Текст книги "Вальс в темноту"
Автор книги: Уильям Айриш
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)
Глава 24
Комната оставалась натюрмортом. Розовые обои с незабудками на заднем плане. На переднем – стол. На столе – помутневший стакан, опустошенная бутылка и склоненная голова. Никакого движения. Все спит, все мертво.
Натюрморт под названием «Отчаяние».
Глава 25
Комиссар полиции Нового Орлеана был типичным представителем занимаемой им должности – ни прибавить, ни убавить. Пятидесяти семи лет, вес – двести один фунт, рост – пять футов десять дюймов, серебристо-черные волосы, намечающаяся лысина, курчавая борода, неумение одеваться, высокие принципы, но в пределах разумного; усерден, женат, при чтении вынужден надевать очки, иногда почки пошаливают. Звезд с неба не хватает, но и не туп, причем первое качество менее желательно для служителя закона, чем второе.
Его кабинет в здании полицейского управления не отличался уютом, но, поскольку предназначался он не для социальных мероприятий, а для работы, вряд ли можно было считать это большим недостатком. Здесь царила некая напыщенная атмосфера, видимо неизбежная в административных учреждениях подобного типа. Обои цвета слоновой кости побурели от времени (причем неравномерно) и покорежились, образовав волны и выступы; наклеены они были по меньшей мере во времена Ван Бурена. Пол покрывал зеленый ковер, выцветший до болезненно-желтого оттенка. С потолка свешивалась газовая лампа с четырьмя мутными стеклянными рожками в форме перевернутых тюльпанов. Стол комиссара, заваленный бумагами, был размещен таким образом, что хозяин кабинета сидел спиной к окну, а его собеседники – лицом к свету.
Его секретарь открыл дверь, закрыл ее у себя за спиной и доложил:
– Вас хочет видеть какой-то господин, сэр.
Комиссар на мгновение поднял голову от рапорта.
– Зачем? Пускай объяснит, что ему нужно, – недовольно произнес он глубоким баритоном.
Секретарь удалился, побеседовал с посетителем и вернулся.
– По личному делу, только для ваших ушей, сэр. Я предложил ему написать, но он утверждает, что это тоже невозможно. Он просит вас уделить ему минутку.
Комиссар удрученно вздохнул:
– Ладно. Через пять минут остановишь нас, Харрис. Заметь время.
Секретарь толкнул дверь, поднял два пальца, приглашая посетителя войти, и в кабинете появился старик. Усталый, изможденный, опустившийся тридцатисемилетний старик.
Секретарь удалился и начал отсчитывать пять минут.
Комиссар отложил в сторону изучаемый рапорт и с безличной приветливостью кивнул:
– Добрый день, сэр. Я бы попросил вас быть как можно более кратким. У меня порядком дел накопилось… – Он неопределенно обвел рукой свой стол.
– Постараюсь, сэр. Благодарю, что вы нашли для меня время.
Комиссару эти слова понравились. Пока что у него складывалось благоприятное впечатление.
– Присаживайтесь, сэр.
Он готов был предоставить посетителю по крайней мере отведенные ему пять минут, если не больше. Судя по виду незнакомца, он много выстрадал; и все же ему удалось сохранить внутреннее достоинство, пробуждающее скорее уважение, чем снисходительную жалость.
Посетитель опустился в большое кожаное кресло со сломанными пружинами.
– Итак, сэр, – начал комиссар, призывая собеседника незамедлительно приступить к делу.
– Меня зовут Луи Дюран. Двадцатого мая прошлого года я женился на женщине, прибывшей из Сент-Луиса и выдававшей себя за Джулию Рассел. Раньше я ее никогда не видел. Я взял с собой брачное свидетельство. Пятнадцатого июня она сняла с моего банковского счета пятьдесят тысяч долларов и исчезла. Я хочу, чтобы вы выдали ордер на арест этой женщины. Я хочу, чтобы ее схватили, предали суду и вернули мне деньги.
Комиссар некоторое время молчал. Совершенно очевидно, что не из-за отсутствия внимания или интереса, а, наоборот, из-за возникшего вдруг избытка и того и другого. Очевидно также, что он в уме перефразировал рассказ, приспосабливая его к своему образу мыслей, адаптируя его, чтобы лучше в нем ориентироваться.
