Текст книги "Высший пилотаж"

Автор книги: Татьяна Дубровина

Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Начальница глянула на Машу с подозрением:

– А вы, милая, случайно не...

– Я случайно не!.. – Мария так решительно тряхнула головой, что едва не уронила очки. – Стараюсь сберегать силы для... любимой работы, для нашей книжной сокровищницы!

Вера Петровна не уловила горькой иронии, прозвучавшей в ответе подчиненной:

– Правильно! Так держать: в магистральном русле кипучей действительности!

– Так и держу. В русле.

– Знаете, что я решила? – с пионерским задором сообщила директриса. – Поделюсь-ка секретом «живой воды» с нашей юной коллегой Александрой! Меня не проведешь, я-то замечаю: Сашенька весьма интересуется секретами красоты. У нее в портфельчике – представьте себе! – вместо книжек много-много макияжа! А разве можно портить молодую нежную кожицу ядовитой зарубежной химией?!

– Поделитесь с ней, Вера Петровна, – кивнула Маша, которую разговор уже достаточно утомил. – А я тем временем дополню каталог. Кто, вы говорите, автор этой новинки?

– Поль Брегг!

– Француз?

– Вполне возможно.

– Французы не дураки.

«Жаворонок, милый жаворонок! Жаворонок, ощиплю тебя! Ощиплю тебе я хвост, ощиплю тебе я хвост...»

А Вера Петровна уже ходила по залам, заглядывая за стеллажи и выкрикивая:

– Са-ша! Алексан-дра!

Невдомек было наивной старушке, что малышка Сашенька, запершись в подсобке, целуется сейчас с длинным нескладным парнишкой. И бедный юнец вдохновенно слизывает с ее губок макияж, не задумываясь над тем, сколь ядовита эта яркая зарубежная химия.

Маша не стала выдавать Сашеньку, хотя видела, как парочка, воровато оглядываясь, юркнула в дверь подсобки, и слышала, как повернулся в скважине ключ. Смолчала не потому, что оберегала Сашеньку от неприятностей, а оттого, что не хотела лишний раз травмировать Веру Петровну. Впечатлительная директриса была бы шокирована неуважительным отношением к книжной сокровищнице...

Хотела бы Мария оказаться сейчас на Сашенькином месте? Возможно. Но только если бы вместо нескладного парнишки был...

Нет, нет!

Нужно забыть о Соколове раз и навсегда. Влюбленность обессиливает и вызывает упадок сил. Она вредоносна, как весенний авитаминоз...

Итак, каталоги и формуляры. Названия и авторы. Выходные данные, картотека, журнал регистрации.

Помимо Поля Брегга поступили новые поэтические сборники.

Кто сейчас читает стихи? Да никто. Люди предпочитают дешевые бульварные романы. Мужчины – детективы и «крутую мочиловку», женщины – «про любовь». А подростки и вовсе берут книжки в руки лишь по мере необходимости: в основном просят произведения из школьной программы. В свободное же время их больше привлекают видеофильмы да компьютерные игры. Есенин и Цветаева мало кого могут заинтересовать...

А вот надо же, издательства упорно продолжают их печатать. Спрашивается: для кого? И для чего?

Разве что для гадания. Маша вспомнила, как в детстве, в летнем лагере, девчонки раскрывали книжку наугад, тыкали в страницу пальцем и получали якобы самый правдивый ответ на мучивший вопрос. Что, если попробовать и сейчас?

Она не глядя вытянула из стопки новых поступлений первый попавшийся томик. Раскрыла где-то посередине.

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века —

Все будет так. Исхода нет.

Умрешь – начнешь опять сначала,

И повторится все, как встарь:

Ночь, ледяная рябь канала.

Аптека. Улица. Фонарь.

Какое точное попадание. Такая же цикличность, как в Машиной жизни. Как видно, Александр Блок тоже страдал от весеннего авитаминоза и ведать не ведал, что от этой унылой болезни однажды придумают простое и чудодейственное средство – курс уринотерапии!

Какое счастье, что поэт ничего не узнал об изобретении находчивого француза Поля Брегга. Иначе не родились бы стихи, столь созвучные Машиному настроению.

