Текст книги "Прыщ"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 301

Интересно: Гаврила кравчего не любит, но опасается. А Аким наезжает «как так и надо».

Я после улучил минутку, спросил у деда. Ответ был краткий и честный:

– Я ему и смолоду морду бил. Покуда он ряху не наел. Да и после… был раз – колчан добрый об евоный хребет расколошматил. Указывать мне, вишь ты, вздумал! Юлить-хитрить. Тля недодавленная!

Странно ли, что при таких манерах Акима из службы нехорошо ушли? Но дед и в отставке не меняется, спуску не даёт:

– Сынок мой Ванечка – у князя в службе. Нет службы – нет шапки. Оружничий Гаврила моего Ивана со службы выгнал. Ты – верни. И чтоб никакая гнида… из ваших теремных… не подкузмила. Понял?

Мда… «Старый конь борозды не портит». Я бы не додумался. А ведь и правда! А эта шапка боярская мне надо? Да мне никакая нахлобучка не нужна! Мне вообще от всего этого, от всей вашей «Святой Руси» – тошно и противно!

Но… Все мои подпрыгивания и выкаблучивания в Пердуновке… только пока Аким жив. Конечно, дай ему бог крепкого здоровья да многие лета, но… А в свете нынешнего «захода по шантажу»… Слово смерда – одно, слово боярина – другое, простолюдина прирезать или боярина столбового… беглый хлоп или опальный боярин… Статус даёт возможности. Разночинцу по зубам мимоходом… да запросто! А вот боярину… можно на ответку нарваться.

«Без бумажки – ты букашка. А с бумажкой – человек». Надо этот… головной убор типа «диплом, удостоверяющий…»… – приобщить. У меня в первой жизни как-то только паспортов, подтверждающих разные гражданства – штуки четыре собралось. И – ни разу не помешало.

– Ты, Аким Янович, зазря на меня ругаешься. Службу зачесть – на то княжья воля надобна. Отпрыска твоего хоть куда перевесть – слово конюшего. Ни того, ни другого – ныне в Городище нет и до Крещения не будет. К стольнику с этим идти… бестолку. Так бы я мог и к себе в службу взять. А там бы… отправил по делам своим… да хоть в Елно ваше.

– Не дури меня! Ежели он до Крещенья здесь, в дому, проболтается – его со службы выгонят. Иди к Гавриле и договаривайся. Чтоб – будто и не было. И я с вами поеду.

Очень не нравится возвращаться на Княжье Городище. После всего там… закрученного. Но просто зарезать меня… Демьян сам пока не рискнёт и другим не позволит – он в мою сказку о сундучках с грамоткой поверил. Ну… пока нет достоверных опровержений.

Торчать две недели в усадьбе в городе… тут и другие риски есть. И очень не хочется терять «шапку». Я не понимаю, я не могу посчитать в цифрах: какая будет от этой «детали туалета» – выгода. Но интуиция говорит: «свои взятки надо брать сразу». А народная мудрость подтверждает: «Дают – бери, бьют – беги». Пока – не бьют.

Жалко бросать. Как той обезьяне, которая ухватила в кулак комок сладкой каши и не может выдернуть застрявшую руку из горшка. И кулак разжать не может – «жаба давит».

Пришлось довольно долго сидеть на крыльце под хоромами Будды. Потом оттуда вылетел злой Аким:

– Друг называется! Идол безмозглый! Орясина глухая! Ничего слушать не желает! Бельма свои щелячьи законопатил и хоть огнём гори!

Вскоре вышел и Демьян:

– Уговорил. Гаврила ошибся давеча. Живот у него пучило сильно. Вот он по болезненности и озлобился. Иди (это мне).

Я заскочил в хоромы. Снова, как когда-то, на лавке сидел Будда, подобрав под себя ноги, прикрыв веки. Только веяло от него – не теплом ленивого покоя, а безмолвием ледяного камня.

