Текст книги "Прыщ"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

В. Бирюк
Прыщ

Часть 53. «Грусть-тоска меня…»

Глава 288

Мне было мокро. Ещё: холодно, глупо и обидно. Я стоял на коленях в снегу. В тонких штанах, уже промокших от растаявшего снега, лёгких сапожках на босу ногу, продолжающих набирать тающую, от тепла мерзнущих коленок, воду. Скорбно опустив голову, всем своим видом олицетворяя «кающуюся мадонну». Не хватало только экскурсовода:

«А теперь, товарищи, давайте получим удовольствие от этой картины. Встаньте пошире, чтобы всем было видно. Тебе сколько лет, мальчик? Пятнадцать? Отвернись, тебе еще рано смотреть такие вещи».

Мне же ещё смотреть рано! Но вот самому стоять… уже пора.

«Центральное место в творчестве так рано ушедшего от нас Эль Греко по праву занимает полотно площадью полтора квадратных метра – «Кающаяся Мария Магдалина». На холсте Магдалина изображена в необычном ракурсе, на берегу моря».

Берега моря у нас тут… А вот кающийся отрок посреди двора Княжьего Городища в версте от реликварной речки Смядыни – вполне типичный ракурс. Практически на том самом месте, где 5 сентября 1015 года юного (и посмертно – святого) князя Глеба зарезал его собственный повар. Другой брат заказал. Шеф-повар заказ принял и исполнил. Клиенту, наверное, свеженькой нарезки захотелось. Эстеты, блин. Гурманы, факеншит. Не то – Святополк Окаянный, не то – Ярослав Мудрый.

Но я-то здесь чем занимаюсь?! – А занимаюсь я тут вполне по Альтову про Марию Магдалину:

«Невольно возникает вопрос: что она здесь делает в такое позднее время? Она здесь откровенно кается. Сразу видно, что она глубоко раскаивается в содеянном. «И как это меня угораздило?» – как бы говорит Мария. И ей как бы веришь».

Вот это – «как бы веришь» – я и пытался донести до немногочисленных зрителей. Пока… безуспешно. Не тяну я на великого художника. Да и на кающуюся блудницу… Только на мёрзнущего в мокрых штанах княжьего «прыща».

«Эль Греко умышленно расположил Марию смотрящей в сторону. Она не может смотреть людям в глаза. Ей стыдно. Поэтому она вынуждена смотреть влево. И если зайти слева, то можно встретиться с Магдалиной глазами, и тогда ей становится так стыдно, что ее лицо краснеет».

Всю жизнь посматривал налево. Даже без всякого стыда. А уж в зеркальце… особенно – перед обгоном… Мария Магдалина – блондинка на тачке: смотрит влево только потом. Раньше надо было! До смены полосы движения.

Хорошо хоть – вокруг меня никто не толчётся. Ни – слева, ни – справа. Да и плевать: я не краснею. Поскольку мне не стыдно. Нет, стыдно. Ой, как мне стыдно! Что попался. Надо было в другую сторону бежать. Не сообразил…

«Распущенные как попало волосы говорят нам о распущенности Марии в прошлом. Но правая рука уже полностью прикрывает трепетную грудь. Значит, в Магдалине заговорила-таки совесть».

Вот это уже перебор. И насчёт говорливой совести, и насчёт трепетной груди. И, главное, насчёт волос. Откуда у меня на лысине распущенные волосы? Когда они даже не выросшие. Жаль: был бы волосатым – было бы теплее. А лысым… скоро уже зубы лязгать начнут. Так и простужу себе чего-нибудь. Из нужного.

О! Гаврила бежит… Или катится? Он-то и так… а уж в шубе… «Колобок, Колобок, я тебя съем…». Фиг там, об такой колобок – зубы выкрошатся.

Будду – разбудили. Теперь он меня… будировать будет. О-хо-хошеньки… И нафига я в эти забавы влез? Я же взрослый неглупый мужчина, «эксперт по сложным системам», вторую жизнь живу, прогрессизмом занимаюсь… А веду себя… как пубертатный подросток.

– Гаврила! Что ж ты недоросля свово до такого безобразия распустил! Он же ж…! Шпынь злокозненный… На божницу! В святое место! Прям к лику святого мученика-страстотерпца…! Дышать же ж нечем! Вонища же ж! Ни вздохнуть, ни пёрд..! Быдто весь городской полк три дня без перерыву поносило! Во, аж во рту быдто меди насосался! Враг! Чисто враг всему доброму роду человеческому!