«Все будет так. Исхода нет». И надо методично заполнять однообразные графы картотеки. Строчку за строчкой, день за днем, месяц за месяцем... всегда.

Но как заставить себя этим заниматься, когда из подсобки доносится возня, и приглушенные голоса, и еще какие-то звуки... А, это посыпались с полки неосторожно задетые книги... Похоже, подбирать их никто не стал. Бедные влюбленные! Они всегда такие обессиленные!

Глава 2

ОБНОВКА

Пятое июня, пятница.

Пятое число – день зарплаты.

Каждая из сотрудниц районной библиотеки держала в руках по нескольку новеньких шершавых бумажек и каждая прикидывала, на что их потратить. Ну, сброситься на общее скромненькое чаепитие – это понятно. А еще?

У Сашеньки одно на уме:

– Ой, девочки, по телику такую помаду рекламировали – это ва-аще! Прикиньте: водой не смывается! Ну кайф! К ней прилагается такой специальный фиксатор... Я просто в шоке!

На эту тираду грустно откликнулась Лариса. Она ненамного старше Сашеньки, однако проблемы у нее иные. Лара – мать-одиночка:

– Помада стоит сорок пять баксов. Жить-то потом на что целый месяц?

– Да че ты, Ларка! – Сашеньке очень хотелось сагитировать подругу на совместное приобретение обновки. – Тебе ж на Илюшку пособие выдают!

– Ха, пособие. Крохи.

– Там не один тюбик, а целых три в наборе! Хочешь – возьмем одну упаковку на двоих!

– А фиксатор-то один.

– Гм, да. Проблема.

– Я лучше рюкзачок такой куплю, с дырками, – вздохнула Лариса. – Разноцветный.

– Дырявый рюкзак! Ты че!

– Да нет, дырки специально, для ног. Для детских. Чтобы ребенка на спине носить. Или на пузе. А то я из-за Ильи выйти никуда не могу, бабка по вечерам с ним сидеть не согласна. Только во время рабочего дня. А он у меня не ясельный.

Лариса редко появляется на работе, то и дело на больничном. Вечно у мальчика то насморк, то диатез. В библиотеке на это смотрят сквозь пальцы: ни у кого тут больше детей нет, и Лара на особом счету.

Тем не менее Вера Петровна всегда спешит ревниво вклиниться, едва речь заходит о Ларисином сынишке:

– А вот мое чадо...

У одинокой пенсионерки есть питомица: кошка Леопольдина. Названная, разумеется, в честь знаменитого кота Леопольда. Директриса над «своим чадом» трясется, лелеет его и балует.

– Я углядела в зоомагазине такие искусственные косточки, насквозь пропитанные специальными кошачьими витаминами – для игривости и для густоты шерсти...

Сашенька тут же невинно, ангельским голоском, спросила:

– Зарубежные?

– Конечно, детка! Наша промышленность до такого пока не додумалась.

– Вера Петровна! – Саше едва удавалось сдержать смех. – Вы же пропагандировали все натуральное! Притом собственного производства. Поите Леопольдину «живой водой»! На фиг ей косточки?

Добрейшая Вера Петровна огорченно развела руками:

– Диночка отказывается почему-то...

Саша с Ларисой переглянулись – и разразились хохотом:

– А вы чьей «живой водой» ее угощали?

– Кошачьей, разумеется. Собирала в баночку и...

– Попробовали бы напоить своей! Может, у вас вкуснее!

Маша поняла, что пора вмешаться. Сейчас девчонки доведут старушку до слез.

– Скоро магазины закроются, – напомнила она, – и не достанется вам ни помады, ни рюкзачка.

– Ах да, – спохватились те. – Сегодня ж короткий день! Маш, ну а ты? Что себе купишь?

– Не знаю даже...

– Небось удобрений для огорода? – предположила Лариса.

Все были в курсе, что Маша обожает возиться на даче: в зимние холода с удовольствием лакомились и ее вареньем, и консервированными овощами ее изготовления.

– Брось, Машка, – уже на полпути к выходу прощебетала Александра. – Удобрять можно тоже бесплатным естественным продуктом. Как это?.. Компост, во! Вера Петровна объяснит!

Девчонки умчались, Вера Петровна заковыляла за иностранной витаминной косточкой, Маша же задержалась, чтобы запереть двери и окна.

