Текст книги "Формирование философии марксизма"
Автор книги: Теодор Ойзерман
Жанр:
Философия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)
Все эти кратко разобранные нами тезисы Маркса и Энгельса о противоречии между пролетариатом и частной собственностью, о развитии этого противоречия и путях его разрешения представляют собой гениальную формулировку основного положения научного коммунизма об объективной закономерности, неизбежности революционного перехода от капитализма к коммунизму. При этом основоположники марксизма раскрывают диалектико-материалистическое содержание понятия исторической неизбежности, которое вопреки утверждениям критиков марксизма не имеет ничего общего с фатализмом. Историческая необходимость не противостоит извне деятельности людей, ее предпосылкам и результатам: она складывается из всех этих элементов общественной жизни.
Положения Маркса и Энгельса, рассмотренные выше, замечательны также и в том отношении, что они выявляют единство материалистического понимания истории и материалистической диалектики. Единство сознательной деятельности людей и объективной исторической необходимости, которая также является продуктом исторического творчества следующих друг за другом поколений людей, может быть понято и объяснено лишь с точки зрения материалистической диалектики, полностью преодолевающей абстрактный дуализм субъективного и объективного, свободы и необходимости, с которым не могли сладить не одни только метафизические материалисты. И диалектик Гегель, хотя он и объявляет этот дуализм преодоленным и по существу правильно ставит вопрос о связи свободы с необходимостью, в конечном итоге впадает в фатализм, неизбежный для абсолютного идеализма. Авторы «Святого семейства» одинаково далеки и от фатализма, и от волюнтаризма: они высоко оценивают сознательную деятельность людей и вместе с тем обосновывают важнейшее положение исторического материализма об определяющем значении материальных условий жизни общества, которые, однако, создаются самими людьми, сменяющими друг друга поколениями людей.
Буржуазные критики марксизма не желают видеть в «Святом семействе» диалектики, они утверждают, что авторы этого труда отвергают диалектику. Между тем основные положения первого совместного произведения Маркса и Энгельса представляют собой обоснованное отрицание спекулятивного идеализма и научную разработку принципов материалистической диалектики, материалистического понимания истории.
В.И. Ленин в своем конспекте «Святого семейства» отмечает, что Маркс «защищает Прудона от критиков „Литературной Газеты“, противопоставляя спекуляции свои явно социалистические идеи.
Тон Маркса по отношению к Прудону очень хвалебный (хотя есть небольшие оговорки, например ссылка на „Umrisse zu einer Kritik der Nationalökonomie“ Энгельса в „Deutsch-Französische Jahrbücher“» (4, 29; 8).
Необходимо обстоятельно рассмотреть отношение авторов «Святого семейства» к Прудону, мелкобуржуазные воззрения которого они вскоре подвергли основательной критике.
Младогегельянцы ополчились на Прудона как на представителя французского социализма, суть которого они сводили к всевозможным догматическим абстракциям, совершенно игнорируя его реальное социальное содержание[171]171
Даже там, где младогегельянцы в какой-то мере улавливают действительный социальный смысл теории Прудона, они истолковывают его крайне упрощенно. «Прудон, – заявляет, например, Эдгар Бауэр, – пишет в интересах тех, которые ничего не имеют. Иметь и не иметь ничего – для него абсолютные категории» (см. 1, 2; 45). Обработав таким образом Прудона, Э. Бауэр разъясняет последнему, что имение и неимение не исключают друг друга, что неимение есть определенное имение, так как абсолютного неимения не существует. Но у Прудона-то речь идет о вполне определенном неимении, в силу которого трудящиеся эксплуатируются собственниками земли, фабрикантами и т.д. В противоположность Э. Бауэру Маркс и Энгельс утверждают, что неимение есть не только категория, но и вполне определенная действительность. «Неимение – это самый отчаянный спиритуализм, это полнейшая недействительность человека, полнейшая действительность его обесчеловеченности, это весьма положительное имение – наличие голода, холода, болезней, преступлений, унижения, отупения, всякого рода обесчеловеченности и противоестественности» (там же, 46).
