Текст книги "Вальс в темноту"
Автор книги: Уильям Айриш
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
Глава 43
Вскоре, покинув свой номер в гостинице, они сняли дом. Целый двухэтажный дом в свое полное распоряжение.
Она сама предложила это сделать. И сама наняла агента и вместе с ним ездила смотреть несколько предложенных им вариантов, и сама сделала окончательный выбор. Она остановила его на «элегантном» (ее собственное слово), хотя и довольно лубочного вида доме в одном из тихих жилых кварталов, окруженном деревьями. Ему оставалось лишь подписать все необходимые бумаги, что он и сделал в ответ на ее заискивающую улыбку с видом человека, балующего капризного ребенка. Подозревающего, что это лишь минутная прихоть, которая ей завтра же надоест, но в которой сегодня он ей не в силах был отказать.
Она, казалось, удовлетворила свою глубинную, давно поселившуюся в ее сердце потребность: в своем собственном доме, который являлся бы не просто символом большого богатства, а символом официального благосостояния, воплощением стабильности, принадлежности к определенной касте. Наверное, ее система ценностей строилась таким образом: одежду, драгоценности и развлечения можно получить и от поклонника; поклонника же, если предпринять определенные усилия, можно превратить даже в законного мужа; но собственный дом означает, что ты и в самом деле достигла вершины социального благополучия, и в самом деле стала важной дамой. Или (необходимо оговориться) воображать себя таковой.
– Так гораздо солиднее, – сказала она. И, задумчиво вздохнув, добавила: – Теперь я по-настоящему чувствую себя замужней женщиной.
Он снисходительно рассмеялся:
– А кем же вы до этого себя чувствовали, мадам?
– Ах, мужчине этого никогда не понять! – воскликнула она с ноткой игривого возмущения в голосе.
Да так оно и было, ибо ими двигали разные инстинкты.
Даже когда он, уже после того, как сделка состоялась, попытался, поддразнивая ее, указать на некоторые неудобства, она не приняла его доводов.
– Но кто же будет для нас готовить? К тому же необходимо вести хозяйство.
– Ты берешь на себя слишком много забот.
Она вскинула руки:
– Что ж, найму слуг, как это делают другие дамы, у кого есть собственный дом. Предоставь это мне.
Появившаяся у них негритянка пробыла в доме пять дней. Затем она была заподозрена в пропаже какой-то безделушки. А потом, после бурной сцены увольнения, в течение пятнадцати минут бушевавшей в прихожей, Бонни пришла к нему и призналась, что обнаружила потерянную вещицу, которую сама же засунула в такое место, о котором совсем забыла.
– Почему же ты не поискала хорошенько, прежде чем накидываться на служанку? – упрекнул он ее, стараясь быть как можно мягче. – Любая другая хозяйка дома на твоем месте сделала бы именно так.
– В самом деле? – растерянно проговорила она. – Мне это не пришло в голову.
– Не надо к ним слишком придираться, – попытался он ее наставить. – Нужно одновременно быть строгой и снисходительной. Иначе ты покажешь, что не привыкла иметь собственных слуг.
Вторая задержалась в их доме на три дня. Ее уход был не столь бурным, но сопровождался слезами. На этот раз со стороны Бонни.
– Я старалась с ней обращаться помягче, – объяснила она, – а тогда она все мои приказания стала пропускать мимо ушей. Как же мне с ними управляться? Если я с ними сурова, они уходят. Если по-доброму, то садятся мне на шею.
– Это искусство особого рода, – сказал он ей в утешение. – Со временем ты ему научишься.
– Нет, – возразила она. – Дело во мне. Они смотрят на меня и исподтишка смеются. Они меня не уважают. От другой женщины они стерпят все и будут исполнять все ее приказания. А меня они совсем не слушают, да еще и нахальничают. Разве я не у себя в доме? Разве я не твоя жена? Так в чем же дело?
На это он ничего ответить не мог, потому что смотрел на нее глазами влюбленного и не мог посмотреть на нее глазами служанок и увидеть то, что видели они.
– Нет, – покачала она головой в ответ на его предложение, – не надо больше слуг. С меня хватит. Справлюсь сама. У меня должно получиться.