«А почему я никогда не покупаю себе хоть маленького гостинчика с зарплаты? – задумалась она. – Трачу деньги только на необходимое. Ведь, наверное, так приятно – приобрести какую-нибудь мелочь, просто так, непрактичную, ненужную? В нашей семье это не принято, всегда планируем покупки вместе с мамой. Даже списки составляем, и ни она от них потом не отступает, ни я. Может, все из-за бедности? Ну а Сашенька с Ларой: разве они богаты? А Вера Петровна? И тем не менее позволяют себе шикануть, чем-то себя порадовать. Мне тоже хочется!»

Это неразумно? Пусть. Маша успокаивала себя тем, что она сэкономит на удобрениях: забытая на даче рассада все равно наверняка погибла. После того памятного ливня ни капли дождя не пролилось на землю. И почва в коробках с помидорами превратилась, конечно, в заскорузлый ком. Так что всяческие подкормки для овощных культур уже ни к чему. Значит, можно...

А можно ли?

Да! Даже нужно. В теперешнем состоянии маленькая радость Маше просто необходима...

...Огромный торговый дом весело сверкал застекленными витринами. Товаров было выставлено столько, что глаза разбегались. И цены – в долларах, сплошь трехзначные цифры. Как минимум.

Электрический чайник очень нравится. Хотя зачем он, когда дома есть обыкновенный, эмалированный?

А вот сервизик на шесть персон, веселенький, весь в подсолнухах. Как раз для дачи! Вдруг туда наведаются... случайно... какие-нибудь гости? Можно будет напоить их чаем не из неуклюжей металлической кружки и не из единственной чашки в горошек, у которой нет даже блюдечка.

Ой, а цена! Одна сахарница стоит, наверно, больше Машиной зарплаты.

Нет, сервиз отпадает. Да и откуда гости. Белецкий, конечно, не в счет... А больше никто не прилетит... то есть не зайдет.

Перед ней вырос прилизанный, отутюженный, вышколенный продавец в малиновом пиджаке-униформе.

– Вам помочь? – предложил он свои услуги, льстиво заглядывая потенциальной покупательнице в глаза. – Что вас интересует? Привезли новые стиральные машины. Отличные, с верхней загрузкой. Четырнадцать режимов стирки. Недорого, всего семьсот долларов.

Маша почувствовала себя полным ничтожеством. Семьсот долларов тут считается маленькой суммой! А для нее и семьсот тысяч рублей – целый капитал.

– Спасибо, я пока просто посмотрю. Не уверена, что мне нужно... м-м-м... именно с верхней загрузкой.

– Но это же очень удобно! Гораздо лучше, чем с боковой! Загрузили белье – и вдруг вспоминаете, что забыли в кармашке сто долларов. Открываете – и вынимаете! А с боковой дверцей – надо сначала слить воду. И потом, у этой модели мощная центрифуга, тысяча оборотов в минуту! Отжимает почти досуха.

– Нет, благодарю, – все больше теряясь, сказала Маша. – Я не интересуюсь стиральными машинами.

– Тогда что? Подарок? Для джентльмена? Для дамы?

– Для дамы, – безвольно прошептала Маша. Масленый голос продавца обволакивал и подчинял ее, не позволяя отшить навязчивого помощника.

– Для молодой или «за тридцать»?

– Нет, она не молодая... хотя тридцати еще не исполнилось.

– О, я догадываюсь... Не для вас ли?

«Курс психологии им, что ли, читают? – подумала Маша. – Или даже гипноза? Почему я не в силах его прогнать? Даже возразить – и то не получается».

– Да. Для меня.

– Это замечательно, – так и просиял продавец. – Просто великолепно! Я знаю, что вам подойдет. Идемте!

И Маша, будто на поводке, последовала за ним. Ее привели в ювелирный отдел.

От блеска выставленных бриллиантов зарябило в глазах. «Это ловушка, – предостерегал внутренний голос. – Гипнотизеры всегда используют мерцающий свет, такой же, как исходит от этих драгоценностей, чтобы усыпить подопытного и полностью подчинить его своей воле. Безошибочный прием».

