Текст книги "Высший пилотаж"
Автор книги: Татьяна Дубровина
Соавторы: Елена Ласкарева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
– Только скажи, деточка, – спросила она, не отрываясь от нового поступления, – как лучше оформить: В. Шекспир или У. Шекспир? Вильям или Уильям?
– А как мы раньше оформляли?
– В.
– Ну, пусть так и будет. А то придется потом писать не «Шекспир», а «Шейкспиа» – так звучит по-английски.
– Шейкспиа? – задумчиво произнесла директриса. – Это значит «потрясающий копьем». Надо же... только сейчас это поняла...
Вот и «Солнечный». Кто-то снял проволоку, которой была прикручена калитка. Щеколда, правда, была аккуратно, по-хозяйски задвинута.
Мария оглядела свой участок: не попортили ли тут чего-нибудь? Не поломаны ли ягодные кустарники?
И – ахнула. Земля была вскопана, и от штакетника до самых стен дома безупречно ровными рядками выстроились грядки, обустроенные по всем правилам, с глубокими бороздками между ними.
На грядках, с равными интервалами, как шахматные фигуры перед боем, красовались ярко-зеленые кустики помидоров. Мясистые, ухоженные и довольные и собой, и жизнью.
А невдалеке от крыльца сложены коробки из-под рассады.
Не веря своим глазам, Маша пошла по дорожке.
Следом за помидорами покачивали темными широкими листьями огурцы, будто приветствуя хозяйку. И дальше – еще какие-то молодые растеньица, кажется, из семейства бобовых.
Девушка растерянно огляделась: больше, кажется, нет никаких следов пребывания посторонних.
Посмотрела через неосвоенные участки в сторону дачи Белецкого. Гамака не было на обычном месте: Антон работал в каком-то НИИ и тоже наведывался сюда лишь по выходным.
Зато к стене его дачи была прислонена... лопата. Ее остро заточенный штык был в засохшей земле: инструментом недавно пользовались.
Но Антон никогда ничего у себя не сажает! Он предпочитает неподвижный, лежачий отдых! К середине лета его сад становится похожим на непроходимые джунгли, так бурно разрастаются там крапива, лебеда да конский щавель.
Неужели он преодолел свою лень, чтобы потрудиться для Маши? Не верится.
Хотя... не исключено, что биолог чувствовал вину перед соседкой и хотел таким образом вернуть себе ее расположение. Кто знает?
Главное – рассада не погибла, растения живы! Это так здорово...
Маша вздрогнула от скрипа собственной калитки. Кто там?
В сад без спросу, однако чинно и серьезно, входила странная процессия.
Это была целая ребячья команда – детишки дачников-соседей. Мальчишки шли выстроившись по росту, а завершала колонну крошечная девочка – едва научившийся ходить карапузик, почти еще лысенькая, но с огромным синим бантом на редких тоненьких волосенках.
Все до единого были вооружены лейками – от металлической садовой, какой пользуются взрослые, до красного пластмассового слоника с душиком на хоботе в руках у малютки.
Первый мальчик, самый высокий и, видимо, самый главный, деловито отстранил Машу с дороги и произнес как можно басовитее и внушительнее:
– Не мешайте, тетенька.
Она отступила в полном изумлении.
Дети рассредоточились вдоль грядок и стали поливать посадки. Они не толкались, не мешали друг другу: участки были четко распределены между ними.
Даже крошка с бантом знала свою зону – самый краешек взрыхленной земли с единственным огуречным ростком. Дальше ее ручонки просто не могли дотянуться.
Израсходовав весь запас воды, труженики сделали вторую ходку к колонке. На этот раз впереди семенила девочка, и все они походили на забавный выводок утят.
Но вот полив закончен. И только теперь Мария позволила себе почтительно обратиться к старшему:
– Разрешите спросить...
– Разрешаю.
– Вы что, тимуровцы?
– Нет, тетенька. Это устарело. Мы заключили контракт.
– С кем?!
– Неважно. Это коммерческая тайна.
– Вам что – платят за эту работу?
Мальчишка гордо кивнул:
– Спрашиваете!
– И много?
– Сказал же – тайна!
Мальчику нравилось повторять это слово. Коммерческая тайна ассоциировалась у него, похоже, не с бизнесом, а с пиратами, кладами и приключениями.