[Закрыть]. Прудон писал, например: Эдгар Бауэр «открыл, таким образом, в истории нечто абсолютное, вечную основу, божество, которое направляет человечество. Это божество – справедливость» (1, 2; 36). Хотя это обвинение в абсолютизации понятия справедливости, несомненно, имеет основание, в целом младогегельянская критика учения Прудона не затрагивала его важнейшего содержания – проблемы частной собственности. «Критические критики» не только не давали ответа на вопросы, поставленные Прудоном, но пытались дискредитировать их как мнимые проблемы. Между тем вопросы, над которыми бился Прудон, стояли и перед его немецкими оппонентами. Авторы «Святого семейства» показывают, что младогегельянский принцип самосознания – что бы ни думали об этом его представители – есть спекулятивная формулировка демократического принципа равенства, который составляет основное содержание прудоновской концепции справедливости. «Если г-н Эдгар на минуту сравнит французское равенство с немецким „самосознанием“, он найдет, что последний принцип выражает по-немецки, т.е. в формах абстрактного мышления, то, что первый выражает по-французски, т.е. на языке политики и мыслящего наглядного представления. Самосознание есть равенство человека с самим собой в сфере чистого мышления. Равенство есть осознание человеком самого себя в сфере практики, т.е. осознание человеком другого человека как равного себе и отношение человека к другому человеку как к равному» (там же, 42).
Отношение младогегельянцев к Прудону является по существу лишь частным проявлением общего отношения между немецкими спекулятивными мыслителями и французскими, а также английскими представителями социализма и коммунизма. «У французов и англичан критика не есть какая-то абстрактная, потусторонняя личность, стоящая вне человечества; она – действительная человеческая деятельность индивидуумов, являющихся активными членами общества, которые, как люди, страдают, чувствуют, мыслят и действуют. Поэтому их критика в то же время проникнута практикой, их коммунизм есть такой социализм, в котором они указывают практические, осязательные мероприятия…» (1, 2; 169).
Это замечание, констатирующее факты, не указывает, однако, на то, что различие между немецкими спекулятивными концепциями и социалистическими учениями французов и англичан обусловлено также и тем, что в них получили свое теоретическое выражение интересы разных классов. Маркс и Энгельс, характеризуя социально-политический смысл философии самосознания, ее враждебность интересам угнетенных и эксплуатируемых, объясняют эти особенности «критической критики» главным образом ее спекулятивным характером, оторванностью от реальной жизни. Иное дело Прудон: его учение не может быть сведено к умозрительным конструкциям, оно теоретически выражает положение и интересы определенного класса. Прудона «побуждает писать не интерес самодовлеющей критики, не абстрактный, искусственно созданный интерес, а массовый, действительный, исторический интерес, – такой интерес, который ведет дальше простой критики, интерес, который приведет к кризису. Прудон не только пишет в интересах пролетариев: он сам пролетарий, ouvrièr. Его произведение есть научный манифест французского пролетариата и имеет поэтому совершенно иное историческое значение, нежели литературная стряпня какого-нибудь критического критика» (1, 2; 45).