– Разрешите я взгляну на свидетельство? – наконец проговорил он.
Дюран достал бумагу и протянул комиссару.
Тот внимательно прочел ее, но ничего не сказал в отношении документа. Два заданных им вопроса касались другого, но были весьма уместны.
Первый:
– Вы сказали, что раньше ее никогда не видели; как это получилось?
Дюран объяснил, как происходило ухаживание, и добавил, что, по его мнению, она – самозванка, а не та женщина, которой он делал предложение. Он обосновал свое мнение, но признался, что доказательств у него нет.
Второй и последний вопрос комиссара, заданный сквозь сложенные домиком пальцы, звучал так:
– Она подделала вашу подпись, чтобы снять деньги со счета?
Дюран покачал головой:
– Она подписалась своим именем. Я передал ей через банк это полномочие; она получила официальный доступ к счетам.
Пятиминутный срок истек. Дверь открылась, и юный Харрис, просунув внутрь плечо и голову, сказал:
– Прошу прощения, комиссар, но тут к вам…
Отменяя свои прежние инструкции, комиссар жестом приказал ему замолчать.
К Дюрану он обратился с подчеркнутой неторопливостью, показывая, что заканчивает беседу не по этой причине, а потому, что она подошла к своему логическому завершению.
– Я бы хотел сначала переговорить со своими коллегами, – признался он, – а потом уже предпринимать какие-либо действия. Это необычный случай, мне еще не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. Разрешите мне пока что оставить брачное свидетельство у себя, я вам его верну. Приходите, скажем, завтра в это же время, мистер Дюран. – И, повернувшись к секретарю, он многозначительно произнес: – Харрис, завтра утром в это же время у меня встреча с мистером Дюраном. Проследи, чтобы нам ничего не помешало.
– Благодарю вас, господин комиссар, – поднимаясь, произнес Дюран.
– Пока меня еще благодарить не за что. Давайте немного подождем.
Глава 26
– Присаживайтесь, мистер Дюран, – предложил комиссар, пожав ему руку.
Дюран сел и приготовился слушать.
Комиссар собрался с мыслями, облек их у себя в уме в слова и, наконец, высказался:
– Мне очень жаль. Я выяснил, что мы вам ничем не можем помочь. Абсолютно ничем. «Мы» – я имею в виду городское полицейское управление.
– Как? – обомлел Дюран. Его голова вдавилась в кожаную черную спинку кресла. Шляпа, выпав из рук, скатилась с колен, и комиссар, предупредительно нагнувшись, поднял ее. На минуту Дюран лишился дара речи. – Вы… вы хотите сказать, что какая-то невесть откуда явившаяся проходимка может обманным путем вступить в брак, затем стащить у своего мнимого мужа пятьдесят тысяч долларов… и… и вы говорите, что ничего не можете сделать?..
– Минуточку, – с терпеливой доброжелательностью прервал его комиссар. – Я понимаю ваши чувства, но подождите минуточку. – Он протянул Дюрану брачное свидетельство, взятое у него накануне.
Дюран скомкал его в руке и с отвращением отбросил в сторону.
– Это… это же бездарная фальшивка!..
– Прежде чем мы двинемся дальше, необходимо внести ясность в этот вопрос, – сказал комиссар. – Это не подделка. Ваш брак имеет законную силу. – Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть значение того, что скажет. – Эта женщина официально является вашей супругой.
На этот раз Дюран еще больше остолбенел. От ужаса.
– Но она же не Джулия Рассел! Это не ее имя! Если я и женат, то я женат на Джулии Рассел – кто бы она ни была, – пускай это брак по доверенности, если вам угодно, но это не та женщина!