«Опять деньги, – растерянно подумала Мария. – Всюду деньги... Похоже, это дело одних и тех же рук... И уж конечно не Белецкого. Тот щедростью не отличается».
– А сажали тоже вы?
– Не... он сам. Ой... проболтался.
– Не волнуйся. Я тебя не выдам. Тоже умею тайны хранить.
– Рассказывайте, как же! Вы – женщина. Женщины всегда треплются.
– А как же она? – Мария кивнула на малютку с бантиком. – Ей-то вы доверяете?
– Ха! Она говорить еще не научилась!
Маша решила сменить тактику: напрямую у вожака наемных садовников ничего не выведать. Надо вести себя так, будто она и сама все знает.
– Ваш наниматель поручил мне проверить: если вы хорошо справляетесь, то плюс к оплате получите еще и премию.
– Денежную?
– Лучше.
– Конфеты?
– Котята!
– Ох, – мальчик задохнулся, глаза у него заблестели. – Живые?
– Еще бы. Целых три: серый, рыжий и черный.
Услыхав обещание, вся команда собралась вокруг щедрой тетеньки.
– А у нас на даче мышь, – сказал кто-то. – Съела супы в пакетиках и все мои «сникерсы»!
– А когда премия?
– Котята еще слепые, – сказала Маша. – Вот откроют глазки... Тогда ваш наниматель снова прилетит...
Вожак вдохновился:
– Опять на разноцветном вертолете?!
«Ага, милый, ты снова проболтался, – обрадовалась Маша, но виду не подала. – На вертолете может прилететь только Иоанн».
– Да, – сказала она. – Как в прошлый раз.
Вожак обиженно возразил, не замечая своей оплошности:
– В прошлый раз он не на вертолете... Он с крыши спрыгнул.
Маша удивилась: «С крыши? Что ему могло там понадобиться? Опять кому-то сигналы подавал? Кому?»
– Значит, договорились, – она пожала вожаку руку. – Премия за мной.
– А качество работы мы гарантируем! – по-взрослому заверил мальчуган.
Когда труженики удалились, она, преодолев свой вечный страх, полезла на крышу. Не могла не полезть: уж очень сильно терзало ее женское любопытство.
«Я прямо как Шерлок Холмс, – думала она. – Веду расследование. Только что я расследую? Непохоже, что преступление. Хотя... деньги, деньги. Откуда он их берет постоянно? Настоящий Холмс решил бы, что это элементарно. А я... Я больше похожа на мисс Марпл... старую деву мисс Марпл...»
Вот наконец и крыша. Ничего тут нет особенного, ни следов, ни улик. Только торчит себе спокойненько кирпичная печная труба.
Так... Надо ухватиться за нее, чтобы не слететь вниз...
А что это за трубой желтеет?
...На крыше стоял резной сундучок. Шахматы.
Шахматы, теперь уже точно принадлежащие Маше.
«Я своего добьюсь, – вспомнилось ей. – Я всегда своего добиваюсь».
Посреди пустыря, где даже сорняки и те не росли, стоял столб. Рядом – другой такой же. Видимо, когда-то на этих стояках крепились ворота.
А, вон же они: лежат плашмя поперек дороги и служат мостками через огромную непросыхающую лужу.
Забор, тянувшийся прежде от столбов, давно сгнил, и лишь кое-где привалились друг к дружке, как завзятые пьяницы, почерневшие штакетины.
На правом столбе висела, болтаясь на единственном гвозде, облезлая вывеска. Половины букв на ней не было, видно, и требовался дедуктивный талант Шерлока Холмса или мисс Марпл, чтобы восстановить содержание надписи.
«Межрай... ластн... танц... химзащ...», – не без труда прочла Маша. Она знала, что ищет, а потому поняла, что речь идет о межрайонной областной станции химзащиты полей.
Местечко выглядело жутко, как будто испытало на себе последствия ядерной катастрофы. Листья на чахлых деревцах были покрыты какими-то болезненными коричневыми пузырями. Земля источала странный запах смеси помойки с дезинфекцией.
Полное безлюдье наводило тоску. Тишина казалась звенящей и недоброй.
Что-то булькнуло у самых Машиных ног. Девушка испуганно шарахнулась назад.
