Текст книги "Пристрелочник (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

Люди… они того. Не только сапиенсы, но и, временами, сильно хомы. В смысле: имеют эмоции. И выражают их на морде лица.

– Ты, Христодулушка, на меня так коряво не морщись. Ежели я говорю – так оно и есть. И тебе того глинища на всю жизнь хватит. Не найдёшь – я тебе сам покажу. Только спрошу после: а на что ж тебе глазыньки? Коли они под ногами не видят? Может, вынуть-прибрать их? А? За ненадобностью?

Моя манера переходить к смертельным угрозам, не повышая голоса, почти не меняя интонации – пришлым незнакома. А моим знакома, да подзабыта. Теперь народ вздрагивает, подтягивается. Шёпотом проносится:

– Правду люди говорят: «Немой убивец». Прирежет и слова доброго не скажет… Да како слово?! Он же ж – и не почешется!

Христодул, после моего ухода из Рябиновки, остался совершенно неуправляемым. Прежде он подчинялся напрямую мне. Меня не стало – сам стал «бал править». Многие его боятся за злобность и методичность. А теперь я его снова… «на короткий поводок». Конечно, парень кривится.

И ещё: в Рябиновке у него был устоявшаяся технология, режим, система. А здесь всё создавать заново, думать, планировать… не по накатанному, в неизвестное-неопределённое…

Но если кто забыл… при всей моей любви и уважении к ветеранам Пердуновки… я ведь и вправду зарежу. И выпотрошу. Только жарить да кушать не стану. Мне вчерашние славы – не указ, мне завтрашние дела – головная боль.

Вспомнил? Это хорошо. И впредь – не забывай.

– Кроме самого глинища, посмотри как людей разместить, как печки поставить, чтобы был удобный выход к Волге. Из реки – дрова, туда – кирпич. Проще водой… может быть. Печи ставить круговые. Как мы с тобой говорили – большие, на 6 частей. Сперва одну, потом… и ещё нужно будет. Времянку из ядрёного сырца прикинь. Её – сразу начинать. Вопросы?

* * *

Вопросы есть у меня. У меня куча вопросов! Потому что я просто балдею от этой земли! От русской и не-русской. От моей. От земли, где куда не ткни – всё есть! Если не прямо под ногами, то рядом. Глинище на востоке – на столетия. Там ещё кирпичный завод построят. К юго-востоку – известняки. Там будет скандальный цементный завод. В 21 веке его будут сильно ругать за экологию. Но мне пока просто хочется сделать цемент. Дальше к югу, правда далековато – бурый железняк. Если надумаю… я же говорил – надо аборигенов под себя подгребать. С их землями. За Волгой, это уже мари, недалече есть богатое место с болотной рудой. В моё время из неё сурик делали. А здесь из болотных руд – железо плавят.

Не могу: пара-тройка сотен вёрст по племенной территории… как на Луне. Хуже – Луну хоть видно.

Или – лезть туда большим отрядом? Выжигая аборигенов и теряя своих. Или – как-то торговать?

Ещё за Окой интересные пески лежат. Говорят – не стекольные. Только я сомневаюсь – нужно пробовать. У меня технология специфическая, с мощным привкусом извести, поташа и средневековья. Да и вообще – не единственное место в округе. Там дальше – Гусь-Хрустальный. Не знаю, какой там «гусь», но… А вы что – не поковырялись бы?!

Куча! Куча дел, вариантов, возможностей… Помимо обычных мягкой рухляди, мёда, воска, хлеба, льна… Карту мне! Подробную, пошаговую! Здесь, на Руси, на каждой сажени – золотой самородок лежит! Только наклонись, подбери. Было бы кому.

* * *

– Кто на кирпичах работать будет?

Вопрос мгновенно вышибает из воздушных замков на грешную землю. Которая без людей – как без бога. «Безвидна и пуста».

В вопросе сразу несколько оттенков. Христодул привык к «управлению исполнения наказаний». Контингент – которым бежать некуда. Не только из-за болота, на островке в котором стояли кирпичные печки у меня в Пердуновке, но и потому, что местные дальше дома не побегут. А по лесу у меня голяди да охотники постоянно бродили. Режим охраны, уровень «наезда»… Попавшие знали, что при их вывертах – пострадают и семьи.

