Текст книги "Хранители. Единственная (СИ)"

Автор книги: Таня Фрей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Да даже всё, что она думала, уже было доступно Аманде.

Миранда Блум стала для Президента открытой книгой. До такой степени распахнутой, что она уже начинала разрываться.

Она открыла новостной раздел. Ничего интересного она в нём нашла. Все события были настолько давними, что хотелось спросить: неужели недавние дни ничем не отличились? Неужели в них ничего интересного и не очень не произошло?

Только она уже решила закрыть раздел, как неосторожным движением пальца обновила его.

И в эту секунду на её глазах появилась новая новость. Срочная.

Которая явно не должна была здесь появиться. Только не на планшетах Хранителей. Но ведь Энсел в своё время постарался. Обучил её всяким приёмам. И её планшет обручил в том числе.

Заголовок новости звучал так:

“Беспорядки в Москве: крах или расцвет?”

И к ней прилагалась видеозапись.

Помрачнев, Миранда тыкнула пальцем по ссылке и, запрыгнув на свою заправленную кровать, приготовилась посмотреть видео с места происшествия.

А в это время она невольно задавалась вопросом: причём же здесь Москва?

– Мы сделали всё, чтобы остановить этот бунт, госпожа Президент, – с едва заметным русским акцентом прозвучал голос собеседника.

– А если поконкретнее? – настойчиво попросила Аманда Коллендж, глядя в экран.

Алексей Князев отчитывался ей за Москву. Потому что то, что произошло в Москве-Сити, не осталось незамеченным. До недавних пор.

– Мы оцепили площадку и воспользовались дымовыми шашками, – сообщил он. – Немного погромов, драк – и всё, все, кто был там, госпитализированы. И, разумеется, всем им стёрта память и вживлены чипы.

– Вы хорошо за этим проследили? Всё случилось три часа назад. Новости не успели об этом прогреметь?

– Успели, но всё уже уничтожено. Хоть эти новостные порталы обычно и не контролируются властями.

– А листовки? Алиной Глаголевой было доложено, что у всех пришедших на руках были листовки с лозунгами. Это так?

Алексей кивнул в знак согласия.

– Да, госпожа Президент, это так. Найденные при очевидцах листовки собраны и теперь хранятся у нас в офисе. В скором времени подвергнутся уничтожению. К сожалению, гарантировать то, что других листовок не было, мы не можем. Нам не известно, сколько людей оказалось ими снабжено, благодаря усилиям Виталия Богомолова.

Аманда тяжело вздохнула.

С другой стороны, ничего экстраординарного в ситуации не было. Это же Москва. Там не впервой уже лицезреть подобные всплески недовольств. Просто на сей раз всё вышло помасштабнее. Но есть ли разница, когда можно подавить любое волнение? Однако последнее время всё больше начинало казаться, что отнюдь не любое. Больше не любое.

Система пошатнулась. И с каждым годом раскачивалась ещё сильнее.

И теперь надо было брать всё в свои руки, чтобы не упустить из виду ни единого происшествия.

– Вы, Алина, Маргарита… это все, оставшиеся на нашей стороне? – осторожно поинтересовалась мисс Коллендж. Князев невесело усмехнулся.

– Нет, конечно. Человек двадцать нас наберётся. Но вы сами понимаете: двадцать – это как плевок. – Он немного помолчал, потеребив пальцами воротник чёрного пиджака. – Хотя те, со стёртой памятью, нам, безусловно, ещё пригодятся.

Информация, конечно, обнадёживала. Но ведь действительно: те, кому стирали память, буквально получали второй шанс, новую жизнь, которую они вправе были начинать заново так, как угодно им самим.

Или так, как угодно корпорации.

– Держите меня в курсе событий, – не столько потребовала, сколько попросила Аманда Коллендж. – Или Джулию Остборн. Ей я доверяю. Да и вы ей тоже, наверное.

Алексей поднял большой палец вверх, что означало, что все слова Президента взяты им на вооружение. Выпрямился, словно по струнке, встряхнув своей светло-русой чёлкой и взглянув будто бы прямо в глаза Президента. Холодные и пронзительные.

