Текст книги "Влюбись в меня себе назло (СИ)"

Автор книги: Татьяна Медведева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Татьяна Медведева

Влюбись в меня себе назло (СИ)

Аннотация

Твой парень бросает тебя ради более красивой девчо нки – это так больно . К тому же другой приставучий придурок , цепляющийся к тебе многие годы, готов насмехаться над этим вдоволь. Остаётся лишь удариться в слёзы и впасть в депрессию.

Но не дождутся. Наперекор и м я нарочно влюблюсь в кого-нибудь п олучше и покрасивее. Или влюблю в себя. Даже назло самой себе. Конечно, назло и им, чтобы досадить.

Глава I

Очень полезно в трудном случае думать, что сегодняшний стрёмный день – лишь банальная незадачливая чёрная полоса, а завтра наступит белая, везучая, поскольку жизнь наша полосатая или в шахматную клеточку. Сердце не будет сильно болеть, если будешь это твердить себе. Так, по крайней мере, утверждается во многих женских романах, которых я прочла целую кучу.

Пылкое увлечение ими меня вдруг одолело где-то около двух лет назад, в девятом классе. И не только меня. Почти все мои знакомые девчонки просто начисто с ума посходили от них. Скачивали из интернета и бурно обсуждали книжные любовные страсти, делая для себя неожиданные открытия в новой притягательной области взаимоотношений с так называемым сильным полом.

Скоро многие из нас, не удовлетворившись выдуманными героями, навострили ушки на реальных мальчишек в ближайшем окружении. Конечно, и раньше мы замечали отличившихся в учёбе, спорте или еще в чём-то другом, но симпатию обычно лелеяли глубоко в душе. А тут почти каждой захотелось иметь собственного бойфренда.

Впрочем, я его завела лишь во втором полугодии десятого класса. "Завела" – это я так для красного словца, на самом же деле реально по уши влюбилась с ошеломительной скоростью. Да кто бы на моём месте не запал на красавца Олега Донцова, высокого, спортивно сложенного одиннадцатиклассника! Считай, половина девчонок нашей школы сохло по нему.

Правда, сама я ни сном ни духом о нём тогда не ведала. Видеть-то, само собой, видела – всё-таки в одной школе учились. Но ничего романтичного во мне не колыхалось при встрече. Пока мы с ним не оказались в одном поезде. На зимних каникулах возвращались вместе домой из краевого центра и неожиданно влюбились друг в друга.

Мне повезло: места у нас оказались в одном купе и со мной не было родителей. Я была в гостях у дедушки с бабушкой на зимних каникулах. Мы много разговаривали, шутили и смеялись, а вечером, когда все пассажиры мирно улеглись на свои полки, страстно целовались в тамбуре, пока проводница не прогнала нас, как недалёких малолеток, хотя Олег был уже совершеннолетний, а мне семнадцать исполнилось бы в мае.

У меня просто голову снесло от любви, я всё время думала о Донцове, жила только им одним. С той совместной поездки мы стали парой, повсюду нас видели вместе.

Увы, ничто не вечно под луной! Правы проповедники и поэты. Всё сегодня перевернулось с ног на голову разом, всё, что дорого было мне, исчезло, сгорело и превратилось в пепел.

– Прости, я полюбил другую, – виновато пролепетал Олег, смущённо отводя в сторону свои красивые глаза с тяжёлыми, чуть припухшими веками и длинными ресницами. – Мне очень жаль, поверь, я не специально, так получилось... Как только мы друг друга увидели, сразу поняли, что должны быть вместе... Дело не в тебе, всё вышло как-то само собой...

О, сколько раз я читала подобное признание неверного героя в романах, но не думала, что оно звучит так сильно унижающе и оскорбительно, вдобавок взрывает душу, как ракетная бомба.

Конечно, я принялась возмущаться – таков мой характер. В результате парень из смущённо-виноватого превратился в развязного и дерзкого. Бесцеремонно заявил, что я сама виновата, поскольку всё время "кормила его завтраками": обещала сблизиться, но всё время откладывала интим на потом. А он не мальчик долго ждать и обходиться обнималками и поцелуйчиками, ему нужен секс, а со мной даже разговоры о нём нельзя вести без моего смущения.

