Текст книги "Воробьиная туча"

Автор книги: Такаши Масуока

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА 15
Эль Пасо

Слова могут ранить. Молчание может исцелять. Понимать, когда следует говорить, а когда молчать – вот мудрость мудрецов.

Знание может возводить препятствия. Неведенье может освобождать. Понимать, когда следует знать, а когда не знать – вот мудрость пророков.

Стремительно скользящий к цели меч свободен от слов, молчания, знания и незнания. В этом мудрость воинов.

«Судзумэ-но-кумо». (1434)

Джимбо выискивал морозостойкие зимние растения, годные в пищу. Уже сам этот поиск, если производить его с уважением и почтительностью, приводил к насыщению. Старый настоятель Дзендэн рассказывал когда-то об посвященных, так далеко ушедших по Пути, что они уже не нуждались в пище. Им хватало воздуха, которым они дышали, картин, которые они видели вокруг, и безупречных медитаций, которые они совершали. Тогда Джимбо не поверил настоятелю. Теперь же это не казалось ему настолько уж невероятным.

Время от времени Джимбо останавливался и думал об Старке. Он знал, что его бывший враг вскоре объявится здесь. Когда именно – Джимбо не знал. Но думал, что скоро. Уж не было ли его в том небольшом отряде, состоявшем из самураев и чужеземцев, что проехал мимо монастыря Мусиндо три недели назад? Возможно. Это не имело особого значения.

Несомненными оставались две вещи. Старк придет сюда и Старк попытается его убить. Джимбо не боялся за свою жизнь. Она давно перестала его интересовать. Или, может, не так уж давно. Может, ему просто так казалось. Его волновала жизнь Старка. Если он убъет Джимбо, его страдания не уменьшатся. Жажда мести вела его от убийства к убийству. Смерть Джимбо лишь усугубит страдания Старка и ухудшит его карму. Как же быть? Может, если он сумеет показать Старку того нового человека, в которого он превратился, человека, исполненного внутреннего покоя, избавленного от страданий, сопряженных с ненавистью, – может, тогда Старк тоже узрит этот путь? Джимбо решил, что предстанет перед ним без страха и попросит прощения. Если Старк не согласится его простить, он умрет.

Он не будет сражаться.

Он не будет убивать.

Никогда больше он не прибегнет к насилию.

Джимбо краем глаза заметил какое-то движение на листике горчицы. Он осторожно снял крохотного жучка с листика и опустил на землю. Жучок припустил прочь, поспешно перебирая лапками и поводя усиками. Он не видел Джимбо. Его жизнь, такая же насыщенная и хрупкая, как и жизнь самого Джимбо, протекала в мире других масштабов. Джимбо почтительно поклонился живому существу и вновь принялся собирать свой ужин.

Позади зашуршали кусты. Джимбо узнал быстрые шажки. Это была Кими, сообразительная девчушка из соседней деревни.

Ой, Джимбо! – воскликнула Кими. – Ты сидишь так тихо! Я и не знала, что ты здесь. Я чуть на тебя не наступила.

Спасибо, что ты на меня не наступила.

Кими хихикнула.

Ты такой смешной… Ты не видел Горо? Он примерно с час назад отправился искать тебя. Я боюсь, как бы он снова не заблудился.

Джимбо и Кими застыли, прислушиваясь.

Он бы стал выкрикивать твое имя, но я что-то ничего не слышу, – сказала Кими. – Может, он пошел в соседнюю долину?

Пожалуйста, отыщи его. Когда Горо теряется, он начинает волноваться. А когда он волнуется, он становится неосторожным.

И может обо что-нибудь пораниться, – кивнула Кими. – Если я его найду до твоей вечерней медитации, то приведу к тебе.

Это было бы неплохо.

Счастливо, Джимбо.

Кими поклонилась, сложив руки в гассё – жесте, который у буддистов символизировал покой и уважение. Она первой из деревенских детишек переняла этот жест у Джимбо, и теперь все остальные тоже начали ей подражать. Кими вообще была у них заводилой.

