Текст книги "Эртэ"

Автор книги: Татьяна Каменская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

Они улыбаются друг другу, грустно и печально. Отчего эта грусть? Не навевает ли её этот прекрасный в своей простоте фонтан, как образец неиссякаемой печали и слёз?

Журчит во мраморе вода *

И каплет хладными слезами

Не умолкая никогда…

– Уйдём отсюда! – тихо просит Марина, и Сергей Викторович согласно кивает головой.

Да-да, это просто необходимо сделать! Но не так – то просто покинуть дворец. И они ещё долго, обнявшись, бредут по огромным длинным залам, с затейливыми узорами на стенах. И по дороге доктор с недоумением вглядывается в увядшую роскошь некогда богатого дворца.

Странно, но он вдруг понимает, что именно здесь, в этом, древнем скопище любви и ненависти, тоски, печали, и блаженного восторга, кроется та неимоверная боль, которую время не истребило, а превратило в нечто постоянное. Эта боль бьётся сквозь века, столетия и годы, превращаясь в ту слезу, что каплю за каплей уносит от нас всё дальше и дальше мраморный фонтан. Печальный фонтан Слёз…

Сии надгробные столбы *

Венчанны мраморной чалмою,

Казалось мне, завет судьбы

Гласили внятною молвою…

– Завет судьбы…завет судьбы… – молоточком билась в висках странная фраза стиха великого поэта, когда вдруг сильный рывок прямо таки выдернул Сергея Викторовича из той кроваво-красной пелены, что клубилась вокруг него словно горячий пар, застилая древние узоры стен и Марину, с любопытством взирающую на группу экскурсантов впереди…

– По-оз-вольте милейший доктор, потереть вам спинку! – тоненький голосок огромной лягушачьей головы был сейчас, в этот момент таким – же нелепым и противоестественным явлением, как и его возвращение из таинственных грёз.

Да, Сергей Викторович понимал, настоящая действительность здесь, в этой ванне с невероятно голубой водой, пахнущей лавандой и немного полынью. А то, что над ним угодливо застыло невероятно фантастическое существо, ещё ни о чем не говорит. Ну, кто поверит в то, что это существо, похожее на лягушку, трёт его мочалкой так усердно и яростно, что есть опасения остаться совсем без кожи…

– А теперь ополоснёмся, и готово! – огромный ушат чистой воды вывернут на него.

А потом, едва ли Сергей Викторович понял, как его, взрослого крепкого мужчину вытащили из ванны и тут-же завернули как ребёнка в мягкое розовое полотенце, которое также пахло лавандой… Лаванда? Как-же он мог забыть, что его Марина…

– А теперь ужинать и спать, спать, спать… – перебил его мысли жизнерадостный голос существа, что мило улыбаясь, уже повязывало Сергею Викторовичу на шею белоснежную салфетку.

Доктор с удивлением заметил, что он сидит перед красиво сервированным столом, на самом видном месте стоит огромный букет белых хризантем, а он не отводит глаз от

ярко-кровавых роз, что растут в глиняном горшке у окна.

Едва-ли он понял, что только что съел огромную тарелку странной на вид голубой каши. Манной или пшеничной? Хотя вряд ли это так важно. В фантастическом мире можно ожидать всё, что угодно.

– А утром вас ждёт каша из солнечных лучей с одуванчиками. Это просто что-то невероятное по вкусу. – закатила глаза лягушка, не забыв с шумом облизнуться раздвоенным язычком, тут-же торопливо добавив. – Омлет из грёз вы уже отведали, остался нектар из слёз. И тогда покой на всю ночь вам обеспечен…

– Нектар из слёз? – удивился доктор, принимая хрустальный фужер с бледно-голубой жидкостью.

– Ну да, из слёз! – жизнерадостно заулыбалось существо. – Лес сказал, вас надо встряхнуть, что-бы вы всё вспомнили…

– Я вспомнил? – сонно пробормотал Сергей Викторович. – Но что? И зачем…

Кажется, нектар стал сразу действовать. Едва ли доктор уже понимал, почему и кто несёт его по воздуху, зачем он опять трясётся в душной электричке, и отчего рядом с ним нет его Марины и сына. Да и нужно ли это было доктору понимать. Он просто спал в ту минуту, как самый обычный, слабый человек.

