Текст книги "Прыщ"

Автор книги: В. Бирюк

Глава 289

Едва попадун удовлетворяет свои простейшие потребности – жить, жрать, трахаться, как он стремительно теряет мотивацию к продолжению своего «подпрыгивания». Социализация нужна только для получения и сохранения источников удовлетворения вот этих простейших нужд. Поговорить-то по душам не с кем: души в 21 и в 12 веках – слишком разные.

Карьеризм очень быстро теряет смысл: стал вожаком в своей стае бабуинов, получаешь первым свежий банан – чего ради дальше рваться? Стать главой всех бабуинов к югу от Сахары? А оно того стоит?

Внешние мотивы деятельности… Стартовые – остались в точке старта. «Вляповые» – удовлетворены. Есть в тебе, «хомо спопадировавшее», внутри тебя лично, что-то, что может послужить «вечным двигателем, вечным бегателем, вечным прыгателем»? Исключительно твоё собственное. Потому что внешних источников – нет.

Лев – царь зверей. Глава прайда валяется под деревом больше 20 часов в сутки. Самки – приносят дичь и самих себя, лев – спит, ест, трахается… Снова спит. Царь. Идеал. Где здесь побудительный мотив для прогрессизма?

Конечно, человек – не лев. Но человек остаётся человеком только в человечестве. А здесь нет вашего человечества! Забота о себе подобных, после заботы о себе любимом – основательная причина для деятельности. Но здесь нет вам подобных!

Можно, конечно, озаботится процветанием мокроносых обезьян вообще. Или – высших млекопитающих целиком. Или – живой природы глобально. «Гринписнуть» в планетарном масштабе. И придти к человеконенавистничеству: человек в наблюдаемых количествах – вреден для живности на планете Земля.

Мотив для активной деятельности есть у фанатика. Фанатика хоть чего: пинг-понга, икебаны, славянофилов, пришельцев… «Хочу найти в «Святой Руси» инопланетных пришельцев»… Да, такая цель может заставить «подпрыгивать» всю жизнь.

Увы, фанатиков в человечестве довольно мало – человечество и выжило потому, что «отличается умом и сообразительностью». Что означает: гибкость, адаптивность, оппортунизм… адекватность. А среди попаданцев фанатиков ещё меньше – не выживают.

«Адаптация… является одним из основных критериев разграничения нормы и патологии. Сумел приспособиться – нормален. Не сумел – иди лечись.

…застревание убеждений и принципов – чуть ли не первый признак душевной болезни. Скажем, велел тебе император распятие потоптать – ну так уважь кесаря, потопчи. Нормальные люди в подобных случаях как поступают? Когда прижмет, они и в икону плюнут, и храм взорвут. А чуть отпустит – снова уверуют.

Потому что психически здоровы и быстро адаптируются».

Здесь полно неадекватов. Но они – в рамках «святорусской неадекватности». Псих, каждое утро публично ожидающий явления ангелов божьих с небес – получит милостыню. Ожидающий явления оттуда же инопланетян – нет.

Нормальный человек, оторвав себе достаточный кусок здешней мусорки, превращается в жирного крысюка. Скалится при поползновениях соседей-соперников, рефлекторно хватает что-нибудь, мимо пролетающее… Всё. Что-то делать, куда-то идти… А зачем? И так хорошо. А от всяких глупых мыслей и томлений духа… А не испить ли нам «сладенькой водочки»?

«Выпив водочки и поужинав, ложусь спать…. кто же в деревне, будучи настолько богат, чтобы всегда иметь на дому водку, ложится спать, не выпив ее за ужином? Известно, что у нас, если кто потеряет место и очутится без службы, да к тому же попадет в деревню, то он никакого дела себе найти не может, от скуки начинает пить и спивается… Обыкновенно все начинают с того, что выпивают только за ужином, потом привыкают выпивать и за обедом, потом, мало-помалу, привыкают опохмеляться утром, а раз человек стал опохмеляться – недаром говорится: «пей, да не опохмеляйся» – и утром натощак вместо чаю пить водку – кончено…

Теперь за меня опасаться нечего… я не спился, несмотря на то, что в Петербурге перед отъездом многие предсказывали мне такой конец».

Цитата из Энгельгардта заставляет сформулировать литературоведческий вопрос: где обширное множество историй о спившихся попаданцах?

