Текст книги "Ленин. Социально-теоретическая реконструкция"

Автор книги: Тамаш Краус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

В то же время «традиционные» конечные политико-стратегические выводы Ленина и Богданова, собственно говоря, совпадали, ведь оба они имели в виду перспективу революционного вооруженного восстания, хотя явно отличались друг от друга по совокупности идеологических и политических средств и по своим тактическим соображениям. По сравнению с Лениным, Богданов придавал более важное значение чисто социалистическому классовому самосознанию. В свою очередь, Ленин скорее подчеркивал практическо-«технические» аспекты антикапиталистического и антисамодержавного мышления, направленного на достижение политической революции. Как мы видели, Богданов отстаивал значение стерильной социалистической картины будущего, в центре которой стояла бы пролетарская культура. В противовес этому Ленин отвергал возможность самостоятельной пролетарской культуры, считая (так он думал и после октября 1917 г.), что первичной задачей является усвоение «соответствующих» достижений буржуазной цивилизации. Еще до того, как пролетариат будет иметь свою аутентичную классовую культуру, он уже перестанет существовать как класс, ведь целью является именно уничтожение классового общества. «Антиполитическая» аргументация Богданова, независимо от принципиальных соображений, казалось Ленину в тот момент совершенно бесполезной.

Могло показаться, что Богданов размышляет о будущем российского рабочего класса, имея в виду некое его интеллектуальное спасение. Во всяком случае, нечто подобное вырисовывается в «Отчете товарищам-большевикам», написанном Богдановым еще в июле 1909 г.: «…Социалистические основы классового сознания усваивались неглубоко и непрочно, социализм, как мировоззрение, распространялся сравнительно мало». Внимание массы концентрировалось на лозунгах дня, которые, естественно, имели больше успеха в ее сознании, поскольку «ближе выражали ее собственное настроение». Богданов сожалел о том, что «среди самого пролетариата не успело сложиться достаточно сильное и влиятельное ядро из таких элементов, которые обладали бы полным и цельным социалистическим воспитанием и могли бы внести наибольшую сознательность в каждый акт переживаемой рабочими массами борьбы».[472]472
  Там же. С. 175.


[Закрыть]

Из этого тезиса вытекает организационный вывод, сделанный Богдановым: «Надо выработать новый тип партийной школы, которая, завершая партийное воспитание работника…. приготовляла бы надежных и сознательных руководителей для всех форм пролетарской борьбы». Даже продолжение тактики бойкота объясняется Богдановым не чисто политической рациональностью, а с точки зрения интеллектуальной выработки социалистической перспективы: «бойкот… является необходимой борьбою за удержание массового движения на чисто революционной почве».[473]473
  Там же. С. 175, 178–183. В 1909 г. участие в выборах в Думу уже казалось возможной стратегией, однако при этом такое участие отвергалось как главное направление борьбы: «На июльской конференции 1907 года из 10 большевистских делегатов один Ленин стоял за участие в Думе». Выступая против бойкота III Думы, Ленин написал в конце июля 1907 г. большую статью под заголовком «Против бойкота». Ленин В. И. ПСС. Т. 16. С. 1–36.


[Закрыть] Позже Богданов неоднократно возвращался к анализу «феномена Ленина». В письме от 23 июня 1912 г., адресованном членам женевского идейного кружка «Вперед», он, чувствуя растущее сочувствие взглядам Ленина, собственно говоря, с сожалением писал, что «Ленин ставит эти лозунги (“демократической республики”, “конфискации”. – Т. К.), как политикан, желая поднять свою революционную репутацию, и в то же время, не сомневаюсь, что ленинские кандидаты (на выборах в Думу. – Т. К.) спрячут их в карман на время кампании». По мнению Богданова, так же поступают и впередовцы, но без ясного понимания проблемы: «Избирательная же кампания пройдет, при таком отношении к делу, всюду на чисто меньшевистский манер». (Богданов с таким презрением пишет о политике, как будто она сильнее всего запачкивает чистоту революции).[474]474
  Неизвестный Богданов. Книга 2. С. 218–220.


[Закрыть]

Интересно, что в письме от 11 декабря 1912 г. Богданов считал, что именно из-за столь презираемого им «политиканства» в России неизбежно должно будет произойти объединение социал-демократической интеллигенции с «ленинцами». «…О “радикализме” нашей с.-д. интеллигенции в ее массе и говорить, я думаю, не стоит, – писал он. – Не подумайте, что это пессимизм». Это «увлечение» политикой Богданов отождествлял с социал-демократическим оппортунизмом, означавшим «господство буржуазно-выработанных способов мышления над пролетарским опытом, буржуазно-выработанных методов политической борьбы и работы над защитой пролетарских интересов».[475]475
  Там же. С. 224.


[Закрыть] Он объяснял свой отказ сотрудничать во «впередовских» изданиях тем, что «не хотел бесполезно тратить сил», поскольку не так наивен, чтобы надеяться на свободное изложение своих мыслей, ведь в группе «Вперед» «3/4 против пролетарской культуры». «Я не могу допустить, – писал Богданов, – чтобы группа, окончательно изменившая платформе “Вперед” и всецело сведшая свои перспективы к дипломатическим комбинациям сначала с Плехановым, затем с Троцким, затем с меньшевиками, затем – не знаю с кем, – чтобы такая группа выступала как официальная представительница левого большевизма, а своим участием я подал бы повод думать, что допускаю это».[476]476
  Там же. С. 225.


