Текст книги "Ленин. Социально-теоретическая реконструкция"

Автор книги: Тамаш Краус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 36 страниц)

Неравномерное развитие и иерархия мировой системы: возможность революции

Ленин исходил из анализа современного ему капитализма. Он стремился понять развитие капитализма в России как проявление общего и особенного в конкретном историческом процессе. Использовав известные ранее теоретические и методологические посылки, понятия Маркса, Ленин применил их к историческому исследованию своеобразия российского капитализма. Он показал (и не только на материале русской истории!) социально-политические последствия «скопления» и «сосуществования» различных общественных форм при господстве «перевешивающей» капиталистической формы. До 1905 г. Ленин раскрыл своеобразие российского развития, состоявшее в том, что интеграция России в мировую экономику, или, как сказали бы сегодня, ее «полупериферийная интеграция», протекала при сохранении островков докапиталистических форм, что усиливало подчиненность страны интересам западного капитала. Иначе говоря, капиталистическая форма повсеместно превратила докапиталистические формы в свои собственные функции. Ленин органически связал смешение, «соединение» докапиталистических и капиталистических форм с понятием «внутренней колонизации», с поглощением русским «центром» различных периферийных регионов. Таким образом, в свете фактов «внутренней колонизации» он обнаружил возникновение в России своеобразных отношений типа «центр-периферия». Ленин пролил свет не только на «троичную иерархию» капитализма и «неравноправность» его внутренних отношений, но и на иерархизацию отдельных регионов и национальных государств.

Приняв во внимание опыт Первой мировой войны, Ленин разработал теорию иерархического строения самой мировой системы капитализма, открыв закон т. н. неравномерного развития в эпоху империализма. В рамках этой теории Ленин описал позицию колониальной периферии в мировой системе как продукт и проявление международной капиталистической конкуренции и накопления капитала. По его мнению, борьба противоречивого союза между антикапиталистическим «сопротивлением пролетариата» и «азиатско-капиталистическим» движением за независимость (становлением нации), развернувшаяся в странах периферии, вливалась в борьбу против капиталистической системы, которая велась в странах «ядра» и «полупериферии» (прежде всего в России). Ленин раскрыл многообразие национально-освободительных движений и их различные (демократические, «средневековые», буржуазные) социальные и классовые компоненты, а также показал исторически возможные точки соприкосновения между «классовой борьбой пролетариата и антикапиталистической национально-освободительной борьбой».

Разрыв с европоцентричным мировидением одновременно означал и теоретический, политический и организационный разрыв с самой социал-демократией, подвергнувшейся влиянию бернштейнианского ревизионизма. Полный разрыв произошел летом 1914 г., когда официальные круги социал-демократии поддержали империалистические правительства своих стран. В рамках своей теории Ленин показал не только исторические формы национализма, но и его манипулятивную роль в политике и пропаганде правящих классов, подобную роли религии. Под влиянием банкротства социал-демократии в 1914 г. Ленин осознал, что она представляет прежде всего высшие, наиболее «обуржуазившиеся» слои рабочего класса (рабочую аристократию), отказавшись, таким образом, от созданной еще Марксом концепции и практики всемирного характера революции и классовой борьбы.

Не создав самостоятельных трудов ни в области социологии, ни в области философии, Ленин,[1160]1160
  Ленин обычно пренебрегал систематическим изучением трудов современных ему буржуазных социологов и философов, видя в них лишь апологетов существующего строя, и ссылался на них как на противников лишь постольку, поскольку они проникли в среду социал-демократического мышления и политики. Зато он усиленно углубился в изучение работ представителей марксистских и социал-демократических течений (Плеханова, Бернштейна, Каутского, Гильфердинга). В ходе своих исторических штудий Ленин отказался от этого предубеждения, многому научился у буржуазной науки и многое перенял из достижений ее, как он говорил, «прогрессивной эпохи», которая закончилась с началом Первой мировой войны, когда капиталистическая система перешла в свою деструктивную эпоху, эпоху разложения и «загнивания».


