Текст книги "Формирование философии марксизма"

Автор книги: Теодор Ойзерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 40 страниц)

Доказывая, что из всех классов буржуазного общества лишь пролетариат – социалистический по своей природе класс, основоположники марксизма преодолевают характерное для мелкобуржуазных демократов абстрактное противопоставление неимущих имущим, бедных – богатым и вытекающее отсюда недостаточно определенное требование народовластия. Признавая возможность и необходимость союза пролетариата с мелкой буржуазией, крестьянством, Маркс и Энгельс вскрывают объективную закономерность именно диктатуры пролетариата, показывая, что из всех классов буржуазного общества до конца революционен один лишь пролетариат. «Признание необходимости диктатуры пролетариата, – писал В.И. Ленин, – самым тесным и неразрывным образом связано с положением „Коммунистического манифеста“, что пролетариат один только есть действительно революционный класс» (4, 6; 229).

«Коммунистический манифест» закладывает основы марксистского учения о революционной пролетарской партии как авангарде и политическом руководителе рабочего класса. Уже в революционно-демократический период своего идейного развития Маркс и Энгельс выдвигали идею партийности, связывая ее с идеей революционного действия в интересах эксплуатируемых масс. Теперь они обосновывают принцип пролетарской партийности, неразрывно связанный с научным пониманием особой исторической роли рабочего класса.

В 1844 – 1846 гг. Маркс и Энгельс характеризовали свои коммунистические воззрения как определенную партийную платформу, называя своей партией идейное течение, выражающее интересы рабочего класса. Новое в «Манифесте Коммунистической партии» заключается, во-первых, в том, что партия здесь рассматривается как организация передовых представителей рабочего класса, от лица которой и выступают Маркс и Энгельс. Ближайшие задачи и конечные цели этой организации, ее структура, а также обязанности и права ее членов определяются, с одной стороны, программой, каковой и является «Манифест», а с другой – уставом, который, как уже сообщалось выше, был принят конгрессом «Союза коммунистов».

Во-вторых, разрабатывая основы учения о партии, Маркс и Энгельс формулируют ряд важнейших положений об отношении партии к рабочему классу. Коммунистическая партия выделяет и отстаивает общие, интернациональные интересы всего пролетариата; на всех этапах его освободительного движения она представляет это движение в целом. Ее революционная теория есть научное отражение объективно совершающегося исторического процесса, действительно происходящей борьбы пролетариата против буржуазии. У коммунистов нет поэтому таких интересов, которые не совпадали бы с насущными интересами пролетариата всех стран. «Коммунисты борются во имя ближайших целей и интересов рабочего класса, но в то же время в движении сегодняшнего дня они отстаивают и будущность движения» (1, 4; 458). Преимущество коммунистической партии перед другими организациями рабочего класса заключается в том, что она является самой активной, решительной, побуждающей к движению вперед пролетарской организацией, обладающей научным пониманием условий, хода и общих результатов пролетарского движения.

Эта характеристика основных черт коммунистической партии прямо и непосредственно направлена как против сектантства, отрывающего коренные задачи пролетариата от конкретных исторических условий его деятельности, так и против оппортунистического сведения конечной цели пролетарской борьбы к частным, текущим, ограниченным задачам.

Выступая против сектантства, особенно пагубного в условиях приближающейся буржуазно-демократической революции, «Манифест» разъясняет, что коммунистическая партия поддерживает «всякое революционное движение, направленное против существующего общественного и политического строя…

Коммунисты повсюду добиваются объединения и соглашения между демократическими партиями всех стран» (1, 4; 459).

«Манифест Коммунистической партии» подвергает уничтожающей критике теоретические устои буржуазной идеологии. Ее представители, не допуская возможности существования какой-либо другой собственности, кроме капиталистической, обвиняют коммунистов в том, что они хотят уничтожить собственность вообще. Но коммунизм не отменяет собственности вообще (что, конечно, невозможно и не нужно), он уничтожает лишь капиталистическую собственность.