– Вот здесь вы ошибаетесь. – Каждое свое слово комиссар сопровождал отрывистым стуком пальцев по столу. – Я проконсультировался с представителями церкви, в которой был заключен этот брак, а также со специалистами по гражданскому праву. За вас выходила замуж лично та женщина, которая стояла рядом с вами в церкви, а не кто-то другой по доверенности. Каким бы именем она ни назвалась, фальшивым или настоящим, даже если бы она сказала, что она – дочь президента Соединенных Штатов – не приведи Господь! – она является вашей законной женой, согласно гражданскому праву и религиозным канонам; она, и только она. И этого никак нельзя изменить. Вы, конечно, можете расторгнуть брак на основании того, что она исказила информацию, но это уже другой вопрос…
– О Боже! – простонал Дюран.
Комиссар поднялся, достал из шкафа графин с водой и налил ему стакан. Дюран к нему не прикоснулся.
– А деньги? – наконец устало проговорил он. – Женщина крадет у человека все его сбережения, у вас под самым носом, а вы ему ничем не можете помочь, ничего не в состоянии сделать? Что же это за закон такой, который наказывает честных и защищает злодеев? Любая женщина может проникнуть к мужчине в дом и…
– Нет. Погодите-ка. Мы опять возвращаемся к тому, с чего начали. Любая женщина не может этого проделать и избежать наказания. Но в вашем случае это была не какая-то любая женщина.
– Но…
– Это была ваша жена. И она чиста перед законом. Вы сами дали письменное разрешение на то, что она сделала. Мистер Симмс в банке показал мне подписанную доверенность. В такой ситуации, когда существует общий счет, жена не может украсть у мужа, равно как и муж у жены. – Он обернулся и с сожалением поглядел в окно. – Она может прямо сейчас пройти мимо нас по улице, и мы не сможем ее задержать, мы не имеем права и пальцем ее тронуть.
Дюран, подавленный, ссутулился.
– Значит, вы мне не верите, – решил он. – Значит, вы не верите, что за всем этим стоит какая-то грязная игра? Что из Сент-Луиса на свадьбу со мной отплыла одна женщина, а здесь на ее месте вдруг появилась другая.
– Мы верим вам, мистер Дюран. Мы вам безоговорочно верим. Позвольте мне объяснить: теоретически мы с вами полностью согласны; практически же мы и пальцем не можем шевельнуть, чтобы вам помочь. Даже если мы ее и задержим, то не сможем предъявить обвинения, не говоря уже о том, чтобы заставить ее возместить взятые средства. Пока что ничем не доказано, что имело место преступление. Вы поехали на пристань, чтобы встретить одну женщину, а вместо нее встретили другую. Сама по себе подмена – еще не преступление. Можно назвать это, скажем, личным обманом, некоего рода мошенничеством, но по закону это не преступление. Я бы вам посоветовал…
Дюран горько усмехнулся:
– Обо всем позабыть.
– Нет, нет. Ни в коем случае. Отправляйтесь в Сент-Луис и начинайте оттуда. Добудьте доказательства того, что против настоящей Джулии Рассел было совершено преступление – что ее похитили или, может, даже и того хуже. Теперь послушайте меня внимательно. Я сказал «раздобудьте доказательства». Письмо, написанное чужим почерком, доказывает только то, что оно написано чужим почерком. Платья другого размера – всего лишь платья другого размера. Я сказал, добудьте доказательства того, что было совершено преступление. Затем представьте их… – он поднял указательный палец и торжественно поводил им туда-сюда, словно маятником, – не нам, а властям того округа, на территории которого вы их найдете. А это значит, что, если вы их обнаружите на реке, то обратитесь в ближайший к этому месту административный округ на берегу.
Дюран, как тяжелый молот, в отчаянии опустил кулак на стол комиссара.
– Я представить себе не мог, – озлобленно произнес он, – что злоумышленник может натворить все, что угодно, и выйти сухим из воды! Значит, попирать закон даже выгодно! Зачем давать себе труд соблюдать его, если…
– Законы, действующие в нашей стране, – терпеливо объяснил комиссар, – в первую очередь направлены на защиту невинных. В некоторых редких, единичных случаях, вроде вашего, они могут несправедливо обернуться против истца, действительно имеющего право на обвинение. А в десятках тысяч других они отвели от невиновных несправедливое обвинение, необоснованный арест, неправильный приговор, а может, даже и смертную казнь, а это такая вещь, которую исправить невозможно. Законы Римской империи, применяемые во многих зарубежных государствах, гласят, что человек считается виновным, пока не доказано обратное. Здесь царит англосаксонское право, по которому тот, чья вина не доказана, является невиновным. – Он глубоко вздохнул. – Обдумайте мои слова, мистер Дюран.
