Текст книги "Высший пилотаж"
Автор книги: Татьяна Дубровина
Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Он вдруг нагнулся и оторвал от пола Машины ноги, вскинул их вверх, одновременно разводя в стороны. Маша повисла между ними, извиваясь всем телом, выгибаясь в тугую струну, чтобы помешать этим чужим рукам задирать узкую юбку.
Отчаяние и ужас совершенно парализовали волю. Только глухие стоны и мычание прорывались из крепко зажатого рта. Прямо перед собой она видела налитые кровью, нечеловеческие глаза...
– На пол клади, – выдохнул Гундос.
– Я там диван видел...
Они перетащили ее из кухни в комнату. Жесткий диванный валик уперся в шею, а сверху тут же навалилось сопящее чудовище. Кто-то больно вывернул назад руки, рванул книзу растрепавшиеся волосы.
– Не дрыгайся, сучка, хуже будет!
Юбка сбилась в комок вокруг талии, от сильного нетерпеливого рывка лопнула резинка трусиков...
– Не... нет... – отчаянно сопротивляясь, замычала Маша, чувствуя, как сильные колени расталкивают в стороны ее ноги...
И вдруг тот, кто был сверху, отлетел в сторону от мощного толчка.
– Чего пристроился? Я первый...
– Ты держи...
– Сам держи, козел!
На какую-то секунду рука, зажимавшая Маше рот, отпустила ее, чтобы дать корешу в зубы. Она быстро заглотнула воздух, пружинисто подтянула колени и со всей силы пнула ногами того, что был ближе, и крикнула что было мочи:
– Спасите!
– Не ори, курва!
Насильники вновь объединились. Мощный удар впечатался в скулу. У Маши в глазах потемнело. Еще один удар под дых остановил дыхание. И последняя коротенькая, безысходная мысль возникла и угасла вместе с меркнущим сознанием: «Вот и все... Конец... Иона! Где же ты?!» Она увидела его напоследок так ясно и четко, как наяву, и свет исчез...
Она уже не чувствовала, как три пары рук разворачивают ее обмякшее тело, торопливо сдирая остатки одежды...
Иона сел в машину, протянул руку к стартеру и последний раз бросил взгляд на освещенные окна дачи. И вдруг отчаянный крик прорезал ночную тишину. Хрипловатый, переполненный нечеловеческим ужасом, но такой знакомый голос.
– Спасите!...
Это кричала Маша!
Иона одним прыжком выскочил из машины, в одно мгновение миновал короткую дорожку и взлетел на крыльцо. От сильного удара плечом дверь едва не сорвалась с петель. В ярком электрическом свете он моментально «сфотографировал» жуткую картину происходящего.
Трое пьяных подонков выкручивали бесчувственное тело Маши. Они собирались изнасиловать ее...
Дикая животная ярость мощным толчком поднялась откуда-то изнутри, и Иона взревел, словно раненый зверь. Он бросился на них, расшвыривая в стороны и нанося удары направо и налево. Бац! И стриженный под ежик верзила захлебнулся кровищей из расквашенного носа. Второго коленом в мошонку и одновременно мордой о бедро... Третий попытался сопротивляться, замахал ручонками и тут же скрючился, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Не помня себя, Иона колотил их, не давая опомниться, с такой жестокостью, которой сам от себя никогда не ожидал. Они что-то лепетали, пускали кровавые сопли, пытались отползти от обрушивающихся на них ударов...
Иона бил их до тех пор, пока подонки не затихли на полу, невнятно постанывая и плюясь выбитыми зубами. Тогда он перевел дыхание, пнул напоследок под ребра длинного, который тужился встать на четвереньки, и тот снова рухнул как подкошенный.
– Получили, суки? – яростно процедил Иона.
Теперь за шкирку, как кутенка, и со всего размаха прочь, так, чтоб он вышиб лбом дверь и посчитал мордой ступеньки. И второго следом. Третьего, самого тяжелого, он протащил по полу, оставляя на половицах грязный кровавый след, и швырнул сверху на распластанных у крыльца дружков.
Они извивались на земле, сжимая ладонями отбитые причинные места. Ничего, надолго отпадет охота искать развлечения.