Доктор спал, но это был беспокойный сон. И ещё никогда Лесу не было так жалко этого в чём-то беспомощного человека. Ну, зачем ему эти переживания? Для чего?

За свою жизнь Лес многое повидал. Ему не в новинку слабости и недостатки человеческой натуры. Его тоже иной раз мучил вопрос, а за что эти мучения даны человеку?

– Эхо-хо! – вздохнул старик, отгоняя от себя те видения, что иногда так и норовили занять его ум. – Не стоит! Право не стоит расслабляться! Иначе всё пойдёт не так, как следовало…

Он в ответе за этого человека. В ответе перед Высшим Разумом! Он обещал…

– Последний Потомок будет находиться перед своей прошлой, настоящей и будущей жизнью! Не забывайте об этом мудрейший Лес! Вы будете его энергией, а совестью станет то, что он увидит. А увидит он многое, и душа его содрогнётся. Он будет плакать кровавыми слезами раненого болью сердца, он будет умирать тысячу раз во времени, переживая смерть во всех её ужасных проявлениях, а воскрешая, он не должен вновь осуждать тех, из-за кого принял её…безобразную, страшную, уродливую. Принял её в свои обьятия, как единственную и любимую…Хотя едва ли кто поймёт это и увидит! Всё это растянется на годы и столетия. И пусть красная пелена застит глаза каждому на этой земле, но не бойтесь, уважаемый Лес, придёт время, и каждому из них достанется глоток чистейшей прозрачной воды, и каждый омоет этой водой своё лицо, и тогда произойдёт невероятное. Люди поймут себя, и каждого себеподобного, потому-что смогут проникнуться болью другого. И вот тогда, вместо серого цвета нового дня, все обнаружат ясное светлое небо, яркое солнце будет отражаться в голубых озерах с прозрачной водой, а на берегу в тот день расцветут огромные красные маки…

– Маки? – удивлялся Лес, который тогда был ещё молод и наивен. – Но почему маки?

– Без красного нельзя! Это цвет жизни и любви! – отвечал ему Высший Разум.

– ?????

– Любви! – усмехается старик. – Опять любви! Сдалась всем эта любовь? И что в ней такого завораживающего, что-бы ради неё умирать и рождаться тысячи раз, и опять умирать…

– Опять и снова… – тихим шелестом звучат слова, и уносятся в неведомую даль голубого экрана той огромной тарелки, что висит неподвижно на стене.

Если бы не эти слова, и сияющие неоном звезды по краю тарелки, разве стал бы уверять Лес, что он видел нечто… А именно: прекрасное женское личико с черными грустными глазами. Туманное, размытое изображение, которому едва ли можно верить.

Сколько прошло уже лет и столетий, как Высшим Разумом Лес избран хранителем книги Судеб, или книги Мудрецов. Большое доверие ему было когда-то оказано, и кто вправе судить, за что и почему именно он удостоен такой чести, быть хранителем книги жизней и смертей всего рода человеческого… Книги тайны человечества!

И он был когда-то грешен, ибо был молод, силён и красив. Но всё когда-то проходит, и однажды он увидел свет в конце того длинного тоннеля, куда улетала его грешная душа. Но ей суждено было вернуться вновь на эту землю. Огромный клинок был выдернут из его тела грубо и мощно. Едва ли тогда Лес понял, что перед ним не ангел с лицом красивой девицы, и не дьявол искуситель, желающий продлить его мучения. Он уже терял сознание, но всё-же чувствовал, как бережно бинтует ему рану та, что чем-то поразила его с самого первого мгновения их встречи…

Из всего племени лесных людей он остался лишь один. Битва с другим сильным племенем для лесных людей стала освобождением от нелёгкого бремени жизни. Все из его сородичи ушли в мир иной, и только он один, выживший, приняв имя Лес, да так и остался навсегда здесь, один, в этом грешном мире. Но не просто так остался, а стал верным Хранителем книги Судеб. Так было ему велено!

Вот и теперь он принял приказ Высшего Разума и должен исполнить его.

