Текст книги "Ленин. Социально-теоретическая реконструкция"

Автор книги: Тамаш Краус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

Глава 5 Государство и революция. Революция и социализм как историческая и теоретическая Возможность в 1917 г

«Всевластие “богатства” и потому вернее     в демократической республике, что оно не зависит от отдельных недостатков политического механизма, от плохой политической оболочки капитализма. Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма, и потому капитал, овладев… этой наилучшей оболочкой, обосновывает свою власть настолько надежно, насколько верно, что никакая смена ни лиц, ни учреждений, ни партий в буржуазно-демократической республике не колеблет этой власти».

Ленин В. И. Государство и революция

5.1. Исторический контекст

5.1.1. Влияние произведения

«Государство и революция» вплоть до наших дней остается, вероятно, самой читаемой, наиболее высоко оцениваемой и непревзойденной по степени своего влияния работой Ленина.[616]616
  Так считал в конце 60-х гг. и Луис Фишер. См.: Фишер Л. Жизнь Ленина. С. 173.


[Закрыть] Значение этой брошюры объемом чуть более ста страниц не подвергается сомнению даже теми биографами Ленина и исследователями его наследия, которые видят в ней лишь поделку, не имеющую большого теоретического значения.[617]617
  Есть автор, видящий одну из целей этой работы, написанной в глубоком подполье, в стремлении Ленина к власти. Он пишет: «Среди главных целей Ленина было желание доказать свою значимость как идеолога-марксиста». Следовательно, и эта работа была написана по властным соображениям… См.: Service R. Lenin. Vol. 2. Р. 216–217.


[Закрыть] Больше того, по каким-то причинам ее не могли обойти вниманием и те авторы, которые неисторично подходили к ней как к некой «специальной» работе или считали, что она «не представляет интереса, поскольку не была подтверждена историей». Как раз наоборот, они страстно или с холодной логикой «специалистов» спорили и спорят с положениями этой брошюры, практически отвлекаясь от того факта, что ее главным предметом, привлекшим интерес Ленина, была интерпретация связи между государством и классовыми отношениями в теории Маркса. Тибор Хайду еще в 1970 г. указал на то обстоятельство, что невозможно отрицать значение «Государства и революции» в том отношении, что Ленин «отчасти самостоятельно, а отчасти с помощью других исследователей-марксистов “раскопал” забытые идеи Маркса», чтобы с их помощью теоретически осмыслить перспективы социалистической революции.[618]618
  Тибор Хайду постарался восстановить первоначальный исторический и теоретический контекст ленинской брошюры. В идеологической практике периода сталинизма и государственного социализма «Государство и революция» фигурировала как своего рода «лишнее» или «устаревшее» произведение.
  Hajdú Т. A szocialista állam elméletének történetéhez. In: Magyar Filozófiai Szemle, 1970, № 2. P. 205–233.
  Об «устарелости» ленинского произведения в противоположном смысле см.:
  Bihari О. A szocialista államszervezet alkotmányos modelljei. Közgazdasági es Jogi Könyvkiadó. Budapest, 1969.
  В этой книге отразился тот факт, что ленинская брошюра не вписывалась в атмосферу рыночных реформ 1968 г. в Венгрии. Хайду справедливо отметил, что «буржуазные социологи охотнее изучают структуру, эффективность и административные функции государства, чем то, что считает важнейшим марксизм: связь между государством и классами», о чем, добавим, на самом деле и говорится в «Государстве и революции».


[Закрыть] До Хайду, еще в самом начале 1920-х гг., по существу такое же наблюдение сделал в одном из своих докладов о коммунизме Н. И. Бухарин, которого Ленин ранее критиковал именно по этому вопросу.[619]619
  В этом докладе Бухарин – уже как достойный ученик Ленина, – коснувшись вопроса о государстве, видел историческую заслугу Ленина в том, что «он первый произвел как бы археологические раскопки в учении Маркса, очистил его от грязи и наслоений его толкователей и комментаторов – типа Каутского, Плеханова и др.». Лекция Н. Бухарина. Развитие коммунизма от Маркса до Ленина. РГАСПИ. Ф. 329. On. 1. Д. 40. Л. 2–3.


