Текст книги "Ленин. Социально-теоретическая реконструкция"

Автор книги: Тамаш Краус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

7.3. Польско-советская война

История Польско-советской войны, рассматриваемая с интересующей нас точки зрения, относительно хорошо изучена историками,[994]994
  Поныне очень полезна работа:
  Davies N. White Eagle, Red Star. The Polish-Soviet War, 1919–1920. London, 1972.
  На венгерском языке тоже имеются статьи по этой теме:
  Sipos Р. A Nemzetközi Szakszervezeti Szövetség és az 1920. évi lengyel-szovjet háború– In: El a kezekkel Szovjet-Oroszországtól. Kossuth Könyvkiado. Budapest, 1979;
  Somogyi Erika. Magyarorszóg részvételi kisérlete az 1920-as lengyel-szovjet háborúban. In: Történelmi Szemle, 1986, № 2;
  Majoros I. A lengyel-szovjet háború. Wrangel ús a francia küpolitika 1920-ban. In: Századok, 2001, № 3. P. 533–567.
  Из новейших работ см.: Михутина И. Б. Некоторые проблемы истории польско-советской войны 1919–1920 гг. // Версаль и новая Восточная Европа. М., 1996. С. 159–176;
  Ясборовская И. С., Парсаданова В. С. Россия и Польша. Синдром войны 1920 г. М., 2005;
  Krasuski J. Tragiczna niepodleglosc. Polityka zagraniczna Polski w latach 1919–1945. Poznań, 2000.


[Закрыть] однако и для изучения нашей темы важно, что в 1990-е гг. было опубликовано много новых ленинских документов.[995]995
  Новые документы относительно медленно проникают в работы историков, это непосредственно чувствуется во взглядах Р. Сервиса на отношение Ленина к польско-советской войне. См.:
  Service R. Lenin: a Political Life. Vol. III. London, MacMillan Press LTD, 1995. P. 117–121.


[Закрыть] Из этих документов еще однозначнее выясняется, что Ленин, имея в виду конечную цель русской революции, действительно с самого начала придавал центральное значение международной революции, так как больше всего опасался изоляции русского социализма от Европы. В конечном счете с этой точки зрения он смотрел и на польско-советский конфликт 1920 г., который, как известно, начался неспровоцированным нападением на Советскую Россию. Уже в предыдущем году польские оккупационные войска контролировали западные территории Белоруссии, несмотря на то что еще в декабре 1917 г. Ленин и советское правительство, не дожидаясь заключения мирных договоров, признали независимость Польши.

Известно, что гражданская война в России велась одновременно в нескольких (социальной, политической, национальной, державной и экономической) плоскостях. Когда Ю. Пилсудский, во взаимодействии с националистическим украинским политиком С. Петлюрой, занял в начале мая Киев, Ленину стало ясно, что война имеет особое значение во всех этих плоскостях.[996]996
  P. Сервис очень «удивился» тому, что Ленин в такой степени «недопонял» мотивы Пилсудского, рассматривая войну с Польшей как составную часть отношений между Москвой и Берлином (Там же. Р. 118). В действительности же Ленин, вопреки ретроспективным мудрствованиям, смотрел на эту войну в контексте общеевропейских отношений, что подтверждается осуществленными в последнее время исследованиями по истории дипломатии. См. упомянутую выше статью: Majoros I. A lengyel-szovjet háború.


[Закрыть] Отряды интервентов стран Антанты воевали (и производили опустошения) на советской территории «в защиту» своих экономических интересов, а с другой стороны, участвовавшие в интервенции страны конкурировали друг с другом в политическом и в экономическом отношении. (Достаточно вспомнить, что немецкие, английские, французские, турецкие, японские и американские интересы во многих пунктах сталкивались и пересекались друг с другом в Советской России. Эта борьба интересов проявилась во множестве форм от открытого грабежа до раздела территорий и сфер экономических интересов.) Следовательно, Ленин считал начавшееся в конце апреля польское наступление под руководством Пилсудского частью ситуации, сложившейся в Европе. По его оценке, Польша была придатком Антанты, однажды уже потерпевшей поражение в России, агрессивным воплощением версальской системы мирных договоров. Это не означало того, что Ленин не понимал значения польских великодержавных мечтаний, он лишь не придавал им серьезного значения.

