Текст книги "Прыщ"
Автор книги: В. Бирюк
Жанр:
Альтернативная история
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
Глава 297
Демьян, заглядывая через плечо писарю, ткнул пальцем:
– Пиши: показал, что, де, сам.
И, оборотясь ко мне, продолжил:
– Ныне же совершил ты ещё два злодейства. Свечу свою диавольскую, которой прежде и свет не видывал, начинил, употребив хитрость злобную, духом нечистым и зловонным и поставил пред ликом святаго великомученика и всея Руси заступника князя Глеба. Для осквернения его и умаления. Сам ли ты до такого святотатства дошёл, или подсказал кто? Не помогал ли оружничий Гавриил в сем богомерзком деянии? Не давал ли каких для того снадобий?
Факеншит! Неоднородность смеси! Запах серы – здесь чётко связывают с преисподней! «След явления сатаны».
Так я и Гаврилу подставил?! Тот кусочек серы я на прежнее место положил. На нём – свежий след от ножа!
Может, и не зря Будда на меня вызверился? Знать точно – ни он, ни Демьян – не могут. Но опыт… интуиция, основанная на понимании тенденций и закономерностей… атмосфера княжеского двора… Итить меня ять! Бестолочь…
– Демьян, да ты что?! С дуба рухнул?! Какая свеча диавольская? Она ж у меня в вотчине тысячами делается, здесь в Смоленске уже с полгода продаётся свободно! Их и на княжьем подворье покупают… А-а-а!!!
У меня голова, из-за закрученных наверх рук, смотрит вниз, в землю. Только по движению теней понял, что Демьян кивнул палачу, который стоит сзади. Тот и наступил на бревно.
Ой же ж…! Факеншит интегрированный по контуру… Когда руки выворачивает… А ведь кат ещё на брёвнышке не подпрыгивал. И поднять меня можно повыше. Так что носки ног достанут до земли только когда руки вовсе из плеч вывернет. А ещё полагается кнут. Тот самый, который «выдирает мясо ремнями мало не до кости». И плеть с закорелыми кончиками-когтями. «Куриная лапка» до самых рёбер. И отдельная тема – горящий веник. Им проводят по животу, спине и груди подвешенного пытуемого. Так это… потряхивая и похлопывая. Как в парилке.
Мужички при входе меня так долго пинали и вертели, чтобы раздеть. Оставили только подштанники: подготовили фронт работ – и для кнута, и для веника. Сейчас ка-ак начнут…
Но не мастера – Саввушка бы всё велел снять. Только мешок на голове оставил бы. Он бы ничего не спрашивал. Ибо вопрос содержит в себе ответ. Хотя бы – информацию о причинах пытки и интересах пытателя.
Он бы ходил сейчас вокруг со своим дрючком, тыкал в разные точки… Довёл бы сперва до полного растекания. Души – в слизь. Чему недоумение и непонимание причин – весьма поспособствовали бы. А уж потом стал бы вопросы спрашивать. Не по делу, а о личном, о самом человеке.
Саввушке более всего был интересен сам человек. А уж потом – что тому ведомо. А эти… Неучи. Но замордовать до смерти могут. Легко, просто на «щёлк» пальцами.
– А скажи-ка нам: для чего ты, снадобьем своим богомерзким, хотел известь отпрысков лучших семейств земли нашей? Дабы возбудить средь бояр добрых вражду к князю светлому? И кто тебе в том злодействе наставником был? И сколь тебе за то плата обещана?
Охренеть! Гос. измена, попытка убийства двух и более лиц, подрыв существующего строя, терроризм, связь с потусторонними силами, соучастие в заговоре, оскорбление чувств верующих, надругательство над гос. символикой… Из-за какой-то глупой шутки насчёт повонять!