– Я понимаю, – проговорил, наконец, Дюран, поднимая опущенную поникшую голову. – Прошу прощения, я вышел из себя.
– Если бы меня так обвели вокруг пальца с женитьбой, – сказал в ответ комиссар, – и выудили у меня пятьдесят тысяч долларов, то я бы сам вышел из себя, и еще почище вашего. Но это ни на йоту не меняет того, что я вам только что сказал. Все обстоит так, как я вам объяснил.
Дюран с усталой медлительностью поднялся с кресла, провел рукой по наружному шву на обеих штанинах брюк, чтобы их расправить.
– Я отправлюсь в Сент-Луис и начну действовать оттуда, – мрачно процедил он сквозь крепко сжатые губы. – Всего хорошего, – отрывисто попрощался он.
– Всего хорошего, – отозвался его собеседник.
Дюран прошел к двери и распахнул ее, чтобы выйти.
– Дюран, – остановил его комиссар, о чем-то вспомнив.
Дюран повернул к нему голову.
– Не вздумайте сами вершить правосудие.
Дюран остановился на пороге и с минуту помолчал, словно не расслышал, что ему сказали.
– Постараюсь, – наконец проговорил он и вышел прочь из кабинета.
Глава 27
Через несколько дней в среду, одиннадцатого числа, пароход «Батон Руж» вошел в гавань Сент-Луиса.
Раньше Дюран никогда не бывал в этом городе, но, если бы он приехал год назад, он с удовольствием отметил бы и по достоинству оценил его новизну, его оживленную суматоху, отличавшую этот город от более вялого и апатичного Нового Орлеана, присутствие неуловимого германского духа, весьма ощутимого для каждого, кто прибыл из пропитанного ароматом Франции города, расположенного вниз по реке; теперь же его сердце слишком очерствело, чтобы обращать внимание на что-либо, кроме того, что его путь наконец завершился, и завершился он в этом городе; что этот город даст ему ключ к разгадке, поможет разрубить узел, свершит его судьбу.
День выдался пасмурный, но даже в такую погоду город, в отличие от хмурого Нового Орлеана, казался нарядным и даже щеголеватым; в воздухе была разлита какая-то бодрость и звонкая энергия.
Это был, по крайней мере для него, север; севернее он еще никогда не бывал.
Адрес Берты Рассел был у него, разумеется, под рукой, но по причине позднего часа, а может, из-за робости, в которой он сам себе не отдавал отчета, побуждавшей его на как можно более долгое время отложить мучительное объяснение, он решил сначала остановиться в гостинице, а после уже отправиться на поиски этой незнакомой ему женщины, от которой он теперь полностью зависел.
Лишь только он сошел с причала на берег, как его тут же облепила орава извозчиков, с надеждой держащих наготове кнуты, и он залез наугад в первый попавшийся экипаж.
– Отвезите меня в какую-нибудь гостиницу, – неприветливо бросил он. – Попроще, без затей. И не слишком далеко отсюда.
– Да, сэр. Я думаю, что «Путешественник» вам будет в самый раз. Это в двух шагах отсюда.
Здесь даже цветные говорят быстрее, чем дома, машинально отметил он про себя.
Гостиница оказалась мрачным припортовым заведением, пропахшим пивом, но своему предназначению отвечала вполне сносно. Ему дали ключ и объяснили, куда идти, предоставив самостоятельно добираться до унылой комнаты с почти непроглядным окном, вид из которого закрывался кирпичным сводом, толстой пленкой пыли на стекле и помятой занавеской, посеревшей от грязи. Но в воздухе уже сгущались сумерки, и он все равно бы ничего не разглядел. В конце концов, он приехал сюда не наслаждаться видом из окна.
Он поставил саквояж на пол, а сам тяжело опустился на стул и, потирая замерзшие ладони, погрузился в печальную задумчивость.