– У нас с Зариной всё по-другому! – В голосе Донцова слышалось явное торжество, словно он уличил меня в чём-то неблаговидном, достойном порицания.

– Да, откуда же она такая незакомплексованная взялась?! – воскликнула невольно я, хотя ничуть не жаждала услышать что-либо о своей сопернице.

Наоборот, хотелось, чтобы всё оказалось шуткой. Вот бы сейчас Олег залился смехом, захлопал своими длиннющими ресницами и, сжав меня в объятиях, произнёс: "Какая же ты дурочка, Женечка-Енечка, я просто разыграл тебя! Пудрю тебе мозги своими хохмачками!"

Увы, он и не думал шутить, был серьёзен как удав. Недаром Мюнхаузен утверждал – высказывания этого барона мне невероятно нравятся – все глупости на земле совершаются с серьёзным лицом. А тут и глупость, и великая несправедливость. Понимает ли Олег, что творит?!

Сердце моё сжалось, кровь прилилась к лицу, захотелось расплакаться. Парню, наверное, не очень приятно было видеть мою подавленную, покрасневшую рожицу с накатившимися на глаза слезами. Недаром он, сморщив лоб, уставился в сторону и принялся торопливо рассказывать, как познакомился с другой девушкой и полюбил.

Оказалось, пока я ездила со своим танцевальным коллективом на фестиваль в Благовещенск, в его краеведческий турклуб записалась новенькая девушка, которая этим летом переехала с бабушкой из Новосибирска жить в наш дальневосточный городок Тихинск.

Туристы собирались в недельный поход. И опять я виновата, что выбрала фестиваль, а не бродяжничество по сопкам. Признаюсь, мне увлечение Олега туризмом не очень нравилось: тащиться с тяжёлым рюкзаком по таёжным непротоптанным тропам, отбиваться от комарья и мошкары, спать в спальных мешках и холодных палатках – это не моё. Но я терпеливо таскалась за ним в походы несколько раз. Всё лето ходила. В итоге, мне даже понравилось сидеть у костра и петь под гитару – что оказалось самым приятным для меня в походной романтике.

А в последний завершающий летний поход пойти не смогла. Нашу старшую группу пригласили на фестиваль народных танцев Дальнего Востока. Не могла же я подвести папу Диму – так я называю своего отчима – он столько вложил в нас, в его любимых первых "задоринок".

Танцевальный коллектив наш называется "Задоринка", создал его папа Дима, когда я была совсем маленькой. Но теперь в нём только две группы: средняя и старшая. Когда на следующий год мы, старшие, выпустимся, у папы останется одна группа. Ему приходится сокращать, как он говорит, свою "творческость", поскольку после того, как назначили его директором Дома культуры, он увяз в административно-хозяйственных обязанностях.

Тем не менее на фестиваль он повёз нас сам, и мы там очень хорошо выступили. Меня даже наградили отдельным дипломом. Я хотела поделиться радостью с Олегом, раз сто звонила ему по смартфону – он всё время был недоступен.

Уже после возвращения в Тихинск, смогла до него дозвониться. Олег сразу назначил встречу – в сквере у Дворца спорта. Меня немного насторожили его холодный тон и сдержанность в разговоре, но я подумала, что рядом с ним кто-то из родителей.

Несомненно, он уже был готов дать мне отставку и поделиться своей новой влюблённостью.

Неожиданно меня охватила злость, слёзы, так и не выкатившиеся из глаз, вдруг куда-то подевались. Я прямо вся затряслась от обиды и горечи. А уж если такое со мной случается, то, как говорится, держите меня семеро. Нет, я руки не распускаю, а вот язык мой приходит в движение и начинает разить противника. Недаром Крыса, то есть Лёха Крылосов, прозвал меня Ехидной. Есть такое животное в Австралии, похожее на ёжика или дикобраза.

Это было в шестом классе. К нам на урок географии пришёл новый учитель – молодой, только что после университета. Он так необычно и интересно рассказывал, что я засыпала его вопросами. Когда прозвенел звонок, учитель признался: ему все мы очень понравились, потому что очень любознательные, особенно я.