– Со своим майном – в оружейку. Тама – в дальний чулан. По двору – не болтаться, корм – мои принесут. Делать – что велят. И чтоб видно не было! Шагай.

– А Мончук, конюший?

– Шагай.

Шагаю. Как учили. Через левое плечо, три шага строевым. К месту несения службы – арш.

Коллеги по надраиванию, ремонту и заточке всякого княжеского – встретили насторожено. Но – указали место, помогли обустроиться, принесли пайку с кухни. А я подробно, «от первого лица», описал им историю с «золотыми щитами» и обосновал своё кратковременное отсутствие крайним раздражением Будды полученными им «люлями».

– Суров у нас оружничий, суров. Но, слава богу – отходчив.

Тему «богопротивной свечки» удалось вообще замять.

Будущее вырисовывалось туманно: через две недели вернётся конюший, кравчий добьётся перевода в свою службу и отправит меня в командировку в Елно. Там я тихонько займусь своими делами в Пердуновке. Следующей зимой явлюсь к князю, получу благодарность «за верную и беспорочную». И – свободу! До следующей мобилизации – сбора ополчения. Куда я снова обязан буду явиться, «конно и оружно».

Ну, это ещё… «живы будем – поглядим» – русская народная мудрость.

Демьян, озабоченный риском для собственной жизни и чести господина своего – резких движений делать не будет. Скорее наоборот – будет меня изо всех сил оберегать. Чтобы меня кто другой не прирезал. Пока он поймёт, что никаких «сундуков с грамоткой» нет… пока надёжно в этом удостоверится… За это время… такие «сундуки» могут и в самом деле появиться.

А пока эта бодяга тянется… Точки с приличной кирпичной глиной известны возле многих городов. Список надо бы расширить. И по известняку – тоже. Прикинуть удобные места для строительства мельниц и лесопилок, приметить лесные делянки, потолковать с боярами – много не будет, но пару-тройку «психов», которые захотят своих челядинцев в «белые избы» переселить… а может – и смердов… В городе надо несколько участков взять – лучше бы целую улицу, и отстроить за свой счёт – просто для демонстрации… Надо поточнее прикинуть здешние возможности по сбыту – всё-таки, второй город в стране, плюс пригородные, плюс вниз по Днепру… А там пожар какой-нибудь… У меня пожары уже не худо получаются…

Я надраивал чешую, потом принялся пришивать её к кожаной безрукавке-основе. Сижу тихо-спокойно, никого не трогаю, доспех починяю. Как кот Бегемот. Даже мурлыкаю под нос что-то. Зашёл Будда, посмотрел молча, ткнул пальцем в нитяной жгут.

– Вощить. Гущее.

И ушёл.

Жаль. Разговаривать не хочет. А мне его рассказы интересны были. Ну и ладно. Двери здесь могучие, запоры крепкие, чулан мой прогрет. Широкий настил, вроде привычного палкодрома, завален тряпьём, железом, шкурами, приспособами… – приберусь, разложу поудобнее да спать и завалюсь. Перетерплю две недели – и домой. А дома-то у меня… Дома – хорошо.

Оружейка представляла собой несколько бревенчатых срубов, врытых в землю, соединённых между собой проходами и накрытых крепкими бревенчатыми крышами. Как я понял, строение это начато было ещё при Мономахе. Потом неоднократно расширялось и перестраивалось.

Понятно, что «врыто» не потому что взрывается, как закапывают в котлованы цеха по производству взрывчатки. Раз в год та же Рубежанская «Заря» грохала, бульдозеры сгребали в сторону остатки конструкций, четыре закрытых гроба со строительным мусором – там и ошмётков не оставалось – отправлялись на кладбище. И снова… «во славу Родины», пока кто-нибудь не шаркнет парусиновой подошвой по чересчур высохшему полу.