Несомненно, представляется упрощением видеть в польско-советской войне лишь «войну из-за границ». Пилсудский и польская пропаганда действительно были опьянены мечтами о национальном воссоединении и Великой Польше, однако Пилсудский никогда не решился бы начать наступление с сомнительным исходом без поддержки Антанты, прежде всего Франции, и, конечно, руководителя «контрреволюционной Украины» С. Петлюры. Мы видели, что весной 1920 г. в среде большевиков снова проснулись надежды на европейскую революцию: в Германии удалось при поддержке рабочих подавить путч Каппа, на левом крыле европейской социал-демократии наблюдалось множество проявлений решительной симпатии по отношению к Коминтерну и советской власти, поэтому штаб международного коммунистического движения увидел перед собой новые революционные перспективы. Весной Ленин еще придерживался осторожной точки зрения, предпочитая «непосредственному наступлению» подготовительные действия. Это вызвало недовольство Б. Куна, выраженное им в ранее неизвестном письме от 21 марта 1920 г. Венгерский коммунистический руководитель прямо писал о том, что ленинские высказывания используются в собственных целях «вшивыми оппортунистами в коммунистических партиях и вне их». Поэтому, писал Б. Кун, «прошу Вас не тормозить [и не утверждать], что русский метод большевизма в Западной Европе не может быть просто применен, ибо это используют, со ссылкой на Ваш всеобщий авторитет…».[997]997
  Коминтерн и идея мировой революции. С. 168–169.


[Закрыть]

Б. Кун не был исключительным явлением. Почти всем руководством Коминтерна, включая и Ленина, постепенно овладел оптимизм. В июле-августе 1920 г., во время II конгресса Коминтерна, оно уже верило в успех контрнаступления. Это состояние эйфории проявилось в шифрованной телеграмме Ленина от 23 июля 1920 г. (в этот день М. Н. Тухачевский получил приказ перейти р. Буг и занять Варшаву), посланной находившемуся в Харькове Сталину со II конгресса Коминтерна: «Положение в Коминтерне превосходное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может быть, также Чехию и Румынию. Надо обдумать внимательно. Сообщите ваше подробное заключение. Немецкие коммунисты думают, что Германия способна выставить триста тысяч войска из люмпенов против нас».[998]998
  Там же. С. 186.


[Закрыть]

В это время сложилось и мнение большевистского руководства о том, что под знаком «поощрения мировой революции» необходимо подготовиться к советизации Армении и Грузии, чего уже в начале августа требовало кавказское бюро партии. Больше того, существует документ – адресованная И. Г. Смилге телеграмма Ленина, доказывающая, что Ленин не отказался и от мысли о советизации Литвы.[999]999
  Там же. С. 186–187. См. еще «Докладную записку секретариата Польского бюро пропаганды и агитации при ЦК РКП(б) от 21 апреля 1920 г.» Там же. С. 172–175. Советская историческая наука в течение многих лет пыталась из «государственных интересов» замолчать эти факты, больше того, иногда некоторые политики и историки пускались даже на их фальсификацию.


[Закрыть] Несмотря на то что наркомвоенмор Троцкий с большим скептицизмом отнесся к плану советской военной акции против Варшавы, которая должна была последовать вслед за выдохнувшимся польским наступлением, под влиянием описанного выше настроения победили все же сторонники немедленного контрудара.

Хотя британский министр иностранных дел Керзон, реагируя на быстрое советское контрнаступление, последовавшее за захлебнувшимся наступлением Пилсудского, в ноте от И июля потребовал, чтобы Красная армия остановилась на линии Керзона,[1000]1000
  См.: Service R. Lenin. Vol. III. P. 119; Davies N. White Eagle… P. 169–170.


