Текст книги "Воробьиная туча"

Автор книги: Такаши Масуока

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

И собственный смех вернул ее к реальности.

И, вернувшись, она заплакала.

Мой дом стоял в Яблоневой долине, – сказала Эмилия. – В другой Яблоневой долине.

Значит, это место принадлежало вам еще до того, как вы его увидели, – помолчав, сказал Гэндзи.

Для своих габаритов госпожа Эмилия весьма проворна, – заметил Таро, наблюдая, как девушка вскарабкивается на дерево.

На самом деле, не такая уж она и крупная, – сказал Хидё. – Когда те два глупца покончили с собой, она сомлела и упала на руки нашему князю. И он с легкостью ее удержал. У нее просто непривычные пропорции, вот нам и показалось, будто она такая большая.

Теперь, когда ты это подметил, я вижу, что ты совершенно прав. – Таро прилагал все усилия, чтоб увидеть происходящее в нужном свете. Госпожа Эмилия исполнила пророчество князя Киёри, потому он не мог больше считать ее здоровенной, нескладной или уродливой. Верность требовала от них отныне видеть в этой девушке лишь хорошие стороны. – На самом деле, в ней есть некое изящество. На чужеземный манер.

Да, верно, – согласился Хидё. – Я искренне раскаиваюсь в своих былых заблуждениях. Наверняка в своей стране, где все основано на других идеалах, она считалась образцом красоты, как у нас – госпожа Хэйко.

На этот раз Таро, как ни старался, не смог заставить себя согласиться с другом. Ценой некоторых усилий он мог представить, что Эмилия способна оказаться привлекательной для чужеземцев – ну, во всяком случае, для некоторых. Но назвать ее образцом красоты и сравнить с Хэйко? Что же ему ответить? Таро великолепно владел мечом и луком – но не искусством красноречия.

Так можно было бы сказать, если б имелась какая-нибудь основа для подобного сравнения, – начал Таро. – Госпожа Хэйко – гейша первого ранга, а госпожа Эмилия… – Тут его посетила великолепная мысль. – А в стране госпожи Эмилии есть гейши?

Насколько я понимаю – нет, – сказал Хидё. Он и сам был не очень-то красноречив. И теперь от несвойственной задумчивости на лбу самурая прорезались морщины.

Вот и мне так кажется, – сказал Таро. – Но насколько в таком случае уместно говорить об госпоже Эмилии и госпоже Хэйко в одинаковых выражениях?

Совершенно неприемлемо! – с облегчением согласился просиявший Хидё. – Конечно же, я неверно выразился. Мое восхищение госпожой Эмилией завело меня слишком далеко. Нам вовсе незачем преувеличивать ее достоинства.

Конечно, незачем, – с прежним рвением поддержал его Таро. – Они и без того несомненны, и не нуждаются в том, чтоб их приукрашивали.

Да и в любом случае, много ли значит нечто столь мимолетное, как внешняя красота? – Хидё перевел разговор на более безопасную почву. – Важна красота внутренняя. А в этом с госпожой Эмилией никто не сравнится.

Ты очень верно подметил главное, – отозвался Таро. От подобной постановки вопроса ему сразу полегчало на сердце. – Истинная красота – это красота души.

Два самурая радостно улыбнулись, продолжая наблюдать за своим князем и госпожой Эмилией. Они только что решили очень важный для них вопрос. Теперь они знали, как относиться к важной особе, не вполне укладывающейся в существующий порядок вещей.

Вы не стали рассказывать князю Гэндзи о некоторых подробностях нашего путешествия, – сказала Хэйко.

Он не спрашивал, – отозвался Старк.

Они сидели в комнате, выходящей в один из внутренних садиков крепости. Это была одна из нескольких комнат, специально приготовленных для Эмилии и Старка и обставленных в соответствии с их потребностями. Например, в этой комнате наличествовали четыре стола, шесть стульев, большой диван, письменный стол и два комода. Чужеземцы – не такие, как японцы. То, что хорошо для них, плохо для японцев, и наоборот. Таков был ведущий принцип, которым руководствовались слуги Гэндзи. В своем ревностном стремлении добиться, чтоб почетные гости чувствовали себя как дома, слуги устроили их как князя – только наоборот. В княжеских покоях было много места и мало мебели, а в покоях для гостей все было так плотно заставлено мебелью, что свободного места почти не оставалось. Слуги приложили все усилия, дабы создать такую обстановку, в которой сами они чувствовали бы себя наиболее неуютно, – и преуспели в этом отношении.