Из-под настила, сооруженного из сорванных с петель ворот, из глубины мутной жижи, выскочила к носкам Машиных туфель огромная серая лягушка.
– Ква-а-а! – зловеще проурчало животное, и Мария, задохнувшись не столько от вони, сколько от ужаса, заметила: это мутант.
Несмотря на неестественно крупный размер и солидный, по лягушачьим меркам, возраст, земноводное имело хвост. Как будто оно оставалось головастиком или же начинало превращаться в ящерицу. Отвратительно.
«Где же «кукурузники»? – осматривалась девушка. – Ни одного самолета не видно поблизости. Или их аэродром расположен где-то поодаль, или разбившийся самолет по имени «Детройт» вообще был у них единственным».
Она решила пройти вперед, к низкому строеньицу с обсыпавшейся штукатуркой и треснувшими оконными стеклами. Занесла было ногу, чтобы ступить на помост...
– Стой! Назад! – рявкнул над ухом осипший голос.
Она оступилась и свалилась бы в зловонную лужу, если б чьи-то руки не поддержали ее сзади.
– Куды прешь? Жить надоело?
– Нет еще, – пролепетала она.
– Ну дык заворачивай.
Ее крепко держал, не пуская вперед, огромного роста старик с окладистой бородой. Он был похож на колдуна, заклинающего стихии. Под мышкой у него торчала клюка, казавшаяся слишком тоненькой и легкой для такого массивного тела, почти как вязальная спица мисс Марпл.
– Туды запрещено. – Старик указал за останки ворот. – Опасно для жизни.
– Почему?
– Я не пущаю.
– А кто вы такой?
– Сторож.
– А что вы сторожите-то?
Старик прокашлялся и со знанием дела ответил:
– Костлявую.
Маша не знала, испугаться ей или рассмеяться над нелепым розыгрышем. Старик, однако, глядел серьезно и насупленно, готовый вновь схватить девушку, сделай она хоть шаг вперед.
– Я хотела только узнать...
– На том свете все и узнаешь, – пообещал колдун.
– Но... Что там такое-то?
– Смерть.
Потом они сидели со стариком в сторожке, и он потчевал Марию солеными грибками:
– Кушай, милая, брат привез из Тульской губернии.
– А здесь-то разве не растут?
– Растут. Да только употреблять их – ни-ни.
Старик, истосковавшийся в одиночестве, обстоятельно рассказал нежданной гостье историю здешних мест.
Станция химической защиты не работала уже давно: распались близлежащие колхозы, а значит, исчезли и заказчики.
Начальство, загнав неизвестно кому по дешевке самолеты и самые ценные химикалии, испарилось, оставив здание. Перед отъездом они просто-напросто вылили на землю реактивы и химикаты, которые не успели продать.
– Как собаки на сене, – сказал старик. – Не им – так и никому. А запас-то у них, злыдней, велик был, ой велик. С тех пор земля-матушка тут мертвая.
– А вы-то как же, дедушка?
– А меня, внученька, ничто не берет. Даже сама костлявая. Вот и проживаю тут, не пущаю людей добрых на погибель. На той земле ступишь ножкой – глядь, ножку и сожгет.
У Маши похолодело в груди: «Неужели Иона причастен к этому злодеянию. Если так, понятно, откуда у него большие деньги! Но нет, нет... Пожалуйста, пусть это окажется не так!»
– Дедушка, а давно это случилось?
– Годков уж пять тому.
Услыхав это, девушка готова была на радостях расцеловать деда в пышную бороду. Так давно! Значит, Соколов не мог приложить к этому руку!
– И как же потом, – спросила она уже без личной заинтересованности, – не нашли их, этих... опылителей?
– Нашли. Сидят, поганцы. Да только землице от их отсидки не легче.
– Дедушка, вы говорите, самолеты кому-то продали. А я видела, тут иногда кружат в небе какие-то.
– Это не ихние. Это – хороших мужиков самолеты. Стоящих. Те и меня покататься звали, задарма. А полет-то двести зеленых стоит...
– А вы не знаете, где они находятся, эти стоящие мужики с самолетами?
– Как не знать. Токмо тебе придется сперва до станции возвернуться. А там, через пути, дорога справная, широкая. Эскапада.
– Эстакада?
– Угу. По ней и шагай, никуды не сворачивай. Придешь к ограде железной, прочной, не чета нашей. А только дверей там не имеется.