Здесь этой проблемы нет – просто принято хранить ценности в земле. «Из-под земли достану!» – не метафора, а элемент денежного обращения. Что оружейка, что «скотница» – казна – закопаны. Гости к нам не на крыльцо всходят, а по лесенке спускаются. Что я и слышу: кто-то спускается в главный зал. Осторожно, медленно, чем-то шурша… А мои коллеги в трудном деле наведения глянца на княжий оружейный мусор – на обедню ушли. И я тут один… И кого ж это мне ныне бог послал?

Прихватил, что под руку попало – топорец боевой с чеканом, выглянул из своего закутка…

Оп-па… Не ожидал. Сама их княжеско-благородная милость, «девица всея Руси», одна… Наверное, пришла благодарить за своё спасение от лютой смерти на пожаре. Поди, и медальку от начальства даст. И от себя, может статься, как-нибудь… лично.

– Здравствовать тебе, великая княжна Елена Ростиславовна. По какой нужде великой в наш погреб, тёмный да смрадный, твоя милость явивши?

– Ой! Фу! Напугал. Выскочил будто домовой из запечка! А мастера где? В церкву пошли? Ну, может и ты сгодишься. Хочу подобрать… Надобен кинжальчик простенький. Но – не простоватый! Такой… благородной девице приличный.

Чего-то слов искренней признательности и сердечной благодарности – не произрекает… Это она так, для разговора, наверное. А вот оглядится, осмотрится, да мне полную шапку каменьев самоцветных и отсыпет. Мабуть… «Дурень думкой богатеет» – русская народная… мда…

Пыль сдул, на краешек усадил, в каменку полешко для света подкинул, сбегал-принёс. Целую охапку колюще-режущего на выбор. С десяток разных кинжалов.

 
   «Никто привычною, заботливой рукой
   Его не чистит, не ласкает,
   И надписи его, молясь перед зарей,
   Никто с усердьем не читает…».
 

Неправда ваша – чистим регулярно. Своими «привычными, заботливыми» ручонками. Вот только не надо… пошлых ассоциаций!

Когда берёшь в руки настоящий, удобный, «твой» ствол, когда проводишь по нему пальцами… просто чтобы ощутить изысканность линий… его восхитительно гладкие поверхности, точные, продуманные, такие естественные впадины и выпуклости… сжимаешь в кулаке, чуть отпуская и снова вздёргивая, поворачивая кисть, слегка «переступая пальцами» на нём… когда укладываешь его на ладонь и медленно проворачиваешь, воспринимая заключённую в нём мощь и совершенство форм… мизерность необходимых усилий, отделяющих тебя и его от твоей смерти… подымаешь и наводишь на цель… чуть поигрывая микродвижениями… ощущая его как своё продолжение… как часть собственного тела… естественную, неотделимую, в который ты весь сфокусировался… ищущую, жаждущую выплюнуть приготовленное… прямо туда, прямо в одно-единственное, нужное место… ещё не осознавшее, но уже выбранное и подсознательно ожидающего твоего… внимания… делаешь лёгкое, почти незаметное, напрашивающееся усилие… нежное, уверенное, необратимое… последнее, завершающее… всё – пошла… всё, назад не вернуть, не изменить, не исправить… полетели… обрывки, ошмётки, капли, брызги… попал… как обычно… приятно…

Ствол – как совершенство, выстрел – произведение искусства. Мгновения волнения и наслаждения.

Мда… Очень сходно с сексом.

Хотя автоматическое оружие и здесь всё опошлило.

 
   «Лемносский бог тебя сковал
   Для рук бессмертной Немезиды,
   Свободы тайный страж, карающий кинжал,
   Последний судия позора и обиды».
 

Увы, таких, «немезиднутых», типа: «привести приговор в исполнение» – не держим. На Руси для «исполнения» – обычно топоры используются.