А если бы я им спящим – зубной пастой лица измазал?! Да мало ли пионерских шуток есть! Воду, там, над ухом из стакана в стакан переливать, лягушек под одеяло засовывать, со сливы содрать кусочек кожуры и на его место наклеить кусочек красного жгучего перца: кто ел сливу – начинал плакать и плеваться, искать воду, чтобы погасить пожар во рту. Хотя перца тут…
Но ведь можно подарить металлический стул! И подвести к нему электричество… Или пробросить фазу к месту нелегитимного мочеиспускания… А ещё есть хлопушки, петарды и взрывпакеты… кошка, спускаемая на веревочке… ведро с водой над дверью…
– А-а-а…! Ё-ё-ё-ё…! Бл… Ох. Нет!!! Не хотел!!! Ни – извести, ни – возбудить! Ни боже мой! Только пошутить! Только чтобы… они-то и так – пердят да зубами скрипят! Там же и так дышать… А-а-а!
– Ты отпираться-то бросай. Ты давай говори прямо: кто, за какие деньги. Какие ещё злодейства исполнить тебе велено. Серебра ж ты немало получил. Даже и отсель видать. Богатеешь ты, Ванька, неприлично, не по-русски серебром наливаешься.
Ой-ёй-ёй… Этого-то я и боялся. Моё вотчинное хозяйство выбилось из ряда себе подобных. И привлекло внимание власть предержащих. А уж повод применить эту власть ко мне… Кравчий-большевик: экспроприация экспроприаторов, «грабь награбленное». Ему знать не обязательно – у него чутьё есть.
«Лишь мы владеть имеем право
А остальные – никогда!».
Понятия «заработать» – у него нет. Есть – «получить» или «отобрать». Либо мне кто-то «дал». Либо я кого-то «гробанул». Он иного и промыслить не может – мозги так устроены, жизнь так воспитала.
Эти слова – насчёт серебра – я уже слышал. От Демьяна же. Про Вержавского посадника. И меня тогда послали решать проблему.
«Сначала человек решает проблемы, потом сам становится проблемой» – ново-русская бандитская мудрость. Похоже, ко мне уже пришёл «потом».
Нет, но как я вырос! Вы так необузданно льстите моему самолюбию!
– А-а-а!
– Не надо. Отвяжи. В каморку. Пусть посидит. Мы с тобой, Ванюша, ночью продолжим. Самое время для исповеди да покаяния.
Меня отвязали, уронив лицом в землю – руки не держали, ударили пару раз по ребрам – просто для удобства извлечения из пыточного станка и последующего транспортирования, протащили, снова в полусогнутом состоянии, с вывернутыми вверх руками, по какому-то подземному коридору и вкинули в камеру. И правильно сделали. В смысле: в такую дверь только полусогнутым и пройти.
Каморка 2х2, низенько – выпрямиться нельзя, света нет, отдушин нет – щели в двери, в одном углу куча чего-то… засохшего. На запах – дерьмо. На вкус… от дегустации воздержался. Хорошо, что при «влёте» не вляпался. Подстилки нет, одеяла нет. Сел у стеночки на землю. Холодно. Опять колотить начинает. Опять подземелье. Как у Саввушки.
А вот и нет! А вот и совсем не так! Там был космос. Абсолютная темнота, полное беззвучие. А тут отсветы временами в щель под дверью пробиваются, кашель охранников доносится.
О! Так тут и тараканы есть! Вот и собеседники. Или – дичь. Или – воспитанники. Как настроение будет. А оно будет! Потому что главное – не сходство или различие тюремных пейзажей, интерьеров и натюрмортов, а то, что я – уже другой. Мне есть за что зацепится! Мне есть о чем думать, на что надеяться.
Я столько ругал «паутину мира», связывающий, ограничивающий меня «кокон». Но вот эти «паутинки», эти связи с миром вокруг, с людьми – они сейчас меня держат.
Я не о надежде: «вот они меня придут и спасут». Я о собственной тревоге: «как-то они там без меня». О собственном интересе: «а что там у нас отелилось-окотилось, уродилось-выродилось?». У – «нас»!
Они у меня есть. Они позволили (или заставили – кому как нравится) чуток разобраться в этом мире, малость понять – «как здесь ходят, как сдают». Принять участие. Моей душой. В этом во всём.
