Текст книги "Вальс в темноту"
Автор книги: Уильям Айриш
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)
Глава 8
Румяная, с блестящими глазами, очаровательная в лучах утреннего солнца, одетая в пеньюар теплого желтого оттенка, гармонировавшего с золотистым светом, льющимся в окно, она быстро остановила тетушку Сару и выхватила у нее из рук кофейник. Это повторялось каждое утро, так как она непременно желала сама наливать ему кофе в чашку.
Он улыбнулся, польщенный. Эта улыбка невольно появлялась у него на губах каждое утро.
Потом она взяла маленькие серебряные щипцы и, обхватив ими искрящийся кусочек сахара, осторожно перенесла его через край чашки и, поднеся к самой поверхности, чтобы не было брызг, отпустила.
Он просиял.
– Люблю сладенькое, – доверительно прошептал он.
Она деловито отряхнула кончики пальцев, хотя, надо сказать, ни до чего ими и не дотрагивалась, наградила его поцелуем в висок и поторопилась занять место со своей стороны стола, с легким шуршанием опустившись на сиденье стула.
Он не мог отделаться от мысли, что она – как маленькая девочка, которая тянет маленького мальчика поиграть с ней в дочки-матери. Ты будешь папой, а я буду мамой.
Устроившись на стуле, она подняла чашку, улыбаясь глазами поверх ее кромки до самого последнего мгновения, пока ей не пришлось опустить взгляд, чтобы не промахнуться и не пронести напиток мимо своего ротика, такого крошечного, что просто трудно было поверить.
– Кофе просто отличный, – заметила она, сделав глоток.
– Наш собственный. Со склада, один из лучших сортов. Я время от времени посылаю для тетушки Сары пакетик-другой.
– Не знаю, что бы я без него делала. В такое промозглое утро ничто так не прибавляет бодрости. Это мой любимый напиток.
– С тех пор как ты попробовала кофе тетушки Сары?
– Нет, я всегда любила кофе. Я всю жизнь…
Она замолкла, поймав на себе его внезапно ставший испытующим взгляд. Как будто в бьющий фонтаном ключ разговора бросили камень, и он, тяжело опустившись на дно, остановил бурлящую струю.
Между ними возникла не поддающаяся определению неловкость. Она уловила ее на его лице и сама переняла его напряженное выражение и пристальный взгляд. Ей стало не по себе, будто почва ушла у нее из-под ног. Такое неприятное ощущение пустоты и потери бывает тогда, когда в пригоршне полновесных чеканных монет обнаруживаешь безликую железную кругляшку.
– Но… – выговорил наконец он и замолчал.
– Да? – с усилием выдавила она. – Ты что-то хотел сказать? – Ее кисть с такой силой обхватила край стола, что кончики пальцев побелели.
– Нет, я… – Но он тотчас же передумал и решил договорить. – Но ведь ты же как-то написала совершенно противоположное. Ты рассказывала, с каким удовольствием ты садишься утром за чашечку чаю. Чай, и ничего, кроме чая. А кофе ты терпеть не можешь. «Грязная, бурая жижа». Я даже эти слова в точности запомнил.
Она снова подняла чашку к губам и, сделав глоток, заговорила опять.
– Верно, – поспешно произнесла она, как будто пыталась наверстать упущенное из-за вынужденной паузы время. – Но это все из-за моей сестры.
– Но ведь ты сама решаешь, что тебе нравится, при чем же здесь твоя сестра?
– Я жила в ее доме, – объяснила она. – Она предпочитала пить чай, а я – кофе. Но чтобы не ставить ее в неловкое положение и не принуждать пить то, что ей не нравится, я притворилась, что разделяю ее вкусы. А в письме я так написала, потому что иногда показывала ей свои письма перед тем, как отослать их, и не хотела, чтобы она раскрыла мой маленький обман.
– А-а, – с облегчением вздохнул он.
Она расхохоталась. Расхохоталась слишком уж громко для такого незначительного повода. Как будто ей нужно было снять напряжение.
– Видел бы ты сейчас свое лицо, – весело проговорила она. – А я-то понять не могла, что тебя так расстроило.
Она снова рассмеялась.