Здесь ситуация другая. Если работать будут вольные, добровольно пришедшие на Стрелку – на них сильно не надавишь. А больше – некому. Соответственно – меняется режим… всего. От технологии до питания. Мда… с вольняшками – разоримся.

Глава 366

Коллеги! Не надо тыкать в меня дерьмократией, либерастией и свободной инициативой народных масс! Я сам такой!

Но имею отвратительный недостаток: смотрю-вижу-думаю. Не только про мировые тренды и общественные закономерности, но и про конкретные мелкие детальки.

Свободный рынок – прекрасно! Свободный рынок труда – великолепно!

Я не прикалываюсь: уровень эксплуатации «вольняшек» выше. Их мотивация к труду разнообразнее, сильнее. Её поддержание – дешевле. «Самоэксплуатация» – слышали? Обеспечивает наиболее высокий уровень производительности.

Мелочь мелкая: рынка нет. Свободного рынка труда в средневековье нет вообще. Вы не знали? Извините.

Я об этом подробно уже… когда в первый раз в Елно попал. Когда кузнеца себе искал, а нашёл Прокуя. Кое-какой опыт, понимание – есть. Но здесь задача на порядки объёмнее. Нужно новое решение. Попробуем повторить анализ.

Вот встретились у сосны в лесу двое – смерд да боярин.

Боярин говорит:

– А сруби-ка, братец, эту сосну. Серебрушку дам.

А смерд отвечает:

– Срубить-то можно. Давай десять.

Стоят они друг против друга и препираются.

Это «свободный рынок труда»?! Торг – есть, базар – есть, крик – есть. Аж уши ломит. А рынка – нет. Нет рыночных механизмов формирования цены. Нет того самого баланса спроса и предложения. Потому что – два монополиста. Один монополист – насчёт заплатить, другой – насчёт сделать. Конкуренции ни на одной стороне – нет.

И на месте столь «милых сердцу кейнсианца» рыночных механизмов работают общечеловеческие, психологические:

– Я вижу – ты уважаемый человек. Для хорошего человека и даром поработать – в радость.

Или внешние, общественно-социальные:

– Я тя плетью обдеру!

– А я с другой вотчины! Мой боярин тя самого плетью обдерёт!

При строительстве Михайловского златоверхого собора в Киеве плотникам платили по две ногаты в день. 5 грамм серебра. Это – хорошая оплата профессионального воина. «Сержанта», гридня. А годовой урожай ржи крестьянского хозяйства цениться «Русской правдой» в полугривну, 10 ногат.

Мужик полгода «орёт», скачет на своём поле, а результат – как на стройке пять дней топориком помахать? Эти объёмы общественно-полезного труда – эквивалентны?

Конечно – нет! Это цена ограниченности свободы. Причём здесь нет внешних, классовых ограничений со стороны «государства-тирана и паразитов-эксплуататоров». Как было в России при крепостном праве, как было на американском Юге до отмены рабства. Здесь работают другие, ненасильственные, негосударственные ограничители. Называется – крестьянская община.

Община, по отношению к своим общинникам, действует подобно плантатору-рабовладельцу – к рабам, или помещику-крепостнику – к крепостным. Только ещё более тоталитарно: постоянно контролируются все стороны жизни. Эта власть основывается, прежде всего, на владении главным «средством производства» – землёй. Нужно сначала развалить общину, потом произвести обезземеливание, разорение крестьян.

Только тогда появятся свободные люди, можно будет говорить об «эквиваленте труда».

На «Святой Руси» этого нет. По сути: добровольный общенародный отказ от свободы. От свободы рынка труда.

Святорусский народ пойдёт работать по найму только за совершенно безумные деньги. Дешевле войско собрать. И уже войском заставить этот народ работать бесплатно. Что он постоянно и делает. Исполняя то – разнообразные общие работы, то – «помочь», то – всевозможные трудовые повинности.

Известно замечание Кейнса:

«Капитализм является странным убеждением, что самые мерзкие люди из самых мерзких мотивов как-то действуют на всеобщее благо».

Капитализма здесь нет. Социалисты-натуралы могут кричать «ура!». «Самые добрые люди из самых лучших мотивов как-то действуют». На чьё-то благо. Не моё. И перебить эти мотивы деньгами…

Не вытянем.