Буржуазные идеологи приписывают коммунистам стремление упразднить личную собственность, приобретенную трудом самого производителя. Но если речь идет о мелкобуржуазной собственности, то ее разрушает капитализм. Капитал же не есть личная собственность, поэтому социалистическое обобществление означает не упразднение личной собственности, а переход от частной собственности на средства производства к социалистической собственности.

Буржуа называют ликвидацию частной собственности уничтожением свободы и личности[224]224
  Это же отождествление свободы с частной собственностью составляет характерную особенность современной буржуазной идеологии. Так, авторы «Капиталистического манифеста» американские социологи Л. Келсо и М. Адлер категорически заявляют, что частная собственность «дает всем людям ту экономическую независимость, в которой они нуждаются для защиты своей политической свободы» (46; 102). Но если это так, то тем самым они должны признать, что подавляющая масса населения капиталистических стран не обладает личной свободой.


[Закрыть]. Они, следовательно, отождествляют свободу со свободой капиталистического предпринимательства, а личность – с личностью буржуа. «Вы сознаетесь, следовательно, что личностью вы не признаете никого, кроме буржуа, т.е. буржуазного собственника. Такая личность действительно должна быть уничтожена» (1, 4; 440).

Разоблачая лицемерие буржуазных фраз о семье, браке, отечестве, «Манифест Коммунистической партии» отмечает, что дополнение к буржуазной семье и браку образует проституция, что буржуазное государство – тюрьма для трудящихся; лишь в борьбе против буржуазии, низвергая ее политическое господство и устанавливая свою собственную власть, пролетариат обретает свое настоящее отечество. Пролетариат, конечно, национален, но в отличие от буржуазии враждебен национализму. Пролетариат должен организоваться в национальном масштабе как господствующий класс, уничтожить эксплуатацию, а вместе с нею и национальный гнет. Интересы рабочих всех стран и национальностей едины. Это единство обусловлено развитием общественного производства, из него вытекают общие задачи рабочих всех стран и общие в основном пути их социального освобождения.

Буржуазные идеологи обвиняют коммунистов в том, что они бесповоротно порывают с традиционными духовными ценностями[225]225
  Опыт исторического развития, и в особенности современная историческая эпоха, говорит о том, что социализм является законным наследником всей прогрессивной культуры, а империализм нигилистически ее отвергает. Так, известный антикоммунист В. Шламм утверждает, что сокровеннейшим источником коммунистической «ереси» является стремление человека овладеть законами природы, познать тайны природы: «Истинные, серьезные причины коммунистического потопа станут ясными для тех из нас, кто найдет в себе смелость стать выше банальности. Вера в науку, ересь, развивавшаяся в течение столетий в условиях западной цивилизации, приобретает, наконец, в коммунизме свой социальный эффект» (57; 191). Ценное признание! Оно свидетельствует о том, что проповедниками антиинтеллектуализма являются – и это очень симптоматично – противники коммунизма.


[Закрыть]. Этому облыжному обвинению Маркс и Энгельс противопоставляют материалистическое положение о зависимости идей каждой исторической эпохи от господствующих производственных отношений. Правда, буржуазные идеологи уверяют, что существуют надысторические идеи, идеалы. На это Маркс и Энгельс отвечают, что во всех антагонистических обществах действительно господствуют некоторые общие всем этим формациям идеи, идеалы, поскольку «эксплуатация одной части общества другою является фактом, общим всем минувшим столетиям. Неудивительно поэтому, что общественное сознание всех веков, несмотря на все разнообразие и все различия, движется в определенных общих формах, в формах сознания, которые вполне исчезнут лишь с окончательным исчезновением противоположности классов.

Коммунистическая революция есть самый решительный разрыв с унаследованными от прошлого отношениями собственности; неудивительно, что в ходе своего развития она самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого» (1, 4; 445 – 446). Это положение позволяет глубже понять революционный переворот в развитии общественной мысли, осуществленный марксизмом. Отметая буржуазные утверждения относительно нигилизма, якобы присущего научному коммунизму, оно недвусмысленно ясно указывает, с какого рода идеями бесповоротно порывает марксизм.