Он засмеялся вслед за ней.
И они вдвоем залились беспричинным глуповатым хохотом.
Тетушка Сара, войдя в комнату, подхватила их смех, хотя не больше их самих знала о его причине.
Глава 9
Ее цвет лица вызывал у него глубочайшее удивление. Он и глазом не успевал моргнуть, как в ее внешности происходили самые непредсказуемые перемены. Румянец сменялся бледностью и наоборот, если не прямо у него на глазах, то за очень короткий промежуток времени.
Нельзя сказать, в обычном смысле слова, что на ее щеках вспыхивал румянец, так как, появившись, он не исчезал через несколько минут, как это обычно бывает, после того, как происходила перемена, после того, как лицо ее розовело, оно не меняло цвета в течение нескольких часов, на него не возвращалась прежняя бледность.
Заметнее всего это было по утрам. Когда открывались ставни и он бросал на нее первый взгляд, ее щеки цветом напоминали камелии. Но не проходило и нескольких минут, как она вслед за ним спускалась вниз и садилась за стол, и тогда они окрашивались розовой свежестью гвоздик или нежных примул, еще больше оттенявшей ее голубые глаза и так шедшей к ее золотым волосам, что она делалась просто неимоверно хорошенькой, одно загляденье.
Однажды вечером в театре (они сидели в ложе) между двумя актами пьесы произошла та же метаморфоза, но на этот раз он приписал ее болезни, хотя, если это и было так, она ему в этом не призналась. Они немного опоздали, и поэтому вошли уже в полной темноте, освещаемой лишь огнями на сцене. Когда же в антракте зажглись на полную мощность газовые лампы, она обнаружила (к своему величайшему неудовольствию, причину которого он не мог распознать), что их ложа окантована зеленым дамастом совершенно ядовитого оттенка незрелого яблока. Это, в соединении с бьющим ей в лицо газовым светом, придавало ей изможденно-желтый вид.
Из зрительного зала на нее (как это всегда бывало, когда она вместе с ним появлялась на людях) обратилась не одна пара глаз, как мужских, так и женских, вооруженных биноклями, что вполне допускалось общепринятыми нормами.
Сначала она неловко ерзала на стуле, затем резко встала и, коснувшись его запястья, извинилась и направилась к выходу. «Тебе нехорошо?» – спросил он, приподнимаясь, чтобы последовать за ней, но она уже исчезла.
Она вернулась до того, как снова погасли лампы, и вернулась совершенно другим человеком. Мрачная бледность исчезла с ее лица; на ее щеках пылал нежный абрикосовый румянец, демонстрируя всем ее красоту, успешно победившую совместные усилия своих противников – газовый свет и обивку ложи.
Число направленных на нее биноклей мгновенно удвоилось. Некоторые не сопровождаемые дамами мужчины приподнялись со своих мест. По залу пробежал одобрительный шорох, который скорее даже можно было почувствовать, чем услышать.
– Что с тобой такое? – озабоченно спросил он. – Тебе сделалось нехорошо? Может, ты за ужином…
– Я в жизни себя лучше не чувствовала! – уверенно ответила она.
Теперь она сидела непринужденно откинувшись на спинку стула и была явно в своей тарелке, а перед началом следующего акта, когда свет еще не погасили, она с улыбкой повернулась к нему и смахнула с его плеча несуществующую пылинку, чтобы гордо продемонстрировать всем окружающим, с кем она сюда явилась и кому принадлежит.
Однако как-то утром его опасения взяли над ним верх. Он поднялся из-за стола, где они сидела за завтраком, подошел к ней и приложил ей ко лбу тыльную сторону ладони.
– Зачем это ты? – безмятежно спросила она, подняв глаза на его руку, нависшую у нее над бровями.
– Я хотел проверить, нет ли у тебя температуры.
Но кожа ее была прохладна на ощупь, как оно и положено.
Он вернулся на свое место.
– Ты меня немного беспокоишь, Джулия. Я уж думаю, не показать ли тебя доктору, чтобы он избавил меня от ненужных мыслей. Я слышал о некоторых… – он замешкался, подыскивая нужное слово, чтобы зря ее не всполошить, – некоторых изменениях в легких, которые на раннем этапе проявляются лишь в виде такого… э-э… внезапного румянца и яркого цвета щек…
Ему показалось, что ее губы предательски дрогнули, но они сложились лишь в легкую недоверчивую улыбку.