[Закрыть] На это незаконченное произведение Ленина[620]620
  После октябрьского восстания Ленин внимательно следил за судьбой своей брошюры. Послесловие, помеченное 30 ноября 1917 г., показывало, что она еще не закончена. «Настоящая брошюра, – писал Ленин, – написана в августе и сентябре 1917 года. Мною был уже составлен план следующей, седьмой, главы: “Опыт русских революций 1905 и 1917 годов”. Но, кроме заглавия, я не успел написать из этой главы ни строчки: “помешал” политический кризис, канун Октябрьской революции 1917 года… Приятнее и полезнее “опыт революции” проделывать, чем о нем писать». Ленин В. И. ПСС. Т. 33. С. 120. «Синяя тетрадь» (указание на цвет обложки), увековеченная в повести Э. Г. Казакевича, содержала выписки, сделанные Лениным еще в начале марта в Цюрихе. В свое время многое сделал для зарубежного распространения брошюры представитель Советской России в Швейцарии Я. А. Берзин, которому Ленин выразил свою благодарность в письме от 1 ноября 1918 г. В приписке к письму Ленин просил Берзина «обругать» в издательском предисловии ко французскому изданию Каутского и Вандервельде, с которыми он и сам готовился полемизировать, а также интересовался, удалось ли послать «Государство и революцию» в Берлин. Там же. Т. 50. С. 202. В конце концов французский перевод брошюры был опубликован в 1918 г. в Москве.


[Закрыть] опирались в XX в. целые политические движения во всем мире. Коммунисты читали его буквально как Библию (пока его не «отобрал» Сталин с его этатистскими убеждениями), но изучали его и члены различных анти-этатистских, антикапиталистических движений и партий. Это объясняется прежде всего тем, что в ленинской брошюре описана привлекательная картина социалистического будущего, в котором общественные, коллективистские ценности вводятся сферу политики. Очевидно, в этой небольшой книжечке заложена какая-то «тайна», из-за которой ее историческое значение далеко превзошло значение многих гораздо более зрелых с научной точки зрения работ на эту тему. «Государство и революция» легко читается, одинаково соответствует критериям научно-теоретического труда и политической брошюры. Это страстное, боевое произведение является призывом к осуществлению пролетарской революции и в то же время классическим обобщением важнейших целей революции. К тому же в нем описана исторически продуманная концепция революции и государства, прежде всего реконструирующая содержание важнейших с этой точки зрения работ Маркса и Энгельса и мобилизующая реконструированную традицию на создание государства по типу Парижской Коммуны. Не случайно, что ленинская брошюра использовалась и в качестве настольной книги революционного движения. Наконец, и подзаголовок брошюры, «Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции», содержит в себе практическое стремление сделать ее «настольной книгой» революционных рабочих.

Всемирно-историческое значение «Государства и революции» заключается в том, что идеи этой работы стали философией Октябрьской революции, причем в двойном смысле. С одной стороны, революция показана в ленинской брошюре как с точки зрения своей непосредственной цели (захвата власти), так и с точки зрения конечной цели (добровольного объединения свободных общин), политическая революция фигурирует здесь в качестве исходного момента социальной революции; а с другой стороны, хотя Ленин рассматривал выбранную им проблематику еще до революции, его произведение стало частью критической теории, пригодной для оценки дальнейших событий, а позже, в эпоху государственного социализма, было утопически вульгаризовано в марксистско-ленинистских пропагандистских изданиях. По прошествии еще нескольких десятилетий в идеологическом «нарративе», господствующем в эпоху антиутопического «реализма» смены общественного строя, ленинское произведение превратилось в досужие мечтания доктринера-фантаста, вследствие чего представители всех «серьезных» интеллектуальных течений считали и считают своим долгом высмеивать его. На основании серьезных работ о «Государстве и революции» можно выделить две основных тенденции. Представители одной из них интерпретируют ленинскую брошюру в качестве внутренне цельной и последовательной работы, опирающейся на либертарианские идеи и принципы (Н. Гардинг, К. Андерсон), а представители другой подходят к ней с точки зрения более поздних исторических событий, следствий революции и истолковывают ее так, как будто бы она была духовным стимулятором и выразителем авторитарного перелома и развития (А. Дж. Полан и – менее строго – Р. Сервис, «имплицитно» предполагающий авторитарную нацеленность ленинского произведения).[621]621
  Harding N. Lenin’s Political Thought. Vol. II. Macmillan, London, 1981; Anderson K. Lenin, Hegel and Western Marxism. Urbana, University of Illinois Press, 1995; Polan A. J. Lenin and the End of Politics. Methuen, London, 1984; Service R. Lenin. Vol. III. P. 379–380. P.
  Сервис с немалой «передержкой» рассматривает «Государство и революцию» на основании работ Каутского («Диктатура пролетариата») и Мартова, написанных в 1918-19 гг., и по существу показывает ее как литературное оправдание гражданской войны и террора.