– Ай-яй-яй! От же паршивец! От же шкодник! Ну я его…

– А кто третьего дня гусям на крыльях чёрные звёзды сажей нарисовал?! Выгнал птиц бедных на двор и кричал не по нашему: Ахтунг-ахтунг! Ла фюнф! Птиц и птичниц перепугал до смерти! Бабы с визгу зашлися! Пол-двора помётом загажено! Гуси аж с тела спали! Ведь особенно ж для княжеского стола откармливали! Ведь к Рождеству ж! И в кого ж така гадская сволота выросла?! С какого такого корня поганского?!

– Дык известно. В батюшку пошёл, в Акима Рябину. Ты ж, поди, помнишь, Аким-то смолоду… Акимка-рябинка – поротая спинка.

– Да уж… Акимка – шкодник был известный. И пороли его… и с утра, и с вечера… И по делу пороли, по делу!

– Ага. А помнишь, как он самого тысяцкого коню бубенцы на яйца…? А? Конь – идёт, звон – стоит, тысяцкий головой крутит – понять не может. Ты ж тогда так от хохота давился, что усрался малость.

– Хто?! Я?!! Так. Ты чего ухи вылупил? Пшёл с отсюдова! Гаврила, ну ты ж хоть по сторонам смотри. Этот-то твой, забавник плешивый… услышит-перескажет…

– Да ладно тебе. Ванька – не переносчив. Иди, Ваня, в оружейку – обсохни. Приду – тогда и судить-казнить буду.

Мужи добрые остались посреди двора княжеского делать дело боярское – точить лясы про свою молодость. А я побежал в пристройку местного арсенала, где возле жарко протопленной печки можно обсохнуть и согреться.

Через четверть часа я, одинокий и голый, сидел, одетый в свою налысеную косынку, трансформированную в набедренную повязку, в старом караульном тулупе на плечах и с кружкой какого-то фруктового кипятка в руках. Пробегавший слуга сказал, что это сбитень смородинный. Хотя там, на мой вкус, именно смородины и нет. Есть мята, чебрец и… точно – малиновый лист в большом количестве. Всё это, естественно, на меду.

Мёд был лесной, смешанный, вкусный, душистый, но второго сорта – неочищенный. Лесной мёд не выкачивают из бортей, как из ульев, а вынимают целиком. Вместе с сотами, запасённой пчёлами пыльцой – пергой, разным прочим мусором. В моём сбитне плавали трупики пчёлок.

Вы думали, что «Пчёлки» – это танец оторвавшихся задниц? Попка, попка, я тебя… Бз-з-здынь? – Отнюдь. У нас, на «Святой Руси» это – варёное мясо в хитине. Тьфу, блин, ещё одна… Вообще-то, у нас так дохлых князей возят. Кладут в домовину, заливают мёдом, конопатят щели и поехали… Потом – расконопатили, чуть кипятком сбрызнули, и – как живой. Можно хоронить по месту назначения.

Тепло, темно, тихо, вкусно… Самое время подумать о том, как я дошёл до жизни такой. Я ж ведь не сразу так. Я ж ведь сопротивлялся, отбивался… Но вот – докатился. А начиналось-то всё очень естественно.

Сначала я попал под «вляп». Тут говорить не о чём: природный феномен, стихийное бедствие, изучено мало. Предупредительных сигналов – не подавалось, внятных симптомов-предвестников – не наблюдалось, вины моей – нет.

Потом довольно быстро, хотя весьма болезненно… в некоторых местах души и тела… да уж… Но – локализовался, натурализовался и идентифицировался. Понял – где я и кто я. И какое у меня тут место. Осознал и возрадовался. Не от места – просто от сохранения способности хоть что-нибудь осознавать.

Когда хоть что-нибудь осознаёшь, появляется возможность совершать движения, отличные от рефлекторно-глотательных. Потом получил мощный пинок. «Шаг вперёд – часто есть результат пинка в зад»…

Жить – хочется, дышать – нравится, деваться – некуда. Пришлось бечь вперёд. Кросс по пересечённой местности – по «Святой Руси» и бездорожью.