Снова перед его мысленным взором предстала картина, которою он весь день и всю предыдущую ночь на пароходе рисовал в своем воображении. Снова с надеждой вслушался в успокаивающий голос: «Она всегда была дикаркой, мистер Дюран, наша Джулия всегда была такой. Она уже не в первый раз убегает из дома. Не бойтесь, она к вам обязательно вернется. Когда вы ее уже совсем перестанете искать, она вдруг появится и попросит прощения».
Ему пришло в голову, что, если он постоянно воображает эту сцену, значит, он, должно быть, хочет, чтобы так и было. Чтобы его убедили, что она и есть настоящая Джулия, мошенница, обманщица, воровка, но все же та, за кого она себя выдавала. Почему же, интересно знать?
Потому что анонимность означала более полную, более невосполнимую потерю. Анонимность означала, что она исчезнет навсегда, и не останется даже надежды, что она когда-нибудь найдется.
А мысль о том, что она – на самом деле Джулия, казалась ему еще более темной и мрачной и заставляла его содрогнуться.
Тут он вспомнил про письмо, которое, по словам Берты, было написано рукой незнакомого ей человека, и все надежды рассеялись.
Вскоре он покинул номер и спустился вниз, в примыкавший к гостинице неприглядный обеденный зал, имевший вид типичной таверны для заезжих торговцев, наполненный дымом и шумными хвастливыми голосами; среди его посетителей не было ни единой женщины. Поел Дюран по привычке, не ощущая вкуса пищи. Потом, сидя перед чашкой отвратительного холодного кофе, к которому он не притронулся, поднял глаза на пожелтевший циферблат часов, висевших перед ним на стене, и заметил, что время уже близится к девяти. И тогда он решил покончить с тем, зачем приехал, сейчас же и немедленно, не дожидаясь утра. Мысль о том, что придется мучиться еще целую ночь, вдруг показалась ему невыносимой. Пускай ему сразу скажут правду, какой бы она ни оказалась, он ни минуты больше не может терпеть неопределенность.
Он на минуту вернулся в комнату, взял два письма от ее сестры, брачное свидетельство и все остальные документы по этому делу, собрал их в один карман, чтобы были под рукой, спустился вниз, поймал экипаж и назвал адрес.
Трудно было что-нибудь сказать о доме, увидев его снаружи в темноте. Он показался ему довольно большим. Задняя часть крыши плавно спускалась вниз, что означало наличие мансарды наверху. Район, в котором находился дом, отличался чистотой и респектабельностью. Улицы, обсаженные деревьями, были пусты, поскольку законопослушные обитатели близлежащих домов в этот поздний час сидели за дверьми. В конце аллеи мерцал, словно лимонно-желтый мотылек, газовый фонарь. Поднимавшийся кверху церковный купол острым ножом прорезал кирпично-бурое небо, более светлое по сравнению с землей, поскольку его оттеняли пышные кучевые облака.
Что же касается самого дома, то на первом этаже сквозь двойные окна просвечивала оранжевая лампа, а все остальное было погружено в темноту. Кто-то, по крайней мере, находился внутри.
Он вышел и начал рыться в кошельке.
– Подождать вас, сэр? – спросил кучер.
– Нет, – протянул он, – нет. Я не знаю, сколько мне там придется пробыть. – И все-таки он проводил тоскливым взглядом развернувшийся и уехавший экипаж, оставивший его здесь одного и лишивший возможности удрать в последний момент, к чему его так и подмывало.
Подойдя к двери, он нащупал маленькую костяную кнопку звонка и со всей силы надавил на нее.
Ему пришлось долго ждать, но он удержался и не позвонил снова.
Затем медленно, постепенно, издалека начал приближаться свет, и веерообразное окно над дверью, которое он вначале не заметил, замерцало переливами попеременно темно-красного и бесцветного стекла.
За дверью раздался женский голос:
– Кто там? Что вам угодно?
Судя по этим предосторожностям, она жила одна.
– Я бы хотел поговорить с мисс Бертой Рассел, – ответил он. – Это очень важно.