В фантастике есть история о пришельце, сбежавшем из сумасшедшего дома, и успевшего, до прилёта санитаров, осчастливить аборигенов вечным двигателем. А вот прогресс под управлением нарастающего алкоголизма… Хотя опыт Демократической России в этом плане… или «гидной» Украины…

В течение столетий необходимость жить в деревне рассматривалась в России как тяжёлое наказание. Опала, ссылка, поселение… Тысячи отнюдь не средних, грамотных, преимущественно – молодых, энергичных, воодушевлённых собственными идеями, людей отправлялись в деревню. И там – погибали. Степняк-Кравчинский, описывая репрессии царского правительства против демократической молодёжи, высылаемой в сельскую местность, говорит об уничтожении тонкого слоя русской интеллигенции вообще. О людях, которые «опрощались», деградировали, спивались, мёрли…

Разница между «революционерами» и «пейзанами» в 19 веке существенно меньше, чем между попаданцем и аборигенами средневековья. Разрушительный эффект «вляпа» в святорусскую деревню для личности попаданца должен быть куда больше, чем от высылки в российскую провинцию для народовольца.

Где?! Где описание трагедии распада личности не только выдающейся – это-то у нас на Руси постоянно, но и – иновремённой? Наливающей себе трясущимися пальчиками первый утренний стаканчик, и благостно расслабляющейся после «вздрога». С тем, чтобы в очередной, бесконечно сотый раз, поделиться с безответными домашними воспоминаниями о том, как он хорошо жил прежде, восемьсот лет вперёд.

Как ни странно кому-то, но попаданцы – тоже люди. «Ничто человеческое нам не чуждо». Включая: «кто потеряет место… попадет в деревню… спивается…».

«Место» я потерял при «вляпе», «вляпнулся» – в «деревню»… Спиться, что ли?

Спиться у меня не получается. Я уже извинялся: это личное. Нормальный попаданец таких проблем не имеет, может спокойно опохмелиться прямо с утра.

«На Руси люди пьют только один раз. В детстве. Потом всю жизнь опохмеляются» – русское вековое наблюдение.

Мужики! Простите меня! Но я… наверное, я недостаточно русский человек. Пробачьте, будь ласка! «Будьмо» – произносил, «лехаим» – говорил, «поехали» – повторял непрерывно… Ещё пробовал армянский «хми», немецкий «прозит» и финский «кипеж». Опохмеляться… – не, не понравилось. А уж когда и рвотный рефлекс пропал…

Ску-у-шно. Даже спиться не могу.

Наряду с отсутствующим рвотным рефлексом моему алкоголизму мешает четвёртый базовый инстинкт – любопытство. Глупое, детское… Утраченный уже «золотым миллиардом» атавизм, случайно сохранившийся в моей лысой головёнке.

У меня этот «атавизм» – профессионально-национальный.

Всякая разработка начинается с любопытства, с вопроса: «а что будет если…?». Это – не собственно инженерия, проектирование. Это рацухизация, исследование, оптимизация, легальное уклонение от налогов…

– А что будет, если закручивать крестовой шуруп плоской отвёрткой?

– А это смотря какой ширины жало. Давай попробуем.

А уж о распространённости в моём отечестве выражения типа: «А не уелбантурить ли нам чего-нибудь… как-нибудь… эдак?» – и говорить не надо.

Шесть способов применения женских колготок в зависимости от степени дырявости, женские гигиенические прокладки в качестве стелек в сапогах охотников и грибников, экскаватор на плывущей барже, самостоятельно выгребающий к берегу ковшом, японская икебана в обрезанных пустых пластиковых бутылках, пороховые ускорители от истребителя на старенькой «яве» без коляски…

Соображуха наша… исконно-посконная…

Ещё в 16 веке английский путешественник отмечал странное противоречие: «московиты мрачны и недружелюбны», и – «они быстро учатся и отличаются сообразительностью». Настороженность, закрытость по отношению к чужакам, не была следствием тупости, ограниченности, не мешала воспринимать чужие идеи. И, восприняв, как-нибудь оригинально… уелбантуривать.

Надо прямо сказать, что часть моих рацухизмов была вызваны не острой насущной необходимостью, а «бегством от скуки». И паровой молот, и производство поташа, и та же бумага – отнюдь не из серии «кровь из носу, но должно быть!». Или, например, «электрошокер чемоданного типа» – можно ж было просто иголки под ногти…

Прогресс – производное от безделья. От возможности лениться и желания лениться больше. Трудолюбам прогрессировать некогда – они непрерывно любят свой труд. Во всей многозначности русского глагола «любить».

