Текст книги "Пристрелочник (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Глава 370

Бегу я себе по здешним лесам да оврагам, поскальзываюсь на глине и траве, получаю мокрыми ветками по лицу и думаю, уж в который раз в этой «Святой Руси»:

– А не дурак ли я?

И сразу понимаю: да, дурак. Хренью занимаюсь, на мелочи размениваюсь. Бессмысленно рискую собственной бесценной головой в каких-то ничтожных стычках каких-то ничтожных людей. Да они вообще! Примитивные… предки. Да вокруг этой Стрелки тысячи лет тысячи таких стычек было! И ещё тысячи будут. И куда громче, важнее, кровавее. Судьбоноснее. А, между прочим, получить стрелу в глазик – смертельно. Причём – для всего человечества. Поскольку прогресса в моём лице… увы. П-ш-ш…

Да вот же поворот какой: мне на весь мир с его прогрессом… плевать колокольно. Мне – я сам интересен. Я себя люблю. Сильно. Больше жизни. Даже – собственной.

Парадокс. Многие вообще не понимают – об чём речь.

 
«Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы».
 

Я насчёт «упоения»… без фанатизма. Я и другие способы знаю. «Упоение» можно и через магазин… Но жить без самоуважения…

Некоторые честно интересуются:

– А что это такое? С чем его едят и где купить?

Особо продвинутые – цитируют ветхозаветные истины.

«Живая собака лучше мёртвого льва» – при всём моём уважении к мудрости от Соломона… Я, конечно, дико извиняюсь, но всё же: «лучше» – для кого? Для владельца передвижного зоопарка? – Таки да. А вот для таксидермиста, например – таки нет. Кто-нибудь рассматривал эту дилемму с точки зрения самих животных? Если уж её постоянно используют про людей?

Лев, на мой взгляд, выберет смерть. Потому что в дворняжку он просто не влезет. Просто свихнётся мозгами. Я, например, и в человеческое-то тельце со скрипом влез. С потерей всего кожного покрова. Как вспомню – так вздрогну. Чуть не сбрендил.

Правильная формулировка вопроса: «Что лучше – мёртвый лев или взбесившийся пёс?».

Обязательно спрошу у Соломона. Если вляпнусь в соответствующую эпоху.

А пока Соломона нет… Факеншит уелбантуренный! Вляпнулся. Но не в эпоху. Да что ж так скользко-то?!.. И – грязно.

* * *

«Нападуны» уходят по знакомому им лесу. Имея фору во времени. Когда Могута встанет на их след – часа три они выигрывают. Догнать их… тяжеловато будет. А догнать надо, потому что возмездие за нападение на моих людей должно быть неотвратимым. Всегда. По каждому эпизоду. Быстрое и исчерпывающее. Иначе – мы здесь не выживем.

Из трёх стратегий – откупиться, отдаться и отговориться – я выбираю четвёртую: вырезать. Остальные – пока по деталям не проходят.

Ивашко и его люди пойдут по горе, как шла «комиссия».

И я по горе бегу. Потому что слезать в овраги… очень не хочется. Тут и поверху… По этим… разъедрить… колдоё… неровностям местности. Ребятам надо время собраться. Хоть и быстро, но четверть часа они потеряют. И потом – тащиться будут. Тем более – толпой и с поноской. А я – бегаю быстро и долго. Норматив ка-ме-эса в полчаса на такую дистанцию… Ага, по пересечённой и в доспехе… Ну где-то как-то… Вытягиваю.

«Мышь генномодифицированная». Ну, псих я, псих! Уникальный.

Единственный, кто в селении сходный темп держит – Сухан. Потому что за мной бегает постоянно. Потому что мы с ним поход прошли. А остальные – домашние. Больше-меньше. Недавней, этого-двух-трёх месяцев, например, жёсткой подготовки-тренировки у них нет. Последнее время все бойцы мои таскали, копали, рубили… не бегали.

Я уже говорил, что крестьянский труд воину противопоказан. Как и любой другой, кроме собственно воинского. А бегать на Руси – некому. Потому что – незачем. Я уже говорил об этом. Воинский навык слабеет и отмирает. Как например, привычка к резвому бегу по пересечённой… итить её ять… местности. Вот выкопаем ямы, засыплем хлеб, построим «зимницы»…

Фиг. Это я уже говорил. Так можно и морковкиного заговения дождаться. Дел срочных у меня постоянно вал накатывает. Надо… менять приоритеты.