Эти «паутинки» – моя точка опоры.
«Дайте мне точку опоры, и я переверну мир» – кто это сказал?! – Архимед. – Так вот, Архимед, бери и переворачивай. Только не матерись сильно по-древнегречески.
Я был полон оптимизма. Весьма нервного, истеричного, наигранного, само-накачиваемого. Но – оптимизма! Впрочем, холод, боль в плечах и рёбрах постепенно от него избавили. Пришло терпение. Ожидание. Отупение. Дремота.
Но ожидание хорошего – оставалось. Где-то на самом донышке души. «Хрен вам всем!» и «у нас всё получится!». Абсолютно беспочвенное чувство. К моему сиюминутному и сиюместному реалу… К этому… малогабаритному сортиру без освещения и вентиляции… Никакого отношения. Но в душе – «паутинки». «Их есть у меня!». И это – радует.
Прошло… много часов прошло. Свет факелов, пререкания, возня за дверью… Ввалились, сунули факел под нос, от чего я сразу завалился вдоль стены. Хорошо, что не с той стороны сидел, где… куча отходов от жизнедеятельности предыдущего сидельца. А то так бы головой и…
Спутали руки за спиной ремнями, крутанули, пнули, подняли, уронили, отдавили, посадили, прислонили к стеночке, принесли лавочку, поставили напротив.
«Тут в светлицу входит царь,
Стороны той государь».
В смысле: Демьян-кравчий. И я перед ним. Как та сестрица-мастерица. Какой фрагмент будем исполнять? Монолог третьей сестры?
«Кабы я была царица,
Третья молвила сестрица
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря».
Звиняйте, дядько, даже при всём моём желании… вряд ли.
* * *
Видимо, у меня снова зашкаливал D4. Внутренний стёб «висельника приговорённого» рвался нарисоваться на морде моего лица, и ему это удалось. За что она и получила: Демьян, фундаментально усевшийся, было, на лавке, вдруг поднялся и с размаху влепил мне пощёчину. Как я уже говорил – хорошо, что я сижу не у той стены, где дерьмо. А то опять бы…
– Да ну что ты!.. что ты, дядя Демьян…! я ж ничего худого…
Бздынь. Пощёчина прилетела с другой стороны. Щёчки у меня горят теперь симметрично. Я, вообще-то, любитель порядка и, соответственно, симметрии. Но… может, я так на боку и останусь? Нафига мне на ровный киль возвращаться?
«Сидеть на попе ровно» – фольклорный синоним спокойной жизни. А тут – как сяду ровно, так мне по морде…
– Я тебе не дядя Демьян, а господин главный княжий кравчий. Понял?
– Так точно!
Помолчал, покрутил носом, раздраженно глядя на меня. Здесь так не говорят, но смысл понятен. Соображает: нет ли в моём ответе издёвки?
Дядя, вся твоя жизнь, с моей точки зрения, издёвка над здравым смыслом: рисковать жизнью, мучить других, напрягать себя… ради госбезопасности удельного княжества…
Я ещё могу понять «этническое рвачество, именуемое патриотизмом». Но тут-то этнос – один, древнерусский. С кем нынче воюем? С полоцкими, новгородскими, суздальскими? Кого, по твоей больной легенде я должен закладывать? В связях с кем, «порочащих честь и достоинство», должен признаваться? Великолуцкими? Верхневолоцкими? Мухосранскими?
– Беда у тебя. И у всего семейства Рябины. Племяш твой, Ольбегом, вроде, звать – нынче утром пропал. Поехал, стало быть, с матушкой, с сестрицей твоей, в гости, вышел во двор поиграть. И пропал. Аким твой сразу к Боняте кинулся. Теперь земские ищут, землю роют. Мне в это дело лезть… не с руки. Там – город, тысяцкий, его люди. Но – могу. А могу – и нет.
С-с-сука… Захват заложника. Ольбег же ещё ребёнок! Он же во всех наших игрищах… С-с-с…спокойно.
