Текст книги "Вальс в темноту"

Автор книги: Уильям Айриш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Глава 36

Поначалу у него не было четкого представления о том, что же он собирается сделать. Все мысли и намерения в его голове заволокло черным туманом ненависти. Он удержался и не ринулся за занавеску только благодаря инстинкту, а не расчету.

Наедине. Он должен встретиться с ней наедине, чтобы никто не смог прийти ей на помощь. Он желал не бурного скандала, кратковременного, как гроза. Что значит для нее скандал? Наверняка ее жизненный путь и так уже щедро усыпан ими. Он не желал публичного выяснения отношений, где, безусловно, ее спокойствие и самообладание возьмут верх. «Я этого человека в первый раз вижу! Да он с ума сошел!» Он желал лишь одного, одного-единственного. Ее смерти. Но до этого ему нужно на несколько минут остаться с ней наедине.

Он немного постоял перед гостиницей, где они жили – она и Ворт, – чтобы успокоиться и обрести почву под ногами. Он стоял спиной к зданию, лицом к морю. Стоял неподвижно, снова и снова опуская руку на деревянные перила. И лишь по этому жесту, повторявшемуся через равномерные промежутки времени, можно было догадаться о его настроении. Словно он пестиком в ступке измельчал свои намерения, стирал их в порошок.

Потом движение замедлилось, рука расслабилась. Он был готов.

Резко повернувшись, Дюран вернулся в ярко освещенный вестибюль гостиницы, твердым шагом, но без излишней поспешности. Он направился прямо к стойке портье и, остановившись перед ней, забарабанил пальцами по крышке из черного мрамора с белыми прожилками, чтобы привлечь внимание клерка.

И, получив его, заявил:

– Я – друг полковника Ворта. Я только что был вместе с ним и двумя дамами в «Гроте».

– Да, сэр. Чем могу помочь?

– Одной из дам – она живет у вас в гостинице – показалось, что там слишком прохладно. Она послала меня за своей шалью. Она объяснила, где ее найти. Разрешите мне подняться к ней в номер и взять ее?

В клерке проснулась профессиональная осторожность.

– Не могли бы вы описать эту даму?

– Она блондинка, очень миниатюрная.

Сомнения клерка рассеялись.

– А, это невеста полковника. Мисс Касл. Из двадцать шестого номера. Сейчас коридорный вас проводит, сэр.

Задребезжал звонок, и явившийся на него коридорный получил ключ и подробные указания.

Дюрана сопроводили на второй этаж в неторопливом зарешеченном лифте с прозрачной со всех сторон кабиной. Он увидел, что снаружи вокруг него вилась лестница, поднимавшаяся в конечном итоге к той же цели. Увидел и взял на заметку.

Они прошли по коридору. Ненадолго задержались у двери, пока коридорный поворачивал ключ в замке. Когда дверь открылась, Дюрана охватило забавнейшее ощущение. Как будто все вернулось, и он снова очутился рядом с ней. Как будто она только что вышла из комнаты с другой стороны. Во всем чувствовалось ее незримое присутствие. В воздухе еще витал аромат ее духов. Он ощущал ее всеми порами. Небрежно переброшенное через спинку стула платье из тафты снова зашуршало у него в ушах, пробудив ворох воспоминаний.

Они еще больше подстегнули его ненависть, отточили намерения, как стальной клинок. Он не сделал ни одного неверного шага, ни одного лишнего движения. Он двинулся в глубь номера, словно навстречу врагу.

Коридорный остался с безразличным видом стоять у порога, пропустив его вперед. Однако выбрал такую позицию, с которой мог наблюдать за всеми движениями Дюрана.

– Она, должно быть, перепутала, – посетовал Дюран, как будто сам себе, но так, чтобы слышал мальчишка. – На стуле ее нет. – Он поднял юбку из тафты и положил обратно. – Может, она в комоде? – Он открыл один ящик, закрыл его, затем другой.

Теперь коридорный следил за ним обеспокоенным взглядом курицы, у которой забирают яйца из гнезда.

– Вы замечали, женщины вечно забывают, что они куда положили, – по-мужски доверительно обратился он к коридорному.