[Закрыть] это требование не могло быть подкреплено никакими моральными аргументами. (Другой вопрос, целесообразно ли было вообще Красной Армии переходить границу). Неожиданная «жажда мира» не оказала на Ленина никакого впечатления. В связи с военным нападением Польши на Советскую Россию он говорил о намерении «штыками прощупать», не готов ли польский пролетариат к поддержке мировой революции или, по крайней мере, к советизации Польши. Властно-организационная основа такого эксперимента была найдена в создании «временного революционного комитета Польши», состоявшего из большевиков польской национальности во главе с Ю. Мархлевским и провозгласившего по существу ту же программу, которую представляла большевистская партия в 1917 г.

После поражения под Варшавой, последовавшего в середине августа 1920 г., на IX Всероссийской конференции РКП(б) в сентябре того же года Ленин признал, что в результате ошибочных дипломатических, военных и политических расчетов Советская Россия потерпела «катастрофическое», «громадное» поражение, на опыте которого он собирался «учиться» и лично. В то же время Ленин не снял с повестки дня своих теоретико-стратегических соображений, согласно которым контрнаступление рассматривалось как возможный ответ на польскую агрессию, и по-прежнему доказывал принципиальную правильность курса на мировую революцию.[1001]1001
  Отчет ЦК и заключительное слово по итогам его обсуждения см. в кн.: В. И. Ленин. Неизвестные документы. С. 370–392. Первоначально стенограмма отчета была опубликована в журнале Исторический архив, 1992, № 1.


[Закрыть] Знакомство с полным текстом ленинских выступлений, которые ранее замалчивались либо сокращались, особенно важно в том смысле, что сентябрьская речь освещает всю перспективу, открывавшуюся перед Лениным как революционером-теоретиком и практиком, определявшим внешнюю политику страны, раскрывает всю концепцию, обосновывавшую расширение войны против Польши. Ленинские выступления, не предназначавшиеся для широкой публики и не отредактированные даже в письменном варианте, в сжатой форме содержат актуальные для того времени политические и теоретические взгляды Ленина на проблемы международных революционных преобразований.

В том факте, что генерал Пилсудский напал на Советскую Россию, несмотря на советские предложения о мире на основании границ, чрезвычайно выгодных для Польши, а точнее – для правящих классов Польши,[1002]1002
  Ленин имел в виду заявление Совнаркома РСФСР от 28 января 1920 г. и обращение ВЦИК к польскому народу от 2 февраля 1920 г., в которых практически признавался переход к Польше почти всей Белоруссии и правобережной Украины с населением около 4 млн человек. См.: Декреты Советской власти. Т. VII. М., 1975. С. 141–142, 162–165. (О принципиальном аспекте этой проблематики см.:
  Niederhauser Е. Lenin és a nemzeti kérdés. In: Nemzet és kisebbség. Válogatott tanulmányok. Lucidus. Budapest, 2001. P. 65–83; Krausz T. Bolsevizmus és nemzeti kérdés.


[Закрыть] Ленин видел не самостоятельные действия Варшавы, а следствие всей Версальской системы, инициативу Антанты, прежде всего Франции. Ленин подчеркнул, что «где-то около Варшавы лежит центр всей теперешней системы международного империализма», Варшава – это бастион, близкий к «центру мирового империализма», падение которого поколебало бы всю мировую систему империализма. Этот явно преувеличенный вывод Ленин дополнил тем на первый взгляд геополитическим, но на самом деле выходящим за рамки геополитики аргументом, что Польша – это «буфер между Россией и Германией», последнее государство, остающееся «в руках международного империализма против России», и в этом смысле – «опора всего Версальского договора». Следовательно, Ленин преувеличил значение Варшавы, падение которой не обязательно означало бы падение Версальской системы, однако важно отметить, что в стратегическом плане Ленин в то время представлял себе преодоление изоляции революционной России только революционным путем, причем в этой связи возрастало и значение великодержавных комбинаций. Таким образом, Ленин поставил в зависимость от участи Варшавы судьбу всей Версальской системы, так как Россия, по его мнению, могла вступить в непосредственную связь с революционной Восточной Пруссией. Далее в своем выступлении Ленин яркими красками описал «зажигательные» последствия этого для держав Антанты.[1003]1003
  В. И. Ленин. Неизвестные документы. С. 376, 372–373.