[Закрыть] тем не менее сумел ясно показать организационные и теоретические предпосылки свержения капиталистической системы в России. При этом он во многих отношениях не чувствовал, с какой новой политической и социологической, психологической и организационной спецификой столкнется развитие революции в развитых странах в результате – открытого и описанного им – неравномерного развития глобального капитализма. Иначе говоря, Ленин не извлек выводов из того, что «неравномерное развитие» и «равномерное развитие» не «встречались друг с другом» ни в рамках одной нации, ни в рамках мировой системы (быть может, он еще не видел этого), относительность противоречия между ними стала очевидной лишь в наши дни.[1161]1161
  См.: Szigeti Р. Világrendszernézöben. Р. 37.
  Автор этой работы прав в том, что не следует чрезмерно генерализировать реальную и необычайно важную проблему неравномерного развития в ущерб вопросу равномерного развития. В этом смысле марксизм Ленина и всего складывавшегося коммунистического движения в конечном итоге увяз в исторической проблематике относительной отсталости и «догоняющего развития».


[Закрыть] Даже учитывая, что история не является решающим доказательством при решении теоретических вопросов, следует признать, что историческое развитие после 1945 г. совершенно не оправдало ожиданий Ленина (и Маркса), поскольку капитализм стран ядра не стал «преддверием» социалистической революции, а стабилизировал капиталистический строй в форме государств всеобщего благоденствия. Однако такая оценка отнюдь не означает апологии исторического пути социал-демократии, как раз наоборот. (Поскольку «конец истории» так и не наступил после 1989 г., не нужно большого дара предвидения, чтобы предсказать очередное появление в будущем общественной потребности в «революционном обновлении».)

Метод и философия революции

Новая эпоха, ознаменовавшаяся Первой мировой войной, стимулировала завершение философского обоснования революции. В революционной тактике Ленина произошел определенный поворот, несомненно инспирированный его гегелевскими штудиями. У него сложилась связная теоретическая, политическая и организационная концепция. Вся его революционная стратегия с самого начала войны строилась на неприятии всяких компромиссов со сторонниками войны и половинчатыми решениями пацифистов, поскольку война породила в России (и Европе) революционную ситуацию. Ленин обращался непосредственно к массам, не заинтересованным в войне, поскольку рассчитывал на складывание революционной ситуации в субъективном смысле этого понятия. Частью его (организационной) политики был организационный разрыв с центристами и призыв к созданию нового Интернационала. Правы те авторы, которые доказывали, что Ленин, прежде всего на основании работ Гегеля, развернул радикальную концепцию субъективности    в том смысле, что после начала войны Ленин разглядел наступление такой исторической ситуации, которая способствовала пробуждению индивидуального и массового самосознания, создававшего «базу» для проведения революционной политики. Иначе говоря, появилась возможность изменить «объективное» положение вещей, даже если против войны выступало всего несколько человек, в новой ситуации к ним могли присоединиться миллионы. Ленин понял это уже тогда, когда солдаты еще с песнями отправлялись на фронт… В отличие от представителей различных элитарных и спекулятивных «массовых философий», а также мессианских социалистических идей, Ленин углубил теорию и практику революционных изменений посредством изучения диалектики Гегеля-Маркса. Философские дискуссии и работы Ленина отчасти были мотивированы этим вызовом, а отчасти тем, что за «ревизионизмом» официальной социал-демократии, старавшейся спасти распадавшуюся мировую систему, можно было обнаружить «эмпиристско-кантианские» импульсы, нацеленные на примирение с капиталистическим строем.