Мальчишка ухмыльнулся, польщенный тем, что с ним поделились наблюдением, которое самому ему еще не довелось сделать.

Дюран, внутренне уже почти отчаявшись, наконец обнаружил в третьем ящике соломенно-желтую кисейную накидку, которая, за неимением лучшего, удовлетворяла цели, с которой он сюда явился.

– Кажется, нашел, – произнес он, прикрывая рот рукой, чтобы скрыть облегченную улыбку.

Он задвинул ящик и вернулся к дверям, запихивая накидку в боковой карман.

Глаза коридорного, естественно, следили за движениями его руки. Сам же он впился взглядом в торец открытой внутрь двери. Над язычком замка находилось небольшое круглое углубление. Предохранитель. Точно такой же, как у него в номере, в другой гостинице. На это он и рассчитывал.

Опередив коридорного, Дюран избавил его от необходимости закрывать за ними дверь; взяв ее не за ручку, а за торец, прямо над замком, он потянул ее на себя.

Проделывая это, он надавил на предохранитель, и дверь оказалась просто закрытой на защелку, и, сколько ни поворачивай ключ, ее теперь было не запереть.

Затем он дал мальчишке выполнить свои обязанности: повернуть ключ в замке и извлечь его оттуда, а когда это было сделано, отвлек его, протянув ему серебряную монету в полдоллара, и тот не стал дергать за ручку.

Они вместе спустились вниз, мальчик – с улыбкой до ушей, будучи положительно не в состоянии питать подозрения в отношении человека, который раздавал столь щедрые чаевые. Дюран тоже улыбался едва-едва заметной улыбкой.

Проходя мимо клерка, он кивнул ему в знак благодарности и похлопал себя по карману, показывая, что обрел то, за чем пришел.

Когда он вышел в открытую ночную темноту, в небе блестели звезды, и в их блеске не было милосердия. Влажный ветерок, дувший с залива, тоже не смягчил его. Он встретится с ней наедине, и никто не сможет прийти ей на помощь. Его устроит только ее смерть.

Глава 37

Оттуда он направился к себе в гостиницу, открыл саквояж и достал пистолет. Тот самый пистолет, которым он обещал тетушке Саре убить ее, тогда, в Новом Орлеане, и теперь час настал. Он проверил пистолет, зная, что он полностью заряжен, но еще раз в этом убедился. Затем положил пистолет во внутренний карман пиджака и немного приподнял так, чтобы можно было взяться за рукоятку.

Опустив глаза, он увидел, что из его бокового кармана болтается соломенно-желтая накидка, и во внезапно охватившем его приступе ненависти дернул за нее и швырнул на пол. Потом, наступив ногой на середину, отодвинул в сторону, словно, если дотронуться до этого куска ткани руками, можно было запачкаться. Лицо его исказилось от ненависти, которую источала непохороненная любовь.

Он дернул за кольцо газовой лампы, и комната из зеленовато-желтого цвета окрасилась белым лунным сиянием. Он постоял с минуту, получеловек-полутень, словно собираясь с силами. Затем двинулся, и в колеблющихся лунных лучах та его часть, что была человеком, сделалась тенью, та, что была тенью, стала человеком, а потом снова наоборот. Когда он закрывал за собой дверь, в комнату на мгновение ворвалась лимонно-желтая вспышка из ярко освещенного коридора.

Когда он поднимался по лестнице на второй этаж, никто ему навстречу не попался, а гул голосов, раздававшийся из вестибюля, постепенно отдаляясь, замер. Свернув с лестницы, он последовал по устланному красной ковровой дорожкой коридору, мимо темных дверей из орехового дерева. Здесь ему впервые немного не повезло. Какая-то дама вышла из своего номера, когда он находился на полпути и было уже поздно поворачивать назад. Она лишь на мгновение скользнула по нему взглядом, а затем смиренно потупила взор, как и подобало особе ее пола, и, сопровождаемая шуршанием многочисленных юбок, прошла мимо. Он подождал, пока она дойдет до конца коридора и, повернув, исчезнет из виду, а сам в это время остановился у первой попавшейся двери, словно собирался туда войти. Затем быстро продолжил путь и, очутившись у цели, осторожно огляделся, взялся за ручку двери, резким движением повернул ее и оказался внутри.