Маша рассмеялась:
– Прямо через забор перемахнуть?
– Уж ты и скажешь! Кнопочка там есть, масенькая. Ты ее нажми. Это звоночек. Ограда и отъедет в сторону.
– Как в сказке! А что там у них, дедушка? Тоже посевы опыляют?
Старик мотнул головой, и кончик бороды упал в миску с тульскими грибками:
– Эроклуб. И зовется как-то чудно... вроде как Солнце!
Сколько километров уже отмерила сегодня Маша?
И для деревенского жителя расстояния были бы немалыми, а уж для библиотекаря, привыкшего сидеть целыми днями, – чуть ли не кругосветное путешествие.
Туфли стали казаться тесными, на пятке вздулась водяная мозоль. Пришлось остановиться и проколоть пузырь еловой иголкой.
Теперь придется идти обратно до «Солнечного», потом мимо собственной дачи до станции... И лишь там, за железнодорожными путями, начнется обещанная стариком эстакада. Только начнется, а сколько она тянется?
Но надо добраться. Маша обязана, не откладывая, найти Иоанна и решительно объясниться с ним.
«Он, видите ли, всегда своего добивается! Ну что ж, и я не слабее, и я добьюсь! Пусть забирает назад свои подачки! – Сейчас она сердилась на Соколова за все: за милостыню, за идиотский спектакль английского театра, за лягушку с хвостом и особенно за свои стертые ноги. – Швыряется деньгами, а я – ищи его!»
Аэроклуб! Что это за диковина такая? Старик произнес забавно: эро-клуб. Эротический клуб. Фу, бред, совсем даже не забавно, а противно.
Там у них проживает развратная «Алуэтта». Аэротика. Аэротический клуб.
Как болят ноги! Сейчас Маша не отказалась бы даже, чтобы ее подбросили на этой красногубой «Алуэтте». Надо было попросить у ребят-садовников хоть велосипед! Правда, на нем все равно не удалось бы проехать по этим рытвинам и колеям, раздолбанным гусеницами тракторов.
Скорее бы добраться до эстакады! По ней можно будет шлепать босиком.
Да нет, и на это нельзя надеяться: асфальт, наверное, сейчас раскален до мягкости.
Хоть садись на обочину и плачь! Когда никто не видит, плакать совсем не стыдно. Увы, и это было невозможно: по обочинам бурно разрасталась молодая, набирающая силу крапива.
Тогда Мария опустилась прямо на пыльную, бугристую проселочную дорогу и, поджав коленки к подбородку, как васнецовская Аленушка, залилась горькими слезами. Она не обращала внимания ни на что вокруг, не вслушивалась в окружающие звуки. Ей было и больно, и обидно... и вообще все так плохо!
Остальные – люди как люди, и только у нее в жизни все шиворот-навыворот. Урод, мутант, вот кто она такая! Лягушка с хвостом!
Голое предплечье вдруг ощутило прикосновение теплого металла.
Даже не успев испугаться, Маша подняла заплаканные, припухшие от слез глаза: прямо над ней нависал блестящий бампер автомобиля.
Какой-то псих, лихач, шутник, а может, и просто нетрезвый водитель остановился вплотную к человеку! А если б тормоза подвели!
Но как ему удалось подкрасться так неслышно? Или Маша совсем отключилась, выпала из действительности?
Автомобиль мелодично посигналил.
Вот наглец! Он же еще и требует освободить дорогу! Пешеход, впрочем, вынужден подчиниться: весовые категории машины и человека слишком неравны.
Маша тяжело поднялась на ноги и шагнула на обочину, совсем позабыв о крапиве. Злая трава не замедлила обжечь икры, и от этого стало еще обиднее.
Она хотела прокричать водителю что-то резкое, хлесткое, но увидела не лицо человека, сидящего за рулем, а только свое собственное отражение. У автомобиля были тонированные, непрозрачные с внешней стороны стекла.
Машина казалась необычной для здешнего запустения. Сверкающий серебристый «мерседес» совершенно не вязался с сельской местностью. Заблудился он, что ли? Это немудрено, если шофер на самом деле в подпитии.
Иномарка тронулась с места и бесшумно миновала Марию. Казалось, она вовсе не касалась земли, а парила, плыла над нею. Точно мираж. Непонятно, согласно каким законам физики осуществлялось столь плавное движение по окаменевшим буграм проселка. Точно серый призрак, она исчезла вдали.