Характеристики Прудона как идеолога французского пролетариата, а его произведения «Что такое собственность?» как научного манифеста французских пролетариев, свидетельствуют о том, что формирование научного социализма еще не завершилось; но было бы неправильно утверждать, что Маркс и Энгельс согласны с учением Прудона; правильнее сказать, что на этом этапе развития своих воззрений они видят в нем, как и в других представителях тогдашнего социализма и коммунизма, своего союзника. Выше было уже показано, что весьма высокая оценка философии Фейербаха, которая имеет место в «Святом семействе», не означает, что Маркс и Энгельс вполне разделяют его воззрения. То же, с еще большим основанием, можно сказать и об их отношении к Прудону. Все содержание «Святого семейства» показывает, что Маркс и Энгельс, разрабатывая диалектико-материалистическое и коммунистическое мировоззрение, несомненно, на голову выше мелкобуржуазного социалиста, идеалиста и метафизика Прудона. Чем же объясняется цитируемая выше оценка, вернее, переоценка Прудона? Следует подчеркнуть, что авторы «Святого семейства» видят в Прудоне не просто теоретика французского пролетариата, но прежде всего французского рабочего, самостоятельно разрабатывающего социалистическую теорию. Эта характеристика Прудона в принципе аналогична их оценке В. Вейтлинга, о которой уже шла речь в первой части нашего исследования. Правда, Вейтлинг в отличие от Прудона не только был рабочим, но и действительно выражал интересы немецких рабочих на определенной исторической ступени их развития.
Наконец, и это обстоятельство отнюдь не последнее по своему значению, высокая оценка Прудона в данном случае относится к его первому, лучшему произведению, которое действительно сыграло немаловажную роль в истории домарксовского социализма. Впоследствии, в 1865 г., Маркс писал И.Б. Швейцеру, что книга Прудона «Что такое собственность?» является «безусловно самым лучшим его произведением. Оно составило эпоху, если не новизной своего содержания, то хотя бы новой и дерзкой манерой говорить старое. В произведениях известных ему французских социалистов и коммунистов „propriété“, разумеется, не только была подвергнута разносторонней критике, но и утопически „упразднена“. Этой книгой Прудон стал приблизительно в такое же отношение к Сен-Симону и Фурье, в каком стоял Фейербах к Гегелю. По сравнению с Гегелем Фейербах крайне беден. Однако после Гегеля он сделал эпоху, так как выдвинул на первый план некоторые неприятные христианскому сознанию и важные для успехов критики пункты, которые Гегель оставил в мистическом clair-obscur» (1, 16; 24 – 25).
Какие же пункты выдвинул на первый план Прудон? Проблему частной собственности, вопрос о порожденном и порождаемом ею социальном зле, о необходимости ее уничтожения[172]172
Само собой разумеется, что Прудон подвергает критике частную собственность с мелкобуржуазных позиций, и это в конечном счете сводит на нет обосновываемое им положение о необходимости уничтожения частной собственности, под которой он понимает крупную капиталистическую собственность. Поэтому Маркс указывает: «Несмотря на всю кажущуюся архиреволюционность, уже в „Что такое собственность?“ наталкиваешься на противоречие: с одной стороны, Прудон критикует общество с точки зрения и сквозь призму взглядов французского парцелльного крестьянина (позже – petit bourgeois), а с другой стороны, прилагает к нему масштаб, заимствованный им у социалистов» (1, 16; 25).
[Закрыть]. «Вызывающая дерзость, с которой он (Прудон. – Т.О.) посягает на „святая святых“ политической экономии, остроумные парадоксы, с помощью которых он высмеивает пошлый буржуазный рассудок, уничтожающая критика, едкая ирония, проглядывающее тут и там глубокое и искреннее чувство возмущения мерзостью существующего, революционная убежденность – всеми этими качествами книга „Что такое собственность?“ электризовала читателей и при первом своем появлении на свет произвела сильное впечатление» (1, 16; 25). Эта оценка первой книги Прудона, данная Марксом через двадцать лет после опубликования «Святого семейства», делает более понятным отношение основоположников марксизма к этому мыслителю в 1845 г.