Джимбо поклонился в ответ.

Счастливо, Кими.

Он вернулся к воротам Мусиндо как раз вовремя, чтобы увидеть, как к ним галопом подлетели два всадника. В первом Джимбо узнал бывшего монаха, Ёси. Второй всадник едва держался в седле. Это был преподобный настоятель Сохаку.

Оба они были тяжело ранены, причем Сохаку – более серьезно, чем Ёси.

Помоги мне перевязать его, – попросил Ёси. – Скорее, пока он не истек кровью!

Я сам его перевяжу, – сказал Джимбо. – А ты позаботься о себе. В тебя не только стреляли, тебя еще кололи и рубили.

Где? – Ёси коснулся своих ран и рассмеялся. – Чепуха!

Крупнокалиберная пуля вошла Сохаку в грудь, с левой стороны, пробила легкое и вышла из спины, оставив рваную рану величиной с кулак. Он не умер лишь чудом – и тем не менее, он все еще был жив.

Ну что, Джимбо, – поинтересовался Сохаку, – что мудрого ты скажешь умирающему?

Да ничего. Все мы – умирающие.

Сохаку рассмеялся и тут же осекся. Из угла рта у него протянулась струйка крови.

Ты все больше становишься похож на старика Дзенгэна.

Преподобный настоятель, вам нужно лечь.

Некогда. Перевяжи меня. – Сохаку повернулся к Ёси. – Иди в оружейню. Принеси мне другой доспех.

Слушаюсь, преподобный настоятель.

Там, куда вы отправляетесь, вам не понадобится доспех, – сказал Джимбо.

Ошибаешься. Я отправляюсь в битву. И мне нужен доспех, чтоб не рассыпаться по дороге, иначе я так туда и не доберусь.

Настоятель Сохаку, ваши битвы окончены.

Сохаку улыбнулся.

Я отказываюсь умирать от пули.

Джимбо осторожно наложил на рану мазь из целебных трав, а потом плотно перетянул торс Сохаку шелковым бинтом. Внешнее кровотечение остановилось. А внутреннее теперь остановит лишь смерть.

Ёси помог Сохаку надеть новый доспех и осторожно зашнуровал его. Теперь торс, живот и бедра настоятеля были закрыты пластинами из железа, лакированого дерева и кожи. Сохаку взял шлем, но отказался от стального воротника, закрывающего шею, и лакированой маски для лица.

Преподобный настоятель, – сказал Ёси, – так вам могут отрубить голову.

Как по-твоему, кто идет по нашему следу?

Несомненно, господин Сигеру, – ответил Ёси.

Если б я пребывал в наилучшей форме, ветер и освещение были выгодны для меня, а все боги – благосклонны, мог бы я его одолеть?

При всех этих условиях – не исключено.

А с нынешними моими ранами какие у меня шансы?

Никаких, преподобный настоятель.

Вот именно. Потому я лучше предоставлю Сигеру возможность нанести чистый удар.

Стой или иди, исход один – смерть, – сказал Джимбо. – Лучше останьтесь и умрите спокойно.

В конце все мои долги слились в один. Долг перед князем Гэндзи. Долг перед моими предками. Долг перед самим собой. Ответ один – смерть в бою.

Сохаку согнул ногу под тем углом, который понадобился бы для верховой езды, и Ёси перебинтовал ее кожаными полосами. Потом он подвел лошадь Сохаку и помог настоятелю взобраться в седло.

Как так вышло, что вы выступили против князя Гэндзи? – поинтересовался Джимбо.

Его мнимые пророчества ведут клан к гибели. Я хотел ниспровергнуть его и тем самым спасти клан. Я потерпел неудачу. Теперь я должен извиниться.

Джимбо промолчал.

Сохаку улыбнулся.

Ты думаешь, что в таких случаях обычно совершают ритуальное самоубийство. Это верно. Но данный случай требует схватки. Куда приятнее убить мятежника, чем обнаружить, что он сам себя убил. Искренность извинения требует, дабы я поступил так, как это будет лучше для тех, перед кем я извиняюсь.