Но даже бдительный внутренний голос захлебнулся, поддавшись очарованию «безошибочного приема». От разложенного на бархатных подушечках великолепия захватывало дух. А стоимость... Она столь фантастична, что трудно понять: тут и вправду столько нулей или это просто двоится в глазах? Мелкие цифирки множатся и множатся.

Проклятая дальнозоркость!

Продавец, весь преисполненный такта и деликатности, мягко отвел ее от витрины с массивными колье, доступными разве что дочери Рокфеллера:

– Это, мне кажется... не совсем в вашем стиле. У вас такая строгая внешность! А вот здесь то, что будет вам к лицу: золотые знаки зодиака с одним небольшим бриллиантиком. Неброско и со вкусом.

Продавец-поводырь уже многозначительно переглядывался с коллегой, стоявшим непосредственно за прилавком и одетым в такой же малиновый пиджак: дескать, перехватывай инициативу, пока жертва не вышла из транса!

И тот перехватил:

– Итак, мадам, ваше созвездие?

– Дева, – прошептала Маша, завороженная и замороченная. Никогда еще она не бывала окружена таким вниманием, никто не занимался так долго персонально ею, да еще в столь роскошном заведении!

– Дева – прекрасный знак, – елейно пел тот, что за прилавком. – Самый женственный! Самый сексуальный!

Видимо, второй гипнотизер был не столь опытен, как первый. Каких-то нюансов в психике клиента он не учел.

Маша вздрогнула – что-то ее резануло:

– Дева – сексуальна?

Первый сделал второму страшные глаза и вновь принялся солировать:

– Дева – это сама святость и чистота! Дева Мария, Богородица, Мадонна!

Второго, однако, заело. Самолюбие взяло в нем верх над коммерческой выдержкой.

– Сексуальность и притягательность! Уверяю вас! Под созвездием Девы родились Грета Гарбо и Софи Лорен!

Первый кашлянул со скрытой угрозой:

– Пушкин писал: «Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна, чистейшей прелести чистейший образец!» Чистейшей, понятно? Он обращался так к своей невесте!

– А невеста потом снюхалась с Дантесом, – уже с явной враждебностью гавкнул второй.

Видимо, сотрудники торгового дома жестоко конкурировали между собой, и сейчас их соперничество вдруг выплеснулось наружу.

– Чистота, – твердил первый.

– Сексуальность, – не сдавался второй.

– Мадонна, – настаивал первый.

– Певица Мадонна? – ехидничал второй. – Верх целомудрия!

Ай-яй-яй, о клиентке-то и забыли. Маша медленно, но верно выходила из состояния транса.

Полезла в сумочку.

Продавцы заметили это и в один миг прекратили дискуссию. Кажется, посетительница собирается раскошелиться?

– Я выписываю? – радостно спросил тот, что был за прилавком.

Однако торжество его было преждевременным. Девушка достала вовсе не кошелек, а очешник. И, склонившись над витриной, сквозь толстые плюсовые стекла разглядела ценник.

Все сразу встало на свои места. Мария Колосова вновь была самой собой: трезвой, реалистичной и немного насмешливой. Правда, насмешливость и ирония служили скорее для самообороны.

– Это мне не подходит, – прищурясь, сказала она. – Бриллиант не совсем чистой воды. И мелковат.

– Да, но... – икнул первый.

– Зато цена... – оправдываясь, развел руками второй.

М-да, цена. Три библиотекарских оклада.

– Цена значения не имеет, – сухо произнесла Мария. – Важно качество!

И пошла от издевательски сверкавшего отдела не оборачиваясь, чувствуя на своей спине уважительные и обескураженные взгляды торговцев...

Но радостное возбуждение, предвкушение обновки не прошло. Наоборот, даже усилилось от сознания того, как ловко она отбрила этих коварных искусителей, уверенных, что кругом одни простаки.

Мария освободилась от наваждения!

И, как бы в ознаменование этого, в глаза тут же бросился висящий в углу плакатик: «Распродажа». А значит, там имеется что-то по доступным ценам.

Правда, она только что гордо заявила, что цена ее не волнует, но ведь это была лишь бравада.

Так что же там есть, на этой самой распродаже? Какие-нибудь бракованные утюжки или некомплектная посуда? Вопиюще яркая бижутерия? Но все равно, все равно она что-то, да выберет. Нацелилась на покупку – так негоже уходить с пустыми руками.