А потом завершил видеовызов.

Джулия тут же зашла в кабинет, простоявши до этого за его дверьми, но слыша весь разговор Президента с представителем Москвы. Аманда тут же вызвала её к себе, как только эта ужасающая новость до них дошла. Потому что лишь Джу могла помочь разрулить эту сложившуюся ситуацию.

Заходить во время звонка девушка не стала из-за внезапно проснувшейся вежливости.

Зато теперь она стояла перед мисс Коллендж, её пальцы едва подрагивали от напряжения, взгляд жёстко был прикован к уже погасшему экрану. Аманда следила за своей секретаршей, за её столь явно проявлявшейся реакцией.

По ней было видно: ей было не всё равно. И это сообщение повергло её в шок.

– Мы в опасности? – испуганно спросила Джулия, буквально выдавая с потрохами один из своих главных страхов – падение корпорации. Президент одарила её невероятно скучающим взглядом.

– Больше – нет, – коротко ответила она. Однако Остборн такого ответа было недостаточно. Она нахмурилась при этих словах, попытавшись по-быстрому сообразить, какой же выход был найден из тех обстоятельств, которые настигли московский филиал пару часов назад.

– Что вы имеете в виду?

– Память стёрта, люди разогнаны, все упоминания произошедшего уничтожены, – раздражённо перечислила Аманда, поочерёдно загибая пальцы левой руки. – Этого недостаточно?

Девушка присела на стул, положив ладони на колени и слегка наклонившись вперёд, уперевшись глазами в столешницу. Она пыталась собрать в кучку все навалившиеся на неё мысли, объединённые одной общей темой: Москва и Хранители. Хранители и Москва.

– Вы на самом деле думаете, что этих мер достаточно? – нервозно засмеявшись, поинтересовалась Джулия, посмотрев в лицо мисс Коллендж.

– Я не вижу, что здесь ещё можно и нужно изменять, – прохладно заметила та.

– Конечно, не видите. Вот только… – Остборн слегка качнулась на стуле, щёлкнула пальцами. – Что, если не все, кто получил листовки, явился в Москву-Сити? Что, если некоторые отсиживались по домам, решив не ехать, не тратить свои поездки на карте “Тройка” или просто свои силы и своё время, а проследить за развитием событий где-нибудь по телевизору или в интернете? Что, если кто-то из присутствовавших там вёл прямую трансляцию в социальных сетях? И что, если трансляцию эту кто-то взял и сохранил до лучших времён? Создаётся такое ощущение, будто бы вы и не думаете о таком возможном ходе событий! Не предусматриваете возможность существования различных уловок для того, чтобы уберечь полученную от Богомолова информацию от нас!

Она остановилась, дабы перевести дух. И попробовать переварить всё то, что только что выдала Аманде. На эмоциях. Особо не задумываясь.

И тем не менее, даже не работая над своей речью, ей удалось высказать всё то, что легко могло оказаться чистейшей правдой.

Во время распространения новостей с чудовищной скоростью стоило бояться утечки любых фактов. Во время до икоты частого, почти что постоянного использования людьми социальных сетей, куда они готовы были выкладывать буквально весь свой день по часам, по минутам, стоило бояться.

В это время стоило бояться. А Джу одно знала. Страх рождается от неопределённости. Здесь этой неопределённостью была развилка между тропами, ведущими к положительному и совсем не положительному исходам дела. И от наличия этой развилки действительно становилось страшно.

Страх наступал на пятки, готовившись запрыгнуть на плечи и, закрыв лицо, глаза, повалить наземь. Страх раскрывал свои широкие объятия, обхватывая со спины.

Страх уже был с ней. Рядом.

– Я подумаю над твоими словами, – только и выдала госпожа Президент всё тем же ледяным тоном. И Джулия едва сдержалась, чтобы не плюнуть ей в лицо и не закатить истерику прямо в кабинете.

