Текст книги "Небо-воздух (СИ)"

Автор книги: Татьяна Патрикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

      При мыслях о молодом аристократе, Стефан ощутил, как в груди родилось приятно тепло. Давно он не испытывал такого острого желания увидеть кого-то прямо сейчас, ни по ком, даже по той же Елене, к которой не было настоящей любви, лишь болезненная страсть, вызванная опьянением её даром, он так сильно не скучал, хотя, казалось бы, прошло всего-то меньше недели.

      Когда Валентин и двуликие, уже принявшие боевую форму, подошли к нему, капитан Голландца улыбался. Небу, облакам, заходящему, почти провалившемуся в небытие солнцу. Он возвращался, чтобы раздать все прошлые, изрядно накопившиеся долги, он возвращался, чтобы вернуть то, что принадлежало ему по праву, по праву первой, пусть и запоздалой, любви. И готов был сражаться за это самое право и за эму любовь.

      – Летим? – понимающе улыбнулся ему Валентин, сжимая плечо капитана.

      – Летим, – кивнул тот, взбираясь на спину Сим-Симу. Тот на это лишь гривой зеленой мотнул.

      – Ну что, признался вам вас священник, – склонившись к уху двуликого юнги, весело прошептал капитан.

      Тот буркнул что-то нечленораздельное и одним пряжкой преодолел высокий борт корабля. Свободное падение было восхитительным, сердце трепетало, в лицо бил ветер, но Симус расправил мощные крылья, выровнял полет, и оно прекратилось, так толком и не начавшись. И только после этого двуликий прокричал ответ, сделав в воздухе с капитаном на спине замысловатое сальто.

      – Признался! – И прокричал давний боевой кличь Архипелага, – Уря!!!

      – Уря! – вторил ему Руфус, несший на спине Валентина и выделывающий в воздухе не менее замысловатые па.

      Священник и капитан, цепляясь за мощные торсы, переглянулись и подарили друг другу два одинаково понимающих взгляда. Кажется, одной любовью сегодня стало больше, пусть даже поделенной на троих.

      Город встретил их крышами. Плоскими и покатыми, ярко-красной черепицей и неприметной серостью каменных, плоских площадок, мало напоминающие крыши как таковые, куда больше они были похожи на какие-нибудь недостроенные этажи, которые вроде бы и не мешало застроить, а уже сверху накрыть такой приметной и выразительной во всех смыслах черепицей, но все руки не доходили и уже точно никогда не дойдут. Но корабельные мачты со сложенными, свернутыми парусами, затесавшиеся между них, смотрелись более чем инородно. Один корабль был пришвартован в верхней, аристократической части города, второй в Среднем городе, паривший над обширным, замощенным тяжелыми плитами тюремным двором. К нему-то двуликие, ловко прыгая с крыши на крышу и пригибаясь так, чтобы ни их самих, ни седоков нельзя было заметить снизу, и пробирались в сумерках быстро соскальзывающей на город теплой, летней ночи.

      – А правда, – неожиданно спросил любознательный и начитанный Руфус, – Что здесь иногда выпадает снег?

      – Не иногда, а каждую зиму. – Поправил его Валентин.

      – А снег – это что? – заинтересовался Симус.

      – Это тоже, что мороженное, только природного происхождения и несладкое. Короче, замороженный дождь, – попытался объяснить другу Руф. Ловко перемахивая через очередной просвет между домами.

      – Эх! – прыгнув вслед за ним, ухнул Симка, – Посмотреть бы.

      – Ну, – задумчиво обронил Стефан которому тоже надоело молчать, – Вы могли бы договориться с Валом, чтобы он вас как-нибудь отвез сюда зимой.

      – Скорей уж мы бы его отвезли! – весело хмыкнул Симка, не нарочно сбив мощным, почти драконьим хвостом какое-то украшение на очередной крыше, на мостовую полетели черепки и осколки.