И тут Мария спохватилась, обругала себя: «Дуреха! Надо было попросить, чтоб он меня подбросил... Хотя – он направлялся в противоположную сторону!»
Она побрела дальше, всхлипывая, переваливаясь по-утиному, припадая на обе ноги сразу.
Вот и люпиновое поле. Уже выстрелили к небу сотни, тысячи свечек. Но пока это были еще бутоны нежно-салатового цвета. А скоро они распушатся лиловым и розовым – и тогда совсем не отыскать под их густым ковром того места, где упал старый самолет по имени «детройт». Сейчас оно еще заметно – там растения тоже поднялись, но они слегка разрежены.
Но как долго еще тащиться через поле до дачи, от дачи до станции, потом по эстакаде... Как это говорится в сказке: семь пар железных сапог успеешь сносить, пока дойдешь. Но у нее нет железных сапог, а есть только пара измученных нижних конечностей, и они не железные... Они так ноют и так припухли, что их и ногами-то назвать язык не поворачивается. Костыли: не гнутся совсем.
Что-то мягко подтолкнуло ее сзади.
Господи, опять тот же серебристый «мерседес»! Он вернулся, он преследует ее!
Теперь уже не было и мысли попросить подвезти ее, хотя он направлялся на этот раз в требуемом направлении. Теперь явилось другое желание – бежать!
Интересно, как можно бежать, если ноги и идти-то отказываются? И вообще, что за глупость тягаться в скорости с быстроходной иномаркой?
«Мерседес» вильнул в сторону и обогнул девушку, которая на сей раз с дороги не сошла. Она устала. Ей было все равно.
Обогнав ее всего на полкорпуса, автомобиль снова встал. Передняя дверца распахнулась. Сильная мужская рука ухватила Машу за запястье и втянула в салон.
Ослепительно сверкнули в улыбке белоснежные крепкие зубы: Иоанн веселился от души.
А Маша погрузилась в мягкое комфортабельное сиденье, на котором ей никогда не приходилось сидеть. Сразу стало так спокойно, так хорошо...
Она вдруг начисто забыла, по какой причине разыскивала Иону, из головы вылетели все обвинения и упреки. Важно было только одно: он отыскался.
– Я добилась своего! – по-детски хвастливо сказала она. – Хотела тебя найти – и вот нашла! Я всегда добиваюсь своего!
Он расхохотался:
– Ты? Нашла меня? По-моему, совсем наоборот.
– Я! Я!
Она яростно настаивала на своем, эта скромная Дева, которая до сих пор никогда в жизни себя не выпячивала, для которой всегда было аксиомой, что «Я» – последняя буква алфавита.
Соколов почувствовал, что почему-то – какая разница почему? – это для нее жизненно важно.
– Ты, ты, хорошо, – ласково сказал он. – Ты у меня Шерлок Холмс.
Она пробормотала, еще пытаясь хоть в чем-то ему противостоять:
– Что это за «у меня»! Я – сама по себе.
– Как скажешь. Пусть будет «сама по себе Шерлок Холмс».
– Скорее, мисс Марпл.
– Вы блестяще закончили свое следствие, очаровательная мисс Марпл.
Глаза у Маши слипались, язык еле шевелился, но она все еще не сдавалась:
– Она не очаровательная. Она старуха.
– А ты – нет, – подытожил он, и на этом спор прекратился. Маша задремала на мягком сиденье серебристого «мерседеса».
Глава 13
«МЕРИ ЕДЕТ В НЕБЕСА»
Теплый летний вечер был напоен запахами мяты и жасмина. Дневные птицы уже смолкли, а соловьи не пробудились еще для своих песен о любви. И только легкий закатный ветерок, казалось, мурлыкал себе под нос какой-то тихий лирический мотив – в скрипичном ключе, ключе соль.
Божественный Гелиос направил свою колесницу вниз, к линии горизонта, и его квадрига была сейчас не золотой, а нежно-алой. Бог Солнца собирался пересесть с нее в огромную ладью, которая проплывет за ночь по темным зеркальным водам обратно, к месту восхода.
И все начнется сначала, ведь в жизни все циклично, все повторяется.