Эмиграция бывает двух типов: или – «откуда», или – «куда». Сначала я эмигрировал «из откуда» – из Киева. Мне там собирались голову оторвать, ноги переломать и тыр с дыром сделать. Затем у моего забега образовалась цель – «куда» – селеньице Рябиновка в лесных дебрях на реке Угре.

Идея у меня возникла случайная, простая и по жизни очевидная: если я дочку Рябиновского владетеля изнасиловал, измордовал и от погибели спас, то батюшка еёный должен мне быть благодарен по гроб жизни. Мне столько не требуется, но отсидеться где-то надо.

«Человек предполагает, а Господь Бог располагает». В этот раз ГБ расположил меня так… забавно, что называют меня ныне по-разному: боярич, господин, ублюдок, хрен лысый, псих ненормальный, «Зверь Лютый»… И, само собой – «мил дружочек Ванечка». Куда ж я без этого?! Но – не все, конечно, и не публично.

Первый уровень – «как бы головёнку не оторвали» – прошёл успешно. Забегом, подпрыгом и потоком исполнения разнообразных гадостей. Преимущественно – из прежде в здешней местности не встречавшихся. Типа: довести сыскаря-боярина до истерики – чистосердечной исповедью, убить волхва Велесова – пинком в задницу, сломать ведьме цаплянутой хребет – щелчком по… по тому самому.

Мда… Наворотил я тут… Целое селение образовалось. Пердуновка называется. Совсем уже наполнилась, теперь новое начал. Прозвали Ведьмины выселки. А то говорят: Гадючья слободка. Названия не мои – народные.

Второй уровень:

 
   «И чтоб был всегда готов
   Сытный стол и тёплый кров».
 

– тоже осилил. Хоромы – протоплены, амбары – заполнены, погреба – затарены. Вокруг уже куча народа крутится, «чего изволите?» – спрашивают. Я ж теперь не абы хто, я ж теперь – Иван Рябина, боярский сын!

Аким Янович Рябина, мой приёмный батюшка, поилец, кормилец, мозгов выносилец… очень любит в последнее время эту фразу повторять. Типа: смотри – не подведи. Отчизна надеется на нас!

Факеншит! Прежде я бы сразу любому-всякому объяснил… почему «ананас» пишется раздельно… Но здесь таких фруктов нет, и Аким юмора не поймёт.

Необходимый уровень безопасности я себе построил, необходимый минимальный уровень потребления – достиг.

Конечно, с прежним – не сравнить. Смысл слова «Бали» вспоминается со всё большим трудом. Прага здесь есть… и это всё что я о ней могу сказать. Вкус помидоров… из Книги Бытия про Эдемский сад. Не поверите: по ночам иногда жареная картошка снится. Уже не сама, а только запах… Просыпаюсь в слезах… Вы, когда спите, себя контролируете? Вот и у меня так. Только у меня вода – из глаз течёт.

Но я мальчик неприхотливый, в сесесере выросший, марципанами незабалованный. «Щи да каша – пища наша». Короче, из-за «омаров – нет!» – застрелиться не тянет.

И вот, когда я понял, что меня ни саблей посечь, ни голодом уморить, ни бактерией заболеть – у здешнего мира просто так не получится, то замаячило на моём душевном горизонте «чудище обло, грозно и лайяй». Называется: «СКУКА». Первое «К» в этом слове – не описка, хоть и «чудище».

 
   «Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
   Что ты тих, как день ненастный?
   Опечалился чему?» —
   Говорит она ему.
   Князь печально отвечает:
   «Грусть-тоска меня съедает,
   Одолела молодца…
   Ламца-дрица, гоп-ца-ца…».
 

Ску-у-ушно…

При всём разнообразии известных попаданских историй, не могу вспомнить такой, где главным источником активности попандопулы, «первопинком прогрессивности» – было бы предощущение скуки.

Борьба за выживание – пожалуйста, стремление к имению, поимению, накоплению, вознесению и владению – постоянно. Ещё, при первых же успехах или даже «до», на типового попандопулу наступает нужда мирового уровня. И далее – по нужде. Прямиком к светлому будущему. Разные супер-глобал… на каждом шагу. «4 июля» в попаданских глазах – прямо как цифирьки в игровом автомате: так и мелькают, так и щёлкают.