Итак, авторы «Святого семейства» высоко оценивают Прудона за его попытки систематически развить идею отрицания частной собственности. «Все рассуждения политической экономии имеют своей предпосылкой частную собственность. Эта основная предпосылка принимается ею в качестве непреложного факта, не подвергаемого ею никакому дальнейшему исследованию, – больше того, в качестве такого факта, которого политическая экономия касается только „случайно“, как наивно признаётся Сэй. Прудон же подвергает основу политической экономии, частную собственность, критическому исследованию, и притом – первому решительному, беспощадному и в то же время научному исследованию. В этом и заключается большой научный прогресс, совершенный им, – прогресс, который революционизирует политическую экономию и впервые делает возможной действительную науку политической экономии. Произведение Прудона „Что такое собственность?“ имеет такое же значение для новейшей политической экономии, как произведение Сиейеса „Что такое третье сословие?“ для новейшей политики» (1, 2; 34)[173]173
В цитируемом выше письме к Швейцеру, содержащем в общем высокую оценку той роли, которую сыграла работа Прудона «Что такое собственность?», Маркс вместе с тем подчеркивает, что собственно научное значение этой книги Прудона незначительно: «В строго научной истории политической экономии книга эта едва ли заслуживала бы упоминания. Но подобного рода сенсационные произведения играют свою роль в науке, так же как и в изящной литературе. Возьмите, например, книгу Мальтуса „О народонаселении“. В первом издании это было не что иное, как „sensational pamphlet“ и вдобавок – плагиат с начала до конца. И все-таки какое сильное впечатление произвел этот пасквиль на человеческий род!» (1, 16; 25).
[Закрыть].
Правда, указывают далее Маркс и Энгельс, Прудон не исследует таких форм частной собственности, как заработная плата, торговля, стоимость, цена, деньги. Этот недостаток объясняется тем, что он критикует политическую экономию (имеется, конечно, в виду буржуазная политическая экономия), исходя из ее собственных теоретических посылок. Это было неизбежно вначале, когда задачи критики политической экономии впервые встали перед ее противниками. Поэтому и преодоление точки зрения Прудона возможно лишь «путем критики политической экономии, в том числе и политической экономии в прудоновском ее понимании. Работа эта стала возможной только благодаря тому, чтó было сделано самим Прудоном, точно так же, как критика, даваемая Прудоном, имела своими предпосылками критику меркантилистской системы со стороны физиократов, критику физиократов со стороны Адама Смита, критику Адама Смита со стороны Рикардо, равно как работы Фурье и Сен-Симона» (1, 2; 34).
Таким образом, Маркс и Энгельс указывают на необходимость преодоления точки зрения Прудона, которая не выходит за границы существующей политической экономии, несмотря на свою полемику с нею. Дело в том, что и буржуазные экономисты нередко нападают на ту или иную историческую форму собственности, рассматривая ее как извращение истинной частной собственности. Правда, Маркс и Энгельс еще не делают вывода, что Прудон в известном смысле пошел по этому же пути. Этот вывод будет сделан Марксом через два года в «Нищете философии». Пока же основоположники марксизма подчеркивают, что Прудон отличается от экономистов, выступающих против отдельных видов частной собственности, тем, что он «вполне последовательно изобразил в качестве фактора, фальсифицирующего экономические отношения, не тот или иной вид частной собственности в отдельности, как это делали остальные экономисты, а частную собственность просто, в ее всеобщности. Он сделал все, что может сделать критика политической экономии, оставаясь на политико-экономической точке зрения» (1, 2; 36).
К каким же положительным результатам приводит это отрицание буржуазной политической экономии с ее собственных теоретических позиций? Авторы «Святого семейства» отмечают, что Прудон гораздо более последовательно, чем это делают буржуазные экономисты, проводит принцип трудовой теории стоимости. «Делая рабочее время, непосредственное наличное бытие человеческой деятельности как таковой, мерой заработной платы и определения стоимости продукта, Прудон делает человеческий элемент решающим, в то время как в старой политической экономии решающим моментом была вещественная сила капитала и земельной собственности, т.е. Прудон восстанавливает человека в его правах, однако все еще в политико-экономической, а потому противоречивой форме» (1, 2; 53 – 54). Это проявляется в том, что Прудон сохраняет представление буржуазных экономистов о вечности экономических категорий капитализма, но стремится придать этим категориям разумную, справедливую форму.