– Ах нет. Я совершенно здорова.
– Ты иногда бледна, как привидение. А иногда… Только что, в нашей комнате, ты была совсем белая. А теперь у тебя щеки как яблочки румяные.
Она перевернула вилку, потом опять перевернула ее в прежнее положение.
– Это, наверное, из-за холодной воды, – объяснила она. – Я ополаскиваю ею лицо, вот румянец и появляется. Так что волноваться совершенно не из-за чего, можешь успокоиться.
– Ах, – воскликнул он, будто у него гора с плеч свалилась. – Так вот в чем дело! Кто бы мог подумать…
Он резко повернул голову. Тетушка Сара неподвижно стояла у него за спиной, совершенно позабыв, что держит в руках поднос. Прищурив глаза, она внимательно вглядывалась в лицо Джулии.
По этому сосредоточенному взгляду, в котором тоже угадывалось облегчение, он понял, что ее, должно быть, не меньше его беспокоило здоровье ее молодой госпожи.
Глава 10
Уютно погрузившись в чтение газеты, он почти позабыл о присутствии тетушки Сары, которая где-то у него за спиной проделывала операцию под названием «протирание пыли». Заключались ее действия в том, что по некоторым поверхностям (находившимся на уровне или ниже ее собственного роста) она проходилась тряпкой, а на другие (те, что были повыше) забрасывала эту тряпку резкими движениями. Через некоторое время он услышал, как она остановилась и призывно защелкала языком, из чего он сделал заключение, что она, должно быть, добралась до того места, где в подвешенной у окна позолоченной клетке сидел на жердочке Дики, канарейка Джулии.
– Как ты, мой хороший? – прощебетала она. – А? Скажи тетушке Саре. Как наши дела?
В ответ птичка лишь вяло чирикнула.
– Ну куда это годится? Давай-ка, спой мне. У тебя же это так хорошо получается.
Опять едва слышное чириканье, почти что писк.
Негритянка требовательно просунула палец сквозь прутья клетки, намереваясь нежно погладить канарейку по перышкам.
Этого легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы маленький желтый обитатель клетки мгновенно свалился на дно. Он лежал в уголке, нахохлившись и подобрав голову, очевидно не в силах снова подняться на жердочку, и непрестанно моргал, не подавая других признаков жизни.
Тетушка Сара забила тревогу.
– Мистер Лу! – завопила она. – Идите-ка сюда. С птичкой мисс Джулии что-то случилось. Гляньте, что с ней такое.
Дюран, который уже несколько минут наблюдал за ней, обернувшись через плечо, тут же вскочил на ноги, отложил газету и направился к ней.
Когда он подошел, тетушка Сара успела уже, открыв дверцу клетки, со слоновьей осторожностью просунуть туда руку и вытащить кенара. Тот даже не сделал попытки встрепенуться, и вид у него был очень плачевный.
Они склонили над ним головы, разглядывая его с пристальным вниманием, которое у постороннего наблюдателя могло бы вызвать усмешку.
– Так он же изголодался! Так он же, наверное, уже давным-давно ничего не ел. Вы только потрогайте – под перышками-то ничего не осталось. Смотрите – кормушка совсем пустая. И воды тоже нету.
Кенар, глядя на них, продолжал моргать, этим единственным доступным ему способом взывая о помощи.
– Подумать только, я уже дня два или три не слыхала, как он поет. Вернее, он пел как-то не так.
После ее слов Дюран сообразил, что он тоже давно уже не слышал голоса канарейки.
– С мисс Джулией, наверное, обморок случится, – мрачно качая головой, предрекла экономка.
– А кто же из вас его кормил – она или вы?
Она в тупом замешательстве уставилась на него.
– Но как же – я думала, она его кормит. Она мне никогда ничего не говорила. И не просила меня его кормить. Это же ее птичка, и я думала, что она не желает, чтобы кто другой за ней ухаживал.