Альтернатива – внеэкономическое принуждение. Рабство.

На «Святой Руси» – 100–300 тысяч «порабощённых» особей. Для 8-миллионной страны – капля в море. Вроде бы. Но именно эти люди и есть «Святая Русь». В куда большей степени, чем собственно русские люди – вольные смерды.

Концентрация рабов резко возрастает в боярских усадьбах. Уже в 8 веке в Причудье большинство населения местного «центра власти», одномоментно вымершего при эпидемии – рабы.

Именно эти люди с характерным браслетами на руке или на шее потребляют основную часть отбираемого у «вольных людей» аристократами прибавочного продукта – «господин корм даёт». А куда господину столько?

 
«Мистер Форд,
для вашего,
для высохшего зада
разве мало
двух
просторнейших машин?».
 

«Святая Русь» – кормушка для рабов?

Они же, в немалой степени, обеспечивают хозяев информацией об окружающем мире, распространяя «своё видение». И исполнение принятых, на основе этой информации, решений. Обеспечивая текущее функционирование, расширение и укрепление «красы и узорочья земли русской» – бояр. Так, как им, по-рабски, это видится.

«Армия держится на сержантах» – старинная армейская мудрость.

«Святая Русь» держится на рабах. Тиун – раб, ключник – раб. Сказано же в «Русской Правде»: каждый, «кто носит ключ без ряда» – холоп или роба.

Они же выкармливают, вынянчивают, выращивают «соль русского народа». Пестуны, кормильцы и кормилицы. Вкладывая в детские души свои, рабские, представления о том «что такое хорошо, и что такое плохо».

«И привольная, и праздная

Жизнь покатится шутя…»

«Святая Русь» – страна рабов. Не потому, что рабов много, а потому, что свободные люди управляемы правителями, которые, пусть и неявно, управляются собственными рабами.

Рабы – плохо.

Свободные – ещё хуже. Их просто нет.

«Третьего – не дано».

Верю. Что кому-то – не дано. А мне… надо просто немного подумать.

Нормально: поиск выхода в ситуации неразрешимого противоречия – работа «эксперта по сложным системам». А уж мне-то! С нашим-то опытом всего совейского народа!

Принудительный труд. Но не рабство. С сохранением личной свободы (в допустимых пределах), отсутствием рабовладельца (персоны), с мотивацией возможного освобождения (по Освенциму и Второзаконию).

ГУЛАГ? Ну, типа… С ориентацией на иностранцев. В смысле: полон, военная добыча. С соответственно подготовленными и оборудованными местами исполнения.

Негуманно? По сравнению с чем? С грядущей «Погибелью»? С сотнями ежедневно умирающих в курных избах детей?

Неэффективно? По сравнению с чем? С отсутствием труда вообще отсутствующих свободных людей?

Насчёт эффективности… есть вчерашний пример. С «трудовыми подвигами» полонянок-мятежниц. Сработало же!

Девок, конечно, на кирпичи не поставишь. Им другое ценное применение есть. Остальной полон Николай втюхал муромским почти задарма.

Ну не резать же их было!

Кормить полон – нечем, держать – негде, контролировать – некому. Прогнать… они вернутся с гадостями. Ставить вровень со своими – бестолку. Работы не будет – будут свары, крамолы и проблемы.

Продавать людей я не буду. Тут у меня… моё табу.

Могут быть у лысого Ванечки личные суеверия и предрассудки?! Я, конечно, законченный прогрессор-рацухератор, но хоть что-то человеческое во мне ещё осталось?!

* * *

Николай правильно сделал, что скинул «чёрное дерево» по дешёвке. А теперь их нет.

Мда… И что? Это, наверняка, не последний случай. Ну, не люблять мине местные! Значит – будет кому кирпичи лепить!

– Работать будут подневольные. Со склонностью к побегу. Порядок… жесткий. Так и планируй.

Неуверенная улыбка на лице юноши. Карцер надо предусматривать. Это – хорошо, это – ему знакомо.