В номере, как и раньше, неярко горела ночная лампа – она еще не возвращалась. В воздухе чувствовалось ее присутствие – в едва уловимом запахе ее фиалковых духов и теплой чувственности, которая обволакивала на время покинутое помещение. Он вплотную приблизился к ней; не хватало только ее самой. Казалось, ее призрак подошел к нему и обхватил сзади руками за шею. Он расправил плечи и повертел головой, словно желая освободиться от нее.

Какое-то время он простоял у окна, благоразумно отступив в сторону и обратив в лунное небо лицо, испещренное, словно оспой, тенью от кружевной занавески. Перед ним, похожий на покосившийся сугроб, белел скат крыши над верандой. Пониже – темные площадки перед входом в гостиницу. А поодаль, переливаясь, как рой светлячков, блестели воды залива. Вверху повисла луна, круглая и твердая, как таблетка. И вызывающая у него такое же отвращение.

Наконец резко отвернувшись от окна, он прошел в глубь комнаты, опустился в первое попавшееся кресло и приготовился ждать. В таком положении тень покрывала верхнюю часть его лица, проходя по нему ровной линией, наподобие уродливой маски. Беспощадной маски над жестокой улыбкой.

Он ждал, не двигаясь, и ночь, казалось, ждала вместе с ним, будто тайный сообщник, которому не терпелось увидеть, как свершится зло.

Когда ожидание уже близилось к концу, он вынул часы и взглянул на них, подставив лицо под лунный свет. Почти четверть первого. Он сидел там уже целых три часа. Значит, они благополучно поужинали без него. Оглушительно щелкнув в тишине, захлопнулась крышка часов.

Вдруг, будто бы насмешливо отвечая ему, вдали послышался ее смех. Может, она поднималась на лифте. Он узнал бы этот смех, даже если бы не видел ее вечером в ресторане. Даже если бы не знал, что она здесь, в Билокси. Узнал бы сердцем, которое не забывает.

Глава 38

Он вскочил на ноги и огляделся. Как ни странно, за все время пребывания в комнате он не придумал, куда можно спрятаться, и сейчас ему пришлось импровизировать. Увидев ширму, он юркнул за нее. Это было первое, что ему попалось на глаза и куда можно было побыстрее спрятаться. А она уже приближалась к двери – он слышал рядом в коридоре ее веселый голос.

Он еще немного расправил ширму, поставив ее под углом таким образом, что она образовала пристроенную к стене колонну, полую внутри. Он обнаружил, что может стоять в полный рост, не рискуя, что будет видна его голова. А смотреть он мог через узорную резную деревянную планку наверху ширмы.

Дверь открылась, и вошла она.

Появились две фигуры, а не одна, но, едва переступив порог, они бросились друг другу в объятия и слились воедино. Ему в нос ударил запах выпитого шампанского или бренди, смешанный с ароматом фиалковых духов, от которого у него защемило сердце.

Ничего не было слышно, кроме шороха примятой одежды.

Опять раздался ее смех, но на этот раз приглушенный, таинственный; здесь, вблизи, он был тише, чем тогда в коридоре.

Он узнал голос полковника, его грубый шепот:

– Я весь вечер этого ждал. Малышка моя, ах ты моя малышка.

Шорох перешел в активное сопротивление.

– Гарри, ну хватит. Мне это платье еще пригодится. Оставь от него хоть что-нибудь.

– Я куплю тебе другое. Куплю еще десяток таких.

Она наконец отстранила его, и между ними вклинилась полоса света из коридора; но его объятия оставались сомкнутыми вокруг нее, словно обруч на бочке. Дюран видел, как она, не в силах разжать их обычным способом, надавила ему сверху вниз руками на локти. Наконец руки его опустились.

– Но мне нравится именно это. Что вы за мужчина – прямо разрушитель какой-то. Дайте я зажгу свет. Нехорошо вот так здесь стоять.

– А мне так больше нравится.

– Не сомневаюсь! – фыркнула она. – Но свет все равно надо зажечь.