– А она, наверное, думала, что вы за ней смотрите, – озадаченно нахмурился он. – Странно только, что она вас об этом не спросила. Я его подержу. Сходите принесите воды.
Слегка оживив канарейку, они водворили ее обратно в клетку и продолжали сосредоточенно наблюдать за ней, когда в комнате появилась Джулия, только что закончившая, вероятно, заниматься своим весьма продолжительным туалетом.
Подойдя к мужу, она вскинула голову и наградила его дежурным поцелуем.
– Луи, дорогой, я пройдусь по магазинам. Отпустишь меня на часик? – И, не дожидаясь разрешения, она направилась к противоположной двери.
– Да, кстати, Джулия, – окликнул он ее, чтобы задержать.
– Да, дорогой? – Она остановилась и, повернувшись к нему, с доброжелательным терпением ждала, что он скажет дальше.
– Твой Дики чуть не умер с голоду.
Он думал, что эти слова заставят ее подойти к клетке и хотя бы взглянуть на кенара. Она же оставалась на месте, явно досадуя на задержку и только ради него не покидая комнаты.
– С ним все будет хорошо, моя ласточка, – поспешно вмешалась тетушка Сара. – Тетушка Сара выходит кого угодно – хоть человека, хоть зверя, хоть птичку. Не волнуйся, он поправится.
– Да, – без всякого энтузиазма откликнулась она. При этом, как ему показалось, по ее лицу пробежала тень раздражения, но он убедил себя, что это – всего лишь плод его фантазии.
Она с надменным видом начала натягивать на руку перчатку. Предмет разговора незаметно переменился.
– Надеюсь, что мне не придется долго разыскивать экипаж. Так всегда бывает – когда нужно куда-нибудь поехать, ни одного нет поблизости…
Тетушка Сара, помимо других безобидных свойств, имела привычку, не поспевая за сменой темы разговора, еще несколько минут распространяться о том, о чем все остальные говорить уже закончили.
– Через денек-другой он снова защебечет, как раньше, моя ласточка.
Джулия нетерпеливо сверкнула глазами.
– Иногда он так щебечет, что голова болит, – отрезала она. – Я хоть немного отдохнула… – Она, не договорив, провела языком по губам и снова обратилась к Дюрану: – Я тут видела в витрине у Оттли шляпку, без которой просто жить не смогу. Надеюсь, что ее еще никто не купил. Можно?
Дюран просиял, польщенный тем, что спрашивают его позволения.
– Ну конечно же! Покупай на здоровье, моя радость.
Она весело порхнула к двери и раскрыла ее настежь.
– Спасибо, милый! – Она прикоснулась ладонью к губам и послала ему с порога воздушный поцелуй.
Дверь закрылась, и комната как будто слегка померкла.
Тетушка Сара продолжала стоять у клетки.
– А я-то думала, что она хоть подойдет и поглядит на него, – озадаченно проговорила она. – Сдается мне, она его разлюбила.
– Вряд ли. Она ведь привезла его с собой из самого Сент-Луиса, – рассеянно ответил Дюран, снова погрузившийся в чтение газеты.
– Верно, она с тех пор изменилась, ей уж не до него.
Подобным образом она, однако, просто высказывала свои мысли вслух, не обращаясь к хозяину. Тому лишь случилось оказаться рядом и услышать ее монолог.
Она вышла из комнаты.
Прошло некоторое время. Дюран не отрывал глаз от печатного листа.
Вдруг он поднял голову и уставился в пространство поверх газеты.
Не глядя ни на что конкретно, просто задумавшись.
Глава 11
Он вспомнил о ее чемодане, когда однажды ненароком уселся на него. Чемодан в нем с первого взгляда трудно было распознать, так как он был прикрыт пестрым чехлом из набивной ткани и стоял, прислоненный к стене.
Было воскресенье, а по воскресеньям они хоть и не ходили в церковь, но, подобно всем добропорядочным гражданам, не упускали случая облачиться в выходные платья и выйти на воскресную утреннюю прогулку, чтобы других посмотреть и себя показать, чтобы раскланяться направо и налево и, возможно, обменяться несколькими приветливыми словами со встречающимися на пути знакомыми. На такую прогулку было принято выходить по воскресеньям во всех южных городах.