 
   «Люблю Россию я,
   Но странною любовью».
 

Вот только не надо каждую «странность любви» – называть «извращением»! Толерантнее надо быть. Или – толеристее! Особенно – к Пушкину.

В ходе рацухизации я, естественно, поглаживал своё самосознание, именуемое в просторечии душой, по виртуальному брюшку:

– Это всё – для прогресса. Это – светлое будущее всего человечества.

Но человечество – большое, а я – маленький. Мне бы со своими «тараканами» разойтись без невосстановимых потерь.

Конечно, грела душу философия. Философия «жабы душащей»:

– Создаётся букет дополнительных возможностей. Формируется поле потенциальных выходов. Накапливается «подушка безопасности» на случай ежели вдруг чего… Соломки подстилаю…

Фигня. Я не знаю чего себе другие попадуны думают – люди разные. А у меня свербят всего три вещи: обязательства перед моими людьми. «Мы в ответе за тех, кого приручаем». Даже если они – «десять тысяч всякой сволочи». Точнее – особенно поэтому.

Ещё: привычка к кое-какому порядку и чистоте. «Так жить нельзя. И вы так жить не будете».

И вот этот «четвёртый инстинкт» – моё любопытство. Ну, неуёмное оно!

Вот был бы я натурал…

Нет-нет! Я не про то, про что вы подумали! В смысле: занимался бы я натурализмом. Гербарии бы собирал… бабочек накалывал… Факеншит! Я и так каждую ночь «бабочек накалываю»! На «булавку»! Ко взаимному удовольствию. Но не насекомых же!

Кстати о насекомых: у Курта блоху интересную нашёл. Похожа на Siphonaptera Ctenocephalides felis из семейства Pulicidie. Вроде бы, ацтекская кошачья блоха из Южной Америки. Это ж эпохальное открытие! Ацтекские блохи в «Святой Руси» – полный переворот всех представлений в мировом блохознании! Жаль, каталога нет – проверить не почём. А то я бы имя своё увековечил… Как-нибудь типа: Pulex Ivanus – блоха Ванькина… Курт – неграмотный, возражать по поводу присвоения его блох – не будет.

Почему попаданцы энтомологией не занимаются – непонятно. Только у блох описано 4 ископаемых вида! Вот тут, в «Святой Руси», где пока нет ещё всяких репеллентов и инсектицидов, есть шанс найти и описать! Это ж… оно ж… даже в «Красной книге» нет!

Нету у типового попаданца любознательности к родной природе! А зря: реликтовые виды здесь ещё можно встретить и сохранить. Про тарпанов я уже писал, есть и другие. Вот, блохи, например.

Любопытство поддерживало моё хорошее настроение. Но всё чаще, задаваясь вопросом: а не взпзд… ли мне как-нибудь эдак? – да, именно это слово с пятью подряд согласными буквами – сам себе отвечал: а фиг.

Конечно, можно заняться ловлей и классификацией блох. «Блохи святорусские классифицированные»… звучит. Да такую коллекцию на «е-бае» – с руками оторвут!

Но, как я уже печально предвидел, «ибо во многих знаниях – многие печали», довольно скоро придётся выходить за пределы вотчины: посмотреть разные популяции, широтное распределение, роль и влияние в биоценозах… Я же – системщик! Мне же даже блохи интересны во взаимосвязях и взаимодействиях.

«Домик поросёнка должен быть крепостью»… Границы вотчины всё более выглядели уже не защищающим периметром, а ограничивающими стенами камеры. Тюремной, больничной – неважно.

Я пытался, по прежней своей привычке, заняться чтением. У меня уже собралось с десятка два книг. Кое-что я цитировал: «Русскую Палею», «Житие Феодосия Печерского»… Увы, снова Е. Онегин («Е» здесь – инициал, а не эпитет, как вы подумали):

 
   «И снова, преданный безделью,
   Томясь душевной пустотой,
   Уселся он – с похвальной целью
   Себе присвоить ум чужой;
   Отрядом книг уставил полку,
   Читал, читал, а все без толку:
   Там скука, там обман иль бред;
   В том совести, в том смысла нет;».
 