«Есть такое важное слово «Надо!».

Верю. Но есть ещё более страшное слово: «Ску-у-учно».

Прежде всего хомнутым сапиенсам довлеет инстинкт самосохранения. Не довлел бы – и поговорить не с кем было бы. Судя по количеству свежих разговорчивых попадунов – свойство в народе активно присутствует.

Потом их пинает инстинкт саморазмножения. Индивидуи упорно лезут в альфа-самцы. Как вариант – в альфа-самки. Для чего совершают подвиги и открытия, делают гадости и изобретения, строят дома, карьеры и государства.

Но что делать, если все наблюдаемые женщины – доступны? Причём их многократно больше физически возможного? Ситуация несколько сходна с Е. Онегиным. И приводит к похожему результату:

 
   «Недуг, которого причину
   Давно бы отыскать пора,
   Подобный английскому сплину,
   Короче: русская хандра
   Им овладела понемногу;
   Он застрелиться, слава богу,
   Попробовать не захотел
   Но к жизни вовсе охладел».
 

Я – тоже не захотел. Тем более – не из чего. А изобретать порох, пистолеты… чтобы вышибить мозги самому себе… как-то это чересчур… «sophisticated».

Как у всякой узконосой бесхвостой лысой обезьяны, у меня были ещё два «взадпинательных» инстинкта: социализация и любопытство.

С социализацией тоже скоро стало совсем скучно: все окружающие меня любили, остальные – боялись. Из состояния «отброс полный», «сам – никто, и звать – никак», я за три года превратился в уважаемого предводителя местной стаи аборигенов, в этакого захолустного патриарха-недоросля.

Новички ещё вздрагивают от такого, совершенно анти-святорусского, сочетания, но старожилы уже смирились, норовят звать по отчеству, кланяться в ножки и прикладываться к ручке. Ещё хуже то, что я и сам к этому привыкаю, ожидаю от окружающих только такую реакцию. Теряю уровень собственной готовности к смертельному конфликту по несущественному поводу на произвольной почве со случайным образом нарисовавшимся противником.

Разнообразные ситуации с удовлетворением базовых человеческих инстинктов, и происходящих от этого разрушительных аберраций психики индивидуума, хорошо рассмотрены в мировой литературе. Фундаментальный вопрос мироощущения: «Быть или не быть?», трансформируется в «Иметь или не иметь?» и, с учётом многозначности, присущей русскому языку, и романтичности народных песен, детализируется до: «С кем пойду теперь к/в/на…?».

Заранее во избежание: КВН – это не всегда кож-вен-наркологический.

Мировоззренческие вопросы в моём попадизме получили позитивные ответы: «быть», «иметь», «с любой-всякой-каждой»… Ску-у-ушно. Знать ответы на все интересующие вопросы – скучно. А задавать неинтересные вопросы… – ещё скучнее.

Отнюдь не чисто наша отечественная проблема. Паркинсон, старательно оставаясь в границах формулировок, свойственных провинциальным британским профессорам из Гонконга, указывает, что, как правило, только люди выросшие в трущобах, проведшие своё детство в нищете и лишениях, стремятся к богатству и власти. Выходцам же из среднего класса важнее социализация. Проще: уважение членов своей общности, тех двух-трёх сотен человек, с которыми они достаточно постоянно и глубоко общаются по жизни.

Эта проблема, из области теоретической этологии, к началу 21 века доросла до уровня мировой катастрофы.

«Золотой миллиард» человечества несколько столетий упорно бился за свой прогресс и процветание. Бился-бился и, наконец, добился. Утратив, подавив исконно-посконные, базовые, «с обезьяньим молоком матери впитанные» инстинкты.

«За что боролись – на то и напоролись» – русская народная мудрость мирового масштаба. Проверена веками всенародной борьбы за… за что-нибудь отпоротое. Или тут правильнее – «выпоротое»?