Подошла. Никто из продавцов больше ее не сопровождал и не донимал назойливыми советами. Видно, непрестижный был отдельчик. Да и неприбыльный.

Глянула – и обомлела: «Неужели предзнаменование?»

Распродавались... мягкие шали с кистями! «Вам пойдет шаль с кистями...» – вот что Иоанн тогда сказал.

– Мне пойдет шаль с кистями, – обрадовала она молоденького продавца, видимо, практиканта. Он совсем не походил на тех двоих – возможно, оттого, что еще не удостоился малиновой униформы, и поглядывал на Машу робко и недоверчиво.

– Правда? Вы любите шали? – обрадовался мальчишка неожиданной удаче. – Хотите купить?

– А почему распродажа? Они что, с браком?

– Нет, зачем! Просто не сезон. Уже лето, а вещь теплая. Вам какого цвета?

Вспомнилась детская присказка: желтый, красный, голубой, выбирай себе любой!

– А фисташкового нету?

– Извините, – залился краской практикант. – Я не знаю, какой это.

– Как это не знаете! – возмутилась Маша. Она бы с удовольствием подсказала ему, но... сама понятия не имела, что это за таинственный цвет такой – фисташковый. Просто именно о таком пелось в том глупом романсе.

На продавца жалко было смотреть. Сейчас придирчивая покупательница пойдет качать права в дирекцию, и тогда – прощай коммерческая карьера! Выставят на улицу – и глазом не моргнут!

Маша поняла его состояние. Мальчишке выпал шанс – подвернулось хорошее место. А с работой сейчас сложно. Может, у него мама старенькая или есть младшие братишки с сестренками? У начинающего продавца, наверное, душа в пятки ушла, и все из-за того, что ей вздумалось выпендриваться! Тоже – миллионерша! Будто на себе не испытала, как обычному человеку деньги достаются! Стыдно быть такой жестокой.

– Ладно, не пугайся, – успокоила она. – Давай я сама выберу из того, что у тебя под руками.

– Ага, – выдохнул практикант с таким облегчением, словно у него с шеи сняли петлю, готовую вот-вот затянуться. – Выбирайте! Тут много разных...

И на прилавок полетели, своенравно разворачиваясь, ворсистые ткани. Кисти сплетались и расплетались, как в калейдоскопе, соединяясь то в экзотические цветы, то в оперения заморских птиц. Складки драпировались и вновь распрямлялись. Мальчишка старался от всей души. Он еще не привык экономить силы.

Эх, завернуться бы сейчас во все разноцветные и мягкие шали, закружиться от восторга! Сбросить груз лет, превратиться из старой девы в маленькую беззаботную девочку! Станет так празднично на душе!

У Маши раскраснелись щеки и растрепался строгий пучок, в который она собирала, отправляясь на работу, свою шелковистую косу.

А практикант, заразившись ее азартом, уже вынес и поставил перед ней длинное, во весь рост, зеркало:

– Примеряйте!

Он накидывал Маше на плечи то один платок, то другой, и девушка, поворачиваясь так и эдак, разглядывала свое отражение во всевозможных ракурсах.

Подумать только, она нравилась самой себе! Какое непривычное, какое сладкое ощущение!

Похоже, Маша сделала рекламу отделу распродажи. Сюда начал стекаться народ. Выстроилась очередь, покупатели нетерпеливо подзывали к себе практиканта. Но молодой человек с достоинством отвечал им солидным баском:

– Погодите минуточку. Видите – я занят с клиенткой!

И эта минуточка все тянулась и тянулась.

«Наверное, ювелирный отдел сейчас опустел, – не без ехидства подумала Мария. – И отдел стиральных машин тоже, хотя они и с верхней загрузкой. Людям теперь требуются только шали с кистями, и никакой гипноз не оторвет их от нашего прилавка! У мальчишки нынче ожидается неплохая выручка!»

Вдруг очередь дружно ахнула. Маша глянула в зеркало – и едва не ахнула сама.

«Мое!» – ни секунды не колебалась она.

Бледно-зеленая шаль окутала ее плечи, ниспадая до колен загадочными волнами. Цвет был не едким и не наглым, а благородным, нежным и каким-то весенним. Как легкая дымка едва проклюнувшихся листьев в утреннем мареве.