      Стефан коротко прикрикнул на обоих двуликих и те пригнулись, приникнув к крыше так, что их снизу стало совсем незаметно. Хотя, похоже, что переулок был глухим и никто на шум, раздавшийся в нем, не обратил внимание. Робертфор приказал оборотням быть осторожнее, и они, больше не отвлекаясь на разговоры, продолжили свой путь к городской тюрьме.

      Разглядывая небольшой старинный форт, выложенный из красного камня во времена, которые даже Стефан с трудом мог припомнить, Руфус задал еще один вопрос.

      – А что мы будем делать, когда выпустим их?

      – А с чего ты взял, что мы будем кого-то выпускать? – полюбопытствовал Стефан, переглянувшись с Валентином.

      – Но... как же? – растерялся двуликий.

      – Легко и просто, – хмыкнул на это Робертфор, – Мне нужен только Макс, причем так, чтобы никто не догадался, что его в камере уже нет, поэтому, его место временно займешь ты, свернешься под одеялом на соломе, а если что не так, сразу в мышь и чтобы только хвост и видели, все ясно?

      – А если с Руфом что-то случится? – возмущенно вопросил Сим, заволновавшийся за друга.

      – Я надеюсь, что нет, – покачал головой Стефан, – Но принуждать не стану. Руф?

      – Конечно, я пойду, – возмущенно отозвался тот, – Во-первых, я не трус, во-вторых, хочу помочь Максу, и, в-третьих, не хочу, чтобы Амелисаро стал чьим-нибудь другим супругом.

      – В смысле, чьим-нибудь другим? – не понял Стефан.

      – Чьим-нибудь кроме тебя, – бесхитростно объявил Руфус и растерялся, когда капитан резко переменился в лице. Не разозлился нет, просто приобрел вид человека, которого только что посетила просто гениальная идея. Последующая за этим ухмылка только утвердила Валентина и мальчишек, что их кэп что-то задумал. Но посвящать их в свои планы явно не собирается.

      – Ну ладно, – потерев между собой ладони, скомандовал Робертфор, – Начнем, пожалуй.

      И Валентин, спрятав зеленого кота и белого мышонка за пазуху, проник на территорию тюрьмы. Невидимке были открыты все двери.

      Стефану долго ждать не пришлось. Как Валентин провел Макса через патрули, осталось загадкой, но Стефан не сомневался, что хитроумному священнику это удастся. Правда, выяснилось, что оборотни расставаться не захотели, точнее, как понял капитан по кривой усмешке Вала, в первую очередь уперся Симка, предпочтя остаться с Руфом. Но, в принципе, пока они тут и не были нужны.

      – Макс, – радостно улыбнувшись растрепанному и явно совсем недавно избитому другу, Стефан шагнул к нему и порывисто обнял. Но не рассчитал силы, Макс болезненно зашипел на него.

      – Эй, потише! – а потом широко улыбнулся в ответ, – Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть!

      – Нет уж, представляю. – Кинув быстрый, выразительный взгляд на тюремный забор, отозвался Стефан, – А теперь кратко и по существу объясни мне, что тут у вас произошло.

      – Я идиот, Стеф, – покаялся Турус, – Я был так ослеплен свалившимся на меня твоими стараниями счастьем, что совсем, замаскировав и себя, и твоего Лили, совсем забыл об Анджеле.

      – В смысле?

      – Наши супружеские кольца, Стеф. Они остались с нами, у них же узор повторяется.

      – И что с того. Ведь можно было легко обыграть, что, дескать, вы уже обвенчались по старинному обычаю Архипелага.

      – Ага. Как же! – с досадой выплюнул Макс, – Здесь эта, мать его, Елена. Теперь понимаю, почему вы с Лили так отреагировали, когда я у тебя про твою прошлую пассию расспрашивать попытался. Такая дрянь, Стеф, как ты вообще...

      – Слушай, давай без этого, а?