Раскладываю перед княжной наши финтифлюшки. Чисто подарочные – на войне-то у нас не кинжалами, а больше ножиками работают. Есть довольно экзотические: что-то типа кописа – греческого боевого серпа с заточкой по внутренней стороны изогнутого лезвия. Понятно, что ни ятагана, ни кукри ещё в природе нет, а фалькаты – уже нет. Есть классный скрамасакс. Великолепная голова ворона в навершии, ножны богатые. Но длина и вес… не под девичью руку. Есть очень красивый армянский обоюдоострый «кама». Не так уж много, но имеем в наличии и европейские кинжалы сильно вытянутой треугольной формы. Вот мизекордии – увы. Они только-только появились, трёх-четырёхгранные «тыкалки». На «Святой Руси» – доспехи легче, тыкать – особо некуда. «Спросом не пользуются».

Ей, наверное, нужен какой-то айкути, что-то типа кайкена – лезвие вершка два-три, гарды нет, лезвие мягко перетекает в рукоятку, используются для дамской самообороны в помещении. Можно носить в парчовом мешочке со шнурком. Входит в число свадебных подарков женщине. Основное назначение – само-зарезание.

 
   «В дому заплачет мать-старушка,
   Слезу рукой смахнёт отец.
   Поскольку милка вечно носит
   С собою в сумочке… ножец».
 

При осаде замка Фусими, например, вся семья владельца замка Тории Мототада покончила с собой, чтобы избежать плена. Это коллективное самоубийство женщин и детей стало символом самурайской чести. Хотя зарезались не «честнЫе» самураи, а те, кого они клялись защищать. Окровавленные доски пола из комнаты, в которой гражданские вены и артерии от безнадёги вскрывали, позднее встроили в потолок близлежащего храма.

– Тебе зачем? Ну, там, мясо резать, подушки вспарывать, в носу ковырять…

Факеншит! Да что ж она такая… резкая как не выбродивший квас!

– Чтобы отомстить. За бесчестие.

Уже выбрала. Простенький, но не простоватый. И, факеншит, вполне эффективный: упёрла мне в шею стилет.

Со вкусом у неё в порядке – хорошенькая вещица, стильная. «Палочка для письма» – от латинского stilus. Вообще-то, стилет – итальянское изделие, но она сыскала французскую штучку. Костяную, кругленькую. Остренькую. Насколько остренькую – кожей шеи чувствую. Рукоять в форме вырезанного ангелочка, стоящего навытяжку. Солдатиком. Как она на пожаре у стенки… пока я её… Теперь уже я и сам… сейчас ка-ак надавит ангелочку на кудрявенькую бошку большим пальцем и…

– Э… так ты ж… Какое бесчестие?! По согласию ж было! Не считается! Убери!

– Что?! Да как ты смеешь?! Ты! Ты схватил, затащил, связал… И – овладел! Мною! Княжною! Изощрённо! И – извращённо! Стоя!!! Силою! Против моей воли!

– Да ну?! А разве ты сказала «нет»?!

 
   «– Я не сказало «да», милорд!
   – Вы не сказали «нет».
 

– Так… Ты ж мне этим… вонючим одеяльцем… рот заткнул!

– И что?! Однозначного, определённого и недвусмысленного «нета» – не было. Как по уставу положено – три раза, начиная с предупредительного в воздух. Мимика… позволяла трактовать… разнонаправленно. Особенно – в заключительной фазе. А моторика… скорее – соглашательно. Я бы даже сказал – побудительно и понукательно. Вот так я тебя понял! Вот я и побудился, и понукнулся. Исключительно под влиянием твой неземной красоты и всякое помановение твоей милости незамедлительно исполнить желания. Да не дави ж ты так! Дырку ж сделаешь!

– Хам! Мерзкий хам и наглец! Снимай штаны!

О! Не фига себе! Фольк традиционно даёт связку: «Снимай штаны – будем знакомиться». Тут это – унижение или приглашение?

«– Мужчина, вы пьёте?

– Если это вопрос – то «нет», если предложение – то «да».

– Э… Госпожа… э… самая великая княжна… Не будет ли такое ммм… действие с моей стороны… в смысле снимания штанов… в присутствии высокоблагородной и безусловно невинной юной особы… превратно понято и… и негативно оценено… со стороны твоей?