Я собираюсь сама рассказать ему об этом, – сказала Хэйко. – Сегодня.

Старк пожал плечами.

Ваши тайны – это ваши тайны. Я не собираюсь никому ничего рассказывать.

Спасибо вам за подобную сдержанность. Я высоко ее ценю. Но эту тайну не сохранить. Я знаю, вы ничего не станете рассказывать. Но до князя Гэндзи вскоре дойдет известие о стычке у завала на тропе. И он поймет правду.

И это породит какие-то проблемы?

Думаю, да.

Он не знает о других ваших умениях.

Нет, не знает.

Почему же вы ими воспользовались? – поинтересовался Старк. – Мы могли бы вполне успешно пробраться там тайком, а если б даже нас и заметили, я бы расчистил нам дорогу. Мечи против шестизарядного револьвера не тянут.

Я не могла допустить, чтоб вы рисковали жизнью. Дед князя Гэндзи перед смертью изрек пророчество. Он сказал, что чужеземец, которого князь Гэндзи встретит под Новый год, спасет князю жизнь. Я была уверена, что вы и есть этот чужеземец.

Но тогда со мной ничего бы не случилось. Я бы выжил, чтоб сделать то, о чем говорится в пророчестве. А если б я умер, это бы означало, что я – не тот человек, которого вы ожидали. Значит, вы бы ничего не теряли.

Пророчества не исполняются сами собою, – сказала Хэйко. – Если мы не будем прилагать все усилия к их исполнению, они могут сбыться совсем не так, как мы предполагали. Если б вы были тем самым чужеземцем, которому предназначено было спасти князя Гэндзи, но вас убили бы, ваше место занял бы другой чужеземец. Но это было бы уже не то. Князь Гэндзи выжил бы, поскольку так предсказано. Но его могли бы искалечить. Или могло бы получиться так, что он оказался бы на много лет прикован к постели.

Значит, вот как эта штука работает, – сказал Старк. Он во всю эту чепуху не верил. Но раз Хэйко хочет поговорить, почему бы ее не выслушать? – А как дед князя Гэндзи ввязался во все эти дела с пророчествами?

Он родился с даром предвидения. Его неоднократно посещали видения.

И он всегда оказывался прав?

Всегда.

Почему же он никому не сказал, что это будет Эмилия?

Пророчества всегда неполны. Хоть жизнь и предопределена, ход ее зависит от наших поступков. Жизнь предопределена нашей прошлой кармой, а поступки создают нашу будущую карму.

Что такое “карма”?

Из ваших слов ближе всего по значению слово “судьба”, но карма – непрерывно изменяющаяся судьба.

Судьба есть судьба, – сказал Старк. – Она есть. Она не изменяется. Просто мы ее не замечаем, пока не столкнемся с ней. Или она с нами.

Иногда, когда Старку случалось завернуть в Эль Пасо, он останавливался в заведении Мануала Круза. Если верить хозяину заведения, тут обитала дюжина лучших шлюх Техаса. Правда, Старк никогда не видал больше восьми за раз. И насколько он мог судить, они ничем не отличались от прочих шлюх города.

Поэтическая вольность, – пояснил как-то Круз. – Это цепляет человека. Настраивает его на оптимистический лад. И ему польза, и бизнесу.

Что такое “поэтическая вольность”?

Парень, ты пришел сюда за уроком изящной словестности, или чтоб тебя здесь напоили, накормили, обсюсюкали?

Я пришел трахнуть шлюху, – сказал Старк. – Все.

Похоже, ты, парень, лишен воображения, – заметил Этан, приемный сын Круза. Он носил револьвер на бедре, точно так же, как и Старк, и точно так же держал плечи расслабленными. Когда-нибудь Этан догадается, что он и есть тот самый Мэттью Старк, прославленный стрелок, и бросит ему вызов. Или догадается, что они со Старком промышляют одним ремеслом, и предложит сотрудничать. Не одно, так другое.

Круз расхохотался.

Ладно, иди. Осмотрись и выбери, которая тебе по душе.