Я понимаю, – сказал Джимбо, – но согласиться с этим не могу. Если уж вам надлежит умереть, лучше сделать это, не прибегая к насилию. Тогда вы не добавите лишнего груза к вашей карме.

Ты ошибаешься, Джимбо. Это именно моя карма требует боя. – Сохаку поклонился и скривился – видимо, даже это незначительное движение причинило ему боль. – Помяни меня перед своим Богом или Буддой, когда придешь к нему. Если, конечно, он есть.

А почему ты уходишь для медитации в горы? – спросила Кими. – Я думала, у тебя для этого есть специальная хижина.

Джимбо! – улыбаясь во весь рот, заявил Горо.

Иногда мне нужно побыть вдали от всех и от всего, – объяснил Джимбо.

Ты уходишь надолго?

Джимбо, Джимбо, Джимбо!

Нет, ненадолго.

Тогда мы подождем тебя здесь.

Твои родители будут скучать по тебе.

Кими рассмеялась.

Глупый! У моих родителей одиннадцать детей!

Тогда я увижу тебя, когда вернусь, – сказал Джимбо. Он поклонился, сложив руки в гассё. Кими повторила его движение.

Джимбо, Джимбо, Джимбо! – сказал Горо.

Горная хижина, в которой Джимбо предавался одиноким медитациям, была скорее намеком на строение, чем настоящим строением. Она была сооружена из связанных вместе ветвей. Крыша над головой почти не закрывала неба, стены почти не мешали видеть окружающие деревья, и от ветра с непогодой хижина почти не защищала. Ее соорудил старый настоятель Дзендэн. Она очень походила на его изображения гор, животных и людей, исполненные одним движением кисти. Недосказанное говорило о предмете куда больше, чем высказанное.

Слова Сохаку тяжким грузом легли на душу Джимбо.

«Это именно моя карма требует боя», – сказал настоятель.

Не такой ли была и карма самого Джимбо?

Он стал совсем другим человеком. В этом не могло быть ни малейших сомнений. Но действительно ли он полностью освободился от прошлого? Действительно ли он, как полагал, избавился от вского себялюбия? Действительно ли им двигало лишь стремление привести Старка к освобождению от страданий? А вдруг это коварный, едва уловимый самообман, который еще крепче привязывает его к иллюзиям?

Дыхание Джимбо становилось все более глубоким. Вскоре вдохи и выдохи сделались незаметны, а содержание разума и содержание окружающего мира перестали различаться. Он вошел в безбрежную пустоту в тот самый миг, когда она вошла в него.

Мэри Энн вышла из хижины, радостно улыбаясь – наверно, думала, что сейчас увидит Старка. Увидев вместо него Круза, женщина развернулась и бросилась в дом.

Круз успел схватить ее прежде, чем она прицелилась в него из дробовика, и ударил в висок рукоятью пистолета. Две маленькие девочки закричали и вцепились друг в дружку.

К тому моменту, как Том, Пек и Хэйлоу вошли в дом, Круз уже успел содрать с Мэри Энн всю одежду.

А что делать с мелкими сучками? – поинтересовался Том.

Лучше выведи их отсюда. – сказал Хэйлоу. – Незачем им на это глядеть.

Разденьте и их тоже, – приказал Круз. Мэри Энн пребывала в полубессознательном состоянии. Круз прислонил ее к стене, поднял ей руки над головой и всадил нож в сложенные ладони, пришпилив их к стенке. Женщина пришла в себя и закричала.

Иисус, Мария, Иосиф и все святые! – вырвалось у Пека. – Матерь Божья и Святая Троица!

Этан… – сказал Том.

Хэйлоу заслонил девочек своей солидной тушей.

Я сказал, разденьте их, – повторил Круз.

Их-то за что? – спросил Том. – Они же ничего не сделали.

Они родились, – отрезал Круз. – Будете вы делать, что я сказал, или нет?