[Закрыть]

Среди работ Ленина «Государство и революция» имеет наиболее интересную судьбу. Марксисты, более того, все антикапиталистические течения считали брошюру Ленина своим достоянием, поскольку она могла быть использована как против капиталистического, так и против сталинистского толкования государства, ведь Марксова конечная цель – отмирание государства – фигурировала в качестве цели русской и всемирной социальной революции. Идея перенесения «Государства и революции» в другой исторический контекст возникла уже на последнем этапе эпохи государственного социализма, прежде всего в работах веберианцев и либералов, причем с целью представить ленинскую брошюру частью предыстории сталинской эпохи, сталинистской интерпретации. Конечный вывод этой операции состоял в том, что советское государство и его институты утвердились как воплощение ленинского произведения, в качестве идеологической основы коммунистической монополии на власть. Так текст Ленина стал «активной действующей силой (agent) и компонентом формирования последующей истории», или, иначе говоря, предполагается наличие причинной связи между ленинской брошюрой и послереволюционными процессами, в том числе и сталинской практикой, ГУЛАГом. Такая точка зрения уничтожает различия между «авторитарным» Лениным «Что делать?» и «либертарианским» Лениным «Государства и революции», доказывая, что речь идет об одной и той же «авторитарной» философии и политике.[622]622
  Polan A. J. Lenin and the End of Politics. P. 49 и далее.


[Закрыть] Конечно, позже марксистская критика вскрыла неисторичные,           «презентистские» характеристики подхода, применяемого Поланом, указав прежде всего на то, что в «веберианском» толковании тезис об «объединении исполнительной и законодательной власти в представительных органах трудящихся» считается авторитарным по той причине, что он открывает путь к теоретической и политической критике буржуазной демократии. Дело в том, что этот тезис является исходным и конечным пунктом уничтожения любых обособленных бюрократических структур и преодоления как буржуазной демократии, так и диктаторских методов власти.[623]623
  Точный критический анализ см. в кн.:
  Townshend J. Lenin’s The State and Revolution: An innocent reading. In: Science and Society. Vol. 63, 1999, № 1 (Spring). P. 63–82.


[Закрыть] В «Государстве и революции», как в произведении искреннем, открыто декларируется партийность и классовость, что уже в то время ужаснуло представителей официальной науки. В одной из часто цитируемых и касающихся сути политики формулировок Ленина это выражено так: «Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов».[624]624
  Ленин В. И. Три источника и три составных части марксизма // Ленин В. И. ПСС. Т. 23. С. 47.


[Закрыть]

Самые «современные» аналитики обычно заостряют свою критику на том, что Ленин «расширял интерпретацию актуальной партийной борьбы до масштабов мирообъясняющего принципа».[625]625
  См.: Szabó М. Politikai idegen. L’Harmattan. Budapest, 2006. P. 129.
  Характерно, что автор этой объемистой книги ни разу не смог опровергнуть или хотя бы оспорить конкретные замечания Ленина о политике. Для нашего времени симптоматично, что ученый-политолог в своем «свободном от оценочных суждений» учебнике, как ни странно, считал важным дистанцирование от различных партий и мировоззрений, а Ленин как будто понадобился ему как средство демонстрации такого дистанцирования.