Практикант тоже сразу понял:

– Ваше! Как на заказ.

– Беру! Выписываете?

– Платить прямо мне.

Только теперь Маше пришло в голову поинтересоваться ценой. Распродажа распродажей, а стоила вещица ненамного меньше той суммы, которую Маша сегодня получила.

При этом, как ни странно, у девушки не возникло никаких сомнений. Разве деньги имеют значение, когда есть возможность устроить себе такой небывалый праздник! Хотя бы один-единственный раз в жизни.

«Цена не имеет значения. Главное – качество», – подумала она теперь уже совершенно искренне.

Не задумываясь, выложила на прилавок несколько купюрок, получила мелкую сдачу.

– Погодите, я уложу шаль в пакетик, – сказал сияющий практикант. Он уже чувствовал: грядет удачная торговля, а вслед за нею, возможно, и повышение, и прибавка к зарплате. Даже малиновый пиджак!

– Не надо пакетик, – отказалась Мария. – Я сразу ее накину.

– Не будет жарко? Все-таки не сезон. – А я мерзлячка, – соврала она.

– Но пакетик все же возьмите, так положено!

«Тоже, кстати, нелишняя вещь в хозяйстве». К Маше вернулась ее всегдашняя практичность.

Покидая отдел распродажи, обернулась напоследок. Ее место у зеркала уже заняла дородная дама. Продавец накидывал ей на плечи нечто бордовое, а дама возмущенно требовала:

– Вы что, издеваетесь? Мне нужна шаль, как у той девушки! Фисташковая!

– Фисташковая так фисташковая, – бесстрастно отвечал продавец, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

...«Ему бы быть смелей, ему бы быть упрямей, ему б сорвать с меня... тара-рара-рара!» – вслух напевала Мария Колосова, шагая по улицам.

Домой она добиралась пешком: невозможно было заставить себя втиснуться в роскошной обновке в переполненный троллейбус. Да и хотелось, чтобы как можно больше прохожих полюбовались ее приобретением.

Как сказал бы Иоанн, «шаль и общественный транспорт – две вещи несовместные».

Люди оборачивались и улыбались ей вслед. Просто удивительно, как может преобразить женщину элегантный наряд! А возможно, это Машино счастливое лицо так благотворно действовало на уставших после рабочей недели москвичей.

Как бы то ни было, девушка чувствовала себя на седьмом небе. У нее даже походка изменилась – стала плавной и скользящей.

«Сейчас маме похвастаюсь, – предвкушала Мария. – А то она меня вечно пилит за мои строгие узкие юбки и блузки с отложными воротничками. Со следующей получки и ей что-нибудь купим – такое же необязательное. Необязательное, но необходимое. Ведь мамочка у меня еще совсем не старая, только плоховато следит за собой. Вся в своих бухгалтерских отчетах. А женщина – она в любом возрасте женщина!»

Маша сама не замечала, сколь радикально переменились ее мысли. Еще сегодня днем она и себя считала старухой, а теперь даже пятидесятипятилетняя Наталья Петровна казалась ей молодой и интересной. Ее переполняла уверенность: «Нас с мамой ждет впереди так много прекрасного и неизведанного!»

Нынешним вечером Маше уже не успеть добраться до дачи. Зато завтра она усядется в самую раннюю электричку и...

Разумеется, не нужно пояснять, во что она будет одета. Едва добравшись до дачи, выкинет брезентовую ветровку, к чертовой бабушке... Хотя нет, из нее можно сделать неплохой половичок. Да ну его, лучше все-таки выкинуть! Слишком долго Маша позорилась в этом скафандре, уродовала себя.

А потом, прямо в новой шали, Мария взберется на крышу: во второй раз это уже не так страшно. И начнет сигналить синему небу прозрачным полотнищем. Все равно забытые помидоры, должно быть, посохли и укрывать полиэтиленом будет нечего.

Конечно же ее сигналы заметят с высоты, и к ней прилетит ее принц, ее Сокол. Только, пожалуйста, пусть он прибудет на «Ми-2», а не на этой развратной «Алуэтте»! Хотя можно и на «Алуэтте»: побежденная соперница уступит Иоанна Маше. Жаль, что уголки ее алчных нарисованных губ не смогут печально опуститься.