Отделившись от него, она пересекла комнату, и от ее прикосновения слабая искорка ночной лампы вспыхнула, как яркое солнце. И этот поток света смыл всю неопределенность ее очертаний; перед ним снова в полный рост возникла ее фигура, после того как прошел один год, один месяц и один день. Уже не видение за отдернутой занавеской, не отдаленный смех в коридоре, не силуэт на пороге двери; настоящая, живая, во плоти. Возникшая во всей своей предательской красоте и бесстыдном великолепии. Драгоценная и недостойная.

И в сердце у него снова открылась старая кровоточащая рана.

Она отбросила свой веер, скинула шаль, стащила одну неснятую перчатку и, присоединив к той, что держала в руке, тоже кинула их в сторону. На ней было платье из гранатового атласа, жесткого и скрипящего, как крахмал, прошитого причудливо извивающейся блестящей нитью. Взяв пуховку из пудреницы, она коснулась ею кончика носа, но скорее по привычке, чем с конкретной целью. А ее поклонник стоял на пороге, подобострастно пожирая ее затуманившимися от вожделения глазами.

Наконец она небрежно обернулась к нему через плечо.

– А бедняжка Флорри не очень расстроилась? Что, по-твоему, произошло с тем кавалером, которого ты ей нашел?

– Ах, этот мерзавец! – в сердцах воскликнул полковник. – Забыл, наверное. Поступил он по-свински. Если он мне еще попадется, я ему глотку перережу.

Теперь она поправляла прическу. Осторожно, чтобы волосы не растрепались. Изящно пригнувшись, чтобы ее голова полностью отражалась в зеркале.

– Что он за человек? – равнодушно спросила она. – При деньгах, как тебе кажется? Как ты думаешь, он бы понравился Флорри?

– Я с ним едва знаком. Его зовут Рандалл или как-то так. Не видел, чтобы он за вечер потратил больше пятидесяти центов на виски.

– А-а, – произнесла она упавшим голосом и перестала заниматься волосами, словно потеряв к ним интерес.

Внезапно она повернулась к полковнику и протянула руку в знак прощания.

– Что ж, спасибо за чудесный вечер, Гарри. Все было великолепно, как и всегда.

Он взял ее руку и задержал в своих ладонях.

– Можно мне еще немножко здесь побыть? Я буду вести себя как следует. Просто посижу и посмотрю на тебя.

– Посмотришь? – лукаво воскликнула она. – На что, интересно, ты будешь смотреть? Предупреждаю, того, что ты хотел бы, я тебе не покажу. – Она слегка толкнула его в плечо, чтобы сохранить расстояние между ними.

Тут ее улыбка померкла, и она на мгновение задумалась и посерьезнела.

– А все-таки с бедняжкой Флорри не слишком хорошо получилось? – повторила она, видимо решив, что разговор на эту тему следует продолжить.

– Да, не очень хорошо, – рассеянно согласился он.

– Она так постаралась прихорошиться. Мне даже пришлось ей деньги на платье одолжить.

Он тут же выпустил ее руку.

– Ах, ну что же ты мне раньше не сказала? – Он полез в карман пиджака, вытащил бумажник, раскрыл его и заглянул внутрь.

Она метнула быстрый взгляд на его руки, а потом, все время, пока он не закончил возиться с бумажником, мечтательно созерцала противоположную стену.

Он что-то вложил ей в руку.

– Да, и пока я не забыл, – спохватился он.

Он извлек из бумажника еще один банкнот. Она не протянула руку ему навстречу, но и не убрала ее.

– Заплати за гостиницу, – сказал он. – Приличия ради тебе это лучше сделать самой.

Взмахнув юбками, она повернулась к нему спиной. Но в этом движении вряд ли можно было заподозрить презрение или обиду, поскольку оно сопровождалось игривым запретом.

– Теперь не подглядывай.

Складки гранатового атласа на мгновение взметнулись вверх, обнажив стройную ногу в дымчатом черном чулке. Ворт в напряженном ожидании глядел в сторону. Она обернула к нему голову, шаловливо подмигнула, и складки ее юбки с мягким шуршанием снова устремились к полу.

Ворт порывистым движением бросился к ней, и они опять соединились в объятиях, на этот раз не на пороге темной комнаты, а посередине, на ярком свету.