[Закрыть] Здесь возникает обычная проблема свободы общественных наук «от оценочных суждений», восходящая к Веберу. Однако критика, высказанная в научной форме, несет в себе двойное искажение. С одной стороны, в ней меняются местами причина и следствие, ведь дело обстоит как раз наоборот, поскольку у Ленина «интерпретация партийной борьбы» и вообще появление классового подхода вытекали именно из «мирообъясняющего принципа». С другой стороны, представители «эстетизирующей» политологии и социологии как науки любят показывать себя так, будто они стоят над классовым подходом и существующим строем и, в отличие от Ленина, представляют не партийную точку зрения, нацеленную на социальную справедливость, а выступают в роли судей, высказывающих объективную научную истину, и не «загрязняют» чистую науку всякими партийным предрассудками, связанными с классовой борьбой. Наконец, нужно отметить, что именно по отношению к Ленину было бы верхом неисторичности не принять во внимание тот факт, что он был революционным политиком, для которого наука, теория были, по его собственному признанию, лишь средством осуществления политических и социальных целей. Ленин часто цитировал слова Маркса о том, что теория является лишь руководящей нитью для деятельности. В отличие от многих «скрытничающих» ученых, он открыто говорил о мировоззренческих предпосылках своих работ. Стоит ли удивляться, если революционный политик упрекает ученых в апологии существующего строя? Попутно заметим, что общественные науки никогда не могли быть освобождены от «мировоззренческого выбора».

Вопреки веберианскому прочтению, ни Марксова, ни опирающаяся на него ленинская концепция не были нормативными теориями, свободными от исторических фактов, предпосылок. Согласно адекватному прочтению «Государства и революции», Ленин отнюдь не думал, что социализм, «самоуправляемая рабочая демократия, демократия по типу Парижской Коммуны может быть просто введена в России», в его интерпретации это была задача целой эпохи. К тому же, с чисто философской точки зрения в этом произведении говорится как раз не о подчинении общества государству, а, наоборот, о подчинении государства обществу. Это совершенно не меняется от того, как мы оцениваем происшедшее в России после октября 1917 г. Верно замечено: «Ленин не поставил вопроса об отношении между государством и гражданским обществом во всей его полноте, но все же стимулировал постановку таких вопросов в марксистской мысли XX в. Как Лукача, так и Грамши занимала «идея Советов», снимавшая различие между государством и гражданским обществом, характерное для либеральной демократии и отделявшее общественное от частного, политику от экономики…»[626]626
  Townshend J. Lenin’s The State and Revolution. P. 72.


[Закрыть] В буржуазной мысли естественно раздвоение «частной» и «политической» сфер, ведь его источником, основанием является рынок, капиталистические отношения. Эту проблему и поставил Ленин в теоретической и практической плоскости.

Политическая и теоретическая проблема «отмирания государства» всегда возникала в марксистской традиции как процесс «уничтожения классов». Ленин отождествлял разложение в результате войны данной мировой структуры накопления капитала, капиталистической системы с полной неработоспособностью всей этой системы в целом. Мировая война по-разному влияла на политическое и духовное развитие рабочего класса разных стран. Ленин как будто оставил без внимания тот факт, что война в то же время создала, вывела на поверхность определенные возможности для обновления капиталистической системы. В ближайшей перспективе это усиливало революционную ориентацию, однако в длительной перспективе препятствовало всестороннему осознанию реальных возможностей. С этой точки зрения для ленинской брошюры характерно любопытное противоречие. С одной стороны, после начала войны он сам отметил, что в сравнении с предыдущими историческими эпохами во всей мировой системе капитализма и прежде всего в странах ядра почти во всех сферах общественной жизни усилилась роль государства. Именно в этот период усложнившегося бюрократического управления Ленин обрисовал возможность замены этой бюрократической системы собственным, самодеятельным, строящимся снизу вверх пролетарским аппаратом управления. С другой стороны, он с такой легкостью представил себе замену этого «чудовища», «государственного колосса» «государством рабочих», как будто для всего мира был характерен тот властный кризис, который потряс российский режим. Как мы уже отмечали ранее, Ленин в данном случае как бы поставил в скобки вскрытую им проблему неравномерного развития. Он слишком механически представлял себе замену старого государственного аппарата новым, что выясняется из его статьи «Удержат ли большевики государственную власть?», написанной незадолго до Октябрьского восстания. В этой статье уже не нашли отражения имманентные вопросы, поставленные в «Государстве и революции».