– Эта девочка напоминает мне одного зверька, – сказал он, указав на меня рукой, и на миг задумался, видно, вспоминая, название животного.

– Ехидну! – подсказал язвительно Лёха Крылосов.

В общем-то, мы с ним до этого не были врагами. Даже здоровались вне школы иногда. Конечно, бывало, задирали друг друга ради хохмы, но без обидных слов, короче, насмешничали и прикалывались. А тут прямое оскорбление, ну я и не стерпела, обозвала его крысой. В ответ он снова назвал меня ехидной.

– Нет, – смущенно поправил Крылосова учитель, немного растерявшийся от нашей грубой перепалки. – Я имел в виду летягу – летающую белочку. Очень любопытное и милое создание, прыгает с дерева на дерево.

– Наша Ехидна тоже прыгает, крутится, как белка, и пляшет, только палец ей в рот не клади, откусит! – Мальчишка захохотал во всю глотку.

С того случая мы с Лёхой стали враждовать. Я звала его Крысой, он меня – Ехидной или, когда у него доброе настроение, Ехидничкой. Самое забавное – подкалывая друг друга, мы сами приучили одноклассников так нас называть. Правда, в глаза нас никто так не нарекал, поскольку мы оба, как подметила бы моя мама, знай она хорошо Лёху, являлись некоторым образом осиным гнездом. Словом, нарываться на наш острый язычок мало охотников находится.

К тому же ехидничала я не всегда, а только когда в душе был разлад. Или когда появлялся Крыса. С другой стороны, хочешь не хочешь, надо признать, всё-таки острить мне нравится – подшучивать, подмечать смешное. Только вот не превысить бы ту грань, за которой уже не юмор, а насмешка и издёвка. Это как двигать стрелкой мыши ползунок громкости в плейере: чуть завысишь – уже уши режет.

До Олега я ни в кого не влюблялась. Да и никто из парней, похоже, не обращал на меня особого внимания. Хотя я не дурнушка внешне, даже скорее привлекательная, чем безобразная. У меня необычный цвет глаз – чистой зелени. Как у моего родного отца, который живёт с новой семьёй в Москве. Как были у его матери, которая погибла в одной из горячих точек – она была журналистом – через несколько лет после моего рождения.

У меня густые каштановые волосы, очень послушные: легко поддаются завивке, укладке, выпрямлению, можно сооружать из них разные причёски, делать по бокам волнистые пряди. Я стройна и не коротышка, также не дылда. У меня ямочки на щеках, когда улыбаюсь. И я давно поняла, что в них заложена чарующая сила и могу ими пользоваться, когда захочу.

Тем не менее мне уже стало казаться, что со мной что-то не так, раз парни не обращают внимание. Не мог же мой острый язычок отвратить их всех от меня!

С другой стороны, я не такая уж вся супер, чтобы от одного моего взгляда парни падали передо мной на колени. Есть к тому же у меня тайный недостаток, о котором помалкиваю: ужасно боюсь небольшого, замкнутого пространства, типа лифтов, тесных кладовок, закрытых ящиков. Конечно, страх у меня перед ними не такой уж сильный, чтобы потеть, падать в обморок или биться о стенку. Настоящей клаустрофобии у меня нет. Однако тревогу и небольшую панику испытываю. Учащается сердцебиение, и хочется поскорее выскочить на простор.

Появление Донцова многое изменило в моей жизни. С ним она наполнилась яркими красками. Раньше я была ничья, нужна была только семье и подруге Даше Нахимовой, с которой дружу с первого класса. Другим я была не интересна.

И вообще я ни у кого никогда не была на первом месте, даже у мамы: больше всех она обожает своего Димочку, моего отчима. Олег же вёл себя со мной так, словно я у него была наипервейшая. Был мягким, нежным, терпеливым. Казался весь правильным. Я думала, что буду его главнецкой любовью на все времена.

И вот всё рухнуло. Он полюбил какую-то Зарину. И он с ней спал!.. Ну, почему парням это так необходимо! Неужели трудно подождать, когда повзрослеем и станем самостоятельными!