Пусть будет так, как будет! Как должно быть, и как не должно, пусть всё идёт своим чередом! И этот спектакль жизни, он тоже кому-то был нужен. А пока пусть ещё спит Последний потомок Владов. Пусть спит! Его мозг продолжают будоражить воспоминания. А в них истина! И человек должен дойти своим умом до Главной истины… Сам! Своим, обычным человеческим умом!

Что надо всей этой разноликой толпе людей в огромном зале приема гостей? Высокие мрачные стены словно поглощают все звуки, все слова, все мысли и желания…

– Марина? Где ты? Марина…

В большом зале дворца каждый громкий звук заглушается невероятно огромными старинными персидскими коврами. Ковры покрывают дощатый пол, хотя видно, что его специально натерли до зеркального блеска. Толпа народа, появилась у входа в зал. Посетители оживленно о чем-то говорят между собой, но вот все умолкают разом и толпа расступается.

– Марина? – пытается крикнуть доктор, заметив в живописно розодетой толпе людей в золотых парчовых халатах и платьях, свою жену. В белом летнем платье, она так похожа на чем-то испуганную девочку. Её ладони прижаты к груди, в широко распахнутых глазах застыли слёзы, а губы её, пухлые, ярко-розовые, слегка подрагивают…

– Не тревожься, ничего не будет твоей жене. Видишь, она главному режиссеру понравилась. Видать по всему, в артистки попадет…

Ярко-рыжая, высокая, очень худая женщина в очках на пол-лица, мило улыбнулась доктору тонкими губами, взметнув при этих словах, вверх свои бровки-шнурочки. Но доктор раздраженно отмечает про себя, а может ему просто показалось, как злорадно сверкнули странным блеском её глаза, скрытые очками-фарами.

– Кино снимают! Многосерийное! Про энту любовь самую, ханскую… к одной бабе…

Подвыпивший мужчина– провинциал, в новом пиджаке и галстуке набекрень, утробно икнул, прикрыв рот ладонью.

– Пардон! – обратился он к рыжеволосой женщине, но та презрительно шикнула на него, да так агрессивно, что выпивоха сначала опешил, а затем, проводив её взглядом, не менее презрительно пробубнил, обращаясь к доктору, и кивая головой вслед удаляющейся женщине:– Ишь, рыжая стерва, чистая кошка, ей-бо не вру! Сам видел, как она по залу мышей гоняла…

– Мышей? – вдруг поразился доктор. – Вы сказали, что она кошка?

– Ну да! – утвердительно кивнул мужчина, вновь громко икнув, так что несколько посетителей обернулись и укоризненно покачали головой.

– И кошка, весьма подозрительная, скажу я вам по секрету. Не нашинская…

Мужчина ещё что-то бубнил, перемежая свою речь неприлично громкой икотой, но доктор, уже не слушая его, пробирался сквозь толпу зевак столпившихся около небольшой неприметной двери, расположенной в одном из углов зала приёмов…

Огромные софиты освещали часть зала и небольшую узкую дверь в глубине стены, невысокую тахту, и женщину, что полусидя, застыла на ней, обхватив тонкими руками собственные плечи, низко склонив голову. Слышатся шаги, яркий свет ламп направлен на дверь. Стрекочет камера, все замирают. И тут совсем некстати слышится вновь бубнящий шепот мужичка-провинциала, и раздраженное шипение женщины-кошки. Но доктор не слышит ничего, он смотрит во все глаза на ту женщину, что поднимает голову и с надеждой смотрит на мужчину, появившегося в проёме дверей. Высокий красавец в белоснежной чалме. У него большие выразительные глаза, и чувственные губы. Он доволен, он улыбается в камеру, но почему-то кажется, что его улыбка – это довольный оскал хищного зверя…

Женщина поднимается с тахты и тут-же падает ниц перед мужчиной, обняв его за ноги, разметав по грязному пыльному полу своё красивое парчовое платье. Она словно умоляет мужчину о пощаде… или…или наоборот, складывает к его ногам свою любовь? Этому холёному красавцу, что с видом победителя смотрит толи на объектив громко стрекочущей камеры, толи на безликую толпу, где находится его соперник…

– Чёрт…вот чёрт… – бормочет Сергей Викторович, вдруг почувствовав, как в его груди поднимается волна протеста.

– Вы правы, он чертовски красив! – оборачивается рядом стоящая женщина, в которой Сергей Викторович безо всякого удивления узнает ту, что назвали кошкой.