«Манифест Коммунистической партии» противопоставляет научный коммунизм ненаучным, утопическим социалистическим и коммунистическим теориям. Прежде всего Маркс и Энгельс подвергают критике реакционный социализм, к которому они относят феодальный и примыкающий к нему христианский, а также мелкобуржуазный социализм, в том числе и его немецкую разновидность. Для всех этих учений характерна идеализация исторического прошлого, стремление предотвратить развитие капитализма, возродить или сохранить изжившие себя общественные отношения. В своей критике капитализма эти учения зачастую подмечали его действительные пороки[226]226
  Так, мелкобуржуазный социализм «прекрасно умел подметить противоречия в современных производственных отношениях. Он разоблачил лицемерную апологетику экономистов. Он неопровержимо доказал разрушительное действие машинного производства и разделения труда, концентрацию капиталов и землевладения, перепроизводство, кризисы, неизбежную гибель мелких буржуа и крестьян, нищету пролетариата, анархию производства, вопиющее неравенство в распределении богатства, истребительную промышленную войну наций между собой, разложение старых нравов, старых семейных отношений и старых национальностей» (1, 4; 450).


[Закрыть]. Но их положительная программа сводится в основном к защите цеховой организации промышленности и патриархального сельского хозяйства.

Консервативный, или буржуазный, социализм представляет собой, собственно, лишь апологию капиталистического строя, прикрытую социалистической фразеологией. «Свободная торговля! в интересах рабочего класса; покровительственные пошлины! в интересах рабочего класса; одиночные тюрьмы! в интересах рабочего класса – вот последнее, единственно сказанное всерьез, слово буржуазного социализма» (1, 4; 454).

Далее Маркс и Энгельс переходят к рассмотрение критически-утопического социализма и коммунизма. Первые попытки пролетариата добиться социального освобождения относятся к эпохе буржуазных революций XVII – XVIII вв. Идеологическим выражением этих первых попыток был, в частности, утопический коммунизм Бабёфа и других революционных деятелей, о котором Маркс и Энгельс говорят: «Революционная литература, сопровождавшая эти первые движения пролетариата, по своему содержанию неизбежно является реакционной. Она проповедует всеобщий аскетизм и грубую уравнительность» (1, 4; 455). Это указание на свойственные первоначальному утопическому коммунизму взаимоисключающие тенденции – революционную и реакционную – имеет большое методологическое значение; оно позволяет конкретно-исторически оценить как бабувизм, так и последующие утопические системы.

Хотя эпоха Сен-Симона, Фурье, Оуэна существенно отличается от эпохи Бабёфа, тем не менее и в это время еще не было материальных предпосылок социализма и пролетариат еще не стал политически самостоятельным классом. Отсюда и характерные черты критически-утопического социализма: социализм рассматривается как идеал, созданный гением, а социалистическое переустройство общества – как претворение в жизнь системы этого гения.

Деятели критически-утопического социализма считают, что они возвышаются над классами; они не видят в пролетариате никакой способности к исторической инициативе, отвергают политическую борьбу, революционное насилие и апеллируют ко всему обществу, в особенности же к власть имущим, пытаясь увлечь их заманчивыми описаниями прекрасного социалистического будущего. «Это фантастическое описание будущего общества возникает в то время, когда пролетариат еще находится в очень неразвитом состоянии и представляет себе поэтому свое собственное положение еще фантастически, оно возникает из первого исполненного предчувствий порыва пролетариата к всеобщему преобразованию общества» (1, 4; 456).