Он ждал, пока она соберется, и присел на непонятного происхождения поверхность, не посмотрев даже, что это такое, довольный, что предмет этот вполне ровный и устойчивый.
В последний момент у нее возникли непредвиденные трудности.
– Ты помнишь, я его надевала на прошлой неделе? Его уже видели.
Она отбросила платье в сторону.
– А это – я даже не знаю… – Она слегка поморщилась. – Оно мне не очень идет.
И это платье тоже отброшено.
– А вот это, по-моему, ничего. – Он показал на первое попавшееся платье.
Она передернулась от его невежества.
– Но ведь это же повседневное платье, а не выходное.
Интересно, подумал он, хихикнув про себя, как отличить одно от другого, но спросить ее не решился.
Она в отчаянии села, на неопределенное время задерживая их выход.
– Не знаю, что делать. Прямо нечего надеть.
Это, принимая во внимание, что комната уже была завалена платьями, показалось ему столь забавным, что он, не в силах больше сдерживаться, разразился хохотом и, обессилев от смеха, опустил руку, схватившись за поверхность, на которой сидел. Сквозь чехол он ощутил грушевидной формы металлический замок чемодана – его ни с чем нельзя было спутать. И только тут он сообразил, что сидит на чемодане Джулии, который она привезла из Сент-Луиса. И ему пришло в голову, что она с тех пор, как приехала, ни разу его не открыла.
– А как же твой чемодан? – спросил он. Поднявшись на ноги, он сдернул с него чехол. Прямо под замком бросались в глаза написанные кроваво-алой краской буквы «Дж. Р.». – Там внутри ничего не найдется? Мне кажется, что в чемодане таких размеров… – И он сопроводил эти слова соответствующим жестом.
Она в этот момент схватила одно из валявшихся на кровати платьев и, подняв его к лицу, начала тщательно разглядывать. Так пристально, так внимательно, словно она была близорука или выискивала в ткани какой-то микроскопический дефект.
– Ах нет, – ответила она. – Там ничего нет. Одни лохмотья.
– А как так получилось, что ты его ни разу при мне не открывала? Ты ведь никогда в него и не заглядывала, верно?
Она продолжала изучать находившуюся у нее в руках вещь.
– Нет, – покачала она головой. – Не заглядывала.
– Может, тебе стоит распаковать вещи? Ты ведь собираешься здесь на некоторое время задержаться? – попытался пошутить он.
На этот раз она не ответила. Услышав последний из двух вопросов, она заморгала, но это могло быть всего лишь совпадением.
– Так в чем же дело? – настаивал он. – Почему ты не распаковалась? – У него не было никаких задних мыслей, он просто хотел получить ответ.
На этот раз она его услышала.
– Я… я не могу, – неуверенно произнесла она.
Она, видимо, не желала вдаваться в дальнейшие объяснения, по крайней мере добровольно, поэтому он спросил:
– Почему?
Она ответила не сразу:
– Это… потому что… у меня нет ключа. Я его потеряла. На пароходе.
Произнося эти слова, она подошла к чемодану и стала поспешно натягивать на него чехол, как будто в снятом виде он жег ей пальцы. Такое впечатление создавалось из-за быстрых, нервных движений ее рук.
– Почему ты мне не сказала? – воскликнул он, от всей души желая помочь ей. – Я вызову слесаря, и он моментально сделает новый ключ. Погоди-ка, дай мне взглянуть…
Он снова наполовину сдернул чехол, сопротивляясь ее усилиям удержать его на месте. Снова на мгновение мелькнули буквы «Дж. Р.».
Он ощупал грушевидную медную пряжку.
– Это труда не составит. Замок не сложный.
Едва он убрал руку, и замок, и инициалы снова исчезли под чехлом.
– Я прямо сейчас пойду за слесарем, – заявил он, направляясь к двери. – Он может снять слепок, и, когда мы вернемся, все будет готово…
– Не получится! – крикнула она ему вслед неожиданно резким голосом. Правда, ей, может, просто пришлось повысить его, чтобы он услышал.
– Почему это? – спросил он, остановившись на месте.