И сейчас – тоже… потому что Курт след нашёл. Даже я его вижу.

Волга после Стрелки поворачивает к югу и, одновременно, отходит от гор. Между рекой и возвышенностью получается низкая, в эту пору – мокрая, лесная равнина. С множеством озёр и озерков, преимущественно вытянутых вдоль Волги. Соваться туда в такую погоду… можно. Если знаешь тропы. Именно в оперативном, сиюминутном, после последнего дождя… состоянии. Иначе постоянно придётся возвращаться, забредя в болото.

Сама возвышенность рассечена оврагами, направленными, преимущественно, тоже вдоль Волги. Лезть поперёк… овраги – глубоки, склоны – круты, всё скользкое и мокрое. Поэтому мы бежим по хребту одного из отрогов, выбегаем к месту, где «комиссия» свернула вниз, в овраг, к глинищу. И, вместо того, чтобы бегать там кругами, выискивая следы негодяев, видим в паре десятков шагов их негодяйские следы. И это – правильно! Потому что ни один нормальный человек не будет топать посреди склона. А внизу – дно оврага и там мокро. Поэтому все везде, где можно, ходят по гребням.

Ну что тут непонятного?! Это попандопуло «с асфальта» может вообразить, что «всё везде одинаково», а реальный путник вполне понимает рельеф местности. Своими ножками.

Кстати, по этому месту пройдёт автомобильная трасса. В моё время довольно оживлённая. А раньше будет тракт. Тоже – не пустовавший. Уже в первой половине 19 века здесь будет стоять постоялый двор – довольно редкое явление в окрестностях тогдашнего Нижнего Новгорода.

Сейчас – просто лесная тропа. Мокрая, как всё здесь. По краю – отпечатки лаптей. С уголками. Эрзянские карть. Характерное косое плетение. Рабочие – плетено из 5 лык. Праздничные плетут из 7-10. Ношеные – видна индивидуальная стоптанность. Рабочие лапти живут в носке 5-10 дней. Местные?

 
«Негодяй, негодяй,
Ты следов не оставляй.
Хоть ты – босый, хоть – обутый,
А догонит Ванька Лютый».
 

Что-то из меня поэзия попёрла. Охотничий инстинкт. Эйфория ищейки, взявшей след. Извините.

Оп-па! Отпечаток сапога. Моего. В смысле: у меня сделанного. Я за образец взял мне привычное – совейский керзач. Керзы в «Святой Руси» нет, и до первой половины 20 века не будет, а вот конструктивное подобие я своим сапожникам навязал. С супинатором из трёхслойного клееного луба – геморрой не лечит, но от плоскостопия помогает.

Та-ак. Операция «Перехват» превращается в операцию «Освобождение». Очен-н-но нехорошо. И кого же они с собой тянут?

– Курт, видишь? Ищи.

И тут мы побежали…! То, что было до этого – променад на плезире. Я Курта на поводке не вожу, кричать не могу, за него боюсь… Он же привык среди добрых людей жить! Мышек ловить, меня с постели стаскивать, с детьми играть. А тут могут чем-нибудь остреньким… Да постой ты, зверюга лохматая! Дай хоть Сухану продышаться! И мне заодно…Ф-у-у-у…

Противники, похоже, тоже выдохлись. Двигались неторопливо. Сделали привал. После чего пленник отказался идти дальше – видны две борозды от впёртых в землю пяток сапог. Вмятина в траве и пожухлой листве чуть в стороне – тащили тело. Может, забили и бросили?

Курт побегал кругом, пофыркал. Трупа не обнаружил, но выкопал из под листьев ёжика. Попытался познакомиться с колючим шариком. Невежливый экземпляр попался – подружиться не захотел. Потом мы побежали дальше. А потом я просто поймал Курта за хвост. В последний момент.

Отрог возвышенности, по которому мы бежали, постепенно сужался, слева, с востока, от него отделился оврагом довольно большой кусок – отдельно стоящий массив, справа стали подступать к тропе верховья боковых промоин. Тропа вывела на край отвесного обрыва слева, повернула от него под прямым углом вправо, снова, продолжая опускаться, повернула в лощину, возвращаясь к прежнему направлению.