Дюран ощутил у себя в руке что-то тяжелое. Опустив глаза, он увидел, что достал пистолет.

«Я убью их обоих», – раскаленной добела молнией пронеслось у него в голове.

– А теперь?.. – пробормотал Ворт, уткнувшись губами в ее шею. – Теперь ты позволишь мне?..

Дюран увидел, как она, благосклонно улыбаясь, все же отстранила голову. Повернувшись лицом к двери, она сумела и своего поклонника развернуть в ту же сторону, а потом каким-то образом ухитрилась подвести его, впившегося ей в плечо бесконечным поцелуем, к выходу.

– Нет… – сдержанно повторила она. – Нет… Нет… Я и так слишком много тебе позволяю, Гарри. И все время позволяла… Ну, отпусти же, будь умницей…

Дюран, облегченно вздохнув, убрал пистолет.

Теперь она, наконец-то одна, стояла в дверном проеме, протянув руки за порог. Наверное, все время, пока она их так держала, Ворт беспрестанно покрывал их поцелуями.

До Дюрана доносились лишь приглушенные слова вынужденного прощания.

Она с усилием высвободила руки и закрыла дверь.

Он отчетливо увидел ее повернувшееся к свету лицо. С него словно губкой стерли все ее игривое кокетство. Взгляд ее сделался расчетливым и проницательным, а носик наморщился, как будто она сдернула с себя надоевшую маску.

– Боже всемогущий, – устало простонала она, прижимая руку к виску.

Сперва она подошла к окну и, подобно ему, некоторое время простояла неподвижно. Неизвестно, какие мысли пробуждал у нее вид ночного города, но, наполнив ими свою голову, она вдруг резко отвернулась, зашипев всколыхнувшимися юбками. Вернувшись к ночному столику, она выдвинула ящик. Теперь она уже не стала ни пудрить носик, ни приводить в порядок прическу. Лишний раз взглянуть в зеркало у нее времени не было.

Достав из чулка банкноты, она презрительным движением швырнула их внутрь. Но презрение это относилось не к самим деньгам, а скорее к источнику их происхождения.

Потянувшись рукой в потайные глубины ящика, она достала такие же тонкие сигары, которые тетушка Сара обнаружила у него в доме на Сент-Луис-стрит в Новом Орлеане.

Крепко зажав сигару зубами, она склонилась над лампой, чтобы зажечь ее, а затем, подобно мужчине, выпустила дым из своих крошечных ноздрей. Для него в этом зрелище было нечто отталкивающее, даже оскорбительное.

На мгновение она почудилась ему отвратительным рогатым огнедышащим дьяволом в красном одеянии.

Вскоре она загасила сигару о поднос для булавок и уселась перед зеркалом. Распущенные волосы золотистым каскадом заструились вниз. Затем она расстегнула застежку на боку, вынув несколько крючков из петель, но платье снимать не стала. Сквозь образовавшийся вырез стало видно, как при каждом вдохе вздымается и снова опускается ее туго зашнурованная талия.

Теперь она достала деньги, которые за минуту до того бросила в ящик, но достала гораздо больше, чем положила, и внимательно их пересчитала. После этого она поместила их в небольшую лакированную шкатулку, такую, в каких обычно хранят драгоценности, заперла ее на ключ и удовлетворенным заключительным жестом стукнула по крышке костяшками согнутых пальцев.

Снова задвинув ящик, она встала, подошла к письменному столу, опустила крышку и села. Потом вытащила листок из стопки бумаги. Взяв перо, она опустила его в чернильницу и, прижав другой рукой бумагу к столу, начала писать.

Дюран, выйдя из-за ширмы, медленно двинулся к ней. Ковер заглушил звук его шагов, хотя он к этому и не стремился. Подкравшись незамеченным, он встал у нее за спиной и смог заглянуть ей через плечо.

«Дорогой Билли, – гласило письмо. – Я…»

Остановившись, она погрызла кончик пера.

Он протянул руку и медленно опустил ее ей на плечо. Прикосновение было легким, таким же легким, каким она тогда остановила его на набережной в Новом Орлеане, с легкостью пуская его жизнь под откос.

