать ему нормальные костыли вместо этого безобразия. Я те тебе дам – «не»! Там – походишь-посмотришь. Выберешь место для своей мастерской. Прикинь – что тебе нужно. Шалаш ребята сразу поставят. Но тебе ж нужен и амбар, чтобы материал хранить, и котлы, чтобы бочки вываривать, и место для разделки брёвен. Терентий, выдай ему бересты – пусть нарисует и напишет – чего сколько. Как неграмотный?! Факеншит! Терентий – забота за тобой. И помощников-учеников ему присмотри. Николай, ты где? Потолкуй с муромскими – что бы нам ещё у Живчика выпросить. Или – выторговать в Муроме. Сам видишь – ничего нет.

Безногого бондаря убили в ту же ночь. Только и осталась от него та береста, которую Терентий с его слов нацарапал, выбранное место у Свияжского оврага да десяток слов в моей памяти.

Однако же и это немало – по его словам Терентий обустроил вчерне бондарный цех, подобрал инструмент, ребята натаскали с лесосек подходящих брёвнышек. Более всего – липы для полутарков. Как покойный и хотел.

Когда очередной новосёл из «брошенных» сказал:

– Эта… ну… а я ещё и бондарить могу.

ему сразу дали в руки зауторник да натягу.

Мастером он оказался никаким. Хвастун по имени Хоц. Не – Кац, а – Хоц. Такое исконно-посконное русское имя. Как бондарь – бестолочь. Руки не оттуда растут. Только материал переводил да инструмент портил. Но как «оно должно быть» – понимал. И административная жилка прорезалась: даваемых ему помощников «держал в мыле». А не – в «чёрном теле». После однократного «промывания мозгов» с моей стороны по поводу порядка на площадке и чистоты за ушами.

Когда появился реально мастер – «начальник бондарного цеха» порадовал того видом штабелей полуфабриката: вполне приличной купорной доски и полуйки.

* * *

Есть старая педагогическая мудрость: «кто умеет делать – тот делает, кто не умеет – учит, как надо делать, кто не умеет учить – работает методистом». Добавлю от себя: «или – начальником».

Хоц не попадал зауторником в нужное место, пережимал лезу, разбивал клёпки натягой… Но мог ткнуть пальцем, указывая работнику:

– Плохо сделано, переделай.

Раз за разом. Всегда. Когда сделано неверно. Не – сделать, не – показать «как надо». Показать, ткнуть – «так не надо».

У меня в первой жизни был мальчишечка в хозяйстве… Как программер – так себе. Сочинить, написать приличную прогу – не тянул. Но как он читал чужие…! Две трети «блох» находил, просто глядя в листинги! Ещё до начала формального тестового прогона.

Ещё у Хоца было воображение.

Я уже рассказывал: начальник должен уметь вообразить себе завтрашний день. Что будет сделано, что для этого потребуется. Представить себе «дорожку» из сегодняшнего состояния в завтрашнее. Во всех подробностях и возможностях. Заставить себя и других пройти по этой «тропке».

Мы строили город, а город «строил» нас. Этот Хоц ощутил себя начальником, понял, что среди множества кое-как известных ему ремёсел, это – самое для него подходящее. Какой-то минимум грамотности у него был, но он кинулся учиться дальше. У меня таких было немало, зимой я организовал что-то вроде вечерней школы. Взрослые мужики сопели, потели и долбили таблицу умножения. Далеко не у всех хватало упрямства дойти до конца. Хоц – успешно выдержал выпускные экзамены. К тому моменту бондарная мастерская уже работала устойчиво, и я подсунул ему новое дело. Потом – другое, третье…

Подобно тому, как людям калечным, с ущербностью физической, я находил достойное занятие, создавая новые производства, новые специализированные рабочие места, так и людям, не обладающим особыми ремесленными навыками, я давал службу по их душе. И с пользой для меня. Вводя новые виды деятельности.

Хоц стал одним из примеров новой специальности: профессиональный начальник. Он успешно уловил основные принципы индустриального производства – разделение труда, специализация, конвейер, повышение квалификации, подготовка оснастки, стандартизация, унификация, входной и выходной контроль, по-операционная разбивка, логистика, планирование и синхронизация процессов… Базовые знания по куче ремёсел у него были, а тому, что учиться можно и взрослому, «мужу доброму», он понял у меня.

По-святорусски – бред и ересь. Взрослые – не учатся. Они и так всё нужное – уже знают. Бородатых учеников не бывает, как не бывает сухой воды.