Твои, Ванечка, «паутинки» в ткани этого мира – не только «точка опоры», но и «поводки». За любой – можно тебя дёрнуть. Чтобы ты побежал в нужном направлении. Лошадям удилами рвут губы, людям – души. А уж как поводья ухватить… чисто дело техники.
У Марьяши после приезда в Смоленск пошла «бурная светская жизнь»: она постоянно катается с визитами по своим старым и новым подругам. Сына берёт с собой. По сути: чтобы похвастать. Сын-подросток – основание для гордости его матери. Просто фактом существования – от трети детей умирает до 5 лет. «А вот я – здорового выродила, живёт пока».
Мальчишке скучно сидеть на женской половине, слушать бабий трёп. Если в доме есть ребёнок примерно такого же возраста и социального статуса – их отпускают поиграть во двор. Где-то в таком дворе его и прибрали. Лишь бы был живой…
– Он живой?
Демьян сделал возмущённое лицо. Типа: а я-то откуда знаю?! Потом пожал плечами. Типа: откуда я знаю? Смысл тот же, но без возмущения от подозрений. Потом – просто кивнул. И вперился в меня.
Спокойно, Ваня. Сперва – дела, потом – эмоции. «Делу время – потехе час» – русская народная мудрость.
«Веселья час придёт к нам снова.
Вернёшься ты и вот тогда…».
Вот тогда и будет… веселье с потехой. А пока… «Блягородным чуйствам» место дома на диванчике. В теплом, чистом и светлом месте.
– И?
– Баш на баш. Чтобы племяшу твоему по земельке хаживати – иному дитятке надо… царство божье потаптывати.
С-с-с… спокойно! Как сказал Конфуций: «Знать и не размышлять – глупо. Размышлять, не зная – смертельно опасно». У меня смертельно опасного – по самые ноздри. Попробуем приподняться хотя бы до уровня конфуцианской глупости.
– Кого, где, когда? И – почему?
О, последнее его удивило! Аж бровь изволили-с приподнять.
– Вона как… Знать, значиться, хочешь… Ну-ну… Слушай сказочку: есть во славном граде Смоленске тысяцкий, Бонята Терпилич. Давно уже тысяцким сидит, ещё прежде вокняжения князя Романа. Когда князь Ростислав в Киев уходил – его здесь оставлял. Над земством главным. Велел князю Роману советов Боняты слушаться, и жить обоим в мире и согласии. Мда… Не случилось. Между тысяцким Бонятой, князем Романом и епископом Мануилом Кастратом… не одна кошка – целое стадо туда-сюда бегает. Князь с епископом – в одну дуду дудят, а тысяцкий… в лад не попадает.
Демьян уселся поудобнее. Похоже, ему самому нужно было высказаться, услышать свой голос, ощутить правильность решения. Чем-то похоже на ту лекцию, которую он читал перед моим походом на Вержавского посадника.
– У Боняты вторая жена – молодая. Года три-четыре тому сошлась она с Давидом-Попрыгунчиком, с четвёртым сыном Ростислава, князю Роману – младшим братом.
Та-ак. Удивительно, но тут я в теме: в первый раз, когда попал в Смоленск, три с половиной года назад, мы с Николаем пытались продать на княжьем дворе его камку.
Я тогда отстал: засиделся в сортире. Потом бродил по теремам и в одном из покоев нарвался на картинку: стол, опрокинутая на нем на спинку женщина с высоко задранными ногами, и молодой парень у неё между ног исполняет характерные возвратно-поступательные движения. Дама меня заметила, ахнула. Парень рванул ко мне, но со спущенными штанами – не догнал. Мы с ним немножко побегали по терему, он хорошо попал лбом в бревенчатую стену. Грохоту было… Повылезали посторонние морды, я спрятался у княжны Елены под кроватью… Ну… и много чего из этого получилось. Она тогда ещё про него говорила:
– Братец мой. Кобель блудливый. Сколько ему было говорено, что б он на ту раскладушку не залазил.