[Закрыть] В качестве революционного стратега Ленин «научился» говорить на языке «великих держав», на языке силы, вследствие чего способ речи революционного стратега слился со способом речи державного политика.

Ленин открыл намерение великодержавного покорения России и в деятельности Франции и Англии.[1004]1004
  Об этой роли англичан Ленин писал в начале июня 1920 г. наркому иностранных дел наркомвоенмору Троцкому. См.:
  The Trotsky Papers. Vol. II. P. 358, 376, 378, 398, а также:
  Krausz T. Bolsevizmus és nemzeti kérdés. P. 80–81.


[Закрыть] Видя за Деникиным и Колчаком деятельность «англо-французской оси», Ленин точно так же считал представителем нового, версальского «империалистического мирового порядка» и Пилсудского, который был готов принять участие в разделе России. С точки зрения государственной политики одной из целей похода на Варшаву для Ленина была демонстрация силы Советской России, нового государства, которое не желало подвергаться бесконечным унижениям со стороны Антанты. Ленин чувствовал, что Антанта слабеет, так как не смогла обеспечить единую базу для русской контрреволюции. Страны Антанты не смогли объединить своих сил и в финансовом отношении, причиной чего была прежде всего (как уже упоминалось выше) противоположность их интересов в деле ограбления и раздела России.

Конечно, Ленин уже с 1918 г. был убежден в том, что непосредственной целью Антанты является военная изоляция Советской России, а малые и средние государства сыграют роль средства достижения этой цели.

Позже Ленин разоблачил лицемерие и неприкрытую ложь западных держав, указав на то, что «отказ от интервенции» является неправдой, так как они поддерживают, больше того, науськивают эстонцев, финнов и поляков. Однако в речи на совещании председателей исполкомов Московской губернии 15 октября 1920 г. он уже говорил о противоречиях между французами и англичанами, которые не смогли объединиться для поддержки Польши, прибалтийских государств и Врангеля, так как Англии «невыгодно восстановление царской, или белогвардейской, или хотя бы буржуазной России».[1005]1005
  Ленин В. И. ПСС. Т. 41. С. 350.


[Закрыть]

С другой стороны, Ленин расценивал польское наступление как возможный пример для соседних, вышедших из Российской империи государств, которые могут послужить для европейских великих держав плацдармом против Советской России. Поэтому он обдумывал политику реванша. В эту державную логику укладывался тот тезис революционной стратегии, по которому пришло время для превращения антиимпериалистической «оборонной войны» войны с Антантой в «войну наступательную».

Всю войну Ленин оценивал, исходя из этой концепции, его цитируемые ниже слова свидетельствуют о том, что он не смог переоценить своей позиции даже после поражения под Варшавой. «…Военное наступление Антанты против нас, – сказал Ленин в отчете ЦК РКП(б), – закончено, оборонительная война с империализмом кончилась, мы ее выиграли. Польша была ставкой. И Польша думала, что она, как держава с империалистскими традициями, в состоянии изменить характер войны. Значит, оценка была такова: период оборонительной войны кончился. (Я прошу записывать меньше. Это не должно попадать в печать). [70 лет и не попадало – Т. К.]. С другой стороны, наступление показало нам, что при бессилии Антанты военным путем задавить нас, при бессилии ее действовать своими солдатами, она может только толкать на нас отдельные маленькие государства, не представляющие военной ценности и держащие у себя помещичье-буржуазный порядок, только ценой тех мер насилия и террора, которые им предоставляет Антанта. Нет сомнения, что тот меньшевистский демократический капитализм, который держится еще во всех пограничных с Россией государствах, образованных из прежнего состава бывшей Российской империи, начиная с Эстонии, Грузии и т. д., он держится при помощи того, что доставляет Англия… Перед нами встала новая задача. Оборонительный период войны со всемирным империализмом кончился, и мы можем и должны использовать военное положение для начала войны наступательной. Мы их побили, когда они на нас наступали, мы будем пробовать теперь на них наступать, чтобы помочь советизации Польши. Мы поможем советизации Литвы и Польши, так говорилось в нашей резолюции…».[1006]1006
  В. И. Ленин. Неизвестные документы. С. 373.