Последовавший затем завтрак завершился полным крахом. Варившиеся яйца разбились и превратились в несъедобную массу. Кофе по цвету скорее напоминал чай, не обладая при этом другими достоинствами последнего, а со второй попытки грязноватая жижа заскрипела на зубах недомолотыми крупинками. Поджаренный хлеб отдавал туалетной водой, которой она щедро побрызгала руки.
Дюран не проронил ни слова упрека. Вытащив из-под воротничка салфетку, он поднялся из-за стола.
– Пошли, – сказал он, – поедим в гостинице.
Обрадовавшись такому выходу из положения, она поспешила собраться.
По пути он спросил:
– Ты еще не пожалела?
Но она твердо стояла на своем.
– Нет, – ответила она. – Даже если нам придется есть в другом месте, у меня все равно будет свой собственный дом. Я его ни на что не променяю. – И она повторила то, что сказала раньше: – Теперь я ощущаю себя настоящей замужней дамой. Я хочу быть такой же, как и все остальные. И чувствовать то же, что и все.
Казалось, она никак не могла свыкнуться с мыслью, что официально состоит с ним в браке и что все это принадлежит ей по закону.
Глава 44
Чувствуя, что ему это начинает до смерти надоедать, он с нарастающей неловкостью мерил шагами салон модистки, провожаемый любопытными взглядами, и при каждом повороте сталкивался с какой-нибудь девочкой, которая торопливо тащила очередную охапку всякой всячины за занавеску, где уже давным-давно скрылась Бонни. Эти снующие туда-сюда помощницы возвращались обратно с пустыми руками; судя по количеству материалов, исчезнувших за занавеской, примерочная, видимо, уже должна была быть забитой до самого потолка.
Время от времени до него доносился ее голос, заглушавший шуршание разворачиваемых свертков, а в ответ ей звучали с профессиональной тщательностью подобранные слова уговоров.
– Никак не могу выбрать! Чем больше вы мне показываете, тем труднее остановиться на чем-то одном. Нет, нет, оставьте, может, я решу взять ее.
Вдруг занавеска раздвинулась, и, придерживая ее рукой под самым подбородком, она высунула голову наружу.
– Лу, я тут, наверное, ужасно долго копаюсь. Я совсем забыла, что ты меня там ждешь.
– Долго, но не ужасно, – галантно ответил он.
– Чем ты там занимаешься? – спросила она, как будто он был маленьким мальчиком, которого имели неосторожность предоставить его собственным шалостям.
– Кажется, путаюсь у всех под ногами, – признался он.
Ответом ему был хор вежливого женского смеха, зазвучавшего со всех сторон, словно он и в самом деле изрек нечто невероятно забавное.
– Бедняжка, – сочувственно произнесла она. – Она отвернула голову, обращаясь к кому-то, стоящему рядом с ней. Ее рука, державшая занавеску, скользнула вниз, открывая ее обнаженное плечо, на котором не было ничего, кроме узкой ленточки. – У вас нет каких-нибудь журналов, чтобы он не скучал?
– Боюсь, только журналы мод, мадам.
– Нет, благодарю вас, – решительно отказался Дюран.
– Как они, бедные, мучаются, – покровительственно сказала она своей собеседнице за занавеской. Потом снова обратилась к нему: – А что, если тебе пока прогуляться, а потом снова зайти за мной? – предложила она. – Тогда и ты не будешь томиться, и я смогу целиком посвятить себя своему туалету.
– Когда мне вернуться?
– Ну, не раньше, чем через час. Мы еще даже ткань не выбрали. А потом надо будет заняться узором и покроем, а потом снять мерку…
– О-хо-хо, – простонал он измученным голосом, вызывая новую волну сдержанного смеха.
– В общем, полтора часа можешь гулять смело. А если тебе надоест, отправляйся домой, я вернусь следом.
Он с готовностью схватился за шляпу, радуясь возможности сбежать.
Она надула губки:
– Разве ты со мной не попрощаешься?
Она приложила палец ко рту, показывая, что имеет в виду, и в ожидании прикрыла веки.
– На глазах у всех?