– Он такой милашка, не правда ли? – умильно улыбается другая женщина, и, обернувшись, кокетливо смотрит на доктора. – У таких мужчин совсем нет изьянов…

– Изъянов? – словно током прошибает мозг это одно лишь маленькое слово, и мысленно уцепившись за него, Сергей Викторович с ревностным вниманием вглядывается в мужчину, что склоняется над женщиной, и, взяв её за плечи, долго смотрит ей в глаза, прежде чем…прежде чем….

– Изъян…изъяны… нет изъянов… – весело стрекочет толи камера, толи женщины, что стеной окружили доктора.

Толи это скачут его глупые раскордашные мысли, от которых начинает побаливать голова. А может, эта боль от неумеренного света софитов, что ещё ярче осветили киношную сцену ханской любви…

А артист немного подобрел на тело, что даже красивый халат ему маловат! К тому-же, в некоторых местах позолота тесьмы облезла, пообтрепалась со временем, а кое-где даже оборвалась. Ну, а белая батистовая рубашка под парчовым халатом кажется не первой свежести, и слишком помята…

– Ничего этого не будет видно в фильме… – рыжая женщина стоит почти рядом, и от неё веет раздражением и острым запахом валерьянки. – Хотите успокоиться?

Она подносит маленький флакон под нос Сергею Викторовичу так неожиданно быстро и резко, что он едва успевает увернуться, а иначе бурая жидкость плеснула бы ему прямо в лицо. Но жидкость пролита на мужчину-выпивоху, и тот с остервенением лижет собственную руку.

– Жаль! – вздыхает рыжая женщина, бросая пустой флакон через плечо назад. Слышится звон разбитого стекла, чей-то визг, и опять бубнящий недовольный голос мужчины. Рыжуха исчезает в толпе, успев подмигнуть доктору огромным желто-зелёным глазом. Выпивоха толкает локтем неподвижно застывшего доктора, и громко икнув, сердито бормочет:

– И тебя дурака, дураком сделали… а вроде как приличный мужик! А-а-а! – машет сердито мужчина кулаком:– Это всё она. Доберусь я до тебя, рыжуха. Ох, и доберусь!

И опять довольно сильно толкнув доктора в плечо, он громко произносит, поминутно заикаясь:.

– Эт-т-то т-твою ж-жёнку сейчас в-в га-гарем по-потащат?

– З-зачем в-в г-гарем? – в свою очередь стал заикаться Сергей Викторович.

– В-в ж-жёны М-ма-г-гу-у…

– М-Магу? – очнулся доктор. – Где же он, где?

Он рванулся вперёд, но едва ли возможно пройти настоящий заслон из простых зевак-экскурсантов, которые быть может, впервые увидели, как снимают кино. Тем более на отдыхе. Кто-то яростно отпихивает доктора назад, саданув ему локтем прямо в живот, и заставив согнуться в три погибели от боли. Но доктор через силу поднимает голову и видит…

Он видит стройную женщину в светлом облегающем платье, что медленно движется навстречу высокому мужчине в ярком парчовом халате. Но едва ли он её замечает. Его внимание приковано к той женщине, что встала с низкой тахты. Какой болью светятся её глаза, какой печалью. Женщина протягивает руки навстречу мужчине и тихим, чуть хрипловатым голосом произносит, словно заклинает:

– Опомнись…дорогой! Ты мой…ты мой навек, останься же со мной! И раздели мою любовь, прими её как дар…

Но усмехнувшись, мужчина отвечает, обращаясь в стрекочащую камеру:

– Как слаб, как грешен человек! Судьба, порочный круг…

У женщин на уме одно, а вдруг…а вдруг…а вдруг…

А нам держать удар судьбы…удар-р…

Вскрикнув, женщина падает на тахту, и лежит неподвижно, словно выдерживая паузу, пока камера наедет и снимет крупным планом её невероятно бледное лицо, такое прекрасное и трогательное в ореоле черных блестящих кудрей.