– Следующий раз с корнем оторву, – пообещал им Иона. – А теперь дуйте отсюда. Или помочь?
Цепляясь друг за друга, его противники с трудом поднимались на ноги, снова падали, отползали к калитке, подальше от этого сумасшедшего...
В пылу драки Иона совершенно забыл о Маше. Он видел перед собой только гнусные рожи и с яростью наносил удары, думая только о том, чтобы уничтожить их, стереть эту пакость с лица земли. Он с трудом остановил себя, чтобы не убить их. И только сейчас осознал, что все это время Маша неподвижно лежала на диване, не подавая признаков жизни...
Господи! Они убили ее! Иона бросился к дивану, затряс ее за плечи, прижался ухом к груди... Ну, сволочи! Если она сейчас не откроет глаза, вам не уйти далеко. Возмездие настигнет вас. И оно будет страшным...
Часть четвертая
– Прощай, – сказал Лис. – Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
– Самого главного глазами не увидишь, – повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.
– Твоя роза так дорога тебе, потому что ты отдавал ей всю душу.
– Потому что я отдавал ей всю душу... – повторил Маленький принц, чтобы лучше запомнить.
– Люди забыли эту истину, – сказал Лис, – но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил...
Антуан де Сент-Экзюпери
Глава 1
СПАСИТЕЛЬ
Маша тихо застонала, не открывая глаз. У Ионы сердце зашлось от жалости: такая беззащитная, слабенькая... словно цветок, который сорвала чужая безжалостная рука... Голова откинута назад, длинная коса касается пола... Он не выдержал и тихонько поцеловал полуоткрытые губы, едва коснулся, ощутив знакомый запах земляники. Господи! Что они с ней сделали! Какое счастье, что он оказался рядом, иначе... Эти подонки могли совершить непоправимое. Распахнутые полы тонкой блузки открывают маленькую девичью грудь, и по нежной коже наискось прочерчена глубокая припухшая царапина... На голом бедре прямо на глазах проступают огромные синяки... Эти сволочи до боли сжимали ее тело, били, глумились над ней, а она испытывала только ужас, отчаяние и беспомощность... Она сопротивлялась из последних сил. Даже без чувств Маша плотно сжимала перекрещенные ноги, словно пыталась скрыть свою наготу, защититься от нескромных глаз. Сейчас вид ее обнаженного тела не вызывал в Ионе привычного мужского вожделения. Это было другое чувство, оно горячим комком перехватило горло, разлилось по груди, так что дышать стало трудно.
Он осторожно повернул Машу, распрямил поудобнее ноги и прикрыл юбкой бедра. Поднял с пола подушку, подложил под голову и сел рядом с диваном, тихо поглаживая ее лежащую вдоль тела руку.
Он появился как раз вовремя. Они не успели... Он точно помнил, что все негодяи были еще в брюках... Страшно подумать, что случилось бы, если б Иона завел машину и отъехал от Машиной дачи за несколько мгновений до того, как раздался ее последний крик... Он еще не успел обрести ее, а уже чуть не потерял... В пылу своей благородной битвы он не обращал внимания на удары, которые сам получил от сопротивлявшихся подонков. Ему казалось, что вся схватка продолжалась лишь короткий миг. Сейчас он начал чувствовать, что глаз дергается и заплывает мутной пеленой, а при каждом вдохе резкая боль пронзает ребра. Но сейчас не до себя, надо привести в чувство Машу. На ее опухшей скуле расплывается багряное пятно...
Иона поднялся, нашел полотенце, смочил его водой и приложил к Машиному лицу.
– Потерпи, детка... – тихонько шепнул он. – Все пройдет.
Какая она маленькая, как ребенок... Будто школьница, в юбке и блузке, как носили в его юности комсомолки, а коса только усиливает это впечатление. Иона осторожно провел ладонью по ее волосам. Маша дернула головой и невнятно забормотала:
– Мама... закрой балкон... холодно...
Она и вправду дрожит, легкая судорога пробегает по всему телу...