Ну вот, Христодул, мы снова – со-трудники, сотоварищи. «Партайгеноссе». Не по партии – по борьбе. По превращению человеческой глупости и неорганизованности – в строительный кирпич. Поддержим его лёгкой лестью:

– Надо, Христодул, край надо. Вот я про трубу водяную говорил в водонапорную башню. Может, не башню, может – яму. Но делать-то её всё равно из кирпича. Особенного – водостойкого. Покажу, научу. Но делать – тебе. И оставь на глинище место для Горшени. С печами и посвободнее. Ему трубы водоводные лепить, горшки обжигать, гончаров учить… Ты, хоть и молодой, а уже опытный. Лучше тебя в этом деле – нету. Предусматривай.

Я взял из Рябиновской вотчины и пересадил на Стрелку систему. В том числе – подсистему «исправления и наказания». Очень скоро она получила народное, а потом – и официальное название «каторга». Форма организации принудительного труда для решения государственных, моих задач. Одна из форм.

Размах этой системы, состав контингента – со временем менялись. Определяясь возможностями, потребностями, моими представлениями о «правильно». Христодул, учуявший новые горизонты борьбы за наведение порядка, тропу по лезвию между бессмысленной жестокостью и аморфной гуманностью, строил и перестраивал систему. Очень скоро во «Всеволжскую правду» было вбито ограничение: максимальное наказание – 12 лет каторги. Но и это было избыточно.

Прямо скажу: Всеволжской каторги боялись. «Наказание» получали все, а вот «Исправление»… доставалось очень немногим. Остальные не доживали.

Я внимательно разглядывал своих помощников. Надо ещё сказать. Или рано? Нет, люди должны видеть перспективу. И быть уверены в своём лидере.

– Кто у нас в огнеупорах понимает? Того, что в Ярилином овраге есть – мало. Надо ещё место одно найти. Горшеня, не дёргайся – ты здесь нужен. Прикинь кого-нибудь толкового из своих подмастерьев. Идти надо вниз по Волге вёрст 40, потом на юго-запад столько же. Там будут глины… Э… ядрёные. Оттуда дальше, к Оке – ещё вёрст 10. Как с ближним глинищем разберёмся – пошлём туда людей. Нам добрый кирпич для многих печек нужен. Давайте поторапливаться.

Хорошо, что я помню смысл обозначения ГО – «глины огнеупорные». И картинку когда-то попавшей на глаза геологической карты. Огнеупоров мне надо будет много. Потому что Всеволжск будет индустриальным центром. А не только торговой площадкой, как неудачно получилось у Аламуша с Ага-Базаром.

Здешняя индустрия – печки. Их надо делать из качественного кирпича. Постоянные ремонты прогоревших стенок, сводов и подов – задалбывают. При большом количестве установок снижение интенсивности отказов – вопрос существенный.

Между тем народ воспринял нечто иное. Как народу и привычнее. Что Воевода…

– Слышь, он чего? Типа, насквозь видит? На сажень под землёй?

– Да не на сажень! Ты ж слыхал – идти 40 вёрст! Ё… я ж… вчерась… и заховал… Место держи, сбегаю-отдам. Пока не началось.

Мужичок начал осторожно пробираться к выходу. Уже у дверей поймал мой внимательный взгляд, всхрапнул и рванул на двор. Интересно – что ж он такое «заховал»?

Тут влез Прокуй. Так это… прессует.

– Ядрёная глина спешно нужна. Мы что привезли – в горн вбили. А ещё? Вот ты, Воевода, сказывал, что покажешь, как железо литься будет. Ну и где? Как? Ты обещался.

Прокуй воспользовался моментом и складывает на меня свои претензии. Ему только начать. Извини, дружок, но металлургия сейчас – не самое «горящее» дело. Хотя… Надо дать парню перспективу. Почву для размышлений. И надежду на чудеса.

– Верно сказано в Писании: видят, но разумеют. Выгляни наружу, Прокуешка. Видишь? Над краем Дятловых гор ветер мусор несёт. Снизу от Оки поднимает травинки сухие да листья палые.

– Н-ну. И чего? Не, ты, Воевода…

– Я – Воевода, ты – кузнец. Мастер. А перед носом – не видишь. Что нужно кузнецу? Руда, уголь и воздух. Руда добрая, уголь жаркий и воздуху много. Для этого «много» во всём мире ставят к варницам, горнам – меха. Воздух в печку загонять.