– Об-божаю фильмы в стиле мелодрамы. Ах, как трогательно, как мило она умирает! – сентиментально вздыхает толстая тётка в огромной соломенной шляпе с пышным пером, которое так и норовит попасть Сергею Викторовичу то в глаз, то в рот, то пощекотать под носом, а то просто закрыть обзор разыгравшегося спектакля. Закрыть…

– Эртэ! – тихо ахнув, доктор зажимает рот руками.

Женщина в огромной шляпе фетровой оборачивается, и доктор видит, что это не толстая тётка, а стройная молодая рыжеволосая женщина в широком плащ – накидке. Женщина приветливо кивает ему как старому знакомому. Её плоский нос напоминает забавную пуговицу, её темно-зелёные глаза сияют, а яркие, кроваво-красные губы кривятся в насмешливой улыбке. Но неожиданно на её лице появляется брезгливая гримаса, и глаза её гаснут. Она поспешно отворачивается и разочарованно вздыхая, спешит скрыться в толпе.

– У-у, злыдня! – мужчина – выпивоха опять дыши тяжёлым перегаром прямо в ухо доктору. – И тот тоже злыдень. Видал, как бабу свою, одним ударом… бац, и уложил. А сам, каналья, опять клинья подбивает… Если бы не кино, я бы ему показал, как баб чужих совращать…

– Муж-жчина! – зашипела рыжуха, зло сверкая стёклами очков, появившись неизвестно откуда. – Учтите, вас выведут из зала. Вы мешаете актёрам работать! Учтите это…

Сказав это, рыжуха уже спешит к взлохмаченному режиссеру, что яростно машет ей руками, в которых зажаты листы с текстом.

– Видал уродину! – толкнул мужчина доктора в бок. – Приснись, вот такая ночью…

Но чем бы тогда дело кончилось, доктору не суждено было узнать, так как он вдруг увидел, что его Марина, его милая Марина медленно идёт по залу, навстречу актёру в потрёпанном парчовом халате и несвежей белой рубашке…

Но вот уже мужчина совсем не театрально сжимает Марине плечи, и доктору кажется, что он слышит, как хрустят её косточки. Доктор пытается рвануться к ней, но странная сила держит его крепко, на совесть, оставляя лишь возможность видеть всё, как на ладони.

Что может говорить этот чужой мужчина его жене? Почему он смотрит на неё так, словно требует от неё что-то? Как странно видеть в его глазах слёзы. Только слёзы ли это? Может быть, это лишь отражение огней мощных осветительных ламп? Ведь кажется, уже вовсю идёт съёмка этого многосерийного фильма. Он вместе с Мариной видел уже несколько серий, дома…И кажется, даже этот момент. Но почему фильм идёт с участием Марины? Она не артистка, она просто его жена. Нет – нет, он ни в чём её не подозревает, пока идёт съёмка, но… Разве это немое кино? Кажется, что немое… И герои, так напомажены.

Что Марина отвечает этому красавчику? И почему теперь плачет она, а в глазах мужчины, да и во всём облике этого породистого киношного героя чувствуется неподдельное торжество…

Мужчина целует руку Марине, а затем, грациозно– медленно поднимая голову, смотрит ей в глаза, словно завораживая неестественно ярким блеском своих огромных подритушённых черных глаз, или просто ожидая, пока на них наедет камера…

– О, Марина, как долго я ждал твоего возвращения…

Неужели эти слова проскальзывают сквозь тихий шелест опавших осенних листьев, и слышатся Сергею Викторовичу очень ясно в этом огромном старинном зале. Нет, кажется, он ошибся. Он ничего не слышит. Это немое кино! Тишина зала давит, и если бы не деловитая суета в зале… Как странно, что именно здесь в старинном дворце идут съемки нового фильма, и мерный звук работающих камер, и яркий свет ламп-софитов, и даже дыхание толпы зевак, что столпились вокруг, всё это завораживает и удерживает от того безумного, странного, но такого естественного желания прекратить весь этот балаган. Тем более красавец– артист, вдруг быстрым движением руки заставляет лампы мигнуть напоследок пару раз, и погаснуть, погрузив огромный зал дворца в таинственный полумрак.

– Свет! Дайте свет! Что это за безобразие! – истошно вопит режиссер, а ему вторит его рыжая помощница, расталкивая толпу зевак, что сгрудились вокруг актёров.