Выскочив из первого поворота, мы увидели впереди людей. И сразу отскочили назад, в кусты.

Шестеро. Идут цепочкой. Второй – Христодул. Знакомое полукафтанье, руки вывернуты за спину, полусогнут. Первый тянет его на поводке за шею, третий – бьёт палкой по заднице. Дальше гуськом ещё трое. У одного на плече наша геодезическая линейка. Она яркая, издалека видна. Ещё тянет нивелир на штативе, и штыковую лопату. Дальше у чудака пара-тройка наших топоров и бухта пеньковой верёвки.

Моей, блин! Я ж рассказывал! И про пеньку, и про голопузого верёвочника из Новгорода.

Последним топает маленький какой-то, тянет торбу. Тоже мою, фирмовую. Был в Пердуновке момент, когда бабья собралось много, а занять их было нечем. Ну я и повелел нашить таких синих джинсовых торбочек с лямочками. Про синюю краску и исконно-посконную джинсу я рассказывал. Мои работники в них то инструмент носят, то продукты, то ещё что.

Барахольщики! Несуны-расхитители-спиногрызы! Я, факеншит уелбантуренный, стараюсь, напрягаюсь, придумываю… для блага всего человечества! И этих придурков – в частности! А они – тащут, хищуют и разворовывают!

– Сухан, сулицы к бою. По команде, начиная с переднего.

Тут они стали скрываться за вторым поворотом, мы дождались пока уйдёт последний и… и побежали. Резво-резво.

Срезали угол, выскочили на край лощины. Сильно срезали: внизу оказался их предводитель. Который шёл странно: спиной вперёд. Потому что тащил упирающегося Христодула. Тот упирался не от нашего присутствия – об этом он знать не мог, а просто по злобности своего характера. Ну не любит он, когда его на верёвке тянут! Другой туземец толкал его в задницу и бил по спине древком копья. Остальные топали следом.

«Тягач» поднял голову, очень удивился и сказал:

– Ц-цика (русский)!

«Толкач» дал Христодулу пинка и успокоил соратника:

– Васало (далеко).

И тут же полетел с тропы вниз по склону лощины, получив ответный пинок по… Да, вот именно туда. От согнутого и полузадушенного Христодула. О его злобности я уже…

– Сухан, бой!

«Предводитель команчей» получил сулицу в голову и умер, остальные по-сваливались в кучу на дне лощины ниже тропы. И тоже умерли. Потому что у Сухана оставалось ещё 9 дротиков, а их было только четверо. А я держал Курта – он так хотел побегать, поиграть…

Почти задушенный Христодул шипел и плевался, пока я его расшнуровывал, распутывал и разошейничал. Потом притих. Сказать что-то конкретное он не мог: одни эмоции и проклятия. Тяжелораненных… допросить не удалось – языка мы увы… Просто дорезали. Пока Сухан и Христодул занимались обдиранием и упаковкой хабара, я отрезал покойникам уши, сделал своё фирменное ожерелье и прошёлся чуть вперёд.

Предчувствия меня не обманули: лощина вывела к низине с речкой. Здесь наш отрог возвышенности заканчивается, а метрах в ста, на той стороне низины, начинается следующая гора.

Перекрёсток. Тропа разветвляется: одна идёт через речку на противоположную горку, другая – вдоль речки. Поперечная тропка – чуть натоптаннее. Выше по речке… похоже, пастбище. Или покос – трава слишком короткая.

Жилое место. Где-то здесь.

Жилья не видно. Ни дыма, ни запаха.

Соседи. Близкие. Враждебные. Кровные. Плохо.

Повесил на куст у перекрёстка свой «памятный знак» из отрезанных ушей и потопал обратно.

Осмотр ободранных покойников показал – подростки в возрасте от 12 до 16 лет. Ценного на них почти нет. Ножики, кресало… Два воротника со штопанных, ветхих, пропотевших рубах я срезал.

* * *

Эрзянская рубаха не похожа по крою ни на русскую, ни на рубахи других здешних народов. Сделана из одного полотнища, перегнутого поперек на плечах; бока из двух более коротких полотнищ («полотенец»), пришитых к центральному ниже рукавов. Рукава с боками соединяют квадратными ластовицами. Вышивка на мужской рубахе идёт по шейному и грудному вырезам, краям рукавов и подолу. Делается крестом, черными и красными нитками, ромбовидным, крестовидным и квадратным простым узором.