[Закрыть]

В письме от 9 июня 1913 г. Богданов пошел еще дальше и описал содержание понятия «ленинство». Он писал о сочетании «впередовцев и левых ленинцев» и дал следующее уточнение: «Под ленинством я здесь пониманию не связь с Лениным лично, а ту общую концепцию политики и политических методов, которую он лучше, чем кто-либо, выражает. Для впередовца политика социал-демократии есть выражение организационного процесса, происходящего в рабочем классе, комбинирующего и координирующего силы против классовых врагов. Для ленинца, хотя бы и самого левого (каковы были, например, многие отзовисты), политика есть специальное занятие, подчиненное своим специальным законам и способное развиваться более или менее независимо от общеклассового организационного процесса. Для впередовца политика рабочего класса есть органическая составная часть его революционной культуры, развернувшаяся, по историческим условиям, раньше и шире других сторон этой культуры; поэтому для впередовца политика… по своему смыслу всегда остается в классовом масштабе. Для ленинца политика есть политика, она с успехом может быть групповой, кружковой и даже личной; искусство же политики есть искусство хорошего шахматиста, вовремя передвигающего подходящие фигуры на подходящие места, чтобы выиграть партию».[477]477
  Там же. С. 231–232.


[Закрыть] На этом основании Богданов нападал на сближение Ленина с Плехановым, как бы они ни размежевывались слева и справа, и приветствовал разрыв впередовцев с ленинцами, поскольку считал, что их мышление несовместимо.[478]478
  Там же. С. 231–233.


[Закрыть]

Обязательно следует указать на своеобразное противоречие в мышлении Богданова. Отвергая «политику как занятие», политику менее, чем «в классовом масштабе», а также людей, которые профессионально занимаются ей, он обходил молчанием именно «техническо-организационные» вопросы движения. Иначе говоря, он не реагировал на то проблематичное обстоятельство, что те, кто разделял его понимание политики, в повседневной борьбе «отрекались» именно от революции (которая в то время была отчасти тождественна вооруженному восстанию) как практического действия. Ведь при «профессиональной подготовке» революции, восстания нельзя пренебрегать институтами «массовой политики», включая парламент, как средствами просвещения масс, не следует отказываться от возможностей создания благоприятной ситуации, необходимой для успеха вооруженного восстания. В качестве «основателя организационной науки» Богданов – как кажется сегодня, несколько наивно – не задавался вопросом: как можно обеспечить присутствие большевизма в России, если посредничество, связь между повседневными рефлексами, интересами рабочих и перспективной целью социализма осуществляется только с помощью митингов и партийных школ? Именно ленинская «организационная» концепция влияния на массы привлекла внимание к проблемам, которые нельзя было обойти стороной.

Взгляды Богданова на соединение теории с практикой вызывают непроизвольные ассоциации с такими тезисами Дёрдя Лукача, как «тождественность объекта и субъекта» и «вмененное классовое сознание», которые становятся «актуальными» только в редкие моменты, в короткие периоды революций. Ленин с характерным для него просветительским запалом во имя «дела» сознательно примирился с той односторонностью, которая вытекала из того факта, что в буржуазной политике авангардный отряд имеет право представлять весь рабочий класс, – а позже революция все устроит. Таким образом, уже тогда настоящей проблемой было не отношение к «профессионализму» и не «участие в буржуазной политике», так как «в глубине» уже вырисовывалось оказавшееся в будущем непреодолимым противоречие, состоявшее в господстве «профессиональных аппаратов» над рабочим движением. В свете этого ни ленинский «Материализм и эмпириокритицизм», ни философия Богданова, ни вся «философская дискуссия» не внесли ничего полезного в развитие марксистской теории и политики.

В 1912 г. меньшевики с немалой завистью поставили вопрос: в чем причина того, что интеллектуальная и политико-организационная сила Ленина и шедших за ним большевиков проявилась и в сердце России, Петербурге? Мартов лишь позже понял, что Ленин и его последователи контролировали в это время множество социал-демократических структур и организаций в России,[479]479
  Когда большевики во главе с Мануильским в Думе порвали с меньшевиками (целью Ленина была именно свобода действий), Мартов с товарищами обратились в Интернационал с просьбой снова объединить их с большевиками. См.:
  Getzler I. Martov. A political Biography of a Russian Socialdemocrat. Cambridge Univ. Press – Melbourne Univ. Press, 1967. P. 137.


[Закрыть] не говоря уж о «Правде». В апреле 1912 г. было продано 29 000 экземпляров «Звезды», меньшевики смогли «наладить» лишь постоянный выпуск еженедельника («Живого дела»), хотя в мае выпускали и газету «Невский голос». Однако в 1913–1914 гг. было продано вдвое больше экземпляров «Правды», чем меньшевистского еженедельника. В конце 1912 г. рабочие избиратели выбрали в Думу шесть большевиков и ни одного меньшевика. Позже Мартов в письме Потресову заметил, что поражение меньшевиков в рабочей курии еще раз показало, что меньшевики поздно осознали растущую опасность ленинизма и преувеличили значение его временного исчезновения.[480]480
  Подробнее см.: там же. Р. 134–135.