      – Ладно, ладно. – Сдаваясь, поднял руки Турус и продолжил рассказ, – Лили, как её увидел, разыграл целую комедию, что, дескать, перекупил нас у другого капитана, который оказался так туп, что не понял, какой куш приплыл ему в руки. Ну, мы, как могли старались подыграть ему. И вроде как, все, даже Владычица эта, поверили. А потом она возьми и заметь наши с Анджелой кольца. А мы ведь до этого рьяно демонстрировали всем нашу неприязнь, но ведь она, аристократка Архипелага, не могла не знать, что без настоящей любви такие кольца не появляются. В общем, так нас и раскрыли. Сдернули с Лили его кольцо, то, что я дал ему. И все, магия пропала. Но, видел бы, как он бился. Я такого стиля боя никогда не видел. Восьмерых вырубил голыми руками. Если бы скопом не навалились, никогда бы не одолели, уж поверь мне.

      – Да, знаю я. – Досадливо отмахнулся Стефан, – Что дальше?

      – А ничего. Меня и, под угрозой смерти нас троих, всю команду в тюрьму. Плясунью на прикол в тюремный двор. И завтра утром у них свадьба. – Обреченно закончил свой рассказ Турус.

      – Отлично! – Стефан расплылся в такой широкой улыбке, что Вал с Максом переглянулись так, словно имеют дело с умалишенным. Но Робертфор на это лишь весело подмигнул им. – Возвращайся в камеру, Макс, завтра начнется веселье.

      – Обещаешь место в первом ряду? – хитро прищурившись, уточнил Турус.

      – Ну что ты, в каком первом? Только на сцене!

      Лили посадили под домашний арест. Заперли в одной из богато обставленных комнат дворца и даже мать не подпускали к дверям. Последнему он был рад. У него не было ни малейшего желания в очередной раз подставлять спину под обожаемый ею хлыст. Но, видимо, император, моложавый мужчина с редкой проседью в коротко стриженных волосах и бороде, со смуглой кожей и проницательными, темно-карими глазами, что-то такое рассмотрел во взгляде Владычицы, которым она обожгла родного сына, когда все маски были сорваны, и больше её к нему не подпустил. И Лили, не смотря на свое незавидное положение, был ему за это даже благодарен.

      Трое суток на то, чтобы переосмыслить всю прошлую жизнь, – это много или мало? Лили они показались вечностью в первую очередь потому, что ему было глубоко плевать на прошлую жизнь ровно до того момента, как в ней появился Летучий Голландец с его неугомонной командой и Стефан Робертфор, его бессменный капитан. Сейчас, стоя перед огромным зеркалом, занимающим пол стены, и позволяя молчаливым, исполнительным слугам облачать его в свадебный наряд – белоснежный камзол с темно-синей шелковой рубашкой под ним и роскошными манжетами, специально выпущенными из-под рукавов, узкие брюки и высокие, начищенные до глянцевого блеска, такие же белоснежные сапоги. Это наряд невесты традиционно выполнялся в темных тонах, насколько было известно Лили, на Анджеле будет черное платье из атласа и кружева, а вот мужчины в супружескую жизнь всегда входили в белом. Такова была традиция. Но сейчас он размышлял вовсе не о предстоящем обряде, невидящим взглядом глядя четко перед собой, а о том, каким идиотом он был, когда не позволил в ту хмельную ночь на острове игрушек, и Стефану и себе пойти дальше поцелуев, которых уже тогда было мало обоим. А теперь, после четырех дней разлуки, уж точно не хватило бы, чтобы затушить пожар, сжигающий грудь изнутри.

      – Все, Ваша Светлость, – пробормотал кто-то из слуг.

      Амелисаро моргнул и даже успел осмотреть себя в зеркале прежде, чем в его поле зрения попал Император собственной персоной, беззвучно вошедший в комнату и коротким жестом отославший слуг. Лили смотрел в глаза своего тюремщика через отражение в зеркале, поворачиваться к нему лицом молодому аристократу совсем не хотелось. Это было что-то сродни мальчишескому, глупому протесту, но Лили не был бы собой, если бы не поддался этому порыву.

      – Я долго выбирал, прежде, чем остановиться на тебе, – произнес император задумчиво и тихо.

      – Да неужели? – протянул Амелисаро таким тоном, что в глазах мужчины мгновенно зажегся гневный огонек, но он все же сумел перебороть его в себе.