Но в тот момент Маша, против обыкновения, не жалела об этом. Пусть то, что происходит, повторяется вновь и вновь. До бесконечности!
А происходила очень простая вещь. Девушка сидела на ступеньках своего резного крыльца со ступнями, опущенными в цинковый таз, а Иоанн, стоя рядом с ней на коленях, собственноручно мыл ей опухшие ноги. Он бережно перебирал пальчик за пальчиком, массировал подошвы, ополаскивал щиколотки.
Маша немного смущалась, что это происходит на глазах у всего поселка, но и гордилась в то же время. Ведь они не совершали ничего постыдного, запретного. Не целовались и не обнимались. Разве кто-нибудь может осудить обыкновенное мытье ног?
Иоанн, наверное, предпочел бы назвать этот процесс не мытьем, а омовением: ему казалось, что он допущен к совершению некоего священного обряда. Для него такое тоже было впервые. Ему случалось посещать вместе с женщинами и дорогие бассейны, и самые лучшие сауны, и нырять на пляжах многих теплых европейских морей.
Но вот оказалось, что старый цинковый таз с двумя ушками по бокам превосходит все водоемы мира. Это – священный сосуд, в котором хранится волшебная жидкость, называемая нежностью.
Вода колыхалась, прикрывая маленькие розовые ножки. Какой размер? Тридцать четвертый? Как у Золушки.
Наверное, взрослой обуви не выпускают для такой ступни. Может быть, поэтому Маша и носит туфли на низком каблучке, детского фасона?
Или... или это все по той же проклятой причине, которую он наконец понял: в «Детском мире» покупать дешевле?
Как бы то ни было, он обязательно разыщет самого лучшего сапожника, чтобы изготовил Золушке туфельки на заказ. Пусть они будут мягкими и удобными и не натирают до мозолей нежную, как шелк, кожу.
Он растроганно думал о том, что Машенька натрудила ноги, разыскивая его.
– Вот ведь куда надумала идти! – упрекнул он, но совсем не сердито. – В зараженную зону!
– А почему ты мне сразу не сказал, что твой самолет – не «кукурузник» и ты не опыляешь поля?
– Разве ты спрашивала?
– Все равно. Ты водил меня за нос. Мог бы сразу рассказать о себе.
– А когда? Ты постоянно пряталась от меня в подъезде. Даже кофе не пригласила попить.
– Ох, кофе! В Москве целая упаковка осталась. А здесь у меня нет.
– А ты завари мне травок, как тогда, помнишь? В жизни не пил ничего вкуснее.
– Но теперь ты не больной.
– Нет, больной. Я болен тобой! Знаешь, порой доходит до бреда.
Маша размягченно засмеялась:
– Как сказала бы наша Вера Петровна – губительный весенний авитаминоз.
– Как сказал бы Карлсон – паранойя и навязчивая идея. И еще – маниакально-депрессивный психоз.
– Кто такой Карлсон?
– Мужчина в самом расцвете лет.
– Он живет на крыше?
– Нет, на крыше живет солнечная королева.
– Я забрала шахматы.
– Надеюсь, ты не всучишь мне их обратно?
– Ладно, пусть остаются.
– Ага! Выходит, я добился своего?
– Ну, в этой маленькой частности – да.
– А в чем-то другом – нет?
Маша помрачнела. Она до сих пор не заводила разговора о маминых деньгах. Но вовсе не потому, что решила их присвоить.
Просто ей было жалко поломать эту милую болтовню, разрушить очарование розового вечера... Даже просто – вынуть ноги из ушастого таза, вода в котором уже нагрелась от их с Ионой общего тепла.
А выяснение отношений, упреки, требования, отказы и возмущение – все это так не вязалось с тихим вечерним счастьем!
Она замечала, что женщины из соседних домов время от времени проходят мимо ее участка как бы по делу, на самом же деле – чтобы хоть краешком глаза полюбоваться через жерди штакетника на идиллическую процедуру омовения. И чтобы позавидовать белой завистью дочке профессора Колосова, этой милой доброй девушке с толстой пшеничной косой.
Никаких других дел не могло у них быть в этой стороне поселка в вечерний час, ведь резной пряничный домик – крайний и за ним простираются лишь пустынные поля.
Это было так приятно!
Пусть бы весь мир собрался сейчас за штакетником и стал свидетелем Машиного триумфа!