Ее страх был страхом виноватой, а не безвинной. Она испугалась, еще не зная, кто это. И не обернулась посмотреть, как это сделал бы тот, кто не чувствует за собой вины. Она продолжала сидеть затылком к нему, напряженно застыв в ожидании. Она боялась взглянуть. Наверное, за ней тянулся такой шлейф проступков и преступлений, что ей нечего было ждать от любого неожиданного прикосновения в тишине одинокой ночи.

Одна ее рука безжизненно выронила перо. Другая, вцепившись в начатое письмо, сгребла бумагу в кулак и уронила скомканный шарик под стол.

Она продолжала сидеть не двигаясь, ее склоненная шея напряглась, словно ожидая, когда на нее опустится топор.

Взгляды их встретились в зеркале, слева от стола. Он увидел отражение ее мертвенно-бледного лица и темневших в уголках глаз зрачков, создававших отвратительное неестественное впечатление, будто и сами глаза у нее тоже черные.

– Не бойся, Джулия, оглянись, – насмешливо произнес он. – Это всего лишь я. Сущие пустяки. Просто я.

Она вдруг повернулась так быстро, что показалась ему оборотнем, сменившим шелковистые кудряшки на затылке на гипсовую бледность лица.

– Можно подумать, что ты меня не узнала, – вкрадчиво продолжал он. – Да полно, Джулия. Уж меня-то ты забыть не могла.

– Как ты узнал, что я здесь? – отрывисто спросила она.

– Случайно. Я тот самый приятель полковника Ворта, который должен был сегодня прийти к вам в ресторан.

– Как ты сюда попал?

– Через дверь.

Теперь она поднялась и, защищаясь, попыталась развернуть легкий плетеный стул, чтобы поставить его между ними, но для этого ей не хватало места.

Он взял стул и отставил его в сторону.

– Что же это ты не выставишь меня отсюда, Джулия? Почему ты не грозишься позвать на помощь? Или что там делают в подобных случаях?

Она заговорила, призвав на помощь все свое самообладание, чем заставила его невольно восхититься ею.

– Нам нужно поговорить друг с другом, спокойно, без криков и угроз. – Она провела дрожащей ладонью по другой руке, от пальцев до самого плеча. – Давай с этим побыстрее покончим.

– Я тебя разыскивал больше года, – сказал он. – Уж я надеюсь, ты мне сможешь уделить несколько лишних минут?

Она не отвечала.

– Ты собиралась выйти замуж за полковника, Джулия? Это было бы многомужеством.

Она раздраженно передернула плечами:

– Ах, он просто болван. И я в этом не виновата. На свете вообще полным-полно дураков. – На этот раз, по крайней мере, в ее словах прозвучала неподдельная искренность.

– И величайший из них сейчас стоит перед тобой, Джулия.

Он слегка поддел скомканный бумажный шарик носком ботинка. Осторожно, как будто в нем заключались чьи-то разбитые надежды.

– Кто такой Билли?

– Так, ничего особенного. Случайный знакомый. – Она снова раздраженно махнула рукой, словно прогоняя таким образом этого знакомого.

– У тебя, наверное, таких Билли пруд пруди. И Билли, и Луи, и полковников Вортов.

– Ты думаешь? – возразила она. – Нет, Лу был только один. Поздновато теперь, конечно, об этом говорить. Но я не вышла замуж ни за кого из этих самых Билли и полковников Вортов. Я вышла замуж за Лу.

– Ты просто сыграла эту роль, – согласился он.

– Что ж, слишком поздно, – вздохнула она. – Какой смысл теперь об этом говорить?

– Ну, здесь, по крайней мере, наши мнения совпадают.

Подойдя к лампе, она задумчиво растопырила перед ней пальцы и некоторое время глядела на окрасившуюся кирпично-красным сиянием ладонь. Затем повернулась к нему:

– Ну так что же, Лу? Что ты намерен со мной делать?

Его рука медленно двинулась за отворот пиджака, прикрывавший пистолет. На мгновение дрогнув, заползла в карман и обхватила рукоятку. Затем медленно-медленно, так медленно, словно это была тягучая руина, показалась костяная ручка, потом – никелированный патронник и блестящий ствол.

– Я явился, чтобы убить тебя, Джулия.