Торжество законности, «сила права» ослабили у евро-хомов инстинкт самосохранения:

– «Беженцы» всемером «волонтёрку» насилуют? У нас нет статьи за изнасилование на улице – только в семье. Поэтому «бить гадам морду» – противозаконно. Хотя очень хочется. Вот внесут законопроект, парламент рассмотрит, обсудит, примет… В следующий раз приедет полиция и всё сделает. А пока… Вы же русские? – Вам можно. Потом вас, конечно, будут судить. Но мы внесём залог, оплатим штраф и компенсируем все издержки. Ну, пожалуйста…

Мы же совейские люди! Мы же интернационалисты! Нам цвет морды и форма носа – без разницы. «Я, ты, он, она – вместе дружная семья». Как известно, «в семье – не без урода». Уродов… воспитывать по-семейному. В конкретном случае… вплоть до реанимации. Судья потом специально догнал. Со словами извинения за законность и искренней солидарности за переформатирование морд.

Особенно забавно наблюдать утрату чувства самосохранения при столкновении евро-американца с дикими животными или стихийными бедствиями:

– О! Какая красивая волна! О! Сфотографируй меня на её фоне! О! Почему это – «…здец»? Турфирма полностью компенсирует весь ущерб, у меня очень хороший адвокат.

Куда нужны компенсации покойнику… Ладно, проехали. Точнее: побежали быстренько. Пока не началось.

Второй базовый инстинкт – инстинкт размножения – у евро-хомов успешно давится эмансипацией. Навязыванием женщинам чуждых им, мужских, ценностей, прав и обязанностей. Вы не пробовали заставлять людей жить по-мартышечьи? Ну, там, посидеть на ветках, покидаться бананами и экскрементами? А заставлять женщину вести себя по-мужски…

В стае псевдо-мартышек размножаться становится неприлично.

– Одумайся! Рождение ребёнка на годы лишит тебя личной жизни! Ты перестанешь быть членом общества!

А общение с твоим собственным подобием, с улучшенной копией тебя, видеть улыбку твоего ребёнка – это не личная твоя жизнь? Чья-то чужая?

Елизавета Английская, «нагнув» римско-католическую церковь на территории королевства, устроив католикам очередной принудительно-религиозный акт – «Акт о единообразии», смущённо оправдывалась перед епископами:

– Господа, ну как я могу вас изнасиловать? Я же женщина!

Прошло четыре века… много новых возможностей дал нам общественный прогресс!

Нарастающая демократия, либерализм, правовое равенство… уничтожают иерархичность, «стайность». Свойство, присущее человеку изначально, ещё с высших млекопитающих. На смену структур типа обезьяньей стаи, лошадиного табуна, волчьей семьи… приходит «облако планктона».

Планктон – очень полезная вещь: дрейфует себе «по воле волн», усваивает минеральные вещества, образует плавучие «кормовые угодья» для более крупных животных.

Забавно: гуманизм, суть которого состоит во внимании к отдельному человеку, который и позволил появиться индивидуализму, создавшему «западную цивилизацию», «общество равных возможностей», «общество всеобщего процветания» – приводит к дегуманизации. Ибо какой гуманизм может возникнуть у человека, лишённого с детства права и необходимости заботится о другом человеке? Не имея навыков – физических, умственных, эмоциональных – такой человек не видит разницы между электронной игрушкой и живым существом. Оказывается не в состоянии ощутить собственную душевную связь с другим человеком. Не научили. Он – один. Простейший, царство – одноклеточные.

«Расчеловечивание как высшая стадия гуманизма»… Что-то из основ диалектики. Не то: «переход количества в качество». Не то: «единство и борьба противоположностей». Хотя, на мой вкус – «утрата чувства меры», потеря «высшего из благ, которые даруют бессмертные боги – смертным людям».

Разрушение связей, упрощение систем, нарастание энтропии… Одноранговая сеть, в которой избыточны уже и горизонтальные связи между узлами.

В «Святой Руси» всего этого пока нет. Здесь все – просто хотят выжить. Просто «жить» здесь – очень непросто. От трети до двух третей детей умирает до 5 лет, средний возраст смерти взрослого мужчины – 39 лет, женщины – 32. Каждое десятилетие – тотальные голодовки, эпидемии. Пожары, наводнения, войны… В перерывах – спорадически размножаются.

Ну что тут непонятного?! Нет, спорами на Руси не размножаются. Я о людях. Хотя, конечно, спорят иногда до крови. Я о размножении. Делают это быстро, споро. «И дело спорится у них». Поэтому – «спорадически».

Третий инстинкт – социализация. С социализацией здесь жёстко: социальный статус задаётся ещё до рождения и регламентно меняется с возрастом.