[Закрыть]

Понятие «наступательной войны» в данном случае действительно выражало намерение «советизировать» территории, ранее принадлежавшие Российской империи, что показало постепенное и неизбежное слияние «революционного интернационализма» с великодержавными устремлениями. Сочленение этих двух, изначально разных явлений объяснялось политической и военной ситуацией, сложившейся во время гражданской войны, а также политическим рефлексом советских руководителей, исходивших из того, что Советская Россия ведет смертельную борьбу за выживание в «капиталистическом окружении», «в кольце империалистических, буржуазных стран».

В отношении Грузии, Эстонии и Латвии ранее была принята резолюция, отвергавшая военное вмешательство, что вызвало недовольство коммунистов этих стран. «Они, – вспоминал Ленин, – держали полные горечи речи против нас, говоря, как можете вы заключать мир с белогвардейскими латышскими палачами, которые подвергли виселице и пытке лучших латышских товарищей, проливавших кровь за Советскую Россию. Эти речи мы слышали и от грузин, но не помогали советизации Грузии и Латвии. И сейчас этого сделать мы не можем, нам не до того… По отношению к Польше мы изменили эту политику. Мы решили использовать наши военные силы, чтобы помочь советизации Польши… Мы формулировали это не в официальной резолюции, записанной в протоколе ЦК и представляющей собой закон для партии и нового съезда, но между собой мы говорили, что мы должны штыками пощупать – не созрела ли социальная революция пролетариата в Польше?»[1007]1007
  Там же. С. 373–374. Ленин подчеркнул, что по конспиративным причинам об этом нельзя было говорить и на конгрессе Коминтерна, поскольку он проходил открыто.


[Закрыть]

Под влиянием поражения под Варшавой Ленин выступил с резкой самокритикой по определенным вопросам. На IX партийной конференции многие выразили убеждение в том, что партийное и военное руководство преувеличило оппозиционность польских рабочих и крестьян, их ненависть к правящим классам и антифеодальную и антикапиталистическую настроенность и недооценило крестьянский патриотизм, национальное чувство, силу национализма, преданность новому польскому национальному государству. Этот факт признал и Ленин, видевший в нем важнейший опыт. Однако ранее советские руководители «революционного правительства Польши», например Ю. Мархлевский, тоже подчеркивали отрицательные последствия пренебрежения местными особенностями, например тот факт, что отношение местного населения к направленным к нему чиновникам еврейского происхождения, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Большевистский руководитель Ф. Кон, хорошо знакомый с местными условиями, писал о том, что в местной администрации слишком много русских и евреев и что советское руководство не учло растущего крестьянского антисемитизма, который, как мы видели в предыдущей главе, появился и в рядах Красной Армии. Таким образом, поляки уже боролись не только против коммунистов, но и против традиционного русского угнетения, «поддерживаемого евреями», иначе говоря, советская власть приняла форму русского гнета.[1008]1008
  Будницкий О. В. Российские евреи между красными и белыми. С. 478–479.