Она выбежала наружу. Поправила свой хвост на затылке, провела тыльной стороной ладони по лицу и поспешила спуститься на нижний уровень, где можно было спокойно посидеть и поразмышлять о чём-нибудь. Не в своей комнате: там у неё мог начаться приступ недавно начавшей зарождаться клаустрофобии. Причём проявлялась она исключительно в тех стенах. Хорошо, что не ночью, когда нужно было спать.

Прибыв на уровень, Джулия со знанием дела завернула в нужный ей холл и, поправив свою тёмно-синюю спортивную кофту, направилась к уже знакомой скамье. Вот только по какой-то неясной причине заметить, что она уже занята, Джу удосужилась лишь тогда, когда готова была присесть. Хотя сказать, что она именно была занята, было нельзя.

Здесь сидел Кастор. И когда Джулия осторожно опустилась рядом с ним, он вмиг отвлёкся от своих мыслей, кинув мимолётный взгляд на наладонник, который всё это время, не выпуская, держал в руке.

– И как там всё? – спросил он.

– Аманда не слышит очевидных вещей, – тускло сообщила Остборн.

Бэнкс ни капли не изумился этой фразе. Потому что уж он-то прекрасно знал, что так оно и есть. Коллендж никогда очевидных вещей не слышала. Считалась только со своим мнением. А чужую точку зрения начинала слушать лишь тогда, когда уже заносила ногу над пропастью.

– Просто вероятность того, что искоренить следы этого бунта целиком не выйдет, высока, но почему-то это видно одной мне, – тяжело вздохнув, заключила девушка, разглядывая свои пальцы.

– Не одной, – возразил Сотрудник, едва заметно качнув головой.

Джулия вдруг задержала взгляд на Касторе, повернувшись к нему. И что-то промелькнуло в этом взгляде. Что-то, полное безысходной боли.

И тогда она потянулась вперёд и осторожно прильнула к его пересохшим губам, сделав то, что так хотела совершить уже давно. А он неохотно ответил ей, запустив ладонь в её тёмные волосы. Но спустя несколько ленивых секунд он отстранился, отведя взгляд. И в этом Джу, оставшаяся сидеть с поднятой ладонью, которой миг назад прижималась к его белой рубашке, прочитала то, что он не решался сказать самостоятельно.

– Это ведь из-за неё, правда? – тихо спросила она.

– Наверное, никогда не избавлюсь от этого чувства, – грустно усмехнулся Кастор. В голове у девушки тут же сменился ведущий лейтмотив беседы.

– Она ведь отказала тебе, – заметила Джулия. – Неужели ты на что-то надеешься?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Но надеяться всё равно не самое главное.

Сказал так, словно был уверен в своих словах. Джулия покривила губами.

– Это Сандра сказала тебе вернуться в Штаб? – выстрелила она вопросом.

– Я предложил, она согласилась, – тут же, не запнувшись даже, ответил Кастор.

– И ей ни на секунду не было тебя жаль? Она не пыталась даже остановить тебя в твоих намерениях?

Джу не была удивлена. Она лишь говорила то, что думала, не столько спрашивая об этом, сколько утверждая истинность всех этих слов. И она решилась объявить ему то, что знала наверняка. Чуяла и понимала, что быть иначе не могло. Хоть это и должно было причинить ему боль. Опять.

– Ты не нужен ей, Кастор, – уверенно проговорила она, заглядывая ему в глаза. – Просто прими это, наконец.

Но он думал иначе. И свою точку зрения, пусть она могла быть и неверной, менять не собирался.

***

Новость исчезла довольно быстро. Миранда даже не успела дочитать её до конца. Но одно ей теперь было известно совершенно точно: что-то произошло. Что-то, о чём Президент должна была умалчивать, но что случайно всё равно проскользнуло в сеть и попало даже к ней, нынешней заключённой Штаба, пленной этой подземной тюрьмы.

Наличие в заметке Москвы никак не давало ей покоя. Судя по всему, там были какие-то беспорядки в Москве-Сити. Но каким образом они были связаны с Хранителями? Где Москва и где Нью-Йорк, так и хотелось задаться ей риторическим вопросом, обращённым в пустоту. Ей очень, очень хотелось узнать, что же связывало эти города и всю корпорацию. И тут до неё дошло, что помочь ей в этом мог лишь один человек. Которого она люто ненавидела. Или, по крайней мере, с каждой новой секундой своей жизни, которой у неё теперь почти что и не было, пыталась убедить себя в этом.