– Сегодня – воскресенье, – отчетливо проговорила она в ответ.
Повернувшись на пороге, он, раздосадованный, медленно вернулся в комнату.
– Верно, – согласился он. – А я совсем позабыл.
– И я тоже, – сказала она и глубоко вздохнула. Что можно было бы расценить как вздох облегчения, хотя на самом деле она, наверное, просто досадовала на задержку.
Глава 12
Обряд купания был или в самом разгаре, или, по крайней мере, в стадии приготовления. Он мог судить об этом по доносившимся до него звукам, хотя и не имел возможности созерцать само действо, будучи отделенным от него двумя комнатами, так как находился в смежной с их спальней небольшой гостиной и читал газету. Он слышал, как тетушка Сара одно за другим приносила наверх из кухни ведра с горячей водой и с глухим барабанным грохотом опустошала в ванну их содержимое. Затем начиналась буря, целью которой было тщательно перемешать горячую воду с холодной, которая натекала в ванну из крана. Затем в воду осторожно погружались кончики пальцев ноги, которая обычно тут же резко выдергивалась. Все это сопровождалось визгом «Холодно!» или «Горячо!», а также громкими возражениями со стороны помощницы, тетушки Сары.
– Неправда! Вы как маленькая! Подержите ее минутку, разве так сразу можно сказать? Ваш муж все слышит, разве вам не стыдно, что он узнает, какая вы трусишка?
– Ну да, конечно, ему-то не нужно лезть в воду, – последовал жалобный ответ.
Вдохновленный шумом всей этой суматохи, в спальне, находившейся между этими двумя комнатами, заливался беспечной трелью кенар Дики.
Мимо комнаты, где он сидел, прошла тетушка Сара с пустыми ведрами в руках.
– Какая она симпатичная малышка, – услышал он. – Белая, как молоко, и нежная, как мед. А уж фигурка – м-м-м!
Лицо его вдруг залилось пунцовым цветом. Прошло некоторое время, прежде чем краска снова схлынула. Он притворился, будто это замечание адресовано не ему, и никак на него не прореагировал.
Тетушка Сара зашагала вниз по лестнице.
Задорное пение канарейки рассыпалось продолжительной, заливистой, бьющей по ушам трелью, затем внезапно смолкло. В тот момент он отметил про себя, что для такой маленькой пташки шума было, пожалуй, многовато.
Последовало странное, почти гробовое молчание.
Затем волнообразное бульканье, сопровождающее обычно погружение тела в воду.
Потом только изредка раздавались всплески.
Вернулась тетушка Сара и, остановившись на дороге, встряхнула мохнатое полотенце, также согретое благосклонным теплом кухонной плиты. Потом завернула в спальню.
– Ну, здравствуй, – услышал он оттуда ее голос. – Как дела, моя птичка? Как дела, мой желтунчик? – Вдруг она резко взвизгнула: – Мистер Лу! Мистер Лу!
Он вбежал в комнату.
– Он издох.
– Не может быть. Он только что пел, я сам слышал.
– Он издох, говорю я вам. Посмотрите сами… – Она достала его из клетки и держала на ладони.
– Может, у него опять кончились вода и корм, как в прошлый… – Но оба блюдечка были полны, с тех пор как тетушка Сара взяла эту обязанность на себя.
– Да нет, дело не в этом.
Она слегка наклонила руку.
Голова птички, перевалившись через ребро ладони, безжизненно свесилась вниз.
– У него шея сломана.
– Может, он свалился с жердочки? – предположил Дюран, поскольку никакого более разумного объяснения ему на ум не приходило.
Она вызывающе нахмурилась в ответ.
– Птицы не падают! На что же им тогда крылья?
– Но ведь я сам слышал, он только что пел… – повторил он.
– Только что и сейчас – это разные вещи!
– …и здесь никого не было. Никого, кроме вас и мисс Джулии…
В воцарившемся неловком молчании стало слышно, как Джулия, в ванной комнате за стеной, что-то тихонько насвистывает.
Затем, с опозданием сообразив, сколь неподобающим для истинной леди образом себя ведет, замолчала, и вместо финального аккорда раздался игривый всплеск.