– И чего? Мы ж эту, вертушку твою, вен… вентилятор приспособили. Ну. Воздух хорошо гонит. А причём здесь…

– А притом, что можно насильно гонять, а можно просто не мешать. Дай ветерку свободы. Пусть он сам… в печку влетает да жар раздувает!

– Как это?! Чтобы ветер сам… А он не послушается! Или колдовство какое…?

 
«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе.
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ее». – «Постой, —
Отвечает ветер буйный, —
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора…».
 

Пушкин – не металлург. Он просто гений: «Там за речкой тихоструйной Есть высокая гора…». Прямо про нас, про Оку и Дятловы горы! А «нору глубокую» мы и сами построим. Только будет там не царевна спать, а железо кипеть. Тоже – очень красиво.

И «ветер буйный» – будет у Прокуя в добровольных подмастерьях.

– Смотри. Вот ветер дует. Накатывает на береговой обрыв, на эти Дятловы горы. Деваться ему некуда – он идёт вверх.

Я снова показывал своим дрючком на макете Фрица. Теперь – движение воздушных масс.

– Ставим вдоль склона трубу. Куда в ней ветер дуть будет? Правильно – вверх. Сильно. Сильнее, чем меха в горн дают, сильнее моего вентилятора. Больше ветра – больше жара. Как костёр раздувать – ещё не забыл? К нижнему концу трубы приделаем варницу. Труба будет… в сотню сажень высотой. Ветер через неё проходит, жар – раздувает, железо – течёт. Ясно?

Почти все промышленные печи – кузнечные, гончарные… на «Святой Руси» врезают в склоны. Что повышает прочность и улучшает теплоизоляцию. Так и сделаем.

«Каталонский способ» выплавки стали к 18 веку оснастился водяными машинами, обеспечивающими довольно стабильное дутьё с 1 атмосферой. Через сопло довольно малого диаметра. Здесь давление будет меньше, а вот объёмы – больше.

Ещё дальше двигать прогресс? Разделять воздух турбо-детандерами, гнать в печку один кислород? – Не сейчас.

– Охренеть! Уелбантуриться электорально! В смысле: офигеть всем хавающим пиплом.

Факеншит! Откуда Николай такие слова знает?! Нет, я понимаю, что кроме как от меня – больше не от кого. Но я же не говорил! Вроде бы…

– Сто сажен высота труба? Нет. Быть нельзя.

Фриц! Твою… доннер веттер! Мы не строим трубу вверх! Мы прокладываем трубу по склону! Что решает неразрешимые конструктивные строительные проблемы. У неё длина будет больше. Но это не важно: важен перепад между нижней и верхней точками.

– Горшеня, нижнюю часть сделать из огнеупорной глины, верх… пойдёт и обычная. Саму варницу… В пять саженей высотой, врезать в склон. Кирпич мне дайте нормальный! Чтобы он жар держал!

Мои ближники загрузились – напряжённо смотрели себе на руки, изображая пальцами «размножение ёжиков».

– Ежели тута труба… а тута печка… пять сажень!.. в печку, стал быть, руда… а в трубу само собой, ветерок… а тяга? – А наддув? И как это…

* * *

Из меня попёр, несколько преждевременно, целый каскад новизней. Почти по Ляпису-Трубецкому:

«Идеи перекатывали через мозг и падали вниз стремительным домкратом…».

Здешние варницы – метр двадцать. 2–2.80 м. – следующее столетие, как раз перед «Погибелью Земли Русской». Такова установка розлива железа на левом берегу реки Гнилопяти в Райковецком городище.

Похожа на традиционный прибор для субботнего коллективного еврейского семейного пьянства.

Кувшин. В горлышке – стакан с дырками. Факеншит! Дырявый стакан для вина! Ну совершенно не по-людски! В стакан наливают вино. И оно – вытекает! Блин… Но не просто так, а в глубокие спиральные бороздки по телу кувшина. К нижним концам бороздок подставляют восемь стаканчиков. И что характерно: рОзлив – поровну! Всегда! Физика ж, итить её ять! Проделиться – невозможно. Хотя, конечно, если водку так разливать…

Домница на Гнилопяти тоже имеет восемь канальцев. С шагом 20–25 см, шириной 6–7, глубиной 4–6, в конце каждого – выемка, диаметром 8-10 см. Не! Не под рюмки! Внутри – не вино, а чушки железного шлака. Там же рядом найдено сопло. В 14 см длиной, для дутья.