Он услышал, как открылась задвижка, а потом щелкнула собачка накладного замка. Затем на пороге появилась женщина, держа перед собой керосиновую лампу так, чтобы ее лучи падали прямо на посетителя, давая ей возможность внимательно его разглядеть.
Ей было лет пятьдесят или близко к тому. Она была женщиной высокой, крупной, но при этом не полной; скорее ее можно было назвать угловатой. Лицо ее отливало нездоровой восковой желтизной, как будто она давно не была на свежем воздухе. Ее волосы, жесткие и блестящие, уже слегка тронула седина. Сзади они еще были черными, а надо лбом уже появились первые белые прожилки, и ее прическа скорее выставляла их напоказ, чем пыталась скрыть: волосы были так немилосердно стянуты в плотной узел на затылке, что казалось, они даже приподнимали кожу. Это придавало ей строгий вид, который, возможно, и не соответствовал действительности, однако в чертах ее лица тоже не проглядывалось мягкости и нежности.
На ней было простое платье из черной шерсти с наглухо затянутым на шее накрахмаленным белым воротничком, застегнутым брошкой из сердолика.
– Да, – произнесла она с восходящей интонацией. – Я Берта Рассел. Мы с вами знакомы?
– Я Луи Дюран, – объяснил он. – Я только что прибыл из Нового Орлеана.
Он услышал, как она тихонько ахнула. Она долго не отрывала от него глаз, словно привыкала к нему. Затем резким движением распахнула дверь пошире.
– Входите, мистер Дюран, – пригласила она. – Входите в дом.
Она закрыла за ним входную дверь. Он в это время ждал в стороне.
– Сюда, – сказала она. – Гостиная здесь.
Он последовал за ней по темному полу прихожей, застеленной потрепанным ковром, в глубь дома. Вероятно, он оторвал ее от чтения; когда она ставила лампу на стол посередине комнаты, он разглядел толстую открытую книгу в золотой окантовке и лежавшие на странице очки в серебристой оправе. В книге он узнал Библию. Закладкой служила алая бархатная ленточка.
– Погодите, я прибавлю света.
Она зажгла другую лампу, и освещение, идущее от двух источников, сделалось равномернее. Однако ослепительным его никак нельзя было назвать.
– Присаживайтесь, мистер Дюран.
Она села за стол напротив него, туда, где она сидела, когда была одна. Заложив ленточкой то место, которое читала, она закрыла тяжелую, кубической формы книгу и отодвинула ее в сторону.
Он увидел, что она трепещет от волнения и недобрых предчувствий. Ее возбуждение почти что передалось ему, таким оно было сильным; ей, очевидно, стоило немалых трудов держать себя в руках.
Она с усилием сжала руки и положила их на край стола, туда, где только что была Библия.
Она провела языком по бескровным губам.
– Ну так что же вы можете мне рассказать? С чем вы сюда приехали?
– Я приехал не для того, чтобы рассказывать, – ответил он. – А чтобы выслушать вас.
Она сдержанно кивнула, словно, не соглашаясь с такой постановкой вопроса, для того чтобы продвинуться в его разрешении, готова была принять вызов.
– Ну что ж, хорошо. Что я вам могу рассказать? Приблизительно пятнадцатого апреля прошлого года моя сестра Джулия получила от вас предложение о замужестве в письменном виде. Вы это отрицаете?
Не сочтя необходимым отвечать на этот вопрос, он промолчал, давая ей возможность продолжать.
– Моя сестра Джулия уехала отсюда восемнадцатого мая в Новый Орлеан, на встречу с вами. – Она впилась в него взглядом. – С тех пор я ее не видела. И с того дня не получала от нее никаких известий. – Она осторожно вздохнула. – На одно из своих писем я получила ответ, написанный незнакомым мне почерком. А теперь вы являетесь сюда – один.
– Мне не с кем было сюда приехать.
Ее глаза расширились, но она ждала, что он скажет дальше.
– Одну минутку, – продолжал он. – Я думаю, мы оба сэкономим время, если, прежде чем двигаться дальше, выясним…
Он внезапно замолчал, потеряв необходимость заканчивать предложение. Ответ висел на стене у нее за спиной. Удивительно, как он не заметил его раньше, но, наверное, все его внимание было занято собеседницей, а не окружающей обстановкой, к тому же стена находилась за пределами освещаемого лампой круга.