Та «раскладушка» – жена тысяцкого. Что-то рогатое было вышито у неё по подолу, а у Боняты голова лося – типа тамги. Видать, давно предвидел, что у него рога вырастут.
Но Демьяну что-то не смешно насчёт тысяцкого-рогоносца.
– Два с небольшим года назад его жена родила мальчика. Кумушки по городу щебечут, что не от мужа старого, а от князя молодого. Окрестили Федором. Как раз в те поры, когда через Смоленск Евфросиния Полоцкая проходила. А мирское имя дитяте дали – Судислав.
Оп-па… Я снова в курсе: тогда тоже в городе был. Варвару… потерял. Сохрани, господи, душу светлую. Жизнь за меня положившую. Сколь живу – не забуду. Скольким я уже здесь должен… «паутинкам» моим…
А про этого мальчика я помню. Случайно мимо пробегал.
Мы тогда сунулись в Мономахов собор: посмотреть – как бы спереть крест Евфросинии Полоцкой с частицей Креста Животворящего. На крыльце храма нам навстречу попалась группа женщин. Впереди шла важная, довольно молодая боярыня, следом нянька на руках несла замотанного ребёнка. Что-то обратило внимание… Уже вслед понял: знакомый рогатый орнамент по подолу платья. Спросил у своих спутников:
– Кто это?
– А, дык… господина тысяцкого жёнка. Родила по весне. Судиславом нарекли. Вот, младенца свого приносила святынь коснуться.
Тогда я и узнал: кого в прошлом году братец княжны Елены Ростиславовны – князь Давид-Попрыгунчик по столу раскладывал, да чем тот пасьянс закончился.
Нового я пока не услышал. А вот Демьян как-то странно на меня смотрит. Будто я чего-то очевидного не понял. Из – «ну это же все знают!».
– И что?
– Имя. Судислав.
Ну и что? Имя как имя. Не из распространённых, но и не уникальное. Бывали уже на «Святой Руси» судиславы… Стоп.
В моё время личное имя – личное дело человека. Здесь… В средневековье каждая благородная семья имеет свои правила наследования имён из своего семейного набора: «Петька» невозможен ни среди Меровингов, ни среди Тюдоров. В «Святой Руси» окончание «-слав» свойственно, обычно, княжеским мирским именам. Среди рюриковичей Судислав был только один – самый младший сын Владимира Крестителя.
Человек с очень несчастливой судьбой. Был поставлен Крестителем князем во Псков. Похоже, для ослабления сцепившегося к этому времени с отцом, сидевшего в Новгороде Ярослава Мудрого. Административно-территориальная единица – «Земля Новогородская» делилась, таким образом, на два княжества. Участия в междоусобице не принимал, сидел тихо. Но – не помогло. Едва главный противник Ярослава Мудрого волей божьей помре, как Мудрый провёл «зачистку».
Карамзин пишет: «Великий Князь, обманутый клеветниками, заключил в Пскове Судислава, меньшего своего брата».
Карамзин – монархист. Для него «государь» – всегда прав. В крайнем случае – злокозненные слуги обманули. «Жалует царь, да не жалует псарь» – наше, исконно-посконное.
Судислава продержали в тюрьме 23 года. За почти четверть века Мудрый – умудрился так и не заметить клеветы. Затем племянники, Ярославичи, в нарушение «лествицы», заставили дядю отречься от прав на Великокняжеский престол. Судислав стал монахом в Киевском Георгиевском монастыре, где и умер в 1063 году. После него почти столетие во Пскове не было князей – слишком уж несчастна судьба первого из князей Псковских.
Не воспроизводилось и имя среди рюриковичей: никто не хотел своему сыну такой жизни.
Но имя, всё-таки, появится в русских летописях в начале следующего, 13-го, века. Боярин Судислав из Галича (Днестровского) будет служить Галицкому князю Мстиславу Удатному, сыну Мстислава Храброго. Того «Храброго», который пока здесь, на Смоленском Княжьем Городище, с дворовыми мальчишками собак гоняет.