От нанесённой обиды другая бы на моём месте расплакалась горько и стала умолять вернуться к ней, обещала бы заниматься сексом в любое время, как только сердечный друг захочет. Но я умею держать удар, поэтому сумела собраться и пустилась в нападение.

– Ты со своей маниакальной одержимостью сексом готов переспать даже с козой! – В свои слова вложила столько сарказма и насмешки, что Донцову легко было догадаться, на что я намекаю.

Однажды весной мы с ним на его машине, подаренной родителями ему на восемнадцатилетие, заехали в одну деревню, что неподалеку от нашего города. Вышли на полянку, где паслись козы. И там увидели, как козёл сношает козочку. Потом Дашка скажет, что подобное в мае редко встречается, потому что козьи "свадьбы" в основном проходят осенью. Её бабушка держала коз.

Я была напугана, а Олег выглядел заворожённым. Он тогда заявил мне чуть мечтательно:

– Вот бы на месте козла был я, а ты – на месте козочки!

Мне стало смешно и в какой-то степени противно, и я не удержалась пошутить:

– Может, тебе лучше своей девушкой сделать козочку вместо меня?

Он обиделся, а я потом долго извинялась. Мне было гадко и стыдно за то, что перешла на пошлость.

И теперь Олег разозлился не на шутку.

– Дура! – выпалил злобно. – Я хотел расстаться по-хорошему, собирался предложить тебе остаться друзьями, а сейчас вижу, что не получится... Хотя не понимаю, с чего бы тебе на меня обижаться?! Ну, походили вместе, ну, целовались и обжимались – вот и вся любовь! Ведь не трахались же!.. А если ты ко мне что-то большее испытывала, то извини, сама виновата! – Злость на лице парня сменилась высокомерно-снисходительной улыбкой. – Не надо было изображать недотрогу в интиме. Обижайся теперь на себя!

– А что твоя Зарина сразу под тебя легла, прямо в первый день? – отпарировала я, взвившись от его чванливой презрительности. – Ей это, видно, ничего не стоит, она наверняка готова лечь с каждым в постель запросто, без разбору, только позови!

– Чёрт, ну и язычок у тебя поганый! – выругался Олег. И глаза его враждебно сузились.

Я содрогнулась внутри, хотя на самом деле никакого страха не чувствовала.

– Знаю, ехидный и острый, зато сама не подстилка! Не беспокойся, не буду я лить по тебе слёзы! – произнесла заносчиво, добавив в свой голос как можно больше сарказма. – Не буду лишать себя жизни. Уходишь – значит так надо! Значит не ты мне предназначен судьбой. А это была обыкновенная интрижка. Так, зачем мне было ради интрижки окучивать тебя?! Пусть девицы, подобные Зарине, это делают... А мне надо оглядеться и поискать того, с кем мне суждено судьбой быть вместе. Клин клином вышибают!

– Вот и ажурно! – процедил сквозь зубы Донцов. – Забей на меня и живи счастливо! Желаю удачи!

Повернулся и зашагал в направлении своего дома.

Глава II

Я долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом, но ещё и потом какое-то время не могла сдвинуться с места. Застыла от вскипевших во мне злости и обиды. Безумной злости и незаслуженной обиды. Душа моя постепенно наполнялась жуткой болью. Меня бросили ради другой. Я была оскорблена, унижена. Но понимала, нельзя позволять себе страдать и плакать в общественном месте.

– Ты что стоишь, как соляная статуя в Израиле? – вернул меня из невесёлых дум в действительность насмешливый голос.

Передо мной стоял, можно сказать, мой заклятый враг Лёха Крылосов. Прямо занудно-навязчивый сюрпризатор какой-то! Незаметно подобрался со стороны Дворца спорта. Конечно, где бедствие, туда и крысы сбегаются, ищут, чем поживиться! По счастью, я стала приходить в чувства. Отвратительный облик возмутителя моего спокойствия вынудил вынырнуть из омута переживаний.