Иона достал из шкафа одеяло и укутал Машу, подоткнул края и прижался лицом к его мохнатой клетчатой поверхности. В голове гудело, будто раскачивалась внутри пудовая чугунная гиря. Вправо – влево, вправо – влево... Колотила о виски, разрывая их изнутри невыносимой болью. От выпитого или от пропущенных в запале ударов? Теперь не поймешь... Не важно... Серо-коричневые перекрестья клеток как будто пульсировали, то приближаясь к глазам, то отдаляясь, расплываясь в нечеткие пятна...
Наверное, надо бы вызвать Маше «скорую»... Нужно встать, в машине остался мобильный телефон... Сейчас он поднимется... сейчас... только еще минутку...
Иона с трудом приподнял голову и увидел, что на пушистый ворс стекает тоненькая струйка крови, а там, где был прижат его нос, осталось бурое пятно. Ну вот, еще и одеяло ей запачкал...
Теперь шаг, еще один... Он ухватился рукой за косяк двери...
Кто послал самолет в штопор? Все кружится, вертится в бешеном калейдоскопе... Надо дернуть на себя рукоятку штурвала...
Иона покачнулся, пальцы скользнули, пытаясь зацепиться за гладкий лаковый наличник, любовно отполированный Машиным отцом... и упал во весь рост между дверью и диваном.
...Самолет сделал последний виток и с размаху врезался в землю.
Маша с трудом открыла опухшие глаза. Она плакала во сне? Ей снился кошмар? Нет, это был не сон...
В голове постепенно прояснялось, как будто рассеивался липкий туман. И в памяти всплывали обрывочные детали: вонючая ладонь зажимает ей рот, липкие, потные руки шарят по телу... Это было с ней, было! И мозг обожгла ужасная мысль: она потеряла сознание как раз в тот момент, когда пьяные верзилы готовились приступить к своему... Неужели ее все-таки изнасиловали?!
Маша тихонько шевельнулась, прислушиваясь к своим ощущениям. Тело болело, саднила грудь, свинцовой тяжестью налились ноги, по ним словно трактор проехался... Но внутри боли не было. Она скользнула рукой вниз и потрогала свой живот. Пальцы коснулись мягкой ткани юбки. Она была аккуратно опущена вниз, прикрывала колени. Только сейчас Маша заметила, что сверху укрыта одеялом. Кто это сделал? Кто подложил ей под голову подушку? Откуда на лице прохладное влажное полотенце? Не насильники же позаботились о своей жертве...
Она осторожно приподнялась на локте и обвела комнату взглядом. Ее мучителей не было. Только все вверх дном, словно здесь бились огромные динозавры, да еще какой-то человек лежит ничком на полу... Серый костюм... Подонки были в джинсах и трениках... Значит, это не один из них... Значит, кто-то услышал ее вопль и пришел на помощь... Господи, наверное, они его убили!
Маша откинула одеяло и медленно опустила ноги на пол. Краем глаза заметила большущие синяки на икрах и бедрах. Это пустяк, синяки заживут, главное, что не случилось непоправимого... И за это она, видимо, должна быть благодарна этому незнакомцу. Ноги не держали, словно стали чужими. На каждый шаг сведенные судорогой мышцы отзывались пронизывающей болью. Наверное, так ходила по земле Русалочка, променяв свой хвост на пару ножек. Маша опустилась на пол рядом с лежащим человеком и попыталась повернуть его. Тяжелый... Она уцепилась за его плечо и сумела только приподнять голову, которая тут же бессильно упала на ее колени. Она еще не поняла до конца, кто перед ней, а пальцы, казалось, сами собой вспомнили прикосновения к этой гладкой горячей коже, к этим густым, жестковатым волосам...
– Иона... – выдохнула Маша.
Он лежал перед ней, ее спаситель, и кровь запеклась узкой полоской от носа к подбородку, а глаз совсем заплыл бесформенной багровой опухолью.
– Ионочка... – она заплакала от бессилья. – Иванушка...
Что же делать?! По крайней мере, он живой. Из груди вырывается хриплое тяжелое дыхание. Маша склонилась к его лицу, и тут в нос шибанул крепкий дух перегара. Она даже отшатнулась от неожиданности.