[Закрыть] В 1913 г. серия поражений меньшевиков продолжалась на выборах в петербургском профсоюзе сталелитейщиков, где большинство получили большевики. Однако в действительности залогом успехов большевиков были не только их организационные результаты, но и то, что они стремились связать отдельные, повседневные требования рабочих с «перспективой пролетарской революции», «критикой режима», что основывалось на сочетании легальной «работы в массах» и нелегальной деятельности.

Новый подъем рабочего движения был прерван началом мировой войны и волной национализма, которая с 1916 г. почти незаметно «реабилитировала» большевизм Ленина. Февраль 1917 г., анализ его последствий и подтверждение сложившихся организационных принципов проявились в ходе октябрьской революции. «Интеллигентские дискуссионные клубы» Богданова не смогли сыграть своей исторической роли именно тогда, когда в принципе имели для этого больше всего возможностей.[481]481
  В статьях Богданова, опубликованных в январе 1918 г. в «Новой жизни», обозначилась его оценка октябрьской революции, согласно которой перестройка политических институтов России должна была быть осуществлена не Советами, а Учредительным собранием. См.
  Biggart J. Antileninist Bolshevism. Р. 24.


[Закрыть]

3.2.3. Конец «идеологического спасения»

Как только произошел партийный раскол 1903 г., Троцкий захотел уже с 1904 г. «снова объединить» партию.[482]482
  Троцкого, который, к большому разочарованию Ленина, поначалу присоединился к меньшевикам, последние уже в 1904 г. «подозревали» в том, что он хочет стать «примирителем», и сразу обвинили его в желании создать третье направление, третью партию. Троцкий с обидой писал об этом в одном из своих писем Мартову. См.:
  Nic. Coll. (Box 1). № 17. Hoover Institution Archives, 51–59. 3–4.


[Закрыть] Однако, несмотря на все его усилия, это не удалось ему даже в течение десятилетия. Там, где все хотят объединять, это обычно никому не удается. Быть может, Ленин первым понял, что РСДРП не может быть восстановлена в первоначальном виде. В 1908 г. Троцкий создал печатный орган украинского социал-демократического союза «Спилка» – газету «Правда» (которая так хорошо редактировалась, что, позавидовав ее успеху, Ленин позже назвал «Правдой» и газету большевиков). Почувствовав важную особенность развития социал-демократического движения в России, а именно его интеллигентский характер, перевес интеллигенции в его руководстве, Троцкий провозгласил, что «рабочие должны взять в руки собственную партию. Рабочие делегаты от Советов и особенно от профсоюзов, потому что они собрали очень важный опыт рабочей самоорганизации».[483]483
  Правда, 3(16) октября 1908 г. № 1. С. 1.


[Закрыть] Позже в той же газете можно было прочесть, что «массам непонятна дискуссия меньшевиков и большевиков, уже не говоря о расколе».[484]484
  Правда, 17 (30) декабря 1908 г. № 2. С. 10.


[Закрыть]

Конечно, Ленин был готов к согласованию различных направлений только в том случае, если инициатива и определяющие силы оставались на его стороне. (Нужно заметить, что в ходе этих дискуссий Ленин получил значительную политическую и литературную поддержку в первую очередь от Каменева и Зиновьева, о которой здесь нет возможности писать подробнее).[485]485
  См, например: Зиновьев Г. Е. Сочинения, т. IV. Борьба за большевизм из эпохи «Звезды» и «Правды» (1913–1914 гг.) Госиздат. Л., 1926; а также т. III (1924).


[Закрыть] Троцкий по существу интерпретировал намерения Ленина в контексте «диктаторских» целей и личных мотивов, так он воспринял и январскую партийную конференцию 1912 г., а также созданный на ней первый самостоятельный большевистский Центральный Комитет, который был оценен им как первый шаг к созданию «сверху» новой партии. В материалах организованной им, но провалившейся «августовской конференции» (августовский блок), опубликованных в 1912 г., Троцкий оценил создание этого органа как «партийный раскол».[486]486
  В декабре 1911 г. участники совещания представителей меньшевиков-партийцев (плехановцев) и впередовцев обратились к редакции венской «Правды» Троцкого для обсуждения предложения об объединении всех партийных течений и направлений. Секретарь редакции «Правды» Троцкого А. А. Иоффе считал это предложение достойным всяческого одобрения. Позже группа «Вперед» поддержала Организационный комитет, состоявший из меньшевиков, ЦК СДП Латвии и представителей «Правды» Троцкого и Бунда, однако на конференцию был послан только один представитель впередовцев, Г. А. Алексинский, да и тот лишь с совещательными полномочиями, поскольку действия Троцкого стали неконтролируемыми. На конференции не было представителей центральных групп из России. Алексинский тоже не признавал того, что была собрана «конференция организаций РСДРП», больше того, покинул августовскую конференцию до ее закрытия, не желая брать на себя ответственность за это мероприятие. См.: Biggart J. Antileninist Bolshevism. Р. 256.