Смысла, может, и нет. Но как развивает языкастость! В смысле: знание иностранных языков. Тексты были на староболгарском, моравском, старославянском, древнерусском, старопольском – это чуть разные диалекты.

По поводу польского мы с Акимом поругались: я же помню, что в средневековом польском ударение должно быть инициальное – на первом слоге, а он гонит, как от отца своего слышал – с общеславянским подвижным.

Отдельная тема, из-за которой мы с Трифеной постоянно бодаемся – три греческих языка. Нормальный среднегреческий язык, из-за пуризма Комниных, распался на два: литературно-официальный – кафаверуса и нормальный разговорный – димотика. До такой степени разные, что византийская элита и народ плохо понимают друг друга.

Два греческих языка сведут в один только в 20 веке. С возникновением независимой Греции, обмена населением с Турцией и всеобщего школьного образования.

А у Трифы звучит и ещё один диалект – капподокийский. Свеженький – и ста лет нет. Возник после разгрома греков при Манцикерте, и захвата сельджуками востока Малой Азии. Набит архаизмами древнеионийского происхождения. Три варианта типов ударения – вы себе представляете?

Интересно, но увы… Я – не филолог. Наблюдать постепенный слом грамматического строя греческого под влиянием турецкого в варианте капподокийского в отличие от трапезундского… Забавно. Но, опять же, из Пердуновки много не понаблюдаешь.

Как вы уже поняли: депресняк наступил на меня не по-детски. Так это… по слонопотамски. Ску-у-у-у-у…

Прогресснуть бы чего-нибудь… С тоски-и-и…

Мне не хватало ресурсов. Исключительно для удовлетворения собственного любопытства! Всё остальное – удовлетворяется регулярно. А вот любопытство…

Нефти на Угре нет. Вы знаете – почему Моисей сорок лет водил евреев по пустыне? – Искал единственное место в округе, где нет нефти. И чего мужик страдал-мучился? Вёл бы их всех прямиком сюда, в Пердуновку.

Кучи минеральных ресурсов – нет, растительных, типа бананов с авокадами – нет. Виноград… в первой жизни видел виноградную лозу на Псковщине, «изабелла», ягоды с неё ел, вином угощали. Это – надо сделать. Но это – на годы. А ещё?

Для развлечений в стиле прогрессизма не хватает пространства. Прежде всего, просто географического. Это – в бескрайней, слабо заселённой Руси! В дебрях лесных!

Люди приходят, мы их расселяем. Но вотчина не резиновая – скоро заполнится. Что дальше? Расширение – невозможно. Земля вокруг – казённая, насельники на ней – платят подати князю. Перейти от поселений сельского типа к городскому? – И получить немедленно «бздынь».

Основание городов – компетенция князей. Управление городами – княжескими посадниками. Как только моя Пердуновка станет похожей на город – её заберут.

Непонятно? Гос-с-споди…

«Отчуждение в госсобственность» не проходили? Лесли Гровс, руководитель Манхэттенского проекта, в своих воспоминаниях особенно грустит, что, при отчуждении земли под полигон, землевладельцам была выплачена компенсация, исходя из их доходов за 4 последних года. А эти годы были урожайными. Что привело к дополнительным расходам федерального казначейства.

Здесь об этом грустить никто не будет. Поскольку заберут даром. Если дадут столько же десятин где-нибудь за сто вёрст в болоте – за счастье. Мявкать? «Священное право собственности»? О чём вы?! Вотчина – условное владение. Условие – удовлетворительная служба князю. Князь – не удовлетворился, боярин – пошёл арыки копать. Виноват – выгребные ямы.

Кроме географического, не хватает рыночного пространства. И дело не только в пресловутой «узости средневекового рынка». Типа: вообще мало народа живёт. А покупателей при натуральном хозяйстве – и вовсе днём с огнём…

Не надо всё сваливать на народ, хозяйство и климат. Есть конкретные проблемы, которые создаются конкретными людьми.

Вниз по Угре – идёт бесконечная свара между Суздальскими и Смоленскими князьями. Дальше по Оке – тоже свара. Тоже… вечная. Между Суздальскими, Рязанскими, Муромскими.

Вниз по Десне… про свой поход к Чернигову мимо разорённого Вщижа я уже рассказывал.