Он пьян. Крепко. Можно сказать, в стельку... Герой... Да как он сумел сладить с теми тремя? Грех так думать... Он успел вовремя, он защитил ее честь... Видимо, ярость придала ему силы. Это ее герой! Настоящий. Как в сказке явившийся на ее зов с нереальной, космической скоростью. По воздуху перенесся... Да, по воздуху! А что тут удивительного? Ведь воздух – его стихия. Милый, любимый... самый лучший... Здорово тебе досталось... Еще немного, и Маша рассталась бы со своей невинностью совсем не так, как видела в смутных, томительных мечтах. В которых... был ты.
В разбитом носу что-то забулькало, засвистело, словно закипающий чайник, и могучий, раскатистый храп сотряс всю деревянную дачу. Маше показалось, что даже стены задрожали. Он неудобно лежит. Это она слишком запрокинула ему голову... Маша немного подвинулась, переместив ее выше, так что макушка Ионы уткнулась в мягкую ложбинку живота. И словно горячая щекотка тут же пробежала по Машиному телу от этого прикосновения.
И вдруг мысль обожгла, заставила всю ее залиться мучительной краской стыда. Господи, он ведь видел, что с ней вытворяли эти гады! Видел ее растерзанную, голую, в разорванном белье, с безобразно растопыренными ногами... Хорошо, конечно, что он вырвал Машу из их рук, но... Как после этого она посмотрит ему в глаза?
Она словно увидела себя со стороны в этот жуткий момент, так, как видел это Иона. Все покровы сорваны, все тайны напоказ, бесстыдно и неприглядно. Безобразная картина... И он будет вспоминать ее всякий раз при взгляде на Машу. И она тоже теперь всегда будет помнить об этом...
Значит, это Иона привел в порядок ее одежду, прикрыл юбкой ее срам, укутал одеялом... Он касался ее тела, пока она была без сознания. Он видел все. Как пережить этот позор?
Маша закрыла глаза и застонала от горечи. Единственный мужчина, которому она могла бы позволить, подавив смущение, смотреть на нее обнаженную, лежал перед ней. Но теперь между ними встал барьер, который Маша будет не в силах преодолеть.
А пальцы тем временем легонько касались его волос, гладили щеку, словно напоследок хотели запомнить получше. А в голове билось отчаянное: «Никогда... больше никогда... ничего не будет...» Но пока он был здесь, рядом, Маша боялась даже пошевелиться, чтобы не причинить ему лишнюю боль и неудобство. Она не могла встать, чтобы найти в аптечке нашатырь, развести порошок бодяги для примочки... Хорошо бы дать ему горячего чаю или кофе... Но он, кажется, стал дышать ровнее. Пусть спит. Сон тоже лечит. Если у него сотрясение или перелом, все равно не стоит его беспокоить, перекладывать, поднимать: только хуже будет. Да и не справится она сейчас с ним, таким большим и тяжелым, сама ослабела, даже руки дрожат...
Она обхватила всклокоченную голову Ионы, словно баюкая, и обессиленно приткнулась рядом с ним на полу, сжавшись в комочек. Щека коснулась мягкой ткани его пиджака, будто пропитанной его теплом. Глаза сами собой закрылись, мысли пропали, весь мир куда-то исчез, словно провалился в разверзшуюся черную дыру...
Не хотелось думать о том, что будет, когда они оба проснутся. Что они скажут друг другу? Как сумеет Маша выдержать его взгляд?
Иона с трудом разлепил единственный здоровый глаз, когда только-только начало светать. Воробьи уже расселись по веткам кустарника и подняли неимоверный галдеж. Их чириканье отдавалось в тяжелой ватной голове будто стократно усиленное эхо.
Да, крепко они вчера с ребятами после баньки перебрали... Кажется, в холодильнике осталось полупаковки пива, надо попросить Степана принести. Где рация, черт побери?!
Иона повернул голову и уткнулся носом во что-то мягкое и теплое. Оно мерно вздымалось вверх-вниз, оно дышало...