«Есть силы – трудись, есть время – молись». «Во многих знаниях – многие печали».

В 18 веке Ломоносов подвергался насмешкам соучеников за свою «взрослость»: учиться в 20 лет – признак исключительного дебилизма. Ликбез коммунистов был громадным потрясением для русского народа. Не только возможностью приобщится к письменной культуре, но и обнаружением множеством взрослых людей в себе, внутри – новой возможности – учиться.

«А мозги-то мои – не вовсе высохли…».

Я этого святорусского табу – не понимаю напрочь. В 21 веке привык к другому – к учению всю жизнь. Вот и навязываю. Свои гадские личные привычки, очень не дерьмократически:

– От сих до сих – должен выучить.

– Дык куды мне?! У меня уж борода седая.

– Не беда – сбреем. Не выучишь – накажем.

И не сильно переживая по поводу ломаемой очередной исконной посконности, заставил новосёлов принять и в этом моё представление о «правильно». Кто мою «узду», моё «насилие несуразное и богопротивное» принял – выучился. Остальные… так остались. Потом – локти кусали.

Хоц усвоил не только грамоту, но и технологию. Сумму и последовательность способов научения: разбирался в очередной технологии до мелочей и, усвоив суть, уясняя детали и подробности, хоть и не умея делать собственными руками, запускал одно производство за другим.

Но это – позже. А тогда… К зиме Всеволжск был вполне обеспечен бочкотарой.

Бочкотара… Никогда не встречал в попаданских историях такое слово. Кому-то смешно. Но это одно – только одно из многих! – необходимых условий выживания нового поселения. Не – «достаточных». Просто – необходимых.

С голоду – люди дохнут. Ну очень не оригинальное наблюдение!

Зимой, без припасов – поселению не прокормиться. Люди – помрут. А припасов на такую ораву без бочек не сделать. Потому что всё сгниёт! Не засолил рыбки – ищи в лесу «белкины орешки». А жить когда? Дело делать, город строить?

* * *

Эта забота: «как прокормиться людям?» – висела надо мной всю жизнь. Как меч Дамоклов. Размер заботы менялся. Как накормить людей в Пердуновке? Как накормить людей во Всеволжске? Дальше – больше. Многие наши победы геройские, многие злодейства кровавые – вот от этого. Люди должны иметь возможность себя прокормить. Ну, и меня заодно.

Помнишь, девочка, плакался я, что всю жизнь, будто баран дурной, в трёх соснах блуждаю: люди-хлеб-железо. Только это – главные. А так-то «сосёнок» куда более: вот ещё одна – бочки да кадушки.

Безногий бондарь погиб от моей дурости. Увлёкшись делами строительными, воображая себе будущий город, прикидывая и планируя деятельность свою и своих людей, я не обеспокоился безопасностью поселения.

Вроде бы, и угроз особых не было. Война распугала обычных «санитаров леса» – и из волжских разбойников, и из племенных удальцов. Войско православное проходило утомлённое, «сытое» – гружёное добычей. Все торопились домой, причин для грабежа – не было. Да и слава «Зверя Лютого» – не способствовала. Единичная стычка на пляже с группой «обменщиков» – прошла легко, закончилась к нашей выгоде, казалась глупой случайностью.

«Страх – хороший друг для того, за кем охотятся: до этих пор он сохранял мне жизнь. Лишены страха мертвые, а я не жажду присоединиться к ним» – умная мысля.

Жаль – всех умных мыслей не упомнишь. Я утратил страх, я перестал думать о безопасности – думал о светлом будущем, радовался земле, рекам, людям… Мир вокруг – был прекрасен и интересен.

Это – наказывается. Смертью.

Стишок Остера относится не только к домашней уборке:

 
«Если в кухне тараканы
Маршируют по столу,
И устраивают мыши
На полу учебный бой,
Значит вам пора на время
Прекратить борьбу за мир
И все силы ваши бросить
На борьбу за чистоту».
 

Мой мир радовал меня. Мне хотелось быстрее сделать его лучше, удобнее. Но о крысюках в окружающем пространстве забывать было нельзя. Которые – «устраивают бой», отнюдь – не учебный. Вот и пришлось… «бросить силы на борьбу за чистоту». За чистоту мира от некоторых… исконно-посконных предков.

…

В тот день мы были заняты разбором «муромского подарка», выслушиванием тамошних новостей, обустройством бондаря, сбором товаров в Муром… Дополнительно к остальным обычным делам: рыбалке, лесоповалу, земляным работам… К ночи я угомонился в балагане Терентия на полчище, а среди ночи прибежал мальчишка с криком:

– Наших режут!