[Закрыть]

В марте 1912 г. в «Правде» Троцкого было опубликовано сообщение о создании «Организационного комитета РСДРП», вокруг которого могут собраться «все жизнеспособные социал-демократические группировки».[487]487
  В связи с этим характерно, что объединительная попытка Троцкого, т. и. августовский блок, в 1912 г. была отвергнута даже маниакальными партийными объединителями, считавшими, что она направлена против (воображаемого ими) единства партии. Между прочим, поддержавший августовскую конференцию «Марк» (Любимов), представлявший приглашенную на конференцию газету «За партию», в письме С. Семковскому от 31 августа 1912 г. уже тогда ухватил суть проблемы: «Ваша конференция по существу не партийная конференция, она только углубляет тот организационный раскол, который был начат Лениным. Метод организации конференции мало говорит о желании единства партии. Фракция «За партию» не будет принимать никакого участия в такого рода экспериментах, которые разрушают партию». Nic. Coll. № 119.


[Закрыть] Лишь фракция Ленина, организовавшая в январе собственную конференцию, была названа как препятствующая объединительному процессу.[488]488
  Правда, 14 (27) марта 1912 г. № 24. С. 1.


[Закрыть] Занять позицию над фракциями было невозможно и раньше. Существовало так много разных направлений, от впередовцев до ликвидаторов, что из них можно было создать по крайней мере три партии. В «Извещении о конференции» Троцкий так писал об этом: «Не имея возможности опереться на партийные низы, Центральный комитет распался вследствие внутренних трений, причем ленинская группа выкинула знамя “двух партий” и под этим знаменем мобилизовала наиболее непримиримые и раскольнически настроенные элементы прежней большевистской фракции».[489]489
  Извещение о конференции организаций РСДРП. Изд. Организационного комитета, 3 сентября 1912 г.// Конференция РСДРП 1912 года. Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2008. С. 913.


[Закрыть] Тем самым он почти признал тот факт, что ему не удалось оставить после себя значительных организационных «достижений», в то время как считавшаяся малозначительной ленинская конференция оказалась историческим шагом. Это лучше всего подтверждается тем, что пять лет спустя к Ленину – в противоположность большинству руководителей меньшевиков, «остановившихся» на лозунге буржуазно-демократической республики, – присоединился и сам Троцкий.

Изучение архивных источников подводит историка к выводу, что в условиях нелегальной деятельности важнейшим для Ленина было функционирование под его руководством такой нелегальной организации, политической целью которой было бы сохранение теоретически выработанных перспектив демократической и пролетарской революции. Такая нелегальная партия стала точкой кристаллизации российского рабочего движения, позволившей в конечном итоге, когда существующий режим оказался в кризисе и рухнул, интегрировать революционные направления в одну крупную организацию.

Характерно, что в августе 1917 г. дорогу в большевистскую партию нашла и организация т. н. «межрайонцев», символизировав тем самым, что новая революция породила и новую массовую партию.

Но настоящая «критика» «партийной концепции» Ленина и большевиков была осуществлена в ходе революционного подъема в Европе, когда оказалось, что «партии нового типа» не смогли прочно овладеть властью на Западе. Революционеры, в том числе, конечно, и Ленин, с разочарованием приняли к сведению, что революционизация пролетариата не удалась или же удалась только отчасти, что сделало невозможными успешные революции на Западе. Изучая «причины неожиданного идеологического кризиса» (выделено мной. – Т. К.) пролетариата, молодой Лукач в «Истории и классовом сознании» пришел к конечному выводу, что подчеркиванием «меньшевизма», «экономизма» рабочего класса, его «омещанивания» или роли «рабочей аристократии», вероятно, не «вполне охватывается тотальность, и, тем самым, суть нашего вопроса». Сетуя на «границы революционной стихийности», он нашел выход в повышении «решающей, даже предрешающей исход роли» коммунистической партии, ленинской организации.[490]490
  Лукач Д. Политические тексты. М.: Три квадрата, 2006. С. 190–191.


[Закрыть] С 1902 по 1922 г. основная проблема так или иначе, в той или иной форме состояла в том, где пределы этой «решающей роли» партии. Прозрение наступило позже, после сталинской эпохи. Престарелый Лукач уже искал «слабый пункт» ленинской (и своей прежней) позиции.[491]491
  Лукач Д. К онтологии общественного бытия. Пролегомены. М.: Прогресс, 1991. С. 304.


[Закрыть] Теперь уже пожилой философ видел основную проблему не в «идеологической отсталости пролетариата» и вместо этого обратил внимание на изменения в характере капиталистической экономики, их духовно-психологическое влияние: «Единственно значительная – своевременно не обнаруженная и потому неверно критикуемая – слабость этой грандиозной концепции Ленина, в которой Маркс действительно революционным образом вписывается в современность, – это то, что она сосредоточена исключительно и безусловно на преобразовании идеологии (выделено мной. – Т. К.) и потому недостаточно конкретно показывает связь этого преобразования с изменением объекта, подлежащего переделке, то есть капиталистической экономики».[492]492
  Там же.


[Закрыть] Не выясняется, какие экономические тенденции порождают тред-юнионистское сознание, а какие – революционно-политическое классовое сознание пролетариата, разница между ними остается скрытой. Казалось, что концом «идеологического спасения» стала сама революция. Однако несостоявшаяся европейская революция и изоляция российской революции перевели «идеологическое спасение» рабочего класса в новую историческую позицию.