Старк посещал заведение Круза не потому, что здесь как-то особенно классно обслуживали. Просто этот бордель располагался ближе всего к окраине города. А Старк не любил городов. Ему всегда казалось, что там нечем дышать. И потому он старался как можно меньше в них находиться.

Но в расположении этого заведения имелись не только плюсы, но и минусы. Старк терпеть не мог вони, долетающей из расположенного по соседству свинарника. В этом он отличался от большинства посетителей. Дела у Круза шли успешнее всего именно в те дни, когда ветер дул со стороны свинарника. Впрочем, в этом была своя хорошая сторона. С точки зрения Старка, если и было в этом борделе что-либо хуже вони свиней, так это толпа пьянчуг, явившихся на блятки. Въезжая в Эль Пасо, Старк всегда проверял ветер, и до сих пор ему благополучно удавалось не совпадать по времени с этой толпой.

Старк никогда не страдал сентиментальностью. У него не было излюбленной шлюхи. Ему было двадцать лет, и после Джимми Верняка он убил еще трех человек, и он не знал, доживет ли до двадцати одного года. Вот уж целый год никто не пытался его прикончить, но Старк был не настолько наивен, чтоб надеяться, будто так будет всегда. Он дал Крузу четыре монеты и взял ближайшую из лучших шлюх.

Так уж случилось, что это оказалась Мэри Энн.

В ней не было ничего особенного, если не считать возраста – она была старше всех прочих в этом заведении, старшей из всех женщин, с которыми Старку когда-либо приходилось иметь дело. А еще она была доброй. Когда Старк кончил, не успев даже войти в нее, она крепко обняла его, и сказала, чтоб он отдохнул, ничего, все будет хорошо, он может попробовать еще раз, и вовсе незачем платить Крузу еще четыре монеты. Старк сказал, что с ним всегда так случается после долгой дороги; он слишком редко бывает с женщиной – вот в чем все дело. А Мэри Энн сказала “ничего, ничего”, и обнимала его, пока он снова не пришел в боевую готовность.

А потом Старк и сам не заметил, как заснул. Когда он проснулся, на столе горела тусклая лампа. Мэри Энн спала рядом с ним. Ветер дул в прежнем – то есть, в неправильном – направлении, дела шли плохо, и ей вовсе не обязательно было поскорее бежать вниз и сидеть в баре.

Старку захотелось облегчиться. Он повернулся, чтоб встать с кровати, и увидел, что на него таращатся две маленькие девочки. Они стояли совсем рядом с кроватью. Младшая – ей было лет пять, никак не больше, – держала палец во рту. Вторая была на пару лет постарше. Она обнимала сестру за плечи. То, что они сестры, было видно сразу – слишком уж малышки походили друг на друга. Штаны Старка свисали с ширмы, стоящей в дальнем конце комнаты – он сам их туда зашвырнул, когда торопился побыстрее улечься в постель с Мэри Энн. Теперь ширма была слегка отодвинута, и Старк увидел за ней маленькую кроватку.

Привет, – сказал Старк. Как бы уговорить мелюзгу отвернуться, чтоб он мог добраться до штанов?

Мы не знали, что тут кто-то есть, – сказала старшая девочка. – Тут было тихо.

Я уйду сразу же, как смогу одеться, – сказал Старк.

Младшая девочка сходила и принесла ему штаны.

Спасибо.

Не за что, – откликнулась старшая.

Старк посмотрел на Мэри Энн. Он думал, что разговор разбудит ее, – но нет. Женщина сладко спала.

Мы спали, – сказала старшая девочка, – но потом Луиза захотела пить, и я пришла сюда за водой.

Ты молодец, что так заботишься о сестренке, – похвалил ее Старк.

Даже если мы не спим, – сказала старшая девочка, – никто никогда не догадывается, что за ширмой кто-то есть. Мы сидим тихо, как мыши под веником, чтоб не мешать маме работать.

Так вы постоянно там сидите?

Конечно, нет, глупый. Мы каждый день ходим в дом миссис Креншоу, кроме субботы и воскресенья. По воскресеньям мы ходим в воскресную школу при церкви. – Она посмотрела на отгороженный уголок, потом снова взглянула на Старка и хихикнула. – Ну сам подумай: как бы мы могли постоянно сидеть в таком крошечном закутке?

А почему вы сейчас не у миссис Креншоу?