Отвлекаясь от упрощенного языка политической пропаганды, нужно сказать, что в свете «Государства и революции» теоретически проблематична сама идея статьи, поскольку в брошюре Ленин считал управление государством задачей всего населения, в то время как в упомянутой статье оно представлено прежде всего как политическая задача, конечно, в смысле конкретного захвата власти. Ленин ясно понимал, что его пресловутая «кухарка» не может немедленно включиться в управление государством (обычно эти слова Ленина не цитируются), но зато может начать готовиться к этому. «Мы не утописты, – писал Ленин, – мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами… Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством… в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники».

Он исходил из того, что если помещики могли управлять своим государством, а после революции 1905 г. «Россией управляли 130 000 помещиков», то «Россией, будто бы, не смогут управлять 240 000 членов партии большевиков, управлять в интересах бедных против богатых… Мало того, у нас есть “чудесное средство” сразу, одним ударом удесятерить наш государственный аппарат, средство, которым ни одно капиталистическое государство никогда не располагало и располагать не может. Это чудесное дело – привлечение трудящихся, привлечение бедноты к повседневной работе управления государством».[627]627
  Ленин В. И. ПСС. Т. 34. С. 313–315.


[Закрыть]

5.1.2. Антиутопическая утопия?

Многие уже забыли, что книга «Государство и революция» родилась под знаком борьбы не только с «реальной политикой», но и с утопией. Более того, в кругу сподвижников Ленина было известно, что в 1915–1916 гг. он вел спор об абстрактном отрицании государства и демократии[628]628
  См. письмо Бухарина, которое было написано им Ленину и Зиновьеву осенью 1915 г. под псевдонимом А. В. Довгалевский. Это письмо прекрасно показывает, какие «запутанные» представления о государстве бытовали даже в окружении Ленина. РГАНИ. Ф. 2. Оп. 5. Д. 573. Л. 4.


[Закрыть] и с некоторыми своими товарищами, в том числе и с Бухариным.[629]629
  В то время в партии уже несколько лет знали об интересе Бухарина к теоретической деятельности. Об этом интересе свидетельствовала, например, его написанная в 1914 г. рецензия на I том «Капитала», который был выпущен популярным изданием с предисловием Каутского в Штутгарте ввиду того, что «1 января 1914 г. истекал срок литературной собственности на работы Маркса». РГАСПИ, ф. 329, on. 1, д. 2, л. 1. Знающий (как в теоретическом, так и в библиографическом плане) подход к этому изданию, оценка составленных Н. Рязановым указателей и т. д. свидетельствовали о хорошей подготовленности 25-летнего Бухарина. См. письмо Ленина Шляпникову, написанное в сентябре 1916 г. Первый серьезный анализ жизни и деятельности Бухарина был осуществлен в кн.: Cohen S. F. Bukharin and the Bolshevik Revolution. A Political Biography 1888–1938. New York, 1973. См. еще: Harding N. Lenin’s Political Thought. Vol. II. P. 83–141.


[Закрыть] Еще осенью 1915 г. Бухарин задал Ленину интересный и важный вопрос: если революционеры стоят перед перспективой превращения буржуазно-демократической революции в социалистическую, то каким образом можно и можно ли будет прийти к провозглашению диктатуры пролетариата?[630]630
  РГАНИ. Ф. 2. On. 5. Д. 573. Л. 4.


[Закрыть] Позже, в конце 1916 – начале 1917 г. Бухарин обратился к Ленину с длинным письмом, в котором просил изложить принципиальное мнение о структуре будущей революции. Желая предотвратить обвинение в анархизме, Бухарин соглашается с двумя лозунгами, касающимися будущего революционного развития в России, с лозунгами «созыва Учредительного собрания» и создания «временного революционного правительства». Правда, в бухаринском отношении к политике была некоторая «искусственность», схематичность, как будто можно было заранее увидеть практическое действие тех «закономерностей», которые «выдумывались» за письменным столом. Таким был, например, вопрос о том, «кто будет созывать Учредительное собрание», как будто это была важнейшая проблема предреволюционного    времени. «По вопросу об Учредительном собрании, – писал Бухарин, – не совсем согласен, что подло умалчивать о том, [кто] (здесь и дальше в квадратных скобках выделено Бухариным – Т. К.) будет созывать Учредительное собрание…. Мы говорим: [Демократическая Республика]. Но демократическая республика предполагает свою собственную “конституцию”…».[631]631
  Я раскрыл сокращения, использованные Бухариным в этом шестистраничном, написанном от руки письме. Там же. 781. Л. 1.