– Я задержался после секции, – между тем продолжил Крыса, насмешливо на меня глядя своими хитрыми раскосыми глазами – у него в роду, скорее всего, был кто-то из явных азиатов, потому что заметны на его лице и выступающие скулы, – выхожу и оказываюсь свидетелем истерически-исторического прощания Ромео и Джульетты, хотя нет, скорее, Молчалина и Софьи. Молчалин такой нежный, "скромный, в лице румянец есть" с печалью в голосе клянётся, что изменил не из подлости, а по нечаянной рассеянности. Она ему в ответ: "Какие низости... Себя я, стен стыжусь!" Потом вослед ему просительно смотрела, безмолвно умоляя вернуться.

– Твоё какое дело?! – нехотя возмутилась я опустошённо-бесцветным голосом. Мне совсем не хотелось вступать с ним в спор. – Ты же не Чацкий, чтобы стонать от горя!

В нашем городе весной побывал краевой драматический театр со спектаклем "Горе от ума". Почти всех старшеклассников четырёх городских школ заставили побывать на нём. И теперь многие знакомы с текстом великой комедии. А уж Крысе, похоже, спектакль стал бальзамом для его злобного языка, своеобразным энергетиком.

– Я не стону, я негодую! – парировал Лёха. – Как можно горевать по человеку, изменившему и убежавшему к другой цыпочке! Он же Флюгер! А ты реально не красна девица, выросшая в монастыре, зеленая и неискушенная! Ты, скорее, леди Баг в суперском обличье или Ехидничка, ставящая на место таких злодеев, как я!.. Распрощалась с кавалерфрендом... Ну и ладно, бог с ним, не стоит тут всё слезами заливать.

– Я вовсе не реву, – буркнула хмуро и независимо от себя тяжело вздохнула.

– Он встретил ту, которую хотел и которой достоин, – на миг скривившись, продолжил вкрадчиво Крылосов. – Не спорю, она красотка, огненная такая, цыганистая, о таких все мужики мечтают.

– И ты тоже? – не удержалась съязвить.

– Я – не все, я – индивидуум, самостоятельно мыслящая особь. Меня яркими очами и пухленькими щёчками не завлечёшь, мне что-нибудь позатейливее подавай. А хочешь, я её у него отобью? Разлучу их, разведу в стороны, так сказать.

Я недоверчиво взглянула на парня – опять придуривается! Но сильно загоревшее за лето лицо его было необычно серьёзным. Только меня не проведёшь: мне ли не знать хитрую, изворотливую сущность своего недруга! Похоже, он примитивно изгаляется надо мной, чем, конечно же, наслаждается.

– И что же ты задумал? – открыто спросила. – Наверняка какую-нибудь каверзу?

– Но почему каверзу? – нарочито обидчивым тоном произнёс Лёха, проводя всей пятернёй по своим тёмным густым волосам, подстриженным то ли под канадку, то ли под какую-то другую, похожую на неё спортивную стрижку. – Слово какое-то старушенское отыскала! Я собираюсь тебе помочь.

– И что за это жертвоприношение ты ждёшь?..

Я ещё не закончила, как Крылосов выпалил, словно выстрелил:

– Ты переспишь со мной!

Вообще-то, сказано было негромко, однако я была почти оглушена. И буквально на целую минуту, если не больше, онемела, уставившись на доставучего наглеца.

– Ага! Сейчас побежала! – наконец-то нашлась что сказать.

– Можно и не сейчас, – оскалил зубы парень, – можно завтра или послезавтра, мне не к спеху!

И шагнул ближе ко мне ещё на шаг, оказался со мной почти нос к носу. Его горячее дыхание чуть не опалило, словно вырвавшееся пламя из глотки дракона. Я резко, с силой оттолкнула его от себя, он с трудом удержался на ногах.

– Хам недоразвитый! – заорала во всю мочь. – Свинья тупоумная! Недоумок проклятый! Крыса гнилая! Таракан напыщенный.

– Ну, вот! – засмеялся вдруг Лёха. – Теперь совсем другое дело! Ожила! А то была как смерть!.. Запомни, завтра ещё не конец света. А если он и наступит, то первыми в горящую пучину полетим не мы с тобой, потому что впереди нас – огромная очередь из таких, как Донцов...