Но возможно ли вообще теперь ей было что-то выяснять самостоятельно? Мира растерянно провела ладонью по шее, понимая, что там, под кожей, таился её новый датчик. Её новый враг, которого она всегда имела при себе и от которого не могла избавиться. Из-за которого она теперь существовала в кромешном страхе, из-за которого в голове были лишь самые мрачные мысли и воспоминания, которые она не могла выгнать при всём своём отчаянном желании это сделать. Не получалось. Они возвращались как к себе домой.

Энсел. Питер. Уилл.

Три человека, три линии, каждая из них – не закончена. Но каждой ли было суждено получить окончание?

Но об этом Миранда всё же предпочитала думать как можно меньше. Потому что перед ней, как перед мятежницей, пусть уже, наверное, и бывшей, встала новая проблема в виде московского бунта. С одной стороны, заметка могла и вовсе не относиться к делу, но тогда необходимо было уточнять в серверной, из-за чего последнее время случалось так много перебоев, пусть она и знала, отчего происходила часть из них. Но с другой, эта новость могла иметь к Хранителям прямое отношение, и тогда было нужно понять, почему это так? Почему, откуда эта связь вообще взялась? Разве Штаб Хранителей не единственный в своём роде во всём мире?

Хотя если подумать, то ведь действительно получалось странно. Целый мир, а Штаб один. И как только со всем удавалось справляться?

А удавалось ли?

Мира ступила на прохладный пол голыми ступнями, вставая с постели, и подошла к своему столу. Теперь он должен был стать её родным. Таким, как у неё дома, наверху. Надо было заполнить его чем-нибудь, засыпать, создать видимость бурной деятельности или творческого беспорядка. Она распахнулась дверцы шкафа и уставилась на его содержимое. И когда поняла, что здесь она не могла найти ровным счётом ничего из того, что её могло бы ожидать дома, то со злостью захлопнула дверь, а потом и ударила по ней кулаком.

Отчаяние в очередной раз накрыло её с головой.

Конечно, запрета на выход у неё не было. Но если бы она вернулась, то сдала бы всех. Нельзя было исключать и того, что Аманде уже было всё о них известно, но становиться предателем Миранда ой как не хотела.

И если она теперь обзавелась новым датчиком, то за ней было установлено внимательное слежение. Это был очевидный факт, не нуждавшийся в каких-либо объяснениях или уточнениях.

Аманда Коллендж знала, кто такая Миранда, и тем не менее она оставила её в живых. Но надолго ли?

Живот недовольно заурчал. И Мира, вздохнув, вышла из своей комнаты, направляясь в столовую.

И пока она ехала в лифте, в мыслях снова объявился её брат. Что Коллендж могла теперь сделать с ним? А должна ли она была вообще что-то делать?

И ещё она вспомнила про Элис. Элис, его милую девушку и свою добрую подругу, с которой всегда можно было поболтать по душам. Что они и делали регулярно. Не было между ними ни одного разговора, который бы привёл к конфликту из-за жутких разногласий. Всё всегда было мирно, спокойно. Они слушали друг друга, помогали. Краунштаун не раз интересовалась у Миранды о Питере, желая ему угодить, и Мира всегда выкручивалась и находила выход из любой ситуации.

А теперь Элис была назначена новой Наставницей Посвящаемой. Они с Питером хотели когда-то заполучить это место. Но Мира и Энсел их обошли.

Но где была сама Элис?

Все вообще вдруг как-то подозрительно внезапно поисчезали.

Когда она вышла из лифта, то вдруг столкнулась с Сотрудником. Сначала ей так и показалось, что это был просто Сотрудник, но когда он быстро извинился и решил идти дальше, куда шёл, Мира обратила на него внимание. И внутри что-то ёкнуло от удивления. Просто она не ожидала увидеть его здесь. Только не после того, что с ним сделали.