Влияние дутья на варку железа здесь очень хорошо понимают. Даниил Заточник, сам себя называющий «смысленым и крепким в замыслах», пишет, что «не огнь творит разжение железу, но надмение мешное».

«Надмение» – дутье; отсюда надменный – надутый.

Понимание это доходило в более поздние времена и до посторонних людей. Виктор Гюго писал:

«…Северные фьорды и архипелаги – это царство ветров. Каждый глубоко врезающийся в побережье залив, каждый пролив между многочисленными островами превращается в поддувальный мех…».

Что и обеспечивало процветание кузнецов эпохи викингов.

Так что, я ничего такого, чего-то сильно небывалого – не придумал.

Другое дело, что я проскакиваю разновидность домниц под названием «штукофен» – «высокая печь». На русский слух звучит… неоднозначно. «Уелбантурить штуку феном»… Кого будем называть «штукой», и что подразумевается под «феном»? Тут столько смысловых вариантов…

Название немецкое. Хотя изобретены в Индии за тысячу лет до Р.Х. Нынче арабы строят их на Иберийском полуострове, в следующем столетии такие конструкции будут тиражироваться во Франции и Германии. Чуть позже будет – «блауфен»… Тоже – название не нравится.

Будем строить нормальную доменную печку. Большую. Первые, в Вестфалии во второй половине 15 века, были ростом в 4.5 метра. У меня – сразу 6. Надо ещё добавить подогрев воздуха, верхнюю часть сделать правильной формы, открытую грудь…

Так, об этом пока – никому! Металлургическая печка – «топлесс»?! Посчитают сумасшедшим. Что для меня – не ново.

Присутствующие зачаровано рассматривали процарапанную моим дрыном по склону на макете канавку и тяжко соображали – а почему ж мы сами до этого не додумались? Ведь все всё видят! Сквозняк на обрыве даже шапки срывает. Что высокая труба даёт сильный жар – знают. А вот собрать вместе…

На территории Советского Союза была 21 труба высотой 320–330 метров, начиная с Углегорской и Запорожской ГРЭС.

Нам такое не по зубам, тут и до «трубы Анконды» не дотянуть:

«Кирпичная дымовая труба высотой 178,3 метров стоит на бетонном фундаменте. Внутренний диаметр – от 23 метров в основании до 18 метров в верхней части. Толщина стен – снизу вверх от 180 до 60 сантиметров. Предназначалась для отвода газов из многочисленных печей для обжига медной руды. За счёт естественной тяги способна выбрасывать в атмосферу до ста тысяч кубометров газов в минуту».

«За счёт естественной тяги»… У меня чуть другой подход. «Естественная тяга» образуется из-за разницы температуры воздуха в самой печке и на вершине трубы. У меня – не «Анаконда». Ростом будет раза в полтора меньше, диаметром… на порядок. Ну и пусть будет она тянуть не сто тысяч кубов в минуту, а 10 – в секунду. А теперь сравните этот объём хоть – с кузнечными мехами, хоть – с моим вентилятором.

На эту, «естественную» тягу накладывается… «неестественная» – восходящие потоки воздуха, возникающие при движении воздушных масс вблизи перепадов рельефа. Западные ветра здесь достаточно часты. Как развернуть в устье печки северные и южные – понятно. Восточные… «Пролетая над Череповцом, посылая всех к такой-то матери…» – в смысле: создавая разряжение у вершины трубы… Вот в штиль – придётся ограничиться «естественным».

Мелочь мелкая, локальная деталь рельефа – Дятловы горы. Но позволяет не «воздвигать» трубу, а «тянуть» по склону. Построить «Анаконду» до 20 века – невозможно. Башни Кёльнского собора в 157 метров – 1880 год. Высота купола собора Святого Петра в Риме – 136 метров. Но нужно предварительно и сам собор построить! А здесь…

Имеем прогресс в концентрированном виде! Разница – в семьсот лет.

