Текст книги "Вальс в темноту"
Автор книги: Уильям Айриш
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)
Глава 16
Когда он вернулся к себе в контору с обеда, письмо лежало у него на столе. Оно пришло с опозданием, вероятно, задержалось в дороге, поскольку вся остальная почта за тот день уже поджидала его появления в девять утра.
Теперь было уже почти три часа. В те времена типичный новоорлеанский бизнесмен не перехватывал в обеденный перерыв что-то на ходу, торопясь обратно в контору. Это был час соответствующим образом обставленного приятного времяпрепровождения. Он отправлялся в свой любимый ресторан. Неторопливо усаживался за стол. Выбирал еду тщательно и придирчиво. Приветствовал друзей и знакомых, которые зачастую подсаживались к нему. Обсуждались дела, иногда даже заключались сделки. Он смаковал свой кофе, сигару, бренди. Наконец, хорошо отдохнувший, восстановивший силы, готовый ко второй половине дневных свершений, он неспешной походкой возвращался в контору. Вся процедура занимала не менее двух-трех часов.
Таким образом, день уже близился к вечеру, когда, вернувшись к своему рабочему месту, он обнаружил на подставке с промокательной бумагой это письмо.
Дважды он брался распечатать его, и дважды его прерывали. Наконец он приготовился посвятить письму целую минуту своего внимания.
На штемпеле опять значился Сент-Луис. Возможно, благодаря этому он незамедлительно распознал и руку, ту же, что и в прошлый раз. Опять от ее сестры.
Но на этот раз ошибки быть не могло. Письмо было адресовано непосредственно ему самому. Намеренно. «Луи Дюрану, эсквайру». Чтобы его доставили именно сюда, на его рабочее место.
Он разрезал край конверта ножом для бумаги и, удивленный, достал оттуда письмо. Развернул стул боком к столу, приготовившись углубиться в чтение.
Если засохшие чернила на бумаге обладают способностью кричать, то он услышал крик.
«Мистер Дюран!
Так больше не может продолжаться! Я требую, чтобы вы дали мне объяснения! Я требую, чтобы вы незамедлительно передали мне известия от моей сестры.
Я пишу вам в качестве последнего предупреждения. Если вы тотчас же не сообщите мне о местонахождении моей сестры, не представите мне доказательств того, что она находится в добром здравии, чему она своей рукой даст подтверждение, и не разъясните мне причину этого странного молчания, я буду искать защиты в полиции.
Я держу в руках письмо, полученное в ответ на то, что я ей посылала, и подписанное ее именем. Это письмо не от моей сестры. Оно написано кем-то другим. Это почерк незнакомого мне человека…»
Глава 17
Он не знал, долго ли он просидел, уставившись на него. Время остановилось. Перед его глазами были одни и те же слова: «Почерк незнакомого человека. Незнакомого человека. Незнакомого человека». Эти слова, как жужжащая пила, раскромсали его мозг на части.
Потом вдруг оцепенение прошло и началась паника. Он стремительно соскочил с вращающегося стула, так что тот с грохотом упал позади него на пол. Скомкав письмо, он так поспешно засунул его в карман, словно оно огнем жгло ему руки.
Он кинулся к двери, позабыв надеть шляпу. Вернулся за ней и снова кинулся к двери. На пороге он столкнулся с посыльным, привлеченным звуком падающего стула. Схватив его сразу за оба плеча, Дюран почти буквально отшвырнул его в сторону, ринулся дальше, оборачиваясь и крича через плечо:
– Скажи Жардену, чтобы меня подменил, я ушел домой!
Выйдя на улицу, он замахал протянутой рукой во всех направлениях одновременно, перед собой, назад, по сторонам, словно отгоняясь от невидимых комаров, в надежде извлечь из окружавшей пустоты экипаж. А когда это ему, наконец, удалось, после показавшейся ему часом минуты мучительного ожидания, он побежал следом и забрался внутрь, не дав ему даже остановиться; и, стоя на подножке в полный рост, словно явившийся на смену извозчик, склонился над плечом кучера, чтобы с безумной настойчивостью выкрикнуть ему адрес:
– Сент-Луис-стрит, срочно! Я там сейчас же должен быть!
Спицы колес слились в один крутящийся диск, улицы Нового Орлеана поплыли мимо, подрагивая, словно картины, нарисованные на зыбкой воде.
Он нетерпеливо хлопал себя по бедру, словно хотел подстегнуть, как коня.
– Быстрее, быстрее. Мы так никогда не доедем.