Лестью и обманом Судислав будет добиваться прихода в Галич и Перемышль венгерского королевича Андрея: «Княже, дай дщерь свою обрученую за королевича и отдай ему Галич. Не можешь бо держати сам, а бояре не хотят тебя».
Летопись говорит: «У него был обман на сердце, он не хотел гибели короля угорского, возлагая на него великие надежды». «И был королевич в Галиче и Судислав с ним». Когда Даниил Галицкий взял-таки Галич, то выпустил королевича и с ним Судислава. В которого жители бросали камни и кричали: «Изииди из града, мятежниче земли!».
Странно с именем: перестало быть княжьим – «несчастливо», но возродилось среди бояр. Странно с самим этим галицким Судиславом: его десятилетиями слушают русские князья и венгерские короли. Его посылают послом – доверяют представлять особу государя перед лицом иных правителей. Его планы проваливаются, его обманы и измены вскрываются, но его не прогоняют, не казнят. Его называют «мятежником земли».
Очень странная формулу проклятия: «мятежник», но не «изменник». Разница на слух человека из 21 века – незначительная. А здесь – существенная.
Измена – нарушение клятвы, присяги. Изменить можно только тому, кому прежде присягал на верность.
Я уже приводил текст присяги в российской империи. Обязательства верности принимаются перед Императором и его сыном. Так веками строится присяга русских служилых людей. Они не клянутся служить «отечеству». Потому и изменить России не могут – только конкретному Ивану или Петру.
Иная присяга самих государей: они присягают вере и земле. Князья на «Святой Руси» воспроизводят модифицированные, с учётом христианства, клятвы своего родоначальника – Рюрика. Который клялся в верности земле, но не конкретному лицу.
Если бы Судислав изменил князю – было сказано: «изменник государев». Если бы, будучи князем, он изменил своему народу – было бы: «изменник земли». Но он – «мятежниче».
«Брат восстал на брата» – обычная формула княжеской междоусобицы, «мятежа». Спора равных.
«Идут походные телеги,
Костры пылают на холмах.
Беда: восстали печенеги!».
Снова Пушкин удивительно точен: печенеги «восстали», но не изменили. Они нарушили мирное соглашение, но не клятву верности.
Похоже, что для галичан Судислав был персоной из категории – «государь прирождённый». На котором – «долг сохранения земли его, вручаемой ему господом». Долг этот для всякого рюриковича – пожизненный, от рождения до смерти или до монастырского пострига.
«Мятежниче земли» – так можно сказать только о том, кто имеет права на эту землю, кто обязан перед землёй, но не перед конкретным человеком. О восставшем, но не изменившем. О князе, но не о боярине.
Странность Судислава из Галича становится более понятной, если обратится к истории Галицкой династии.
Самый яркий её представитель, мой нынешний современник, легендарный и достославный Ярослав Владимиркович (Остомысл).
Персонаж «Слова о полку Игореве». Один из символов государственной мудрости «Святой Руси». Успешен в походах и в советах, в строительстве городов, расширении рубежей, в соглашениях с другими государями.
Один недостаток: конфликт сексуальной ориентации, биологического пола и социальной гендерной роли. Особенности психики – видны в летописях. Следствие: нетрадиционная сексуальная жизнь. И это – катастрофа. Перекрывшая все его достижения и приведшая Галицкое княжество к краху. Несмотря на основанные новые города, заключённые мирные договора и одержанные громкие победы.
«Монархия – образ правления, при котором власть передаётся половым путём».
Едва у правителя появляются… странности в этом… «поле», какие-то отличия от общепринятого, законного, освящённого…
«Правильный» пенис правителя – необходимое условие государственности, процветания и суверенитета.
Можно довольно точно сказать: кто, где, когда – «сбил настройки», «границы допустимого» Остомыслу. Кстати, тоже один из ярчайших персонажей этой эпохи. Снискавший не только страстную любовь многих мужчин и женщин, но и целых народов. Вместе с не менее страстной и повсеместной ненавистью.