[Закрыть] Этот вопрос, отражавший кажущееся механическим мышление Бухарина, придерживавшегося строгого деления процесса на отдельные этапы, был выражением и частью его общего теоретического подхода. Бухарин видел всю проблематику русской революции лишь частным случаем, составным элементом, продолжением европейских процессов. Настоящая беда была не в том, за что Бухарина, отчасти исходя из замечаний Ленина, в течение десятилетий критиковали советские историки, а именно – что он якобы отрицал необходимость переходного периода между буржуазной и социалистической революцией. Такая позиция была скорее характерна для Троцкого и Парвуса. Бухарин как раз понимал эту проблему и, как мы видели выше, старался откликнуться на нее. Ход мысли Бухарина и в этом отношении указывал на наличие более общей теоретической и методологической проблемы. Русская революция воспринималась Бухариным как своего рода распространение революции европейской.[632]632
  «3. Пункт об “охране революции”. Я тоже раньше думал сказать вместо “охраны” – “распространение”. Но я “снял” это слово из осторожности». Там же.


[Закрыть] Даже роль многомиллионных масс крестьянства рассматривалась им как «элемент» западноевропейского влияния. Следовательно, в центре настоящего конфликта находился вопрос об автономности русской революции, что понимал и Бухарин, заметивший по этому поводу в своем письме: «Теперь один сугубо интересный вопрос, за решение которого вы меня будете ужасно ругать… А именно, речь идет о [социализме в России] (то есть о социалистической революции)».[633]633
  Там же. Л. 2.


[Закрыть] Для политического и теоретического мышления, «теоретической практики» Ленина были характерны постоянные поиски связи между теорией и практикой. Такой подход был чужд Бухарину, которому практическая возможность и цель всегда являлись в теоретической форме. Почти классическим выражением этого и было цитированное нами письмо. В фокусе бухаринских рассуждений находится не конкретный анализ местных условий, а принципиальное распространение на Россию глобальных тенденций, в том числе представления о предполагаемой обреченности национальных государств (эта проблема является спорной и по прошествии 90 лет). Стоит подробнее процитировать эти строки бухаринского письма, написанного за несколько недель до февральской революции: «Почему мы всегда были против социалистической революции? Потому, что нет “объективных предпосылок”, аграрная страна, колоссальное число крестьян, раздробленное ремесло и производство вообще etc. [И это было вполне верно]. Но это, по-моему (я этого не утверждаю пока положительно, но постепенно иду к такому “анархизму”), [верно до тех пор, пока мы рассматриваем Россию как изолированное государство и хозяйство]. В революции 1905 г. не было особых надежд на [европейскую] революцию. Теперь совсем иная ситуация. Теперь – не сегодня, так завтра – у нас общеевропейский – если не мировой – пожар. Но социальная революция Запада [разбивает] национально-государственные границы. И мы ее [должны] поддержать в этом отношении. С какой стати нам удерживать резко отграниченную государственно “Россию”? Для чего это нужно? Наоборот, мы постараемся централизовать, спаять – во всех отношениях – всю Европу (как первый этап). А если это так, то зачем нам удерживать “локальные особенности” и оставлять буржуазию у власти, которая завтра (ибо либерализм = империализм) будет опаснее, чем гнилой царизм для Запада».

Затем Бухарин, коснувшись возможности общеевропейского сращивания банковских и промышленных капиталов, заметил: «Крестьян поставим в зависимость через индустриализацию сельского хозяйства. Они [против] нас не пойдут… А если бы даже и пошли – мы бы сумели всем европейским скопом с ними расправиться. Русский империализм мы задушили бы своим социализмом в корень… Признаюсь, я во всем этом не вижу “ни грана анархизма”».[634]634
  Там же. Л. 2–3.