Это был большой, почти в натуральную величину, фотографический портрет головы в вишневой велюровой рамке. На нем была запечатлена женщина немолодая, далеко уже не девочка. Резко очерченный язвительный рот. В уголках глаз предугадывались первые морщинки. Не красавица. Темные волосы, собранные на затылке.
Берта поднялась со стула и отступила в сторону, слегка приподняв лампу и направив поток света на стену.
– Вот это – Джулия. Это – моя сестра. Вот она. Перед вами. У вас перед глазами. Я этот портрет года два или три тому назад заказала.
Она едва разобрала его шепот:
– Тогда я… не на ней женился.
Она поспешно поставила лампу на стол и, разглядев при свете его лицо, воскликнула:
– Мистер Дюран! – Она сделала движение в его сторону, чтобы поддержать его. – Вам нехорошо?
Он остановил ее слабым движением руки. Его собственное тяжелое дыхание отдавалось шумом у него в ушах. Нащупав стул, с которого поднялся, он, полуобернувшись, вцепился в подлокотники и, продолжая держаться за них, не без труда сел.
Он протянул вперед руку, и, пока к нему не вернулся дар речи, безмолвно водил в воздухе указательным пальцем, не в силах прокомментировать этот жест.
– Это та женщина, чью фотографию мне прислали отсюда. Но это не та женщина, на которой я женился в Новом Орлеане двадцатого мая.
Ее собственный страх, отпечатавшийся у нее на лице, отступил, померк перед тем зрелищем, которое, по-видимому, представлял он.
– Давайте я принесу вам вина, – поспешно предложила она.
Он в знак протеста поднял ладонь. Расстегнул воротничок.
– Я принесу вам вина, – растерянно повторила она.
– Нет, я в порядке. Не тратьте времени.
– Вы мне можете показать фотографию или портрет той, другой? – спросила она после минутной паузы.
– У меня ничего нет, ничего абсолютно. Даже свадебной фотографии – она все откладывала на потом, а в результате мы так и не сфотографировались. Теперь мне приходит на ум, что эта оплошность была намеренной. – Он вяло улыбнулся. – Могу вам описать ее, если хотите. Для этого мне не нужно фотографии. Блондинка, невысокого роста. Значительно… я хотел сказать, несколько моложе вашей сестры. – Тут он замолчал, сообразив, что продолжать нет никакого смысла.
– Но как же Джулия? – взволнованно спросила она, будто он мог дать ей ответ. – Где же тогда Джулия? Что с ней сталось? – Она в отчаянии положила руки на стол ладонями книзу и, опершись на них, наклонилась вперед. – Я посадила ее на тот пароход.
– Пароход я встретил. Он пришел без нее. Ее там не было.
– Это точно? Вы уверены? – В ее глазах вопросительно блестели слезы.
– Я своими глазами видел, как пассажиры сходили на берег. Я их всех просмотрел. Ее среди них не было.
Она откинулась на спинку стула. Прижав ребро ладони ко лбу, она на некоторое время задержала руку в этом положении. Заплакать она не заплакала, но рот ее несколько раз судорожно дернулся.
Они были поставлены перед фактом. Он зримо возник перед ними, и от него нельзя было ни убежать, ни отмахнуться. Они подошли к нему вплотную. Вопрос был только в том, кто первый облечет его в слова.
Это сделала она.
– С ней разделались, – произнесла она хриплым шепотом, бессильно уронив руку. – Она встретила на пароходе свою смерть. – Она содрогнулась, словно в комнату, минуя окна и двери, коварно проник некий злой дух. – Но как, от чьих рук? – Она снова содрогнулась, как будто ее трясла лихорадка. – Это произошло между средой, когда я с ней вечером попрощалась…
Она медленно опустила голову, как будто в подтверждение своих слов. Убедившись наконец в худшем и осознав, что же на самом деле произошло. Он закончил за нее:
– И пятницей, когда я пришел на пристань, чтобы ее встретить.