Профессиональная критика, утверждающая, что на рубеже XIX–XX вв. Ленин воспринимал ревизионизм практически только как идеологический и политический «уклон», внушает вывод, что «бернштейнианский поворот» (примирение рабочего движения и капитализма) может быть оправдан в свете современных событий, поскольку идея социальных реформ все же якобы победила концепцию социальной революции.[1162]1162
  После распада СССР в современной России в мышлении многих крайне «разочарованных» «марксистов-ленинистов» снова господствует гегельянская «методология». Эти люди вернулись к «бернштейнианству», к «ревизионизму», и это снова открывает возможность для гегельянского «примирения» с действительностью, на этот раз в форме «оправдания ревизионизма». Характерным примером является книга: Ойзерман Т. И. Оправдание ревизионизма. Канон + Реабилитация. М., 2005.


[Закрыть] Конечно, конкретно по отношению к мировой системе      эта апологетическая точка зрения несостоятельна, так как она по-прежнему является отражением «европоцентричного подхода», а между тем мировая капиталистическая система не освободилась от затрагивающего сотни миллионов людей голода и от требующих миллионов жертв кризисов, войн и диктатур, от безработицы и социальной и культурной отверженности. Ленинский марксизм утверждал тотальный, целостный подход, иначе говоря, ориентируясь на «активистскую диалектическую практическую философию», Ленин прояснил главный вопрос: с началом мировой войны вооруженному пролетариату всего мира пришло время взять свою судьбу в собственные руки. В противовес частичности, уже на рубеже веков доминировавшей в мировоззрении западной социал-демократии, Ленин встал на позицию целого. Он «восстановил в правах» важнейшие теоретикометодологические положения Гегеля-Маркса, прежде всего – «качественный скачок», революционное преобразование, диалектическое отрицание старой цивилизации. По своей основной интенции ленинский марксизм был теорией и практикой изменения формы общества в том историческом регионе, где действительно удалось прорвать на определенный период времени капиталистическую оболочку мировой системы.

В социальной теории Ленина история является процессом альтернативного характера. В соответствии с этим искусство революционной политики состоит именно в осознании альтернативных возможностей и выборе между ними, что «с точки зрения пролетариата» не всегда означает наиболее революционный выбор, поскольку исходной точкой всегда является конкретно возможное. В ленинской теории предпосылка определения возможного – исторически конкретный анализ политических и классовых отношений, выбор меняющихся и постоянных союзников рабочего класса.

Научно (исторически и экономически) обоснованный теоретический и политический тезис Ленина о том, что царское самодержавие может быть свергнуто только революционным путем, дополнялся оригинальной идеей, что российская буржуазия не может играть «руководящей роли» в этой революции (Плеханову с первой минуты претила ленинская оценка российской буржуазии). Русская «национальная революция», «буржуазная революция» интерпретировалась Лениным как результат совместных действий городского рабочего класса и бедняцкого крестьянства, что было однозначно доказано в ходе революции 1905 г. Из этого естественно вытекал хорошо известный тезис о том, что «буржуазную революцию нельзя отделить китайской стеной от революции пролетарской». В кульминационный период капиталистической глобализации того времени, наступивший во время Первой мировой войны, когда окрепли движения вооруженных рабочих и крестьян и национально-освободительные движения, этот тезис внушал мысль о возможности новой революции, революции вышедших из войны и деливших землю рабочих, солдат и крестьян (которую Ленин коротко называл «пролетарской революцией», хотя и понимал, что в России невозможна «чисто» пролетарская революция).

Ленину пришлось изменить унаследованную от Маркса теорию мировой революции в соответствии с законом неравномерного развития («самое слабое звено империализма»): мировая революция как длительный исторический период, по мнению Ленина, могла начаться и в России («русская революция как искра»). Он хорошо знал, что это «лишь» историческая возможность, но в то же время понимал, что не может быть ничего хуже мировой войны (хотя, конечно, капиталистическая цивилизация еще отнюдь не подошла к концу). Эти «простые» прозрения Ленина оказались важными политическими выводами, с которыми были согласны такие лидеры европейского рабочего движения, как Роза Люксембург и Карл Либкнехт.