Где он? Вместо шелковых фисташковых драпировок бревенчатые стены... И кто это спит рядом, свернувшись в калачик, согревая дыханием его бок? Спутанные пшеничные волосы волной рассыпались по полу, а под ними тонкая, золотистая от загара ручка с маленькими детскими пальчиками... Мысли ворочались с трудом, словно скрипучие жернова старой мельницы. Есть святое правило: при похмельном провале в памяти начинать с самого начала. Значит, так: они парились в бане, это Иона точно помнил. Потом пили под шашлыки, трепались... Вот... Кажется, что-то проясняется... Треп шел о бабах. Да! А потом Иона поехал к Маше... Словно короткие молнии, мелькнули в мозгу обрывочные воспоминания и сложились в стройную картину. Маша кричала, он ворвался в дом... Была драка... Ага, ясно, почему так болит глаз... Он вышвырнул этих подонков, которые напали на нее... А потом? Опять провал... Почему он лежит посреди комнаты на полу и почему рядом с ним Маша? Его голова на ее коленях... Она приводила его в чувство, тратила последние силы, а потом сама свалилась рядом в изнеможении?
Хорош герой! Нализался до поросячьего визга и рухнул в полном отрубе, а девчонка после такого стресса еще возилась с ним... Он вспомнил, какой беспомощной и растерзанной была Маша, какой ужас ей пришлось пережить... И, едва очнувшись, она подползла к нему, чтобы прийти на помощь...
Ионе сквозь землю захотелось провалиться. Вот уж позорище! Шершавый язык распух и с трудом ворочался во рту. Фу, словно табун ночевал... И разит от него, наверное... Сам себе противен. Он осторожно сел и посмотрел на нее. Так хочется зарыться лицом в эту пшеничную волну, подхватить на руки маленькое, легкое тельце, прижать к сердцу, поцеловать горько опущенные уголки тонких губ...
Да ее передернет от отвращения, едва она ощутит этот жуткий перегар! Не с такой рожей лезут объясняться к возлюбленным... Иона, пошатываясь, добрел до умывальника, плеснул в лицо водой, поморщился и глянул в зеркало. Ну красавец! Теперь неделю из дома не выходить... Спаситель хренов! А какой случай предоставила ему судьба! Как красиво все могло произойти... Просто индийский фильм! Отважный герой врывается в последний момент, спасает девушку из гнусных лап, расшвыривает бандитов, а потом берет ее на руки и нежно целует. А она в ответ обвивает руками его шею и шепчет сквозь слезы:
– Спасибо... милый...
– Не стоит, – мужественно говорит он. – Ты ведь знаешь, я всегда рядом.
– Да... – Она приникает головкой к его груди. – И так теперь будет всегда...
Диафрагма... затемнение... хеппи-энд. И вот он, как последний идиот, упустил такой шанс! Не может же он сейчас растолкать измученную девушку, склонить к ней свою измятую, вонючую рожу и косноязычно прошепелявить:
– Я был не прав...
– Пойди проспись, скотина. Потом поговорим, – ответит она. И это будет справедливо.
И нечего гордиться тем, какой он молодец. Ах, подоспел на помощь! Да если бы хмельная решимость не ударила в голову, не поехал бы он к Маше. И ведать бы не ведал, что с ней, цела ли, жива ли... Целый месяц избегал встреч, а ведь знал, что она одна сидит на своей даче, знал, сколько всякой шушеры шастает вокруг. Да такое с ней могло случиться в любой вечер, и тогда хоть обкричись, никто из соседей не услышит, дачка-то на отшибе... Иона тихонько приоткрыл дверь – они даже не заперли ее на ночь – и оглянулся.
Маленький комочек посреди комнаты тихонько сопел. Разорванная блузка чуть-чуть приоткрывала высокий холмик груди, одна длинная стройная нога вытянута, а вторая поджата к животу... Как будто Маша бежит во сне куда-то, а встречный ветер разметал, откинул назад волосы...
Нет, он не будет ее трогать, не будет тревожить чуткий болезненный сон. Он не хочет, чтоб она видела его таким... Иона медленно спустился по ступенькам, вышел за калитку и закрутил ее за собой проволокой, потом просунул руку сквозь штакетник и еще и щеколду повернул. Чтоб не возникло больше ни у кого искушения зайти в распахнутую ограду.