Просто к слову: Свояк в какой-то момент получил от Изи Давайдовича четыре города на Черниговщине. И жалуется в письменном виде: «в тех городах, кроме псарей, ничего нет». Это ж до какого состояния разорения надо довести население, чтобы в святорусском городе из всей животины – одни собаки!

А ещё на Руси есть дороги. Виноват: дорог как раз нет. Есть пути. На которых сидят волоковщики и мытари. И всякие другие начальники. И все говорят коротенькое исконно-посконное русское слово из трёх букв с «йотом» на конце. Слово это – «Дай!», а не то, что вы подумали. Но смысл тот же: всякая разумная деятельность – в п… Или – в ж… Кому как нравится.

Конечно, всё решаемо. Годами, десятилетиями, поколениями. Продвижение на рынок товара, создание репутации, формирование собственной сети хранения и сбыта, подмазывание начальников, прикармливание разбойников… Всё это ложится в цену товара…

Да с такими накрутками…! А вы говорите – «узость рынка»…

Конечно, при таких ценах рынок сжимается. В щёлочку. Как у девушки на морозе.

Я бы и это пережил. Есть, знаете ли, в этом – некоторый вызов, некоторая востребованность изощрённости. «Изощрённо» подпрыгивать «между ветвями власти» – это, как раз, из оптимизационных задач.

Но моя «камера» ещё и сверху крышкой прикрыта: ограниченность пространства социума.

Нельзя сильно отличаться от остальных. Неважно какие они – «остальные». Важно не выделяться в том ряду, куда ты попал. «Прыжок на месте – провокация. Конвой… – без предупреждения».

На нас с Акимом и так уже шипят: вотчину оторвали вчетверо против обычной. Всякие новизны инновируем. В округе люди с голодухи кору толкут, а у нас хлеб не переводится. По соседним деревням бабы над ступами пестами машут, руки рвут, спины ломают, а меня мучица готовая. И куда лучше селянской.

Уточню специально для попаданцев: если вы привыкли собираться вечерком за столом, попить чая с сахаром, с семейством, с удовольствием, с чайной ложечкой, с лимоном, с вкусной булочкой, из чашки тонкого фарфора, под телевизор…

Забудьте. Ничего из перечисленного, кроме вечера, стола и удовольствия, здесь нет. Ничего!

До словосочетания – «хлеб ситный» (из муки, просеянный сквозь сито) ещё полтысячелетия. Просто до слова, о котором можно помечтать. «Ступенчатый помол» на Руси – с конца 14 века. Вот Мамаево побоище – отведут, Тохтамышу – ручкой помашут и начнут двойной помол.

А я тут, в 12 веке, извернулся, Домну настропалил, и теперь у нас на завтрак – французские булки. Мука – настоящая белая пшеничная. Народ сметает… аж за ушами трещит. Роскошь невиданная! Вот только название ещё не придумал: «французские» – неуместно, пердуновские… пердячиские… Подожду народного словотворчества.

Ага, дождался. Как-то в трапезной слышу:

– Домна, а дай ещё парочку. Из бабской присыпки.

Не понял я. У меня, как-то… к такому словосочетанию… ассоциации – не пищевые. Позвал Домну, спрашиваю. Села рядом, вздохнула тяжко:

– Воруют, Ваня. Каждая-всякая. По чуть-чуть, горсть-две, но тащут и тащут. Уж и не знаю что делать.

Коллеги-попаданцы, кто интересовался женской русской средневековой косметикой?

«Иные же жонки лицо своё безобразят, и паки красок накладут – ино червлёно, ино бело, ино сине, что суть подобно мерзкому зверю облизьяну»? – протопоп Аввакум о русских красавицах.

«Женщины в Московии имеют изящную наружность и благовидную красоту лица, но природную красу их портят бесполезные притирания. Они так намазывают свои лица, что почти на расстоянии выстрела можно видеть налепленные на лицах краски. Брови они раскрашивают в чёрную краску под цвет гагата». «Белила их столь грубы, что женщины похожи на булки, сверх меры засыпанные мукой». «Всего лучше сравнить их с жёнами мельников, потому что они выглядят, как будто около их лиц выколачивали мешки муки».

Эти описания от европейских путешественников 16–17 веков. В это время русская косметика мало отличалась от европейской. Кроме одной детали. Иностранцы в ужасе писали: «Русские женщины чернят свои зубы!». В сочетании с белилами и румянами чёрная улыбка действительно выглядела устрашающе.