– Дорогой, ну что же ты такое говоришь? Можно подумать, что ты и не муж мне вовсе. Уверяю тебя, что это будет вполне соответствовать приличиям.
И, словно по подсказке суфлера, снова раздался хор льстивого смеха. Она, казалось, устраивала из похода к модистке целое представление, оперу-буфф, где она дирижировала оркестром, повиновавшимся движениям ее палочки. Он не мог отделаться от мысли, что не хватает только музыки и зрительного зала.
Он, немного краснея, шагнул к занавеске, клюнул ее в губы, отвернулся и вышел прочь.
Как ни странно, несмотря на смущение, он был польщен и проникся сознанием собственной важности; он недоумевал, как она ухитрилась внушить ему эти чувства и знает ли она об этом сама. После некоторых раздумий он решил, что знает.
Она всегда знает, что делает и что нужно сделать, чтобы достичь соответствующего эффекта. Она все всегда прекрасно понимает.
Наверное, и раньше, и у других мужчин, ждавших ее у примерочной в салоне модистки и не облеченных официальными полномочиями покрывать понесенные ею расходы, возникало такое же ощущение собственной повышенной значимости…
Он поспешно отогнал от себя эту мысль и, наслаждаясь полуденным солнышком, побрел вместе с ленивой толпой отдыхающих по набережной, вдоль блестевших до самого горизонта голубых вод залива. Смешавшись с неторопливым потоком, он добрел до конца, затем повернулся и последовал обратно.
Теплое солнышко приятно подогревало ему плечи и спину, а временами долетавший до него солоноватый бриз смягчал воздействие его лучей. Густые и крепкие, как яичный белок, облака кое-где нарушали монотонную голубизну неба, и у всех на лицах были улыбки – и у него тоже. Он вдруг осознал, что то, что он видел, было лишь бессознательным ответом на его собственную улыбку, который давали ему прохожие; они отвечали ему, не отдавая себе в этом отчета, без всякой цели и не задумываясь, просто желая разделить с ним его хорошее настроение.
Денег у него теперь хватит надолго, и она его любит – она продемонстрировала это, заставив его поцеловать ее при всем честном народе. Чего же еще можно желать?
Этот мир добр и прекрасен.
Подкатившись, о его ногу ударился разноцветный мячик, и тут же за ним наклонился его маленький владелец. Остановившись, Дюран присел и потрепал мальчика по копне шелковистых волос, и без того порядком растрепанных.
– Твоя мамочка разрешит тебе взять монетку у незнакомого дяди?
Малыш поднял голову, открыв рот в изумлении, с которым дитя сталкивается с незнакомыми для него явлениями взрослого мира.
– Не знаю.
– Ну вот возьми, покажи ей и выясни.
И, не дожидаясь, пошел дальше.
Этот мир и в самом деле добр и прекрасен.
Два раза профланировав взад-вперед по набережной, он остановился у окаймлявших ее деревянных перил и, в задумчивости облокотившись на них, встал спиной к неторопливому потоку курортников, от которого только что отделился.
Простояв так, наверное, пару минут, не больше, он почувствовал на себе чей-то неотрывный взгляд.
Не успел он осознать, что же делает и зачем, как инстинктивно обернулся, чтобы выяснить, кто же стоит у него за спиной.
Перед ним, глядя ему прямо в глаза, стоял Даунз, частный детектив из Сент-Луиса.
Стоял всего лишь в двух-трех шагах от Дюрана, так что при желании мог бы протянуть руку и дотронуться до него. Его туловище находилось в том положении, в котором он замер, увидев знакомую фигуру; пятка находившейся сзади ноги уже оторвалась от земли, чтобы сделать следующий шаг, плечи чуть наклонились вперед, и только голова повернулась в сторону, как в тот момент, когда он увидел Дюрана.
У Дюрана засосало под ложечкой при мысли, что, продолжай он свою прогулку по набережной, они так бы и следовали на том же расстоянии друг от друга и никогда бы не встретились. Так как Даунз, наверное, находился в этом потоке не так далеко от него, если так быстро его настиг, и они почти все время шли бы в одном и том же направлении. Но, выйдя из толпы и остановившись, он позволил Даунзу догнать и заметить себя. Когда все стоят, то движущаяся фигура привлекает внимание. Если же все движутся, то наиболее заметен тот, кто стоит неподвижно.