      – Ты зря воображаешь меня тираном, – припечатал император, совсем немного повысив голос.

      – Неужели? – с тем же тоном повторил Лили, растянув губы в усмешке, полной ироничного сомнения.

      – Я желаю счастья своей дочери! – произнес император еще громче, и был удостоит лишь презрительному фырканью.

      – Если бы они не любили друг друга, те, вытатуированные кольца, не появились бы, сколько бы ритуалов подряд они не прошли, – припечатал Идальгиеро и резко повернулся к застывшему мужчине лицом, – Мать вам не сказала, не так ли?

      – Я не могу позволить ей выйти замуж за пирата. Это моветон!

      – Так разыграйте еще одну комедию с переодеванием. Мы с Максом можем снова поменяться местами...

      – Нет. Это исключено.

      – Так вот какова, оказывается, цена вашему желанию сделать её счастливой, – протянул Лили, и император в бешенстве метнулся к нему с занесенной для удара рукой. Молодой аристократ успел заметить тяжелую печатку, которая непременно бы поранила щеку острыми гранями оправы, с заключенным в ней темно-лиловым камнем. Но он даже не отшатнулся. Император замер, всматриваясь в лицо дерзкого мальчишки, ставшее бесстрастным и отстраненным. И медленно опустил руку.

      – Твоя мать?

      Амелисаро выгнул бровь в немом вопросе.

      – Она часто била тебя?

      – Не думаю, что вам будет интересны подробности наших внутрисемейных взаимоотношения, – холодно отчеканил Идельгиеро и снова отвернулся к зеркалу, поправляя расшитый жемчугом воротник, а за ним богатые манжеты.

      – Я могу наложить дополнительное условие, и она больше не сможет даже приблизиться к тебе, не говоря уже, чтобы...

      – Вы делаете несчастной свою дочь только потому, что вам приспичило заиметь в своей копилке Архипелаг. Но вы идиот, если думаете, что Архипелаг – это острова и их аристократы.

      – Ты дерзишь, мальчик, – ледяным тоном отбрил император.

      – Нет, говорю так, как есть. Но вам попросту не хватает широты взглядов и прозорливости, чтобы понять, как сильно вас дурачит моя мать.

      – Зато мне хватает ума не верить зарвавшемуся мальчишке, решившему в очередной раз попытаться меня переиграть. Но того первого раза мне было вполне достаточно, чтобы понять какому коварству тебя научили твои дружки пираты.

      – Да неужели? А вы знаете, что в Архипелаге даже ваши разлюбимте аристократы не рискуют гневить пиратов, нет?

      – Не знаю, и знать не хочу, – рыкнул император, развернулся и ушел, уже от двери бросив, – За тобой придут. Ты станешь мужем моей дочери, хочешь ты этого или нет. И сделаешь её счастливой.

      А когда дверь за его спиной уже почти закрылась, император услышал приглушенные расстоянием слова, полные огня.

      – Ага. Как же! Он придет за мной. За нами всеми придет.

      Но выяснять, кто это "он" император не стал, о чем потом пожалел, но несколько позже.

      Имперский брачный обряд был вычурным и сложным, не подразумевающим ни грамма искренности. Хорошо, конечно, если она была, но о какой искренности чувств может идти речь в их случае? Заплаканные глаза Анджелы спрятали под фатой, превращенной по такому случаю в черную, полупрозрачную вуаль, под которой лицо девушки просматривалось лишь неясными очертаниями. Может быть, оно и к лучшему, подумал про себя Амелисаро, ведь маленькая наследница под этой тряпкой, скорей всего тоже плохо может разглядеть, что происходит вокруг. Возможно, она даже сможет представить на его месте Макса, и тогда ей станет пусть чуточку, но легче.