– Снимай! Живо! Я те покажу как дев благородных…

– Да я уже знаю, уже ж видел-пробовал…

Она зашипела. Как шипела, уподобившись раскалённой сковородке, давеча на пожаре. Ещё сильнее воткнула мне «палочку для письма»… слава богу – пока только в сонную артерию. По поводу здешних школярских пожеланий насчёт использования святорусского аналога латинского стилоса – «писало», я уже…

Теперь и мне пришлось исполнять «высоко гляжу» – задрать голову в потолок. Хороший у нас потолок, крепкий. «Землянка наша в три наката…». Накат здесь один. И сверху не «сосна сгоревшая», а крыша лубяная. «Была у лисы хата ледяная, а зайца – лубяная…». И меня тут… как того мартовского косого. А там должен быть чердак. А на чердаке всегда собираются всякие сокровища… или мусор…

Вот с такими мыслями, старательно держа равновесие – неохота «проколоться» своим горлом об заточенную костяшку…, я осторожно выбрался из чуней типа домодавы стоптанные, дернул за верёвочку… в смысле – за опоясочку…

«Дёрни за верёвочку – дверь и откроется» – какой глубокий смысл в этой давно знакомой фразе из русских народных сказок! А я и не догадывался! Вот, собственно, чего хотела лиса от зайца! А мы всё съесть-съесть… Как дети!

Один знакомый ребёнок, случайно углядев из своей кроватки процесс сотворения себя братика или сестрички, так и кричал:

– Папа! Не ешь маму!

А эти прекрасные строчки:

 
   «Не запирайте вашу дверь!
   Пусть будет дверь открыта!».
 

В смысле: со свалившимися штанами – человек сразу становится ближе к людям. Достаточно просто «дёрнуть за верёвочку»!

Сколь много культурологических открытий случается у человека, когда ему к горлу пристают с чем-нибудь остреньким!

Чуть переступил на месте и вот, одним элегантным движением ноги штаны отправляются… захват пальцами ног и штаны отправляются… не, нелётные у меня штаны. Ну, пусть так полежат.

Вид моих поцарапанных икр несколько смутил собеседницу. Не знаю, что она собиралась увидеть, но здешняя мужская рубаха не намного короче той женской, в которой я с княжной под мышкой по горящему терему бегал. Там, кстати, и ободрался.

Мгновенное выражение растерянности на её лице сменилось грозной решительностью:

– Рубаху сымай! Ну! Живо!

Продырявит. Как пить дать. Просто сдуру сделает в шейке дырку. И кровушка моя… горячая и бесценная…

 
   «Капли крови густой
   Из груди молодой
   На зелёную травку сбегали».
 

Точнее: из продырявленного горла на замусоренный земляной пол. А так – всё правильно.

Подпёрто глядя в потолок, я потянул вверх рубаху. Её всё равно через голову снимать – придётся княжне убирать свою костяную заточку от моей шеи. Тогда я… Эмык… Убрала.

Княжна внезапно отдёрнула стилет от моей шеи и приставила… да, именно туда. Даже уточню: подцепила и приподняла. Зловредно глядя мне в глаза сообщила:

– Ты думаешь – я дура? Только дёрнись – враз отвалится. Улетит твой воробышек – даже не чирикнет. И всё – назад не приставишь.

Ну почему меня жизнь постоянно сводит с этой… взбесившейся членовредительницей?! Ведь есть же нормальные женщины! Добрые, спокойные, ласковые… А с этой… каждый раз экстрим на уровне смертельной угрозы.

«– Доктор! Я буду жить?

– Вы?! Жить?! А смысл?».

Первый раз я к ней в постель запрыгнул, фактически, из-под топора. Второй – из огня и полымя. Теперь вот третий раз. Нынешний стимул – остро-костный. Очень «остро».

Но бог троицу любит – есть надежда на благоприятный и взаимно-удовлетворительный… Как и в предыдущие… Хотя пока больше похоже на «Кавказского пленника»:

 
   «В одной руке блестит пила,
   В другой кинжал ее булатный;
   Казалось, будто дева шла
   На тайный бой, на подвиг ратный».
 