Но крики ещё больше создают в зале неразбериху, и это понимает доктор, который никак не может протиснуться вперёд. Толпа отбрасывает его каждый раз назад, едва он хочет прорваться сквозь неё к той, единственной, что не может вырваться из крепких объятий подхватившего её мужчины, в кроваво-красной чалме фокусника. Почему красной? Или это всего лишь игра света ярких софитов, что ударили в глаза резко вспыхнувшим огнём… Да ведь это сам Маг!

– Маг стой! Отдай мою жену! – кричит Сергей Викторович, но его голос тонет в раскатах громкого хохота, и тех слов, что жутким эхом повторяются под каменными сводами дворца.

– Теперь она моя! Моя…моя…моя навек… – несётся со всех сторон торжествующий смех мужчины, отскакивая от старинных стен и колон, от витражей окон, лишь на мгновение застревая в узорчатых балясинах, и возвращаясь обратно тихим насмешливым эхом…

– Моя…моя…моя навек… – эхом смеётся и толпа зевак, оскаливая лица в страшной улыбке сбесившихся монстров, что наступая, теснят Сергея Викторовича вглубь зала, дальше от той узкой маленькой двери, к которой спешит Маг.

В руках Мага полумёртвая от ужаса красавица. Она бледна, и едва ли что-то понимает. А может, она уже мертва? Но вряд ли такое кому нужно. К чему тогда интрига? И погоня…

Эртэ! Это была ты! Печальная тень, взметнувшая как быстрая лань вдогонку Магу. И страшный бой с его верным слугой Евнухом, у которого были знакомые жёлто-зелёные глаза. Едва ли толстый Евнух мог похвалиться заслуженной победой. Он бежал с визгом, напоминающим кошачий вопль… после того как Маг исчез, но с ним исчезла Марина. Осталась лишь клубящаяся пыль в свете ярких ламп, да женщина в тяжелом платье, словно списанная с древней восточной картинки. Лёгкий шелк её небесно-голубого шарфика, так нелепо гармонирует с пышной тяжелой парчой…

Женщина лежит ничком на вытертом грязном ковре, истоптанном до основания, до дыр, за многие годы. Она плачет или смеётся? Отчего её плечи трясутся мелко-мелко, словно её бьёт озноб? И почему никто не придёт ей на помощь, никто не поднимет её с грязного ковра, по которому, словно тёмное облако раскинулись её чудесные, отливающие тёмным блеском густые волнистые волосы. Отчего все, кто толпился минуту назад вокруг этой сцены, сейчас равнодушно бредут дальше, устремляя свои безжизненные взоры на стены дворца, на которых развешаны странные и даже страшные картины неизвестных никому художников. Гаснут лампы, и в зале становится почти темно. Почти!

И лишь один усердный работник тащит перед собой на длинном штативе переносную лампу, которая болтается в разные стороны, словно огромная желтая груша. Ещё мгновение, и она, сорвавшись, упадёт вниз, упадёт прямо на женщину, железным штырём войдя ей прямо в спину, пропоров с лёгкостью тяжелый материал платья, словно это острая игла белошвейки…

– Стой! – Сергей Викторович бросается вперёд и толкает ретивого работника кино так сильно, что тот летит кубарем вперёд и вниз, прямо в ту раскрытую дверь, где скрылся Маг с Мариной на руках.

Доктор поднимает женщину с пола и изумлённо смотрит ей в лицо. Он не ошибся. Это…

– Э-э-эр-р… – готово вновь вырваться заветное слово из его рта, но женщина, очнувшись, умоляюще смотрит на доктора заплаканными глазами и качает головой, словно просит его ничего не говорить. И тут он видит в проёме узкой двери на мгновение мелькнувшую фигуру толстяка с огромными рыжими усами.

Незримый страж, он вечно начеку…*

– Евнух! – чуть слышно произносит женщина единственное слово.

Но тут-же, покачивая головой, она умоляюще просит:

– Оставь меня, ради общего блага! Иди…иди туда…за ней…быстрее…

И доктор, который готов был секунду назад забросать женщину кучей вопросов, теперь же, не проронив ни слова, быстро поднявшись, бежит туда, где недавно скрылись двое: мужчина в красном тюрбане, с женщиной на руках в белом платье невесты…

Он слышал за спиной визгливый голос толстяка Евнуха и понимал, что резкий свист плети и судорожный крик женщины и её рыдания, готовы разорвать ему сердце и ту невидимую грань, через которую ему опасно переступать, потому-что назад нет пути… И пусть простит его Эртэ, пусть простит, но время Евнуха подойдёт к своему логическому концу…

– Так где-же ты нашёл Марину?