      Сам он не надеялся уже не на что. И пусть в спину императора он бросил те опрометчивые слова, полные надежды, сейчас, когда он стоял у алтаря и вместе со своей будущей женой смотрел, как старый епископ, с одутловатым, и даже злобным лицом, жестокими глазами, в пышных церковных одеяниях, предающих ему сходство с индюком, заливается соловьем, своим скрипучим, каркающим голосом, о том, как важен этот союз для всей Империи, о том, какое счастье принесет он рождением наследника или очередной наследницы славного рода де Мантикор. Надежды в душе не осталось. Лишь боль и грусть, вытеснившая отчаяние и быстро сменившаяся опустошением.

      Он слушал слова неправильных, лживых клятв, противоречащих самой их с Анджелой сути. Слушал, не шевелясь, не произнося ни слова. Но по правилам имперского обряда, перед ликом богини, вечно молодой девушкой взирающей на них с роскошного, инкрустированного золотом и самоцветами алтаря, они оба должны были, после того, как все самые главные слова были сказаны священником, подтвердить, что они согласны, сказать на двоих одно такое просто слово – "да". И они... сказали.

      Амелисаро выдохнул его первым, бездумно, отстраненно, не чувствуя больше ничего, кроме пустоты, заполнившей сердце. За ним, как эхо, как отголосок чужой струны, повторила Анджела. Им не оставили выбора. Если бы они отказались, не отыграли бы обряд правильно, император пригрозил казнить и Макса и его команду, и сжечь на тюремном дворе их великолепную бригантину. Поэтому, они сказали "да".

      И дышащий самодовольством епископ вопросил, обращаясь к огромному залу храма, заставленного скамьями, на которых восседали аристократы всех мастей.

      – Есть ли в зале кто-то, кто знает причину, по которой эти двое не могу соединиться священными узами брака перед ликом прекрасной Майстишас?

      Вопрос был не более чем формальностью, данью традиций, но на этой свадьбе неожиданно принял свой первобытный смысл. Потому что стоило словам священнослужителя отзвучать, как двери храма распахнулись и внутрь сверкая и переливаясь перламутром заскользили небольшие шарики, выстраиваясь в жемчужные ними по обе стороны прохода между креслами.

      – Стража! – раздался властный голос императора, который и не думал подняться со своего места в первом ряду.

      Но стоило бравым молодцам из его личной охраны попытаться разрубить непонятно откуда взявшиеся шары, как прозвучало несколько коротких взрывов. Многие присутствующие, в страхе за себя, повскакивали с мест, но голос, раздавшийся от входа, остудил их пыл.

      – Всем сесть! – прозвучало не менее властно, чем в исполнении императора.

      По проходу застланному красным ковром шел человек. Его длинные, гладкие волосы, насыщенного шоколадного цвета, ниспадали на спину, подтянутая фигура заключенная в белоснежную рубашку с широкими, узкими манжетами, поверх нее, как влитой, сидел темно-зеленый жилет, с меховой оторочкой в области рукавов, дополняли костюм незнакомца узкие брюки, придавая ему еще более элегантный вид и высокие сапоги. Глаза, карие и внимательные, чем-то неуловимо знакомые всем и каждому, кто мало мальки был знаком с императорской семьей, смотрели строго, но без нарочитого вызова. Смотрели на священника, стоящего на возвышении перед будущими молодоженами, для которых так и не завершился брачный обряд.

      – У меня есть что сказать, святой отец.

      – Вы... – епископ в гневе хватал воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, – Вы... вы не имеете права! – получилось визгливо и совсем не по мужски.

      Губы капитана искривились в почти презрительной усмешке.

      – Ошибаетесь.

      – Нет! – епископ не пожелал внять предупреждению, прозвучавшему в его голосе.

      – Вы не являетесь гражданином Империи, ваше слово здесь ничего не значит!

      – Неужели? То есть, его императорское Величество, – бросив взгляд в строну императора, протянул капитан Голландца, – Признает официально, – он выделил голосом это слово, – что Архипелаг не является частью Империи Салюшт, а я её гражданином?

      – Нет. – Холодно отчеканил тот, – Я признаю, что вы гражданин и имеете право слова.