...Ну, вот она незаметно и пришла к дому. Мама уже должна вернуться из своей бухгалтерии.

Маша не стала отпирать дверь ключом. Ей хотелось появиться в квартире как можно эффектнее. Она надавила кнопку звонка и начала трезвонить – долго, фигурно и озорно, как расшалившийся мальчишка.

За дверью послышалось знакомое шарканье маминых пушистых шлепанцев.

«Ну что же ты так медленно! Быстрее, мамочка, быстрее, – нетерпеливо переминалась Маша с ноги на ногу, не отрывая пальца от кнопки. – Если бы ты знала, какое тебя ждет живописное зрелище!»

Английский замок лаконично щелкнул, и дверь квартиры Колосовых распахнулась.

Глава 3

ПЕРИПЕТИЯ

Помнится, седая аристократка по фамилии Каховская, преподавательница теории литературы, расхаживая по институтской аудитории, диктовала низким, прокуренным голосом:

– Пе-ри-пе-тия! Все правильно записали? Обратите внимание: не пере-питие, которое у многих из нас, увы, нередко происходит, а... Ну, помогайте!

И студенты, точно ребятня на детском утреннике, хором скандировали:

– Пе! Ри! Пе! Тия!

– Совершенно верно. А теперь, дорогие мои, скажите: как по-вашему, что это такое?

– Это когда вляпаешься в историю, – выкрикнул кто-то из слушателей.

– Близко, близко. Но требует уточнений. Как сказал великий Аристотель, перипетия – это внезапный переход от счастья к несчастью или наоборот.

– Наоборот лучше, – вздохнула тогда Маша.

– Лучше, – согласилась преподавательница. – Но реже.

Машу тогда покоробило это утверждение.

– Но почему! Несправедливо.

– Да, Колосова, может, и несправедливо! Зато плодотворно, – непреклонно тряхнула сединами старуха. – Понимаете, Мария, беда в большей степени чревата драматизмом, нежели благополучие.

– Не понимаю.

– Потому что вы не писатель. А для художника гармония – самый трудный и непродуктивный материал. «Все счастливые семьи счастливы одинаково». Читали?

– Читала. «Анна Каренина». Но это ведь ничего не доказывает! Просто Лев Толстой... – Маша покраснела, смешалась, поняв вдруг, на какого гения замахивается, однако договорила: – Он, наверное, счастья просто не испытал.

Однокурсники зашевелились:

– Колосова развыступалась! Машка – учитель жизни!

И только Каховская оставалась серьезной. Она заинтересованно смотрела на юную розовощекую выскочку с косичками, по-детски скрепленными сзади «корзиночкой».

– Ну, а в народных сказках? – пробасила старуха. – Едва наступит счастье – история тут же кончается: «Стали жить-поживать да добра наживать». Все, финал. Больше и рассказывать не о чем.

– Это же совсем другое дело! Просто тот, кто первый это сочинил, он... он был добрый и хотел, чтобы его герои остались счастливыми навсегда. Ну и останавливался: боялся, что дальше испортит.

– Хм, любопытно. Весьма! – Каховская разглядывала Машу с явной симпатией. – По-вашему, все дело в умении вовремя поставить точку?

Маша хотела ответить, но в этот момент почувствовала, как нечто большое и горячее ползет снизу вверх по ее ноге. Это была ладонь Виталия, ее соседа по столу. Вот он оглаживает ее лодыжку, колено и устремляется выше... хорошо, что юбка у Маши узкая и под нее не так-то легко забраться.

Виталий с подчеркнутым вниманием смотрел педагогу в глаза, а сам, почти не разжимая губ, шептал:

– Какая приятная перипетия! Прямиком к счастью! Лев Толстой такого не испытал... Куда уж ему, бородатенькому!

У Маши над верхней губой выступили капельки пота.

– Да! Поставить точку! Прекратить безобразие! – невпопад выкрикнула она. – Я... можно выйду? Мне нехорошо.

На что Каховская вдруг по-военному рявкнула:

– Си-деть!