[Закрыть] Конечно, Бухарин не был повинен в анархистском уклоне, в котором его обвиняли и в котором упрекал его и Ленин. Он как раз придавал современному, западному буржуазному государству слишком большое значение в противовес местной отсталости, восточным структурам. Бухарин, видимо, недооценил «закономерности» самой истории по сравнению с теоретическими, формально-логическими закономерностями. Он недооценил не значение государства вообще, а значение национального государства в современной экономике и системе мировой экономики в целом. Не случайно, что год-два спустя, в 1919 г., Бухарин был самым активным и, быть может, самым талантливым защитником ленинской теории государства от нападок Каутского на уровне теоретической схемы, но с уклоном в сторону бюрократического централизма.[635]635
  См.: Бухарин Н. Теория пролетарской диктатуры// Атака. Госиздат. М., 1924. С. 91–114.


[Закрыть]

Итак, мы видели, что брошюра «Государство и революция» имела многочисленные исторические корни. Исходным пунктом этого «утопического произведения» (как квалифицируют его умеренные левые идеологи «модерна», выросшего из смены общественного строя в Восточной Европе 1989 г.)[636]636
  См., напр.:
  Bayer J. A politikai gondolkodás töténete. Osiris. Kiadó. Bp., 1988. P. 321.


[Закрыть] была реконструкция идей Маркса и Энгельса, которые создали свою «картину будущего» на основании критики «Готской программы», программы Социалистической рабочей партии Германии. Следуя Марксовой традиции, Ленин отнюдь не считал свою брошюру утопической. В этой связи он писал: «На основании каких же данных можно ставить вопрос о будущем развитии будущего коммунизма? На основании того, что он происходит из капитализма, исторически развивается из капитализма, является результатом действий такой общественной силы, которая рождена капитализмом. У Маркса нет ни тени попыток сочинять утопии, по-пустому гадать насчет того, чего знать нельзя».[637]637
  Ленин В. И. ПСС. Т. 33. С. 85.


[Закрыть] Вульгарные критики Ленина в течение десятилетий потешались над ленинским предположением об участии «кухарки» в решении государственных дел, а между тем суть брошюры ни в коем случае не в этом.

Принципиальный вопрос об «отмирании государства» был поднят Лениным на основе критических рассуждений Энгельса, который и сам критиковал «болтовню социал-демократов» о государстве. В письме к Бебелю от 28 марта 1875 г. Энгельс предложил заменить слово государство словом община. В этом отношении Ленин ссылался на Маркса и Энгелься, предлагая заменить термин «государство» французским словом «коммуна», которое и вошло в русский язык.[638]638
  Ленин заметил: «Трудность будет, пожалуй, только в термине. По-немецки есть два слова: “община”, из которых Энгельс выбрал такое, которое не означает отдельной общины, а совокупность их, систему общин. По-русски такого слова нет, и, может быть, придется выбрать французское слово “коммуна”, хотя это тоже имеет свои неудобства». Там же. С. 65–66.


[Закрыть] Возможно, впервые оно встречается в заметке Ленина о заседании Петроградского комитета партии 14 (1) ноября 1917 г. В «Государстве и революции» Ленин по политическим причинам не пользовался термином совет (хотя очень подчеркивал его в своих заметках о 1905 г.!), поскольку в момент написания брошюры еще не знал, сумеют ли Советы захватить власть революционным путем или останутся на позиции меньшевистско-эсеровского большинства.

Вслед за Энгельсом Ленин считал, что и коммуна «не была уже государством в собственном смысле». Отмирающее государство, коммуна, возникающая в период революции, представлялась ему важнейшим институтом политического переходного периода, или диктатуры пролетариата (которая в принципе должна была создать предпосылки социализма). В этом (трехступенчатом) теоретическом построении социализм рассматривался в качестве первого этапа коммунизма, а сам коммунизм – в качестве возможного результата длительного исторического развития. В рамках социализма уже может исчезнуть всякое государственное насилие, однако цивилизованное человечество может окончательно и полностью стать «общиной объединившихся производителей» лишь при коммунизме.[639]639
  Там же. С. 84.