      – Прекрасно. – Удовлетворенно кивнул Стефан, подойдя к молодоженам и все еще глядя лишь на покрасневшего и натужно пыхтящего от гнева священнослужителя. – В таком случае я все же могу высказать свои соображения, не так ли?

      – Не так! – с вызовом воскликнул тот, – Да, ты, – он совершенно непочтительно ткнул в него пальцем, – Являешься гражданином империи, но наши боги никогда не примут тебя, потому что ты другой веры. Ваш бог ужасен и омерзителен и ты...

      – Правда? – Стефан улыбнулся епископу де Мирикулису так, что он подавился вдохом. – Тогда позвольте представиться, господа, – И повернулся ко всем присутствующим. – Я – Стефан Робертфор в Архипелаге капитан Летучего Голландца и проводник воли Рогатого бога. У вас же, я третий сын императора Игана Отверженного, Имангус Сильвен де Мантикор, можете по-быстрому сбегать в галерею Родового Древа и сличить меня с портретом. – Участливо предложил он епископу и продолжил, – Как и все новорожденные дети императорского семейства я прошел через посвящение пяти богам, правда, четыреста лет назад, но что-то я не слышал, чтобы традиции за это время так уж изменились, – и просто неприлично мило улыбнулся действующему Императору.

      В зале повисла гробовая тишина и в ней легко можно было расслышать плавный перестук конских копыт, который не заглушал даже красный ковер, застилающий каменный пол прохода между скамьями. Взрывающиеся шары исчезли, словно их и не было. Но их место заняли жуткие монстры, от одного взгляда на которых, несколько чувствительных особ в задних рядах демонстративно лишились чувств, упав на руки "любимых" мужей и прочих родственников мужского пола.

      – И я, в качестве основного аргумента против этого бракосочетания хочу лишь сказать, – продолжал тем временем Стефан, отвлекая внимание присутствующих от двуликих, между которых с милой улыбкой ступал Валентин, глядя на застывшего возле алтаря отца. – Что по законам Архипелага эта женщина, – он указал на Анджелу, стянувшую с лица ненавистную вуаль и открыто и радостно улыбнувшуюся ему, – Является супругой совсем другого человека, – коротко поклонившись ей, припечатал Стефан. – А этот мужчина, – он шагнул в сторону Лили, глядя в синие глаза аристократа, который смотрел с такой радостью, что капитану впору было плясать и петь. И произнося следующее, он был уверен, ну хорошо, почти уверен, что не получится по морде с размаху, по крайней мере не прямо сейчас. – Отныне мой супруг, – успел увидеть как застыло лицо мальчишки, как заблестели его глаза, как в них мелькнул первобытный ужас, но он шагнул к нему вплотную, положил руку на затылок, зарывшись пальцами в светлые волосы и выдохнул прямо в губы, – Да?

      – Да? – вопросительно уточнил Амелисаро, растерянный и даже какой-то непривычно робкий.

      – Да, – решительно кивнул ему Стефан и поцеловал.

      – Пусть Бог наш, Рогатый, будет свидетелем ваших обетов, пусть осветит он вашу любовь и подарит символ крепости ваших чувств и нерушимости данных вами клятв. – В гробовой тишине храма, отражаясь от сводов и колонн, голос Валентина прозвучал ужасающе громко.

      И отвечая на поцелуй Стефана и откровенно не зная, куда деть руки, Амелисаро неожиданно для себя почувствовал, как на большом пальце в одно мгновение была выжжена божественной силой татуировка, как высшее свидетельство любви. Он резко отпрянул, но Стефан смотрел твердо, взял за руку и отвел к местам, предназначенным для императора и его приближенных, коротко бросил одному из графов, чтобы тот уступил место. Сел на освободившуюся рядом с императором скамью, усаживая Лили, находящегося в полной прострации, рядом с собой.

      – А теперь, если ты не против, – обратившись к правителю Империи, смотрящему на него ошеломленными, недоверчивыми глазами, – Мы досмотрим во всех смыслах красивый обряд. И будем надеяться, что в этот раз возражающих не найдется.