Глава 4 Война и национальный вопрос

«Социальная революция не может произойти иначе, как в виде эпохи, соединяющей гражданскую войну пролетариата с буржуазией в передовых странах и целый ряд демократических и революционных, в том числе национально-освободительных, движений в неразвитых, отсталых и угнетенных нациях. Почему? Потому, что капитализм развивается неравномерно, и объективная действительность показывает нам, наряду с высокоразвитыми капиталистическими нациями, целый ряд наций очень слабо и совсем неразвитых экономически».

Ленин В. И. О карикатуре на марксизм и об «империалистическом экономизме»

4.1. Гибель капитализма и диалектика

В 1907 г., несмотря на поражение революции, Ленин на основании практического опыта пришел к важному выводу, что самодержавный режим может быть поколеблен революционным и только революционным путем. Убежденность в возможности новой революции пронизывала и экономическо-теоретическое обоснование конца, «гибели» капитализма. Эта кажущаяся на первый взгляд детерминистской теория была сформулирована на очень высоком теоретическом уровне в известной книге Розы Люксембург «Накопление капитала», опубликованной в 1913 г. Одна из ее главных идей заключалась в том, что в результате сужения некапиталистического окружения глобальное распространение капитала, накопление капитала наталкиваются на такие препятствия, которые приводят к его гибели. Люксембург предположила, что в процессе гибели капитала «революционный пролетариат» в основном стихийным и спонтанным образом осознает свои интересы, что проявится в возрождении «интернациональной солидарности», в революции. Мировая война, несомненно, актуализировала эту проблему, независимо от степени ошибочности исходного тезиса, ведь во время войны «гибель» была повседневным опытом. Однако в ходе своего состоявшегося ранее спора с Бернштейном Р. Люксембург придала этой проблеме слишком большое значение и, преувеличив выработанную Марксом теорию кризисов, видела «разрешение» проблемы взаимозависимости развития международной капиталистической кредитной системы и кризисов в неизбежной гибели самой капиталистической системы. «Кредит, – писала она, – воспроизводит все кардинальные противоречия капиталистического мира, обостряет их до предела и ускоряет процесс движения капиталистического мира к самоуничтожению, к гибели».[493]493
  Luxemburg R. Gesammelte Werke. Т. 1/1. Berlin, 1970. Р. 380. См. об этом: Ripp G. Imperializmus és reformizmus. Kossuth. Budapest, 1982. P. 46–56 и далее.


[Закрыть]

Люксембург недооценила мнение Бернштейна о том, что государство может по крайней мере ограничить масштабы кризиса.

Ленин с самого начала оспаривал представление Люксембург о «гибели» капитализма. В январе 1913 г., еще до прочтения книги, он обратился в письме в редакцию «Bremer Bürger-Zeitung» с просьбой направить ему в Краков напечатанную в газете рецензию на работу Р. Люксембург. При этом он выразил свою радость в связи с тем, что газета разделяла его мнение о необязательности некапиталистической среды для реализации прибавочной стоимости.[494]494
  «Меня очень радует, что Вы в главном пункте приходите к тому же выводу, к которому я пришел в полемике с Туган-Барановским и “Volkstümler” 14 лет тому назад, именно, что реализация прибавочной стоимости возможна и в «чистокапиталистическом» обществе». См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 48. С. 148.


[Закрыть] В марксистских кругах и в начале 1920-х гг. еще спорили о том, существует ли такая предельная точка развития, за которой капитализм должен неизбежно, «автоматически» погибнуть.[495]495
  В связи со спорами того времени см., например: Пилецкий Ю. А. Две теории империализма. Марксистская легенда и возврат к Марксу. Харьков, 1924. Рецензию на эту книгу см. в журнале «Большевик», 1924, № 15–16.


[Закрыть] Вслед за Р. Люксембург многие считали, что возможности накопления капитала можно объяснить капиталистической экспансией и ее пределами. Эта теоретическая посылка породила односторонность и в сфере политики. Эта односторонность проявилась в том, что одновременно с завершением «экспансии» и сужением возможностей накопления ожидалось спонтанное выступление антисистемных сил во всем мире. В свою очередь, из ленинской теории империализма следовало, что капиталистическое накопление в принципе не имеет пределов, в соответствии со своей деструктивной сущностью капитал всегда создает условия для очередного цикла накопления (войны, технические, технологические перевороты и т. д.). Казалось, что те, кто исходил из теории накопления Розы Люксембург, в расчете на неизбежную «гибель» капитализма обычно недооценивали роль организованности и ее неотъемлемого элемента – классового сознания. Ленин почти никогда не говорил о «гибели» капитализма, а лишь о его «свержении», подчеркивая активно-сознательный момент этого процесса.[496]496
  В этом смысле акцент делается даже не столько на «свержении», сколько на преодолении капитализма, ведь само свержение имеет столько различных форм и возможностей, сколько существует исторически специфических национально-региональных форм развития. Позже эта проблема была конкретизована А. Грамши. См.: Gramsci A. Filozófi ai irások. Р. 322–323.