Настоящая проблема возникла после революции 1917 г., поскольку в конечном итоге историческое развитие пошло не тем путем, который предполагался марксистами (в том числе и Лениным). В ленинской теории политическая революция истолковывалась как часть социальной революции, что отражало всемирный масштаб и глубину революционных преобразований, однако непрямое развитие истории породило тяжелые противоречия. Русская революция была ограничена всемирно-историческими условиями, и это заставило Ленина прийти к выводу, что историческим призванием «полу-периферийной» русской революции является создание в России культурноцивилизационных, экономических и психологических предпосылок социализма, пока процесс мирового развития не вырвет российскую историю из оков «тысячелетних» рефлексов и Россия не интегрируется в новую европейскую социалистическую цивилизацию. В связи с этим сохранилось бесчисленное количество ленинских заметок и статей, написанных после 1917 г., к числу которых относятся прежде всего и его последние работы. Всемирно-исторические ограничения – между прочим, как раз в соответствии с исторической диалектикой – «позволили» поставить вопрос о практическом осуществлении социализма лишь в искаженной и односторонней форме. Вместо аутентичного социализма, коллективистского общества, страна пошла по пути, ведущему к бюрократической системе государственного    общества.

В ленинской теории проблема революции с самого начала была связана с вопросом взаимоотношений между государством и обществом. Выше мы уже указывали, что ленинская концепция «альтернативной гласности», «антивласти» (социал-демократическая пресса, дискуссионные клубы, самообразовательные кружки, пролетарская партия), концепция сети созданных обществом организаций (советов, профсоюзов и иных общественных структур защиты интересов граждан) была вскоре задавлена властными требованиями режима, созданного при участии самого Ленина, в конечном итоге – однопартийной системой. В принципе революция должна была расчистить место для режима, основанного на самоорганизации всего общества, для создания строящейся «снизу вверх» системы самоуправления, в которой не может утвердиться бюрократическая институциональная система, обособленная от общества.[1163]1163
  Общеизвестно, что эта концепция предстает перед нами в брошюре «Государство и революция», в которой Ленин мобилизовал почти забытые к тому времени идеи Маркса. Социализм трактуется как результат длительного исторического процесса, как первая фаза коммунизма, возможное всемирное явление будущего, «коммуна объединившихся производителей», как всеобщая свобода цивилизованного человечества.


[Закрыть] Для осуществления этой «исторической задачи» считалась необходимой помощь со стороны международной революции.

Насколько история оправдала ожидания Ленина в связи с русской революцией, настолько она не оправдала его представлений и надежд, касавшихся послереволюционного    развития. До 1917 г. одним из кардинальных пунктов его политической концепции была проблематика демократии, в рамках которой Ленин зафиксировал переходные периоды, ведущие к революции. В своей теории Ленин не только обосновал критику буржуазной демократии и различных концепций демократии указанием на экономические и социальные аспекты демократии, показав таким образом угнетательный характер буржуазного режима, но и обрисовал новую систему политических и организационных «требований»: буржуазная демократия должна превратиться в плебейскую, а затем в рабочую демократию («полугосударство»), что предполагало перестройку всей властной структуры в ходе смены социально-экономического строя.

Из-за отсутствия социальных движущих сил рабочая демократия (которая в принципе и на практике была диктатурой, направленной против защитников старого режима, «диктатурой пролетариата»!) очень быстро превратилась в «диктатуру партии» (Ленин), которая стала важным понятием ленинской теории. В связи с этой ситуацией Ленин оставил в наследство потомству марксистское теоретическое положение, согласно которому социализм не может быть введен, установление социализма станет возможным лишь после множества переходных периодов. Однако теоретические и политические аспекты преодоления «диктатуры партии» поблекли, «спутались», а в сталинскую эпоху были окончательно поглощены необходимостью поддержания власти.