Том и Пек переглянулись. Потом посмотрели на Круза. Плечи его были расслаблены, а рука находилась в опасной близости от револьвера.

Мы всегда тебя слушаемся, Этан, – сказал Пек. – Ты же сам это знаешь.

Что-то я не вижу, чтоб вы меня слушались.

Лицо Хэйлоу было мокрым от слез. Он ничего не сказал и вообще не произнес ни единого звука. Он просто с силой ударил старшую девочку в челюсть, а потом проделал это же с младшей. От этих ударов девочки грохнулись на пол. Возможно, они были живы. Но лежали они неподвижно, словно мертвые. Хэйлоу очень осторожно раздел младшую. Тем временем Том и Пек, следуя его примеру, сняли одежду со старшей.

Нет, нет, нет! – отчаянно закричала Мэри Энн.

Круз схватил старшую девочку за волосы и поднес ее лицо к лицу Мэри Энн.

Как ее зовут?

Мэри Энн кричала и плакала.

Дай мне нож, – велел Этан Пеку. Пек повиновался. Этан поднес нож к горлу девочки. – Я спрашиваю, как ее зовут?

Бекки, – выдавила Мэри Энн. – Бекки. Пожалуйста, пожалуйста…

Круз всадил нож девочке в живот и вспорол его до самой грудины. А потом швырнул маленький труп к ногам вопящей женщины и подошел к младшей девочке.

Том опрометью бросился вон из хижины.

Пек рухнул на пол и сидя пополз куда-то назад. Когда он уткнулся в стену и отползать стало некуда, он повернулся, и его вывернуло наизнанку, и продолжало выворачивать, пока в желудке еще что-то оставалось.

Хэйлоу просто стоял, не шевелясь, и плакал.

Как ее зовут? – спросил Круз.

Боже, Боже, Боже! – билась и кричала Мэри Энн.

Круз положил девочку на стол и взял у печи топор.

Луиза! – выкрикнула Мэри Энн так, словно имя могло спасти девочку. – Луиза!

Круз ударил с такой силой, что стол под девочкой раскололся надвое. Отрубленная голова упала на пол и откатилась к изножью кровати. Круз посмотрел на Мэри Энн и очень тихо произнес:

А теперь твоя очередь.

Но она кричала так, что даже не услышала его слов.

Джимбо не знал, сколько он просидел в медитации. Когда он открыл глаза, вокруг было все так же светло. Быть может, прошло одно мгновение. А быть может, несколько дней. Он пошевелился, и его обледеневшая одежда захрустела. Джимбо распрямил ноги, сложенные в позу лотоса; колени заныли от напряжения. Нет, никак не мгновение. Скорее два-три дня.

Джимбо вышел из хижины и направился к находившейся неподалеку груде камней. Их принесло сюда наводнением, случавшимся примерно раз в десятилетие, но сейчас до воды было далеко. Джимбо разобрал камни и вынул из-под них сверток. Где же его распаковать? Здесь, под открытым небом? В монастыре? Нет. Есть более подходящее место.

В постройке, которая скорее не была хижиной, чем была ею, человек, который скорее не был Этаном Крузом, чем был им, приобрел тот вид, что некогда был ему свойственен.

В свертке обнаружилась шляпа, помятая и потерявшая прежнюю форму. Джимбо расправил ее и немного смочил, растопив снег в руках. К завтрашнему утру она будет выглядеть вполне прилично. Во всяком случае, для его целей.

Там же находились его рубашка, брюки, куртка и сапоги. От них пахло застарелым потом и землей. Джимбо надел это все.

Там же, в свертке, лежал разобранный двуствольный дробовик. Джимбо собрал его. Шесть патронов были еще отдельно завернуты в промасленную тряпицу. Джимбо зарядил дробовик, а оставшиеся патроны выбросил. Они ему уже не понадобятся.

Там же лежала кобура, а в ней – кольт тридцать шестого калибра, который целую вечность назад подарил ему Мануал Круз.

«Ты мне сказал, что перегоняешь скот».