Вот пару образцов «по шейному вырезу» я и забрал. Каждый род имеет свою вышивку, всегда можно узнать – откуда покойник.

Да, кстати, эрзя – единственный здешний народ, в комплект женского костюма которого не входят полотняные штаны по щиколотку. Почему – не знаю. Но уже сам факт – радует.

* * *

Топали-топали, тащили своё возвращаемое барахло. И чуток – присвоенного. Христодула не нагрузишь – самого как бы тащить не пришлось. Идёт на одной эмоции. На какой? Как вы догадались? Правильно – на злобе. На всё. Что его как девку – умыкнули, что как тёлку на верёвке тащили, что в задницу пинали без уважения… Тут, наконец, Курт сделал стойку и побежал здороваться с Могутой.

Могута с выводком пошёл дальше – краеведением заниматься, а мы вернулись на полчище.

Уже вечерело, когда в моём балаганчике собрались ближники.

«Отчёт о ходе работ» – не порадовал. Из-за этой суетни потеряли кучу времени. Ямы выкопали не полностью, глины – не принесли, даже – не накопали. Хлеб вытащили наверх. Теперь его надо накрыть, а то дождь пойдёт. Всё вокруг сырое – зерно надо бы подсушить перед ссыпкой. Как? Деревянными лопатами на ветру подкидывать? Овины, как у мари, строить? КЗС с норьями? Дурдом…

Нужна глина, а людей посылать на копку боязно: опять какие-нибудь… придут.

– Самород, тебе такая вышивка знакома? Расскажи – что за люди.

– Здешние утки…

– Стоп. Я тебя про людей спрашиваю!

– А я тебе отвечаю! В кезэрень пинге… Э… в очень стародавние времена молодой охотник пошёл на реку стрелять птиц. Нашёл утку. Только прицелился… Тут она и говорит ему человеческим… э… по-эрзянски: «Не стреляй в меня, добрый человек. Отнеси домой, накорми, обогрей, спать с собой положи. И будет тебе счастье». Охотник… того… одурел вовсе. Взял утку, отнёс домой. А она и обернулась девицей-красавицей. Тут он и давай её… любить. А она ему мозги проела – чтобы он крестьянствовал начал и охоту бросил. И родила, под это проедание – десять сыновей. Да, блин! Сразу! Цугом! Остряки самозатачивающиеся… Воевода! Уйми своих… забавлянцев! От которых пошло племя Яксярго. В смысле – утки.

Интересно. А от царевны-лягушки со схожими потребностями кто пошёл? Жаль, у нас на лягушек не охотятся.

– Яксярго большое племя. Сильное. Главный их тюштя… э… вождь. Редкостная сволочь. Их главный улей… – дальше там.

* * *

Структура племён эрзя, в первом приближении, выглядит так.

Малая семья – 6–7 человек. Основная ячейка общества: патриархальная семья – 3–4 поколения, 20–40 человек. Называется «кудо» (дом), живут все на одном подворье, одним домом. Несколько патриархальных семей, живущих вместе, составляют «пчелиный рой» – «вели» (село). Селения у эрзя довольно большие: 100–300 душ.

Казалось бы, учитывая большую долю собирательства в экономике эрзя по сравнению со славянами, поселения должны быть наоборот – меньше русских.

«Чистые» охотники-собиратели живут очень разреженно. Группа численностью 20–30 человек, включая женщин и детей, занимают территорию порядка 2500–3000 кв. км, то есть участок около 50 км в поперечнике.

Однако у ирокезов – у которых «присваивающие формы хозяйствования» были ещё важнее, чем у эрзя, а скотоводства вообще не было, селения были велики. Причина – безопасность, «в толпе» – спокойнее. И это перевешивает неудобство дальних охотничьих экспедиций.

Наличие «городков» у эрзя отмечают путешественники в 13 веке. Противопоставляя им маленькие деревушки мокши.

Демография здесь не славянская: большая доля «даров леса» в питании – снижает рождаемость.

У охотников-собирателей интервал между родами составляет в среднем 3,4 года. Медики говорят о минимальном интервале между родами в 2,5 года: 12 месяцев – вскармливание грудью, 9 месяцев – восстановление сил женщины, 9 месяцев – следующая беременность. Интервалы менее 2 лет вызывают анемию, осложнения во время беременности.