– Кастор? – осторожно позвала она, и он остановился, развернув к ней голову.

– О, Миранда Блум, чем могу помочь? – непринуждённо поинтересовался он. Хотя было слышно в этом его непринуждённом тоне, что это – маска.

– Не уверена, что мне можно как-то помочь, – не скрывая грустной улыбки, ответила Мира. – Но… ты же должен быть в больнице. Или хотя бы в городе. Почему ты здесь? Сандра ведь…

– Не надо, – тут же остановил её Бэнкс. – Правда. Это не то, о чём я хочу говорить. Прошу прощения, но у меня есть дела.

Он развернулся и быстро зашагал прочь, оставив Миранду возле входа в столовую.

Что-то случилось между ним и Сандрой. Что-то, что вызвало в нём дурные воспоминания. Когда человек не хочет о чём-то говорить, то, вероятнее всего, это что-то для него – слишком личное, а потому и делиться он этим ни с кем не собирается. Он не скрывает, а оставляет при себе, будто бы понимая, что проще, если бомба навредит одному человеку, чем целой толпе, в которую её можно вынести.

Такое поведение Кастора лишь доказывало, что Сандра не была для него никем. Так думала Миранда, глядя ему вслед. И постепенно понимала, почему та так хотела его освободить тогда. Просто он относился к ней по-особенному.

А она к нему?

Этот вопрос для Блум оставался без ясного ответа. И что-то ей подсказывало, что не только для неё одной.

И вдруг до неё дошло, что Кастор не мог здесь оставаться без разрешения Коллендж. Значит, он возобновил свою работу. Значит, он спешил на встречу с ней. Ну, вероятность такая была.

А что, если это было связано с Москвой?

Мира поняла, что он точно мог знать, что происходит. И что ей оставлялось теперь делать, следить за ним? Но ведь у неё датчик, а значит, она будет поймана, как воровка на месте преступления.

Взяв талон на эко-обед, она подошла к пункту выдачи. Забрала свой поднос, уселась за столик.

И поняла, что ей уже нечего было терять.

***

Москва

Рита обеими руками держала свой телефон. Только что ей удалось дозвониться до соседки, которая сидела с шестилетней Кристинкой, и убедиться, что её дочурка в порядке. Она дома. Она жива. Невредима.

Алина была рядом. Только периодически уходила в кабинет, где теперь сидел Алексей и руководил процессом тушения заалевшего пламени, и возвращалась обратно, в коридор. Князев уже и на связь с Президентом вышел, к их счастью.

И, что самое главное: все бунтовавшие были доставлены в больницу. И всем им были вживлены новейшие датчики. Джулии удалось в свой приезд организовать поставку этого ценного материала, и, как оказалось, было это очень и очень вовремя.

Кто мог заранее предугадать действия Богомолова? Да никто. К сожалению великому. Потому что не было понятно, как же разгребать весь тот мусор, который он после себя оставил и, наверняка, ещё собирался оставить.

Пальба была начата со стороны Сотрудников, не согласных с Виталием Игоревичем. Простой пистолет, ничего особенного. Но выяснилось, что у тех тоже был простой пистолет. А один простой пистолет против ещё одного такого же – это уже не шутки. Это уже противостояние.

Дымовые шашки, которые были у Сотрудников со стороны Глаголевой и Князева, исправили ситуацию. Появилась возможность оцепить участок, на котором уже начались и рукопашные бои, и громкие перепалки, и ещё Бог знает что. Появилась возможность вывезти людей в больницу, ведь многие из них пострадали в ходе массового безумства. Партиями. Уколы сыворотки стирания памяти делали уже в фургонах скорой помощи или на подходе к ним. Потому что нельзя было терять ни минуты.

Видеообращение было убрано с экрана. И вообще спрятано в компьютере, с которого управление всё и велось, куда подальше. Конечно, владельцы легко его могли бы найти, но… для начала им бы уже пришлось найти сам компьютер.

– Что теперь будет? – спросила Фролова, смотря в пол.