«Да, сэр. Сказал. Этим я и занимаюсь».

«Гм. Так я и понял. И еще кой-чего понял. Ты точно уверен, что не забыл одну важную подробность?»

«Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, сэр».

«Брось тыкать мне в нос этим «сэром», Этан. Я имею в виду ту подробность – и ты сам это прекрасно понимаешь, – что за такое перегоняние скота тебя могут и вздернуть».

«Больше одного раза не повесят. За грабеж на большой дороге тоже могут повесить, и если они захотят, то довольно быстро до меня доберутся. А еще были те два дурня, которых я пристрелил. За это тоже вешают».

«Так значит, из тебя вырос угонщик скота, грабитель с большой дороги и стрелок-задира».

Этан ждал, что сейчас ему начнут читать нравоучения.

«Я горжусь тобой, – сказал Круз. – Благодаря тебе я чувствую, что моя жизнь все-таки имела смысл. Ведь в торговле шлюхами смысла немного, это я тебе точно говорю».

И он протянул Этану руку.

«Я – отец Этана Круза. Ну, приемный отец. Это почти одно и то же. Черт подери. Бывает, оказывается, на этом свете и что-то правильное».

В тот вечер Круз снял с себя свой кольт тридцать шестого калибра и отдал Этану.

«Многие предпочитают армейскую модель, сорок четвертый калибр. Пули у него увесистей, и убивают более верно – вот в чем причина. Но у тридцать шестого калибра есть одно достоинство, особенно важное для человека, способного научиться стрелять метко. Он на полфунта легче. И его можно выхватить куда быстрее. И однажды, когда какой-нибудь тип будет валяться у твоих ног, ты меня еще вспомнишь и скажешь спасибо».

«А вдруг он вам понадобится? Я же не всегда буду рядом».

«На кой он мне понадобится? Я в перестрелки лезть не собираюсь».

И Круз продемонстрировал ему свой короткоствольный крупнокалиберный пистолет.

«Для старого торговца шлюхами, вроде меня, этого за глаза хватит. Если дело и доходит до стрельбы, тут все равно приходится стрелять почти в упор».

Когда Джимбо вернулся в монастырь, оттуда уже почти все ушли. На месте зала для медитаций зияла огромная яма, а вокруг громоздились обугленные руины. Повсюду виднелся пепел погребальных костров. Уцелели лишь внешние стены, купальня, комната, в которой предавался медитации настоятель, и хижина-тюрьма, которую в свое время возвели для Сигеру люди Сохаку.

Зато в монастыре собрались почти все деревенские детишки. Они играли обломками и пытались угадать, что к чему относится.

Смотри! Вот чья-то кость!

Никакая это не кость. Обычный кусок дерева.

Нет, кость. Видишь, какая тут шишка на конце?

Ужас какой! Брось сейчас же!

Осторожно! Сюда идет чужеземец!

Это тот, который был с князем Гэндзи. Ну, тот, с двумя пистолетами.

Это не он. Это какой-то другой.

Бежим! Он пришел нас убить!

Джимбо! – улыбнувшись, заявил Горо и заковылял к нему. – Джимбо! Джимбо!

Нет, Горо, нет. Это не Джимбо. Пойдем отсюда поскорее!

Это Джимбо! – воскликнула Кими и помчалась к нему. Глаза ее сделались круглыми от изумления. – А зачем ты так оделся?

Мне нужно сделать кое-что такое, чего в другой одежде не сделаешь. – Он взглянул на яму. Похоже было, будто сюда перетащили весь порох из близлежащей оружейни, да и взорвали одним махом. – Что случилось?

И на Джимбо обрушился целый поток новостей.