Не слушая его больше, помчалась к автобусной остановке, хотя обычно до своего микрорайона из центра города добиралась пешком. Ведь идти-то каких-то минут двадцать, а ехать пятнадцать, потому что в объезд. Через метров пятьдесят всё же оглянулась – Крыса стоял на прежнем месте и нагло ухмылялся – и тогда я вызывающе крикнула:

– Я его люблю, слышишь! Можешь смеяться над этим сколько угодно!

Всю дорогу до дома и потом, когда забралась в мезонин, где располагалась моя комната, чтобы зализывать раны, злилась то на Лёху с его глупыми выходками, то на себя – зачем втянулась в глупые пререкания.

Увы, я с детства не умею быть правильно несчастной – горемычной и удручённой: рыдать, скулить и плакать в три ручья, чтобы меня пожалели. Я начинаю злиться и негодовать. Ужасно не терплю, когда меня видят страдающей. А маету свою и терзания обыкновенно заталкиваю глубоко в душу, чтобы наедине с собой позволить им всплыть и захватить меня.

Впрочем, уединиться мне на сей раз не удалось. Мама позвала меня вниз. Неохотно спустившись, побрела в кухню, где маячила моя красавица мамочка – в светло-жёлтом фартуке с ярко-голубыми бабочками, красиво оттеняющими синеву её васильковых глаз. Я была бы не против, если б мне достался не папин – русалочий, зелёный, а мамин – сапфировый, почти ангельский цвет очей.

Сегодня её синие очи были чересчур сердиты. И голос без привычной мягкости. Оказалось, ей пожаловался на меня сосед дядя Саша, над которым я иногда насмешничала.

– Я отправлю тебя к отцу в Москву, – пригрозила она мне в сердцах после того, как жёстко отчитала, – если не перестанешь натравливать на соседа нашу Анжелу и обзывать его бегемотом.

– Гиппопотамом, – заспорила я, – он просто шуток не понимает. Я всего-то процитировала Чуковского: "Вот идёт Гиппопотам. Он идёт из Занзибара. Он идет в Килиманджаро". Он действительно похож на гиппопотама, такой же толстый и тупой, с бегающими глазками. Постоянно через забор за мной наблюдает украдкой и мясистым носом нюхает, чем у нас пахнет. А Анжела, между прочим, сама на него бросается. Она его на дух не переносит.

Анжела – маленькая собачка, предположительно, породы померанский шпиц. Никто в нашей семье не сможет доказать точно, померанец ли она, поскольку "девушка" эта приблудная: спасаясь от преследовавшей большой собаки, в панике заскочила к нам во двор в прошлом году. И никакие объявления, развешанные повсюду, не помогли найти хозяина. Пришлось оставить в доме рыженькую пушистую жизнерадостную красавицу, невероятно похожую на маленькую лисичку.

Кстати, она быстро привыкла к новому жилищу и нисколечко не страдала по старым хозяевам, но невзлюбила, как и я, громогласного тучного соседа. Лишь завидит его, сразу рычит и норовит схватить за штанину. Может и выскользнуть из моих рук и тихонько напасть на него сзади.

– Гиппопотам – это тот же бегемот, ты не должна подшучивать над взрослыми! – продолжала сердиться мама. – И вообще следует тебе почаще держать свой острый язычок за зубами, не распускать его где не следует. В последнее время ты стала неуправляемой и строптивой. Учительница истории жаловалась, что ты на каждое её слово отвечаешь десятью.

– Ну, это зависит, какое слово...

– Вот ты и мне дерзишь! – перебила меня мать. – Не понимаю, что с тобой творится! Может, правда лучше тебя отправить к отцу! – воскликнула с отчаянием.

Я невольно хмыкнула про себя: так и отпустит меня отчим в Москву после того, что он там увидел – не надейся, мамочка! Да и меня перспектива поехать к настоящему моему родителю не радовала. Я у него прожила, обучаясь в восьмом классе, год. Это было великим испытанием!