Она лишь мельком взглянула на пистолет. Лишь для того, чтобы удостовериться, что он имеет средства, чтобы осуществить свое намерение. А потом их глаза встретились, и она уже не отрывала взгляда. Зная, что именно глаза его дадут сигнал, глаза, а не пистолет. Зная, что только к ним можно взывать о пощаде, к его глазам.

Она долго глядела на него, словно оценивая, в состоянии ли он исполнить то, о чем сказал. Ей одной было известно, что она там увидела. То ли твердую решимость, не оставлявшую ей никаких надежд, то ли колеблющуюся неуверенность, только и ждущую, чтобы ее толкнули в ту или иную сторону.

Он не поднял пистолета, не навел на нее; он держал его боком к ней, дулом в сторону. Но лицо его побелело от мук, которые она ему причинила, и, что бы она там ни прочла в его взгляде, ему нужно было лишь развернуть кисть руки.

Возможно, она была игроком по натуре, и неизвестность привлекала ее, пробуждала в ней азарт; ей скучно было бы ставить на верную карту. Или же наоборот: она играла только наверняка, будь то карты или мужчины; и теперь была уверена в успехе, хотя он и сам еще точно не знал, как поступит. Или, возможно, ее подтолкнуло тщеславие, желание проверить свою над ним власть, даже если бы поражение означало смерть. Возможно, даже в случае поражения она предпочла бы умереть – такова природа тщеславия.

Она улыбнулась ему. Улыбнулась, бросая вызов.

Вдруг она, изогнувшись, сорвала платье с плеча. Потом потянула за рукав и вытащила руку из образовавшейся петли, обнажая бок до самой талии. Левый бок, там, где находится сердце. При этом шаг за шагом приближалась к нему. При каждом ее движении колыхалась ее плоть, белая, как молоко, и мягкая, как китайский шелк.

Коснувшись холодного ствола пистолета, она остановилась, придерживая снятый корсет платья, и заглянула ему глубоко в глаза.

– Хорошо, Луи, – прошептала она.

Он отвел руку с пистолетом в сторону.

Тогда она придвинулась к нему еще на шаг.

– Что же ты медлишь, Лу? – едва слышно произнесла она. – Я жду.

Он отступил, чтобы хоть немного отстраниться от нее. Пистолет он неловким движением сунул в карман, только бы от него избавиться, так поспешно, что даже не обратил внимания на торчащую наружу рукоятку.

– Прикройся, Джулия, – сказал он. – Ты совсем голая.

Вот она и получила ответ. Если она, как игрок, сделала ставку, то выиграла. Если нет – значит, она все правильно прочла в его глазах. Если подойти к краю пропасти ее заставило тщеславие, то теперь оно торжествовало полную победу.

Она ничем себя не выдала. Ничем не выказала своего торжества, как это умеют делать умные и волевые люди. Его лицо покрылось капельками пота, словно это он, а не она, только что рисковал жизнью.

Она снова натянула платье – не так высоко, как было вначале, но хотя бы частично прикрывая обнаженное тело.

– Но если ты не убьешь меня, что же тогда тебе от меня нужно?

– Я хочу отвезти тебя в Новый Орлеан и предать в руки полиции. – Словно испытывая неловкость от подобной близости к ней, он посторонился и отвернулся. – Собирайся, – бросил он через плечо.

Наклонив вдруг голову, он с невольным удивлением уставился на свою грудь. С его плеч сползали вниз, словно две белоснежные змеи, ее руки, пытаясь сплестись в умоляющем объятии. Он почувствовал у себя на шее щекочущее прикосновение ее мягких волос.

Разведя ее руки, он сбросил их с себя.

– Собирайся, – хмуро повторил он.

– Если дело в деньгах, подожди, у меня есть кое-что, я тебе все отдам. А если этого не хватит, то я достану еще и расплачусь. Я клянусь, что…

– Дело не в деньгах. Ты была моей законной женой, и по закону здесь преступления нет.

– Так за что же я должна отвечать перед полицией?

– За то, что стало с Джулией Рассел. Настоящей. Ведь ты же не будешь продолжать притворяться, что ты и есть Джулия Рассел?