При всей своей исторически обусловленной ограниченности критически-утопический социализм замечателен своей критикой капиталистического строя, своим предвосхищением таких основных черт будущего общества, как уничтожение противоположности между городом и деревней, умственным и физическим трудом, отмирание государства и т.д. Но значение критически-утопического социализма и коммунизма стоит в обратном отношении к общественно-историческому развитию, которое ведет к превращению пролетариата в класс для себя, к обострению борьбы между рабочим классом и буржуазией, к пролетарской революции, т.е. ко всему тому, что отвергалось критически-утопическим социализмом. «Поэтому, если основатели этих систем и были во многих отношениях революционны, то их ученики всегда образуют реакционные секты. Они крепко держатся старых воззрений своих учителей, невзирая на дальнейшее историческое развитие пролетариата» (1, 4; 456 – 457).

Таким образом, и эти социалистические теории в силу своей оторванности от освободительного движения рабочего класса сближаются в ходе исторического развития с реакционным и консервативным псевдосоциализмом. Это обстоятельство не только помогает понять историю социалистических учений далекого уже от нас прошлого, но и проливает свет на эволюцию мелкобуржуазного социализма, реформизма и ревизионизма в XX в.

«Манифест Коммунистической партии» заканчивается пророческими словами: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир.

ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН, СОЕДИНЯЙТЕСЬ!» (1, 4; 459).

Этот боевой, зовущий на борьбу с капитализмом призыв коммунистической партии выражает важнейший революционный интернационалистический принцип научной идеологии рабочего класса, классическая формулировка которого как бы увенчивает процесс формирования марксизма.

В «Манифесте Коммунистической партии» мы не находим таких слов, как «материалистическая диалектика», «диалектический материализм» и т.д. Однако весь этот эпохальный труд – блестящий образец диалектико-материалистического понимания общественной жизни. Основоположники марксизма гениально раскрывают диалектику развития капитализма, подготовляющего предпосылки своей неизбежной гибели. Исследование явлений общественной жизни в их взаимозависимости, в движении, изменении, противоречивом развитии, материалистическое понимание буржуазной идеологии как отображения общественного бытия – все это, конечно, является творческим развитием диалектического и исторического материализма.

Современная буржуазия ставит перед своими идеологами задачу создания такой социальной теории, которая внушала бы массам веру в капитализм. «Найти слова, с какими мы можем обратиться к людям, – вот первоочередная задача духовных руководителей нашего народа» (35; 261), – писал один из виднейших лидеров американской буржуазии, Д.Ф. Даллес. Даллес призывал буржуазных идеологов противопоставить марксизму-ленинизму, политической стратегии КПСС, «обладающей огромной притягательной силой», такую идеологическую концепцию, которая бы принесла капитализму победу в «войне идей». Одним из откликов на этот призыв была упоминавшаяся выше книга Л. Келсо и М. Адлера, претенциозно названная «Капиталистическим манифестом». Ее авторы так определяли свою задачу: «„Капиталистический манифест“ предназначен заменить „Коммунистический манифест“ в качестве призыва к действию – первоначально в пределах нашей страны, а затем под ее руководством и в масштабах всего мира» (46; 3 – 4). Какие же идеи выдвинули Келсо и Адлер, что они попытались противопоставить великому творению Маркса и Энгельса? Эти апологеты капитализма решили доказать, что современное буржуазное общество принципиально отличается от капитализма середины прошлого века, что оно вступает в период «капиталистической революции», задача которой состоит в том, чтобы «сделать всех капиталистами, вместо того чтобы не дать никому возможности быть капиталистом» (там же, 103).

Прошло немногим более полутора десятилетий со времени опубликования «Капиталистического манифеста» Келсо и Адлера. Их книга уже покрылась пылью на библиотечных полках. А «Манифест Коммунистической партии», начавший свою жизнь свыше 125 лет тому назад, является книгой, которую читают, изучают десятки и сотни миллионов людей на языках всех народов мира. Буржуазии нечего противопоставить «Манифесту Коммунистической партии».

«Манифест Коммунистической партии» – великий итог процесса формирования мировоззрения марксизма. Теоретически обобщая опыт исторического развития, научно предвосхищая будущее, «Манифест Коммунистической партии» ставит перед наукой об обществе, перед рабочим движением новые проблемы и задачи.