– Дюран, – утвердительно произнес Даунз.
Дюран, сдержанно кивнув, в тон ему ответил:
– Ах, это вы?
Не показывай ему своего страха, твердил он себе, не показывай ему, что боишься. Позабудь, что она сейчас находится в такой ужасающей близости, иначе непременно выдашь себя. Не смотри в ту сторону, где находится салон модистки. Отведи взгляд. И надо развернуть его, повернуть туда спиной. Если она вдруг неожиданно появится…
– Вы здесь один? – спросил Даунз. Вопрос был задан небрежным тоном, но за ним последовал долгий, сверлящий взгляд, который Дюран долго вынести не мог.
– Разумеется, – с легким раздражением ответил он.
Даунз лениво поднял одну руку ладонью кверху.
– Не обижайтесь, – протянул он. – Вам, кажется, мой вопрос не понравился.
– А с чего это мне обижаться на ваш вопрос, назовите причину. – Слишком быстро он это проговорил, чуть было не запнулся.
– Ну, раз вы такой причины не видите, то и я тоже, – с деланным добродушием проговорил Даунз.
Дюран энергично шлепнул рукой по перилам, оттолкнувшись от них, неторопливо обошел Даунза и, снова приблизившись к перилам, небрежно облокотился на них. Даунз машинально обратил лицо в его сторону.
– А вас что сюда привело? – спросил Дюран, когда перестановка завершилась.
Даунз многозначительно улыбнулся. Подразумевалось, что Дюран, хочет он того или нет, обязан разделить эту многозначительность.
– Что же меня могло сюда привести? – вопросом на вопрос ответил Даунз. – Да уж не желание поразвлечься, уверяю вас.
– Ах, – только и нашел что сказать Дюран. Краткое, неуклюжее «ах».
Из дверей салона, находившегося на некотором расстоянии от них, но, увы, в пределах видимости, вдруг показалось что-то пестрое: какая-то женщина задержалась на пороге, поскольку, видимо, никак не могла распрощаться с кем-то, кто находился внутри. Сердце Дюрана, как острый камень, ударилось о его грудную клетку. Потом появилась и вся женская фигура целиком: высокая, в синем – не она.
Он снова переключил внимание на Даунза и услышал чуть было не пролетевшие мимо его ушей слова:
– До меня дошли слухи об ослепительной блондинке, которая находится здесь в обществе какого-то мужчины и производит настоящий фурор. Они проникли даже в Новый Орлеан.
Дюран судорожно передернул плечами. При этом локоть его немного соскользнул с перил, и ему пришлось вернуть его на место.
– Блондинок на свете сколько угодно.
Какие же они идиоты, с горечью подумал он. Сколько времени они уже здесь торчат; можно было догадаться….
– То была ослепительная блондинка, легкая и миниатюрная, – терпеливо уточнил Даунз, не отрывая от него немигающего пристального взгляда. – Очаровательная женщина.
– Вас кто-то надул.
– Вряд ли, – возразил Даунз, – поскольку эти сплетни не были предназначены для моих ушей. Их случайно подслушали. – Он сделал паузу. – Вам не встречалась здесь такая пара? Как я понимаю, вы здесь находитесь дольше моего.
Дюран устремил взгляд на свои ноги.
– От блондинок я излечился, – жалобно пробормотал он.
– Но возможен рецидив, – сухо заметил Даунз.
Что он хочет этим сказать? Дюран недоумевал, но решил, что спорить не стоит, иначе будет хуже.
Он достал часы.
– Мне пора.
– Где вы остановились?
Дюран неопределенно ткнул большим пальцем через плечо.
– Вон там.
– Я вас провожу, – предложил Даунз.
«Он хочет выяснить, где я живу, как же от него отделаться?» – лихорадочно соображал Дюран.
– Я немного тороплюсь, – с трудом выдавил он.
Даунз успокаивающе улыбнулся:
– Я не привык давить на людей. – И многозначительно добавил: – Ни в чем, что не относится к моей работе.