Тщательно отмечая все положительные моменты прудоновской критики частной собственности, Маркс и Энгельс все же приходят к выводу, что результаты этой критики в общем оказываются частичными, половинчатыми. Буржуазные экономисты, доказывая, что движением частной собственности создается национальное богатство, являются апологетами частной собственности. В отличие от них Прудон утверждает, что движение частной собственности порождает нищету, требуя на этом основании уничтожения частной собственности. Но он противопоставляет частной собственности «владение», называя так собственность мелких производителей. Декларируя уничтожение частной собственности, он по сути дела предлагает лишь ее перераспределение, а именно равное владение собственностью[174]174
Прав А.И. Малыш: «Лозунг всеобщего равенства и свободы от эксплуатации на базе частной собственности выражает собой классовые устремления мелкой буржуазии» (12; 104).
[Закрыть]. И хотя владение объявляется «общественной функцией», мелкобуржуазное существо прудоновской концепции от этого не меняется. Правда, мы не находим в «Святом семействе» прямых указаний на классовое содержание концепции Прудона. Однако критика прудоновского представления о возможности равного (уравнительного) владения частной собственностью по существу уже предвосхищает такой вывод. «Представление о „равном владении“, – говорят основоположники марксизма, – есть политико-экономическое, следовательно – все еще отчужденное выражение того положения, что предмет, как бытие для человека, как предметное бытие человека, есть в то же время наличное бытие человека для другого человека, его человеческое отношение к другому человеку, общественное отношение человека к человеку. Прудон преодолевает политико-экономическое отчуждение в пределах политико-экономического отчуждения» (1, 2; 46 – 47). Несмотря на антропологическую форму выражения, Маркс и Энгельс здесь высказывают идею, которая никогда не приходила в голову Фейербаху: речь идет о продуктах труда, производства как овеществленных общественных отношениях. Это в свою очередь означает, что производство предполагает определенные отношения людей друг к другу – общественные, производственные отношения.
Итак, преувеличивая значение теории Прудона, защищая его от критики справа, Маркс и Энгельс уже в это время по существу намечают главное направление критики прудонизма слева, вскрывая неспособность Прудона выйти за пределы буржуазной политической экономии, противопоставляя прудонистской имманентной критике политической экономии такую критику буржуазного понимания экономических отношений, которая имеет свой, независимый от последней исходный теоретический пункт – признание необходимости общественной собственности, на базе которой только и могут быть разрешены противоречия предшествующего развития общества.
Подытоживая рассмотрение «Святого семейства», можно сказать, что в нем Маркс и Энгельс не только выступают против буржуазной идеологии, но и начинают размежевываться с мелкобуржуазным утопическим социализмом. Они противопоставляют и буржуазной и мелкобуржуазной идеологии основные положения разрабатываемой ими научной идеологии рабочего класса: идеи объективной необходимости социализма, борьбы рабочего класса против буржуазии, социалистической революции, замены частной собственности общественной. В этой связи основоположники марксизма разрабатывают исходные положения диалектического и исторического материализма.
Выход «Святого семейства» произвел большое впечатление в Германии. Вокруг книги развернулась оживленная дискуссия, в которой наряду с многочисленными противниками коммунизма участвовали и немногочисленные в то время сторонники Маркса и Энгельса. «Кёльнская газета», например, указывала, что «Святое семейство» решительным образом выражает позицию социалистической партии, «страстно осуждающей несостоятельность и сентиментальность всех полумер против социального зла нашего времени» (51; 178). В обстоятельной рецензии А. Шмидта, опубликованной в «Jahrbücher für Wissenschaftliche Kritik», Маркс и Энгельс обвинялись в том, что они хотят ликвидировать философию, «немецкую сущность», частную собственность и т.д. (51; 183 – 188).