Потому что уже ночь, и потому, что сегодня суббота. – На этот раз обе девочки захихикали. – Ты что, даже не знаешь, какой сегодня день недели?

Но тут Мэри Энн оторвала голову от подушки и сонно взглянула на детей.

Бекки, Луиза! Вы что тут делаете?

Луиза захотела пить, ма.

Ну так напои ее, и возвращайтесь в постель.

Хорошо, ма. Пока, мистер.

Пока.

Едва лишь девочки вышли, как Старк тут же вскочил и поспешно натянул штаны.

Надеюсь, они не в бар пошли?

Конечно. Вода вон там.

Лучше б ты держала кувшин в комнате. Ставила бы возле их кровати, да и все.

Они не хотят. – Мэри Энн закуталась в простыню и теперь, повернувшись, наблюдала, как Старк собирается.

Старк не хотел ничего говорить. В конце концов, какое ему дело? Но все-таки он не выдержал и сказал:

Здесь не место для детей.

Здесь и для меня не место, – откликнулась Мэри Энн. – Но все-таки они здесь, и я тоже здесь. Бывает и хуже. Круз разрешил мне оставить девочек при себе, и к ним тут никто не цепляется. Хоть за это ему спасибо. Круз говорит, что терпеть не может педофилов, – и он вправду их не любит.

Что такое “педофил”?

Человек, которому нравится приставать к детям.

Старку вспомнился сиротский приют и удивленные мертвые глаза ночного надсмотрщика, которому он тогда разможзил череп молотком.

Я тоже терпеть не могу педофилов.

Тебе не обязательно уходить. Они попьют и опять уснут.

Я слышу голоса, – сказал Старк, прислушиваясь к шуму, доносящемуся из бара. – Посетители.

Там вполне достаточно девиц. – Мэри Энн глубоко вздохнула. – Когда дует восточный ветер, я могу вздохнуть посвободнее. Воздух такой хороший, и клиентов немного.

Старк достал из кармана еще четыре монеты и положил на стол, рядом с лампой.

Я же тебе сказала, что за второй раз платить не нужно. Ведь на самом-то деле он был первый, – сказала Мэри Энн и улыбнулась. Она улыбалась совсем не так, как улыбается шлюха, когда потешается над кем-то, или когда хочет выдурить у клиента побольше денег. Это была хорошая улыбка.

Я отправляюсь в Мексику, поработать на руднике, – сказал Старк. На самом деле он направлялся в Миссури, чтоб ограбить там еще пару-тройку банков. Но он подумал, что лучше об этом не говорить – ведь он толком ничего о ней не знает. – Я вернусь весной.

Я буду здесь, – отозвалась Мэри Энн.

Так впервые в своей жизни Старк соврал шлюхе. Прежде ему просто незачем было им врать. С чего вдруг ему захотелось произвести хорошее впечатление на Мэри Энн? Потому, что у нее было двое детей? Если это и причина, то очень уж дурацкая. Ничего святого в материнстве нет. Его собственная мать, имени которой он так никогда и не узнал, оставила его на ступенях церкви в Колумбусе, когда он был еще младенцем. При нем тогда не было ничего, кроме одеяльца – даже записки с именем. Его назвали Мэттью, потому что по святцам шел день этого апостола. А откуда у него взялась фамилия Старк, он просто понятия не имел. Нет, Старк не питал особо теплых чувств к матерям. Возможно, он вдруг размяк оттого, что Мэри Энн добрая. И еще потому, что у нее хорошая улыбка. А может, потому, что Бекки и Луиза – очень милые девчушки, и им и вправду не место в борделе. Но и эта причина была не менее дурацкой. Детей Старк тоже не любил.

Итак, Старк впервые соврал шлюхе – и впервые пообещал ей вернуться. Он думал, что это тоже ложь. Он не собирался в Мексику, и не собирался возвращаться к Мэри Энн. Но вышло так, что вторая ложь обернулась правдой. Всю дорогу до Миссури Мэри Энн, Бекки и Луиза не шли у него из головы. Он продолжал думать о них даже в совершенно неподходящее время – когда брал тот банк в Джоплине, – и какой-то фермер чуть не продырявил ему голову из дробовика. Но дробовик дал осечку, а Старк тем временем успел всадить фермеру пулю в ногу. Денег он не добыл, но зато сберег свою шкуру. Джоплинские полицейские продолжали висеть у него на хвосте до самых границ Техаса. Ну и упрямцы они там, в Миссури. Он же даже не взял их денег – а они гнались за ним через два штата. За время этой долгой скачки Старк принял решение. Он решил, что отправится к Мэри Энн и постарается разобраться, почему же он все время думает о ней, Бекки и Луизе.