      – Вы собираетесь поверить на слово этому самозванцу! – вскричала опомнившаяся Елена, сидящая по другую руку от императора, по праву матери несостоявшегося жениха.

      – Сядь и замолчи, – бросил Стефан, не дав императору даже голову в её сторону повернуть, – Или мечтаешь познакомиться с эмбарго? – прозвучало тихо и угрожающе.

      Владычица переменилась в лице и покорно, как тряпичная кукла, осела на скамью.

      – Эмбарго? – тихо уточнил император, коротко глянув в сторону входа в храм, от которого раздался какой-то подозрительный шум.

      В дверях стоял Макс с белоснежным букетом ромашек и смотрел только на Анджелу. Так смотрел, что многие, не только женщины, но и мужчины, собравшиеся в этом зале, позавидовали. Потому что во взгляде юной наследницы, обращенном к нему, было не меньше огня, а, может быть, даже больше. По обе стороны от прохода, ближе к алтарю, все еще стояли двуликие, один зеленый, другой белый, с торжественными минами на мордах, а вот Валентин уже был у алтаря.

      – Я не стану освещать этот брак! – собрав в кучку оставшиеся крохи достоинства, объявил епископ Моржельский.

      – Ну, что ты, папа, – ласково пропел Валентин, – Я и с этим вполне справлюсь сам.

      Лицо старика вытянулось и медленно попятившись и чуть не упав со своего постамента, он выдавил хрипло и беспомощно.

      – Вал... Валентин?

      – О, я и не надеялся, что ты меня узнаешь, после стольких лет.

      – Что он собирается делать? – изумленно выдавил из себя Лили.

      – Венчать их, конечно, – откликнулся Стефан, сжимая его руку, которую благоразумно устроил на своем бедре, – Похоже, не только я забыл отречься от пяти богов, когда возносился на Архипелаг.

      – То есть ты, – произнес император холодно, – Сейчас пытаешься распоряжаться моей дочерью и отменяешь мое решение по праву старшинства наследования?

      – Не льсти себе, внучек, – весело фыркнул на это Стефан, пока Валентин, под изумленные взгляды толпы начал новы обряд. – Мне твой трон и с доплатой не нужен.

      – Тогда...

      – Но, будем считать, что мне симпатична не только твоя дочь, но и ты сам, поэтому мне бы не хотелось, чтобы некоторые, – он выразительно глянул на Елену, которая только и смогла, что гордо отвернуться, – Ввели моих родственников в заблуждение.

      – О чем ты? – бросив взгляд на аристократку, сидящую по левую руку от него, с куда больше осторожностью в голосе, чем раньше, уточнил император.

      – Эмбарго, – откинувшись на спинку кресла и с задумчивым видом наблюдая за сияющей парой влюбленный у алтаря, принялся вещать капитан, – Это санкция, которую накладывают на тот остров, Владыка или Владычица, не важно, которого имела неосторожность разгневать Пиратское Братство. Одно дело честный бой, когда два корабля сходятся в поединке и один из них погибает, а второй, если находится под командованием аристократов, отвозит остатки команды проигравшего судна на остров Сломанных Игрушек. И совсем другое откровенная подлость.

      – И в чем заключается эта санкция? Тоже, что и у нас в Империи?

      Стефан промолчал. Отвечать пришлось Амелисаро.

      – Не совсем. У вас это запрет на выход кораблей из порта провинившегося государства. У нас это неофициальный запрет на вход в порт пиратских кораблей.

      – Не понимаю, чем он может быть так неприятен. Чем меньше пиратов...