«Мерседес» тоже всю ночь простоял с раскрытой дверцей. Просто некому здесь было его угонять, а уползающим зализывать раны говнюкам было не до чьей-то машины. Мотор работал плавно и бесшумно, на самых малых оборотах. Иона ехал даже медленнее, чем пресловутая «птица-тройка», он вообще тащился черепашьим шагом. Негоже спозаранку будоражить ревом двигателя сонный поселок. Люди спят... Спит маленькая девушка с русой косой... И Иона своими руками удушит каждого, кто посмеет потревожить ее...
Глава 2
БЕСПОРЯДОК
Мама, наверное, волнуется, почему Маша не приехала вечером домой. И женщина, хотевшая снять дачу, прождала на платформе напрасно... Неудобно получилось. Маша терпеть не могла, когда люди подводят, не выполняют обещаний, а теперь поневоле сама так поступила.
Весь день она пыталась навести порядок на даче, в огороде и в собственных мыслях и чувствах. Все вверх дном: в доме, в душе, в голове... невозможно сосредоточиться.
Соседская кошка прыгнула в разбитое окно, вдоволь полакомилась недоеденной тушенкой, а потом прошлась прямо по Маше мягкими лапками, принялась с урчанием тереться мордочкой о ее руку. Если бы она не разбудила, Маша проспала бы до вечера. Ведь даже в полдень она поднялась совершенно разбитая, с тяжелой головой, будто ее палками били. Ионы уже не было. И осталось только горькое недоумение: почему же он ушел? Неужели ему нечего было сказать ей? А что она хотела услышать? Чего ждала? Любопытство мучило: как он оказался здесь, зачем приехал?
Но Маша тут же начинала убеждать себя, что так даже лучше. Не пришлось проходить постыдную процедуру взаимных воспоминаний и обмена впечатлениями. Иона захотел бы узнать подробности, а как бы она ему это рассказала? «Один схватил меня за грудь, а другой сорвал трусы»?
Она нашла на полу у дивана свое разорванное белье и брезгливо, двумя пальцами бросила в мусорный бак. Достала из шкафа старенький купальник, переоделась в домашний халатик и принялась за уборку.
Засохшая кровь на полу, комки грязи, растоптанные окурки, осколки разбитой тарелки – все это вымыть, выскоблить, ликвидировать, чтоб и памяти не осталось.
Каждое движение давалось с трудом, и Маша долго возилась, пока дом наконец не засиял свежевымытыми окнами и оттертыми до блеска полами. Теперь огород. Они и здесь похозяйничали. Выдернутые из земли, поникшие кусты помидоров беспомощно топорщили вверх припеченные солнцем сухие корни. Маша рассортировала их и те, что не очень пострадали, снова присыпала землей и аккуратно подвязала к колышкам. Двадцать ведер воды пришлось ей таскать от колонки, чтобы полить грядки и клумбы с увядшими, осыпавшимися цветами. Ничего, так ей и надо! Наплевала на все, торчала в городе, сбежала от своих питомцев. Забыла старую, усвоенную с детства истину: ты в ответе за тех, кого приручил...
Она управилась со всеми хлопотами только к вечеру, сменила халатик на длинное, закрывающее икры платье с большим воротником и рукавами-фонариками. Так не будет видно синяков. Придирчиво осмотрела себя в зеркало: на скуле желто-фиолетовое пятно, его-то как скрыть? Может, пустить одну прядь на щеку? Маша с удовольствием не показывалась бы никому на глаза в таком виде, но надо дойти до поселкового совета, позвонить маме из автомата. Как назло, прямо у калитки она столкнулась с Антоном.
– Что за видок, Мери? – присвистнул он. – По тебе телега проехала? Кто это в скулу засветил?
– В темноте на дверь наткнулась, – быстро ответила Маша.
– Бывает... – Антон засмеялся, но продолжал стоять перед ней, не давая обойти. – Кстати, не слышала, кто там ночью вопил?
Маша пожала плечами.
– Нет. Я крепко спала.
Он продолжал сверлить ее глазами.
– Одна? Или гости были? Мне показалось, «мерседес» от тебя спозаранку отъехал...
– Слушай, Белецкий, – процедила Маша, – ты не думал насовсем в деревню перебраться?
– Зачем это? – удивился он.