[Закрыть] В своей теории империализма он исходил из того, что из новых черт капиталистического развития, из все более организованного функционирования капитализма вытекает еще более конкретная и глубокая постановка вопроса о классовом сознании. Как мы уже писали, основной идеей брошюры Дёрдя Лукача о Ленине, опубликованной в 1924 г., также является утверждение, что экономический фон капитализма выражает теория гибели, а не теория империализма. А между тем последняя лучше объясняет то, что в эпоху империализма вся проблематика «оппортунизма», помимо прочего, была связана именно с вопросом о «революционной сознательности».[497]497
  На основании работ Ленина А. Д. Сабо сделал в связи с концепцией Р. Люксембург следующий теоретический вывод: «Реальное функционирование революционной теории и организации вызывается к жизни спонтанным автоматизмом капиталистического развития, и акт осознания появляется на сцене как deus ex machina, превращая экономическую закономерность, заложенную в спонтанных отношениях, в свободу сознательного действия… Пролетариат… ждет складывания революционной ситуации не просто от кризиса капиталистической системы, ведь революционная ситуация предполагает не только то, что “верхи” не могут, но и то, что “низы” не хотят жить по-старому».
  Szabo A. Gy. A proletárforradalom világnézete. Р. 173, 316–317.


[Закрыть]

Изучение Лениным «организационного вопроса» и вся его теоретическая деятельность до Первой российской революции, больше того, по мнению некоторых исследователей, до 1917 г., имела определенный «привкус книжности», сохраняла «академический» характер.[498]498
  Harding N. Leninism. London, Macmillan Press Ltd, 1996. P. 51.
  Как отметил один из интерпретаторов ленинского теоретического наследия, «до 1917 г. Ленин не оказывал реального влияния на общее положение европейского социализма. Его идеи считались старомодным доктринерством. Его марксизм был академическим, имел привкус книжности, и именно потому, что этот марксизм проистекал из основательного чтения классических текстов, он отсылал к таким эпохам и проблемам, которые тогда уже в целом были забыты европейскими социалистами».


[Закрыть] В действительности этот «книжный» марксизм получит практическое значение и оправдание позже, во время Первой российской революции, а затем Первой мировой войны.

Как мы уже видели, революция 1905 г. действительно вызвала определенные перемены в мышлении и деятельности Ленина, прежде всего потому, что он вступил в непосредственный контакт с реальным рабочим, революционным массовым движением. Несмотря на то что в работах Ленина и тогда еще можно обнаружить своего рода педантичную теоретизацию реальных процессов, как об этом свидетельствует, например, ленинская конструкция (правда, небессодержательная), касающаяся «рабоче-крестьянской демократической диктатуры», в 1914 г. Ленин все же первым откликнулся с точки зрения революционной практики на наступавший новый период, связанный с началом войны.[499]499
  Наиболее «влиятельные» работы новейшей историографии также подтверждают, что Первая мировая война имела определяющее значение с точки зрения начала революции. Эта кажущаяся шаблонной истина документируется на основании событий на Дону П. Холквистом. См.:
  Holquist Р. Making War, Forging Revolution: Russia’s Continuum of Crisis, 1914–1921. Cambridge: Harvard University Press, 2002.


[Закрыть] Этот марксизм с «привкусом книжности» послужил теоретической и практической предпосылкой, позволившей большевикам овладеть руководством революцией 1917 г. В предвоенный период и непосредственно после начала войны Ленин дал прекрасный анализ новых черт развития капитализма, национального вопроса, проблематики государства и политики. Этот анализ был неразрывно связан с его философскими интересами.

В ходе продолжавшегося в течение десятилетий после смерти Ленина расчленения его наследия по «научным дисциплинам», а также периодического переосмысления этого наследия в соответствии с различными политическими тенденциями, о которых уже говорилось, был упущен из виду и т. н. «гегельянский поворот» в мышлении Ленина, начало которого наблюдается в ленинском конспекте «Науки логики» Гегеля, который был сделан в 1914–1915 гг.[500]500
  Хотя в советском марксистско-ленинистском каноне считалось очевидным, что в деятельности Ленина осуществилось «единство теории и практики», конкретное изучение этого вопроса так и не состоялось. Основной причиной этого «пробела» (наряду с большой нехваткой архивных источников) было изображение Ленина в качестве исторического героя одиночки, который практически один «делал» и объяснял историю. Ленинский текст см.: Ленин В. И. Конспект книги Гегеля «Наука логики» (1914 г.). Первое издание конспекта было сделано в кн.: Ленинский сборник. IX. Государственное издательство. М.-Л., 1931. С. 7–289. Во время составления конспекта Ленин перечитал многие работы Аристотеля, Канта, Клаузевица и Плеханова.


[Закрыть]

Как бы мы ни оценивали эту проблему, – а марксисты и немарксисты до сих пор спорят о качестве, глубине этого «поворота», о том, имел ли он вообще место, – несомненно одно: этот поворот, вызревавший в течение многих лет в событиях мировой политики, в том числе в развитии социал-демократии, а также в самом Ленине как политике и мыслителе, концентрированно проявился во время мировой войны. Хотя всякая искусственная «периодизация» творчества и политической деятельности Ленина представляется педантством, нет сомнений в том, что Ленин был первым марксистом в среде социалистических и социал-демократических политиков-революционеров, осознавшим практическое значение методологии в теоретическом наследии Маркса и поставившим ее на службу практической деятельности.[501]501
  Нейл Гардинг в своей интересной работе тоже проводит слишком жесткие интеллектуальные границы в наследии Ленина, однако он, несомненно, прав в том, что Ленин первым привнес методологию Маркса в мышление и деятельность социалистов. См.: Harding N. Leninism. Р. 14. Это подтверждается и часто цитируемой статьей Ленина «Карл Маркс», написанной в июле-ноябре 1914 г. для «Энциклопедического словаря Граната». В этой статье Ленин отводит проблематике диалектического метода определяющее значение. См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 26. С. 43–93. В последнее время по этой теме было написано несколько серьезных исследований. См., напр.:
  Anderson К. В. The Rediscovery and Persistence of the Dialectic in Philosophy and in World Politics. P. 120–147; Kouvelakis S. Lenin as Reader of Hegel: Hypotheses for a Reading of Lenin’s Notebooks on Hegel’s The Sience of Logic. In: Lenin Reloaded. P. 120–204.