– Мы почти летим, сэр. Боюсь, как бы кого не сбить.
– Ну так сбей, черт возьми! Только довези быстрее.
Он спрыгнул с подножки так же, как и вскочил на нее; шлепнул монеты из своей протянутой назад руки в протянутую вперед руку кучера и кинулся к двери, как будто собирался навалиться на нее всем телом и выломать.
Тетушка Сара открыла ему с удивительной поспешностью. Должно быть, она находилась в прихожей, по ту сторону двери.
– Она здесь? – бросил он ей в лицо. – Она здесь, в доме?
– Кто? – Она отпрянула назад, напуганная яростью, с которой он задал этот вопрос. Но, поскольку он мог касаться только одного человека, ответила: – Мисс Джулия? Она прямо после обеда ушла. Сказала, что пойдет по магазинам. Да уж, считайте, часа три, как ушла. И еще не вернулась.
– Бог мой! – в ужасе возопил он. – Этого я и боялся. Нет чтобы этому проклятому письму прийти на час раньше!
Тут он заметил, что на табурете у стенки сидит, съежившись, скромно одетая девочка с коробкой на коленях. Она робко отпрянула назад, услышав, как он бранится, и лицо ее покрылось неровным румянцем.
– Кто это? – спросил он, понизив голос.
– Эта малышка от портного, ее послали, чтобы мисс Джулия примерила платье, что ей шьют. Она говорит, ей было сказано явиться к трем. Она уж пару часов дожидается.
Значит, мелькнула у него мысль, она сегодня не собиралась уходить, если бы ничего не случилось. А раз она ушла, значит…
– Когда вы договорились о примерке? – рявкнул он, обращаясь к девочке, отчего та еще больше съежилась.
– Не-несколько дней назад, – пролепетала она. – Кажется, на прошлой неделе, сэр.
Он сорвался с места и, не заботясь о приличиях, кинулся вверх по лестнице. До него донесся деликатный шепот тетушки Сары:
– Ступай-ка ты сейчас отсюда, деточка. Сдается мне, что-то случилось; я пришлю за тобой на днях.
Он неподвижно стоял на пороге их спальни, тяжело дыша после стремительного восхождения и беспомощно оглядываясь по сторонам. Его взгляд упал на чемодан. Чемодан, который так и не открывали. Замаскированный чехлом – но теперь-то, с воскресенья, он знал, что это такое. Он сорвал ситцевую ткань и открыл кроваво-красные буквы «Дж. Р.».
Повернувшись, он выскочил вон из комнаты и снова побежал вниз, по ступеням. На этот раз он остановился на середине лестницы.
Девочка-посыльная стояла в дверях, собираясь уходить, и передавала коробку тетушке Саре.
– Передайте миссис Дюран мои извинения – я, видно, что-то перепутала. Я зайду завтра в это же время, если ей удобно.
– Сейчас же бегите за слесарем! – крикнул он вниз со ступенек, сотрясая, как взрывом, тихую сцену прощания.
Робкая посланница мгновенно исчезла, а тетушка Сара заторопилась вслед за ней выполнять поручение.
Не успела она уйти, как он передумал.
– Нет, подождите! Так слишком долго будет. Принесите мне молоток и стамеску. Найдутся они у вас?
– Да вроде должны быть. – Она поспешила в кладовку.
Выхватив у нее из рук инструменты, он снова ринулся в спальню. Стиснув побелевшие губы, он упал на колени и с яростной энергией принялся за чемодан; втиснув стамеску в щель над замком, он безжалостно застучал по ней. Через несколько секунд замок звякнул и отскочил.
Стук брошенных на пол инструментов, словно звон похоронного колокола, нарушил одинокую тишину комнаты.
Он сорвал боковые застежки, расстегнул дряхлый кожаный ремень, стягивавший чемодан посередине, потянул за ручку и выпрямился, и вместе с этим движением слегка вздыбленная крышка с содроганием откинулась назад.
В ноздри ему ударил резкий запах нафталина.
Чемодан принадлежал особе чистоплотной и болезненно-аккуратной. Стопки вещей были сложены симметричными рядами, ровные линии которых ни на волосок не были нарушены, а щели между ними были искусно проложены носовыми платками и другими мелочами, чтобы не допустить ни малейшего перемещения в пути.
Сверху лежало нижнее белье – дневное и ночное, подобранное скорее из соображений удобства, чем красоты. Желтые фланелевые ночные рубашки, фланелевые нижние юбки, толстые шерстяные панталоны с подвязками, предназначение которых ему было не разгадать.