А вот сыну своему Остомысл всё сделал сам. Ненависть между отцом и сыном в этой семейке сравнима только с ненавистью между женой и мужем – там же. Княгиня с княжичем несколько раз пытаются убежать от Остомысла, натравливают на него соседей, устраивают заговоры с сотнями зарубленных людей и публичным сжиганием любовницы князя на его глазах на центральной площади Галича…
Вот в этом во всём выросла Ярославна. То-то она так рыдала в Путивле на заборе по своему нормально ориентированному мужу.
Сынок Остомысла так и не женился, но любовью чужих жён обделён не был. До такой степени, что одна из его любовниц, некая попадья, рискуя жизнью своей, сумела доставить ему в место заключения под платьем нож.
Мадьяры как-то поймали парня и посадили на крышу высокой башни. «Властелина колец», посадку Гендальфа – не напоминает? Но отважная женщина добилась свидания, принесла узнику тайком кинжал, он нарезал полос из ткани шатра, в котором жил на крыше той высоченной башни, скрутил, слез и убежал. Пожить на свободе – он смог. А вот продолжить династию, обзавестись законным сыном – нет. А – незаконным?
Понятно, что от княжеской любвеобильности рождаются дети. По-русски – ублюдки, по-импортному – бастарды.
Рюриковичи очень враждебно относились к бастардам: Русь общее имение дома, всех признанных потомков Рюрика. Поэтому лишние рты не нужны никому. Папашка может признать мальчонку от любимой наложницы своим сыном, как, кстати, и сделал Остомысл, но – род никогда. Приличных городов, уделов – постоянно не хватает на всех. «На фига нам второй сорт, когда и первый – девать некуда?». Со времён Рюрика до «Погибели земли Русской» (почти четыреста лет) летописи называют только четверых внебрачных детей, ставших князьями. Один из них – сам Креститель, другой – из ублюдков Остомысла.
Естественно, незаконных детишек у русских князей много больше. Среди этого множества «ущербных», претендующим на княжеское корзно, но не получившим его, был, вероятно, тот самый галицкий Судислав.
Понятно, что никто «свечку не держал» и генетический анализ для подтверждения отцовства – не проводил. Русские летописи молчат о его происхождении: непристойно толковать об ублюдках. А вот западные позволяют себе больше.
В Европе несколько иное представление о приличном и допустимом: в эту эпоху в той же Венгрии, да и в других странах – Англии, Норвегии… бастарды, рвущиеся к власти – распространены. Майорат резко сокращает количество претендентов на позицию «государь», длина «скамейки запасных» уменьшается, уровень конкуренции снижается.
В цифрах: в Европе у короля-герцога-графа в потенциальных наследниках 1-2-3 сына-брата-племянника, кто реально может претендовать на наследование. На Руси – полсотни рюриковичей, каждый из которых имеет право, при соответствующем раскладе, занять любой престол вплоть до Киевского. Именно сейчас, в 12 веке, в этом порядке возникает всё больше исключений, наследуемых внутри конкретной ветви рода отдельных уделов. Но общее правило ещё живо.
«Рюриковизна по крови» Судислава из Галича объясняет и наличие княжеского имени, и доверие других монарших особ, и терпение самих русских князей к его участию в сварах – «нельзя лить родную кровь». И его стремление подвести Галицию под юрисдикцию мадьяр: под рюриковичами ублюдку Судиславу место только на подхвате, удела не дадут.
Даже для законных, но безудельных, рюриковичей существует специальный «святорусский» термин: князь-изгой. Иногда это вполне приличные люди, иногда – не очень. С некоторыми из них мне ещё придётся иметь здесь дело.
Измены и крамолы Судислава галицкого будут лет через 60. А несчастья Судислава псковского закончились лет сто назад. Какое-то представление о носителях этого имени на «Святой Руси» живёт и сейчас.