Если бы у неё ещё и пила в руках была… бензо…! Бр-р…! Хотя железяк здесь много, подберёт что-нибудь подходящее… И буду я, почти как у Пушкина:

 
   «Но пленник хладный и немой,
   С обезображенной елдой,
   Как труп, недвижим оставался».
 

Без всяких «как».

Я неуклюже стаскивал с себя рубаху, путаясь в рукавах, старательно прислушиваясь к собственным ощущениям в некоторых, столь чувствительных и очень дорогих мне, органах. Отнюдь – не внутренних. Соответственно – визуально наблюдаемых посторонними. Посторонней.

Мужчины, как всем известно – как дети. Постоянно не могут справиться со своими… конечностями. Суетятся, понимаете, размахивают всякими своими… членами. Так это… спонтанно.

Спонтанное восстание в обществе называется бунтом, массовыми беспорядками. В физиологии… В полутьме помещения княжна даже несколько наклонилась, чтобы подобрать наиболее точное определение наблюдаемому явлению. Феномену, так сказать, моей природы. А я название знаю, но не скажу! Потому что до меня дошло, что «хладный булат» – это не здесь. Здесь – круглая гладкая кость, которая пляшет в её дрожащих руках и уже согрета моим теплом.

Ишь чего придумала – «воробушек»…! У меня… – сокол-сапсан! Сейчас пикировать будет! Только с этой костяшкой разберусь…

 
   «Лилейная рука тебя в меня вперла
   В знак памяти, в мгновения свиданья,
   И в первый раз не кровь вдоль по тебе текла,
   Но светлая слеза – жемчужина страданья».
 

Только бы не «прослезиться» преждевременно. От волнения и ощущения. «Жемчужиной страданья»…

Стилеты изначально – колющее оружие, режущий кромки – не имеют. Какой я умный! Как хорошо, что я внимательно слушал лекции! Ну, которые мне Будда закатывал.

Когда она подняла на меня несколько растерянное и раскрасневшееся лицо, я, уже не опасаясь «обрезания по неосторожности», набросил ей на лицо свою рубаху, перехватил другой рукой кулачок со стилетом и провёл дефенестрацию.

Вообще-то, дефенестрация – акт выбрасывания кого-либо из окна. Окон здесь нет – я ж говорю: «Святая Русь», как что-нибудь нужно – всегда нету! Поэтому – не «из окна», а – «в койку». Койки здесь тоже отродясь не было, но был обширный настил у стены на уровне колен. Куда я её и… и дефенестрировал.

Великих княжон в эту эпоху физкультурой ещё не мучают. Им вполне молебствований хватает. Принцесса была здоровá. Особенно в части кусаться, царапаться и лягаться. Мы съехали с настила коленями на пол, но тут я дотянулся до запчастей к греческому ламелляру.

Я ж весь в трудовых подвигах! Аж живу на производстве! «Живу» – не в том смысле, как вы подумали… Хотя ситуация, похоже, меняется.

Как удалось установить экспериментально, шнуры, которыми вяжут пластинки в «кабанских» доспехах, очень удобны для упаковки нервных высокородных девиц. Если, конечно, они не были предварительно промаслены и провощены. В смысле: шнурки, а не девицы.

Только примотав ей кисти рук одну к другой, и подтянув петлёй шнура вокруг шеи к затылку, мне удалось заставить выпустить из пальцев столь приглянувшуюся ей остренькую французскую косточку. Прямо как злая собачонка: вцепилась, рычит и не отдаёт. Я её «фу!» – а она ещё и гавкает!

Выкрутил, наконец. Классный французский резной ангелочек.

 
   «Ты дан мне в спутники, любви залог немой,
   И страннику в тебе пример не бесполезный:
   Да, я не изменюсь и буду тверд душой,
   Как ты, как ты, мой друг железный».
 