Он и пытаться не стал, а просто откинул их в сторону.
Под верхним слоем он обнаружил аккуратно разложенные платья. Гораздо более скромные, чем те вещи, что она успела купить за время своего пребывания здесь: серые и коричневые, со строгими белыми воротничками или черным кружевом, самое яркое, что среди них попадалось, – темно-синяя или зеленая шотландка.
Он поднял первое попавшееся, затем – еще одно.
Так он и стоял, выпрямившись в полный рост, держа по платью в каждой руке и переводя взгляд с одного на другое.
Вдруг он краешком глаза уловил свое собственное отражение в длинном зеркале на дверце ее гардероба. Тогда он, переступив через чемодан, подошел поближе и вгляделся. Что-то было не так. Что – он не мог понять.
Держа в руках оба трофея, он отступил на шаг, чтобы увеличить перспективу. Вдруг его осенило. Он почти в ужасе уронил платья, и они скорчились на полу бесформенной грудой. Шагнув к гардеробу, он двумя руками широко распахнул сразу обе дверцы. Пусто; наверху обнаженная деревянная перекладина. Ничего, кроме легкого фиалкового запаха ее духов.
Но это открытие не произвело на него такого впечатления, как то, что он обнаружил в чемодане. Напугали его не исчезнувшие платья, а лежавшие на полу.
Он снова выбежал на лестничную площадку и, перегнувшись через перила, окликнул тетушку Сару, которая немедленно прибежала на зов.
– Да, сэр! Да, сэр!
– Та девочка. Что она здесь оставила? Что-то для миссис Дюран?
– Новое платье, которое ей шьют.
– Принесите его сюда. Быстрее.
Схватив коробку, он кинулся обратно в комнату, разорвал картон, выпотрошил из него платье. Яркое, веселое; на талии – желтые ленточки. Он не стал его разглядывать.
Он поднял с пола одно из тех, что вынул из чемодана. Разложил его на кровати, как выкройку, расправив юбку, раскинув в стороны рукава.
Затем наложил на него другое, которое только что принес. Затем отступил, заранее зная, что предстанет его взгляду.
Платья расходились во всем. Рукава были гораздо длиннее. Грудь – полнее, что было видно по двум выпуклостям по бокам. Талия – почти в два раза шире. Тот, кто носил первое платье, не смог бы влезть в другое. А верхняя юбка, отделанная широкой лентой, на добрых несколько дюймов перекрывала другую.
Все юбки могли быть только одной длины – до пола; даже он это знал. Другой длины просто не существовало. Разница в длине была обусловлена не фасоном, а только ростом носительницы.
И в платье меньшего размера, том, что лежало наверху, сверкали булавки, обозначавшие ее настоящие, знакомые ему размеры, снятые меньше недели тому назад.
Одежда из Сент-Луиса…
Краска медленно сошла с его лица, и в сердце прокрался неведомый ему раньше страх. Когда он некоторое время назад входил в дом, он уже все знал; но сейчас, в эту минуту, он получил доказательства, и от них уже было не отвернуться.
Одежда из Сент-Луиса принадлежала кому-то другому.
Глава 18
Стемнело, ночь накрыла город. Город, весь мир, его мысли погрузились в непроглядную ночь. За окном царила темнота, и в комнате, где он стоял, тоже было темно.
Темно так, что ни зги не видно; он был один, невидимый, незаметный. Неподвижная фигура в черном ящике. И если он дышал, то это составляло тайну между ним и Богом. Так же, как и боль, которую ему доставляло дыхание, и еще кое-что.
Наконец забрезжил слабый свет, медленно поднимаясь по лестнице. По мере приближения он окреп, и стал виден его источник: зажженная лампа, непрерывно дрожащая на металлическом обруче, который держала в руках тетушка Сара. Свет делал ее очертания неясными, как у привидения. Привидения с темным лицом и белыми, словно посыпанными мукой, складками юбки.
Наконец она повернулась к дверям его комнаты; лампа переросла в застывший на пороге слепящий шар, выхватывающий его лучами из темноты.
Тетушка Сара стояла, глядя на него.
Он застыл в полной, ужасающей неподвижности. Свет упал на кипу платьев, разбросанных по кровати и сползших на пол. Луч лампы расцветил их, словно шприц с краской. Они сделались синими, зелеными, бордовыми, грязно-розовыми. Цвет раскрасил и его красками восковой фигуры, до мельчайших деталей воспроизводящей живого человека. Настолько искусно, что можно даже обознаться, как это иногда бывает, когда смотришь на восковые фигуры. С точностью воспроизведенное безжизненное подобие.