Понятно, что насчёт малокровия, осложнений и восстановления сил – в средневековье никто не заморачивается: «На всё божья воля».

Но разница в 3.4 года у охотников-собирателей и в 2–2.5 у земледельцев задаёт разные темпы воспроизводства населения. Чем больше в экономике – «даров леса» по сравнению с «плодами нив» – тем сильнее разница.

Создатели мордовского фолька это понимали: отношение к персонажам типа «рыболов-охотник» – резко отрицательное.

Для меня, здесь и сейчас, важнее другое: в монгольской семье по «Ясе» боеспособных – треть от населения, у нормальных степняков, половцев – пятая часть, в русских селениях – десятая. У моих соседей – шестая-седьмая.

В отличие от мари, где основной формой является соседская, территориальная община, у эрзя сильнее тотемная, родственная связь. Десяток племён, каждое состоят из, примерно, десятка родов. В которых – по 5–8 «кудо», 100–300 душ, рой – «вели».

Возможны варианты: есть отдельно стоящие одиночные «кудо», есть «вели», где живут несколько родов.

Домом руководит «кудатя» (старейшина, «дед дома»), родом – «покштяй» (покш – большой, атя – старик), племенем – выбираемый родовыми старейшинами вождь – «тюштя» (верхний дед).

Бывает ещё вождь всего народа – инязор («ине» – великий, «азор» – хозяин). И панки – военные, походные вожди.

Все здешние племена: мурома, мещера, меря, мари, черемисы, эрзя, мокша – во многом схожи. Однако во многом и различаются. Это надо знать. И применять к пользе своей.

* * *

– Какие будут предложения?

Народ безмолвствует. Руку тянет только Ольбег. Аж из штанов выпрыгивает. Что ж, совет начинается со слов младших.

– Вырезать их всех! Нахрен! Чтобы неповадно было!

Подростковый энтузиазм аж выплёскивает. Готов немедленно бежать и их всех… «нахрен».

Остальные помалкивают.

– Чарджи?

– Х-ха… «Их» – кого? «Они» – где? «Их» – сколько? «Вырезать» – как? Они – к нам, или – мы к ним? Кто с ними ещё? И, мшеди деди, почему?! Почему мальчишки?!

Ответов не было.

* * *

И снова я в недоумении: ситуация-то в попадизме типовая. Наезд соседних туземцев. Как с этим справляются коллеги?

Группа лиц из «ОПГ с первого взгляда» – по предварительному, с самого рождения, сговору – напала, убила одного и похитила другого моего человека. Группа понесла заслуженное наказание – уничтожена. Имеется остальная ОПГ, с таким же врождённым дефектом – принадлежностью к роду. Которая придёт убивать. Просто не может не придти. «Солидарность рода…», «все как один…», «брат за брата…», «один за всех и все за одного…», «враг будет повержен – победа будет за нами…», «и мстя моя страшна…».

А вот типа «Кто на новенького?» – не звучит. Потому как гумнонизм и либерастия. С этим… идиотским блягародством и общечеловекнутостью.

Племена глупостями не занимаются – они выживают. Уничтожая противника.

Ме-е-едленно.

Все люди рода мне – враги.

Не тихо злобствующие или скептически фыркающие – режущие. Все. Мужчины, подростки, старики, женщины. «Убить меня», «убить моих» – не нервический припадок, не героический подвиг – элемент их мировоззрения. Без этого – им невозможно жить. Как дышать.

Трёхходовка: подготовка к мести, убийство, торжество. Хоть бы и на плахе.

Отказаться от мести – отказаться от рода. Изверг. Отказаться от рода – смерть. Духовная. Отказ от самого себя.

«В числе погибших был брат Маг-то-тог-нага. Он нашел его тело пронзенным копьем самого вождя рикорри, которое он видел, когда курил с тем калюмет мира, и решил жестоко отомстить.