[Закрыть] В глазах националистов евреи всегда казались представителями центральной власти и «предателями» местных интересов. Ленин видел в Пилсудском прежде всего представителя Антанты и в меньшей степени чувствовал то влияние на массы, которым польский вождь располагал по той причине, что в нем воплотились амбициозные мечты шляхетского и крестьянского национализма и мелочные, беспощадные черты русофобии, которая так характерна и для других областей восточноевропейского региона и причины которой, конечно, нужно искать главным образом в угнетательском характере царского самодержавия.

Вместе с тем здесь встает и другая проблема, указывающая на слабейший пункт практической и политической концепции Ленина: созрело ли в мышлении польских и западных рабочих требование «мирового революционного перелома», осознали ли они такую возможность в качестве собственного интереса? На партийной конференции Ленин смог лишь коротко коснуться этой проблемы. Как мы уже упоминали, один из ее аспектов заключался в том, что в Польше именно патриотизм повернул против советской власти и Красной Армии польских крестьян и рабочих, а между тем Ленину было известно такое явление по событиям в собственной стране в период Брестского мира. Ленин упомянул и о другом характерном аспекте проблемы, о том факте, что значительная часть западного рабочего класса еще «не созрела» для овладения властью, но видел в этом лишь субъективную «неподготовленность» и не подверг анализу причины этого факта, истоки этого явления. Он констатировал, что революционный большевизм не сумел проникнуть в культурную традицию рабочих масс Запада, но не располагал взвешенным социологическим анализом причин этого факта, а также причин внутреннего расслоения западного рабочего класса (не говоря уж польском). Может быть, именно поэтому он не понимал политической позиции английских рабочих. Наглядным и характерным доказательством этого непонимания является следующее замечание Ленина: «Когда у меня была английская рабочая делегация (26 мая 1920 г. – Т. К.) и я говорил с ней, что всякий порядочный английский рабочий должен желать поражения английского правительства, то они меня совершенно не поняли. Они состроили такие лица, которые, я думаю, не может схватить даже самая лучшая фотография. В их головы совершенно не вмещалась та истина, что в интересах международной революции английские рабочие должны желать поражения своего правительства».[1009]1009
  В. И. Ленин. Неизвестные документы. С. 374–375.


[Закрыть]

Характерно, что Ленин не чувствовал: для понимания его тезиса («поражение своего правительства») не хватает не только субъективно-интеллектуальных предпосылок – в Англии вообще не было жизненных предпосылок    для формирования революционного самосознания, как это теоретически понимал и сам Ленин. В Англии, да вообще в буржуазных западных странах, столкновение рабочего класса с капиталом происходит иначе, чем в России. Речь идет не только о другом типе цепи «промежуточных звеньев», но и о такой исторически сложившейся, предпочитающей компромиссы ментальности, с которой Ленин в принципе мог познакомиться в годы эмиграции, больше того неоднократно пытался описать ее вместе с породившими ее причинами, но которую он на самом деле никогда не принимал и которая не пользовалась его симпатией. Во всяком случае, он хорошо знал, что на Западе развитие революции более «сложно» и идет «иными» путями. Настоящая сложность проблемы выражается в том, что сам Ленин критиковал левизну, помимо прочего, именно за пренебрежение региональными и национальными особенностями развития. В конце концов на заре новой эпохи все это было далеко не так просто, как кажется ныне даже некоторым историкам. Ленин уже во время заключения Брестского мира критиковал за абстрактность левых коммунистов, и именно в 1920 г. его наиболее живо занимала проблема «левизны, детской болезни коммунизма», однако, как мы уже подчеркивали, тогда, быть может, и он еще не осознал в полной мере реальное историческое значение пропасти, лежавшей между «теоретическим и практическим сознанием пролетариата». Следовательно, Ленин не сделал далеко идущих политических выводов из своей встречи с английской рабочей делегацией, а главное, не распространил опыт этой встречи на польский вопрос, а между тем с осени 1920 г. было уже совершенно ясно, что, повторим, национализм во всей Европе оказался сильнее социализма, даже учитывая, что между отдельными разновидностями национализма могли существовать большие различия.