      – Это у вас, чем меньше пиратов, тем лучше, – откликнулся Стефан. – Потому что пираты, в вашем понимании, разбойники и головорезы, грабящие торговые суда. Но у нас пираты – это содружество вольных капитанов, знающих морские тропы Архипелага вдоль и поперек. Разумеется, и у нас бывают морские сражения, в которых груз с одного корабля перекочевывает на другой, но они случаются не так часто, как можно себе представить. Даже купеческая гильдия Архипелага давно уже смекнула, что строить и покупать свои собственные корабли – это конечно престижно, но, если хочешь, чтобы груз был доставлен в целости и без проволочек, куда надежнее нанять пиратский корабль для его перевозки. Ну, а в качестве примера, – перебирая пальцы Лили, молчаливо сидящего рядом и, кажется, что Стефану очень льстило, дышавшего через раз, произнес капитан Голландца. – За всю историю Архипелага, полное эмбарго было наложено лишь однажды на остров Самсом. Не буду вдаваться в подробности кто, кого и как обидел. Но у аристократа этого острова был собственный маленький флот. Три мощных боевых корабля и два поменьше, которые можно было бы использовать и как торговые. В итоге, когда вместо традиционный пиратских шхун он отправил их торговать с другими островами, у него меньше чем за пол года остался один лишь флагман и то, лишь потому что он не стал отсылать его по-настоящему далеко. При этом ни одно пиратское судно не было причастно к их гибели, просто их капитаны никогда не отдалялись от острова по-настоящему далеко и не знали с чем могут столкнуться в открытом море. Ну, а через год, этот самый аристократ лично приносил извинения Пиратскому Братству, очередной собрание которого, сжалившись над недотепой, решили провести как раз на его острове. Конфликт был исчерпан. И до недавнего времени ни одни из правящих аристократов не осмеливался гневить Братство. Но не безызвестная нам с тобой женщина, очень близка к тому, чтобы остров Дальний стал следующим наглядным примером.

      – Весьма... – император запнулся, видя, как его просто лучащаяся от счастья дочь целует своего пирата, сказав последнее "да". И не смог отказать себе в удовольствии улыбнуться им под аплодисменты, начатые двумя мальчиками, стоящими по обе стороны прохода, и подхваченные всеми присутствующими. – Весьма занимательная история, – обронил император, повернувшись к капитану и глядя на него без прежнего холода.

      – Я тоже так думаю, – весело подмигнул ему Стеф, – Так что, внучек, в Архипелаге правят совсем не так, как у вас тут. И пираты очень даже уважаемые люди. К тому же, если это тебя немного успокоит, у твоего новоиспеченного зятя теперь и остров собственный наличествует.

      – Это ложь. – тихо прошептала Елена, едва шевеля губами.

      – Ой, ли? – осведомился у нее Робертфор.

      – Нет свободных островов, или ты решил ради этого идиота прибить кого-нибудь из аристократической верхушки?

      – Зачем? Когда в его полном распоряжении есть прекрасный остров.

      – И какой же? – шипя, как разъяренная кобра, воскликнула она.

      – Сломанных Игрушек.

      – И ты еще претендуешь на правдивость? Это тюрьма! – в вызовом пояснила отчаявшаяся женщина, в ответ на вопросительный взгляд императора.

      – Так было, но теперь, это остров, на котором в этом году состоится собрание Пиратского Братства, помини мое слово, – объявил Стефан, но вопрос, который явно уже вертелся на языке императора, задать тому так и не дали. Точнее не дал.

      Мужчина опустил глаза, почувствовав странное движение у своих ног, и обнаружил зеленошестого кота с наглой мордой трущегося о его брюки.

      – Да, ладно вам, дяденька император, не злитесь, – промурлыкал желтоглазый нахал. И нагло запрыгнул на колени, подставляя брюшко под ласку. Император, на самом деле бывший редкостным любителем кошек, погладил в миг заурчавшего котика и скосил глаза на Робертфора.

      – Я знаю эту прелестную кису?

      – Ага. Зеленого с хвостом и копытами видели? Вот это он.

      – Я видел еще и мальчика с зеленой косой.

      – Тоже он. Они двуликие, правда еще маленькие. До нормальных размеров им еще расти.

      – Расти, значит, – задумчиво отозвался император, почесал наглого Симку за ушком и перевел взгляд на дочь которая все еще стояла у алтаря. Потом посмотрел на Макса, с нежностью и трепетом сжимающего её руку и смотрящему на новоиспеченного тестя твердо и решительно, благосклонно кивнул и вместе с котом на руках поднялся на ноги.