Он застыл, как мертвец. Мертвец, стоящий на ногах в полный рост. Он видел ее, так как взгляд его остановился на ее лице, той части тела, которую мы обычно в первую очередь ищем глазами, когда на кого-нибудь смотрим. Он слышал ее, так как, когда она испуганно прошептала: «Мистер Лу, что случилось? В чем дело, мистер Лу?» – он ответил ей, он заговорил, у него появился голос.
– Она не вернется, – тоже шепотом откликнулся он.
– Вы так вот все время здесь и стояли, без света?
– Она не вернется.
– Сколько мне еще ждать до ужина? Я не могу так долго держать цыпленка на плите.
– Она не вернется.
– Мистер Лу, вы меня не слушаете, не слышите.
Это было все, что он мог выговорить: «Она не вернется». Он позабыл все тысячи слов, те тысячи, что выучил за пятнадцать лет, и из всего родного языка повторял только три: «Она не вернется».
Тетушка Сара переступила порог комнаты, держа в руках лампу, и потревоженный свет замелькал и запрыгал. Она поставила лампу на стол. Не зная, куда девать руки, она беспомощно теребила в них платье.
Наконец взявшись за краешек подола, она грустно провела им по столу, по старой привычке, как будто стирая пыль. Это все, чем она могла ему помочь, чем могла облегчить его страдания, – протереть стол в его комнате. Но жалость бывает многообразна и не всегда нуждается в словах.
И она словно внесла в комнату тепло; тепла этого оказалось достаточно, чтобы отогреть его, чтобы растопить сковавшие его ледяные оковы. Просто своим присутствием, тем, что была рядом.
Тогда он начал медленно пробуждаться. Пробуждаться от смерти. Не очень-то приятно было наблюдать это пробуждение. Возвращение к жизни после смерти. Смерти сердца.
Предсмертная агония в обратном порядке. Наступившая после смертельного удара, а не до него. Умершее сердце должно оставаться мертвым. Его нужно добить раз и навсегда, освободив от мук.
Ноги его, выйдя из оцепенения, подкосились, и он упал на колени рядом с кроватью. Его руки беспомощно протянулись вперед, цепляясь за покрывало.
Одно из платьев, распростертое на кровати, словно в ответ на его порыв, шевельнулось; и он, судорожно схватив его, зарылся в него лицом, разделяя с ним свое горе и покрывая его поцелуями – пародией на те, которые когда-то делил с ней и которые ему уже не суждено было ни с кем делить, потому что она исчезла. Только пустой кокон остался в его объятиях.
– Джулия. Джулия. Пощади.
Успокаивающая рука старой негритянки начала опускаться на его вздрагивающее плечо, но, не успев коснуться его, остановилась.
– Ну, мистер Лу, – произнесла она глубоким грудным голосом. – Ну, успокойтесь, бедняжка.
Подняв повыше протянутую руку, она провела ею по его скорбно склоненной голове.
– Да смилостивится над вами Господь. Да освободит Он вас от печали. Вот вы плачете, а плакать-то не над чем. Вы скорбите о том, чего никогда не имели.
Он вынырнул из-под ее руки и испуганно уставился на нее.
Как будто вид его безутешного горя разжег ее гнев, как будто она уже давным-давно жаждала мщения, она бросилась к бюро, которое раньше принадлежало Джулии, и с такой праведной яростью выдвинула один из ящиков, что все сооружение содрогнулось и зашаталось.
Засунув туда руку, она безошибочно потянулась к тайнику, который, видимо, обнаружила раньше. Затем поднесла свою находку к его глазам. На ладони лежал запылившийся красный брусок – румяна для щек.
Она с отвращением бросила его на пол.
Снова ее рука залезла в потаенный уголок ящика. На этот раз она извлекла оттуда горсть тонких женских сигар.
Показав их ему, она отшвырнула их от себя.
Ее руки взмыли кверху, словно призывая в свидетели немые небеса.
Замогильным голосом, словно библейская пророчица, она вынесла апокалиптическое суждение:
– В вашем доме жила дурная женщина! В вашей постели спала чужая!
Глава 19
Без шляпы, без пальто, растрепанный, в том виде, в котором его застала минуту назад в комнате внезапно пришедшая в голову мысль, он как одержимый бежал по пустынным ночным улицам, поскольку не смог найти экипажа, а стоять на месте и ждать тоже был не в состоянии. Вперед, вперед, по тому адресу, который он случайно вспомнил и который нужен был ему сейчас больше всего. К дому банкира Симмса, на другом конце Нового Орлеана. Если бы понадобилось, он бы так всю дорогу туда пробежал.