– Хорошо впишешься между бабками на лавочке. Будете все новости обсуждать: кто, что и когда видел.
– Да я бы не отказался посмотреть... – гадко усмехнулся Антон. – Позвала бы свечку подержать...
Маша не выдержала и с размаху хлестнула его по щеке. Шершавая, натруженная на огороде ладонь отпечаталась на его лице всеми пятью пальцами.
– Ты! – Он отшатнулся, и Маше на секунду показалось, что он сейчас ударит ее в ответ.
«Вот, взяла привычку руки распускать», – тут же укорила она себя. И вдруг со стороны тропинки раздались громкие аплодисменты.
– Браво, отшельница!
– Напросился, Белецкий? Еще мало получил!
Большая компания молодежи с соседней с Антоном дачи возвращалась с пруда и стала невольной свидетельницей конца их разговора. Антона в поселке не любили и потому бурно приветствовали его позор.
– А ты врежь ей, врежь, – с издевкой посоветовал паренек в клетчатой ковбойке. – Чего стесняешься?
– С идиотками я не связываюсь, – пытаясь сохранить достойную мину, отозвался Антон. – Ей лечиться надо от бешенства матки, уже на всех мужиков кидается...
– А вот сейчас ты от меня схлопочешь, – крепкий парень выдвинулся вперед, угрожающе закатывая рукава.
– Шутка, – стушевался Белецкий – Шуток не понимаете?
Он быстро отступил назад, но парень остановил его:
– Извиниться не забыл?
– Прости... – пролепетал Антон. – Просто с языка сорвалось. Язык мой – враг мой.
Он выжал жалкую улыбочку и поспешно ретировался под общий хохот.
– Маша! Что же ты творишь? Мне весь день звонят! Разве можно так безответственно относиться к людям? – тут же набросилась на нее мама.
Маша рта не успела раскрыть, только чуть отодвинула трубку от уха.
– Я передумала...
– Опять?! Мы же договорились!
– Мам, послушай, – быстро сказала Маша, вклинившись в готовый обрушиться на нее новый поток слов. – Я остаюсь на даче. В конце концов, у меня отпуск! – И быстро повесила трубку, оставив мать в полном недоумении.
...Каждый день похож на предыдущий. Зарядка, уборка, огород, потом консервирование... Только одна разница – все бледнее и незаметнее синяки и все тоскливее и тревожнее на душе. Теперь Маша маниакально проверяла перед сном все запоры, задвигала дверь кухонным столом, а рядом с диваном клала звонкий милицейский свисток, который выменяла у мальчишек на целую миску пенок с крыжовенного варенья.
Она с удовольствием смотрела, как они зачерпывают сладкие пенки чумазыми пальцами, как чудесно светятся довольными улыбками перепачканные рожицы... Один карапуз лет шести удивительно смахивал на Иону: такой же черноволосый, смуглый от загара, с огромными черными глазищами. Из выгоревших за лето шортиков торчит игрушечная «Моторолла», и пацан, на забывая макать палец в миску, другой рукой поминутно нажимает кнопку, и тогда на весь участок раздается механический голос:
– Хело... Хау а ю?
Наверное, когда Иона был маленьким, он был похож на этого мальчугана... Так же лазил по деревьям, обдирал в чужих садах зеленые сливы, хотя своих навалом, так же морщил нос и улыбался щербатым ртом... И если у него родится сын, то вырастет таким же сорванцом, смело карабкающимся по тонким веткам на самую верхушку старого тополя...
Маше вдруг остро захотелось, чтобы этот мальчик был ее сыном, ее и Ионы... Она бы тогда со смехом прощала ему все шалости и гордо говорила отцу:
– Смотри, весь в тебя!
Она тут же прогнала эту мысль. К чему мечтать о невозможном? Ее удел только с завистью смотреть на чужих детей. У ее одноклассниц уже свои такие, а у Лены Нефедовой вообще дочка во второй перешла.