Б. Бауэр выступил против «Святого семейства», отстаивая свои идеалистические воззрения и утверждая, что его неправильно поняли. Маркс и Энгельс опубликовали в редактировавшемся М. Гессом журнале «Gesellschaftsspiegel» ответ на «антикритику» Бауэра. Эта статья была включена ими в «Немецкую идеологию». В ней Маркс и Энгельс подчеркивают, что в своей «антикритике» Б. Бауэр усугубляет воззрения, которые были подвергнуты критике в «Святом семействе». Бауэр, например, писал, что критика и критики «направляли и творили историю, что даже их противники и все движения и побуждения современности суть их творение, что они безраздельно держат власть в своих руках, ибо сила их – в их сознании» (цит. по 1, 3; 94). «Антикритика» Б. Бауэра, несомненно, свидетельствовала о том, что «философия самосознания» зашла в тупик. В середине 40-х годов младогегельянство исчерпало себя даже в качестве буржуазно-демократического движения. «Вы безвозвратно разгромили наголову спекулятивную критику», – писал Марксу и Энгельсу Г. Юнг (51; 176 – 177).
Младогегельянству уже не удалось восстановить позиции, утраченные в значительной мере в результате критики Маркса и Энгельса.
Идея о всемирно-исторической роли пролетариата, впервые сформулированная Марксом в «Deutsch-Französische Jahrbücher», находит свое дальнейшее развитие, с одной стороны, в «Святом семействе», а с другой – в главном труде Энгельса изучаемого нами периода «Положение рабочего класса в Англии», над которым он работал с сентября 1844 по март 1845 г.
В.И. Ленин писал об этой работе: «И до Энгельса очень многие изображали страдания пролетариата и указывали на необходимость помочь ему. Энгельс первый сказал, что пролетариат не только страдающий класс; что именно то позорное экономическое положение, в котором находится пролетариат, неудержимо толкает его вперед и заставляет бороться за свое конечное освобождение. А борющийся пролетариат сам поможет себе» (4, 2; 9).
Книга Энгельса «Положение рабочего класса в Англии» – блестящее опровержение созданной буржуазными критиками марксизма легенды об умозрительном характере исходных положений научного коммунизма. Уже рассмотрение «Экономическо-философских рукописей 1844 года» и в особенности «Святого семейства» показало, что творцы этой легенды не проявили оригинальности: они просто воспроизвели аргументы младогегельянцев, которые, будучи спекулятивными философами, обвиняли своих противников в спекулятивном конструировании мировой истории.
Современные буржуазные социологи противопоставляют историческому материализму, изображаемому в качестве априористической схемы всемирно-исторического процесса, эмпирическую социологию, которая отказывается от понятий развития, закономерности, прогресса как якобы несовместимых с конкретным исследованием социальных фактов. Несостоятельность этого противопоставления конкретного исследования социальных фактов общей социологической теории разоблачается развитием марксизма. Маркс и Энгельс задолго до возникновения «эмпирической социологии» занимались конкретными социальными исследованиями, основывая свои теоретические выводы на изучении и обобщении фактических данных, которые обычно игнорировались буржуазными социологами, рассуждавшими об обществе вообще, прогрессе вообще и т.д. Эта коренная особенность марксизма – отрицание априористических философско-исторических предпосылок – полностью выявилась уже в период формирования взглядов Маркса и Энгельса.