Хотя иноземцы говорят о муке, но это ошибка – взгляд постороннего мужчины. Действительность ещё хуже. Профессиональный врач: «Румяна и пудра их похожи на те краски, которыми мы украшаем летом трубы наших домов. Они состоят из красной охры и испанских белил». «Испанские» – это которые свинцово-цинковые.

– Значится так. Отучить баб хотеть быть красивыми… Не, против бога я не пойду. Раз они думают, что чем белее – тем красивее, то и будут краситься да мазаться. Хоть кол на голове тещи. У меня мужики с «мазильни» уже начали известью приторговывать – бабы морды лица отбеливают. Плохо это: кожа сохнет, морщины пойдут. Лучше уж – «бабья присыпка». Мда… Повелеваю: каждой поварёшке выдавать раз в неделю бесплатно по горсти белой муки. Мало? Они что, ещё чем, кроме лиц, красоваться собираются?! Ладно, по две. Остальным – продавать. Горшеня корчажцев малых понаделает, Хохрякович цену скажет. Невеликую. Пусть уж лучше мукой посыпаются, чем известью.

– А чужим? Ну, не вотчинным? Там же бабы тоже обзавидовались.

– Продавать. На постоялых дворах. Втридорога. Пусть все знаю, что наши бабы – наикращие. И что я для своих – никакого богачества не пожалею.

Ох, погрызут бабы по деревням в округе мужицкие плеши… А не всё мне! – Надо и помахивать!

На зависть соседей мне плевать: вякнут – обломаю. А вот с властью… Я и так на пределе. На пределе допустимого для «святорусского боярина вотчинного». Потолок возможного.

 
   «Потолок
   на нас
   пошел снижаться вороном.
   Опустили головы —
   еще нагни!».
 

«Крышка мира» давит на моё темечко. Стараюсь, пригибаюсь.

Больше земли – нельзя, больше людей – нельзя, больше денег – нельзя. Паутина мира… Точнее – конгломерат действующих стереотипов представлений о границах допустимого. Стереотипов, поддерживаемых обычаями, законами, словом божьим, вооружённой силой…

Мой «фигурный болт», как прогрессора, не в знании, например, технологий обогащения урана или производства титановых сплавов. Главное моё преимущество – массовость. Философская готовность организовать крупносерийное производство. Хоть чего. На Руси это – тайна за семью печатями. Мелкосерийное производство крестьянских серпов и деталей замков проявится под Киевом перед самой «Погибелью земли Русской». А так-то… 18–19 век.

Разница между штучным и серийным производством… Прежде всего – в мозгах. А не только в конструкции, технологии, инструментарии, организации…

Забавно: кроме известного английского афоризма насчёт однорукого с бутербродом, не могу вспомнить ни одного яркого выражения ни из одного фолька… Народная мудрость по теме – отсутствует? Народные массы с массовым производством не сталкиваются?

Пропасть между отдельным, сильно взпзд… мда… изделием, сотворённым очередным гениально уелбантурившимся «левшой», и тем же, но – серийно… Собственно говоря, парень и погиб при попытке внедрить массовую технологию. «Ружья кирпичом не чистить» – это вам не штучно «блоху подковать».

Именно массовость, тиражирование – отличало Европу от Азии. Единичная, нержавеющая железная колонна в Индии – эффектно. А сотня примитивных, ржавеющих, но – стреляющих, чугунных пушек – эффективно.

Что лучше: уникальное чудо или дешёвый ширпотреб?

Ответ зависит от определения смысла понятия «лучше».

Я, «здесь и сейчас», даже до такой дилеммы не дорастаю. Ни – сделать чудо-чудное и продать задорого, ни – нашлёпать серию и продать задёшево…

«Не жди чудес – чуди сам» – мысль мне нравится. Но – фиг.

Любой способ получения любых существенных, наблюдаемых со стороны, ресурсов окончательно делает меня публичной нелюдью – вышибает из общего ряда «боярин святорусский вотчинный».

«– Враги голову подымают.

– Это хорошо: поднятую голову – рубить легче».

Коммунистический диалог из «Поднятой целины» – азбука. А что всякий «не такой» – потенциально враг… Вы что, ожидали встретить на «Святой Руси» толерастию? Нету тут этого. «Кто не со мной, тот против меня» – читайте Евангелие.