Как подлинное произведение творческого марксизма, «Коммунистический манифест» отнюдь не претендует на решение всех теоретических, а тем более практических проблем освободительного движения пролетариата. В этом также проявляется коренное отличие марксистского мировоззрения от всех предшествующих, в том числе и прогрессивных, социальных теорий.

«Коммунистический манифест» открывается знаменательными словами: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские» (1, 4; 423). В наше время коммунизм стал великой исторической реальностью, определяющей генеральное направление социального прогресса. Ныне и буржуазные идеологи не смеют уже утверждать, что будущее принадлежит капитализму, что деление общества на классы естественно и закономерно, что нищета и обездоленность подавляющего большинства человечества неустранимы. Это воочию свидетельствует как о глубоком духовном кризисе капитализма, так и о величайшей притягательной силе научной социалистической идеологии. Освободительное движение трудящихся и строительство бесклассового коммунистического общества – всемирно-историческое подтверждение великой жизненной правды марксизма-ленинизма.

Заключение

Завершая исследование, мы хотим в порядке подытоживания, не претендующего на систематическое изложение всех выводов, высказать некоторые соображения относительно объективной логики исторического процесса формирования философии марксизма.

Учения, ставшие теоретическими источниками марксизма, образуют высшую и последнюю ступень прогрессивного развития европейской буржуазной общественной мысли. Ко времени выступления Маркса и Энгельса на общественно-политическую арену идеология западноевропейской буржуазии превращается из исторически необходимой формы развития социального познания в его оковы. В 40-х годах XIX в. не только философия Гегеля, но и английская классическая политическая экономия, а также критически-утопический социализм переживают глубокий кризис. Вопросы, поставленные этими учениями, не находят ответа, поскольку их непосредственные продолжатели остаются буржуазными (или мелкобуржуазными) теоретиками. Больше того, эти теоретики уже не в состоянии удержаться на достигнутом теоретическом уровне. Этот далеко не очевидный факт (поскольку в ряде частных вопросов продолжатели пошли дальше своих учителей) Маркс и Энгельс в значительной степени осознают уже в ранних своих произведениях, что сыграло громадную роль в последующем развитии их воззрений.

Прежде всего Маркс и Энгельс должны были определить свое отношение к младогегельянцам, мелкобуржуазным социалистам и вульгарным экономистам. Приняв участие в младогегельянском движении, они делают атеистические и революционно-демократические выводы из гегелевской философии и, преодолевая субъективистское противопоставление самосознания бытию, размежевываются с младогегельянством и философией Гегеля. Антропологический материализм Фейербаха Маркс и Энгельс вначале воспринимают не как отрицание гегелевской философии, а как ее продолжение. Эта характерная для младогегельянцев позиция в дальнейшем, после размежевания с ними, сменяется материалистической оценкой философии Фейербаха, заслугой которого Маркс и Энгельс считают теперь не только критику спекулятивного философствования и атеистический анализ происхождения религии, но и материалистическое решение вопроса о человеке и природе, человеке и мышлении.

Благодаря новому подходу к философии Фейербаха становится возможным не только усвоение ее рациональных идей, но и преодоление присущей ей ограниченности. Таким образом, отношение Маркса и Энгельса к Гегелю и Фейербаху изменяется в процессе размежевания с младогегельянством. Маркс и Энгельс, так сказать, открыли истинного Гегеля, истинного Фейербаха, и это стало необходимой предпосылкой для выявления и усвоения всего рационального, содержавшегося в их учениях.

Иной характер носило отношение Маркса и Энгельса к мелкобуржуазному социализму: они вообще никогда не были утопическими социалистами, хотя и сотрудничали с некоторыми из них. Это не значит, конечно, что они сразу стали творцами научного коммунизма или что в их воззрениях середины 40-х годов не было элементов утопического социализма. Главное здесь состоит в том, что Маркс и Энгельс переходили к научному коммунизму от революционного демократизма, а не от утопического социализма и формирование их коммунистических воззрений в основном совпадает с формированием материалистического понимания истории.