Пётр Великий, обламывая родовитых, требовал, чтобы все начинали службу с чина рядового солдата. Дворяне, верноподданно исполняя государев указ, при первых же признаках беременности жены записывали будущего отпрыска в полк. Если рождалась девочка – «раб божий по воле господа помре», если мальчик – чин по выслуге лет. Жалование ребёнка получало полковое начальство.

Лично инициированные вариации социализации в «Святой Руси» практически отсутствуют. Основной вопрос к человеку не – «Кто ты?», а – «Чьих ты?». Социум ощущается непрерывно. Человек, практически, никогда не остаётся один. В доме, в работе, в движении, в церкви, на отдыхе…

 
   «Я чувствую, друг, как всегда
   Твой локоть, а также плечо…».
 

В огромном, весьма малонаселённом пространстве идёт непрерывная «толкотня локтями». Непрерывная «борьба за место под солнцем» в рамках собственной социальной группы. Дай слабину – очередной покос тебе общество выделит в таких буераках… Таскать – пупок развяжется.

«Проверка на прогиб», на способность защищать занимаемую тобой в социальной иерархии общины позицию – идёт непрерывно. Отсюда бесконечные многочасовые митинги с воплями при каждом крестьянском сходе при распределении, например, очереди на исполнение любой повинности.

Основа исконно-посконного мироощущения: демократия с мордобоем без регламента до консенсуса.

Эпизод из русской классики: Сибирь, тракт, ямское село, лютый мороз.

– Мужики! Там человек на дороге. Надо съездить – замёрзнет же!

Консенсус по теме – кому именно ехать? – достигнут к утру следующего дня:

– Никому. Замёрз уже, поди.

Энгельгардт, говоря о рассказе Успенского «Обоз» прав:

«…рассказ грешит тем, что читатель, незнакомый с народом, выносит впечатление о совершенной бестолковости, глупости изображенных в рассказе мужиков-извозчиков. Но подождите конца, посмотрите, как сделан расчет, и вы увидите, к какому результату привели эти бестолковые крики и споры, – земля окажется разделенною так верно, что и землемер лучше не разделит».

Такое восторженное умиление демократичностью, «консенсусностью» и разумностью русского мира или украинской громады звучит и у идеологов народовольцев.

Ключевое слово здесь: «подождите». «Фактор времени» – не учитывается. «Дорога ложка к обеду» – русская народная мудрость. А вот в остальных, «не-обеденных» процессах… Отношение к времени, как очень важному, постоянно дефицитному ресурсу… У нас – Восток. Из планирования – «иншалла». «Достижение консенсуса» – антагонист «исполнения действия». Какая пропорция смеси этих сущностей наиболее эффективно приводит к цели… зависит от конкретных условий. Раз в год можно убить три дня на консенсусный раздел земли.

Забавно, что тот же Энгельгардт очень раздражённо, с точностью до копейки, считает свои убытки от плохо организованной мобилизации конского состава во время турецкой войны, от потерянного своего времени, но считать убытки крестьян вот от этого «подождите конца» – напрочь не хочет.

У меня «консенсус» постепенно выдавливается «иерархичностью». Отнюдь не всегда грубой силой. Есть и поинтереснее способы.

Вы думаете – мужик надорвётся привезти пару стволов с лесосеки на лесопилку? Нет, конечно. Но он будет упорно, вплоть до драки с топорами, доказывать, что очередь – не его, а соседа. Просто потому, что ему показалось, что «несправедливо». Он до крови биться будет «за правду» в своём понимании. А вот предложи ему поработать поезжанином на свадьбу, тоже с лошадью и с санями… это – честь, это – статусно. Хотя по потраченному времени и силам – куда как больше.

Чего нам с Хрысем стоило отучить «пауков» поднимать хай по любому поводу…!

Подчинение общины боярину их несколько… ограничило. Они, конечно, сами по себе стая. Точнее – отара. С кучей своих… «альфа-баранов». Которые и сами знают – куда надо пастись. Но есть – пастух. У которого – кнут, который – другой породы. «Вятший» здесь – я.

Я?! Я – вятший?!

– Да Вы, Иван Юрьевич, никак в аристократы намылились пролезть?!

– Отнюдь-с. Без мыла-с. Уже-с. В этом во всём-с…

Мда… итить меня ять…

Добила пейзан бумага. Когда пошёл документальный контроль, оповещение под запись, протоколы собраний…

– Глазко, это твоя закорючка?