[Закрыть] К этому выводу Ленин пришел, рассмотрев различия в экономических основе, производственных отношениях и отношениях собственности в государстве и «отмирающем государстве».

Конечно, критические замечания о «наивности» ленинской брошюры не лишены оснований. Ленин обнаружил (или ему казалось, что он обнаружил) «примитивный демократизм» (понятие Э. Бернштейна), зачаточные формы непосредственной демократии уже в качестве элемента капитализма и капиталистической культуры. В этой связи он указывал не только на высокую степень обобществления производства, но и на давние традиции общинной организации у рабочих. Конечно, фактически он был прав, однако кажется, что он переоценил общинный культурный опыт, накопленный в рамках подлежащего уничтожению капитализма. Общинные традиции, условия возникновения которых он сам в течение нескольких лет изучал в молодости, отмирали. Крупное промышленное предприятие, почта и другие формы капиталистической организации казались Ленину хорошей исходной точкой для складывания «коммунной демократии», «советской демократии», «рабочей демократии» при неизбежном в переходный период сохранении иерархических отношений. (Нечего и говорить о том, как сильно укрепляла эту иерархичность характерная для России авторитарная, самодержавная традиция).

В рассуждениях Ленина редко учитывается все более утонченная структура капиталистического угнетения (о котором так часто говорится в его работах), «глубина» угнетения. Человек, «созданный капиталистической культурой», предстает перед нами не в совокупности своих отношений, а с таким самосознанием, которым располагала в лучшем случае узкая группа действительно революционного пролетариата. С другой стороны, на мышление Ленина сильно повлияла российская действительность, в которой значительная часть населения была неграмотной. И все же, несмотря на это или именно поэтому, Ленин до лета 1918 г., видимо, не уделял в этом отношении внимания тем социологическим проблемам и проблемам массового сознания, которые вытекали из сложившейся в то время структуры разделения труда. С этим недостатком связано то, что в «Государстве и революции» Ленина не слишком занимало значение способностей, необходимых для управления сложными социально-экономическими структурами и связанных с ним интересов, да и из его обширных заметок и конспектов тоже не видно, чтобы он интересовался в то время этой проблематикой.[640]640
  Многочисленные ленинские заметки и конспекты, сделанные в основном на основе работ Маркса, Энгельса и Каутского, показывают, что такая характерная особенность современного капитализма, как бюрократия, значительно возросшая во время войны как количественно, так и в смысле ее институционального влияния, интересовала Ленина по существу лишь в качестве политической проблемы, проблемы власти. Этой проблемой Ленин занимался в связи с работами Маркса «18 брюмера Луи Бонапарта», «Гражданская война во Франции» и «Революция и контрреволюция в Германии», а также письмом Маркса к Кугельману, написанному в дни Парижской Коммуны, в 1871 г. См.: Марксизм о государстве. Материалы по подготовке брошюры «Государство и революция». Январь февраль 1917 //Ленинский сборник XIV. Госиздат. М. Л., 1930. С. 210 385.


[Закрыть] Конечно, главная задача произведения состояла нс в этом, а в том, чтобы доказать и декларировать реальность исторической возможности создания новой структуры власти, «полугосударства» типа Коммуны. К тому же это произведение создавалось как теория европейской революции, и, следовательно, оно изначально приобретало по необходимости абстрактный характер.

Ленинская теория социализма вытекала из конкретной критики капиталистической системы. В соответствии с этим ему изначально был чужд романтический подход к будущему. Определяющей особенностью его мышления и политической практики было то, что во имя научности он отвергал спекулятивный подход и принципиально стремился отмежеваться от утопических конструкций, но не отказывался от утопии как таковой, потому что с исчезновением утопии исчезло бы всякое мышление, устремленное в будущее и выходящее за рамки существующего строя. В вопросе о социализме, как и во многих других областях политической борьбы, взгляды Ленина складывались в споре с народничеством, бернштейнианством, «легальным марксизмом», анархизмом и другими политическими течениями; как мы уже показали, в различное время Ленин вступал в столкновение с представителями различных направлений.