– Встанем на ноги, – твёрдо сказала Глаголева. – Выкарабкаемся. Все, кто сегодня был увезён в больницу, имеют шанс прийти сюда и вступить в наши ряды. Если только будут держать язык за зубами.

Алина невесело усмехнулась своим последним словам. Всё-таки сегодняшний бунт им дорого обошёлся.

– А получится разве? – засомневалась Маргарита, убирая с лица рыжую прядь своих волос.

– Обязано, – только и ответила Алина и снова подорвалась с места, на сей раз подойдя к окну. Посмотрела наружу.

Дух захватывало.

А ещё она вспоминала, как точно так же пару часов назад ожидала что-то страшное. И дождалась. Хоть и не хотела.

А жизнь выставляла свои собственные условия, с которыми приходилось считаться. Словно счёт в ресторане. Да ещё и чаевых просила.

На самом деле, мало чего удивительного было в этом бунте. Рано или поздно он должен был случиться. Недаром же в Нью-Йорке семнадцать лет тому назад люди в итоге не выдержали, да и… Москва в этом смысле мало чем отличалась. Масштабом действия разве что только. Он был гораздо мельче.

Хранилища располагались в Нью-Йорке. А здесь по большей части – разработки сектора С, которые нужно было беречь как зеницу ока. Или ещё бережнее.

Алина понимала это. Она работала с этим материалом каждый день и переживала за него почти так же, как Рита беспокоилась за свою дочку. Потому что Глаголева принимала непосредственное участие в создании всего нового. И погубить всё это она не могла позволить.

А ведь Богомолову это и нужно было. Погубить. Это же церкви противоречит. Вере православной.

Но в этом его убеждения попросту доходили до абсурда, считала Глаголева. И она не видела ни единой причины привязывать религию к этим делам.

Навязать что-то – не проблема. Проблема заключается в необходимости подтверждений всего того, что навязывают.

Через пару минут Алексей вышел из кабинета.

– Власти уведомлены, – сообщил он. – Над подозрительными сообществами в социальных сетях уже взят контроль.

– А такие разве есть? – изумилась Рита и тут же пояснила: – Ну, связанные с… с вот этим всем.

– Есть, – кивнув, ответил Князев. – Только людей там немного. А записей немало. Сейчас это всё блокируют и удаляют информацию.

– Надо проверить участников было, прежде чем блокировать, – заметила Глаголева. – Потому что вряд ли все они были сегодня здесь. Остались те, кому не стёрли память. Кто всё ещё помнит о случившемся. Я уверена в этом.

Маргарита и Алексей взглянули на коллегу. А та и виду не подала, что блефует.

Она знала, что говорила правду. Потому что чувствовала: так всё в итоге и окажется.

Просто уже может быть слишком поздно.

Утром Николас Миллс проснулся необычайно разозлённым. Так показалось его сыну. А может, он и не спал вовсе. Во всяком случае, настроение у него было огненное, правда, совсем не в хорошем смысле, а наоборот. Его просто распирало от какой-то лютой ненависти, готовой вылиться во всеобъемлющую.

Маркус спросил у матери, когда они столкнулись в коридоре, одним лишь взглядом: что произошло? А та лишь едва заметно повела плечами, мол, и сама понятия не имела никакого. Что было довольно странно, ведь она-то должна была быть в курсе того, что происходило с её мужем.

И Маркусу казалось, что она и была. Просто отец мог ей пригрозить. Он же так любил всем угрожать и упиваться своей не пойми откуда появившейся властью.

Вчерашний день прошёл как в тумане. Потому что он был чересчур однообразен и ничем не выделялся среди остальных. Вернее, выделялся, конечно. Своей безликостью.

Он даже так и не вышел на связь с Сандрой. И она даже не вышла на связь с ним.

День будто валялся где-то на дне глубокого колодца, и до этого дна не доставала ни одна верёвка, ни одно ведро. Где-то там, вдали от чужих глаз этот день и покоился.

За завтраком Маркус намазывал хлеб маслом, пока отец деловито листал газету, а мать возилась с кофеваркой, которая за старостью лет не уставала кормить сюрпризами своих хозяев. Наконец мистер Миллс отвлёкся от своего занятия, уже успевшего стать ежедневным утренним ритуалом, и посмотрел на сына.