На партийной конференции Ленин самокритично и разочарованно поставил под вопрос свое прежнее убеждение, что «в Польше хорошо развито пролетарское население и лучше воспитан сельский пролетариат, эти факты говорят нам: ты должен помочь им советизироваться». Он многократно подчеркивал, что причиной «катастрофического поражения» был «большой национальный подъем мелких буржуазных элементов, которые по мере приближения к Варшаве приходили в ужас за свое национальное существование». На конференции Ленин уже отметил, что польский промышленный пролетариат размещался далеко за Варшавой, которую занять не удалось, поэтому не было возможности получить конкретный опыт о степени его революционной готовности.[1010]1010
  Там же. С. 375–376.


[Закрыть] (Как будто не могло считаться «конкретным опытом» отнюдь не революционное поведение большинства польских промышленных рабочих в предшествующий период!)

В конечном итоге, рассматривая совершенные ошибки, председатель СНК назвал важнейшей из них отклонение ноты Керзона, но, несмотря на это, он все же сохранил убеждение в необходимости стратегического поворота («контрнаступления»): «Нам при международном положении придется ограничиться оборонительной позицией по отношению к Антанте, но, несмотря на полную неудачу первого случая, наше первое поражение, мы еще раз и еще раз перейдем от оборонительной политики к наступательной, пока мы всех не разобьем до конца».[1011]1011
  Там же. С. 389.


[Закрыть]

В то же время Ленин искал возможности более тесного экономического сотрудничества с Западом. Тогда он еще не выяснил для себя окончательно ответ на вопрос, в какой степени и форме возможен «экспорт» революции в практическом и политическом смысле этого понятия, в том смысле, в каком нормальным путем «экспорта» капитализма считается вывоз, «свободное перемещение» капитала и военная защита интересов капитала, завоеванных рынков сбыта.

На партийной конференции Карл Радек показал противоречия ленинской аргументации и политической стратегии ЦК. В его толковании вопрос заключался в том, целесообразно ли было «щупать» военным путем готовность польского народа к революции? Радек указал на слабейший пункт аргументации Ленина, подчеркнув, что недостаточно отвергнуть «прощупывание», заменяющее серьезный анализ: «Если тов. Ленин и Троцкий нащупывают, – сказал он, – то у меня такое чувство, что здесь что-то неладно…». Сославшись на разговор Ленина с английской рабочей делегацией, Радек заявил, что «ни в Германии, ни во Франции, ни в Англии мы не стоим настолько непосредственно накануне революции, что если мы захватим Польшу, то встанет Германия и т. д.».[1012]1012
  Выступление К. Радека цитируется по кн.: Коминтерн и идея мировой революции. С. 202.


[Закрыть]

В этом и состояла суть вопроса. Истинная проблема заключалась в неизменности теоретического горизонта, а не в том, что Ленин якобы действовал в дурмане «великодержавной политики». Осознание возможностей, предоставляемых новой эпохой, потребовало от Ленина большой умственной работы, хотя он не смог систематизировать и описать на основании глубокого анализа главные черты новой ситуации, сложившейся после мировой войны, новые тенденции развития мировой системы. Слабым утешением для него было то, что в этом смысле этого не сумел сделать никто ни в Европе, ни в Америке, в конце концов речь ведь шла о рождении новой эпохи.

Говоривший на нескольких языках и хорошо знавший Западную Европу Радек подчеркнул также, что руководство партии и Коминтерна сильно преувеличило «зрелость революции» в Центральной Европе, и в конце своего выступления еще раз повторил, «что во всяком случае мы должны отказаться от метода зондирования международного положения при помощи штыков». Со своей стороны, Ленин не желал публичной дискуссии о проблеме «зондирования». Реагируя на рукопись статьи Радека, написанной через несколько дней после конференции, Ленин в записке от 6 октября 1920 г. сделал следующее возражение: «Я против того, чтобы говорить о нашей будущей (или возможной) помощи немцам через Польшу; выкинуть (выделено Лениным – Т. К.)».[1013]1013
  Там же. С. 208.