– В какую вам сторону? – вдруг спросил Дюран, заметив, что тот готов повернуться и направиться в противоположную сторону, к салону модистки. Она может выйти оттуда в самый неподходящий момент.
Он схватил Даунза под локоть и с такой же настойчивостью, с которой минуту назад отказывался от его общества, предложил:
– Ладно, пойдемте. Разрешите предложить вам кружечку пива?
Даунз задрал кверху голову.
– Солнышко припекает, – согласился он. – Вы, например, совсем взмокли. – В том, как он произнес эти слова, Дюрану послышалась нотка сарказма.
Они пошли рука об руку. С каждым шагом Дюран говорил себе: вот я еще чуть подальше его отвел. Теперь она в чуть большей безопасности.
– Вот какое-то заведение, давайте сюда заглянем, – предложил он через некоторое время.
– Я и сам собирался вам это предложить, – сказал в ответ Даунз. И снова не без сарказма в голосе.
Войдя, они сели за небольшой плетеный столик.
– Два пива, – заказал Дюран подошедшему к ним усатому официанту в полосатой рубашке. И, не дав ему отойти, спросил: – Где здесь клозет?
– Прямо.
Дюран поднялся.
– Простите, я вас на минуту покину.
Даунз улыбнулся, как ему показалось, иронично.
Дюран, оставив его сидеть за столом, вышел за видневшуюся в глубине помещения дверь. Оттуда проследовал по ведущему наружу коридору и очутился на заднем дворе. Тогда он помчался как одержимый. Он и в самом деле был одержим, – одержим решимостью спасти ее.
Глава 45
Он носился как сумасшедший между гардеробами с открытыми дверцами и чемоданом с поднятой крышкой, с пустыми руками в одну сторону и сгибаясь под тяжестью кипы ее платьев в другую. Он бросал их как попало, поэтому чемодан очень скоро переполнился, хотя мог бы вместить и гораздо больше. Но упаковывать вещи как следует времени не было. Нужно было спасаться, бежать, как можно быстрее.
Он услышал, как хлопнула входная дверь, и, едва она переступила порог, он, еще не увидев ее, крикнул сверху диким голосом:
– Бонни! – А потом снова: – Бонни! Поднимайся сюда! Живее! У меня плохие новости!
Она почему-то задержалась. Может, по женской привычке даже в самые опасные минуты, войдя в дом, снимать шляпку или выгружать покупки.
Тогда он пулей вылетел из спальни и ринулся вниз, к ней. Но, сделав несколько шагов по лестнице, замер на полпути, словно ноги его пригвоздили к полу, и затрясся всем телом.
Спиной к двери, к только что закрытой двери, тоже как вкопанный стоял Даунз.
Оба стояли не шевелясь. Первое потрясение давно прошло, а они стояли – двое окаменевших мужчин, нескончаемо долго глядевшие друг на друга. С лестницы – на дверь. От двери – на лестницу. Один улыбался довольной мстительной улыбкой. Другой побледнел как мел и покрылся холодным потом.
Наконец один из них глубоко вздохнул. Тогда и другой ответил ему таким же вздохом. Два вздоха в напряженном молчании. Два разных вздоха. Вздох отчаяния и вздох удовлетворения.
– Вы только что позвали ее, – медленно проговорил Даунз. – Позвали по имени. Решив, что это она. Значит, она все-таки здесь, с вами.
Дюран, чуть развернувшись в сторону, теперь стоял, вцепившись в перила обеими руками, словно только таким образом был в состоянии удержаться на ногах. Он покачал головой. Сначала медленно. Потом замотал ею все быстрее и быстрее, при каждом повороте повторяя:
– Нет. Нет. Нет.
– Мистер Дюран. Я не глухой. Я все слышал.
Он продолжал отрицать очевидное, повторяя слово «нет», как заклинание, и пытаясь спрятаться в него, как страус прячет голову в песок. Как будто он мог многократным повторением отвести опасность.
– Нет. Нет. Нет.
– Мистер Дюран, будьте же, в конце концов, мужчиной. Вы назвали ее имя. Вы так кричали, что слышно было, наверное, во всей округе.