Работая над книгой «Положение рабочего класса в Англии», Энгельс не только изучил громадный фактический материал, собранный другими исследователями. Он непосредственно познакомился с жизнью английских рабочих, посещая их жилища, изучая их труд и быт, присутствуя на рабочих собраниях, принимая участие в чартистском движении. Книга Энгельса открывается обращением к пролетариям Англии: «Я достаточно долго жил среди вас, чтобы ознакомиться с вашим положением. Я исследовал его с самым серьезным вниманием, изучил различные официальные и неофициальные документы, поскольку мне удавалось раздобыть их, но все это меня не удовлетворило. Я искал большего, чем одно абстрактное знание предмета, я хотел видеть вас в ваших жилищах, наблюдать вашу повседневную жизнь, беседовать с вами о вашем положении и ваших нуждах, быть свидетелем вашей борьбы против социальной и политической власти ваших угнетателей. Так я и сделал. Я оставил общество и званые обеды, портвейн и шампанское буржуазии и посвятил свои часы досуга почти исключительно общению с настоящими рабочими; я рад этому и горжусь этим» (1, 2; 235).
Само собой разумеется, что конкретное социальное исследование, проведенное Энгельсом, не сводилось к одному лишь установлению, описанию и систематизации фактов. Энгельс сделал важные теоретические выводы; их значение вышло далеко за пределы той исторической ситуации, изучение которой послужило фактической основой исследования. Главный из этих выводов – положение о том, что рабочий класс способен не только разрушить капиталистический строй, но и построить бесклассовое коммунистическое общество.
В предисловии к книге Энгельс писал: «Положение рабочего класса является действительной основой и исходным пунктом всех социальных движений современности, потому что оно представляет собой наиболее острое и обнаженное проявление наших современных социальных бедствий» (1, 2; 238). Развивая этот тезис, Энгельс характеризует основные черты промышленного переворота в Англии и его социальные последствия. «Шестьдесят – восемьдесят лет тому назад Англия была страной, похожей на всякую другую, с маленькими городами, с незначительной и мало развитой промышленностью, с редким, преимущественно земледельческим населением. Теперь это – страна, непохожая ни на какую другую, со столицией в 2½ миллиона жителей, с огромными фабричными городами, с индустрией, снабжающей своими изделиями весь мир и производящей почти все при помощи чрезвычайно сложных машин, с трудолюбивым, интеллигентным, густым населением, две трети которого заняты в промышленности и которое состоит из совершенно других классов, мало того – составляет совершенно другую нацию с другими нравами и с другими потребностями, чем раньше» (там же, 256).
Промышленный переворот не только переворот в технике. Его важнейший результат – образование революционного пролетариата. До промышленного переворота рабочие вели тихое, растительное существование. Они имели собственные примитивные прядильные и ткацкие станки, жили преимущественно в деревнях, занимаясь одновременно и сельским хозяйством, зарабатывали в общем достаточно для жизни, придерживались патриархальных обычаев. «Но зато в духовном отношении они были мертвы, жили только своими мелкими частными интересами, своим ткацким станком и садиком, и не знали ничего о том мощном движении, которым за пределами их деревень было охвачено все человечество. Они чувствовали себя хорошо в своей тихой растительной жизни и, не будь промышленной революции, они никогда не расстались бы с этим образом жизни, правда, весьма романтичным и уютным, но все же недостойным человека» (1, 2; 245). Промышленный переворот навсегда покончил с этой отупляющей идиллией. Изобретение прядильной и, далее, ткацкой машины разрушило старый общественный уклад, объединило большие массы рабочих на фабриках, оторвав их от земли, противопоставив их капиталистическим хозяевам предприятий.
Яркими красками рисует Энгельс потрясающую картину бедствий английских рабочих. С неопровержимой убедительностью, подтверждая каждый вывод фактами, Энгельс показывает прогрессирующее обнищание английского пролетариата, несмотря на громадный рост общественного производства, национального богатства и прибылей капиталистов. Эта поляризация буржуазного общества рассматривается как закономерный результат господства частной собственности и капитала.
Энгельс отвергает наивные представления утопических социалистов о заинтересованности имущих классов, буржуазии в социалистическом преобразовании общественных отношений. Социализм несовместим с интересами буржуазии. «Буржуа – раб существующего социального строя и связанных с ним предрассудков; он пугливо отмахивается и открещивается от всего того, что действительно знаменует собой прогресс; пролетарий же смотрит на все это открытыми глазами и изучает с наслаждением и успешно» (1, 2; 462).