Студенты вздрогнули. А преподавательница продолжила уже спокойно:

– Выйдет Виталий. Прошу вас, молодой человек! – И старуха изысканным, аристократическим жестом указала на дверь...

Вот такая вышла перипетия.

А романы Льва Толстого Маша Колосова долго потом перечитывать не могла. Несмотря на то, что великий писатель родился, как и она, под знаком Девы...

Итак, Маша стояла возле собственной квартиры и, окутанная фисташковой шалью и облаком счастья в придачу, трезвонила, трезвонила... А потом слушала шарканье маминых шлепанцев и мысленно поторапливала Наталью Петровну. Наконец английский замок лаконично щелкнул, и дверь распахнулась.

– Ма! – Торжествующе сказала девушка и раскинула руки в стороны, так что фалды зеленоватой ткани стали похожи на крылья. – Посмотри, какое чудо!

Наталья Петровна смотрела долго и внимательно. Потом попробовала текстиль на ощупь. Даже понюхала.

– Я всю зарплату грохнула, – радостно сообщила дочка. – Ничего?

Мать ответила тихо и совершенно без эмоций:

– Ничего. Совсем ничего. Ничего и никогда. Больше не будет.

А потом внезапно, без предупреждения, влепила дочери оплеуху. Получилось неловко, рука скользнула по скуле и по кончику носа, зато браслет часов поцарапал Маше щеку.

Обе, застыв, так и стояли по обе стороны порога, как две статуи.

Это была перипетия, ничего общего не имевшая с рассуждениями великого Аристотеля, который предпочитал размышлять о вещах возвышенных. О катарсисе, об очищении страданием и так далее...

Сама Наталья Петровна, так и не сойдя с места, определила ситуацию гораздо грубее и совершенно в русском стиле:

– Что, дорогуша? Серпом по яйцам? Вот так-то!

Маша даже не обиделась. Она была в состоянии шока. Все это было настолько непохоже на маму – и рукоприкладство, и в особенности неожиданное мужицкое просторечие!

Будто реальность сместилась и исказилась. Откуда-то из глубины подсознания вылез животный младенческий страх, дремавший там много лет в ожидании момента, когда он вновь сможет развернуться.

От маминой реплики веяло духом... кровожадной волосатой ноги. Тогда – маму украли. Теперь – ее подменили. Под родной и любимой внешностью скрывается чужой ум и чужая душа! Об этом ясно свидетельствуют и слова, и поступки.

А если приглядеться... и лицо тоже какое-то неживое. Как у робота.

Ужас.

Повернуться и бежать прочь?

Но не оставляло ощущение: там, за спиной, тоже все необъяснимо переменилось. Сейчас позади – не обычный лестничный пролет, заканчивающийся дверью подъезда, не выход в заросший зеленью двор, а балкон, огороженный железной решеткой. У балкона – пол, выложенный кафельными плитками в шахматном порядке. А под ним – пустота.

И второй этаж сменился на опасный восьмой.

И Белоснежка, которой больше нет, вдруг привиделась.

И исчезновение отца – он ушел навсегда, навсегда. А это значит, что некому больше защитить Машу... Если она сделает хоть шаг назад, то почва уйдет из-под ног и девушка полетит в бездну, расправив крылья. Но крылья-то не настоящие, это просто фалды шали.

Маша не умеет летать, она – земное существо. «Рожденный ползать летать не может».

Пронесутся мимо восемь этажей, и произойдет это мгновенно. Закон гравитации неумолим. Маша даже не успела увидеть, как тормозят возле нее машины, как собираются к ее телу любопытные пешеходы. Угасающее сознание успеет воспринять лишь кислый, с примесью сладости, запах клюквенного киселя...

...К действительности ее вернула кошка Пуська. Веселая, пушистая, мурлыча, она вышла на порог и стала тереться о Машины ноги. Заметила незнакомые игрушки – свисающие кисти новой шали, и принялась ловить их.

Животное разрушило статику неподвижной скульптурной группы под условным названием «Мать и дочь».

Вернулся на свое место родной и безопасный второй этаж, на котором не может быть никаких балконов. Детский страх вновь юркнул в свое темное убежище... до поры до времени.

Но остались тревога и недоумение: что случилось с мамой? Неужели такая мелочь, как незапланированная покупка, подействовала на нее столь дико?