Старик Лес суров, и совсем не расположен к разговору. Его колючий взгляд небольших, и почти бесцветных глаз, также не располагает к откровенности. Но этому человеку нельзя лгать, да и надо ли…

Воспоминания далёких дней, или сон не дают покоя подсознанию. Конечно, это сон возвращает всех к действительности. Но сон сплошной обман! Разве было всё так, как ему приснилось? Едва ли! Обычная поездка на море дикарями, обычная экскурсия по историческим местам, где такое обычное дело, потерять друг друга в толпе среди других экскурсантов. Потерять на время из виду, всего на мгновение… И всё это было так давно, ещё до рождения Славки… когда они были студентами…

– Как ты нашёл Марину? Да и нашёл ли?

– В огромном дворце так просто заблудиться… – сквозь силу отвечает доктор.

Ему стыдно, оказывается, ему всегда было стыдно за этот момент, когда бросив одну женщину, он бежал за другой, не зная куда бежать…

– Я искал… я долго искал Марину по дворцовым залам, а нашёл её…

– Так где-же ты нашёл её?

– Опять у фонтана Слёз!

– Она спала? – Лес не отводит суровых глаз от доктора, и словно осуждает его за тот случай, нелепый и даже в чем-то может быть смешной. Он видно не знает продолжения…

С Мариной они тогда долго чему-то смеялись. Ведь в молодости всё смешно. И даже вода в фонтане как-будто весело журчала в тот момент…

– Всё повторяется! И даже молодость с её ошибками. – вздыхает Лес и укоризненно произносит:– Последнему Владу не гоже забывать, что его жизнь и жизнь его окружающих для кого-то весьма интересна. Хорошо, что незримое око все эти годы без устали отслеживало каждый ваш шаг, помогая…

– Что? – вскричал изумлённо доктор. – За мной, оказывается, шпионило все эти годы какое-то незримое око? Это…это просто возмутительно! За ущемление моих прав можно привлечь кой-кого к суду. Ха! Помогая мне, по вашим словам, а скорее всего, просто мне мешая… мешая нормально жить…

– Не кипятись попусту мой мальчик, хотя едва ли это неверные слова. – усмехнулся старик. – Теперь ты муж, настоящий Влад! Но это звание тебе ещё следует доказать! Настала пора не только воспоминаний и снов… Всё сошлось воедино! Хитрость и простота, жестокость и наивность, красота и порождение ужаса, любовь и пустота души, ощущаемое как одиночество… Что победит, что сгинет, а что останется на земле и станет её будущим…

– Я не понимаю вас Лес. Хотя стараюсь!

Отчего в груди доктора зреет большое, огромное пламя, способное растопить странный комок холода животе. Жар и холод! Лёд и пламень! Две противоположности, как две крайности. Только зачем всё это ему, одному. Зачем?

– Я не понимаю…ничего не понимаю… хоть и пытаюсь.

– Тебе следует многое понять из того, что ты видел или увидишь! А в случае неудачи, ты каждый раз будешь возвращаться к исходной точке, как в данных случаях. Запомни это, Последний потомок Владов… Ведь твоя судьба тоже записана в Большой книге судеб.

– Значит, я топчусь на одном месте? А как-же Марина? Где она?

– Я хотел бы спросить это у тебя?

– Тогда возвращай меня старик обратно. Мне срочно надо туда… на море…Быстрее!