– Я вырвал копье из тела брата, – начал он, показывая мне длинное со стальным наконечником копье, украшенное белыми и красными орлиными перьями, – осмотрел его и поклялся отомстить… Украсив себя военной разрисовкой, взяв это самое копье, я тайно ушел из племени. Осторожно пробирался я к деревне рикорри и на шестой день достиг ее. Тогда спрятался в расселине скалы и дождался темной ночи. Ночью нашел знакомый мне вигвам вождя и смело вошел в него. Вождь уже спал. Разглядев его при тлеющем свете костра, я вонзил ему в сердце копье, и кровь убитого брата моего была смыта кровью убийцы. Затем тихо и неслышно я вышел из вигвама и вернулся к своим, взяв скальп врага».

В христианстве нет жёсткой племенной привязки: «Нет ни эллина, ни иудея». В сословных обществах – есть разделение: «что нам до свары баронов?». Здесь – языческие племена. Только выбив из сапиенса его племенную сущность можно осторожно надеяться, что он будет думать о себе как о человеке. А не как об «утке»-яксерго.

В рамках своих родо-племенных представлений о допустимом – они думают. И принимают решения. Решение обычное: пришлых – вырезать, пограбить и похолопить. «Кто к нам с чем-нибудь придёт, того мы тут и закопаем». «Как с дедов-прадедов заведено бысть есть».

Они будут следовать своему исконно-посконному стереотипу, пока я не смогу их убедить в том, что они – неправы. Уничтожив их «утиные» души. Либо – вместе с телами, либо – заменив «утиные» души на души «хомосапиенские».

Лучше бы такую «дискуссию» провести… побыстрее. Крови меньше будет. В масштабе эпохи.

Для исполнения своего, глубоко-задушевного и фундаментально-архетипического – «отомстить», «вырезать», они придут сюда.

Откуда придут, когда, в каком количестве – неизвестно. Что делать? – Запускаем стаю беспилотников на поиски места их базирования и складирования? – Да без вопросов! Если у вас – «их есть».

Защититься от нападения нельзя: у меня люди, ресурсы и сооружения довольно разбросаны по территории. Такой периметр моими силами не перекрыть. И уж тем более – не защитить. А, учитывая, что мои противники – лесовики-охотники… снимут посты и пройдут как к себе домой.

И ещё: вся эта войнушка – полный маразм! Кретинизм и растрата времени! Мне срочно надо хлеб ссыпать! Вот – дело! А эти воинственные героические морды… как мухи кусучие – только мешают.

Мух – дихлофосом.

* * *

Усилили посты, стянули людей в центр – больше шансов сберечь. Доспех – не снимаю, «огрызки» – из рук не отпускаю. Жду. Нервничаю.

К утру пришёл Могута. С добычей – приволок «языка».

«Язык», естественно, не языкается. Очередной безбородый сопляк. Налит «уточной» самостийностью по самые ноздри. Отвели к Ноготку, тот накинул терпиле верёвочную петлю на голову и стал крутить.

Ещё одно моё «заблаговременно повешенное ружьё» – мы с Ноготком разные формы «принуждения к правде» обсуждали и прикидывали.

 
«По земле гуляют панки,
А на Стрелке петли вьют…».
 

Через час от «петляющего» Ноготка пришёл Самород. С финализированным отчётом о допросе. Прекратили – терпила «приказал долго жить». А мы уже собрались и готовы. Поскольку Могута нашёл селение. Можно идти. На упреждение путём уничтожения.

И мы – выдвинулись.

По дороге Самород изложил полученные ответы.

Да, селение рода из племени Яксярго. 30 взрослых мужчин. С эмиром в Бряхимовскую битву не ходили: зачем им подарки, когда приказчики эмира всю зиму платили за всё втрое-впятеро? Помимо товаров, все туземцы хорошо заработали. Мужчины – на строительстве, женщины… на обслуживании. В каждом «кудо» – по 5–7 маленьких свеженьких «булгарчиков». Или – скоро будет. Получена и принесена в селение куча тканей, халаты, платки, шапки, пояса, знаменитые булгарские сапоги… Дорогих сёдел, попон, уздечек – нет. Здесь они не нужны. Оружия – мало, не давали. А вот серебра… Кусковым серебром и дирхемами люди эмира платили щедро.

Ближайшее к эмировской новостройке поселение эрзя хорошо «поднялось» на Бряхимовской авантюре.

После разгрома эмирской армии селение затаилось. Впрочем, русским было не до них. От Волги, Оки и лагеря ратей – довольно далеко, ни войско, ни мародёры селение не разграбили. Однако мудрый старейшина-покштяй высылал «секреты» к реке. Из подростков. «На всякий случай».