– Нет. Нет. – Он, неуверенно шаркнув ногой, спустился на ступеньку вниз. Потом еще на одну. Но он так крепко и судорожно вцепился в наклонные перила, что, казалось, скользит по ним, а не передвигает ноги. Как пьяный. Да так оно, в сущности, и было. Он опьянел от страха. – Это не то. Это ко мне тут ходит женщина убираться. Ее зовут очень похоже… – Он уже сам не понимал, что бормочет.
– Замечательно, – сухо изрек Даунз. – Я хочу поглядеть на эту женщину, которая к вам ходит убираться. Которую так похоже зовут. Больше мне от вас ничего не нужно.
Они вдруг оба насторожились и, устремив друг на друга внимательный взгляд, синхронным движением скосили глаза сначала в одну сторону, затем в другую. А потом оба одновременно сорвались с места.
Дюран ринулся вниз по лестнице, а Даунз – прочь от двери. Оба, совершив стремительный бросок по диагонали, очутились у рогатой вешалки для шляп с трюмо и комодом, крышка которого одновременно служила сиденьем. Даунз попытался приподнять ее, а Дюран, наоборот, всеми силами удерживал ее в закрытом положении. Рука Даунза, предательски пролезшая внутрь, снова показалась наружу, держа две оранжевые ленточки от соломенной шляпки. Когда в последний раз закрывали комод, кусочек одной из них остался торчать, защемленный крышкой, словно крохотное, величиной с ноготь, цветное пятнышко.
(«Но почему тебе так нравится этот цвет?» – однажды спросил он ее.
«Не знаю. Просто это мой цвет, и все, кто со мной знаком, знают об этом. Где бы я ни появилась, он должен быть рядом со мной».)
Даунз разжал пальцы.
– Рабочая одежда для вашей прислуги, – съязвил он. И, глядя на Дюрана с безмерным отвращением и глубочайшим презрением, сдавленным голосом прошептал нечто похожее на: «Да поможет вам Бог, это же надо: влюбиться в…»
– Даунз, послушайте, мне надо с вами поговорить!.. – Слова, перескакивая одно через другое, стремительно выплескивались наружу. Он так задыхался, что едва мог двигать губами. Взяв Даунза обеими руками за лацканы пиджака, он умоляющим движением притянул его к себе. – Зайдите в гостиную, давайте поговорим.
– Нам с вами не о чем говорить. Я буду говорить только с…
Дюран, попятившись, потащил Даунза с собой за пиджак, пока тот не оказался за порогом гостиной. Тогда он отпустил его, и Даунз остался стоять на месте.
– Даунз, послушайте… Подождите минутку, тут есть бренди, я вам налью.
– Я предпочитаю пить в барах.
– Даунз, послушайте… Ее здесь нет, вы совершаете ужасную ошибку… – затем, заметив, что противоречит очевидному, замахал рукой, словно желая стереть только что сказанные слова, – но я не это вам хотел сказать. Дело просто в том, что я… я передумал. Я хочу закрыть дело. Прекратить расследование.
Даунз иронически-ровным тоном повторил:
– Вы хотите закрыть дело. Прекратить расследование.
– Я имею на это право, это мне решать. В конце концов, это же я вас нанял.
– Ну, это не совсем верно. Вы наняли меня совместно с мисс Бертой Рассел. Но даже если допустить, что вы один ко мне обратились. Ну и что? – Он поднял брови. – Что из того?
– Но если я аннулирую свое обращение, если откажусь от него…
– Вы мною не распоряжаетесь, – ледяным тоном перебил его Даунз. Он прислонился бедром к подлокотнику стоявшего рядом кресла, словно приготовившись ждать. – Иск свой вы можете отозвать. Ради Бога. Можете прекратить выплачивать мне гонорар. Хотя, собственно, те деньги, что вы мне дали, давно уже закончились. Но принудить меня отказаться от расследования вы не можете. Вам это ясно. Мы любим повторять, что у нас свободная страна. А я – свободный детектив. И если мне вздумается продолжать действовать по собственной инициативе, пока я не приду к удовлетворительному заключению – а именно этим я сейчас и занимаюсь, – то вы уже ничего не можете поделать. Я теперь работаю не на вас, а на свою собственную совесть.