Теперь понял, что я имел в виду? – поинтересовался Круз, когда Старк перешагнул порог. – Поэтическая вольность настраивает человека на оптимистический лад. Ветер дует не с той стороны, с какой ты предпочитаешь, но ты все-таки не падаешь духом. Я ведь не просто так говорю, что у меня здесь дюжина лучших шлюх Техаса.

Где Мэри Энн? – спросил Старк.

Так, давай по порядку. Ты хочешь конкретную девочку, так?

Где она?

Ты говорил про весну, – сказала Мэри Энн с верхней площадки лестницы. – Сейчас еще зима, а ты уже здесь. Что, рудник истощился?

Она мягко улыбнулась, и Старк понял, почему он вернулся. Он был влюблен.

Какой рудник? – переспросил Старк.

Твой рудник в Мексике.

Вранье – штука сложная. Нужно постоянно помнить, что ты кому сказал. Говорить правду гораздо легче. Старк решил, что скажет Мэри Энн всю правду, как только они останутся вдвоем.

Ты занята?

Я только что уложила детей. Они скоро уснут. Пойдем наверх.

Только не на всю ночь! – вмешался Круз, подкрепляя слова бурной жестикуляцией. – Ничто так не помогает заполнить бордель до отказа, как запах свинарника! Сегодня лучшей дюжине предстоит хорошенечко попрыгать.

Я заплачу за всю ночь, – сказал Старк. – Сколько?

Круз сощурился, и в его подпорченной топором голове словно защелкали счеты.

Сюда входит не только плата за приятное общество. Не забывай про прибыль, которую я получаю в баре – от клиентов, которые ждут своей очереди. Ты-то туда спускаться не будешь.

Сколько, черт подери?

Десять американских долларов.

Старк достал из седельного вьюка серебряные доллары и швырнул их на стол перед Крузом. Он припас эти деньги еще с предыдущей, более успешной вылазки в Миссури.

Боже правый! – не удержался Круз. Он проверил монеты и убедился, что они настоящие. – Парень, ты что, банки грабишь?

Ты видал меня на полицейских плакатах?

Пока нет.

Старк поднялся к Мэри Энн. Девочки уже легли, но еще не уснули. Сквозь тонкие стены отовсюду слышалась возня и возгласы совокупляющихся пар. Но дети словно бы ничего не замечали.

Здрасьте, мистер, – сказала Бекки. Луиза, как обычно, промолчала.

Привет, Бекки. Привет, Луиза.

Ух, ты! Вы запомнили, как нас зовут!

Конечно.

А вас как зовут?

Стив.

Здрасьте, Стив.

Бекки, – укоризненно заметила Мэри Энн. – Ты же знаешь, что это невежливо – звать взрослых по имени. Вам следует говорить: мистер… Как ваша фамилия?

Мэттьюс.

Говорите: мистер Мэттьюс.

Здрасьте, мистер Мэттьюс.

Привет.

Спокойной ночи, мистер Мэттьюс.

Спокойной ночи.

Мэри Энн сняла с кровати покрывало.

Не надо, – остановил ее Старк.

Женщина озадаченно взглянула на него.

Давай просто поговорим.

Ты заплатил десять долларов за разговоры?

Да. А что, ты возражаешь?

Нет, если ты не задумал ничего странного.

Это например?

Например, говорить всякие гадости, так, чтоб дети слышали. Или чтоб они смотрели, пока ты чего-нибудь делаешь.

За кого ты меня принимаешь?

Не знаю, – сказала Мэри Энн. – Ты в борделе. Я – шлюха. Ты заплатил десять долларов, а теперь говоришь, что хочешь просто поговорить. Вот я и удивляюсь, зачем это тебе.

Я люблю тебя, – сказал Старк. Он вовсе не собирался говорить этого так вот сразу, но слова вырвались сами собою. Он хотел сперва как-нибудь подготовить почву. Ему бы наверняка удалось.