Тут, когда ты ушел, было большое сражение…

Погибли сотни самураев…

Князь Гэндзи попал в ловушку…

Джимбо, Джимбо, Джимбо…

…голова Сигеру в ящике…

…мушкеты на стенах…

…конные самураи пошли в атаку…

…все в крови, с головы до ног…

Кое-что оставалось неясным. Но Джимбо услышал достаточно, чтобы понять: при князе Гэндзи был чужещемец по имени Су-та-ку, и он уцелел в обоих битвах. Когда битва окончилась, он обыскал развалины Мусиндо – искал Джимбо. Женщина невероятной красоты – наверняка какая-то знаменитая гейша – спросила у Кими, не знает ли она, где Джимбо, и Кими сказала госпоже, что он ушел в горы, медитировать. Тогда госпожа заговорила с Су-та-ку на его языке. Кими не поняла, что она сказала.

А потом дети принялись столь же настойчиво сыпать вопросами, и Джимбо рассказал им, как погрузился в медитацию и перестал замечать ход времени, и его посетили три ангела, посланцы Майтрейи, будды грядущего, и возвестили, что всем детям из этой деревни суждено вечное счастье – все они возродятся в Сухавати, Чистой земле Амиды, будды Сострадательного света.

Поздно вечером, когда дети ушли, Джимбо прошелся по изменившуся почти до неузнаваемости монастырю. Старк был здесь. Он вернется. Может ли Джимбо превзойти Старка в искусстве стрельбы? Возможно, когда-то и мог бы. Но не теперь. Старк наверняка все это время тренировался, а он – нет. Старк уложит его прежде, чем он успеет достать револьвер из кобуры.

Нет, это будет слишком просто. Надо устроить засаду. Старк охвачен горем и гневом. Он позабудет об осторожности. Да, засада сработает.

Лишь через несколько дней, проведенных в Эдо, Эмилия достаточно пришла в себя, чтобы отпустить Старка. Гэндзи делал все, чтобы Эмилия живейшим образом участвовала в создании маленькой церкви для вновь отстроенного «Тихого журавля», и это пошло ей на пользу. Однако же, под глазами у нее залеги тени, и былая жизнерадостность пока еще не вернулась к девушке. Слишком уж мало времени прошло. Эмилии нелегко было позабыть чудовищную бойню, произошедшую у нее на глазах. И все-таки она уже начала изредка улыбаться.

Вам непременно нужно так скоро вернуться в монастырь?

Да, Эмилия. Непременно.

Девушка посмотрела на револьвер сорок четвертого калибра, прицепленный с бедру, и второй револьвер, поменьше, засунутый за пояс, и не стала вдаваться в распросы.

Вы вернетесь?

Вообще-то собираюсь.

Неожиданно Эмилия обняла Старка и крепко прижала к себе. Слеза упала ему на шею.

Берегите себя, Мэттью. Пообещайте мне, что вы будете осторожны.

Обещаю.

Гэндзи отправил со Старком Таро и еще пятерых самураев. Они знали, что им следует довезти чужеземца до деревни, а оттуда он уже в одиночку пойдет в Мусиндо. Старк не говорил по-японски, они не говорили по-английски. Потому они ехали молча.

Старк думал, что молчание окажется ему в самый раз, но вышло иначе. Его начали одолевать воспоминания. И он не мог от них избавиться. Его любовь к Мэри Энн была сильнее его ненависти к Крузу.

«Это счастливейший день в моей жизни, Мэттью. Клянусь», – сказала Мэри Энн.

«И в моей тоже», – отозвался Старк.

Они с Мэри Энн, Бекки и Луизой стояли в тени рощицы, на земле, которая теперь принадлежала ему, на совершенно законных основаниях. «Думаю, здесь мы построим наш домик. Вот тут будет сад. Цветы и всякие овощи. А тут – загон для коров».

«А где будут свиньи?» – полюбопытствовала Бекки.

«Никаких свиней», – сказал Старк.

Бекки моргнула, недоверчиво и удивленно.

«Никаких свиней», – сказала она Луизе.

«Никаких свиней», – согласилась Луиза.

Мэри Энн посмотрела на Старка.

«Это ее первые слова. Она прежде не разговаривала».

«Никаких свиней?» – переспросил Старк.

«Никаких свиней», – кивнув, ответила Мэри Энн.

«Никаких свиней», – повторила Луиза.