Социалистическая перспектива: неразрешенное противоречие

Из-за нехватки отведенного ему исторического и биологического времени Ленин практически сумел дать лишь ограниченный марксистский ответ на проблему, заключавшуюся в том, что советская власть в интересах самосохранения «должна была» применять диктатуру и против своей собственной социальной базы. С одной стороны, Ленин намеревался компенсировать политическое угнетение тем, что призывал рабочий класс «защитить себя от “своего собственного” государства», но с помощью того же государства. Иначе говоря, рабочие должны были вступить в конфронтацию с государством и одновременно защищать государство и его институты? Это противоречие не имело диалектического разрешения. С другой стороны, неразрешимым противоречием оказалось и то, что Ленин наделил партию и государство, размеры которых были прямо пропорциональны недостатку предпосылок, необходимых для осуществления социализма, возможностями применения «внеэкономического принуждения». («Петр Великий боролся против варварства варварскими средствами».) В теории Ленина прежние теория и практика социальной самообороны поблекли, а позже они были окончательно сметены сталинским поворотом, который, конечно, сыграл свою роль и в последовавшем позже крахе государственного социализма.

Ленин дезидеологизировал вынужденные военные меры «тупикового» военного коммунизма, то есть специфического «государственного социализма», понял, что смена общественных форм может быть осуществлена лишь частично. Ленин и теоретически осознал, что в условиях НЭПа ни непосредственная рабочая демократия, ни коллективное хозяйствование, основанное на общественном самоуправлении, не могут подняться до уровня господствующих форм. С точки зрения теории формации Ленин определил этот «переходный этап в рамках переходного периода» как контролируемый советским государством «государственный капитализм»[1164]1164
  В ленинском марксизме полностью отсутствует «идеологизация» «незапланированного» явления государственного социализма, и этот «дефицит» послужил одной из теоретических опор для Троцкого и его товарищей по партии, а также для многих других (вплоть до Ж. П. Сартра), кто энергично оспаривал смысл и теоретическую обоснованность сталинского тезиса о «построении социализма в одной стране» (декабрь 1924 г.).


[Закрыть] В то время Ленин, в противовес большинству однопартийцев, уже подчеркивал, что новое общество не может быть «введено» политическими средствами, революционным натиском и, учитывая субъективно-человеческие границы развития и значение частичного, противопоставлял постепенность, «поэтапность» развития (реформы) революционному скачку. Однако при этом он не превратился, как считают некоторые авторы,[1165]1165
  См. статью И. К. Пантина, написанную по поводу уже цитированной нами книги Т. И. Ойзермана: Пантин И. К. Исторические судьбы марксизма // Вестник Российской академии наук. 2006. № 8 (август). С. 747–753.


[Закрыть] в «бернштейнианца», поскольку в методологическом и научном смысле он никогда не растворял «наследие Маркса» в сфере «частичного», понимая его как такое относительное единство, такую систему, которая не может быть произвольно «дополнена», «плюрализована» и понятийно «деконструирована». В противовес анархистам и догматикам, абсолютизировавшим целое, Ленин делал акцент на «постепенности», «поэтапности», на «отдельных задачах», а в противовес «ревизионистам» (и либералам), абсолютизировавшим частичное, партикулярное, он подчеркивал целое, социализм как совокупность практических целей.

Важнейшее прозрение Ленина в послереволюционный   период состояло именно в том, что в России – «так как мы неграмотны» – необходимо одновременно усвоить важнейшие достижения западной технической и культурной цивилизации и создать новую смешанную экономику, в которой шло бы соревнование различных секторов, причем советское государство должно было поддерживать общественно-коллективные секторы, являвшиеся «островками социализма». Главный императив Ленина заключался в том, что эта «модернизация» должна оплодотворить государственный и общественно-коллективный секторы, поскольку свободный рынок, то есть свободное господство капитала, является основой и определяющим источником угнетения людей. Идея автономии индивидуума, личности как важнейшая часть развития коллективистского общества отсутствовала в ленинском наследии, но и сама эпоха выдвигала на передний план иные тенденции развития. Таким образом, задача ленинского марксизма состояла не в том, чтобы сыграть роль западноевропейского либерализма XIX в., а в том, чтобы скомбинировать различные, сочетаемые друг с другом экономические секторы, культуры и т. д. В то же время, как мы видели, в мышлении Ленина нашло выражение и то, что объективные исторические условия породили непримиримое противоречие между практической «политической философией сохранения власти» и социально-экономической теорией (теорией коммунизма).