– Сандра, – проговорил он, обхватив пальцами ручку своей чашки. – Это та, с музыки, верно?

Маркус коротко кивнул. Вслух ему это подтверждать было незачем.

– И как долго…

– Тебя это действительно интересует? – не сдержавшись, спросил сын, отложив в сторону бутерброд. – Серьёзно? Вообще не интересоваться моей жизнью, а тут вдруг – бац! – и начать навёрстывать упущенное? Забавно.

Маркус сделал глоток какао и посмотрел в окно. День обещал быть ясным.

Мать села за стол, отпивая свой только что сваренный кофе. Впервые за долгое время это действительно был кофе, а не горькая муть, примерившая на себя столь громкое название.

– Нет, Маркус, ты прав: незачем мне этим интересоваться, – согласился отец, глядя в свою чашку. – Просто вдруг я знаю больше, чем ты?

Младший Миллс нахмурился при этих словах.

– О чём ты говоришь? – спросил он. Какое-то неприятное чувство поселилось внутри и закололо, словно намекая на то, что вряд ли предстоящие речи отца ему понравятся. У них на это словно и шанса никакого не было.

Мистер Миллс невесело ухмыльнулся. Вернее, даже как-то коварно.

Со знанием дела.

– О том, мой милый мальчик, что ты и Сандра – вы знали друг друга с детства.

Маркус вздрогнул.

С детства? Он и Сандра? Это невероятно. Он же помнит своё детство. И никакой Сандры там не было.

Он засмеялся.

– Хорошая шутка, пап, просто замечательная! – заметил он, вытянув большой палец левой руки вверх. – Упомяни на своей предвыборной кампании, к тебе сразу народ потянется. Тут же! Гарантирую.

Но Николас не выглядел так, будто его слова были шуткой.

Он выглядел так, словно говорил суровую правду.

– Не веришь? – тихо поинтересовался он.

Маркус не верил. Не хотел верить в то, чему не видел вещественных доказательств.

И тогда мистер Миллс вскочил с места, от чего его жена чуть на месте не подпрыгнула. И вышел в коридор.

– Иди за мной! – громко приказал он Маркусу. Тот нехотя встал и поплёлся за ним.

Уже на подходе в его комнату отец грубо схватил сына за плечо и затолкнул внутрь. Подвёл к шкафу. Распахнул дверцу и вытащил оттуда фотографию.

Фотографию Филипа Миллса.

– Неужели ты не помнишь, а? Не помнишь?! – закричал Николас, размахивая фотоснимком перед лицом Маркуса. Тот отчаянно пытался сообразить, что к чему.

– Не помню, – признался он.

Тогда отец распахнул нижний ящик шкафа и вытащил оттуда шахматную доску. Раскрыл, высыпал на пол фигуры.

– Это ты тоже не помнишь, правда? – взревел он, пнув ногой белые пешки. Маркус осторожно помотал головой.

Состояние отца его пугало. Потому что либо он тронулся умом, либо это Маркус свихнулся. Другого выхода он здесь не видел.

– Ты ведь говорил о своём дедушке с ней. И о шахматах. А до этого наверняка о комиксах и мультфильмах. Ты же говорил тогда, говорил, готов ей был все карты уже в свои девять лет!

– Папа, я её пять лет знаю, слышишь? – вскрикнул Маркус. – Пять!

Настала очередь Николаса Миллса качать головой, едва заметно улыбаясь.

– Нет, сынок. Ты знаешь её гораздо дольше. Просто я постарался сделать так, чтобы больше вы никогда не встретились. Но я просчитался. Вы не помните друг друга, но вы очень хорошо дружили. Видимо, это ваше взаимное притяжение, или как это у вас называется, себя не забыло.

Маркус похолодел, сделав шаг назад и едва не споткнувшись о валявшиеся на полу шахматные фигуры.

Он знал Сандру, когда ему было девять лет. Она знала его, когда ей было восемь. А может, они знали друг друга и раньше.

Почему-то он отцу сейчас верил. Хотя поверить в это было невозможно.