Рассматривая рабочее движение как необходимое выражение антагонистического противоречия между основными классами капиталистического общества, Энгельс подчеркивает пролетарский характер чартистского движения, считая его недостатком лишь то, что чартисты не понимают необходимости социальной революции. Социализм в Англии почти не связан с рабочим движением, его сторонники не стоят на позициях непримиримой классовой борьбы. Энгельс пишет: «Родоначальником английского социализма был фабрикант Оуэн. Поэтому его социализм, который по существу ставит себя выше противоположности между буржуазией и пролетариатом, по форме все же относится с большой терпимостью к буржуазии и очень во многом несправедливо к пролетариату. Социалисты вполне смирны и миролюбивы; они признают существующий порядок, как он ни плох, поскольку они отрицают всякий иной путь к его изменению, кроме завоевания общественного мнения» (1, 2; 459 – 460).
Английским социалистам не хватает исторического подхода к общественной жизни. Поэтому и переход к социализму не связывается ими с определенными, исторически складывающимися условиями. Они жалуются на озлобление рабочего класса против буржуазии, не понимая, что ненависть рабочих к эксплуатирующему их классу ведет их вперед. «Они признают только психологическое развитие, развитие абстрактного человека, стоящего вне всякой связи с прошлым, между тем как весь мир, а вместе с ним и каждый отдельный человек, вырос из этого прошлого» (1, 2; 460). Как же преодолеть ограниченность английского социализма? Для этого необходимо, чтобы он прошел горнило чартизма, очистился от своих буржуазных элементов, слился с рабочим движением. Этот процесс уже начался, о чем свидетельствует то, что многие лидеры чартизма стали социалистами. Развитие приведет к созданию пролетарского социализма, историческая необходимость которого обусловлена антагонистическим характером капитализма, прогрессом философской и социологической мысли. Только «подлинно пролетарский социализм» сделает английский рабочий класс хозяином своей страны.
В противовес либерально-буржуазной идеологии Энгельс разъясняет, что революционные выступления пролетариата, как и вся его освободительная борьба, закономерны и прогрессивны. В условиях капитализма человеческое достоинство пролетариев проявляется лишь в борьбе против существующих условий.
В начале рабочие выступают против введения машин, ухудшающего их положение. В дальнейшем их борьба приобретает сознательный, организованный характер. Пролетарии начинают создавать союзы, ассоциации, сначала тайные, а затем, после отмены парламентом всех актов, запрещающих объединение рабочих, открытые, легальные. Яркий показатель прогрессирующей организованности рабочих – забастовочное движение. «Конечно, эти стачки – только авангардные схватки, превращающиеся иногда и в более серьезные битвы: они еще ничего не решают, но они с несомненной ясностью доказывают, что решительный бой между пролетариатом и буржуазией уже близится. Стачки являются военной школой, в которой рабочие подготовляются к великой борьбе, ставшей уже неизбежной; они являются манифестацией отдельных отрядов рабочего класса, возвещающих о своем присоединении к великому рабочему движению» (1, 2; 448).
Энгельс прослеживает развитие объективных условий классовой организации пролетариата, показывая, как прогресс капиталистического производства способствует объединению пролетариев в единую грозную армию, все более сознающую несовместимость своих интересов с интересами капиталистов. Близится социалистическая революция. Она неизбежна, и «война бедных против богатых, которая теперь ведется косвенно и в виде отдельных стычек, станет в Англии всеобщей и открытой. Для мирного исхода уже слишком поздно. Классы обособляются все резче, дух сопротивления охватывает рабочих все больше, ожесточение крепнет, отдельные партизанские стычки разрастаются в более крупные сражения и демонстрации, и скоро достаточно будет небольшого толчка, для того чтобы привести лавину в движение» (1, 2; 517).