[Закрыть]

Критика поступала из различных источников, наиболее важными казались соображения морального характера, высказанные известными представителями интеллигенции (Короленко, Горьким и Кропоткиным), но, как мы видели, политика «насильственной экспансии» подверглась критике и на IX партийной конференции. С другой стороны, критические замечания были высказаны и газетой «Роте Фане», представителями немецкого коммунистического движения. Ленин так реагировал на них на партконференции: «“Роте Фане” и многие другие не могут и мысли допустить, что мы своей рукой поможем советизации Польши. Люди эти считают себя коммунистами, но некоторые из них остаются националистами и пацифистами».[1014]1014
  В. И. Ленин. Неизвестные документы. С. 374.


[Закрыть]

Ближайшие сотрудники Ленина, как правило, подходили к проблеме мировой революции еще догматичнее, чем он. Например, именно в период партконференции (14 октября) на съезде Независимой Социал-демократической партии Германии председатель Исполкома Коминтерна Г. Е. Зиновьев пытался убедить немецких рабочих в том, что основной задачей является «подготовка рабочего класса к мировой революции», что в свете немецких политических событий оказалось – и не только при ретроспективной оценке – целью, оторванной от действительности. «Единственное, чего мы от вас требуем, – заявил Зиновьев, – и вы имеете право требовать того же от нас, это систематически проповедовать и подготовлять мировую революцию, все предпосылки которой уже налицо. Это не фразы романтиков революции. Воспитывать отсталые слои рабочего класса и крестьянства, говорить им, что пробил час мировой революции, – вот что необходимо (оживленные одобрения)». Тем, кто говорил об отсутствии предпосылок революции, Зиновьев отвечал, что рабочие партии должны выбирать между «восстановлением» капитализма, «постановкой капитализма на ноги» и его свержением. «Неужели вы, – обратился он к своим слушателям, – хотите сперва опять поставить капитализм на ноги, чтобы затем его свергать? А это-то и есть коренное заблуждение всего международного реформизма».[1015]1015
  Коминтерн и идея мировой революции. С. 210–211. Также считал и Н. И. Бухарин в декабрьской статье «О наступательной тактике». Там же. С. 223–227. Первоначально статья появилась в журнале «Коммунистический Интернационал», 1920, № 15.


[Закрыть]

В этом состояла и дилемма Ленина, однако он подошел к ней более практично, более того, углубив теоретическую и политическую критику «левизны», он постарался направить мышление и политику руководства Коминтерна по новому пути. Варшавское поражение положило конец состоянию эйфории, больше того, под влиянием этого поражения в мышлении советского политического руководства возросло влияние новых, реально-политических, «державных» соображений. Другой вопрос, что это было как раз такое мышление, которое понимали, а с ростом силы Советской России постепенно и приняли государственные деятели Запада. Несмотря на то что Ленин до самой смерти сохранил надежду на международную революцию, как революционер-практик он уже с 1921 г. в своей повседневной политике не опирался на это теоретическое предположение. В воспоминаниях современников говорится о том, с каким пылом он спорил с теми, кто в конкретных ситуациях «апеллировал» к «перспективе мировой революции», и, отказавшись от революционных методов, провозглашал реформы не только во внутренней, но и во внешней политике.[1016]1016
  См. об этом: Валентинов Н. НЭП и кризис партии. Воспоминания. «Телекс». Нью-Йорк, 1991. С. 20.


[Закрыть] Таким образом, Советская республика начала «вхождение в новую мировую систему» и в области внешней политики. Когда Ленин выбыл из строя, место революционного мессионизма все прочнее занимал властный прагматизм, своего рода бюрократическая комбинация революционного интернационализма и великодержавной политики, открыто провозглашенная уже после смерти Ленина, в декабре 1924 г., Сталиным, выдвинувшим лозунг «построения социализма в одной стране». Польско-советская война, несомненно, сыграла важную роль в этом повороте.