«Никаких свиней!» – заливаясь смехом, воскликнула Бекки.

И вскоре все они смеялись. Они хохотали и никак не могли остановиться. А потом, все еще продолжая улыбаться, присели в тенечке.

Луиза так и не стала болтушкой. Это уж скорее было по части Бекки. Но теперь она стала время от времени вставлять словечко в разговор. Иногда ее побуждала разговориться тень от облака, иногда – порыв ветра, а иногда – наоборот, безветрие. Бывало, что она останавливалась пообщаться с каким-нибудь деревом или пробегающим мимо оленем. А когда Луиза была счастлива, что с недавних пор случалось частенько, она бормотала себе под нос: «Никаких свиней!»

Если он и дальше будет об этом думать, от мыслей плечи его закаменеют, а руки сделаются неловкими, и Круз застрелит его на раз плюнуть. Старк это знал, но ничего не мог с собой поделать. Мэри Энн и девочки стояли у него перед глазами – улыбались, смеялись, что-то говорили.

Старк привязал коня к дереву и зашагал в сторону монастыря; в правой руке у него был револьвер сорок четвертого калибра, в левой – тридцать второго. Он не собирался состязаться в скорости выхватывания револьвера. Это вам не иайдо с револьвером. Он отыщет Этана Круза и убьет его. И все. Надо быть осторожным. Круз может оказаться где угодно. Старк пожалел, что у него нет с собой дробовика.

Кучка детишек следом за Кими перебралась через заднюю стену Мусиндо.

Тише! – прошептала она. – Нас накажут, если заметят.

Другая девочка прижала ладошку к губам Горо.

Тихо!

Горо кивнул, и когда девочка убрала руку, сам закрыл рот ладонью.

Они спрятались за грудой балок – остатками зала для медитаций – и принялись наблюдать за хижиной настоятеля. Новый чужеземец шел сюда из деревни. Джимбо, наверное, сидел в хижине. Когда чужеземец подойдет поближе, Джимбо наверняка выйдет встретить его. Они очень похоже одеты. Интересно, что они собираются делать? Непонятно. Ясно только, что они что-то будут делать вместе.

Джимбо стоял, не шевелясь, в тени дерева, и наблюдал, как Старк приближается к монастырю. Он уже прошел мимо Джимбо и был теперь в двадцати ярдах от него. В каждой руке у Старка было по револьверу. Когда Старк вошел в ворота, Джимбо тихо опустил свой дробовик. Она уже вынул из него патроны и спрятал в карман. А теперь он двинулся следом за Старком.

Едва зайдя в ворота, Старк двинулся вбок, стараясь держаться спиной к стене. Ему почудилось какое-то движение среди развалин. Возможно, Круз был там. А может, он был в хижине. Или в купальне. Или в келье. Или за ними. Или под ними. Или прячется в каком-нибудь темном углу. Старк еще раз проверил револьверы. Оба курка были взведены. Он оторвался от стены и медленно двинулся к руинам. Там определенно кто-то был. Наверняка Круз. Старк надеялся, что у Круза, если там и вправду он, из оружия только револьверы, как и у него самого. Если же у него карабин или, хуже того, дробовик, он срежет Старка прежде, чем Старк подберется к нему на расстояние выстрела.

Но Старк продолжал идти вперед. У него не было выбора.

Стоять, Старк.

И Старк почувствовал, как его шеи коснулся холодный металл дула.

Брось оружие, или умрешь.

Джимбо знал, что Старк не бросит револьверы. Только не сейчас. Слишком долго он шел по следу, и вот, наконец, отыскал врага. Ну и что с того, что револьвер Круза – он ведь уверен, что отыскал Круза – упирается ему в затылок? Ну и что с того, если ему придется сейчас умереть? Он пришел сюда в поисках смерти. Либо она достанется Крузу – либо ему.

Не будь дураком, бросай оружие, – сказал Джимбо. Он говорил то, что произнес бы сейчас Круз. – Я ж тебе сейчас башку продырявлю.