Пусть бы увидели это и недруги! Например, однокурсники Илья, Мишка и Виталий. А также – навязчивый сосед Антон Белецкий...
Говорят, не поминай черта к ночи.
Антон оказался легок на помине, как тот самый черт. Одной породы существа, Кощеевой.
Вон его «Москвич» пылит по поселковой аллее. Ах да, сегодня же пятница, у биолога впереди уик-энд в гамаке-паутине.
Вот он вышел из автомобиля. Эй, глянь же сюда, премудрый кандидат наук! Осознай свое сокрушительное поражение!
Однако Антон был не в силах смотреть на людей. Он не мог отвести глаз от серебристого «мерседеса». И во взгляде его читалась зависть совсем не белая, а черная-пречерная, как печная сажа. Казалось, он готов был проколоть шины дорогой иномарке только потому, что она принадлежала не ему.
Место парковки «мерседеса» – возле Машиной калитки – тоже приводило его в бешенство.
Не обращаясь ни к кому конкретно, биолог произнес достаточно громко, чтобы услышали все:
– До чего же все бабы продажны!
И зашагал к себе на своих тощих ногах-ходулях, похожий на недокормленного журавля из зоопарка. По дороге он громко и скрипуче напевал песенку из старой комедии:
Мери верит в чуде-са!
Мери едет в не-бе-са!
Машу, обычно столь чувствительную к словам, на этот раз его грязные высказывания даже ничуточки не задели. Она действительно пребывала на седьмом небе.
Скрипнула калитка. По дорожке к двоим влюбленным важно шагал пацан – вожак садовников, нанятых по контракту. Он тащил тяжелую наполненную лейку.
– Привет, – сказала Мария. – Ты на ночь глядя решил грядки полить? Вам что, за ночные работы платят вдвойне?
– Не! – разулыбался мальчишка. – Это вам. Просто так. Для ополаскивания! Хотите, тетенька, я вам полью, как из душа?
Маша, смеясь, подняла ступни на воздух, и на них выплеснулись из лейки освежающие, лечебные водяные струйки. Даже простая вода из колонки становится целебной, если приносят ее от чистого сердца.
Иоанн обернул ноги любимой мягким махровым полотенцем...
Маша не рассчитывала остаться в «Солнечном» на ночь, а потому не взяла с собой еды. Иона порывался сгонять на станцию или к себе в клуб, на «мерседесе» это не заняло бы много времени. Однако девушка не хотела расставаться с ним ни на минуту.
Ей казалось: стоит прервать это общение, и волшебство рассеется.
– Так поедем вместе! Познакомишься с живым Карлсоном!
Делить свою радость с какими-то незнакомыми людьми? Нет, нет! Во всяком случае, не сегодня.
Потом она вдруг засомневалась, не эгоистично ли это с ее стороны? Иоанн, наверное, привык к роскошным трапезам, ведь теперь совершенно ясно, что он очень богат.
– Скажи, ты совсем не признаешь простой еды?
– Я? – Он удивился. – Да я ничего, кроме самой простой, не признаю.
– Тогда пошли, покажу тебе свое подземелье.
И они спустились в погреб. Замерцали скрытые в нишах разноцветные лампочки, пробежали тени по лицам гномов, поддерживающих свод, и существа, казалось, ожили, радуясь, что их наконец навестили.
– Пещера Аладдина! – восхищенно выдохнул Иона.
– Видишь, какие мы с тобой разные! Ты любишь высоту, а я – пещеры.
– По всем законам физики, противоположности взаимно притягиваются. Они сошлись: вода и камень, стихи и проза...
– Лед и пламень, – подхватила Маша.
– Ну вот, стихи помним одни и те же. Не такие уж мы и противоположные.
– Тогда – должны взаимно отталкиваться?
– Уф... Говорил мне отец: «Безумец тот, кто спорит с женщиной». Лучше капитулировать заранее.
– Кажется, мы сюда не спорить спустились. Вот, выбирайте меню, сэр.
У стены рядками стояли закрученные баночки: кабачки кусочками, кабачковая икра, пурпурное лечо, рыжая морковка, помидоры с солеными пупырчатыми огурчиками.
Иоанн даже не сразу понял, что это съестные припасы, – принял было за декоративные элементы вроде цветных стекол веранды.