[Закрыть]

В социал-демократическом движении также произошел несомненный поворот, выразившийся в том, что начало мировой войны привело к распространению в Интернационале отошедшего от идей Маркса, рано опознанного и «описанного» Лениным бернштейнианства, причем одновременно была «разоблачена» и нереволюционная политическая стратегия и эволюционное мировидение немецкого «кумира» Ленина – Карла Каутского. Здесь нужно иметь в виду не только голосование социал-демократов за военные кредиты и поддержку ими войны, но и весь путь, который привел их к этому и который, по крайней мере в случае Каутского, долгое время «не замечался» Лениным. С одной стороны, Ленин не хотел начинать политической борьбы на международной арене, ведь авторитет Каутского во многих случаях мог быть обращен на пользу большевикам, с другой стороны, он тогда еще не видел в Интернационале своих союзников, хотя Роза Люксембург, Карл Радек и Антон Паннекук еще раньше заметили и критиковали отход Каутского от революционной стратегии, на что позже указывал и сам Ленин в «Государстве и революции».[502]502
  Об этом см.: Service R. Lenin. Vol. 2. P. 219–220.


[Закрыть] Отношение Каутского к войне совершенно ясно показало Ленину, что «папа» социал-демократии безвозвратно потерян для революционной политики. Политика Интернационала в связи с войной сделала неизбежным «сведение счетов» с Каутским.

Это «сведение счетов», а также вообще «окончательный разрыв» с бернштейнианством и «оппортунистическим» Интернационалом стимулировался у Ленина тем, что в специальной литературе часто называют «новым открытием Гегеля».[503]503
  См. новейшую работу старого представителя этой концепции: Anderson К. В. The Rediscovery…; Lenin Reloaded. P. 120–147. Впервые концепция «открытия Гегеля» появилась, вероятно, в работе: Lefebvre Н. La Pensee de Lenine. Paris, Bordas, 1957. P. 138. Уже и сами большевики после смерти Ленина обсуждали вопрос о значении диалектики в творчестве Ленина. Об этом см.:
  Krausz Т., Mesterházi М. Mü és történelem. Viták Lukács György müveiröl a húszas években. Gondolat. Budapest, 1985. P. 101–129.


[Закрыть] Как выясняется и из философских заметок Ленина, сам отход бернштейнианцев от Маркса на рубеже столетий переплетался в философском отношении с обращением к кантианству-неокантианству.[504]504
  Как показывают многочисленные заметки Ленина, он однозначно осознал неокантианские философские основы лозунга «назад к Канту». См., например, замечания на книге Дицгена «Мелкие философские работы». См.: Ленин В. И. ПСС. Т. 29. С. 400–401,448-451.


[Закрыть] Бернштейнианство, отдалившись от «великой революционной теории», обратилось к более «эмпирической» картине мира. В свою очередь, «реабилитация Гегеля» была частью революционного отхода от II Интернационала: в соответствии с новой ситуацией прочтение Лениным Гегеля основывалось на теоретической и политической «динамизации» наследия Маркса в интересах диалектического обоснования революционных выводов. С этой точки зрения надо рассматривать и спор с Плехановым, в ходе которого выяснилось, что плехановская гносеологическая критика гегелевского идеализма повлекла за собой недооценку значения диалектики, этот «буржуазный (“механический”, “созерцательный”) материализм» и мог стать философским связующим звеном между Бернштейном и Плехановым.

Обо всем этом мало говорилось в СССР, в течение десятилетий Ленин изображался как «эволюционирующий» мыслитель, никогда не получавший «сюрпризов» от истории, тождественный ей. Лишь после 1968 г., прежде всего в Западной Европе, появился более сложный образ Ленина, который правда был достаточно противоречивым, отражал новый, редукционистский подход к наследию Ленина.[505]505
  Мнение о том, что ленинская интерпретация Гегеля скрывала в себе «эпистемологический» или теоретический и политический перелом, в различных формах высказывалось такими известными авторами, как Роже Гаради (Garaudy R. Lenin. PUF, Parizs, 1968) Л. Колетти (Coletti L. 11 marxismo e Hegel. Editori Laterza, 1968). Последний считает, что Ленин с 1914 г. полностью возвращается к гегельянству. Затрагивающий эту проблему венгерский автор Адам Вирт изображает Ленина философом в традиционном смысле этого понятия. И хотя он цитирует связанные с этим вопросом замечания Ленина, отвергавшие стремление видеть в нем философа, эти замечания кажутся ему лишь проявлением «чрезмерной скромности» Ленина. С другой стороны, он прав в том, что редукционистское, «узкое» истолкование деятельности Ленина открывает путь для теоретических спекуляций:
  Wirth Á. Lenin, a fi lozófus. Kossuth, Budapest, 1971. P. 30–31.