Дюран содрогнулся от ужаса.
– Но вы же преследуете нас… – залепетал он.
– Просто я последовательно иду до конца, хотя не вам мне это говорить, – ответил Даунз с ледяной улыбкой.
– Но вы не состоите на государственной службе… Вы не имеете права…
– Я имею точно такие же права, как и тогда, когда я взялся за это дело по вашему поручению. С единственной разницей, что теперь власти узнают результаты моего расследования, когда таковые появятся, напрямую от меня, а не через вас.
Дюран, шаркая ногами по полу, поплелся к стоявшему в комнате массивному секретеру с откинутой крышкой и, цепляясь за нее обеими руками, словно в любую минуту мог рухнуть на пол, обошел вокруг.
– Подождите… Послушайте… – с трудом выговорил он, один за другим выворачивая карманы жилета. Обнаружив, в конце концов, в одном из них ключ, он вставил его в замок, повернул и выдвинул деревянный ящик. В следующую секунду на крышке секретера появился небольшой, окованный железом ларчик. Порывшись в нем обеими руками, он шагнул навстречу Даунзу, протягивая ему кипу банкнотов.
– Здесь двадцать тысяч долларов. Даунз, возьмите их в руки и подержите минуту, хотя бы минуту.
При его приближении Даунз поглубже засунул руки в карманы; всунуть ему деньги было некуда.
Детектив с ленивым упрямством покачал головой.
– Ни на минуту, ни на час, ни навсегда я их не возьму. – Он повелительно вскинул голову. – Положите их туда, откуда взяли, Дюран.
– Ну подержите их, прошу вас, – по-детски настаивал Дюран. – Возьмите на минутку, я вас больше ни о чем не прошу…
Даунз невозмутимо воззрился на него.
– Вы нарвались не на того человека, Дюран. Вам не повезло. Таких, как я, один человек на двадцать. Или даже на сотню. Сначала я взялся за это дело, как профессионал, за деньги. Теперь я занимаюсь им ради собственного удовольствия. И я не только не буду больше брать за это денег, но и не остановлюсь, сколько бы мне за это ни заплатили. Не спрашивайте почему, я вам все равно не смогу ответить. Такой уж я чудак. Вы совершили ошибку, Дюран, когда пришли ко мне в Сент-Луисе. Вам следовало обратиться к кому-нибудь другому. Вы выбрали единственного, может, во всей стране частного детектива, который, если уж возьмется за дело, то от него не отступится, даже если бы сам того хотел. Не знаю почему, иногда я и сам себе удивляюсь. Может, я просто фанатик. Мне нужно разыскать эту женщину, уже не по вашему заказу, а ради собственного удовлетворения. – Он, наконец, вытащил руки из карманов, но только затем, чтобы суровым жестом скрестить их на груди и занять еще более непреклонную позу.
– Я останусь здесь, пока не дождусь ее. А потом заберу с собой.
Дюран снова очутился у ларца с деньгами, тщетно пытаясь втиснуть внутрь его вновь возвращенное содержимое.
Должно быть, Даунз поймал его обращенный к двери взгляд и догадался, что у него на уме.
– А если вы выйдете из дома и попытаетесь перехватить и предупредить ее, то я пойду с вами.
– Вы не можете запретить мне выйти из моего собственного дома, – в отчаянии возразил Дюран.
– Я этого не говорил. А вы не можете запретить мне идти рядом с вами. Или следовать на расстоянии двух шагов. Улица – общая.
Дюран на секунду прижал руку тыльной стороной ладони ко лбу, словно его слепил слишком яркий свет.
– Даунз, в Новом Орлеане я смогу собрать еще тридцать тысяч. В течение суток. Обещаю вам, можете отправиться со мной и следить за каждым моим шагом. Пятьдесят тысяч долларов, только за то, чтобы вы оставили нас в покое. За то, чтобы вы забыли о…
– Поберегите силы, я вам уже все объяснил, – перебил его Даунз с презрительным высокомерием.
Дюран сжал руку в кулак – не угрожающе, а, скорее, в знак мольбы.