Имя здесь – как плащ, которым накрывают младенца его родители. Корсет судьбы. Судьбы желаемой и ожидаемой. Предначертанной. Но отнюдь не полностью предопределённой.
Понятно, что последовательность букв или звуков сама по себе никакой судьбы не определяет. Она формирует лишь реакцию окружающих. Но и это уже много:
«Я назову тебя зоренькой
Только ты раньше вставай».
Раз так назвали – первый будильник в доме – твой. А со временем уже и сам вскакиваешь, без принудительной побудки – привычка выработалась.
Реакция окружающих на имя, сиюместная, сиюминутная, сию-социумная – подталкивает ребёнка к тем или иным, «уместным» поступкам.
«Посеешь поступок – пожнёшь привычку. Посеешь привычку – пожнёшь характер. Посеешь характер – пожнёшь судьбу» – очень давняя мудрость.
Этого мальчика воспитают по-княжески: в полной уверенности, что ему все должны подчиняться. «Высокий жребий рок судил». «Высокий»! Хотя и ждут его тяжкие испытания от клеветников злобных и собратьев.
Лет через 10–12 Бонята сможет сказать:
– Тяжкие беды пришли на землю Русскую! Надобен нам князь добрый. Вот, вырос в семье моей отрок от корня Рюрикова, от крови Ростиславовой. Принесём же, братия и сёстры клятвы и молитвы свои к стопам сего чистого младенца! Во славу земли русской, во славу веры православной!
И имя – княжеское, и кровь – княжеская, и полки земские – за спиной стеной стоят. А повод, при регулярности катастроф в здешней жизни – найдётся.
Конечно, Бонята может и не сказать. Но если кто-то сделал корыто и назвал его «USS Dwight D. Eisenhower (CVN-69)», то, так или иначе, предполагает где-то-когда-то-какую-то… «Бурю в пустыне». Дальше можно говорить кучу прекрасных слов: «хочешь мира – готовься к войне», «взаимное сдерживание – основа мирного сосуществования», «необходимый уровень демонстрации силы»…
«Ружьё, повешенное на стену в первом акте, в третьем – должно выстрелить» – идея Чехова относится не только к театру.
Вот такие люди, вот так сделали этого ребёнка, вот так его назвали. Его жизнь – просто предмет торга, демонстрация возможностей, элемент «системы сдержек и противовесов», баланса ветвей власти…
Для кого-то этот малыш – человечек. Который тянет ручонки, радостно улыбается, распахивает глазёнки… Для кормилиц, нянек, служанок. Его судьбу решают люди, для которых он – пешка. Фигурка в династической игре. Пешка, которая делается для проталкивания в ферзи. Хотя возможен размен или жертва.
Есть путь, по которому пойдёт эта земля в реальной истории. Земских прижмут, первый епископ Смоленский Мануил – умрёт от старости, князь Роман, заходясь в своём благочестии, будет и дальше продвигать и поддерживать церковников. Но это будут уже другие люди. Любители мягко спать и сладко есть.
Наследующие Роману его братья будут слишком заняты своими военно-политическими играми. Будут дожимать, временами – кроваво, местное земство. При полной поддержке и с благословения церкви. И через полвека лживость и ложность местного священничества вызовет появление человека, которого много позднее назовут Смоленским Савонаролой – преподобного Авраамия Смоленского.
Люди – разные. И хотят – разного и по-разному. Искусство правителя – в установлении баланса, в усилении общего и уменьшении разделяющего. И – в смещении точки равновесия туда, где «хорошо». «Хорошо» – в его системе ценностей.
«Баланс» – всегда понятие временное. Его надо «поддерживать», «восстанавливать»…
Мономах строил в Киеве «политическую треногу» из киевских бояр, княжьей дружины и чёрных клобуков. Со временем она развалилась в пользу боярства.
Ростик городил в Смоленске другую «треногу»: князь, епископ, земство. Эта заваливалась в пользу церковников.
А потом придёт Батый, и все эти хитрости, интриги, планы, помыслы и домыслы, подвиги и страсти… станут пылью под копытами ханского коня…