Да ну?

Старк думал, что Мэри Энн обрадуется его признанию, или, по крайней мере, удивится. А вместо этого на лице ее вдруг проступили разочарование и усталость.

Старк почувствовал себя задетым.

Ну да, ты же, наверно, постоянно это слышишь от своих поклонников.

Куда чаще, чем ты думаешь, – отозвалась Мэри Энн. – Только я бы не стала называть их поклонниками. Просто у мужчин бывает такое, что они вдруг размякают и принимаются мечтать. Им нужна не я, и не Бекки с Луизой. Они думают о самих себе, только по-другому. И это никогда не затягивается надолго. Они пугаются того, что сказали. Принимаются винить меня за то, что я не такая, какой они меня вообразили. Это я уже проходила. Так что брось ты эту затею.

Женщина вернулась к кровати и приподняла угол тюфяка. Она извлекла откуда-то небольшую пачку купюр, отделила половину, а остальное снова спрятала. Мэри Энн взяла Старка за руку и вложила ему в ладонь десять долларов. Потом она раздвинула ширму и подтолкнула Старка к постели.

– Они через несколько минут уснут. Мы позабавимся, и ты с чистой душой вернешься

в Мексику. – В глазах у Мэри Энн стояли слезы, но она все-таки улыбнулась. – Это очень мило с твоей стороны, Стив. Но это не настоящая любовь. Ты еще слишком молод для подобных чувств. Но ты с ними еще встретишься, вот увидишь.

Не надо мне рассказывать о моих чувствах, – возразил Старк. – Я сам тебе о них расскажу.

И рассказал.

Он рассказал Мэри Энн про сиротский приют, про молоток и про Элиаса Эгана; про игру в карты и про “вулкан”, который дал осечку, про Джимми Верняка и про трех задир, которых он застрелил. Он рассказал про банки в Миссури и про фактории в Канзасе, которые были до того, и про лошадей и скот в Мексике, – это было еще до Канзаса. Он рассказал про деньги, которые копил, сам не зная зачем.

Меня чуть не застрелили в Джоплине, потому что я стоял там с револьвером в руках и думал, что я собираюсь делать с деньгами. А потом я понял, что я собираюсь с ними делать, и так удивился, что даже не заметил того фермера, пока он не попытался пальнуть в меня из дробовика.

Ты думал обо всех тех классных вещах, которые мог бы купить, если б у тебя была женщина, для которой стоило бы все это покупать, – устало сказала Мэри Энн, словно продолжая многократно слышанную историю.

Нет, – сказал Старк. – Я понял, что мне хочется обзавестись ранчо в Техасе. Разводить скот. Если знаешь, как обращаться с коровами, их не так уж трудно разводить. Хочется построить домик, чтоб в нем было тепло зимой и прохладно летом. Почаще бывать под открытым небом и заниматься только тем, что считаешь правильным.

Да, на тебя это похоже, – сказала Мэри Энн.

Мне вспомнилось одно местечко севернее Эшвилла – я проезжал мимо него позапрошлым летом, – и я понял, где надо построить этот домик. Я стал думать про дом, и я увидел в нем тебя. Ты готовила жаркое из бычка, которого мы сами вырастили. А Бекки с Луизой играли во дворе, под деревьями, и когда им хотелось пить, они набирали чистой воды из источника. – Старк взял Мэри Энн за руки. Женщина печально улыбнулась и попыталась высвободиться. Старк сказал: – И на много миль вокруг не было ни единой треклятой свиньи!

Мэри Энн перестала пытаться освободиться. Она взглянула Старку в глаза и долго в них смотрела, а потом приникла к его груди.

Наутро она сказала:

Этан ловко обращается с револьвером. Когда он вернется, он погонится за нами. Даже если Круз согласится меня отпустить, Этан не согласится.

Круз отпустит тебя, – сказал Старк. – А Этан не будет знать, где нас искать.

У него есть один дикарь откуда-то с тихоокеанских островов. Он умеет идти по следу не хуже индейца.

Если они нас найдут, то быстро об этом пожалеют.

Вправду? А почему? У тебя много друзей в Техасе?

Ты слыхала про Мэттью Старка?

Это кто? – Мэри Энн взглянула на него и задумалась. – А, припоминаю! Говорили, будто это он одолел Джимми Верняка, а не ты. То-то твоя история показалась мне такой знакомой.