Точно – не изменюсь. И буду твёрд. Уже чувствую насколько. Не только душой, но и телом. В некоторых местах. Не железный, конечно, но… «Как ты, как ты, мой друг…». В смысле: «как кость». Про моржа слышали?

Тут… Типа по песне: «В борделе распахнулись с шумом двери». Ну, не в таверне же! Жратвы-то – нету! Но вот – прибыла. Входная дверь в нашем главном зале заскрипела, послышались голоса моих коллег по начищению всякого княжеского до блеска.

Рывком вздёрнул подолы ей на пояс, немедленно получил пяткой по… нет, не попала, очень близко, но – рядом. Навалился ей на спину и зашипел в ухо:

– Молчи, дура! Хочешь, чтобы слуги прибежали?! Чтобы по всему Городищу разнесли про твою голую задницу?! То-то звону будет! Уж распишут-то со всеми подробностями! Как тебя тут раком ставят. Вот уж точно будет бесчестье! На всю Святую Русь!

Бедняжка настолько загрузилась перспективой «репутационной катастрофы», что без сопротивления приняла в рот мою скомканную рубаху в качестве шумопоглощающей затычки, и даже не сильно мотала головой, пока я ей на затылке рукава завязывал. Поддёрнул повыше подолы всех её многослойных одёжок – чисто для анонимности, чтобы голову ей прикрыть, чтобы не опознали.

Размышляя о глубинности и фигурности связей таких абстрактных понятий как «честь» и «шантаж», «стыдное» и «бесстыдное», «гордость и предубеждения», «таланты и поклонники», «блеск и нищета», «война и мир»… я дотянулся до корчажки с оружейным маслом и принялся смазывать. Чего-чего… – всего! И у себя, и у неё. Повторять ей болезненные ощущения, как было на пожаре… Так не горит же!

И не надо на меня насчёт смазки выпучиваться! Это в 21 веке оружейное масло – минеральное или синтетическое. Там и обезвоженный керосин хорошо идёт. А здесь – исключительно растительное, очищенное, высшего качества. Таким и кашу не во всяком доме заправляют!

Оселком пройтись, или, там, наждачкой… а потом суконкой для блеска… здесь не надо. Доводить девушку до сияния парадной княжеской чешуи… навык-то у меня уже появился, но не применять же его повсеместно! А вот защитное покрытие… напылений-гальваностегий тут…

– Во! Ну ни х…! Лихо. И в церкву отойти нельзя! Как же ты дуру-то заманил сюда?

В дверях моего чулана стояли коллеги: «Васисуалий» и «хромой гонец» – принесли мне обед со столовки.

– Миску туда поставь. Не заманивал – сама пришла.

Как всегда, я говорю только правду. Пришла – сама. Вот легла… но про это не спрашивали.

Заслышав голоса, «самая великая княжна» полностью затихла и перестала дёргаться. Похоже, перешла в свой фирменный княжанский режим: притворилась мёртвой, полный пассив – «меня тут нет». Даже не реагирует на мои «смазочные» прикосновения. Даже изнутри… Даже интересно…

Коллеги оставили посуду на верстаке и подошли ближе:

– Эта… ну… а зачем ты её… так?

– Учись, малой. Маслице не только мечу вострому харалужному надобно, но и мечу… богом данному. Наш народ, в исконно-посконной мудрости своей, так и говорит: «не подмажешь – не… э… не засадишь». И с той стороны… для скользкости. Запоминай, паря, по жизни пригодиться.

Хромой мальчишка полыхнул румянцем и отскочил на шажок. Но взгляда от моих пальцев не оторвал. А «Васисуалий» сунулся к её голове стянуть подол. Пришлось ухватить за руку:

– Не трожь. Не твоё.

– Дык… Я ж тока глянуть!

– Заведи себе такое и глядись. Хоть с утра до ночи и с ночи до утра.

– Слышь, боярич, а она – кто?

– Угадай с трёх раз.

– Ну, эта… Не из прачек – у тех ляжки здоровее. Не из кухонных – те в заду толще. А, ты ж с гусями…! Гусятница!