Потому, что увидел то, что не то что перед носом лежит – торчмя торчит и свет божий застит! Стену берегового обрыва. Препятствие, неудобство. Которое можно превратить в редкое преимущество, в основу для технологического скачка в области производства новых материалов.

А мы, хомо советикусы, такие! Наша соображалка – самая соображальная! Потому как выращены, вскормлены, вспоены – не с шеломов богатырских и концов копий вострых, а в условиях всеобщего дефицита и тотального равенства. Когда и украсть-то было не у кого. Приходилось самим изобретать, приспосабливать и уелбантуривать.

Развился такой… пазло-образный взгляд на мир. Типа: вот – пазл, вот – дырка в нём. Где-то в мире, возможно, есть фишка для этой дырки. Но сыскать её невозможно. А нет ли у нас в хозяйстве чего-нибудь похожего? Не по назначению – этого-то точно нет. А вот по очертаниям… или присущим свойствам… или если обпилить… или к одной, совершенно не из этой оперы, хрени пришпандорить другую, совсем не из балета, но в совокупности… Высочайший уровень распознавания образов! И – поиска новых смыслов.

Это вам не модельки кораблей-самолётов собирать из заранее заготовленных и пронумерованных дощечек! Это такой… полёт мысли и разгул фантазии!

Так, чисто к слову: вы когда-нибудь аккумуляторы через катушку Теслы заряжали? Покручивая пальчиком битые СД-диски с наклеенными магнитиками? 1.5 ампер-часа за 5 минут. «Кулибин» так и сказал:

– Дык… эта… энергию с эфиру тянет… Не, не продам. Жить пока хочется. А то все, понимаешь, кто по Тесле дармовую энергию качал… нехорошо умерли.

* * *

– Эта… ну… дозволь спросить. (Опять тот же мужик из новосёлов лезет. Уже лучше – спрашивает разрешения).

– Господин воевода.

– А? Чего? Кто?

– Когда говорить со мной надумал: продумай сперва слова. Которые ты решил мне сказать. Чтобы не экать-мекать. Твои «эта, ну» – моего времени перевод. Я тебе сказал. Если ты с одного раза не понял – вот, как раз на кирпичи и пойдёшь. А ко мне обращаясь, не забывай добавить – «господин воевода». Слушаю.

Мужика аж в багрянец бросило. Как мальчишку отчитали. И хоть бы кто?! Хоть был бы муж добрый, а то сидит… жердина плешивая. В косынке бабской. И ведь с остальными-то – запросто, без величания…

Только остальные – со мной уж не первый год. Ты, дядя, дорасти, докажи. А что ты муж бывалый… я и так вижу. Но – не мой. Пока.

– Эгх. Вот показал ты нынце, господин воевода всеволжский, как надобно строить город. Умно показал, замысловато. Поверху, говоришь, строить, по горам. Этой, как же её… параболой. Вот мужи добрые, не скудоумные, рядили-судили – как воды-то на горах взять. И тут ты указал: строить, де, водоводную машину. И гляжу я – всё-то у тебя для того есть, и мастера всякие, и железа-причиндалы. А цего нет – вон, мастер есть – сделает.

Так. Интересно. Чего я не учёл?

– Всё б хорошо, да только одна беда-бедёнышка осталося. Вот порастут от начала, как в мысовых городах, посады. Усами по бережкам. А после придут злыдни-вороги. Да усы-то и попалят-пообрубают. Тебе-то ницо, у тя и своих-то усов нема. А людям – муцение да разорение. А с того муки да погибели людям русским придут, что нарисовал-то ты красиво, а вот стены крепостной, защитительной – не нарисовал. Хоть бы и вся артеля тутошняя кирпичи пець стала, рвы копать да палисады ставить, а стену тебе не построить, не оборонить тебе людей простых от злых находников. А мне голова моя – дорога. Сидеть-поджидать, покуда сюда всякие душегубы явятця, да всё пожгут-пограбят… Ты уж звиняй, а пойду я с отседова. Господин Воевода Всеволжский.

Мой титул он произнёс с особым выделением голосом, поклонился, одел шапку и двинулся к выходу.

– Постой. Ты спросил – я тебя выслушал. Теперь и ты послушай. Мой ответ. Или ты из тех, кто «сам спросил – сам ответил»? Сядь.