На окском пляже горели наши коптильни, смётанные из речного плавника «на живую нитку», избушки, метались в темноте тени. Слева, с Бряхимовской горки вдруг раздался благожелательный, как всегда, голос Любима:

– Наложи. Тя-я-яни. Пускай.

Характерная дробь втыкающихся куда-то стрел, поток матюков и воплей. Чей-то командный крик:

– Досыть! Уходим!

Какое-то мельтешение внизу и резкая, бурная вспышка пламени. Что-то жарко полыхнуло, какая-то постройка мгновенно стала ревущим костром. Рядом, из-за плеча, тяжёлый вздох Терентия:

– …здец. Не будет у нас нонче рыбьего жира.

* * *

Факеншит! У меня тут – не Норвегия! О-ох… из чего следует, что у нас нет трески. Поэтому, пока есть сельдь, хоть и не атлантическая, мы пытались получить красный рыбий жир. Самым примитивным образом – «самотопом».

«Очищенную печень складывают в бочки, которые по наполнении заколачиваются. Недели через 3–4 – вскрываются; в них уже имеется сам собой вытекший жир, тёмно-оранжевого цвета, не вполне прозрачный, с довольно резким запахом и горьковатым рыбным привкусом. Такой жир употребляется под названием красного рыбьего жира».

В цитате должна быть печень трески. Мы используем печень чехони. Что получится…? Качественный рыбий жир («белый») мы пытаемся топить из внутренностей судака, но этой рыбки сильно меньше.

Для чего? Нужно объяснять? – Рыбий жир назначается при туберкулёзе легких, костей или желёз, при рахите, анемии, при истощении после тяжёлых заболеваний, против куриной слепоты. Полный набор актуальных угроз для здешних хомосапиенсов. Особенно – детей.

По «Указу об основании» мне следует принимать сирот. Что масса из них будет перегружена вот такими болячками… Чтобы потом локти не кусать – надо сделать запас.

Делали. Горит.

С-с-с… Спокойно…

* * *

В свете улетающего пламенем «эликсира жизни» для десятков или сотен детей, стал лучше виден кусок пляжа. Муромский плот, наша «рязаночка», в которой два чужих мужика махали топорами, пробивая днище. Другие лодки, уносимые течением. И два ушкуя. Не вытянутые на берег, а привязанные к вбитым нами, два дня назад, сваям временной пристани.

Убегающие по пляжу мужики впрыгивали в ушкуи, очередной залп стрелков Любима существенного эффекта не произвёл – далеко. Кто-то упал, кто-то завопил, его за шиворот втянули через борт. Последние беглецы сбросили канаты с причальных столбов, ушкуи выпустили вёсла, развернулись по течению Оки и…

На Руси говорят: «и был таков». Предполагается, что прежде, пока шкодничал, «таков» – не был.

Спускаться с обрыва, выйти на пляж… было стыдно.

Первое, что я увидел внизу, в устье оврага – давешний бондарь. Какого чёрта его понесло с верху, с места будущей мастерской – сюда, к реке?! Смерть свою искал?

Убежать на своих клюках он не мог. Да, похоже, и не пытался. Разрублен топором лоб, а не затылок. Ещё мёртвые. Можно радоваться – не Пердуновские. Мои – хоть и молодые, а ребята здоровые, крепкие. Они больше на верху работы делают. Здесь – калеки. Пришлые, приблудные, «брошенные»…

И что?! Это тоже мои! Теперь – покойные.

С-с-с… Спокойно…

– Весело живёшь, воевода. Так князю и передам. Что подарочек его – шиши речные прибрали.

Пришедший на плоту муромец, сидит на песке и заматывает тряпкой окровавленную руку. Рядом, с огромными, испуганными глазами, сидит на корточках его мальчишка. Этот – цел. Видимо – успел убежать.

– Не. Я под водой спрятался.

– А дышал как?

– А у нас на плоту сзади щель есть. Такая… ну… отхожая. Я поднырнул и сквозь неё…

Настоящий славянин. Ещё византийцы отмечали манеру славянских воинов прятаться в воде с головой и дышать сквозь камышовые трубки. Потом выскакивали из такой засады с оружием в руках. Здесь – не камыш, и малёк – не воин, но принцип тот же. Главное – соображалка сработала. Плот-то вытащили из воды только наполовину – под кормой глубины хватило.