Но к счастью, добежав до перекрестка, освещенного желто-зеленым светом уличного фонаря, он заметил впереди экипаж, неспешно возвращавшийся после вечерней поездки, закричал ему вслед и, не дожидаясь, чтобы он повернулся и подъехал к нему, полным ходом понесся за ним следом, заскочил внутрь и, задыхаясь, назвал адрес Симмса.
У дверей банкира он изо всех сил зазвонил в колокольчик.
Ему открыла темнокожая служанка, обиженно вытянувшая лицо от такой настырности.
– Он ужинает, сэр, – неодобрительно покачала она головой. – Если вы согласитесь сесть и подождать, пока он закончит…
– К черту, – перебил он. – Это ждать не может! Попросите его сейчас же выйти ко мне…
Банкир вышел в прихожую с заткнутой за воротник салфеткой, раздраженно сдвинув брови и еще дожевывая еду. Когда он увидел, кто это, лицо его прояснилось.
– Мистер Дюран! – сердечно воскликнул он. – Что привело вас сюда в такой час? Не желаете ли разделить с нами трапезу? – Но, приблизившись, заметил, в каком тот находится смятении. – Вы так расстроены… Что случилось? Принеси ему бренди, Бекки. Вот стул…
Дюран отрывисто махнул рукой, отказываясь от этих средств поддержки.
– Мои деньги… – едва слышно проговорил он.
– Что такое, мистер Дюран? Что случилось с вашими деньгами?
– Они в банке? Их не трогали? Сколько было у меня на счете, когда вы сегодня закрылись?
– Не понимаю вас, мистер Дюран. Никто не имеет доступа к вашим деньгам. Они же под охраной. Никто, кроме вас и вашей супруги…
Он заметил, как исказилось лицо Дюрана при этом слове, и у него мелькнула догадка.
– Вы хотите сказать… – ужаснулся он.
– Мне необходимо знать… сейчас, немедленно… ради всего святого, Симмс, сделайте что-нибудь, помогите мне… не оставляйте меня в неведении…
Банкир вытащил из-за воротника салфетку и кинул ее в сторону, показывая, что трапеза закончена, по крайней мере на сегодня.
– Старший кассир, – решительно заявил он. – Мой старший кассир должен знать. Это будет быстрее, чем возвращаться в банк; придется поднять документы и просмотреть все сделки за день…
– Как мне его найти? – Дюран уже готов был направиться к двери.
– Нет, нет, я пойду с вами. Подождите секундочку… – Симмс поспешно схватил свою шляпу и шелковое кашне. – Что же произошло, мистер Дюран?
– Боюсь даже говорить, пока не выясню, – скорбно простонал Дюран. – Боюсь даже думать.
Симмс еще на минуту задержался, чтобы найти адрес кассира; затем они поспешили на улицу, забрались в тот экипаж, в котором приехал Дюран, тронулись с места и остановились у маленького скромного домика, приютившегося на улице Дюмен.
Симмс вышел и вежливым движением руки остановил Дюрана, очевидно желая по возможности оградить его от неприятных ощущений.
– Вам лучше будет подождать здесь. Я зайду в дом и поговорю с ним.
Он пробыл там, самое большее, десять минут. Дюрану показалось, что его покинули на целую ночь.
Наконец дверь открылась, и появился Симмс. Дюран, словно распрямившаяся пружина, кинулся ему навстречу, пытаясь прочесть, какие известия написаны на его лице. Вид у Симмса был не очень жизнерадостный.
– Ну что? Ради Бога, скажите – что?
– Мужайтесь, мистер Дюран. – Симмс сочувственно стиснул его руку повыше локтя. – Сегодня утром на вашем текущем счете было тридцать тысяч пятьдесят один доллар сорок центов, а на сберегательном счете – двадцать тысяч и десять долларов…
– Я знаю! Мне это все прекрасно известно! Я не об этом спрашивал…
Вслед за Симмсом из дома вышел кассир. Управляющий тайком подал ему знак, избавляя себя от неприятной необходимости отвечать на вопрос.
– Ваша жена появилась за пять минут до закрытия банка, чтобы снять деньги со счета, – сказал кассир. – К моменту закрытия на ваших счетах было пятьдесят один доллар сорок центов на одном и десять долларов на другом. Чтобы их закрыть, потребовалась бы ваша подпись.