Она не отвечала. Теперь ему показалось, что он видит в ее взгляде больше страха, чем тогда, когда он держал в руках пистолет. Во всяком случае, глаза ее настороженно округлились.

Она задвинула ящик стола, к которому кинулась было за деньгами, и сделала шаг ему навстречу.

– Ты расскажешь, что ты с ней сделала, – продолжал он. – И, между прочим, этому есть название. Знаешь какое?

– Нет, нет! – воскликнула она, простирая к нему руки, но он не мог сказать, сама ли возникшая у него мысль вызвала ее протест или она боялась услышать то слово, которое он собирался произнести. Ему показалось, что скорее последнее.

– Уби… – начал он.

Но тут она остановила его, в ужасе прикрыв ему рот ладонью.

– Нет, нет! Не говори так, Лу! Я тут ни при чем. Я не знаю, что с ней стало. Послушай меня, Лу. Ты должен меня выслушать!

Он попытался снова освободиться от нее, но на этот раз это оказалось не так-то просто. Он отстранил ее от себя руками, но она крепко вцепилась в них и снова приблизилась.

– Что выслушать? Новые россказни? Пока мы с тобой жили, ты лгала мне на каждом шагу. Каждую минуту, каждым словом, каждым дыханием. Вот в полиции пускай и слушают твои выдумки. А с меня довольно!

Слово «полиция», так же как и то, которому она не дала сорваться с его губ, повергло ее в нескрываемый ужас. Она, дрогнув, издала сдавленный стон – первый выказанный ею признак слабости. Однако могло быть и так, что она притворялась, в расчете на то, что эта слабость произведет на него впечатление, и если это было так, то ее уловка достигла цели, ибо именно так он и расценил этот звук.

Не выпуская фалды его пиджака из своих цепких пальцев, она упала перед ним на колени, всей своей позой выражая унижение и покорность, на какие только способен человек.

– Нет, нет, на этот раз я не буду лгать! – Она всхлипнула без слез. – Я расскажу тебе чистую правду! Только выслушай меня, дай мне сказать…

Он наконец оставил попытки освободиться от нее и стоял неподвижно.

– Ты сейчас эту чистую правду будешь выдумывать? – презрительно спросил он.

Но она своего добилась – он согласился ее выслушать.

Отпустив его, она на секунду отвернула голову, прижав ладонь ко рту. То ли в поспешных поисках вдохновения, то ли собираясь с силами перед чистосердечной исповедью – этого он сказать не мог.

– Что ж, до ближайшего поезда еще не скоро, – неохотно согласился он. – Так что я все равно не потащу тебя прямо сейчас на вокзал, чтобы торчать там до утра. Ладно, говори, если хочешь. – Он опустился в кресло и расстегнул воротничок, словно желая ослабить то эмоциональное напряжение, которое им только что пришлось испытать. – Только тебе это не поможет. Должен тебя сразу предупредить, что результат будет тот же. Ты отправишься со мной в Новый Орлеан, чтобы предстать перед правосудием. И никакие слезы, и мольбы, и стояние на коленях тебе не помогут!

Не поднимаясь с пола, она прямо на коленях подползла к нему, снова сокращая расстояние между ними, и, оказавшись у самых его ног, положила руки на подлокотники его кресла, покорная, смиренная, полная раскаяния.

– Я тут ни при чем. Это не я. Наверное, это сделал он, потому что я ее больше не видела. Но я не знаю, что он с ней сделал. Я ничего не видела. Он просто пришел потом ко мне и сказал, что с ней приключилась неприятность, а расспрашивать его я после этого боялась…

– Он? – саркастически бросил он.

– Тот человек, с которым я ехала на пароходе.

– Твой любовник, – произнес он безразличным тоном, пытаясь проглотить подступивший к горлу комок так, чтобы она этого не заметила.

– Нет! – пылко возразила она. – Нет, ты не прав! Хочешь верь, хочешь нет, но между нами ничего не было, с начала и до конца. У нас были чисто деловые отношения. И ни с кем другим, до него, тоже ничего не было. Я рано научилась себя блюсти, и, как бы я там себя ни вела – дурно или хорошо, – у меня не было мужчин, кроме тебя, Лу. Никого не было до того, как я вышла за тебя замуж.