«Изнасилованный» мною Окский караван, вывалившись в Волгу и отойдя от Стрелки, встал на ночёвку. Отроки углядели костры и вышли на знакомый говор. Узнали новости о Всеволжске и решили, после завершения дежурства, сбегать-глянуть. Послали одного в селение, а сами пошли посмотреть на русских.

Сбегали. При виде безоружной «комиссии» решили проявить своё удальство. Чтобы заслужить звание настоящих воинов, прославиться и сравняться со старшими товарищами. Проявили. Умерли.

Абсолютно идиотская история. Подростковая глупость. Но…

– Он там много чего говорил. Ругался страшно. Пока глаза не вытекли. Обещался что ихний Пурьгенепаз – бог грома, нас всех пожжёт. Говорил, что нам теперь никогда не выйти из-под крыш – бог увидит и громом убьёт. А ещё сказал, что они видели твоё ожерелье. И послали за помощью к соседям. Зря ты это, Воевода…

– Зря или нет, мы скоро узнаем, Самород.

Мы узнали это через пару часов.

Снова тот же поворот лесной тропы над обрывом. Только над обрывом лежит наш дозорный и нервно машет рукой: отойдите! Не лезьте на открытое место!

Вприсядку подбираюсь к нему, выглядываю за край.

Из-за откоса соседнего массива, отколовшегося от нашего отрога, оттуда, где, со слов Могуты, находится селение этих… «уток», вдоль речушки валит толпа мужиков. Человек сто. По боевому. Видны круглые шапки, которые здесь носят «на войну» вместо шлемов, щиты, наконечники копий поблёскивают, луки с яркими, светло-жёлтыми берестяными колчанами.

Впереди пяток молодёжи – дозор. За ними – «уважаемые люди». Кудати, покштяи… пара шаманов. С посохами, бубном, в высоких меховых колпаках с лентами, в тёмных меховых халатах. За ними – толпа оружных без строя. В конце – ещё стайка молодёжи человек в 20.

– Вот же бл… Попали. Они соседей призвали.

– Самород, ты что – струсил? У них едва ли сотня, а у нас почти четыре десятка. Чего ты боишься?

Дальше… как вчера. Только наоборот.

Как здорово, когда «рельеф становится командиру другом»!

Классное место! Но я и любой рельеф – «другом» сделаю! Лишь бы знать заранее.

Здесь – знаю.

Полтора десятка стрелков Любима скрытно размещаются на вершине склона над нижним коленом тропы. Примерно там, откуда Сухан вчера сулицы метал. Выше первого поворота в кустах засели лесовики Могуты – их и не видно. А ещё выше – мечники во главе с Салманом. Чарджи – хан, бегать не любит, он лук взял. Как и я.

Из-за медленного движения в гору «уважаемых людей» между основной колонной и передовым дозором образовался разрыв. Который заставил меня понервничать. Пришлось дать команду «атака» сразу, как только их хвост втянулся на тропу в лощину. И всё равно – лесовики Могуты взяли дозорных «в спину» на пределе дистанции. Когда те уже увидели людей Салмана.

Дальше как всегда: лучшее оружие, лучшая выучка, лучшая позиция:

– Наложи. Тяни. Пускай.

Безостановочно, многократно.

15 стрелков Любима, он сам, Чарджи, Сухан, аз грешный… С 30 шагов, сверху вниз, по сплошной, развернувшейся к нам лицом в два-три ряда толпе… У них луки без тетив – их ещё натянуть надо, щиты – за спинами… Большая часть побежала с тропы вниз, в лощину… Выцеливать с моими прицелами…

Пустили по 8-10 стрел, и потопали вниз. Всех делов – минута-две. Тут и Салман со своими выскочил. Стрелки пошли стрелы собирать-вырезать, мечники – добивать-докалывать.

Мои стрелки редко промахиваются, но немедленно смертельно для человека попадание только в 5-10 % поверхности тела. Остальное – «отложенная смерть»: болевой шок, кровопотеря, инфекция. Таким… помогают. Ещё: никто пленного тащить не будет. Поэтому ранение в нижние конечности, в позвоночник… помогают. Ну, и чисто поведенческое: выглядит смело, бежать пытается… помогают.

– Давай, Могута, показывай. Из какого улья это рой вылетел.