Я и есть Мэттью Старк.

Мэри Энн знала, что Мэттью Старк – лучший стрелок во всем Техасе, что это здоровенный детина, весь разукрашенный шрамами, и что он избивает шлюх до полусмерти, прежде чем трахнуть их. Потому она рассмеялась, решив, что этот красивый, мягкий парень то ли врет, то ли спятил. А потом она расплакалась, потому что поняла, что она никуда не поедет ни со лжецом, ни с чокнутым, и сама не поедет, и дочек не возьмет. Старку понадобился целый час, чтоб убедить Мэри Энн, что его репутация, мягко говоря, не соответствует действительности. Он ведь сказал ей свое настоящее имя лишь затем, чтоб она успокоилась и перестала беспокоиться из-за Этана. А вышло так, что он чуть ее не потерял.

Старк подождал, пока Мэри Энн, Бекки и Луиза уложат свои скудные пожитки в ветхий чемодан и перевяжут его веревкой. Потом он проверил свои пистолеты и отправился вниз.

Какой-то у тебя вид усталый, – заметил Круз. – Не похож ты на человека, который всю ночь провел в постели.

Нам надо кой о чем поговорить.

Старк уселся за карточный стол напротив Круза. Хозяин борделя сидел на том же самом месте, что и вчера, – только сегодня в руках у него вместо карт была тарелка со свиной отбивной, и вчерашние пьянчуги, составлявшие ему компанию в покер, давно разошлись по домам.

Ветер не переменился. Цена остается прежней: десять долларов за ночь.

Для нее ночи закончились, – сказал Старк. – Она уходит.

На здоровье, – неожиданно легко согласился Круз. – Если у тебя имеется пятьсот долларов. Она задолжала мне пять сотен. Если хочешь забрать ее с собой – расплатись за нее. Только она все равно сюда вернется, когда ты вытащишь голову из задницы и очнешься.

У Старка имелось больше пяти сотен. Но ему нужны были деньги на ранчо.

Я дам тебе сотню.

Он заметил, как взгляд Круза метнулся куда-то в сторону, проследил за ним и заметил бармена с двустволкой в руках. Старк нырнул вперед и влево; в тот же самый миг грохнул выстрел, и заряд дроби разнес карточный стол в щепки. Первая пуля Старка вошла бармену в правое плечо, вторая прошила правое бедро. Бармен выронил двустволку и рухнул на пол, пытаясь левой рукой зажать обе раны. А когда Старк вновь взглянул на Круза, то увидел, что на него смотрит дуло короткоствольного крупнокалиберного пистолета. Старк выстрелил Крузу в лицо. Пуля сорок четвертого калибра завершила работу, которую когда-то не закончил топор.

Некоторые люди не чувствуют, когда настает пора остановиться. Старк такие вещи чувствовал. Он знал, что никогда больше не ограбит ни единого банка и не зайдет ни в один бордель. Он также думал, что никогда больше не будет убивать людей – и, наверно, так бы и поступил, если б это зависело от него.

Все то время, пока длилась ее исповедь, Хэйко просидела, положив ладони на циновку и склонив голову. Ей не хватало мужества взглянуть Гэндзи в лицо. Кем он теперь считает ее – двуличной негодяйкой, которая клялась ему в любви, а сама тем временем ожидала приказа убить его? Хэйко договорила, и воцарилось молчание – почти невыносимое молчание. Хэйко чувствовала, что вот-вот разрыдается, но гордость заставляла ее сдерживаться. Это было бы полным бесстыдством – взывать к его состраданию. Нет, она не будет плакать. Гэндзи убъет ее, или, может просто выгонит – он ведь добр. Но что бы он ни решил, этот день станет последним в ее жизни. Она не сможет жить без него. Хэйко знала, что она сделает, если ее выгонят из замка.

Она отправится на мыс Мурото.