Старк поступил именно так, как и ожидал Джимбо. Он нырнул вбок, развернулся в падении и выстрелил, даже не успев толком прицелиться. Джимбо ни на миг не упускал его из виду. Сердце его билось ровно, рука была тверда, и чувства не мешали целиться. Он немного переместил дуло, чтоб не зацепить Старка, и выстрелил за полсекунды до того, как пуля сорок четвертого калибра вошла ему в грудь.

Джимбо!

На сей раз этот возглас вырвался не у Горо, а у Кими. Она в ужасе подхватилась и бросилась к Джимбо. Остальные дети помчались следом; Горо по-прежнему зажимал рот ладонью. Но когда Старк встал, дети остановились и попадали на колени, почтительно кланяясь. Самураи князя Гэндзи сказали в деревне, что этот чужеземец – знатный господин, и к нему нужно относиться с почтением. И потому дети, плача и цепляясь друг за дружку, припали к земле.

Джимбо не видел ничего, кроме неба, и ничего не чувствовал. Он даже подумал было, что уже покинул свою телесную оболочку, что еще миг, и его сознание вновь растворится в пустоте. Но тут он увидел Старка.

Старк стоял над Крузом. У него было такое чувство, словно он всю свою жизнь разыскивал этого человека. И вот теперь нашел. И застрелил. Взгляд, устремленный на Старка, был ясен и чист. На лице лежащего не отражалось ни малейшей боли.

Джимбо хотел было сказать Старку, что его семья не страдала, что он застрелил их сразу, как увидел, и они сразу же поумирали. Так он хотел сказать, но пуля пробила ему сердце и правое легкое, и у него не было сил говорить. Что ж, оно и к лучшему. Эта ложь была бы милостью для него, а не для Старка. Старк не желал слушать его. Он хотел отомстить, и он своего добился. И получил то, что ему было нужно. Джимбо пожелал Старку, чтоб с ним была милость Господня, и сострадание Будды, и благоволение десяти тысяч богов. Джимбо улыбнулся бы, но он знал, что Старк неправильно его поймет, и потому улыбнулся лишь в душе.

Старк прицелился в глаза Крузу и выстрелил – три раза из одного револьвера и четыре из другого. Он стрелял бы и дальше, будь у него патроны. Но после четвертого выстрела раздался лишь сухой щелчок курка, сработавшего вхолостую. Когда Старк наконец перестал жать на курки, перед ним лежал труп с кровавой мешаниной на месте лица. Старк спрятал револьвер сорок четвертого калибра в кобуру, револьвер поменьше сунул за пояс, и ушел.

Пока он не скрылся из глаз, дети так и лежали, прижавшись лбами к земле. А потом подхватились и бросились к Джимбо. И застыли на миг, увидев, что от него осталось.

Не остановился лишь Горо. Он рухнул на колени рядом с Джимбо и принялся, крича и стеная, обнимать труп, словно стараясь удержать то, чего не было более.

Кими опустилась рядом с Горо и обняла его за плечи. Девочка с упрямой решимостью смотрела на изуродованное лицо – и видела Джимбо таким, каким он был прежде.

Не плачь, Горо, – сказала Кими, хотя и по ее лицу струились слезы. – Это уже не Джимбо. Джимбо ушел в Сухавати, Чистую землю. А когда мы отправимся туда, он нас встретит, и нам не будет страшно. Там, в Сухавати, все будет замечательно.

Кими искренне в это верила, потому что так сказал Джимбо, а он всегда говорил правду. Она верила – но пока что она находилась не в Чистой земле, а здесь, в этом мире, полном печали и страха, и здесь все было совсем не замечательно.

Джимбо умер.

Кими и Горо сидели обнявшись и плакали.

Старк вскочил на коня. Он слышал доносящийся из-за монастырских стен детский плач. Слышал, но ничего не ощущал.

Ему не стало лучше.

Ему не стало хуже.

Все было так же, как и прежде. То есть, никак.

Он ударил коня пятками в бока, и тот стронулся с места.

Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…