– Хорошо! Только едва ли я оставлю сейчас тебя одного… Смотри внимательно доктор, и вспоминай…

Лес проводит рукой по воздуху и огромная белая тарелка на стене вдруг начинает вращаться, всё быстрее и быстрее, и наконец, резко останавливается, плеснув солёной водой через край, которая уже мерно колышется, синим цветом летнего моря, и набегающими на золотистые края тарелки небольшими барашками весёлых волн. Жара! Кругом полно отдыхающих. Под разноцветными зонтиками лежат багрово-красные тела отдыхающих, уже почти сгоревших на южном солнцепёке. Только никто не обращает на это внимание. Обгореть на море до живого мяса, дело сугубо добровольное, хотя и малоприятное! И взрослые это понимают лучше, чем их дети, но упрямо и глупо лежат на солнцепёке. Ну вот, например, молодая пара. Красный как рак папаша в синих плавательных шортах, ярко-багровая мамаша в нежно-голубом купальнике под стать морю, к ним подбегает мальчуган лет семи-восьми. На макушке его головы красуется маска аквалангиста, во рту длинная трубка ярко-зелёного цвета, в руках он несёт полупрозрачную белую массу, от которой тянутся вниз длинные нити слизи. Это медуза, что расплылась в его ладонях.

– Бр-р-р-р! Довольно неприятная штучка! – передёргивает плечами миловидная женщина, обращаясь к мужу. – Кажется, меня сейчас стошнит…

Она машет на сына руками, и, смеясь, заставляет его отнести бедное животное обратно в море. Мальчуган умоляюще смотрит на отца:

– А может, мы возьмём её себе… в аквариум…Ну возьмём, па…па-а-а…

Картинка расплывается, а на её месте уже возникает другая…

– Это опять мы! – восклицает доктор, но тут-же поправляется:– Мы отдыхали на море всей семьёй. Вот гуляем в парке, вот едим пельмени, вот катаемся с водяных вышек в аквапарке. Сын забавен…

– Сколько раз вы были в аквапарке? – интересуется Лес, внимательно наблюдая за мальчуганом, что катится в длинном водяном желобе, хохоча во все горло, и с визгом падает в голубую воду бассейна.

– Два раза. – улыбается доктор. – Два раза, и оба раза были в разных аквапарках. Знаете уважаемый Лес, какое это удовольствие для ребёнка…

– Марина ходила с вами? Что-то я её не вижу!

Лес невозмутим. Доктору даже жаль этого человека. Жить в такой глуши, ничего не видеть…Хотя едва ли это верно! Такую чудесную и "реальную" тарелочку каждый бы завёл у себя дома с большим удовольствием. Сиди себе на диване, да подглядывай за другими, или сам участвуй в происходящем. А может, это видеомонтаж?

– Машина времени! Не такое уж и современное изобретение! – усмехнувшись, поясняет Лес. – К сожалению, люди ещё не готовы принять её без роковых для себя последствий. Вот мы и ждём, когда это время подойдёт! Хотя, едва ли тогда случится очередная революция…

– Кто это мы? – доктор задал вопрос, но навряд– ли он дождётся ответа.

Лес невозмутим. А может, он очень внимательно наблюдает за женщиной, которая прощально машет рукой мужчине с мальчиком, что идут по узкой тропинке двора, и скрываются за гулко хлопнувшими воротами.

– Она осталась одна…

– Мы с сыном идём в другой аквапарк! Марина устала, и отказалась идти. Она сказала, что, наконец, отдохнёт от нас… – торопливо говорил Сергей Викторович, сам не зная почему, словно оправдываясь перед этим суровым стариком.

– Итак, она что-то читает, сидя под виноградником. Видите доктор, теперь она внимательно смотрит на высокую стену каменного забора… – комментирует Лес бесстрастным голосом, хотя в этом нет никакой нужды.

Там, в огромном блюдце, как на экране в кинотеатре, Сергей Викторович видит свою жену, красивую, загорелую, с ярко-багровыми плечами. Они воспалены и блестят от крема, как следствие неумеренного злоупотребления южным солнцем. Да-да, Сергей Викторович вспомнил, именно из-за этого Марина осталась дома. А он с сыном отправился в другой аквапарк. Стоит ли за это их обвинять…

– А это кто? – напряженный голос Леса, выдаёт плохо скрытую тревогу.

За спиной Марины появляется мужчина в разноцветной рубахе навыпуск. Зелёные пальмы на красном фоне рубахи соперничают с яркими красками сада. Кажется, что мужчина проходит мимо женщины, но что-то его останавливает. Изображение тарелки замирает на секунду, крупным планом вырисовывая лицо мужчины. Но Сергей Викторович знает, кто этот мужчина, и он готов объяснить это Лесу.