Само собой разумеется, что Маркс и Энгельс никогда не воспринимали классическую буржуазную политическую экономию в духе представлений ее эпигонов. Однако вначале они еще далеки от противопоставления классиков буржуазной экономической мысли вульгарным экономистам, поскольку и в тех и в других они видят теоретиков «науки обогащения». Лишь в дальнейшем, в частности в «Нищете философии», намечается разграничение между научной точкой зрения Рикардо и ненаучными концепциями его эпигонов. Решающее значение в этом повороте имела марксистская трактовка закона стоимости и экономической основы эксплуатации труда капиталом.

Таким образом, Маркс и Энгельс смогли осуществить революционно-критическую переработку немецкой классической философии, французского утопического социализма и английской классической политической экономии прежде всего потому, что они противопоставили эти выдающиеся учения их невыдающимся продолжателям. Теоретические основания этого противопоставления вырабатывались в процессе формирования марксизма. Однако уже в 1841 – 1842 гг. отношение Маркса и Энгельса к теоретическим концепциям буржуазного либерализма определялось их революционно-демократической позицией, согласно которой важнейшей задачей социальной теории является защита интересов «политически и социально обездоленной массы» (1, 1; 125).

Не следует, однако, противополагать развитие теоретических воззрений Маркса и Энгельса и их социально-политическую ориентацию, чем обычно занимаются буржуазные и ревизионистские критики марксизма, которые утверждают, что переход Маркса и Энгельса к коммунизму был теоретически обоснован лишь post factum. М. Родинсон, например, пишет: «Итак, налицо максимальная зависимость Марксовой философии от его идеологии… Свои философские убеждения Маркс высказал в эпоху, когда он еще не приступил к созданию своих зрелых трудов» (54; 69). Способ, которым Родинсон характеризует философские взгляды Маркса, оставляет в тени тот факт, что эти взгляды существенно изменялись в ходе формирования марксизма. Что же касается произведений зрелого марксизма, то Маркс развивает в них свое философское учение. Нелепо поэтому утверждать, что Маркс высказал свои философские взгляды в такие-то годы и больше к ним не возвращался. Несостоятельность цитируемого утверждения состоит, однако, не только в том, что оно изображает философские взгляды Маркса как неизменные и заранее заданные идеологической установкой, которая, кстати сказать, также изменялась в период становления марксизма. Несостоятельно само противопоставление философии и идеологии, поскольку оно игнорирует идеологическую функцию философии и, следовательно, тот факт, что нет философии независимой от идеологии.

Философия не может не выражать определенные социальные интересы, потребности, что, правда, не исчерпывает ее содержания, но, разумеется, существенным образом его характеризует. Доказательство этого имеющего громадное принципиальное значение тезиса образует один из элементов совершенного Марксом и Энгельсом революционного переворота в философии. Вопрос, следовательно, должен быть поставлен иначе: с какой идеологической ориентацией исторически связаны философские воззрения Маркса и Энгельса? Попытку ответа на этот вопрос мы, кстати сказать, находим у Родинсона: «Маркс исходит, как было уже сказано, из предварительного идеологического выбора, истоки которого коренятся в определенной традиции – традиции XVIII века. Ценности, которые он избрал, – это свобода, равенство и братство для всех людей» (54; 74). Что же не нравится Родинсону в этих идеалах французской буржуазной революции, неосуществимость которых в рамках капиталистического общества была доказана уже социалистами-утопистами? Родинсон не приемлет убеждения Маркса относительно «возможности радикального улучшения общества» (54; 74). Он отвергает социалистическую альтернативу разделяемой им буржуазной идеологической концепции «медленного улучшения человека посредством образования, морального воспитания, технического прогресса и т.п.» (54; 74). Следовательно, суть обвинения, которое Родинсон предъявляет Марксу, заключается не просто в том, что Маркс следует в своей философии определенной идеологической ориентации: Родинсон вменяет Марксу в вину то, что он не придерживается либерально-буржуазной ориентации. Весьма показательно, что революционное социалистическое переустройство общества изображается как исключающее «улучшение человека» посредством образования, морального воспитания, технического прогресса. Таким образом, Родинсон противопоставляет социалистической идеологии идеологию буржуазную и выдает это за чисто научное, неидеологическое рассмотрение марксизма.