Москва сама по себе хороша. Только жилось мне в ней некомфортно и безрадостно. Не в смысле бытовой устроенности. В этом плане всё было о кей. У меня была отдельная комната в большой отцовской квартире, я училась в частной платной школе. Но не было душевного спокойствия и расслабленности, которые я чувствовала в материнском и отчимовском доме в нашем маленьком городке на Дальнем Востоке.

Была б моя воля, я бы ни за что не уехала из него. К моему несчастью, падчерица отца, рыжеволосая красотка Анжела, после окончания частной школы умотала в Англию повышать своё образование. Это её именем я назвала собачку-потеряшку: меня элементарно достали бесконечные восхваления рыжего ангела в отцовской семье – какая Анжелочка красавица, какая ласковая и добрая, каких успехов добилась, сколько у неё наград в разных областях!

Не думайте, я не гнусная завистница, ничего подобного. Просто моя сводная сестрица отнюдь не ангелочек, хотя внешне, соглашусь, очень на него похожа. Кудрявые ярко-рыжие волосы ниже плеч, между прочим, крашеные, почти фарфоровое кукольное личико сердечком, пухленькие губки, россыпь немногочисленных веснушек на небольшом чуть вздёрнутом носике.

Больше всего поражают её огромные сияющие бархатисто-карие глаза. Если мой отец, мачеха и её матушка, проживающая вместе с ними, в кофейной глубине очей своей ненаглядной Анжелочки видят ангельскую кротость, душевность и любовь, то я всего этого не заметила в свои прошлые приезды в Москву. Увидела лишь раздражение и презрение к себе.

Со мной она вела себя как с надоевшей приживалкой. Орала, когда никто не видел, оскорбляла по-всякому и придиралась по мелочам. Как-то раз оставила меня, восьмилетнюю, в незнакомом районе Москвы, а родителям наврала, что я якобы сбежала.

Обычно наши московские встречи с отцом длились две-три недели. А тут вдруг вздумал папенька забрать меня на весь учебный год, наверное, хотел заменить мной свою падчерицу. Прилетел на Дальний Восток и заявил, что пришла пора мне учиться по-настоящему, а не шаляй-валяй в захудалом городишке.

Сумел как-то убедить мою доверчивую матушку, что в столице для учёбы больше возможностей, ведь надо уже думать о поступлении в вуз. Отчима в это время не было в Тихинске, поскольку находился в командировке в краевом центре, а то бы никому не удалось так легко меня увезти надолго. По его мнению, и в глубинке можно получить хорошее образование, если не лениться.

Вообще-то, я должна быть отчасти благодарна Москве. Она научила меня защищать себя, не теряться в непредвиденных ситуациях, не впадать в ступор и не краснеть, как рак в кипятке, столкнувшись с чьей-либо насмешкой или издёвкой, а быстренько находить нужные словечки, чтобы ответить и шутливо, и метко, и иронично, а иногда и ехидно.

К оттачиванию остроумия сначала меня подтолкнула моя "ангельская" сестричка, а уж частная школа, можно так сказать, прямо разожгла во мне пламенное желание изучать искусство вести словесные баталии.

Решила ещё перед первым сентябрём, никому не дам себя в обиду, лучше стану занозой, но не тряпицей, в которую сморкаются холёные мажорики. А в том, что в частной школе учатся одни богатенькие буратины, которые будут демонстрировать родительский достаток, почему-то не сомневалась.

Так и оказалось: ребята попались с гонором. Не скажу, что они принялись сразу открыто издеваться надо мной. Вели себя сдержанно и даже вежливо. Педагоги также были учтивы, хотя некоторые, когда я затруднялась с ответом на уроке, снисходительно восклицали: "Конечно, вы в школе этого не изучали! Даже в московских муниципальных этого не проходят. А уж в далёкой провинции подавно!"

Если честно, никого в моём новом классе (кстати, вместе со мной в нём оказалось всего пятнадцать учеников) нельзя было назвать задирой. В старом же каждого второго мальчишку можно так окрестить. Но всё равно там мне было комфортно и привычно: я в нём как рыба в океане.

А тут чувствовала себя чужой. Ко мне относились с высокомерным пренебрежением, как к недалёкой особе, недостойной внимания. Хмыкали и ухмылялись по-снобски, хихикали над моими попытками подружиться, бросали в мой адрес колкие и насмешливые словечки.