– Зачем вам нужно смешивать ее имя с грязью, губить ее жизнь? Какой смысл…
Рот Даунза скривился в приступе беззвучного смеха.
– Смешать с грязью имя распутницы? Загубить жизнь убийцы?
На побледневшем лице Дюрана, словно от пощечины, выступили багровые пятна, и все же он проглотил эти слова.
– Она ни в чем не виновата. Это просто совпадение. Она просто оказалась на том же пароходе, но она же не одна там была. Да и вы не можете сказать наверняка, что случилось с Джулией Рассел. Этого никто не знает. Просто она исчезла. Может, произошел несчастный случай. Такое бывает. Может, она и по сей день жива. Может, она с кем-то еще познакомилась на пароходе и сбежала с ним. Бонни виновата только в том, что воспользовалась чужим именем. А уж если я ее давным-давно за это простил…
Даунз, который до этого полурасслабленно опирался на кресло, резко вскочил на ноги и повернулся к нему, сверкая глазами.
– Вы, кажется, еще не все знаете, мистер Дюран. Так что имею честь сообщить – вам все равно это рано или поздно станет известно. Это уже не просто исчезновение. Теперь я знаю наверняка, что случилось с Джулией Рассел! Со времени нашей последней встречи кое-что изменилось. – Теперь он стоял, слегка наклонившись вперед, и глаза его сверкали тем фанатизмом, о котором он говорил несколько минут назад. – Десятого числа этого месяца ее тело прибило к скалам мыса Жирардо. Вы побледнели, мистер Дюран, у вас есть на то причины. Ее убили и мертвой бросили в воду. В легких воды не обнаружили. Я представил тело для опознания Берте Рассел. Несмотря на сильные повреждения, она его опознала. Она узнала в нем свою сестру, Джулию Рассел. По трем признакам, несмотря на то, что от лица ничего не осталось. По двум родинкам на внутренней поверхности левого бедра. Которых никто, кроме нее, уже давно не видел. По золотым коронкам на каждом глазном зубе с обеих сторон, то есть на всех четырех. И наконец, по шрамам, оставшимся у нее на боку от граблей, тоже с детства. Грабли были ржавыми, поэтому раны пришлось прижечь каленым железом.
Он остановился, чтобы перевести дыхание, и на минуту установилась тишина.
Дюран стоял теперь потупив голову и опустив глаза. Может, его безысходный взгляд был обращен на пол, может – на выдвинутый ящик, откуда он извлек ларец с деньгами. Он шумно дышал, грудь его вздымалась и опускалась при каждом вдохе и выдохе, которые давались ему с видимым трудом.
– Полиции об этом известно? – наконец спросил он, не поднимая головы.
– Пока нет, но станет, когда я ее к ним приведу.
– Вы ее никогда к ним не приведете, Даунз. Она никуда не поедет. И вы тоже.
Теперь голова его поднялась. А вместе с ней и пистолет, который он уже держал в руке.
Даунз изменился в лице, на нем по очереди отразились страх, оцепенение, паника – все естественные человеческие реакции. Но он сумел подавить их и снова обрел достоинство.
Он понимал, что речь идет о жизни и смерти, но голос его не дрогнул, и лишь в первое мгновение, отступив на шаг, он твердо стоял на месте. Он не съежился и не сгорбился, а стоял, расправив плечи. Не пытаясь скрыть своего страха, он взял себя в руки, что свидетельствовало о недюжинном присутствии духа.
– Не делайте этого. Не теряйте голову. Вас никто не осудит за то, что вы связались с этой женщиной. Преступление было совершено до того, как вы с ней познакомились. Вы в нем не участвовали. Пока что ваши действия были неразумны, но не преступны. Не надо, Дюран… Остановитесь и подумайте, пока не поздно. Ради себя же самого. Уберите пистолет туда, откуда взяли.
Дюран в первый раз за все время беседы обращался, казалось, не к детективу, а к кому-то другому. К кому – он и сам не знал.
– Уже поздно. Поздно уже было, когда я впервые встретил ее. В день своего рождения я уже опоздал. В день Мироздания уже было поздно!