Приведем еще один пример. «Маркс, – пишет М. Рюбель, – пришел к пролетарскому движению через этическое призвание. Он не пришел к социализму „научно“, изучив и осмыслив в течение длительного времени материальные и исторические условия и возможности социалистической революции» (55; 114). Это утверждение, несмотря на подчеркивание нравственных побудительных мотивов теоретической и практической деятельности Маркса, явно извращает существо марксизма как учения, которое-де сначала вынесло смертный приговор капитализму и лишь затем занялось его обоснованием. Рюбель отрицает научный характер марксизма на том основании, что Маркс и Энгельс выступали против капиталистического строя еще до того, как они экономически доказали неизбежность социализма. Но дело обстояло совсем не так просто, как это представляется Рюбелю и его единомышленникам.

Произведения зрелого марксизма отнюдь не являются обоснованием той в известной мере морализирующей критики капитализма, которая имеет место в некоторых ранних работах Маркса и Энгельса[227]227
  Следует, однако, подчеркнуть, что уже на втором этапе формирования марксизма, т.е. в процессе обоснования его отправных положений, происходит преодоление морализирующей критики капитализма. Так, в «Святом семействе» Маркс и Энгельс говорят об учении Б. Мандевиля: «Он доказывает, что в современном обществе пороки необходимы и полезны. Это отнюдь не было апологией современного общества» (1, 2; 146). Эта материалистическая постановка вопроса является прямым указанием на бессилие морализирующей критики капитализма.


[Закрыть]. Такая критика буржуазного общества была окончательно преодолена Марксом и Энгельсом уже в «Немецкой идеологии». Последующее развитие марксизма, органически связанное с самым скрупулезным исследованием экономических законов развития капиталистического способа производства, означало дальнейшее углубление научного обоснования неизбежности социалистического переустройства общества. Маркс, указывает В.И. Ленин, в отличие от утопических социалистов, считал совершенно недостаточным ограничиваться критикой, осуждением капитализма. Он «дал научное объяснение ему, сведя этот современный строй, различный в разных европейских и неевропейских государствах, к общей основе – к капиталистической общественной формации, законы функционирования и развития которой он подверг объективному анализу (он показал необходимость эксплуатации при этом строе)» (4, 1; 157). Не трудно понять, что некоторые недостатки утопического социализма в известной степени относятся и к тем ранним произведениям Маркса и Энгельса, в которых социалистическое отрицание капитализма еще обосновывается не столько экономическими, сколько антропологическими и этическими аргументами, в том числе и ссылками на противоречие между природой человека и капиталистическим строем. Следовательно, произведения зрелого марксизма следует оценивать не только как продолжение ранних работ Маркса и Энгельса, но и как отказ от определенного круга характерных для них идей.

М. Рюбель, как и некоторые другие критики марксизма, приписывающие его основоположникам предвзятые исходные установки, якобы предопределившие направление их исследований и их конечные результаты, явно не считается с тем, что отправной пункт исторического процесса формирования марксизма – гуманистический протест против порабощения и угнетения человеческой личности – представляет собой важнейший итог развития прогрессивной мысли домарксовской эпохи[228]228
  Это обстоятельство подчеркивает Э. Фромм, указывающий, что философия Маркса «коренится в гуманистической философской традиции Запада, которая восходит от Спинозы через французское и немецкое просвещение восемнадцатого века к Гёте и Гегелю и внутреннюю сущность которой составляет забота о человеке и об осуществлении его возможностей» (37; 5). Но Фромм, истолковывая гуманистическую традицию и ее научное развитие в учении марксизма в духе философской антропологии, отрицает тем самым принципиальное отличие марксистской философии от предшествующего философского гуманизма. «Если хотят, – говорит он, – избежать двусмысленности, присущей словам „материалистическое“ и „экономическое“, то Марксово понимание истории могло бы быть названо ее антропологической интерпретацией» (37; 23). Между тем одним из важнейших элементов марксистского революционного переворота в философии является позитивное, диалектическое отрицание философского антропологизма.