У этого мыса шестьсот лет назад Хиронобу, первый князь Акаоки, предок Гэндзи, выиграл битву, и эта победа положила начало княжеству. Теперь же на вершине утеса, обрывающегося в море, стоял небольшой буддийский храм малоизвестной дзенской секты. От каменистого берега к храму вела лестница из девятьсот девяносто девяти ступенек. Она будет останавливаться на каждой ступеньке и во всеуслышание объявлять о своей вечной любви к Гэндзи. Она будет молить Аматерасу-о-миками, богиню Солнца, омыть своим божественным светом ее долгую бесполезную жизнь. Она будет молить Каннон, богиню милосердия, чтоб та заглянула в ее сердце, убедилась в искренности ее намерений и позволила ей воссоединиться с Гэндзи в Чистой земле, избавленной от страданий.

А когда она доберется до вершины, то поблагодарит всех богов и будд за дарованные ей девятнадцать лет жизни, своих давно почивших родителей – за то, что привели ее в этот мир, Кумэ – за то, что растил и оберегал ее, и Гэндзи – за любовь, которой она не заслужила. А потом она шагнет с утеса в Великую Пустоту – без страха, без сожаления, без слез.

Как ты собиралась это проделать? – спросил Гэндзи.

Что, господин?

Хэйко по-прежнему не смела поднять глаза.

Мое убийство. Каким способом ты бы воспользовалась?

Господин, умоляю – поверьте мне! Я никогда не причинила бы вам ни малейшего вреда!

Хидё! – позвал Гэндзи.

Дверь мгновенно скользнула в сторону.

Да, господин.

По лицу Хидё нельзя было понять, слышал ли он хоть слово из их разговора. Однако рука его лежала на рукояти меча.

Попроси Ханако принести сакэ.

Слушаюсь, господин.

Хэйко знала, что Хидё никуда сейчас не пойдет. Он пошлет Таро, сидящего по другую сторону дверей. А Хидё останется на месте, чтоб в любой миг вломиться в комнату, если вдруг понадобится. Он ни за что не оставит своего князя одного, когда рядом с ним изменница-ниндзя.

Должно быть, Гэндзи хочет предложить ей очистительное возлияние, прежде чем вынести приговор. Его великодушие разрывало сердце Хэйко. Она чувствовала, что еще мгновение, и она, не выдержав, разрыдается.

Думаю, ты бы сделала это ночью, пока я спал бы. Это – самый милосердный способ.

Хэйко промолчала. Если б она произнесла хоть слово, чувства предали бы ее. Она безмолвно смотрела на циновку, и ее била дрожь.

Господин! – донесся из-за двери голос Ханако.

Входи.

Глаза Ханако покраснели и припухли. Она поклонилась и вошла, держа поднос на вытянутых руках. На подносе стояла бутылка сакэ и одна чашечка. Ну, конечно. Гэндзи ведь не станет пить с ней. Она выпьет одна. Она покаялась и готова встретить свою судьбу.

Ханако низко поклонилась Гэндзи. Потом она повернулась к Хэйко и поклонилась ей – так же низко. А потом, не выдержав, она всхлипнула, и плечи ее затряслись. Служанка расплакалась.

Госпожа Хэйко! – только и смогла вымолвить она.

Благодарю тебя за подаренную мне дружбу, – сказала Хэйко. – Мы обе с тобой сироты, а судьба сделала нас сестрами – хоть и ненадолго.

Не в силах больше сдерживаться, Ханако подхватилась на ноги и с плачем выбежала из комнаты.

Интересно, чужеземцы тоже плачут так же часто, как и мы? – сказал Гэндзи. – Сомнительно. Если б они так же любили поплакать, как японцы, они бы вместо науки создали, как и мы, театр кабуки.

Он взглянул на поднос.

Интересно, чем она думала, когда несла всего одну чашку? Ну, да ладно.

К изумлению Хэйко, Гэндзи взял чашечку с подноса и приподнял, ожидая, пока ее наполнят. Ошеломленная гейша уставилась на него в полном недоумении.

Я предпочитаю пить сакэ, пока оно не остыло, – сказал Гэндзи. – А ты?

Хэйко окончательно перестала что-либо соображать. А потому взяла бутылку с подноса и налила Гэндзи сакэ. Гэндзи выпил и предложил чашечку ей.

Но Хэйко не взяла чашечку.

Господин… – промолвила она.

Да?

Я не могу пить из одной чашки с вами.

Почему вдруг?

Приговоренный не может прикасаться к сосуду, которого касались губы господина.

Приговоренный? О чем это ты?

Гэндзи взял Хэйко за руку и вложил чашечку ей в ладонь.