Прошлой осенью она встретила Лену около их бывшей школы. Она вела за руку белобрысую девчушку с огромным бантом и гигантским букетом гладиолусов, за которым ее саму-то было не разглядеть. А за ними гордой толпой шествовали бабушки, дедушки, тетушки и смущенный папаша в строгом костюме. Он теребил галстук и все стремился свернуть в сторонку, но Лена останавливала его строгим, властным взглядом. А ведь в школе она была самой некрасивой, толстым неуклюжим увальнем с прилипшей ко лбу жиденькой белесой челкой. Ее дразнили Бомбой и Жиромясокомбинатом. С тех пор она не стала изящнее, наоборот, еще больше расплылась и растолстела после родов. Но на лице ее сияла такая счастливая улыбка... Перекинувшись с Машей парой слов на ходу и выяснив, что ни семьи, ни детей она так и не завела, Лена посмотрела на нее со снисхождением и плохо скрытой жалостью. И Маша будто съежилась вся под этим взглядом, почувствовала себя никчемной и вроде в чем-то виноватой...
Есть в природе такие растения, которые цветут пышным цветом, а когда приходит пора, оказывается, что плоды так и не завязались. Вот и Маша проживает свою жизнь таким же пустоцветом...
Незаметно подошел к концу отпуск. Соседние дачи опустели. Все, у кого были дети, уже перебрались в город. В школе начались занятия, прощай каникулы и привольная жизнь... Шумная ватага, среди которой бегал «маленький Иона», тоже разъехалась. И сразу стало скучно и пусто. Маша уже привыкла высматривать их на улице и провожать взглядом. На клумбе распустились астры, их неяркие пушистые шапочки словно возвещали о том, что пришла осень и все краски скоро поблекнут. Завтра и она уедет домой. И хотя выходные по-прежнему будут посвящены даче, все равно что-то кончится... Словно перевернется страница.
Маша смотрела в темноту. Она никак не могла заснуть. Привычное, излюбленное одиночество стало вдруг тяготить ее. Затворница... монашка... отшельница... Никому она не нужна... В тишине вдруг отчетливо скрипнула калитка. Маша тут же вскочила, накинула на плечи халат и взяла свисток. Крепко сжимая его в руке, она осторожно, на цыпочках, вышла на веранду. Никого... пусто... Нет, вроде тихий шорох на крыльце. Сердце словно сжала ледяная ладонь, по спине пробежал озноб. Неужели опять? Эти подонки подкараулили, высмотрели ее и теперь решили отомстить... Не выйдет! Маша резко включила свет, рывком распахнула дверь и отчаянно дунула в свисток. Оглушительная милицейская трель разнеслась по всему дачному поселку. В некоторых домах тоже зажегся свет.
– Что там?
– Ловят кого-то?
– Надо в милицию позвонить узнать... – сонными голосами переговаривались через ограду соседи.
Маша заметила маленькую черную тень, которая метнулась у забора и исчезла, слившись с ночной темнотой. Может, собака приблудилась? И зачем она только всех переполошила? Маша шагнула на крыльцо, чтобы спуститься посмотреть, и споткнулась о маленькую берестяную коробочку. Она нагнулась и подняла ее.
Резная шкатулка была тяжелой, а по крышке вился тонкий узор из сплетенных между собою кружков. Осторожность говорила о том, что нельзя брать в руки и рассматривать незнакомые, тем более подброшенные предметы, но любопытство пересилило. Маша открыла крышку. Шкатулка была доверху полна... засахаренных орехов. Вот так штука! Она могла бы решить, что это мальчишки, но они уже давно уехали... В полном недоумении Маша машинально положила в рот один орех. Сладкий, медовый... Что за диво?
Глава 3
ИГРА ПО ВСЕМ ПРАВИЛАМ
– Ну что, Митрофановна? Положила? – нетерпеливо спрашивал Иона.
– Положила, соколик, – мелко кивала в ответ маленькая сухонькая старушка.
– А она попробовала?
– Отведала, милый, отведала... Сама видела...
– И что это значит?
– А коли девка сладкое медовое из рук твоих приняла, то и сговор сладится, – в сотый раз принялась разъяснять Прасковья Митрофановна.
– Так она ж не знает, что из моих!
– А это не важно, яхонтовый. Положено так.
– Ну ладно, – сдался Иона и вынул из кошелька несколько сотенных купюр. – Возьми за труды, Прасковья Митрофановна.