[Закрыть]. Не случайно Маркс в своем гимназическом сочинении, т.е. в период, предшествующий началу формирования диалектико-материалистического мировоззрения, заявляет, что призвание человека заключается в том, чтобы «облагородить человечество и самого себя». Однако уже в 1841 г. революционно-демократическая позиция Маркса позволяет ему по-новому сформулировать гуманистическое кредо прогрессивной философии: война не только против небесных, но и против земных богов, уничтожение порождающих материальную и духовную нищету антидемократических социальных порядков.

Когда в конце 30-х годов Маркс и Энгельс включаются в младогегельянское движение, они видят в философии теорию разумного переустройства общества. Философия, полагают они, несовместима с религией, поскольку разум, аутентичным выражением которого призвана быть философия, есть отрицание неразумия. Однако идеализм тогда представлялся им действительной антитезой фантастических религиозных представлений.

Считая господствующие формы социального устройства неразумными, поскольку они санкционируют материальную и духовную нищету, Маркс и Энгельс ставят вопрос об источниках этого неразумия, которое представляется им противоречащим разумной природе человека. Младогегельянцы сводили причины социального зла к господству религии. В отличие от них Маркс и Энгельс приходят к выводу, что сведение всего социального зла к господству извращенного сознания ничего не объясняет. Не есть ли религия, как и всякое извращение сознания вообще, порождение извращенной социальной реальности? Вопрос, таким образом, перемещается в новую плоскость: речь уже идет о причинах существования извращенного сознания, которые находятся вне сознания, независимо от него. Философия Гегеля не ставит этого вопроса. Материалистическое учение Фейербаха обосновывает необходимость преодоления религиозного отчуждения личности, которое характеризуется как основная форма человеческого рабства. Маркс и Энгельс, открыв основу отчуждения в экономических отношениях (отчужденный труд), доказывают необходимость привести эти отношения в соответствие с разумной природой человека, которая вначале истолковывается антропологически, но далее уже определяется как совокупность исторически изменяющихся общественных отношений. Эта новая постановка вопроса о природе, о сущности человека означает решительный разрыв с философской антропологией. Речь идет теперь уже не о том, чтобы согласовать экономические отношения с человеческой природой: задача «человеческой эмансипации», которую обосновывает Маркс, расшифровывается как уничтожение частнособственнического общества и преобразование общественных отношений на базе общественной собственности.

Философия издавна провозглашала задачу гуманизации человеческой личности и общества, причем эта задача обычно сводилась к нравственному совершенствованию человека. Философия мнимо возвышалась над жизнью общества, которую она рассматривала как чуждую философии (и тем самым разуму) действительность. Маркс выступает против этой иллюзии, свидетельствующей о том, что философия, как и религия, является отчужденным сознанием. Философия, следовательно, разумна не тогда, когда она в сознании философствующего индивида возвышается над страданиями людей и их борьбой. Она становится действительным разумом благодаря своему участию в действительной борьбе за разумное переустройство общества. Но что значит перестроить общество на разумных началах? К какой общественной силе должна обратиться философия, поскольку сама она, как и сознание вообще, не может преобразовать материальные условия жизни людей и воплотить в жизнь выработанные ею гуманистические идеалы? Решение этих вопросов Маркс и Энгельс находят путем критического анализа английской политической экономии и французского утопического социализма. Критика политической экономии перерастает в позитивное исследование капиталистической действительности, предваряя тем самым ответ на вопрос: что образует основу господствующего социального зла, что подлежит революционному уничтожению?