Прошлись с версту, следом за парой десятков сумевших убежать. Мокрый берег речки справа. Слева – высокий угол отрога, по которому мы бегали, устье оврага, высокий и крутой склон «отвалившегося массива». А за его углом… Ага! Вот оно. «Утятница». Штук 7 этих… кудей поставлены растянутой кучей под возвышающимся над ними обрывом.

Во! Теперь знаю, что такое «Кудыкина гора» – горка, на которой стоят куды.

– Тама… эта… озеро. Рыбное. С версту. Мимо тропа. К Волге. Три версты. Туды… ещё озерко… а туды – побольше. Ну…

– Спасибо, Могута. А другие селения поблизости есть?

– Эта… тама, по речке. Маленькое. А туды… тама по-дальше. И – по-больше. Едрить…!

Какие-то чудаки вылезли на частокол, окружающий крайний «кудо», и начали кидать в нас стрелы. Могута отдёрнул меня в сторону. Впрочем, стрелы воткнулись в землю, не долетев до нас.

Как-то мне мои стереотипы – понимать мешают. Есть представление о средневековом поселении. Улица, вдоль – дворы, вокруг – общий тын. А здесь… древняя форма мордовского поселения. Дворы стоят в беспорядке на небольшой площади, ориентированы в разные стороны. Нет улиц, усадьбы крайне малы, часть их расположена не за домом, а впереди, иные дворы стоят совсем отдельно.

«Мой кудо – моя крепость». Мысль не новая. Но фортификационно – не поддержанная. Частокол из вертикальных жердей в 3–4 метра высотой… от лесных зверей – поможет. От «Лютого Зверя» – нет.

– Господине, их жечь нельзя.

– Николай! Ты уже весь хабар собрал?

– Там есть кому. Их жечь нельзя. У них там – чего эмировы за зиму заплатили. Там много чего лежит. Жечь нельзя – сгибнет.

– Ты хочешь, чтобы я своих ребят на смерть посылал? За тряпки булгарские?

– А чего? Все так делают.

Николай прав: «все так делают». Множество случаев «святорусского героизма» – грабёж соседей. Средневековая аристократия, и на Востоке, и на Западе, в подавляющей своей части – наследственные предводители банд и шаек.

«Слово о Полку Игореве» описывает попытку неудачного вооружённого грабежа. Воспевает храбрость бандитов-неудачников. Игорь-Полковник своей долькой в общем хабаре предыдущего «скока» оказался недоволен, паханов не послушал – полез сам. На жадности и попался.

Это называется «высокохудожественный призыв к единству Руси как раз накануне монголо-татарского нашествия». Кто я такой, чтобы спорить с «жемчужиной русской словесности»?

Но людей за барахло класть не буду. Гумнонизм заедает. Извините.

– Самород, а поговорить с ними можно? Чтобы они сдались.

– С этими?! Да ты что! Они ж такие…! Они ж ни в жисть…!

Самород оказался прав: попытка начать переговоры успехом не увенчалась – стрелами шуганули. Тогда… тогда я велел мечникам привести к селению пленников и отрубить у мертвых на поле боя головы. Головы принялись укладывать перед частоколами кудо. Таким… бордюрчиком.

Парни притаскивали кули, связанные из рубах покойников, полные одноухих голов, высыпали на траву и раскатывали в линию. За частоколами начался крик. Над заострёнными верхушками брёвен появились лица, преимущественно женские, исторгавшие дикий вой. И разнообразные проклятия, как мне перевёл Самород.

Похолодало, облачность поднималась, становилось светлее. Кажется, дело к заморозкам. Пожухлая трава, палые листья…

 
«Осень наступила,
Высохли цветы,
И глядят уныло
Голые кусты.
Туча небо кроет,
Солнце не блестит,
Ветер в поле воет,
Дождик моросит…
Зашумели воды
Быстрого ручья,
Птички улетели
В теплые края».
 

Я не птичка – мне улетать некуда. Так чего ж эти… хомнутые сапиенсом – время тратят?!

Грустное и грязное занятие. К редким багряным пятнам рябины в лесу добавляются лужи и дорожки тёмно-красной, почти чёрной, человеческой крови. На мокрой и, одновременно, уже высохшей короткой траве. Скотину здесь пасли. Теперь вот головы рядком лежат. Лицами к своим односельчанам.