Весь жизненный путь Ленина свидетельствует о том, что марксизм как теория, мировоззрение и политическая практика был для него учением о возможностях практического преодоления капитализма, а не какой-то абстрактной наукой ради науки или «абстрактным философствованием» о смысле жизни. В данном случае наука и философия служили «лишь» средством достижения намеченной цели. Исходной точкой ленинского марксизма было точное изучение собственных исторических предпосылок; в центре мышления и всей деятельности Ленина находился анализ возможности российской и международной пролетарской революции и практическая реализация этой возможности.

Изученная здесь конкретная историческая форма революционного «выбора», если рассматривать ее с точки зрения конечной цели, установления равенства и свободы и уничтожения общественных классов, потерпела неудачу из-за исторических обстоятельств, человеческого фактора, но в то же время методология коллективистского преобразования мира пережила крах практического эксперимента. Это и есть то противоречие, с которым постоянно сталкиваются современные представители марксистской традиции, ныне они стараются извлечь соответствующие выводы. При этом автор настоящей книги считает, что современное оправдание «ревизионизма» в конечном счете «подогревает» опровергнутую практически всей кровавой историей XX века гипотезу, согласно которой капитализм в мировом масштабе может быть «цивилизован», может стать системой с «человеческим лицом». Несомненно, что наследие Ленина в теоретическом и политическом смысле противоречит такому предположению. Главное положение ревизионизма состоит в том, что в центре капиталистической системы капитализм может и должен быть «цивилизован». Ленин понимал это положение так, что если система и может быть «улучшена» в каком-то из своих пунктов (больше того, необходимо стремиться к ее улучшению на местах и в международном масштабе), то необходимо осознать, что цена этого «улучшения» будет оплачена населением подчиненных центру регионов или угнетенными социальными группами населения центра. Из этого следует, что улучшение системы в целом равнозначно ее преодолению, иначе говоря, вопрос остается прежним и в наши дни: может ли быть завоевана капиталистическая цивилизация путем социальной эмансипации?

Несомненно, что в поисках ответа на этот вопрос и в будущем нельзя будет обойти теоретическое и политическое наследие Владимира Ильича Ленина. Политический противник Ленина, подходивший, однако, к его деятельности с положительной стороны, Н. В. Устрялов, стоявший на позиции «национального величия России», в статье, посвященной памяти Ленина, высказал мнение, что личность Ленина глубоко коренилась в русской истории и что Ленин был одним из русских «национальных героев», в котором одновременно воплотились Петр Великий и Наполеон, Мирабо и Дантон, Пугачев и Робеспьер.[1166]1166
  Устрялов Н. Национал-большевизм. М., 2003. С. 372–376.


[Закрыть]

На основании марксистской традиции Славой Жижек так сформулировал проблему: «Повторить Ленина – значит повторить не то, что Ленин делал, а то, что он не сумел сделать». Жижек пишет, что если серьезные социологи и политики, «даже Вацлав Гавел», признают, что демократия себя исчерпала, что она не решает ключевых вопросов, то их хвалят за проницательность. Если же об этом говорит «ленинист», то «тут же следуют обвинения в “тоталитаризме”». Действительно, актуальность Ленина кроется именно в том, что он преобразовал пережитый им исторический опыт в ряд таких теоретических понятий, которые подрывают, разрушают апологетический подход к буржуазному обществу и, несмотря на противоречия, дают интеллектуальные средства тем, кто размышляет на возможностью создания иного, более гуманного мира.[1167]1167
  Жижек С. 13 опытов о Ленине. М., 2003. С. 252–253.


[Закрыть]