– М-да... И что, теперь мне придется от этого отказаться?
– Почему? – встревожилась Маша. – Не нравится?
– Но я только что сказал, что употребляю только простую пищу. А тут – роскошь!
– Разве это роскошь? – пожала плечиками Маша. – Так, обычные припасы. На всякий случай.
«На черный день, – про себя перефразировал он. – Она боится черного дня. Клянусь небом, такой день никогда не наступит в ее жизни! В лепешку разобьюсь, а не допущу».
– Что же ты? – Маша подтолкнула его к банкам. – Выбирай!
Потрескивали в печке поленья, уютно трещал сверчок. В большой эмалированной кружке кипела уже не первая порция травяного отвара, распространяя по горнице тревожащее благоухание. И разноцветные стекла, с любовью вставленные Николаем Константиновичем Колосовым, отбрасывали на лица сказочные блики.
– Хорошо, правда? – говорила Маша. – Тепло. Не то что там, наверху, где ты летаешь.
– Что поделать, видно, судьба у меня такая. Я ведь и родился в самолете.
– Как?!
– Обыкновенно. Мать летела из Владивостока беспосадочным рейсом. Прямо в воздухе начались схватки. Стюардесса перепугалась, объявляет: «Есть врачи среди пассажиров?» А врачей-то и нет. Тогда командир корабля передал управление второму пилоту, а сам пошел принимать роды. «Главное, – говорит, – не бояться. А летчику бояться по штату не положено». Ну и принял меня. Поднял над головой, показал всем пассажирам: смотрите, мол, этому соколу на роду написано летать! И как подбросит меня! Мать чуть с ума не сошла. Визжит: «Осторожно! Он ведь еще головку не держит!» А я – ничего. Мне, наверно, даже понравилось, потому что потом всю жизнь кверху тянуло.
– Я бы на месте твоей мамы просто умерла.
Он помолчал, будто прикидывая что-то, потом уверенно сказал, как отрубил:
– Ты в воздухе рожать не будешь.
– Откуда тебе знать? Мало ли как жизнь сложится! Занесет в какой-нибудь Владивосток! Хотя я поехала бы поездом – на всякий пожарный.
– Ты будешь рожать в самом лучшем роддоме и у самых лучших докторов, – заявил он тоном, не терпящим возражений.
Маше вдруг стало страшновато. Уж слишком интимно вспыхивают красноватые угольки в догорающей печке, и чересчур близко друг к дружке сидят они с Иоанном, и ее так и подмывает назвать его Ванечкой.
Она решила перевести разговор в шутку:
– Надеюсь, я рожу девочку, и ей не придется летать и попадать в аварии.
Но Соколов не был склонен к юмору:
– Девочку ли, мальчика, двойню, тройню – все равно: уж я позабочусь, чтобы у них было все самое лучшее! И у тебя, естественно, тоже!
«Опять вошел в роль Санта-Клауса. Раздает рождественские подарки. Только... при этом сам назначает дату Рождества. Он, видите ли, все за меня решил!»
Но разве ей не хотелось бы, чтобы нашелся человек, который принимал бы за нее решения?
Хотелось бы.
Притом хотелось бы, чтобы этим человеком стал именно Иоанн.
В этом-то как раз и опасность...
Маша резко встала и включила свет.
– Извини, – пробормотал Соколов. – Что-то я увлекся. Весенний авитаминоз, как сказала бы Вера Петровна.
– Навязчивая идея, как сказал бы твой Карлсон.
– Может, сыграем в шахматы? Я научился. Один раз мне даже компьютер проиграл, правда на самом легком уровне.
– Давай! Надо ведь обновить фигуры. И доска уже устала служить кухонным столом.
Маше выпало играть «белыми», вернее, медово-желтыми...
Шахматы – долгая игра.
Когда Гелиос уже подплывал на своей ладье к точке восхода, чтобы там пересесть в золотую колесницу с четверкой огненных коней, «белые» пошли на жертву: Иоанн пленил солнечную королеву. Он взял выигранную фигурку и спрятал ее в нагрудный карман:
– Пусть будет поближе к сердцу.
Однако «белые» вынашивали коварный замысел.
Маша давно уже присмотрела себе одну скромную симпатичную пешечку и потихоньку двигала ее к противоположному краю доски.