– Не! Не было такого! Не помню…

– Твой склероз – твоя проблема. Вот это – твоё?

Внедрение бумаги позволило ввести в обращение понятие «автограф». При процарапывании на бересте – подписей нет. Понятно, что авторство можно и по печатным буквам полуустава определить. Но это уже графологический анализ. Вятшие навешивают личные «вислые» печати, степняки ставят тамгу, а вот припереть простолюдина без толпы свидетелей… Теперь – могу.

Уровень ответственности населения – подрос ещё на чуть-чуть. «Лыко – в строку», «за базар – отвечаешь»…

Итак, три базовых погонялки типового хомосапиенса – самосохранение, размножение, социализация – в рамках Рябиновской вотчины были удовлетворены и меня уже не «грели». Оставался четвёртый обезьяний рефлекс: любопытство.

Забавно: все фундаментальные социальные теории, тот же марксизм, базируются на удовлетворении первого инстинкта. Самосохранение – главная движущая сила человечества.

Но сказано же: «не хлебом единым жив человек».

Чингисхан говорил своим людям не только: «я набью ваши рты мясом, я оберну ваши животы шёлком», но и: «Счастье – ехать на коне врага, ласкать его женщин и гнать его самого плетью перед собой». Вся триада инстинктов: самосохранение, саморазмножение, высокая социальная позиция. Конкретно высокая: верховой джигит с ногайкой.

Можно хвастаться: я уже почти дорос до уровня Чингисхана – триада инстинктов удовлетворена. Осталось только нагайкой обзавестись. И каким-нибудь впереди гоняемым «мальчиком для битья».

Едва смерть чуть отодвигается, едва инстинкт самосохранения перестаёт ежесекундно вопить в уши души, как человечество быстренько забывает про бога и переходит к развлечениям: сексу и болтовне. Интернет, с его эрзацами типа порносайтов и соцсетей – просто ещё один тому пример.

По сходному образцу строили свои жизни древние афиняне на Агоре, древние римляне на Капитолии, да и вообще – множество социальных групп, обеспеченные слои различных социумов. «Золотая молодёжь», «зажравшиеся дармоеды»… «У них – всё есть». И ничего не хочется.

И тогда остаётся последний базовый инстинкт – любопытство. Последнее прибежище смысла жизни хомосапиенса. «Хочется чего-то новенького».

«Хлеба и зрелищ» – требовали римские пролетарии.

– Пусть этих придурков-христиан порвут львы. Или растопчут слоны. Или поджарят на костре… Ну хоть чего-нибудь… бодрящего.

Кстати, современное пьянство оттуда же. Ефимыч правильно поёт:

 
   «Зачем я пил вчера, дружок?
   – Бежал от грусти.
   Я знал: хотя бы на часок
   Она отпустит.
   И я, как в детстве, полечу
   Не прикасаясь
   К тому чего я не хочу
   И опасаюсь».
 

В детстве вокруг много новенького. Которое кажется опасным и интересным. Бодрящим. Потом это проходит. И приходит депрессия.

Депресняк расширяется, становится «силой, овладевшей массами». Различные варианты антидепрессантов, вплоть до вооружённой антиобщественной деятельности – смотри у Стругацких «Хищные вещи века» или материалы об участии «золотых миллиардеров» в экстремистских группировках.

Я уже говорил о мотивах деятельности попаданца и их изменении в ходе «вляпа».

«Нам целый мир – чужбина.

Отечество нам – Царское Село».

Стремление сделать «хорошо» своей «деревне» – «Царскому Селу» своего «старта» – быстро проходит. В непрерывно ветвящемся мировом дереве Иггдрасил, своим «односельчанам» – ты помочь ничем не можешь.

Найти для себя замену миру «старта», сформировать здесь, в средневековье – новую сеть привязанностей такой же интенсивности и прочности… Вы смогли бы полюбить негра? Наверное – да. Когда перестанете видеть в нём негра, а увидите человека. Но степень душевной близости, сдерживаемая ощущением чуждости… А так-то… можно и хомячка полюбить.

Эмоциональная, поведенческая, социальная разницы между москвичом и бушменом в 21 веке меньше, чем между москвичами 21 и 12 веков.