– Ванька! Раззява плешивая! Да что ж это деется?! Да ведь всё ж прахом! Люди – побиты, товары – пограблены, труды – порушены…! Для чего?! Для чего стараемся?! Для шишей гадских?! Чтоб им ни дна, ни покрышки, чтоб подняло да размазало, чтоб трясца их одолела, чтоб кости растеклися, что б…

Опасность прошла – Николай появился. Весь… в крайнем расстройстве. В слезах и причитаниях. Ходит по пляжу, поднимает разное брошенное, роняет. Плачет и проклинает. Будто – с ума сошёл. Он тут каждую вещицу через руки пропустил. Вон – рукав от озяма. Он за тот озям целый вечер торговался. Выторговал, почитай, задарма.

Я его понимаю.

Но говорить мне так… нельзя.

Впрочем, несмотря на вполне искреннюю скорбь по поводу утраты части майна и кажущееся сумасшествие, Николай в разуме. Достаточно одного пристального взгляда. Он валится на колени передо мной, подвывая и стукая головой в песок, извиняется за «ваньку».

– Иване! Господине! Прости дурня старого! Не со зла! С тоски-печали! Ведь делали ж старалися! Ведь и твои ж труды тута вот! А всё прахом, всё попусту! У, злыдни проклятые!

Не вставая с колен, грозит кулачком в темноту, туда, куда ушли ушкуи.

Подходит, прихрамывая, один из моих ребят.

– А я тама… сараюшку городили, воротцы навешивал. Там и заночевал. А тут эти. Побегали вокруг, да я и убежал. Прости воевода – мне против троих… плотницким топором биться… не посмел.

– Молодец. А то и тебя тоже бы… обмывали да складывали. Сказывай – чего видал.

Из его рассказа получается такая картинка. Два ушкуя. Гружёны под борта. Новогородцы. Человек по двадцать на каждом. Знали, что я стою на Стрелке, но не знали подробностей. Что-где тут нынче расположено. Это хорошо – лазутчиков шишей среди моих нет. Наверное. Утащили нашу мордовку и двух относительно целых мужичков из новосёлов. Своего полона, вроде, не было.

Забавно – искали именно меня, спрашивали:

– Где Зверь Лютый ночует?

Прямо песня брошенной жены «Напилася я пьяна»:

 
«Ты скажи-ка мне расскажи-ка мне
Где мой милый ночует
Если он при дороге – помоги ему Боже
Если с любушкой на постелюшке
Накажи его Боже».
 

Я нынче ночевал в балагане у Терентия. Видать, его и следует считать «любушкой». Поскольку меня «Боже» – наказало. Разорением, погибшими…

Вокруг постепенно собирается народ, вставляют в разговор из своих свежих мемуаров, плачутся о нанесённом ущербе. Наконец, протискивается Ивашка. Уже в доспехе и со своей знаменитой гурдой на поясе.

– Чего делать будем, господин Воевода Всеволжский?

В толпе кто-то продолжает нервно рассказывать:

– эти гады-вороги набежали, да давай… а я не спужался, я сразу – нырьк и забился… а соседа-то мово в три топора… кровищи-то…

Его обрывают, все замолкают. Тишина.

Ну и? Помечтал, Ванюша, про светлое будущее? Порадовался рекам да ручьям, лесам да перелескам? Воспарил душой к вершинам прогресса и кущам процветания? Со всякими технологическими, высокопроизводительными, духовно продвинутыми и интеллектуально изощрёнными… Землю эту ощутил? Ручками, ножками, глазками… Уяснил, унюхал – сколь в ней много всякого чего полезного, интересного, радостного…

Забудь. Всё – дерьмо. Всё – прах и тлен. Пока ходят по земле вот такие русские люди. Исконно-посконные, лихие-удалые… мразь ушкуёвая.

«Мухи – отдельно, котлеты – отдельно» – мудрая мысль. Сегрегируем «мух» от «котлет». Прогресс – по желанию, в свободное от основной работы время. А качать дерьмо – постоянно. Ассенизация – судьба попандопулы. Или – не берись. Не мани людей красивым мороком.

– К чему вопрос, Ивашка, когда ты знаешь ответ? Убивать.

«Когда государство начинает убивать людей – оно всегда называет себя Родиной…».

Пришло время назваться «Родиной». Для «тысяч всякой сволочи», которые соберутся ко мне на Стрелку.

Напряжённое молчание сменилось радостным, удовлетворённым шумом. Народ услышал желаемое. Ну как же, ну наш-то… «Зверь Лютый», «Душегубец Немой», «Смерть Княжеская»… сейчас пойдёт, найдёт, убьёт, отомстит, накажет, казнит…