И неугомонный коллега снова потянулся сдёрнуть тряпки с головы девушки. Я снова перехватил его любопытствующую руку… и… скользко ж стало! Оп-па! Упёрся, но не удержался. Соскользнул. И – поймался. Уже «да», но ещё только чуть-чуть. Княжна старательно промолчала, даже не мыкнула в коме своей одежды.

Это радует – не зря трудился-умасливал. Но толпы зрителей…

– Шли бы вы отсюда. Не мешали бы доброму делу исполниться. Не видали, что ль? Самих же так же делали.

– А… Эта… Слышь, боярич, а потом… ну когда сам-то уже… дашь девку побаловаться?

– Иди-иди. Посмотрю на твоё поведение. Шагай быстро и дверь закрой.

Свидетели, наблюдатели и комментаторы удалились. Теперь я мог не спеша… с чувством, с толком, с расстановкой… А не как на пожаре! Помогая себе руками, ногами и всем телом… меняя темп, направление и угол атаки… Скользя, в частности, столь чувствительной кожей нижней части своего живота по столь нежной коже девической попки… Переламывая, например, собственный ствол, об растянутый до звона, из-за крепко ухваченных и раздвигаемых ладошками ягодичек, кожно-мышечный поперечный ограничитель… на обдирочном станке никогда не работали? – «Не надо печалиться, вся жизнь впереди…» – какие ваши годы! ещё, бог даст… и продираясь… прямо-таки бороздя… наконечником своей… кочерги… где-то в окрестностях пресловутой точки «Г»… какой дурак такое название придумал? для русского слуха… хотя, конечно, мы и к любой букве… Никогда не предполагал, что кочерга настолько… сексуальный символ. С её способностями… стрелять за угол, прорывать препоны, взламывать преграды… и ворошить, знаете ли, подёрнувшееся пеплом. Чтобы огонь, значит, заиграл… и воспылал… А конкретный… кочерг, при этом напряжённо дрожит всем… телом, забираясь в самые потаённые уголки… и, не побоюсь этого слова, закоулки… Как много интересного и полезного мы утратили… вместе с печным отоплением…! я уж не говорю о таких многозначных и возбуждающих страсть понятиях как поддувало… горнило… задвижка… вместе с вытяжкой… и, безусловно, чело с хайлом…

А теперь шлёпнуть по попке, опустится на пятки и по восходящей… снова на грани обдирания, но уже об кожно-костяной… тощая она, точнее – худощавая в некоторых местах… рыбу никогда не чистили…? вот так, поперёк лезвия… балансируя на грани боли и удовольствия… эти ощущения различаются только силой… только не надо тренироваться на скобяных изделиях…! и обязательно не забывая девушку… поскольку у женщин нервных волокон четыре, а не три, и один идёт к центру удовольствия от сосков… ну-ну! – я же не щипаюсь, просто легла… мне в ладонь, а остальное я сам… вот даже как? И потереться… а с этой стороны – легонько покрутить-повращать… тихо-тихо… амплитуда не должна создавать опасности… утраты контакта.

Факеншит! Ну почему я не кольт?! В смысле – шестиствольный. И не Шива – в смысле: многорукий. Можно было бы – со всех сторон, в наиболее привлекательной последовательности, комбинации и сочетании… как у Булата Шалвовича: «то вместе, то поврозь, а то попеременно»… Прям не стихи, а концентрирование выражение мечты… мечт…. многих… о многих… Оп-па! А девочка-то меня обгоняет! Не ожидал, не ожидал… видимо, недооценил чувствительности… где-то. Или подействовало возбуждающее воздействие внешних условий: неприличности, непристойности, бесстыдства? «Запретный плод – сладок». А уж запретный грех… особенно – в ситуации собственной полной безгрешности. «Не виноватая я! Он сам пришёл!» – это ж классика! Это ж, типа, я её – против её желания. Никаких мук совести – одно удовольствие.