Получается, он стёр им обоим память. Но у этого должна была быть веская причина.

Маркус переместил свой взгляд на руку мистера Миллса, яростно сжимавшую старую фотографию.

Ну конечно. Дед. Филип Миллс.

Судя по всему, Маркусу уже тогда было известно немало. И он проболтался об этом своей подруге. Была ли она уже тогда для него лучшей? Хороший вопрос. Жаль, без ответа.

– И что ты сделаешь теперь? – нагло задался вопросом Маркус, смотря в лицо отцу.

– Уже поздно что-либо делать. Это моя вина. Мне надо было позаботиться об этом раньше. А теперь… теперь уже будь, что будет. Отправляю вас в свободное плавание.

И мистер Миллс уже приготовился покинуть комнату. Но в последний момент вернулся к сыну, подойдя к нему вплотную, и прошептал ему на ухо:

– Всё равно очень скоро всё кардинально изменится.

Только тогда он вышел, напоследок толкнув какую-то фигуру, на сей раз чёрную.

Это был ферзь.

К завтраку возвращаться не хотелось. Да и вообще идти в ту сторону не хотелось. Хотелось дождаться, когда отец уйдёт из дома.

Маркус плюхнулся на свою кровать, застеленную чёрным покрывалом, и уставился в потолок, раскинув руки по бокам от себя. Его вдруг атаковала тоска и уныние, редко заявляющиеся к нему в гости. Но он просто не мог выкинуть из головы слова отца.

И вспоминал Сандру.

Неужели у них были какие-то другие общие воспоминания? Более ранние? Неужели существовало что-то до того, как они вместе ели мороженое в Центральном парке, а потом смеялись друг на другом, ведь у обоих пачкалась одежда из-за того, что лакомство чересчур быстро таяло; до того, как они вместе пели песни и подшучивали друг над другом, подсовывая самые глупые тексты; до того, как они пересматривали “Скуби-Ду”, соревнуясь в том, кто первый припомнит ту или иную реплику? Неужели их история брала начало так рано?

И как он относился к ней тогда? Как к очередной подружке детства или же как к кому-то более важному, чем просто ребёнку, с которым весело провести время?

Кипа вопросов. Ноль ответов.

В этом плане ничего не менялось. Так было всегда.

***

Когда Аманда Коллендж вдруг наведалась в Хранилище эмоций, то находившиеся там Сотрудники замерли, обратив свои взгляды к госпоже Президенту. Та на это никак не отреагировала. Её они не интересовали.

Ей нужен был Хранитель эмоций. Если не Энсел Хатбер, который тут давно не появлялся, то тот, кто был его здешним наставником.

Поэтому Аманда прошла мимо них, проигнорировав каждого, завернула за угол и раскрыла дверь комнатушки, так похожей на ту, где твердил свои первые и последние речи в адрес Посвящаемой Альфред. Изумляться этой схожести не было смысла: так было спроектировано. Все Хранилища – идентичны. Разве что не у всех была одинаковая мощность функциональности.

Мисс Коллендж увидела того, кого ожидала увидеть. Очередного Подозреваемого, правда, в меньшей степени. В таком случае возникал вопрос: а кто вообще не являлся Подозреваемым? Уилл Хейл?

Она невольно усмехнулась. Даже если оно было и так, ей было всё равно. А последнее время казалось, что и тот способен её предать. Хотя, казалось бы, уж в ком она не сомневалась, так это в нём.

Этот тип хорошо выполнял свою работу, но проследить за ним было нужно. Его датчик не был испорчен, но новый был гораздо более действенным, а потому следовало внедрить его всем без исключения. Просто потому, что так должно было быть намного лучше.

С Мирандой уже работало. Были видны все её действия и передвижения по Штабу. Теперь ей нельзя было скрыться от юркого взора Президента. Теперь ей ничего нельзя было утаить.

Этого типа звали Шай Кайлин, ему было сорок три года, он обладал смугловатой кожей, широченным носом, небольшими очками в тёмной оправе и отсутствием того, что так тщательно хранил, – эмоций.