[Закрыть] Проблематика «дегегельянизации vs. гегельянизации» Ленина легла в основу одной из возможных интерпретаций теоретического наследия Ленина гораздо позже, накануне и после смены общественного строя в странах Восточной Европы. Другие изображения Ленина, появившиеся после завершения смены общественного строя, показывают его прагматичным, «свободным от теорий» политиком, что, возможно, объясняется сознательным спором с теми марксистскими авторами, которые подчеркивали именно значение «гегельянского поворота», теоретического наследия Ленина.[506]506
  См.: Harding N. Leninism. P. 234–242.
  По мнению Гардинга, «рождение ленинизма» «хронологически» датируется именно временем «гегельянского поворота». Там же. Р. 238.


[Закрыть] Другими словами и несколько упрощая ситуацию, можно сказать, что, с одной стороны, получился образ Ленина, который, исходя из волюнтаристских, абстрактных принципов, стал диалектическим теоретиком и тактиком революционного «прыжка»; а с другой стороны, был нарисован противоположный этому образ «градуалистско-эволюционистского» мыслителя и политика.[507]507
  Anderson К. Lenin, Hegel and Western Marxism: A Critical Study. Urbana, Illionis,University of Illionis Press, 1995; Harding N. Leninism.
  Интересная дискуссия состоялась о продолжавшей инициативу Раи Дунаевской «гегельянской» книге Андерсона. В этой дискуссии, проходившей в середине 1990-х гг., приняли участие Поль Ле Блан, Нейл Гардинг, Михаел Леви и, конечно, сам Андерсон. В концепции Андерсона, стремившегося разделить «хорошие» и «плохие» стороны Ленина, парадоксальным образом пострадал именно диалектический подход, важность которого подчеркивал исследователь. Обобщение дискуссии см.:
  http://www.newsandletters.org./lssues/1997/Nov/1197pd.htm


[Закрыть] Есть авторы, считающие Ленина догматиком и сектантом,        а также одновременно и прагматиком, нацеленным на власть.[508]508
  Эта точка зрения господствует в двух последних томах неоднократно цитированного трехтомного труда Р. Сервиса.


[Закрыть] Где бы ни скрывалась «философская» истина, в конце концов в ходе дискуссии именно «гегельянец» Кевин Андерсон определил, в чем состоит историческое значение теоретикофилософского «поворота» в деятельности Ленина: «Мы должны приветствовать тот факт, что главный руководитель русской революции, Ленин, был первым после Маркса марксистом, вернувшим диалектику туда, где ей надлежит быть, – в центр марксистской теории».[509]509
  См. интернет-дискуссию о книге Андерсона.


[Закрыть] Таким образом, в конечном итоге «раздумья» о том, вывел ли Ленин догматическим образом свою политику из абстрактных философских принципов или, наоборот, «создал» философское обоснование для своих прагматических политических шагов, являются результатом установок, напоминающих прежние схематичные подходы.[510]510
  Эти подходы и их внутренние противоречия прекрасно показаны Робертом Майером:
  Mayer R. Lenin and the Practice of Dialectical Thinking. Science and Society, Vol. 63. No. 1, Spring, 1999. P. 40–62.


[Закрыть]

Роберт Майер обратил внимание на тот факт, что для Ленина существовал лишь один неизменный тактический принцип (который, добавим сразу, определял все его стратегическое мышление) – интересы рабочего класса. Это подчеркивал и сам Ленин в своей знаменитой статье о Марксе, написанной к тридцатилетней годовщине смерти Маркса. Эта статья под названием «Исторические судьбы учения Карла Маркса» была опубликована в «Правде» 1 марта 1913 г. В этой связи понятие пролетариата у Ленина кажется слишком гомогенным. Размышляя о методологическом значении диалектики, он мало изучал сложную структуру «интересов пролетариата» Западной Европы, что объясняется не просто пренебрежением буржуазной социологией, но и тем, что он не слишком глубоко проник в суть этой проблематики и с помощью своих, марксистских средств анализа. Возможно, одной из главных причин этого было именно стремление Ленина подчеркнуть «антикапиталистическое единство пролетариата», поэтому он, очевидно, искал аргументы для подтверждения этого тезиса и отнюдь не стремился показать множество противоречивых интересов, вытекающих из внутреннего расслоения рабочего класса. С другой стороны, верно и то, что в то время и социологи мало занимались социальными и психологическими особенностями, менталитетом рабочих. Говоря о рабочем классе, Ленин обычно имел в виду квалифицированных рабочих, политически наиболее опытный и наиболее образованный слой рабочего класса, хотя он, конечно, знал, что в России значительные массы рабочих даже еще не оторвались полностью от земли. Суть «марксистского учения», которую можно считать и руководящим принципом его собственной деятельности, Ленин сформулировал уже в первом предложении своей статьи: «Главное в учении Маркса, это – выяснение всемирно-исторической роли пролетариата как созидателя социалистического общества».[511]511
  Ленин В. И. ПСС. Т. 23. С. 1.


[Закрыть] Тем самым он отмежевался и от народнического, обращенного в прошлое, национального «социализма» и одновременно от буржуазного либерализма.