И тогда я решила изменить своё поведение. Отлично, пусть будет полный улёт. Если они стремятся сделать меня изгоем, я буду им, но отщепенцем очень неудобным для них, об которого они зубки сломают. Как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

И я стала демонстрировать своё равнодушие к ним. Отвечала сквозь зубы, если ко мне обращались с издёвкой. На брошенные обидные фразы и взгляды отзывалась не менее оскорбительными выпадами. В общем, я училась острить и давать сдачи.

Иногда мне это удавалось очень легко и удачно, иногда – не очень, сама оказывалась, как говорится, в луже, опростоволосивалась. Но меня уже понесло. Стала много читать, ежедневно учила уроки. Выписала по интернету книгу Матиаса Нельке "Находчивость. Искусство отражать удар" и другое подобное чтиво. Из книги поняла, что обидчика нужно ошеломить своей непредсказуемой реакцией, только тогда он отцепится.

Мне даже повезло обнаружить в сетях вечерний клуб юных острословов, где развивают технику речи, учат приёмам острословия и проводят разные тренинги, связанные с художественными средствами нашего языка. Я записалась в него, он оказался платным, отец против клуба не возражал, даже был несказанно рад.

– Это зов крови, – довольно заявил, выделяя мне деньги. – У тебя в роду с моей стороны все журналисты – и я, и бабушка, и дедушка, и прадед. Вот почему ты тянешься к нашему делу, хочешь постичь его до тонкостей!

В клубе собрались мировые ребята из разных школ, руководитель – непризнанный юморист, бывший кавээнщик и знаток русской речи, шуток и приколов. Я там нашла себе подружку по душе, которая, кроме острословия, увлекалась еще аниме – японскими мультфильмами – и экспериментированием своей внешности.

Мира считала, что нужно постоянно выделяться из толпы и показывать свою индивидуальность. То и дело меняла цвет волос и всегда на необычный, то фиолетовый, то красный, то синий, иной раз в несколько цветов. У нее была целая коллекция мелков и красок, которые легко смывались.

Одевалась, на мой взгляд, тоже нелепо и чудовищно. Надевала зелёное платье с оранжевыми брюками или узкую малиновую мини-юбку с жёлтыми лосинами и футболкой с ужасным рисунком вроде черепа.

Она и меня пыталась уговорить изменить свой стиль, чтобы стать более заметной. Но я не поддалась. Мне нравилась моя внешность. К тому же после того, как я стала в классе обороняться остроумными ответами, презрительность во взглядах моих одноклассников исчезла, появилось даже уважение.

Они наконец-то поняли, что поиздеваться и зло пошутить я и сама мастер, так что спуску не дам. И не было смысла выделяться за счёт смены цвета волос и вульгарной одежды.

Между тем с началом летних каникул, перед самым приездом сводной сестры из Англии, я решила выпендриться, а может, просто позлить всю семейку, с нетерпением ожидающую "любимого беспорочного ангела". Посыпала макушку головы красной и зелёной сухой смываемой краской, купленной в мае на индийском празднике Холи или по-русски фестивале красок. А перед этим обрезала свои густые средней каштановости волосы до плеч, тем самым ликвидировала выпестованную мамой с большой любовью косу ниже пояса, и купила лосины и футболку из Мириного репертуара.

Но я никак не ожидала, что в это же время прилетит в Москву отчим по каким-то своим делам. Как только он увидел меня, красно-зелёную, с лохмами в разные стороны, в обтягивающих фиолетовых лосинах и короткой футболке до пупка, с вульгарным могильным рисунком на груди, просто обомлел. Опомнившись, стал ругаться и обвинять отца в моей распущенности.

В итоге, отчим забрал меня в Тихинск и приказал строго-настрого забыть о столичном образовании навеки, заявив, что я должна в будущем выбрать вуз поближе к дому. Потому что столица противопоказана моей увлекающейся натуре. Тем более, что там нет надлежащего присмотра. А я и рада была. К Москве я не прикипела душой.