Не суть – что делать полезного. Суть в том, что всё полезное – вредно. Опасно до смертельности.

Умственный пример для сомневающихся.

Вот нашёл бы я, чисто вдруг, сильно гипотетически, в здешних болотах кимберлитовую трубку. Господним промыслом по В.В.Маяковскому:

 
   «Я вижу —
   где сор сегодня гниет,
   где только земля простая —
   на сажень вижу,
   из-под нее…
   алмазы толпой вылезают».
 

Спустил бы болото, выкопал кимберлит, подождал года четыре, пока он выветрится-распадётся, напросеивал алмазов, повёз продавать… Даже без огранки. Что дальше будет? – «Прошу пана до гиляки». В лучшем случае: «Три секунды – полёт нормальный. Так это… низенько. Головой в поруб». А что болото отберут… Сомневающиеся – могут и 21 веке попробовать.

Этот мир, «Святая Русь» – снова ощущался мною как паучий мягкий кокон, спеленавший со всех сторон. Взамен прежнего «страшно», «голодно», «бабубы», «ты меня уважаешь?»… давило безысходное «ску-у-ушно».

Так что ж мне – водку стаканáми с утра?!!

Но и в этом мягком, тёплом, душном коконе – душе моей не было покоя: грызло чувство долга перед моими людьми. Им было нужно расти.

Чарджи хотел набрать ещё два десятка гридней, а их нужно кормить и вооружать; «альф» доводил до совершенства технологию избостроительства – ему нужен фронт работ; Христодул матерился по поводу своих старых открытых печей – нагляделся на новые, с закрытым верхом; Горшеня интересовался: какие ещё крынки делать и куда запас складывать; Прокуй, наигравшись с паровичком и циркулярками, истерично соображал какую-то хитрую приспособу для центровки турбин с использованием бронзовых зеркал; Фриц освоил нивелир с транспортиром и теперь плотоядно облизывался при слове «триангуляция»…

Я их научил, дал им дело, приохотил думать. Им это стало интересно. Если я остановлюсь, если им станет неинтересно, станет некуда расти… Елица уже ушла.

Рябиновский кокон, «Святая Русь» вообще, становились мне тесным. Душно мне, тесно. Ску-у-учно…

 
   «Мне осталась одна забава:
   Пальцы в рот – и веселый свист.
   Прокатилась дурная слава…
   Что я – нелюдь и прогрессист».
 

Пока – не прокатилась. Но тренироваться свистеть – уже пора.

…

В первых числах декабря, когда установилась нормальная санная дорога, большой Рябиновский обоз двинулся в стольный город Смоленск. Товары – на продажу, боярича – в службу, боярыню – в общество… Себя – показать, людей – посмотреть.

Отчасти, и я это понимал – дезертирство: сбежал от неизбежно накатывающих проблем. Может, что-нибудь дорогой придумается? Или при дворе государя вдруг…

У меня есть мечта. Такая… личная цель в жизни – «Русь белоизбянная». Однажды, когда я, голый и поцарапанный, интимно приспособил Марьяшу на Черниговских болотах, глухой ночью, в присутствии половецкого конного дозора… мда… и произошло тогда… Да не то что вы подумали! Произошёл приход мысли в мою голову! Можно сказать: вторжение. Виноват! Не углядел, расслабился, допустил… Свою вину признаю! Впредь обещаю…! Но… увы – уже.

Я тогда, чисто стебаясь и выстёбываясь, вдруг додумался до «печки по белому». И сразу почувствовал – эта задачка скучать не даст. Это такая цель, что всей жизни – вкус и цвет придаёт.

К решению я подбирался хоть и без суеты, но неотвратимо. «Печь по белому» превратилась в «белую избу». С плотной непромокающей деревянной черепицей, чердаком, дощатыми полами, потолками и дверями, огнеспасательными досками, трубными печами трёх уже разновидностей… Надо ещё внедрить двух-топочную «русскую теплушку», стекло для окон как-то начать производить, подсвечники взамен светца для лучины, интерьер разнообразить – поставцы, там, шифоньеры с антресолями…

В вотчине через год все избы будут «белые» – что дальше?

Ситуация смущала своей непрописанностью. Как-то коллеги-попаданцы в такую ситуацию не попадали.