У выхода поднялись и встали плечом к плечу двое молодых парней из моих гридней. Без мечей в руках, но в доспехах на плечах.

Тишина да покой. До первого слова. Никакой вражды. До первого удара.

Дядя фыркнул, хмыкнул, крутанул головой. Вернулся на своё место. Потом вспомнил где он и сдёрнул шапку.

* * *

Я уже говорил, что вопрос обеспечения внешней безопасности для средневекового поселения – из самых важнейших. Посмотрите на средневековые города Италии: Сан-Марино, Бергамо. Аль-Касаба в Малаге, Гранада… Безопасность, выражающаяся, прежде всего, в размещении поселения на вершине неприступной скалы, перевешивает все аргументы удобства, снабжения…

Или ты живёшь, пусть и неудобно, или ты не живёшь вообще.

В равнинных местностях, где отдельно стоящие скалы – редкость, их пытаются заменить мощными крепостными стенами. Я уже вспоминал цитадель Биляра со стенами в 10 метров толщины. Всё возможные варианты локальных «китайских стен» реализуются в Средневековье и Древнем Мире. Длинные земляные валы поперёк Ютланда, валы в Англии – от саксов, наши «Змеевы» – от степняков, большое W поперёк крутого горного склона стен Великого Стона для защиты 18 соляных бассейнов в Далмации… И в то же время – долгое отсутствие крепостных стен в Древнем Риме, в Александрии Египетской, в Спарте, в Лондоне… Последовательное отмирание городских укреплений в Центральной России в 17-18-19 веках… Повсеместное превращение городских крепостей в музейные экспонаты в 20 веке…

Есть функция – защита населения от внешнего нападения. А чем она достигается – десятиметровыми стенами, «покореньем Крыма» или мобильными комплексами ПВО…

«Зачем Спарте стены, если у неё есть доблесть её сыновей?».

Здесь этого не понимают. Не понимают вариантности, многообразия способов эффективной защиты.

Крепостная стена? Должна быть! – А зачем? – А как же без неё?! Это ж город! Должна быть огорода.

– Тебя как звать-то, мил человек?

– Самородом кличут. А цто?

По публике прошёлся смешок. Остряки мгновенно сформулировали какие-то вариации по теме «Конька-горбунка», точнее – прототипов и предвестников сказки Ершова. И упомянутых там трёх братьев:

«Средний был гермафродит:

Сам и трахнет, и родит».

Словечки мои ребятишки подбирают несколько иные. Ещё веселее получается. Смысл имени Самород… неоднозначен.

А вот это уже лишнее – пантомимически изображать процесс самозарождения Саморода. Выразительно получается – у паренька явные актёрские способности. Надо к нему присмотреться. То ли – в скоморохи определить, то ли – в спецагенты. Но сейчас… Хватит мужика дразнить. Хватит, я сказал!

– Давай-ка, Самород, малость подумаем. Вообрази: вот сидим мы тут с тобой, разговоры разговариваем, квасок попиваем. Тут, откуда не возьмись, прилетело зае… Мда. Влетают вон в ту дверь… поганые… Кто у нас ныне поганые? А, кипчаки. Ну, мы с тобой – робяты бывалые, не спужалися, не растерялися. Вынули ножики свои острые, да и зарезали наглецов поганских. Вот прям тут. И под стол кинули. Вон, лежат-валяются. Так аль нет? Вообразил? Представил?

* * *

Задача, поставленная Татьяной в её письме к Онегину:

«Вообрази…!»

для большинства людей, особенно из числа мужеского пола, является неразрешимой и чрезмерной. Нет, если уточнить:

«Вообрази: я здесь одна…»

То можно услышать реакцию:

– О? Совсем?! А муж твой где? А когда вернётся? А что на тебе надето?

А если и продолжить:

«Никто меня не понимает,

Рассудок мой изнемогает…»

В ответ раздастся:

– Счас-счас! Полечим-поправим-поймём! Только в «Гастроном» заскочу и сразу уже…

Увы, и я – не Татьяна, и Самород – герой не моего романа. Моё «вообрази» относится к гипотетическому боестолкновению. А с воображалкой здесь… Царство божье представляют легко и во всех подробностях, а вот зарезанных и под стол кинутых степняков…